Текст книги "Улыбнитесь, мистер Поттер! (СИ)"
Автор книги: jozy
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)
– Конечно, – Снейп даёт Гарри возможность скользить по своему сознанию. – Чувствуешь? И не угрожай мне… маленький раб! – Султан-Северус смеётся в макушку властелину снов… – А почему гарем-то? Красиво, не спорю, но… Как-то я никогда о гареме не думал и за тобой стремлений к узаконенной полигамии не замечал.
– Почём я знаю? Не подглядывай… то есть я сам не знал…
Поттер вдруг начинает дышать чаще, его ноздри взволнованно трепещут, он подаётся вперёд, впечатываясь в колени Северуса попой, – и того мгновенно, почти синхронно, окатывает мощная волна люста, чистого животного желания.
– Ого! – Это было вслух? Снейп просто разворачивает ещё больше покрасневшее лицо Гарри и начинает целовать… как будто на рождественской ели последовательно, один за другим, зажигаются огни гирлянды: губы (такие горячие, боже!) – слегка прикусить, чтобы не напугать, а только взволновать ещё сильнее; щека, нежная, словно не знающая бритвы, – просто тронуть кончиками пальцев, потереться носом; висок, потный, с приставшей щепочкой (а это откуда?!), – языком, только не облизать, а припечатать; ухо, упругая ракушка, конечно, давно об этом мечтал… А ещё, ненавязчиво трогая пах, развязать тесёмки шаровар на его талии, пусть скользкий муслин падает сам…
Сознание мага всё ещё пытается бороться, просеивая вымысел и морок через сито прагматизма, логики и настороженности, но с каждой секундой всё более вяло, без рвения – и признаёт поражение. Этот волшебный мир ничем не отличим от реального. А если и отличим, то разве это важно? Ах, чародею ли сомневаться в волшебстве?
Гарри точно пьян – у него во рту даже стоит анисовый вкус пальмовой араки(2) – и плавится в руках Северуса, тает, но не испаряется туманом, а лишь тоньше чувствует мельчайшие проявления близости. Острые и невообразимо пленительные касания на коже, на сердце, по нервам, по ополоумевшему, ставшему живым вожделению… Его мысли несутся вскачь, и как в зеркальной комнате, где образ отражает образ и крутит каруселью, он видит картинки у Северуса в голове… и находится как бы в двух измерениях сразу: глядит на лицо своего султана, своего повелителя и любовника, так близко…; и видит себя – своё обнажённое тело, всё покрытое каким-то маслянистым благовоньем, смуглая кожа разогрета и светится… Широкое ложе почему-то задрапировано мехами. “Пошло, но… дьявол, отлично! Пусть так…», – мелькает на периферии сознания; но Северус смотрит в тонко подведённые сурьмой глаза Гарри и как в бреду шепчет:
– Арапчонок… – И гладит его смуглые лодыжки, обвитые тонкими золотыми цепочками. Потом снимает со своих рук массивные перстни и бросает их на чеканный поднос, серебряным звоном нарушая наступившую тишину.
Тяжелое дыхание юного наложника, неровное, всё – страсть и нетерпение… И пьющий негу поцелуев тот стонет… Как от муки, которую нет сил терпеть, но которую хочется усилить во сто крат… Северус, однако, не спешит, он дразнит, разжигает, умело доводит бедного раба – простыми ласками – целует поясницу и держит свои почти неподвижные, тёплые ладони в сладких ямочках у него под мышками. Ожидание щекотки так заводит Гарри, как будто это – бесстыднейшая, самая непристойная поза. И он стонет в огромную узорную подушку; в её полосах с вышитыми арабесками тонет мольба… Рука трогает его промежность, точно проверяя что-то; болезненно отзывается дрожью нетерпения давно поджатый под живот твёрдый, как камень член. Головка становится влажной, это ощущается отчётливо. Невольник, хоть и давится звуками, но молчит, терпит – кусает губы, а Северус – знает, что делает! всегда знает… – придавливает его горячим телом, руками проводит по дрожащим бокам, оглаживает покрывающиеся мурашками упругие ягодицы. Вдруг сжимает их, так резко, почти до боли, и рывком поднимает Гарри на одном колене – а тот кончает от контраста движения, брызжет густым семенем на грудь владыки. И ловит сумасшедший взгляд, когда северусова рука вместе с финальными, но не затихающими струями оргазма выдаивает из его члена последние тягучие капли.
Гарри не может отвести глаз от лица Снейпа. И, не получив ни минуты передышки, он снова прижат, но не к ложу – к валику у изголовья. Размер и вес диковинного, набитого верблюжьей шерстью предмета, что служит не подушкой, а… сидением, вызывает у Гарри мимолетное любопытство. Но он понимает, что это – новая причуда, которая ему наверняка понравится; так и есть – промежность ласкают сразу обе руки и губы, массируют расслабленный член, играют с кожей у головки, с яичками, перекатывая и оттягивая, так сладко, находят и дразнят дырочку. А сам он выгнут как меч у янычара и опирается лопатками на валик, тот прогибается под ним упруго и не даёт скользить.
Гарри очень нравится, как руки Султана, разворачивая, мнут и гладят его тело, как тот целует сзади, в копчик, в ягодицы, между, раздвигая широко, обводя мягко, но настойчиво самое чувствительное место, как крепкие губы захватывают его поднимающийся твердеющий ствол, а гибкий язык лижет яички. Нравится – не то слово, он чувствует себя луком в руках искусного воина: натуга жильной тетивы, готовой лопнуть, запасает энергию в согнутой дуге из специально выращенного тиса, умелая рука отпускает тетиву – летящая быстрой стрелой смерть бьёт точно в цель…
– Не могу, – стонет он, – сейчас кончу.
– Терпеть! – рявкает Султан голосом профессора зельеварения.
Это производит нужный эффект – Гарри хихикает, и напряжение, скрутившее его до онемения, откатывает.
Да и действительность сразу меняется – убогая, разбитая магическим выбросом комната, висящий прямо над плечом Северуса не то провод, не то канат… Но зато голая спина, покрытая потом под руками (руками Северуса!) – это реальность! И он, Гарри, вправду слышит эти хриплые вдохи, свистящие тяжёлые выдохи и чувствует, как его прижимают к полу мускулистые бедра… Султана. И его член…
*
Льдистый туман не рассеивался, лишь плотнее собирался вокруг развалин хижины. Через него иногда проступали странные виды арабского города, но, сморгнув, можно было легко прогнать этот мираж. Вокруг появились любопытные, привлечённые шумом, но не торопились подходить близко, наблюдали с расстояния за двумя магами, сидящими на земле возле места магической катастрофы.
– Кстати, Уизли, – скрывая тревогу, нарочито-лениво протянул Драко и элегантным жестом распустил ленту, удерживающую безнадежно спутанный хвост, тряхнул белым золотом волос, – если я всё же узнаю, что ты хоть пальцем своим корявеньким тронул Поттера, то, честью клянусь, все двадцать один откручу заклятием одним занятным.
Рон перестал раскачиваться и с интересом посмотрел на слизеринского врага:
– А чё за заклятие?
– Фамильное. Spira Ancepsa. Им эльфы у нас в имении бутылки открывали: сначала, как ножом сбивают сургуч, а потом откручивают яйц… пробки… Так и отлетают. Интересует?
– А научить можешь?
– Станешь Малфоем – непременно! – Ни тени иронии или раздражения тупостью Уизли не промелькнуло на лице Драко.
– Ага, жди, – насупился тот, – я лучше на мадам Максим женюсь!
– И то правда. Могу посодействовать. – Драко хотел было ответить на прожигающий неприязнью взгляд рыжего чем-то соответствующим, но заметил вдалеке красные мантии авроров. – Странно, – посмотрел он на элегантный маггловский Rolex, – прошло меньше семи минут, и это считая от момента взрыва… мне кажется, что они едва плетутся… – прищуриваясь и вытягивая шею, наблюдал он за не слишком поторапливающимися мракоборцами. Впрочем, разговаривал Малфой сам с собой и совсем не собирался смягчать муки Уизли, который, безмозглый недоёбень, сидел, чуть ли не привалившись на него, и вполголоса ругал себя на чём свет стоит.
*
В спальне темнеет. Солнце перестаёт маячить жёлтыми пятнами на постели, на смуглой коже наложника. Мир вокруг сереет, блекнет. Вечер, туча набежала?
Сердце – вниз, в тянущую пустоту живота, бешеный пульс, воздуха нет и не будет – никогда больше не удастся вздохнуть и наполнить им лёгкие… А нужно ли? Дышать? Если выбирать: дышать – и целовать его, дышать – и соединяться с ним в его горячей плоти, дышать – и любить… то, разве первое имеет хоть какую то ценность?
…И член… легко входит в заранее подготовленный, растянутый и благоухающий маслами… источник наслаждения. «Когда это он успел, шустрый мой девственник? – успевает поразиться Снейп. – И что это за «терминология» такая в голову лезет? Откуда поганец такой высокопарной пошлятины нахватался? О!»
Весь мир летит в тартарары. Выдох рвёт горло, переходит в звериное поскуливание. Звуки плотские, влажные, кружащие голову своей откровенной музыкой секса, самцового удовольствия… Блаженство! Каждая клеточка тела плавится в удовлетворении, оргазм – как высшая проба, гарантирующая хотя бы кратковременное, но абсолютное счастье. Потом? Что будет потом? Нет никакого «потом», есть только «сейчас» и «мы»…
Они лежали, обессиленные, друг возле друга и молчали. На Северуса навалилось упоительное и приятное расслабление, он не мог пошевелить даже пальцем. Гарри же пережил одно из самых сильных ощущений в своей жизни и просто не в силах был произнести хоть что-то.
– Ты самый лучший, – в тишине его слабый голос звучал увереннее и громче любых клятв и признаний.
– Есть с кем сравнивать?
– Нет. И не собираюсь. Я сравниваю со своими мечтами. И даже они тебе уступают. Сам же видел…
Северус хотел ответить что-то нежное, потом лукавое, потом хулиганское, и снова нежное, даже трогательное. Но забыл, что именно – его мысли растаяли в ощущениях губ и рук, в трепете языка и сладостном аромате непотушенного желания, исходившем от податливого тела Гарри. Растаяли и испарились облачком, которое легко улетит, не оставив за собой ничего, ничего кроме вот этих минут, минут, не требующих слов…
Гарри уткнулся головой в его плечо и положил руку на грудь Северусу, произнёс с грустью:
– Только не прогоняй меня… хорошо?
Комок подступил к горлу Снейпа. Он уже почти бросил: “Это ты не бросай меня. Ты, молодой, красивый, знаменитый, свободный от прошлого… от такого прошлого, которое кандальными гирями волочится по земле… за тобой – будущее, жизнь, свобода, глаза разбегаются!”, но ответил лишь:
– Никогда! Без тебя… у меня сердце болит…
Не понятно, где они, что с ними? Игры перевозбуждённого близостью подсознания? Темнота, духота, пыль, гул, нехороший, предупреждающий об опасности. Подсыхающая сперма… или это всё приснилось?! Вот же, только сейчас, секунду назад… Гарри завозился в руках Северуса, завертел головой, пытаясь втиснуть в реальность разрушенной комнаты ещё звучащий с дворцовой стены, но уже далёкий голос стражника: «Пыльная буря! Пыльная Буря!»… Сухой горячий ветер ворвался, забросал их потные измученные сладостным безумием тела колючим песком. Даже на языке песок, в горле, в глазах; песчаные часы завершили ход времени последними крупинками – и оно замерло… вернее, вернулось к своему привычному течению…
– Слава богу! Жив?!
Гарри сначала увидел лицо Снейпа, совсем близко, какое-то перекошенное, помятое, растрёпанные волосы, ссадины у виска. И только потом почувствовал, что тот трясёт его, прижимает к себе, снова трясёт и пытается улыбаться…
Молчание надолго повисло над ними тёплым мягким одеялом, не душило, но успокаивало; слова не нужны – они вместе, живы, Северус гладил Гарри по плечу и дышал ровно, а тот держал ладонь под своей щекой на колене Северуса и просто слушал стук двух сердец – своего и сердца любимого мужчины, который рядом, с которым ничего не страшно.
– Ты почему сбежал? – будто что-то вспомнив, спросил Снейп.
– Я теперь свободен, – попытался пожать плечами Поттер, лёжа это вышло не очень выразительно. – Ты сам так сказал.
– А… это я про отработки… Некогда будет. Что ты подумал? Глупый. Торопишься с выводами. Да ещё с такими серьёзными, слишком серьёзными.
Гарри сдулся как воздушный шарик, оказывается, всё так легко решить: весь его гнев, не успев даже приподняться, легко уходит – стоит тому, кого он любит, сказать пару слов.
– Я болен, Северус!
– Что такое?
– Севозависим! – Гарри рассмеялся чуть хрипло, поднявшись на слабых руках, уткнулся в плечо Северуса. Почувствовал… кровь?! – Ты ранен?
Он взял волшебную палочку Снейпа и начал лечить его.
– Бесполезно, – печально скривился тот, – не послушает тебя моя палочка. И вообще тут что-то с магией, нарушение какое-то, я не смог выбраться.
– Меня послушает, увидишь, увидишь, я знаю! – Гарри порвал на нём мантию и сюртук – через минуту магических манипуляций кровь перестала сочиться из ран на шее и груди, порезы закрыли свои рваные края, начали затягиваться.
Северус потрогал вспотевший лоб своего лекаря – сам Гарри пылал, его нешуточно лихорадило. Он, отчего-то смутившись, отодвинулся от Снейпа и передёрнул плечами:
– Ненавижу это место!
– Так я распоряжусь снести эту руину, не горюй.
– Как снести?
– Просто. Я теперь директор школы… Минерва скончалась…
– Вчера? Днём?
– Да.
– Не хочу! Ничего больше не хочу знать о смерти. Хватит с меня!
– Похороны уже состоялись и тризна…
– Мне так жаль, жаль, жаль, что уходят. Самые нужные, те, без кого плохо и трудно… Ты мне расскажешь, как выжил ты? Умирать так страшно…
– Непременно расскажу, но не сейчас. Надо всё-таки как-то отсюда выбираться.
– Давай руками разгребём!
Снейп только усмехнулся:
– Нас наверняка пытаются вызволить. Подобные магические нарушения не могли остаться незамеченными, да ещё и в непосредственной близости от Хогвартса. Что сейчас начнётся! Нельзя допустить, чтобы авроры вошли в этот сераль… тьфу, о чём это я?
Гарри уставился на него во все глаза, вопросы уже рвались с его губ: «Это, всё это, было, было?!»
– Потом разберёмся, – отрезал Снейп, – что-то с легилименцией пошло не так… как будто две двери в одну комнату… и общее пространство – так бывает? Я потерял контроль над ситуацией, над собой, – невольно понизил он голос, – над тобой, над нами…
Снаружи послышались голоса и заблестели отсветы разблокирующих заклятий, всё четче становился абрис проёма, который дружно прорубали в магическом заплоте авроры.
Гарри бросил встревоженный взгляд на Снейпа:
– ???
– Всё в порядке, похоже на временной парадокс… Но всё в порядке. Выходим.
……………………………………………………………….
(1)Двумя годами позже, проведя множество независимых исследований, Директор Британской Школы Чародейства и Волшебства, Почётный Член Интернациональной Гильдии Зельеваров и Международного Союза Боевой Магии, профессор Снейп издаст свой труд, который внесёт значительный вклад в развитие теоретической и практической магии: «Легилименция любви». В нём Снейп наряду с подробным описанием четырёх основных видов проникновения в чужое сознание (как то: телепатическая поверхностная легилименция; грубое подчинение воле; пыточная легилименция и высшая легилименция, основанная лишь на зрительном контакте, а при отсутствии у объекта проникновения навыков или даже малейших способностей к окклюменции проходящая и без оного) разработает теорию любовной легилименции, доказав, что она соединяет магии двух взаимно влюблённых людей, и сделав другие чрезвычайно важные для совершенствования современного магического искусства выводы.
(2)Крепкий алкогольный напиток, распространённый в арабских странах.
*
Вдруг любовь, словно кровь, пронзила меня,
Мысль о друге моём пропитала меня.
Друг мой всем овладел, бренной плотью и сутью -
Живо имя моё, но не стало меня. (О. Хайям. Рубаи №518) (3):
http://www.pichome.ru/images/2013/12/08/JuS7hHzX.jpg
========== Глава 12 ==========
Исковерканные магические поля, а вместе с ними и хлипкие доски стен, пола, трещали, местами искрились, переливались цветами радуги – авроры медленно, но верно пробивались к заблокированным под развалинами хижины магам. Совсем рядом слышались сосредоточенные голоса, заклинания, похоже, что завал разбирали и вручную – наверное, торопились. А в ушах ещё слышалась песня зурны… И аромат сладостный, острый, липкий витал, растворяясь в запахах реальной жизни… Казалось, что внутри, в глубине тела, которое не понятно, твоё или чужое, закрывался бутон неведомого цветка, сворачивал свои нежные в капельках нектара лепестки в плотное соцветие – не умирал, а засыпал в ожидании своего часа… Снейп отодвигал с расширяющегося прямо на глазах прохода мебель, ящики и порушенные доски, волшебную палочку пока применять опасался – не навредить бы: голубоватое, будто замороженное сияние, пятнами разбившееся по помещению, бледнело, тускнело, но всё ещё пульсировало, как живое.
– Мы должны выйти сами, – повернулся Снейп к Гарри. Тот попытался встать, но тяжело привалился к стене – закружилась голова, ноги не держали. – Тут слишком опасно даже для авроров. Мало ли что? – Голос Султана был строг и деловит – он привык руководить, распоряжаться, за всё отвечать в своём волшебном серале…
Гарри закрыл глаза – и совершенно отчётливо увидел персиково-розовый город в пелене злого песка, чёрное небо и Султана, старательно оборачивающего его, наложника, лицо плотной материей – чтобы не надышался песком. Какая реалистичная сказка! Маги легко учатся отличать сказочную быль от вымысла, но сейчас Гарри пребывал в смятении. Он потрогал свои распухшие губы, обвёл их языком, чувствуя вкусы ещё не остывших поцелуев, вспомнил жар и наслаждение внутри – руки сразу задрожали, рот наполнился слюной, внутри заныло. Всё было реальностью… Или такими необычными ощущениями нестабильная магия возвращалась в тело своего носителя?..
В глаза ударил свет, обыкновенный, дневной. И показался символом жизни, ярким до болезненно защипавших слёз. Северус крикнул в открывшийся лаз: «Мы выходим, мы в порядке!», полуобернулся и кивнул Гарри.
Они появились в воцарившейся снаружи тишине, обошлось без расспросов, хотя народу вокруг руин Визжащей хижины скопилось немало. Снейп вынес Гарри на руках – тот был совсем слаб, бледен до синевы; тусклые огромные воспалённые глаза выделялись на осунувшемся лице. Поставленный на ноги Гарри почему-то подумал, что очень хочет есть (не ел больше суток), жадно напился из предложенной мадам Помфри фляжки, а потом залился густым румянцем: представил, как смотрелся на руках у раненого истрёпанного Снейпа; взрослый парень, ах, как стыдно-то… Но долго смущаться ему не позволили, снова подхватили и понесли к замку. Билл Уизли лично руководил доставкой национального героя в больничную палату и всё время придерживал его, порывавшегося встать и идти самостоятельно, на левитируемых аврорами носилках. Гарри успел в суетливой толпе заметить испуганное лицо Гермионы и помахал ей, дескать, всё в порядке, нормально. Она прижала ладони ко рту и, кажется, заплакала. «Боже, – подумал Гарри, – какой же я дурак, столько людей, близких, важных, за меня переживают. Что же я творю в последнее время, почему не могу сначала подумать как следует, а уже потом делать выводы?» Он завертел головой в поисках Северуса, но увидел лишь его исцарапанное лицо и прядь растрепавшихся волос, мелькнувшие среди аврорских мантий – директора уже закрутили обязанности…
*
– Что ты говоришь! Это же из-за меня, наверное. – Гермиона не находила себе места и мерила комнату нервными шагами. – Гарри пострадал из-за… нас?
– Конечно, нет, любимая, успокойся! Уизли… мы уже кулаками намахались, но по другому поводу, хотя ревность имела место, ясное дело. Но сейчас они не дрались и не проклинали друг друга, рыжий мне покаялся, что вреда Поттеру причинить не хотел… А вот как там, в хибаре этой драккловой, оказался Снейп, просто не представляю! – Драко сделал попытку обнять невесту, но та уклонилась и села напротив него, сцепив пальцы в замок, силясь понять случившееся:
– Что происходит между профессором и Гарри?
– Я в курсе, но рассказать не могу, – Драко выдержал строгий взгляд Грейнджер и добавил: – Сам расскажет, Гарри всё расскажет сам, когда сочтёт нужным.
*
Получив перед едой приличную долю успокоительного, Гарри сам не заметил, как уснул, отключился прямо во время тщательного колдомедицинского осмотра. Сон его был глубок и похож на провал. Ни серали не снились ему, ни султаны, вообще ничего.
Проснуться Поттеру помог голос Драко, каким-то чудом пробравшегося навестить друга. Сумерки заглядывали в окно, то ли вечерние, то ли утренние, над Запретным лесом, маячившим тёмной полоской вдалеке, поднимался густой туман или волшебный пар – магия Хогвартса потихоньку справлялась с недавними увечьями… Гарри чувствовал себя очень странно. Долго вообще не ощущал тела, даже глотал с трудом, а потом пришло жжение и покалывание в кончиках пальцев, в паху, в… в общем, сзади… Над ним нависло заботливое лицо мадам Помфри, производившей очередной осмотр. Когда та слушала с помощью своей палочки сердце пациента, как раз и ворвался Малфой, замер, с извинительным жестом встал у стены. Медичка зашикала на него, палочка скользнула по голой груди полусонного Поттера, прошлась по соску. Тот даже широко открыл глаза – таким острым и сладостно-тревожным оказалось касание. Сразу что-то напряглось внутри, зашевелилось, образы, воспоминания, сны…
– Хорошо, – строго посмотрела мадам Помфри на смиренно потупившегося Драко, приподнявшего брови домиком – картина маслом «Друг принёс пирожки с ежатинкой к постели умирающего». – Можете остаться, мистер Малфой, не выгонять же вас, – смерила она взглядом плечистого юного мужчину, на две головы превосходившего её ростом, – поговорите, Гарри это не помешает, но не долго.
– Ну ты даёшь! – Драко бесцеремонно уселся на кровать, сразу, как только чепчик медички скрылся за дверью. – Жалко, не удалось заснять сей изумительный момент: герой Снейп выносит героя Поттера на ручках из магической ловушки! Скитер за такую колдографию не меньше сотни звонких заплатила бы.
– А… Где Рон?
– Вообще-то я за тебя реально волновался. А тебя этот рыжий придурок беспокоит? Что у вас с ним случилось? Он ничего толком не рассказывает. Только лыбится, что ты жив. Его сюда не пустили. Час просидел под дверью, потом убрался вместе с аврорами.
– А ты как прошёл?
– Э? Есть двери, закрытые перед Драко Малфоем? – хмыкнул заботливый слизеринец. – С тебя… много чего с тебя, когда поправишься. Что, можно поздравить?
– С чем это? – Поттер насторожился, уж больно Малфой был догадлив. Но нет, тот, хоть и охальник, явно не в своё дело не лез (или умело делал вид, что не лезет):
– Опять попал в переделку, но выжил по геройской привычке; и, кажется, всё неплохо, да, Поттер?
– Ну… – Гарри не совсем уверенно кивнул. – Да… отвали ты, Малфой!
Надменное выражение лица Драко, такое знакомое, почти родное, помогло Гарри окончательно проснуться и… осознать, что все его неоднозначные ощущения, в том числе и в районе пятой точки, – не сон, не игры медленно, но верно восстанавливающейся магии, а вполне реальные последствия вполне реальных событий, случившихся в Визжащей хижине. Драко что-то увлечённо рассказывал, ругал нерасторопных авроров, растяпу Уизли, вполне так уважительно отзывался о Снейпе, а Гарри смотрел на него с рассеянной улыбкой и думал: «Не сон. Было. Как? Не знаю, но было же: и Султан и… всё было!»
– Значит, Рыжий жив? Ну и хорошо, – невпопад ответил он на какой-то вопрос Малфоя. – Принеси мне мантию-невидимку. Знаешь, где она? Сможешь?
– Зачем? Впрочем… Конечно, сейчас сгоняю. Чувствую, что тебе не очень хочется ночевать здесь, – Малфой состроил многозначительную физиономию, – ты только не заблудись, а то как-то несолидно из героя превращаться в спасённого, – и быстро удалился.
Гермиона тоже заглянула было пожелать ему спокойной ночи и передать приветы от сокурсников, но прямо в дверях была выдворена строгой мадам Помфри.
Едва дождавшись ухода визитёров и сделав вид, что принимает все рекомендованные медичкой снадобья, Гарри, подавляя нетерпение, выждал около получаса, достал из-под подушки принесённую Малфоем мантию-невидимку и, засунув голые ноги в больничные тапочки (вся его одежда и ботинки были настолько испорчены, что Снейп велел эльфам сжечь их), отправился в подземелья…
Спотыкаясь, он добрел до знакомой двери, стянул с головы душную мантию и, прижавшись вспотевшим лбом к косяку, рассмеялся. Может, чуток истерично и вот почему… Да потому, что всё хорошо – это раз. Тут его снова ждут… то есть, наверное, сейчас и не ждут – а он взял и сбежал! Во-вторых, потому что это – дом, дом, где родилось и почти легально проживает его новорожденное счастье. А в-третьих… пора уже и войти.
Он выпростал из-под мантии руку и, назвав привычный пароль, толкнул створку двери, позвал:
– Северус?
Ответа не было, но Поттер смело вошёл, и на стенах вспыхнули зачарованные факелы. Дом, милый дом. Северуса и его, Гарри! Который знает его и впускает, как своего. Ну и ни капельки не стыдно за сентиментальность! А “в-третьих” он придержит на потом.
Гарри торопливо прошёл через аудиторию, заглянул на всякий случай в кладовку, вдохнул с недавних пор любимый запах лаборатории и, прошептав “Омнифиордо”, немного неуклюже, придерживая спадающие шлепанцы и великоватые пижамные штаны, стал подниматься по лестнице, вслух считая ступеньки. Сегодня, потому что он от усталости и слабости невысоко поднимал ноги, их было девятнадцать – хорошее число. А порой, когда Гарри мчался сразу после ужина к Северусу на “отработки”, ступенек бывало не более одиннадцати.
Так, вот и их комната! Поттер осмотрелся. Как будто с его последнего визита прошла целая вечность… Стол с пушистой скатертью, ага, на месте, очень хорошо! Привет-привет! Кресла и камин – не менее прекрасные воспоминания. Бюро Снейпа… так и хочется погладить рукой, а почему бы не погладить? Диван – очень приятные ассоциации. Он уселся, поджал под себя озябшие ноги, вздохнул. Хотел было подождать Северуса здесь, но потом решительно встал и, прихватив с собою мантию-невидимку, направился в ту комнату, которую весь прошедший месяц они оба избегали – в спальню.
Дверь скрипнула, Поттер затормозил на пороге. Темный гардероб со встроенным зеркалом – и сразу в мозгу закружились картинки… Так, не отвлекаться! Дальше – небольшой прикроватный столик, свеча в простом медном подсвечнике; и обычная дубовая кровать с четырьмя столбиками, как у всех в Хогвартсе, с блеклым коричневым балдахином. Ничтоже сумняшеся, Гарри Поттер подошел к ней, уронив по пути мантию, скинул дурацкие тапочки и, отвернув атласное одеяло, юркнул под него. Аромат любимого закружил голову… Теперь можно было обдумать и третью причину…
«Возрастная регрессия, – констатировал он, впрочем, совсем не расстроившись. – Только приятные мысли… ну, и надумал же я – Сказки тысячи и одной ночи!» Гарри улыбнулся и разрешил себе вдоволь помечтать о третьей причине: было, ничего не пригрезилось! Шарахнуло-то его и правда прилично; правильно Снейп сразу сообразил: случился магический криз, спровоцировавший пространственный и временной сдвиг в Визжащей хижине. Поэтому всякие неприятные ощущения после такого стресса вполне оправданы, не зря над ним мадам Помфри так хлопотала, даже с колдомедиками из Мунго консультировалась. Но вот в тех местах, где Помфри его из деликатности не осматривала, хоть и вертела, как котенка, измучив всякими диагностиками, он чувствовал, знал… Побаливало, но не сильно, отёк, кажется, приличный, заполненность до резей в животе – мышцы уставали поддерживать постоянный тонус; в мошонке ощущения тоже непривычные, и по всему телу; будто чьи-то руки и сейчас гладят, сжимают. Руки Султана? Нет, Северуса! Даже поясницу ломит… Но убедиться все же не мешало – Гарри запустил руку в больничные штаны, но передумал. «Вот дождусь Северуса», – решил он и… заснул.
***
Какой же замок огромный. Бесконечные переходы, галереи, древний сумрак, сросшийся с такими же древними серо-пыльными камнями, высокие ступени, узкие окна; потолки, не знающие света; эхо, вьющее гнёзда повсюду. Казалось бы, всякий уголок в Хогвартсе исследован ещё с детства, но вот так смотришь под ноги, на гранитные плиты – и не узнаёшь, будто ступаешь по ним впервые. И эти факелы, трещащие магическим огнём, – впервые видишь их полупрозрачный свет. А этот поворот в узком каменном мешке коридора (справа лестница, ведущая неизвестно куда, слева – развилка, просто катакомбы какие-то, лабиринт) – откуда он взялся? Замок морочит, морочит, однозначно. Проверяет своего нового директора на профпригодность, на вшивость. Он, Снейп, уже директорствовал здесь примерно год назад, но в тот раз Хогвартс подчинился без выкрутасов, потому что чувствовал подделку, потому что знал, что принять нового директора Снейпа – значит обрести шанс выжить, потому что война подползала к его стенам прожорливым, всеядным пресмыкающимся. Кризисное руководство, так говорят магглы. Потом школа с радостью встретила директора Макгонагалл; давненько не знавала женской руки. И вот снова Снейп. А кто? Никаким другим многочисленным кандидатам он этот пост не уступит, школа – его жизнь… почти такая же важная, как Гарри… На этот раз Хогвартс воспринял его не как вынужденную, единственно возможную альтернативу «тёмному» руководству, а как истинного хозяина, которого, прежде чем ему подчиняться, надо испытать, всячески, и вот таким пространственным мороком в том числе. Или это всего лишь усталость, элементарная, свойственная любому, подкрадывающаяся незаметно даже к самым сильным?.. Он шёл по Хогвартсу привычной дорогой и не узнавал её. Даже звуки и запахи подводили. Почему-то отчётливо вспомнилось видение сераля и юного покорного наложника, подступавшая к розово-персиковому городу песчаная гроза. Музыка, ароматы – всё не то. Тело Гарри, горячее, податливое, готовое ко всему – воспоминание о том, чего не было. Или было? Разумеется, нет. Обдумать толком произошедшее в Визжащей хижине Снейпу не удалось. Для исследования и аргументированных выводов необходимы образцы с места, сотни две экспериментов и время. Вот времени-то у него как раз и не было – это только непосвящённому кажется, что управление школой – лёгкая стезя. Когда всё наладится, войдёт в русло, когда намеченные школьные реформы хотя бы сдвинутся с места, а сотрудничество с Министерством утрясётся, вот тогда можно будет расслабиться. Не сейчас.
С такими мыслями он шёл к себе. Думал про Гарри, сожалея, что даже не навестил его в больничном крыле. Но ничего, мальчика напичкали зельями, спит без задних ног – так и нужно. Помфри обещала только через пару дней дать отчёт о состоянии пациента Поттера, которое похоже на острую стадию какой-то малоизученной магической болезни. Ничего, изучим, найдём лекарства, всё исправим, поставим Гарри на ноги. Не так сразу, не сейчас.
У него закружилась голова, повело немного – Султан прислонился к стене, сдвинул набок чалму, вытер пот со лба. Оправил, расслабляя ворот, длинный парчовый кафтан… Какой султан?! Северус, это всё было в воображении. Временной сдвиг и соединение поттеровских эротических фантазий с твоей реальностью, склейка двух магий, твоей – стабильной и вышколенной, и гарриной, пустившейся от стресса, как вспугнутая птица, в свободный полёт в неизвестность. Узнать бы, что там у них с Уизли случилось? Да уши надрать, обоим. Как гриффиндорцами-разгильдяями были, так и остались! И Поттеру отдельно надрать, за то, что ведёт себя, будто дитя неразумное; а потом обнять посильнее и не отпускать никуда…
