Текст книги "Дикие сливы. Часть 3 (СИ)"

Автор книги: Jim and Rich

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Он сжал пальцы альфаэро и быстро поднес его ладонь к губам, благодаря мужа за терпение и великодушие, и тут его нос учуял на коже альфы чей-то чужой аромат, явно оставленный недавно. Принюхавшись и различив в нем смутно знакомые ноты карамели и патоки, Сойер отбросил руку Ричарда и рванулся к толпе гостей, жадно вынюхивая след нарушителя границ…

Карамелью и патокой пах омега, прибывший в числе первых, и с самого начала заявивший во всеуслышание о том, что Тони Куин был его лучшим и единственным другом, едва ли не сродником, и что он не представляет, как кто-то вообще мог занять его законное место рядом с Далласом. Альфа, которого этот дерзкий тип сопровождал, даже не подумал осадить его, а Ричард предпочел пропустить ядовитый выпад мимо ушей, но Текс отлично понял, в чей огород залетел брошенный камень. Ему оставалось неясно одно – когда же этот наглец, имени которого он не запомнил, успел накоротке поболтать с Ричардом – его Ричардом! – и мило подержать того за руку…

Наверно, будь Текс по своей природе больше альфой, он бы попросту нашел в себе силы проигнорировать это явное неуважение. Но омега в нем рассердился не на шутку – и, не обращая внимания на предостерегающие возгласы и глазеющую на него толпу гостей, он угрожающе двинулся прямо к омеге, который попивал дорогое вино из тонкого бокала и о чем-то щебетал с таким же, как он, расфуфыренным куртизаном…

– Текс! Текс, стой! – видя, что любимый в ревнивом кураже готов открыть боевые действия, ради бескомпромиссного обозначения границ, Ричард попытался помешать ему, но легче было уговорить пролитую воду не просачиваться в песок.

Мистер Сойер-а-Даллас проявил чудеса проворства и тонкого чутья и отыскал предполагаемого соперника среди гостей гораздо раньше, чем альфаэро успел что-то предпринять.

«Король карамели» в миру носил имя Кэри о-Бертье, был актером, довольно известным не только в Новом Орлеане, но и в других городах на побережье Миссисипи; в местном Французском театре Бертье играл все лучшие роли амплуа инженю и первого любовника, и выходил на подмостки под псевдонимом Люсьен Фонтанж. Когда-то он с Тони Куином составлял один из самых талантливых театральных дуэтов, и одну из самых желанных омежьих пар местного полусвета…

Кэри, увидев, что к нему приближается грозовая туча с молниями, по недоразумению принявшая облик ковбоя в одежде джентльмена, поставил пустой бокал на поднос и с приятной улыбкой повернулся к «туче»:

– Какие-то проблемы, дорогуша? Я могу быть чем-то полезен новоиспеченному супругу мистера а-Далласа?

Текс придвинулся к франту-омеге вплотную, как бывало делал это на молодецких ковбойских сшибках возле салуна, упер руки в бока, выпятил грудь, и, вздернув упрямый подбородок, процедил сквозь зубы:

– Для начала забудь обращение «дорогуша» в мой адрес, ты, грошовый леденец на палочке! И не смей хватать за руки моего мужа, не то я вырву твои по самые плечи! – стараясь сделать голос как можно ниже и грознее.

Омега, явно не привыкший к столь грубым манерам, на миг опешил и быстро захлопал крашенными ресницами, противно сложив губы в куриную гузку. Потом поискал кого-то глазами за спиной Текса, подчеркнуто игнорируя ковбоя, и, драматически возвысив голос, обратился к нему:

– Мои соболезнования вдвойне, дорогой друг! Похоже, в твоей судьбе что-то серьезно нарушилось, когда Тони, мир ему и вечный покой, оставил тебя без своего попечения в диком краю грубых скотников! Может быть, ты стал жертвой черной магии или какого-нибудь деревенского приворота? Ни чем иным я не могу объяснить твой странный выбор… – тут он перевел подведенные тушью каре-зеленые глаза на стоящего перед ним Сойера и снисходительно обронил – Милый, здесь тебе не Техас и не салун, если ты еще не понял. Будь любезен, не позорь то славное имя, что так великодушно, но совершенно напрасно дал тебе мистер а-Даллас.

Гости, привлеченные этой сценой, образовали вокруг них плотный круг, и, помимо осуждающих или любопытных взглядов, Текс ощущал, как запахи, испускаемые альфами, сделались более резкими и грубыми, и как в ответ на это тут же усиленно заблагоухали омеги.

Кофейно-лимонный запах альфаэро тоже стал заметнее, и в нем появились явные ноты полыни и пороха – значит, Ричард разозлился на Текса. И это вместо того, чтобы восстановить справедливость и самому осадить дерзкого омегу, посягнувшего на честь их пары! Стало быть, он на их стороне, они все ему были ближе и дороже мужа-скотника!

Едва сделав сие допущение, а-Сойер тут же рассердился на мужа в ответ, в то время, как о-Сойер испытал горькую обиду, которая ядовитой оскоминой свела язык и губы, заставив их онеметь. В голове крутились только бессвязные обрывки ругательств, а перед глазами замелькал пестрый хоровод из смеющихся рож, тычущихся в него пальцев и раззявленных ртов…

Алый гнев забурлил у ковбоя в груди, кулаки его с хрустом сжались, дыхание сделалось чаще и резче, ноздри затрепетали в предвкушении битвы, и все его существо будто обратилось в тетиву лука, натянутую до предела. Светлые глаза потемнели до холодной синевы, и взгляд, не сулящий наглецу ничего хорошего уперся тому в переносицу. И в следующий миг ровно туда же прилетел увесистый кулак…

Раздался неприятный хруст, гости ахнули… из носа бедняжки Кэри потоком хлынула бордовая кровь, и белоснежная манишка выходного костюма за секунду обратилась в грязную тряпку. Омега громко застонал (может, чуть театрально…) и повалился на руки подоспевшего кавалера, не то правдоподобно изображая обморок, не то в самом деле потеряв сознание.

– О боже! Кэри! – завизжал, прижимая ладони к лицу, Дин о-Майли. – Он убил его! Доктора! Доктора!

Истерический вопль сработал как спусковой крючок: свидетели сцены вышли из оцепенения, поднялась страшная суета, туда-сюда забегали слуги, гости, пропустившие все самое интересное ради танцев и светской болтовни, подтягивались из других шатров к месту происшествия.

Несколько альф угрожающе придвинулись к Тексу, справедливо считая его кругом виноватым, однако проявление враждебности этим и ограничилось – никто не посмел и пальцем коснуться человека, находившегося под защитой Ричарда Далласа и добровольно принявшего на себя роль омеги в этой своеобразной паре. Правда, исполнял он эту роль очень дурно, а по недомыслию или от невоспитанности, было не так уж важно. По всем законам штата Луизиана, писаным и неписаным, отвечать за недостойное поведение младшего супруга предстояло Ричарду, и никому иному… Даллас это и сам прекрасно понимал, и праздновать труса не собирался.

Убедившись, что Кэри оказывают должную помощь, альфаэро выступил вперед, загородил собой Текса и, не опуская глаз, спокойно встретил возмущенного мистера а-Батлера, своего давнего приятеля и собутыльника, ныне носившего почетное звание первого любовника и покровителя Люсьена Фонтанжа, в миру о-мистера Бертье…

– Черт возьми, Даллас! – Батлер не стал рассусоливать и сразу взял быка за рога. – Твой младший избил моего омегу, избил и унизил! Пролил кровь гостя!

– Да, это верно, – не моргнув глазом, ответил Даллас. – Но после того, как твой омега забыл о приличиях и оскорбил в лицо моего мужа, а значит, оскорбил и меня.

Текс хотел вмешаться, что-то сказать, но брошенный на него холодный и пристальный взгляд Ричарда велел ковбою держать рот на замке.

Батлер расставил ноги пошире, заложил большие пальцы рук за пояс, поднял подбородок:

– Ты умен, Ричард, и наверняка отдаешь себе отчет, что теперь будет.

– Разумеется, отдаю, Чарльз. Будет дуэль.

– Хорошо, Ричард. Ты сам видишь – иначе нашу проблему не решить. Я не могу оставить оскорбление Кэри без ответа. Я тебя вызываю.

– Принимаю вызов. Ты вправе требовать удовлетворения.

«Дуэль! Дуэль!» – сейчас же зашелестело в толпе гостей, и те, что стояли близко, передавали новость в задние ряды: «Батлер вызвал Далласа на поединок!»

– Ножи, пистолеты, сабли? Выбирай оружие, Ричи. – голос Батлера уже звенел от азарта, и тот же азарт слышался в голосе Черного Декса, когда он ответил устами Ричарда:

– Ты оскорблен, тебе и выбирать оружие. Я могу драться любым.

– В таком случае пистолеты. Стреляем дважды, с двенадцати шагов.

– Принято. Я готов.

– И я. Не стоит с этим затягивать.

По шатру снова прокатился гул: гости оповещали друг друга, что дуэль состоится немедленно…

Текс стоял посреди толпы в тупом оцепенении, потирал ноющие костяшки и пытался понять, почему вдруг все это пестрое сборище так засуетилось, и с какой, собственно, стати, за его собственный поступок теперь должен расплачиваться Ричард?

В его представлении, впрочем, весьма далеком от салонных приемов и политесов, было в норме осадить того, кто явно зарвался, даже если это был омега и даже если средством усмирения выступала драка. Он много раз был свидетелем того, как дрались друг с другом альфы, не поделившие симпатичного омежку, выпивку или лошадь. Он так же видел, как сцеплялись между собой поссорившиеся омеги, и их битвы, порой, превосходили по своей свирепости поединки альф. Но вот чего он совершенно не ждал – так всех этих охов и ахов, заламывания рук, закатывания глаз и взглядов, исполненных все того же брезгливого высокомерия или опасения в свой адрес, и сочувственного сожаления – в адрес Ричи.

Он видел, как к мужу шагнул крепкий альфа с бакенбардами и усами, от которого резко пахло виргинским табаком, ромом и хвоей, и сунулся было вперед, собираясь и с ним померяться силой, если придется. Но Даллас властно отстранил его от дальнейших переговоров, и Текс, в ком еще кипел гнев и плескался яд обиды, был вынужден отступить в тень старшего мужа и смиренно ждать…

Но, когда его слуха коснулось слово «дуэль», и когда Ричард великодушно позволил своему сопернику выбрать оружие, чаша терпения ковбоя переполнилась. Презрев молчаливый запрет, он сделал два шага вперед, встав рядом с мужем и приняв примерно такую же уверенную позу, и выпалил:

– Эй, вы, а-мистер, не знаю, как вас там! Заберите-ка назад свои слова про оскорбление! Или тут все оглохли, когда этот… кур… курутизан поносил мой родной штат и меня лично? Меня, Тексиса а-Сойера? А? Хотите драться – так деритесь со мной, коли так охота заступиться за этого слюнтяя! – и, в доказательство собственной готовности продолжить начатое, Текс принялся стаскивать с себя узкий сюртук, стесняющий движения в плечах и достаточно еще новый, чтобы пожертвовать им ради хорошей потасовки.

Альфа, до этого момента смотревший только на Ричарда, еле заметно изменился в лице и, демонстративно стащив с безымянного пальца массивный золотой перстень с крупным камнем, развернулся лицом к Сойеру…

Ричард мысленно застонал, когда Текс, вместо того, чтобы проявить благородную сдержанность, как подобало омеге, вольно или невольно ставшему причиной ссоры альф, опять вскипел праведным гневом и попытался ринуться в бой… чем, разумеется, только укрепил в глазах гостей начавшуюся складываться репутацию деревенского дурачка. При всем том ковбой был далеко не глуп, и, несмотря на свое простодушие, озадачивавшее Далласа в первую пору их знакомства, имел четкие представления об уместном и неуместном поведении. Никогда прежде Текс не вел себя так импульсивно, так…по-омежьи… что впору было предположить…

«Милосердные боги, неужели я сделал ему ребенка?..»

Сопение Батлера, разминавшего кулак, чтобы либо как следует вмазать зарвавшемуся техасскому наглецу, либо, что более вероятно, спровоцировать немедленную драку, заставило Декса очнуться и снова забрать контроль над ситуацией в свои руки:

– Чарльз, перестань. Чарльз! Хватит… Не пытайся сделать то, о чем пожалеешь. Тебе не нужна рукопашная со мной, поверь, не нужна. Довольно будет и пистолетов.

Батлер засопел еще громче, но, уловив масонский знак давнего приятеля, смекнул, что к чему, и, подняв ладони, отступил назад:

– Ты прав, прав, черт тебя побери… давай только выйдем на лужайку и поскорее покончим с нашим делом. Это будет и скорее, и проще.

– Я следую за тобой, Чарльз.

Ричард поклонился дуэльному противнику и, повернувшись к Тексу, тихо сказал ему на ухо:

– Тони гордился бы тобой – ты переплюнул его в умении закатывать публичные сцены… Поздравляю, ты чудесно почтил его память, и мы еще поговорим об этом, если Батлер меня не застрелит. Но сейчас, Текс, прошу тебя, утихни. И выбери себе место, откуда будешь наблюдать за поединком.

Текс вспыхнул до корней волос, когда Ричард, в чьем запахе безошибочно угадывалась скрытая ярость, пребольно отхлестал его гордость даже не повысив голоса. И велел заделаться в зрители поединка, который мог закончиться… о, нет!

– О, нет, нет, нет, Ричи! Это же неправильно! Это несправедливо, тебе нельзя с ним драться! – он вцепился холодеющими пальцами в рукав мужа, уже устремившегося следом за высоким альфой, и жарко взмолился, надеясь, что еще может на что-то повлиять и кого-то остановить – Не делай этого! Не надо, умоляю!.. Это моя вина и только моя!

Но альфаэро не внял и, сбросив пальцы Текса со своей руки, быстро удалился туда, где уже собирались зрители и где его соперник уже проверял невесть откуда извлеченные старым слугой-негром дуэльные пистолеты с длинными стволами и узкими барабанами…

Внезапно осознав всю глубину сделанной им глупости и чудовищную вероятность по собственной вине подвергнуть жизнь и здоровье возлюбленного супруга настоящей опасности, Сойер опять застыл посреди стремительно пустеющего шатра, судорожно глотая воздух и сжимая в бессилии кулаки. А гости праздника как ни в чем не бывало валили наружу, на зеленую лужайку, где два благородных альфы намеревались обменяться парочкой выстрелов с дюжины шагов! И даже тот, кому Текс расквасил нос, поднялся с козетки и, поддерживаемый с двух сторон такими же, как он сам, ветрениками, поковылял глазеть на дуэль, будто на родео!

– Ну уж нет, я так этого не оставлю! – альфа-Сойер все еще не мог заставить себя прислушаться к просьбе мужа, пока омега внутри отчаянно страдал и винил себя во всех ужасных и кровавых последствиях, что уже успел себе вообразить.

– Где мой револьвер?.. – Текс в отчаянии хлопнул себя по бедру, где на протяжении всего их путешествия неизменно висела кобура с верным кольтом. Но увы, ныне там не было привычной тяжести доброго ствола…

– Барнс… он у кого-то из братьев-Барнс! – ковбой ясно припомнил, как перед поездкой с Ричардом на эту злосчастную виллу, отдал кобуру и пистолет одному из близнецов, чтобы тот как следует почистил оружие.

Медлить было смерти подобно, и Сойер ринулся следом за всеми, растолкал по пути компанию во главе с подлым зачинщиком, и заметался в толпе, пытаясь разыскать хотя бы одного из бет. Если даже у того не будет при себе его револьвера, зато будет другой, собственный, и уж в такой ситуации, когда Далласа нужно защитить любой ценой, верный бета не откажется одолжить ему свое оружие…

Эдди Барнс перехватил «молодого мистера Далласа» у края лужайки, между клумбами с фиалками и петуниями, и, несмотря на возмущение Текса, игнорируя его угрозы и просьбы, с помощью Лео препроводил на длинный балкон первого этажа, где двое других Барнсов «держали места в зрительном зале».

По мере того, как перед домом шли серьезные приготовления к дуэли, балкон все плотнее заполнялся любопытными гостями, большинство из которых воспринимало стычку альф как часть обязательной программы праздничных развлечений. Ну в самом деле, не с детьми же играть в жмурки и прятки – малышня сама себя прекрасно развлекала с другой стороны дома и сада, и бесилась от души под надзором няней, в ожидании вечернего фейерверка и большого именинного торта.

Самое время было добавить жгучего перца ссоры в сладкий розовый пунш благопристойного светского раута…

– Не переживайте вы уж так, мистер о-Даллас, – Лео Барнс в своей грубоватой манере попытался успокоить Текса. – Это у босса далеко не первая дуэль. А стрелок он изрядный, вам ли не знать… сейчас он этому Батлеру прострелит плечо или колено, чтоб неповадно было, потом раненого перевяжут – и дело с концом.

– Да, – подтвердил и Ред, – Дело известное. Батлер, правда, грозится прострелить боссу башку… но это он так, хвастает только. Он своими ручищами и в хэллоуинскую тыкву не попадет.

…Тем временем приготовления завершились. Секунданты отмерили дистанцию, стрелки встали на позицию по обе стороны от барьерной черты. Оба альфаэро сняли сюртуки и галстуки и остались в одних белых рубашках; в руке у каждого был заряженный револьвер.

Распорядитель дуэли – грузный седовласый альфа с длинными усами – предложил противникам примириться и принести друг другу извинения, но Ричард Даллас только усмехнулся, а Батлер отрицательно покачал головой.

– В таком случае, господа, сходитесь! Раз… два…три!

Распорядитель взмахнул платком, Даллас и Батлер начали движение навстречу – медленно и плавно, но неотвратимо, как хищники, готовые сцепиться в смертельной схватке, но исполняющие ритуальный балет перед дракой по всем правилам. Револьверы, нацеленные дулами в грудь противника, напоминали маленьких чудовищ, готовых изрыгнуть пороховой дым и стальные шарики, несущие смерть…

Выстрелы грянули одновременно, оглушив собравшихся зрителей… и в следующий миг крик ужаса вырвался из десятка ртов: оба стрелка, Даллас и Батлер, прижали руку к сердцу – и замертво упали на траву.

продолжение следует

========== Глава 8. Урок смирения ==========

Барнсы гнусно предают его: вместо того, чтобы предупредить трагическую развязку, они хватают Текса, крутят ему запястья и локти и вынуждают смотреть на то, как усатый альфа целится в грудь Ричарду. Текс поначалу сопротивляется им, но, поняв, что так лишь потратит силы, затихает и в немом отчаянии ожидает выстрелов. Глаза его туманятся от запоздалых слез раскаяния, и он даже не думает их скрывать, молясь про себя Триединому и повторяя обет кротости и послушания, которого будет впредь держаться, если его альфаэро минует злая пуля. Какому обету он должен будет последовать в противном случае, он тоже уже знает, но гонит от себя саму мысль о том, что дуэль может окончится тяжелой раной или даже смертью Далласа…

Но вот последние приготовления закончены, ритуальная фраза произнесена, отказ в примирении дан ими обоими, и…

Звук двойного выстрела оглушает Текса так, словно обе пули прошивают голову через уши, разрывая барабанные перепонки. Слух заполняет оглушительный звон, и все дальнейшее он может только наблюдать – и видит, как Ричард роняет пистолет, прижимает ладонь к груди и рушится навзничь на зеленую траву, как точно так же валится его соперник, как толпа гостей сперва подается вперед, раскрывая рты в немом вопле ужаса, и тут же отшатывается назад, будто волна от волнореза…

Кажется, он тоже что-то кричит, но не слышит себя, рвется вперед, стряхивает вцепившиеся в него руки, бежит к распростертому телу мужа, расталкивая праздных зевак, и, не добежав всего пары шагов, вдруг перестает ощущать опору под ногами, падает на колени, выставив перед собой руки, и плашмя ударяется о землю. Сердце частит на верхнем своем пределе, колотится где-то в горле, когда он привстает и отчаянно бросает себя к Ричарду, хватает безжизненно откинутую руку и, крепко сжав холодеющие пальцы, проваливается в абсолютный мрак…

– Ты виновен! Виновен в том, что погубил его! Погубил своего мужа! И теперь Тексис Сойер, твоя душа обречена гореть в неугасимом огне стыда и страдать от яда вины на веки вечные! Триединый проклял тебя! Триединый отрекся от тебя! – грохочет голосом патера Нотте-и-Джорно гулкий зловещий приговор, и Текс, брошенный нагим на колени перед алтарем со святыми дарами, горестно съеживается и роняет голову на руки, сплетенные в молитвенный замок.

– Прости… прости… Ричи… это моя вина… только моя вина… я каюсь… я горько каюсь в грехе гордыни… каюсь в грехе самонадеянности… каюсь, что не смог… не смог остановить тебя… Нет мне прощения… приговор ужасен и справедлив… – бормочет он, заливаясь бесполезными слезами и с трудом вдыхая спертый воздух, напоенный запахами разложения и смрадом горящей плоти.

Это горит его плоть: по лодыжкам, ладоням и предплечьям струятся вверх язычки жадного пламени, лижут и терзают кожу, оставляя на ней багровые полосы, прожигая до костей. Текс кричит в ужасе, но не может сдвинуться с места – он прикован тяжелой цепью к дну глубокой чаши, по стенам которой стекает со всех сторон густая горящая смола, и едкий горячий дым затекает ему в горло, вызывая спазмы и удушение…

…После нескольких капель лавровишневого настоя и энергичного растирания мазью из камфоры и эвкалипта, щеки Текса порозовели, сердце забилось чаще и ровнее, но юноша не приходил в себя. Он то беспокойно метался на кровати, то, горя от лихорадки, начинал нести чепуху, с упоминанием ада, чертей и пыток, то взывал к Триединому, то жалобно звал Ричарда, не сознавая, что муж рядом и сжимает его в объятиях…

– Я здесь, моя любовь, здесь… – твердил Даллас, целуя пылающий лоб Текса под взмокшими волосами, проклиная свое решение преподать супругу урок послушания с помощью жестокого розыгрыша. – Я здесь, я с тобой, я жив… успокойся, милый, все хорошо…

Наконец, после укола морфина, сделанного доктором бе-Робинсом, спешно привезенным Барнсами, Текс затих, жар спал, и обморок перешел в глубокий спокойный сон.

– Всему виной сильное нервное потрясение, – высчитав пульс пациента и прослушав его фонендоскопом, резюмировал доктор. – Но он молод и силен, организм у него крепкий, хоть нервы и чувствительные… Все будет в порядке, к утру он очнется и сможет встать на ноги, но я бы рекомендовал обеспечить ему полный покой по крайней мере на сутки.

Ричард покорно кивнул и позволил себе перевести дыхание…, но его волновал один вопрос, и он сейчас же задал его доктору:

– Скажите, мистер бе-Робинс… Это состояние… может быть связано с?..

– С беременностью? – с готовностью подхватил медик и улыбнулся во весь рот. – Конечно, может. Еще как может! Но чтобы убедиться, нужен более подробный осмотр, которому мы сейчас не будем подвергать вашего прекрасного молодого супруга.

Даллас так побледнел, что доктор испугался – не получит ли он прямо сейчас второго пациента, и поспешил добавить:

– Могут быть и другие причины, сэр… Например, общая перестройка организма из-за начала регулярной половой жизни. Альфы-и-омеги переносят его сложнее, чем представители «чистых» типов. В любом случае, жизни вашего мужа ничто не угрожает… просто поберегите его, будьте поласковее, и у вас не будет поводов для тревоги.

Ричард покачал головой, вздохнул и, поблагодарив доктора, препоручил бе-мистера Робинса заботам о-Марсдена. Сам же он попросил подать кофе, взял книгу и устроился у изголовья Текса, намереваясь остаться здесь до тех пор, пока любимый не откроет глаза.

Душа Текса еще долго бродила по самому дну адской долины, сполна испив чашу страданий, но Триединый все же сменил гнев на милость и обратил на нее свой взор…

–… и послал ангелов невинных и чистых, дабы привести душу согрешившую к утешению и даровать ей исцеление и покой… – слышался ему мягкий голос Ньюби, как если бы он вновь вернулся в прошлое, в свои восемь лет, и, лежа в постели, укутанный в теплое лоскутное одеяло, дремал, пока новый папа читал ему строки из Книги Мудрости.

Он и вправду ощутил, как его лица касаются маленькие ладошки и тонкие пальчики, и как над его бренным телом щебечут высокие чистые голоса – и огромное чувство благодарности затопило его до самой макушки, так, что глаза тут же переполнились влагой и она потекла по щекам прямиком в уши…

– Ой-ой! Смотли, смотли, Текси плачет! Дядя Текси, не плач, я тебе плинес вкусный пиложок… Пласыпайся же! Пласыпайся и пойдем сколее иглать! – заверещал один из ангелочков прямо у него над ухом, и Сойер окончательно вынырнул из адского небытия в мир, который едва не оставил, лишившись чувств у бездыханного тела мужа.

Запах конфет, сахарной ваты и сдобной выпечки мешался с едва наметившимися ароматами юных созданий, но тонкий цветочный букет отпрыска Тони нос Текса распознал безошибочно, раньше, чем смог убедиться в этом воочию. Он сумел хоть что-то разглядеть лишь после того, как с трудом проморгался и разлепил слезящиеся веки.

Прямо над ним нависла радостно улыбающаяся мордашка Дэнни, а сбоку, чуть левее, свет из окна застила другая, незнакомая, но столь же юная омежкина физиономия.

– Где он?.. Куда унесли Ри… твоего отца? – тревожно спросил Сойер у Куина-младшего, приподнявшись на локтях и ощущая, что тело едва его слушается, как будто сверху на нем лежит не одеяло, а слой мокрого песка. В глазах ощущение было схожим, а во рту… фууу. туда будто отряд рейнджеров нужду справил.

– Моего отца никто не уносил. Его самого унесло куда-то, но он нам обещал, что скоро придет. – дерзко ответил Дэнни. Теперь он бесцеремонно оседлал живот Текса и покачивался на нем, вообразив, что это лошадка и стуча острыми детскими пятками ему по ребрам.

– Да-да, мистел Даллас сколо плидет, он плосил нас плоследить за тобой, мистел Сойел… – радостно проверещал приятель Дэнни, во рту которого явно не хватало нескольких молочных зубов, из-за чего у него не выходило правильно выговаривать букву «р».

– Так он что… жив?! – воскликнул Текс, рывком приподняв верхнюю часть непослушного тела. Дэнни не ожидал от своей «лошадки» такой резкой «свечки» и опрокинулся на ноги ковбоя, а его приятель так и вовсе спрыгнул с кровати и помчался куда-то с криком:

– Мистел Сойел отклыл глаза! Мистел Сойел плоснулса!

– А ты с чего это решил, что он умер? – в точности копируя ироническую интонацию своего папы, спросил маленький о-Куин-Даллас, недовольно слезая с постели. – Мой отец не умер, это он пошутил так над тобой. Они с дядей Чарли любят шутить.

Если бы сейчас Текс услышал, как с его кровати на пол с грохотом рушатся камни, он бы не удивился – именно такое чувство облегчения посетило его, когда ребенок, которого он по глупости и гордыне своей уже успел невзлюбить, будто врага, принес ему столь утешительную весть. Откинувшись обратно на подушку, он закрыл глаза и горячо возблагодарил Триединого, повторив ему все свои обеты. Потом снова взглянул на Дэнни и как можно мягче спросил его:

– Он точно даже не ранен? Пуля его не задела?

Юный омежка театрально вздохнул и закатил глаза, совершено как Тони:

– Да нет же, говорю тебе, они оба стреляли пустышками! Детская забава! А ты поверил и… – тут малой не вытерпел собственной серьезности и прыснул – тааак испугался, так смешно бежааал, и потом бац! и свалииился!

Ричард поднимался по лестнице, держа в руках овальный поднос, где стояла большая позолоченная чашка, до краев наполненная горячим шоколадом со сливками, с добавлением миндальных хлопьев и мексиканской ванили – кулинарный шедевр о-Марсдена, «чтобы порадовать молодого массу». К шоколаду прилагалась тарелка, полная золотистых французских гренок: без них, по утверждению няня, волшебное воздействие напитка будет неполным. Даллас не спорил, он, как и пожилой омега, верил в чудодейственную силу приятных вкусов и аппетитных ароматов больше, чем в лекарские снадобья; но когда на лестничной площадке на него наскочил маленький приятель сына, радостными воплями оповещая о здоровье «мистера Сойела», поднос едва не оказался на полу, а шоколад – на брюках у Ричарда.

Альфаэро спасла только быстрая реакция и железная хватка, остановившая пятилетнего «же-ребеночка» на полном скаку.

– Эй, эй, потише, мой юный друг! Спасибо тебе за добрые вести, но мы ведь не хотим, чтобы мистер Тексис остался без завтрака? То-то же… Ну-ка, помоги мне, ступай вперед и отвори дверь.

Мальчишка с восторгом повиновался, и сам Ричард, подгоняемый нетерпением увидеть мужа, ускорил шаг…

Через полминуты он переступил порог спальни и с удивлением – приятным удивлением – увидел Дэнни и Текса, в обнимку сидящих на постели, и о чем-то увлеченно секретничающих.

Тексу вовсе не казалось забавным то, над чем решил посмеяться юный омежка, но он тут же напомнил себе про обет смирения и сдержал порыв осадить дерзкого проказника. Вместо этого, Сойер тоже рассмеялся вслед за ним, сперва принудив себя, но потом вдруг ясно представив, что детям дуэль между взрослыми альфами описали, как веселую забаву – праздник же! И Дэнни, который тоже там был, знает, что Текс самым позорным образом грохнулся в обморок, чем и подтвердил окружающим наличие у себя впечатлительной омежьей натуры.

Понадеявшись на то, что юный шалопай восполнит ему недостающую картину, Сойер поманил его к себе, и, когда омежка приблизился, похлопал ладонью по краю кровати:

– Садись-ка сюда, именинник! Должно быть, глаза у тебя зорче, чем у любого индейца с Великих Равнин! И память, как у… – тут он запнулся, подбирая правильное сравнение, и решил, что мустанг прозвучит лучше чем бык – у дикого коня, который всегда запоминает всех своих подружек в табуне. Так ведь?

Мальчуган забрался на кровать с ногами, устроился рядом со своим степ-папой и даже позволил ему себя слегка приобнять, делая вид, что внимательно слушает и разглядывает узоры на покрывале. На последнее сравнение он криво ухмыльнулся, но подтвердил его кивком головы, чтобы ковбой мог продолжать хвалить его.

– А раз все так, то ты ведь скажешь мне, а что сделал Рич… твой отец, когда они с дядей Чарли перестали валять дурака?

– Валять дурака? Это ты про себя что ли? – фыркнул Дэнни, смешно наморщив нос и снова рассмеялся, гордо демонстрируя Тексу уже поменявшиеся передние зубы и резцы.

– Чегооо? – досадуя на собственную оплошность обиженно протянул Сойер, но вновь смирил в себе альфу, готового нашлепать маленького нахала, и хотел уже терпеливо разъяснить ему, что означает выражение «валять дурака», как дверь в спальню отворилась и сперва на ее пороге показался шепелявый приятель Дэнни, а следом за ним и Ричард с подносом в руках.

Сердце Сойера тут же прыгнуло сперва ему в горло, потом ушло в пятки, и только после этого заколотилось в клетке из ребер с такой силой, что рубашка на груди затрепетала ему в такт.

Даллас подошел к кровати, с улыбкой глядя на Текса, и едва успел поставить поднос с завтраком на столик у изголовья, когда Сойер, спихнув Дэнни, выскользнул из-под одеяла на пол и, упав на колени, обнял ноги мужа, бормоча, как заколдованный:

– Прости, прости, прости…

– Ооооох… – вырвалось из груди Ричарда, когда Текс рухнул перед ним на колени: в воображении встреча с любимым рисовалась ему по-разному, но к такому повороту он оказался не готов.

Омежки, от природы наделенные острым чутьем, прекрасно поняли, что между взрослыми происходит что-то важное, во что нельзя вмешиваться ни с шалостями, ни с болтовней – и, спрятавшись за спинкой кровати, затаились, как мыши под веником.