Текст книги "Дикие сливы. Часть 3 (СИ)"

Автор книги: Jim and Rich

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Даллас наклонился, подхватил мужа под локти и рывком заставил подняться, но нежный поцелуй, встретивший Текса наверху, смягчил резкость движения.

– Дорогой мой, как ты меня напугал… Пожалуйста, больше не теряй сознания так надолго… – он бережно подтолкнул своего омегу к постели. -…но сейчас – отдыхай. Тебе нужны еда и сон, сон и еда. Так сказал доктор Робинс. И еще он сказал…

– Что? – Текс послушно улегся, а Ричард принялся поправлять подушки и устраивать супруга поудобнее для завтрака.

– Он считает, что ты собираешься осчастливить меня наследником… не знаю, прав ли он, подробного осмотра еще не было, но беременность лучше всего объясняет твои вспышки, перепады настроения и обморок.

Умостившись на подушках и, главное, убедившись в том, что муж не сердится на него за глупый давешний проступок, Текс уже предвкушал радости совместного завтрака, когда Ричард опять заставил ковбоя похолодеть от страха. Сойер замер, ухватившись обеими руками за живот и испуганно воззрился на него – словно мог разглядеть под полотняной рубашкой все признаки наступившей беременности, о возможности которой осторожно высказался доктор. Он просидел так какое-то время, старательно припоминая, когда же у них все успело случиться, если последнее свое цветение он пережил еще на ранчо, и пил после него травки Ньюби, предназначенные для избавления от нежеланного бремени. Ну, а новое должно было вот-вот начаться…

– Нет… не может быть! – растерянно пробормотал он, припомнив еще пару-тройку раз, когда у них с альфаэро доходило до полноценной случки в «безопасное время». – Что же нам теперь делать, а? Я не хочу… я… я… к детям не готов! Нет, ну не вообще, а вот прямо сейчас… Ричи! Мы ведь так не договаривались!

В голосе ковбоя просквозило настоящее отчаяние, едва до него дошла печальная перспектива ближайшие несколько месяцев провести безвылазно под Новым Орлеаном, а потом еще целый год после рождения младенца не спать ночами и выглядеть точно так же, как Ньюби, нянчившийся с капризами Марка…

– Ричи, сделай что-нибудь! Вели, чтобы сюда принесли мою сумку, там еще остались травки! К черту беременность и младенцев! Я хочу уехать с тобой в Нью-Йорк и за океан, а не вот это все!.. – Текс схватил мужа за руку и прижал ее к своему горящему лбу, ему казалось, что голова сейчас просто лопнет от напряжения, как перегретый паровой котел…

– Пасиму Текси кличит на дядю Личалда? Мы зе ему плинесли сладости, а он все кличит и селдится… Пасиму? – тихонько спросил у Дэнни его приятель по имени Шон о-Майли. Они оба сидели тихонько за изножием кровати и ждали, когда их позовут угоститься шоколадным муссом, а взрослые совсем про них позабыли…

– Потому что не хочет, чтобы Ричард вырезал ножом ребенка из его живота, как меня у папы Тони. – умненький не по годам, Дэнни верно ухватил суть возникшей проблемы, и теперь решал, что же лучше для него – заполучить себе братика или сделать так, чтобы оба новоявленных родителя любили только его одного?

– Нозооом из зивотика? Ой-ой, так зе боооойно… Бедный мистел Сойел… – Шон округлил глазенки и прижал к щекам ладошки, покачав головой, потом решительно высунулся из убежища и, подойдя к изголовью, возле которого на столике стоял вожделенный поднос с угощением, громко заявил:

– Дядя Личалд! Не лезте дядю Текса нозом! У него нету никого в зивотике, видите он зе худой-плехудой! А когда в зивотике лебенок, тогда зивотик бааальшой как шал! Лучше дайте ему узе слаааденькое! И нам тозе…

Возможная, хоть и маловероятная, беременность младшего мужа казалась Далласу куда меньшим злом, по сравнению с недавно пережитыми бедами и опасностями, грозившими им обоим смертью или тюрьмой, или отравой мучительной обоюдной ревности. Текси, однако, так разволновался и раскричался, словно живот у него уже на нос лез, и с юношеским эгоизмом требовал от виновника расколдовать его, забрать назад нежданный подарочек. Малыши, надеявшиеся полакомиться дополнительны завтраком, оказались в самом центре семейной бури и старались на свой манер помочь взрослым – в том, как Шон жалел дядю Текса, а Дэнни проявлял недюжинные познания в акушерском ремесле, было что-то невероятно трогательное… и вместе с тем комичное.

Не желая ранить чувства Текса, Ричард изо всех сил старался сохранить серьезный вид, но природная веселость одержала верх, и он расхохотался:

– Да, Шон! Дядя Текс – худой, а точнее, поджарый, как молодой мустанг, и думаю, он таким и останется… даже если родит пятерых детей. Но с первым ребеночком, скорее всего, придется подождать…

Склонившись к покрасневшему уху молодого супруга, альфа прошептал:

– По крайней мере, до полноцветия… – и с наслаждением глубоко втянул в себя спелый сливовый аромат, перемешанный с яркими нотами муската и золотистой смолы.

Текс, которого внутренне аж затрясло от страха перед внезапной перспективой сделаться унылым омежкой на сносях, не мог в полной мере разделить веселье альфаэро. Но почувствовал, как жар прилил к щекам и в животе потеплело от бархатистого голоса Ричарда и его головокружительно-притягательного запаха, смешанного с ароматами горячего шоколада, выпечки и юных сорванцов.

– Нет-нет и еще раз нет, вот тебе мой решительный ответ! – он протестующе вскинул обе руки и замотал ладонями в жесте отрицания – Пока мы с тобой не объедем пол-мира, клянусь, что все дни, которые Триединый отвел под зачатие, буду держать двери спальни на крепком запоре от тебя! Иначе ты наверняка заделаешь мне всех пятерых… Но это будет несправедливо по отношению к Дэнни, да ведь? Ты же вовсе не обрадуешься, если у тебя появятся младшие братья? – желая напомнить Далласу о договоре насчет детей, Сойер прибег к нечестному приему, взяв в союзники пасынка. Он понадеялся на то, что Куин-младший, как и он сам в его возрасте, вовсе не будет так уж рад соседству вечно орущего капризного младенца.

– Нууу… это смотря какие… – протянул мелкий паршивец, то ли из вредности не желая поддержать «вонючего ковбоя», то ли еще не решив для себя этот занятный вопрос. – Если они все будут омежками, то, пожалуй, нет, но если хоть один родится похожим на дядю Ричарда, и вырастет настоящим альфой, то я был бы не против. Всегда хорошо иметь в братьях альфу, который сможет вступиться за тебя, если больше будет некому.

Текс подивился прагматичной рассудительности мальчишки, в который раз отметив поразительное сходство характера с характером Тони Куина. При том, что чисто внешне Дэнни был маленькой копией Ричарда, и даже странно, что не уродился альфой. Но природа уже сейчас щедро оделила его смекалкой и мягким омежьим обаянием – а в будущем он сделается еще искуснее, соединив в своей натуре ум и волю отца с дьявольской хитростью и моральной гибкостью папы-куртизана…

– Дядя Личалд, ну дайте мне узе слаааденького поплобовать! – неловкую паузу, возникшую в разговоре, прервал настойчивый Шон. Его роста не хватало, чтобы самому достать до чашки с муссом и вафельных трубочек и не свалить при этом поднос себе на голову. Но о-Майли в самой непосредственной манере заявил о своем желании, подергав альфаэро за штанину чуть ниже причинного места, и Текс подумал, что этот юный омежка тоже далеко пойдет, особенно если будет держаться поближе к Куину-младшему…

– Да, Ричи, угости наших юных приятелей, и пусть они пойдут поиграть в саду, а мы… мы позавтракаем и поговорим спокойно о том, что случилось и о том, что будет дальше. – стараясь сохранять ровный тон, обратился Текс к мужу, но взглядом уже жадно скользил по его телу и провел по пересохшим от волнения губам языком, ощущая, как страх уступает место желанию еще и еще раз присвоить Ричарда Далласа, оставить на нем свой запах и свои отметины, пусть не столь явные, как метка на ключице… Дети явно будут лишними свидетелями таинства, совершаемого между взрослыми.

Даллас осторожно передал Тексу чашку с шоколадом, чтобы наверняка спасти этот персональный комплимент Марсдена от детских посягательств, и, убедившись, что супруг крепко держит ее обеими руками, подмигнул малышам:

– Налетайте!

Те не заставили себя просить дважды, мигом похватали с подноса гренки и печенье – сколько влезло в руки – и, на ходу набивая рты, выкатились за дверь… Их веселый щебет быстро удалялся в сторону лестницы, и через несколько мгновений наконец-то затих.

Ричард прислушался, встал, подошел к двери и тщательно запер ее на два оборота ключа, а после еще и на засов.

– Вот теперь нам точно никто не помешает, моя любовь… – голос альфы был вовсе не громким, но он не сомневался, что каждое слово отдается в ушах Текса раскатами летней грозы.

– А поговорить наедине нам просто необходимо.

Шоколад был горячим и густым настолько, что Текс не сразу сумел проглотить его, набрав полный рот. Он так и сидел в постели, делая судорожные попытки протолкнуть густую жирную массу по пересохшему от треволнений горлу, когда Ричард приблизился к нему и негромко пригласил к разговору.

Сойер вспыхнул снова – альфа со стыда за собственную жадность, заткнувшую ему рот, омега – от волнения крови, которая словно с ума сошла и забегала по жилам в два раза резвее, едва в замке повернулся ключ и железный засов шурша проскользнул в щель запора… Потому он только кивнул и замер с чашкой в руках, глядя на Ричарда снизу вверх и приподняв брови: мол, говори, я весь обратился в слух…

Но Даллас по-своему истолковал его взгляд, а может виной тому были перемазанные шоколадом губы младшего мужа или двигающееся вниз-вверх адамово яблоко, когда Текс пытался сглотнуть. Сойер успел заметить лишь, как и без того темные глаза альфаэро сделались еще глубже, и приблизились к нему со стремительностью сокола, атакующего свою добычу. В следующий миг губы ковбоя покорно сдались напору Ричарда, и, отдавшись страстному поцелую, он едва не выронил чашку на чистые белые простыни…

Время замедлилось, вовсе исчезло и возобновило ход лишь тогда, когда сам Даллас, собравший с губ мужа остатки десерта, отстранился и, стерев с подбородка Сойера шоколадный след, спросил:

– Воды?

– Да, пожалуй… – кивнул Текс, и добавил, поняв что не солжет ему ни в прямом ни в переносном смысле – умираю от жажды… и в животе все уже слиплось, а скоро слипнется и в заднице…

Ричи удивленно посмотрел на него, и ковбой пояснил:

– Меня так Ньюбет пугал, если заставал за поеданием сладостей… И знаешь, пока еще ничего ни разу не слипалось…, но сейчас я опасаюсь, что может…

Воды в комнате не было, если не считать налитой в умывальник, но зато был графин с ледяным лимонадом, щедро приправленным мятой, и этот напиток казался благословением богов после очень уж сладкого шоколадного лакомства.

Ричард с удовольствием наблюдал, как Текс жадно пьет, едва ли не захлебываясь – ну в точности, молодой горячий жеребчик, с каким он не раз любовно сравнивал ковбоя в своем воображении – а сам едва пригубил лимонад, погрузившись в омут томительного желания… Эта смута, острая, ноющая, и жар внизу живота, напряжение чресел, налитых плодородной тяжестью, были естественным состоянием альфы вблизи истинного, раз и навсегда избранного омеги – по крайней мере, так гласила традиция, и Ричард Даллас волей-неволей поверил в то, над чем Декс Деверо только смеялся.

– Не тревожься, Текс, и ешь все, что пожелаешь. Твоей заднице не грозит «сахарная болезнь», потому что есть мой язык, готовый вылизать ее…

Утолив одну жажду, Текс вернул опустевший стакан и недоеденный шоколад Ричарду и, обеспокоенный его близким присутствием, нетерпеливо заерзал под одеялом, и боясь, и одновременно желая быть уличенным в другой, гораздо более сильной. Особенно после того, как альфа пообещал самоотверженно спасти его зад от неминуемого засахаривания…

Но разговор про беременность и опасение, что у него вот прямо сейчас и начнется новая пора цветения, останавливали его порыв тут же улечься ничком, задрать перед мужем рубашку и дать ему вдоволь поупражняться с его «сладкой попкой» и языком, и членом. Однако, желание вновь ощутить на себе и в себе тяжесть мужнего тела и испытать заново его страсть, заставили ковбоя кусать губы и дышать реже обычного, чтобы дразнящий запах альфаэро не перевесил ту чашу весов, на которой лежала разумная предосторожность.

А Ричард словно нарочно дразнил его, и буквально пожирал глазами, и, кажется, напрочь позабыл то, ради чего, собственно пришел. И Текс первым решился прояснить для себя кое-что о местном кодексе чести, а заодно немного разрядить возникшее между ними эротическое напряжение:

– Эээммм… ты хотел что-то со мной обсудить, так ведь? Надеюсь, после того, как вы с этим мистером Большие Бакенбарды так мило развлекли гостей на лужайке, ни его ни твоя репутация не пострадали? И вообще, просвети меня, в Новом Орлеане такое в порядке вещей, когда альфы затевают дуэли на детских хлопушках?

Декс неопределенно хмыкнул – вопросы репутации и чести волновали его куда меньше, чем предполагал возлюбленный муж, говоря точнее, не волновали вообще; но упоминать об этом здесь и сейчас было непедагогично. Тексу следовало хорошенько запомнить случившееся и никогда больше не затевать ревнивых скандалов на публике, беречь как зеницу ока любовные тайны, и сладкие, и горькие, не допускать посторонних в святая святых альфы и омеги. Следуя этим соображениям, Ричард предпочел дипломатично сменить тему:

– Я хотел обсудить нашу поездку в Нью-Йорк. Дело в том, что сегодня утром я получил оттуда неожиданную телеграмму… Кое-кто хочет лично встретиться с Ричардом Далласом, и боюсь, что я не смогу уклониться от этой встречи. А она может быть опасна.

Услышав из уст Далласа эту тревожную новость, Текс застыл всем телом и стиснул пальцами край одеяла. Его спина напряглась так, что стало больно лопаткам, а в животе появилось уже знакомое ощущение смерзшегося комка грязной глины.

Еще вчера мысль о предстоящем путешествии в город, о котором альфаэро и Барнсы любили рассказывать всякие небылицы, навроде того, что тамошние дома выше всех, которые Текс когда-либо видал в своей короткой жизни, казалась Сойеру спасительной. Вкусив пока лишь отчасти своеобразие жизни и нравов общества Нового Орлеана, он спал и видел, как они снова сядут на пароход, на этот раз большой, ходящий по морю и даже океану, и оставят этот игрушечный и вычурный городок и дальше задыхаться во влажных испарениях устья Миссисипи. Теперь же выходит, что путь к мечте стал путем к неведомой опасности для Ричарда Далласа, и блеск далекого неведомого города как-то померк в глазах ковбоя.

Насколько все же проще и понятнее была его прежняя жизнь на ранчо! Если бы за Далласом по всему Техасу не гонялись отряды рейнджеров, и он согласился бы остаться и вести жизнь честного ранчеро, возможно, эти неведомые враги оставили бы их в покое…

Выпростав руку из-под одеяла, он поймал Ричарда за запястье и, сжав его, требовательно спросил:

– Кто хочет с тобой встретиться? Это те же, кто преследовал тебя в Техасе? Что им нужно и почему мы должны из-за этой телеграммы ехать в Нью-Йорк?

========== Глава 9. Сливовый сад ==========

Декс вздохнул, бережно погладил мужа по руке, раздумывая, стоит ли вываливать ему все как есть – с учетом подозрений доктора насчет возможной беременности омеги – и выбрал свой излюбленный прием в щекотливых ситуациях, то есть – полуправду:

– Нет, это не враги, милый. Это – юристы и нотариусы, хотя, если не знаешь, как с ними обращаться, они бывают хуже врагов. Чернильница и перо в умелых недобрых руках пострашнее заряженного кольта. Но ты не тревожься, то, что они хотят от меня, касается далекого прошлого, и никак не связано с Черным Дексом и его подвигами.

Он еще раз пристально взглянул на супруга, оценил его бледность, испарину на висках, и то, как любимое лицо похудело и осунулось за последние дни, точно от скрытой болезни, несмотря на жаркую погоду, обильную еду и прочие радости тела, и с волнением понял, что доктор, скорее всего, прав…

Но черт возьми, Текс-то ни о чем не догадывается!.. И кто, как не старший муж, должен открыть ему глаза?

Ричард почувствовал себя ужасно, его закрутило в бурном водовороте противоречивых чувств, от неоправданной радости скорому появлению наследника до стыда и досады за жестокую выходку, доведшую Текса до обморока, ведь подобные волнения могли повредить и омеге, и будущему ребенку… Убегать от правды и ответственности за содеянное не имело никакого смысла, и обе части души Ричарда Далласа, темная и светлая, пришли к созвучному решению принять неизбежное.

Он поглубже вдохнул, притянул к себе мужа и сказал ему очень тихо, как будто доверял главную тайну жизни:

– Но есть кое-что, что может оказаться и поважнее Нью-Йорка, Текси. Если доктор осмотрит тебя и подтвердит, что ты в… ммм… положении, тогда о дальних путешествиях придется забыть. Не навсегда… -поспешно добавил он, наблюдая, как лицо мужа исказилось страдальческой гримасой – но на какое-то время точно. Я… я слишком люблю тебя, чтобы позволить тебе рисковать собой и… нашим будущим ребенком.

Поначалу, когда альфаэро сообщил ему о том, что его преследуют вовсе не власти и не бандиты, а какие-то бумагомараки, ковбой даже повеселел – угроза, исходящая от очкастого клерка с перепачканными чернилами пальцами представлялась ему куда меньшим злом, чем обещание капитана Коула вздернуть Черного Декса на первом же прочном суку или наставленный в грудь любимому дуэльный револьвер.

Но радость тут же угасла, стоило Ричарду опять вернуться к щекотливой теме потомства и заявить о том, каковы его дальнейшие планы в случае, если травки Ньюби все-таки не сработали так, как надо.

Снова потрогав себе живот, Сойер прикусил нижнюю губу, старательно припоминая, все ли наставления приемного папы он исполнял в точности после каждой жаркой близости с альфой? И, к стыду своему, был вынужден признать, что вел себя крайне неосмотрительно и небрежно, решив, что между течками риск заполучить «подарочек» от мужа практически сведен к нулю… Если он ошибся в этом, и доктор подтвердит, что зачатие состоялось, то сбудется самое худшее его опасение:

– И что же, ты запрешь меня здесь, со своим отпрыском и его няньками впридачу, а сам уедешь на край света улаживать свои темные делишки? – обиженным тоном спросил он Ричарда, так непреклонно решившего за него его будущее в случае злополучной беременности.

Альфаэро ничего не ответил, но Текс принял его молчание за подтверждение, сердито оттолкнул ладонь Далласа, лежащую на его бедре и, резко отвернувшись от него, уткнулся в подушку, пряча вскипевшие под веками злые слезы досады…

Огорченный тем, что Текс, похоже, был совсем не рад подарить ему ребенка, Ричард сделал пару попыток как-то успокоить его, но добился только того, что супруг зло огрызнулся и грубо послал его «поискать еще чью-нибудь течную задницу». Решив, что Тексу понадобится время, чтобы смириться с внезапной переменой в своей судьбе, он покинул супружескую спальню и занялся подготовкой к их вынужденной разлуке.

По его вычислениям, поездка в Нью-Йорк и вполне вероятное судебное разбирательство с наследством его прямого тезки и покровителя, растянутся на многие месяцы, значит, ему стоило заранее позаботиться о том, чтобы Текс обустроился на вилле со всем возможным удобством и не знал ни в чем нужды. А так же и о том, чтобы своенравный альфа не толкнул омегу на очередную авантюру с побегом и возвращением в Техас, куда ему самому путь теперь был заказан на долгие годы…

***

Текс дулся на мужа еще несколько дней, и обида усилилась после того, как доктор, нанесший плановый визит супругам Даллас, еще раз осмотрел младшего мужа и вынес окончательный вердикт:

– Поздравляю, вы беременны!

Обычно, по доброй новоорлеанской традиции, счастливая весть ознаменовывалась веселой вечеринкой для друзей и соседей, с неизменным барбекю, подарками и балом. Но Ричард решил не подвергать самолюбие и терпение Текса новому испытанию, тем более, что и сам не видел в нежданном событии повода для праздника, хотя в глубине души испытывал робкую, трепетную радость…

Когда Тони подарил ему первенца, он воспринял это спокойно, без гнева или эйфории, просто поставил дополнительную отметку в графах «расходы» и «забота о ближнем». Родившийся омежка был трогательным и милым, он забавлял отца, внушал желание защищать от невзгод и вообще – сделать его жизнь счастливой и беззаботной, но и только. В постоянных разъездах, в бурном водовороте опасных приключений, Ричард очень редко вспоминал о сыне, если не требовалось выслать деньги или принять быстрое решение о его судьбе.

С Тексом – и с ребенком, который соткался внутри любимого тела из их общей крови – все было иначе…

Первые дни после подтверждения доктором «радостной вести», Текс бродил по территории виллы сам не свой. Он сторонился слуг, уклонялся от сделавшегося вдруг невыносимо-любопытным и даже где-то назойливым Дэнни, и уж точно избегал проводить в обществе альфаэро больше времени, чем того требовали приличия и здравый смысл. Фактически это означало, что они встречались только за столом, трижды в день.

Их совместные трапезы, ранее проходившие в беззаботной болтовне и обсуждении грядущих путешествий, теперь сопровождались лишь обменом короткими репликами и односложными ответами на вопросы, которые Тексу задавал участливый Ричард. И вопросы эти касались преимущественно его самочувствия, будто все прочие темы вдруг вовсе перестали волновать Далласа! Чем чаще о-Сойер слышал заботливое ричардово «ну как ты сегодня себя чувствуешь?» тем чаще в нем поднималась жгучая до тошноты волна обиды на мужа, вкупе с тихим бешенством а-Сойера, видевшего в своем нынешнем положении только досадное препятствие, вставшее между ним и той красивой жизнью, что успел наобещать ему альфаэро.

Но Текс все еще помнил приличия и, скрипя зубами, сдерживался от резкостей, колющих ему язык. Вместо того, что он в самом деле мог бы крикнуть в ответ на это показное участие, он холодно извещал Далласа о том, что «все в порядке», и далее их завтрак продолжался уже молча, и Текс стремился завершить его как можно быстрее.

Так продолжалось до тех пор, пока обида все же не переполнила чашу терпения ковбоя и не изверглась из его желудка вместе с горькой желчью и таким же горьким на вкус утренним кофе…

Когда это случилось в первый раз, Текс устроил мужу безобразную сцену, выплевывая в него весь свой гнев и накопленную досаду, и, испуганный силой собственных переживаний, сбежал от него к себе в комнату, откуда не вышел ни к обеду, ни к ужину. Но, когда минула бессонная и полная раскаянных мыслей и молитв ночь, и Сойер вновь спустился в гостиную к завтраку, к его ужасу с ним случилось то же самое – едва он отправил в рот пару ложек молочной каши, решив, что лучше начать с нее, а не с черного кофе, как желудок болезненно сжался и вытолкал ее назад, словно то была отрава…

– Дики… что это со мной? – впервые за эти долгие дни сменив гнев на милость, Текс испуганно и виновато взглянул на мужа и даже поймал и сжал его пальцы. – Может, какая-то луизианская… лихорадка?

Ричард, видимо, знал о первых неделях беременности несколько больше самого Текса, и потому только отрицательно покачал головой, не скрывая улыбки на губах:

– О, дорогой мой, не тревожься, это не лихорадка. Разве Ньюбет не предупредил тебя о том, что так будет?

– Что будет? И как… так? – опешил Текс, но тут же связал вопрос альфаэро с именем своего степ-папы, и пристыженно замолчал. Потом смущенно и коротко взглянул на мужа – Д-да, он кажется меня предупреждал, но… я невнимательно слушал его тогда. И… понятия не имею, как с этим справиться, если так будет теперь все время, пока… пока не придет срок…

Тут его мысли умчались туда, где царили смутные воспоминания о дне, в который Ньюбет произвел на свет Марка, и из которого он запомнил лишь его громкие жалобные стенания, ворох окровавленных тряпок в руках у дородного беты-повитухи, и бледное до прозелени лицо отца, курящего под запертой от него дверью одну сигару за другой…

От этих смазанных и тревожных картинок его желудок вновь пришел в движение и Текс спешно вскочил из-за стола и ринулся в сторону кухни, ища какую-нибудь посудину…

Ричард жестом остановил слугу, который собрался бежать на помощь молодому хозяину, сам выждал пару минут и отправился по следам Текса – благо, деваться супругу с асьенды было попросту некуда; но даже если бы строптивец решил улизнуть в город, альфа легко отыскал бы его по запаху.

Аромат диких слив с оттенками муската и красного сладкого вина тянулся за Тексом повсюду, и стал сильнее, ярче, как всегда случалось с омегами при беременности. В нем появились и новые ноты: спелого лимона и земляники, они вплетались в шлейф основного аромата подобно тонкому золотому шитью. Он по-прежнему привлекал альф, но, в отличие от запаха течки, будил не грубое возбуждение и стремление обладать, а нежность, почтение, готовность защищать и служить всем желаниям и капризам того, кто носил в себе новую жизнь…

К огорчению Ричарда, Текс тяжело переносил беременность, поскольку сопротивлялся ей физически и душевно, не видел ничего привлекательного в этом «ужасном состоянии», и самого себя считал испорченным, кем-то вроде сломанной игрушки… Альфа понимал, что настало время помочь любимому в принятии перемен, позвать его заново в свои объятия, найти слова, которые упадут Тексу на сердце и заставят ожить, откликнуться. Но для начала было бы неплохо просто поговорить…

…Он обнаружил Текса в кладовке, примыкавшей к кухне, согнувшимся в три погибели над ведром; муж оперся руками на стену и тяжело дышал, пытаясь справиться с дурнотой, но, похоже, не очень-то в этом преуспел.

Сердце Ричарда пронзила горячая любовь, какой ему не довелось испытать ни с одним из Тексовых предшественников – особая любовь альфы к зачавшему от него омеге, свободная от алчности и гордыни, чуждая мелочным обидам, но способная преобразить весь мир для истинной пары, готовой превратиться в триаду.

Даллас подошел к мужу и крепко обнял, прижал к себе, целуя затылок и шею под взмокшими, спутанными волосами, наслаждаясь запахом, и прошептал:

– Я здесь, мой драгоценный, я рядом… Я люблю тебя. Не бойся, Текси, мы пройдем этот путь вместе, от начала и до конца, и клянусь, клянусь, что не оставлю тебя одного – ни сейчас, ни после. Я не поеду в Нью-Йорк, пусть сами приезжают, если им нужно. Это легко устроить. Но и в Луизиане мы не останемся, здешний климат слишком тяжел для беременных.

Текс не отвечал на его ласки, но хотя бы не вырывался, как-то притих в его руках, ничего не говорил, но определенно слушал, и слушал внимательно.

Ричард мягко повернул любимого, чтобы увидеть его лицо, и спросил:

– Вы хотели бы снова жить на ранчо, мистер Сойер-а-Даллас? Но не простым ковбоем в подчинении у отца, работающим от зари до зари, наравне с бетами, не видящим ничего, кроме коралей, конюшен и прерии, а самому стать владельцем, полным хозяином надо всем? У тебя будет и большой дом, и слуги, и наемные работники, и сколько угодно породистых лошадей… У нас будут хорошие соседи, а милях в пяти, не дальше-большой город, куда мы сможем ездить на праздники и в гости, а нашего ребенка ты сам станешь учить ездить верхом и стрелять из кольта… Хочешь, я куплю поместье в Монтане?

Когда Ричард заговорил с ним, Тексу поначалу захотелось провалиться от стыда сквозь плиты пола. Однако, ласковый голос мужа вовсе не корил его, но успокаивал и утешал, обещал то, в чем о-Сойер теперь так остро нуждался и чего не мог дать себе самому из своей ипостаси альфы.

Слова Далласа о том, что он останется с ним и отменит поездку в Нью-Йорк, возродили в душе ковбоя надежду на лучшее будущее, чем он себе уже мрачно рисовал. Значит, Дики все-таки любит его, если ради того, чтобы Текс не чувствовал себя несчастным и покинутым, решил отменить важные дела и поездку.

А когда из уст альфаэро вдруг прозвучало неожиданное предложение о покупке ранчо в Монтане – этом благословенном и богатом на сочные травяные выпасы, горные леса и глубокие прозрачные озера краю – уже и а-Сойер вдруг воспрял духом, и впервые взглянул на мужа и не отвел глаз:

– Ты правда готов ради меня и… ребенка все вот так бросить и изменить? Тебе ведь не по нраву жизнь скотовода… ты хотел путешествовать, пересечь океан, показать мне Старый свет…

Тут ковбой вдруг сообразил, что, возможно, желание путешествовать он сам испытывал куда в большей степени, чем Ричард, вынужденный скитаться за пределами Техаса, где его жизнь подвергалась опасности, но где у него уже было все, что нужно для безбедной и сытой жизни богатого ранчеро. Если бы не капитан Коул, они могли бы вернуться в Ларедо и начать разводить там племенных лошадок из табуна Сойеров…

Вспомнив о родном доме, Текс ощутил вдруг такую щемящую тоску, перед которой померкло все, что до этого он искренне считал куда более важным и желанным. Да и поездка в Новый Орлеан не оправдала праздничных ожиданий ковбоя, превратившись из беспечного развлечения едва ли не в трагедию. Вот так же могло случиться и с Нью-Йорком – вдруг он покажется вовсе не таким уж сказочным и доставит ему новое разочарование?

Потому, когда Даллас так великодушно предложил ему вернуться к знакомой жизни, Текс вцепился в руки мужа и сжал их с такой силой, словно боялся упустить момент:

– Да, да, пожалуйста! Давай уедем отсюда, мне здесь все кажется чужим и странным, уж прости…

И, чтобы Даллас не передумал, Текс всем телом сделал движение ему навстречу и прижался лицом к его плечу, заново вбирая в себя кофейно-лимонный запах и тепло его кожи…

Видя, что Текс немного оттаял, Ричард перевел дыхание и возблагодарил всех существующих на свете богов и духов, за помощь в нелегкой битве за своенравное сердце любимого альфы-и-омеги. Он стиснул мужа в жадном объятии, зарылся лицом в его волосы, сходя с ума от знакомого аромата, по которому тосковал каждую ночь в пустой постели, и прошептал:

– Все для тебя, моя любовь. Для тебя и нашего малыша. Все, что хочешь, все, что пожелаешь, только не покидай меня больше. Не сбегай ни в прерию, ни в мечтания, ни в прошлое, ни в будущее. Живи со мной в настоящем, Текс, и я обещаю… обещаю… исполнить все, что сказал.

Губы нашли губы Текса, требуя поцелуй, преодолели легкое сопротивление – о, Ричард готов был поклясться, что оно было притворным, не сопротивление альфы, но чисто омежье кокетство! – и, наконец, муж сдался, его рот приоткрылся, пропуская язык альфы, позволяя многое, и обещая еще больше.

Настойчивый поцелуй мужа пробудил в душе Текса благодарный трепет, а в теле породил жаркую волну неутоленного желания, накопленного за все те дни и ночи, что они провели порознь. Но теперь, когда Даллас пообещал ради него отменить свои прежние планы и вернуть ковбою его привычный мир, у Сойера больше не было никаких причин уклоняться от близости со своим законным супругом. Одна мысль, одна единственная соблазнительная картинка, мелькнувшая перед внутренним взором Текса, заставила всю его кровь придти в движение, и он нетерпеливо потерся бедрами о бедра альфаэро, притягивая его к себе еще крепче и плотнее.