Текст книги "Черные люди (СИ)"

Автор книги: Jero3000

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

В спальне царил мрак. Тильда с ногами забралась на кровать и закуталась в одеяло. Однако укладываться спать она не стала, сидя на кровати и судя по силуэту, пытаясь рассмотреть во тьме Гермиону.

Гермиона же изо всех сил старалась сдержать злобу, которая снова накатывалась на нее тяжелыми неприятными волнами. Тильда сидела на кровати Джинни. Заматывалась в ее одеяло. Ерзала на ее матрасе. Собиралась спать на ее подушке.

– А мои родители работают учителями, – вдруг изрекла Тильда. – А твои?

– Стоматологи, – глухо отозвалась Гермиона.

– Ты тоже полностью магглорожденная? И я. А к тебе приходила МакГонагалл? А как родители отнеслись? – Тильда сыпала вопросами, будто из рога изобилия. Жалость и стремление заботиться о ней сменились злобой и раздражением. Она и так уже заняла место Джинни в комнате, неужели теперь она набивалась в подружки? Собиралась вытеснить Джинни отовсюду?

– Гермиона, ты в порядке?

– Я вспомнила, – проговорила Гермиона сквозь зубы, – мне нужно к профессору МакГонагалл. Ложись спать. Я скоро приду.

Она вышла из спальни, слишком сильно хлопнув дверью. Злоба сменилась безразличием к тому, что маленькая испуганная Тильда теперь наверняка сидела на кровати, ничего не понимая. Полнейшее равнодушие – вот что она чувствовала. Конечно же, никакая МакГонагалл не ждала ее в своем кабинете. Гермионе хотелось побыть одной. Одиночество в последний день жизни было прекрасным. Никто не лез в душу, не задавал глупых вопросов, не пытался развеять ее тяжелые мысли. Никто.

Гермиона все шла и шла, спускаясь по лестницам, поворачивая в боковые коридоры, преодолевая этаж за этажом. Снова накатила злоба, на сей раз на Малфоя, который своими поступками отдернул ее от окна. Если для него действительно не было разницы, жива она или погибнет, станет Черной, если он действительно ждал этого – зачем отвлек, ведь она была так близка к роковому шагу.

Удар по лбу выбил из головы эти мысли. Гермиона остановилась на месте, силясь понять, где она оказалась и куда ей нужно идти. Впереди нее что-то было, и она решила обойти это, ощупывая препятствие руками. И никто не мог ее осудить за то, что она взвизгнула, когда пальцы нащупали теплую ткань чьей-то мантии.

– Кто здесь?

– Грейнджер, заткнись, – произнес до зубовного скрежета знакомый голос, – мало того, что чуть с ног не сбила, теперь еще и шумишь.

– Малфой, – возмущенно зашептала Гермиона, и это было похоже на шипение рассерженной змеи, – ты что здесь делаешь?

– Наблюдаю, – коротко ответил он из темноты.

– За чем это ты наблюдаешь?

– Ах, прости, Грейнджер, забыл отчитаться, – еще один презрительный смешок из темноты. – Ну ничего, сейчас сама посмотришь. Готова?

– К чему? – пискнула Гермиона, но вместо ответа на ее запястье сомкнулась железная хватка тонких жилистых пальцев, от чего она почувствовала себя снитчем, который поймали после долгой погони.

По глазам резанул ярчайший свет – после двух дней в кромешной тьме он вызывал физическую боль. Гермиона вскрикнула бы от боли, но Малфой еще сильнее сжал ее руку. Наконец, глаза привыкли к свету, и ей удалось рассмотреть, где она и что же так заинтересовало Малфоя.

Он застыл посреди коридора, подобно каменному изваянию. Левая рука его сжимала ту жуткую высушенную руку, что она видела в Лютном переулке. «Рука Славы, – вспомнила она, – дает свет лишь ее владельцу». Он использовал руку, когда вел по школе Пожирателей, а теперь держит ее, даруя ей этот неправедный, но такой долгожданный свет. Лицо его было напряжено, а взгляд устремлен куда-то влево. Гермиона проследила направление его взгляда и больно прикусила щеку, чтобы не закричать. У стены беспомощно топтался мистер Филч, а над ним нависала высокая черная фигура.

– Мы можем ему помочь? – шепотом спросила Гермиона, в отчаянии хватая Малфоя за локоть.

– Нет, – жестко отрезал он. – Он сам выбрал свою судьбу. Сам ее позвал.

– Миссис Норрис, – прокряхтел Филч. – Моя миссис Норрис.

Мир вокруг замедлился, когда черная фигура протянула свою руку и легко толкнула Филча. Он странно дернулся и стал падать. Но рука, толкнувшая его, прикоснулась к плечу. Простое прикосновение, казалось, руку можно отдернуть, но когда фигура пришла в движение, Филч побрел за ней, словно прилип к ее руке намертво. На глазах у Гермионы выступили слезы, когда фигура подошла к окну и просто прошла сквозь стекло, а вслед за ней дюйм за дюймом через стекло проходил и Филч.

– Малфой, пожалуйста, – прошептала она, сжимая его локоть еще сильнее.

– Это невозможно, – пальцы больно впивались в запястье, заставляя руку неметь. Хоть глаза Гермионы и застилали слезы, она видела, как чернеет то, что оказывается на улице: голова, шея, плечи, грудь и руки, торс. Через стекло протягивало уже ноги, и это было самое странное, самое пугающее, самое неприятное, что доводилось видеть Гермионе на своем веку. Тело Черного с человеческими ногами. Наконец, ноги абсолютно беззвучно просочились за стекло, и новый Черный Человек скользнул вниз к подножию замка, к своим новым собратьям.

– Малфой, что это было? – прошептала Гермиона, отпустив его руку.

– Все, Грейнджер, отбой, можно говорить, – сказал он самым обычным голосом, но после тишины коридора и, вероятно, из-за нервного напряжения его слова громыхнули не хуже грома за окном.

– Что это, черт возьми, было? – прокричала Гермиона прямо ему в лицо.

– О, Грейнджер, я на тебя дурно влияю. Ты стала слишком много ругаться, – Малфой лукаво улыбнулся.

– Только что при тебе человек ревоплотился, а ты улыбаешься и делаешь мне замечания? – Гермиона опешила. – Как ты можешь быть таким бездушным? Твоя невеста ревоплотилась два дня назад, а тебе, похоже, совершенно безразлично! Ты хоть вспоминаешь об Астории?

– Нет, – холодом его голоса можно было заморозить всю воду в мире. Жаль только, что на жуткий ливень это не действовало.

– Не может быть, – Гермиона мотнула головой. – Уверена, Астория тебя любила!

Малфой просто разжал пальцы в ответ. Мир вокруг Гермионы тут же провалился во тьму. Она метнулась вперед в попытке снова схватиться за Малфоя с его спасительной Рукой Славы, но короткий звук, прокатившийся эхом по коридору, дал понять, что он отошел от нее. Просто сделал шаг, желая не дать ей схватиться за него.

– Не говори со мной о Ней. И не произноси имени, – донесся из тьмы коридора холодный голос. – Я надеюсь, ты усвоила урок.

– Усвоила, – прошептала Гермиона, ощущая за спиной шевеление хищной тьмы. На запястье снова сомкнулись пальцы, и коридор осветился белым светом.

– Я отведу тебя в твою Башню, – коротко сообщил Малфой. – Ты просидишь там до самого утра.

– Ты действительно можешь не думать про? – она сделала многозначительную паузу. – Я не могу. Я постоянно возвращаюсь к ним в мыслях, снова и снова.

– Это твои проблемы.

– Мы действительно не можем отправить студентов в безопасное место? – Гермиона решила перевести тему.

– Да пойми ты, глупая гряз, – Малфой осекся, – пойми ты! Безопасных мест сейчас нет. Есть более защищенные и менее защищенные. Школа – более защищенная, потому что здесь остался я. Нравится тебе это или нет, но я знаю что делать. И кстати, я бы на твоем месте извинился.

– За что? – Гермиона опешила. Это звучало так, как будто это она измывалась над ним семь лет.

– Поверь, Грейнджер, если бы я действительно был бессердечным и жестоким, как ты утверждаешь, я бы создал нелегальный портключ еще с первым ударом чертового грома. А второй уже слушал бы в своем поместье, попивая чай с кексами.

– Прости, – тихо проговорила Гермиона, опуская глаза. – Ты не жестокий. Я была неправа.

– Более чем достаточно, – кивнул Малфой, ведя ее по лестнице. Остаток пути они проделали молча, и лишь остановившись у пустовавшего портрета Полной Дамы, Гермиона вдруг подняла глаза на Малфоя и на едином дыхании выпалила:

– Пожалуйста, давай постоим тут чуть-чуть.

– Вот еще, – фыркнул Малфой. – Не думал, что моя компания доставляет тебе такое удовольствие.

– Нет, просто у тебя есть свет, – призналась она. – А еще ты не задаешь глупых вопросов, как моя новая соседка.

Малфой усмехнулся непонятно чему.

– Спасибо за честность, Грейнджер.

Гермиона понимала, что пришло время отпустить его руку, но она так радовалась свету, что не могла позволить липкой тьме снова наползти на нее. И это заставляло ее цепляться за локоть проклятого Малфоя, как за последний якорь в этом океане мрака и черной воды.

– Все, Грейнджер, я гашу свет, – почти мягко проговорил он и, дождавшись ее кивка, стряхнул ее руку со своего локтя.

Мрак поглотил ее и весь окружающий мир в один миг. Гермиона потянулась вперед, нащупывая раму портрета, и отодвинула ее в сторону.

– Смотри не усни, – шепнул голос над ее ухом. Гермиона застыла, вслушиваясь в удаляющиеся шаги, затем выдохнула, мотнула головой, отгоняя наваждение, и шагнула в портретный проем.

========== Глава 14 ==========

Гермиона проскользнула в пустую темную гостиную, прислонилась к стене и тяжело задышала. Увиденное в коридоре произвело на нее неизгладимое впечатление, а еще в голове зудела мысль, что Малфой предупреждал ее именно о таком исходе событий. Одно радовало: мистеру Филчу не было больно. По крайней мере, он не кричал так, как предыдущие жертвы. Он просто тихо ушел вслед за Чёрным. Но радость от этого открытия быстро сменилась первобытным ужасом. Раньше она боялась той боли, того жуткого крика, которым сопровождались предыдущие ревоплощения, все отчетливее и отчетливее понимая, что она будет так же, как и все они выгибаться дугой на полу, выламывать кости от боли и открывать рот, издавая звуки, которых не услышит ни одна живая душа. Теперь же пришло понимание: она уйдет так, как ушел Филч, стоит только закрыть глаза. Безликая черная фигура просто придет к ее кровати, прикоснется к плечу и уведет за собой, как безвольную куклу. Малфой был прав: сон теперь был гибельным для нее. Гермиона не была точно уверена, что страшнее: ревоплотиться в ужасных муках боли, или же уснуть и так и не понять, в какой момент грань существования размоется, расплывется и брызнет тысячей капель. Второй вариант в свете последних событий казался самым ужасным. Непрошеная мысль поскреблась на грани сознания: «Неужели Малфой мог бы смотреть, как Черные Люди уводят меня? Просто созерцать, ничего не чувствуя и ничего не предпринимая». Хотелось сорваться с места, броситься прочь из Башни, найти в огромной темной школе Малфоя и задать ему этот вопрос. Вцепиться в него и не отпускать, пока он не ответит, почему они не помогли мистеру Филчу, несчастному человеку, всю жизнь посвятившему искуплению глупой детской ошибки. Неужели он не заслужил хоть каплю доброты, хоть крупицу жалости? Гермиона понимала, что была неправа: Малфой не был жестоким. Он был бесчеловечным чудовищем, которому не дано было чувствовать. Она зло топнула ногой и отправилась в спальню. Хоть сон и был под запретом, прилечь и согреться не помешало бы.

Спальня встретила ее сонным сопением Тильды. Гермиона забралась на свою кровать, села по-турецки, накинула на плечи одеяло и опустила голову. Она поражалась тому, как очерствела за эти два дня. Что этот дождь сотворил, какие семена посеял в ее душе, если ее начал раздражать даже сон ребенка. Гермионе на миг подумалось, что действие дождя отдаленно напоминает действие крестражей. Она вспоминала, как ее милый, чуть простоватый, добрый Рон становился злым, желчным и равнодушным, когда носил на шее цепочку с медальоном-крестражем. Что-то похожее теперь происходило и с Гермионой. Каждых вздох Тильды отдавался эхом в голове, поднимая одну волну раздражения за дугой. Сначала эти звуки казались слишком громкими, будто Тильда дышала прямо в ухо, затем, напротив, стали чересчур тихими, будто Тильда решила вовсе не дышать. Гермиона смотрела на нее – насколько позволял царивший в комнате мрак и изредка пробивавшиеся через неплотно задернутые шторы вспышки молний – и на смену раздражению приходила ненависть. В какой-то момент Гермиона четко осознала, что до зубовного скрежета ненавидит Тильду и больше всего на свете хочет, чтобы ее не было. Чтобы она пропала отовсюду: с кровати Джинни, из этой комнаты, из этой Башни, из школы, из страны, из жизни Гермионы и в целом из мира. Она почувствовала, как руки сами собой сжимаются в кулаки, и испугалась этого ощущения. Гермиона никогда ранее не испытывала ненависти ни к кому. Когда друзья ненавидели Волдеморта, она просто понимала, что это их долг, их первейшая обязанность – победить его. Можно было подумать, что она ненавидела Долорес Амбридж – но нет, она всего лишь раздражала своей некомпетентностью, своим маниакально настойчивым повторением любого бреда за Министром. Она могла бы ненавидеть Малфоя – но и он не удостоился этой участи. Он просто надоедал, выводил из себя в течение последних семи лет, но ненавистью это назвать нельзя было. Именно поэтому сейчас, в одно мгновение возненавидев Тильду, Гермиона испугалась и одернула сама себя: «Она всего лишь ребенок, и она спит. Неужели я стала настолько злой, настолько жестокой, что способна возненавидеть ребенка за то, что у него есть возможность поспать?» Ответом ей были лишь тишина и темнота. Гермиона попыталась отогнать это ужасное, абсолютно чуждое ей чувство, и мысли переметнулись к другому, тоже нетипичному для нее переживанию по фамилии Малфой. Она неосознанно потерла запястье, за которое он держал ее, и чуть не взвыла, обхватив руками голову. Она в который раз усомнилась в своих моральных качествах.

«Мерлин, что я творю? Я два дня назад лишилась любимого человека! Как я посмела гулять по школе, да еще и с Малфоем? Более того – Мерлин милостивый – держа его за руку! Все-таки я самый черствый человек в мире, раз способна вот так просто предать память, попросту продать ее за украденный где-то свет! Нет мне прощения». Тоненький голосок разума пытался возразить, что за Малфоя она держалась исключительно ради того, чтобы немного полюбоваться светом, исходившим от Руки Славы, что это ни в коем случае не продажа и не предательство, что это не увеселительные прогулки, а попытки помочь профессору МакГонагалл в спасении других студентов и школы в целом. Но тот зычный голос, что именовался совестью, заглушал эти доводы. «Так, выходит, Джинни была права, и ты никогда не любила Рона, раз смогла так быстро его забыть. И про Гарри забыла, хотя имела наглость называться его лучшей подругой. Злобная лгунья, ты и Джинни так называла. Тогда как ты позволила этой маленькой дряни занять ее место? С глаз долой – из сердца вон, не так ли, Гермиона? Променять Рона, Гари и Джинни на эту Тильду и Малфоя!»

Гермиона помотала головой, прогоняя гадкий внутренний голос, но он был неумолим:

«Малфой, конечно, еще хуже. Он вообще думать забыл об Астории, стоило ей ревоплотиться. Только он и может быть хуже тебя, Гермиона. Вы просто идеальная парочка, раз устраиваете милые вечерние прогулки на костях своих любимых»

Гермиона зажала уши, как будто голос шел извне, и она могла его таким образом заглушить. Но все получилось наоборот, голос в голове стал еще громче, бесконечно повторяя: «Свидания на костях любимых! Свидания на костях любимых».

– Это не было свидание, – проговорила Гермиона, достаточно тихо, чтобы не разбудить Тильду, но все же перебивая внутренний голос. У нее самой в голове не укладывалось, как она может так поступать, и помощь внутреннего голоса в осознании себя полным моральным ничтожеством была лишней.

За окном сверкнула особенно яркая молния, и ее отблеск пробился через неплотно закрытые шторы, осветив тонкую фигуру, стоявшую над кроватью Тильды.

– Пытаешься занять мое место, Грейнджер? – спросила она, и Гермиона с ужасом узнала голос Астории Гринграсс.

– Нет-нет, я вовсе не пыталась, – начала Гермиона.

– Не ври мне, Грейнджер, – прошелестела Астория, и голос ее был похож на шум воды за окном. – Не ври. Ты уже успела понять, какими теплыми могут быть его руки. И теперь ты захочешь большего. Ты захочешь занять мое место, Грейнджер, если еще не захотела. Но я тебе не позволю. Я заберу тебя с собой. Ты никогда не будешь с ним. Никогда.

Гермиона хотела сказать, что она и не собиралась занимать ничье место, что ей вовсе не нужен этот чертов Малфой с его руками. Она много чего хотела сказать, но язык будто приклеился к нёбу. Геримона в ужасе смотрела, как Астория протягивает руки к безмятежно спящей Тильде. Спящей ли? Дыхание стало неслышным, будто она вовсе перестала дышать. Гермиона прищурилась, пытаясь рассмотреть, вздымается ли грудь при вдохах, но Тильда вдруг повернулась на бок, лицом к Гермионе, и стянула одеяло с головы. Все тело вмиг сковало цепями, а к горлу подкатил тяжелый ком. Из-под одеяла Тильды на Гермиону смотрела Джинни.

– Ты вспоминала обо мне, Гермиона? – спросила она, поднимаясь с кровати. – Или забыла, как забыла Рона? Ты променяла нас на врага, Гермиона. На черствое, холодное чудовище, которое забыло о своей невесте.

Джинни бросила легкий взгляд на Асторию, которая начала двигаться к Гермионе. Хотелось закричать, позвать на помощь, хотелось убежать, но все тело враз окаменело, и не было сил даже открыть рот. Джинни и Астория подходили все ближе и ближе, удивительно хорошо различимые в почти кромешной тьме. Они были настолько разными: обычно спокойная, холодная Астория и взрывная, подвижная Джинни. Они были такими разными – при жизни. А теперь Гермиона видела, что они стали практически одинаковыми. Не внешне, нет. Глаза. Абсолютно одинаковые бесцветные, почти прозрачные глаза смотрели на Гермиону, и от этого взгляда в жилах стыла кровь, а рот заходился в беззвучном крике. Первой руки протянула Джинни, и вслед за ней тянуться начала и Астория. Гермиона дернулась, стремясь увернуться от их прикосновения, и соскользнула с кровати. Она съежилась, ожидая столкновения с полом, но его не произошло. Она падала в бесконечной темноте и пустоте, где не было ничего. Даже потоков воздуха, которые могли бы шевелить волосы на голове. Однако Гермиона понимала, что падает только лишь по тому, как удалялись, улетали куда-то вверх ее кровать и комната, и искаженные злобой лица Джинни и Астории. Они становились все меньше и меньше, пока не сжались в серую точку, едва различимую в угольно-черном пространстве.

Падение остановилось. Гермиона почувствовала толчок от соприкосновения спины с чем-то твердым. Догадка за догадкой проносились в уставшем от переживаний и недостатка сна мозгу, но сказать точно, куда она попала, было нельзя. Гермиона попробовала рассмотреть хоть то-то вокруг, и мир послушно стал обретать очертания, так стремительно, что она не успела увидеть ни единой, даже самой незначительной детали, прежде чем пространство вокруг оказалось залито слепящим белым светом. От этого на глазах вмиг выступили слезы. Гермионе захотелось их сморгнуть, но она не могла, как ни пыталась, сделать даже ничтожного движения веками. От осознания того, что она неспособна даже моргнуть, что для элементарного, практически рефлективного действия приходится прикладывать титанические усилия, слез стало еще больше. Гермиона ненавидела те редкие мгновения, когда она была не в силах найти решение какой-то проблемы, повлиять на ситуацию тем или иным образом. Но, как назло, в последние несколько дней Гермиона попадала именно в такие ситуации. Эта ставшая патологической беспомощность невероятно ее огорчала. Как бы сейчас хотелось увидеть хоть кого-то знакомого. Она обрадовалась бы даже Малфою. В следующий миг она удивилась тому, что даже в такой жуткий момент нашлось время подумать о Малфое. А еще Гермиона впервые в жизни допустила мысль о том, что тьма была лучше света. Конечно, во тьме подстерегали ужас и холод, но мрак хотя бы не резал глаза тысячей ножей, не пытался высушить их, выжечь. Хотя бы в этом смысле тьма была бы предпочтительнее. Свет усилился до невозможности, глаза пронзила боль, подобная сотне Круциатусов, и вдруг совсем неподалеку раздался тихий вкрадчивый голос: «Гермиона?» Она вздрогнула и, неожиданно для самой себя, с легкостью моргнула. Картина переменилась, и представшее перед глазами зрелище заставило Гермиону попытаться моргнуть еще раз, в надежде на то, что это тоже можно сморгнуть.

Перед ней стоял Рон, укоризненно глядя на нее бесцветными глазами. Его взгляд не выражал ничего, можно было даже рассмотреть собственное отражение в той воде, что заменяла теперь его зрачки. Но она не хотела. Подавляя в себе надежду увидеть там, под водой хотя бы отблеск родного и любимого синего цвета радужек, она отвернулась – и встретилась взглядом с Гарри. Его добрые зеленые глаза тоже были затоплены водой. Он смотрел то ли на Гермиону, то ли сквозь нее, от чего по коже пробежали мурашки.

– Значит, Малфой? – его голос звучал глухо и безучастно, напоминая стук дождевых капель по карнизу. – Променяла нас на Малфоя?

– Да при чем тут Малфой? – Гермиона хотела бы сорваться и убежать. Куда угодно, лишь бы подальше от них, от этих глупых, беспочвенных обвинений. Но, к превеликому сожалению, она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой.

– Променяла нас на Малфоя, – эхом повторил Рон. Гермиона готова была еще сотню, тысячу раз сказать, что ей не нужен Малфой, что она думает о них каждую секунду, свободную от хлопот, связанных со спасением замка. Она говорила бы это бесконечно, если бы в горле не пересохло, если бы рот не ссыхался изнутри, если бы только собственный язык её еще слушался. Она не могла вымолвить ни слова.

– Гермиона, оставайся с нами, – голос Рона звучал почти ласково.

– Оставайся, – вторил ему Гарри.

– Займи свое место. Около меня. Я жду, – никогда еще в голосе Рона не было столько настойчивости.

Гермиона не успела понять, в какой момент их положение изменилось, и она оказалась стоящей перед ними. Она смотрела в лица таких родных, таких добрых мальчишек – Гарри и Рона – и не могла поверить, что этот проклятый дождь такое с ними сделал. Ноги предательски дрожали, когда Гермиона все же нашла в себе силы сделать крохотный шаг назад, даже не думая, что это движение способно так сильно изменить стоящих перед ней людей. Из-за спин мальчиков вышла Астория, и лица всех троих вытянулись, губы скривились в хищном оскале, а руки, ставшие заметно тоньше, потянулись к ней. Пальцы были скрючены, подобно когтям птиц. Гермиона сделал еще шаг назад, и услышала за спиной тихое покашливание. Она резко обернулась и встретилась взглядом с Эмилией Тайлер.

– Ты хочешь спать, Гермиона Грейнджер, – констатировала она, распахивая огромные глаза, в которых плескалась вода. Гермиона хотела было сделать шаг назад, но вовремя вспомнила, что там стоят Гарри, Рон и Астория. Она решила шагнуть вправо – по крайней мере, так подсказала ей интуиция.

– Мисс Грейнджер, поиграйте с Эмилией, – проскрипел рядом голос Филча. Гермиона отчаянно замотала головой.

– Гермиона Грейнджер не хочет с нами играть, – звонко сказала Эмилия.

– Ты не хочешь играть с Эмилией, Гермиона? – Гарри и Рон расступились, пропуская вперед Джинни. – Тогда, может, ты хочешь поиграть с ней?

Пальцы Джинни крепко сжимали плечо Тильды. Та то ли спала, то ли была в том странном подобии транса, какое было у Филча перед самим ревоплощением. Гермиона оцепенела.

– Вы так быстро о нас забыли. Так быстро стали занимать наши места, – почти с горечью проговорила Джинни. – Эта девочка заняла мое место. Ты пытаешься занять место Астории. Малфой метит на место Рона. Но это не ваши места. Они наши.

– Вы же не думаете, что можете вернуться? – обескуражено пробормотала Гермиона.

– Нет, – произнесла вместо Джинни Астория. – Мы всего лишь заберем свое.

«Что-то не вижу попыток забрать Малфоя», – подумала Гермиона и в последнюю секунду сдержалась, чтобы не сказать это вслух.

– Тем более, ты действительно моя, – голос Рона отдаленно напоминал его настоящий голос. Тот, который баюкал в послевоенные ночи, что шептал на ухо милые глупости, делал робкие комплименты. Напоминал – потому что этот голос по-настоящему не был голосом Рона. Он был похож, но это все равно было неправдой. В голосе настоящего Рональда Уизли никогда не было этих шипящих ноток, напоминавших шипение раскаленных углей под каплями воды.

– Ты – не он, – уверенно проговорила Гермиона. Во всяком случае, она попыталась придать голосу твердость, чтобы не выдавать внутреннюю дрожь. Сама не понимая, почему, где-то в глубине души она была уверена, что нельзя ни словом, ни жестом выдавать своего страха. Сама не понимая зачем, она старалась скрыть от них свои эмоции.

– Вы все – не они, – сказала Гермиона, и люди, стоявшие перед ней, стали меняться. Все, как один, стремительно чернели, вытягивались, истончались, а лица их будто бы скрывались в тени, отбрасываемой чем-то пока что невидимым. Похожим на капюшон. Наконец, на их головах сформировались балахоны, и теперь перед Гермионой стояло шестеро черных людей. А еще была Тильда. То ли спящая, то ли одурманенная, она стояла, чуть покачиваясь, и Гермиона боялась, что малышка в любой момент может упасть. Она не могла понять, почему это падение казалось смертельно опасным. Но, похоже, Черные Люди тоже не хотели падения Тильды, потому что все, как один, потянули к ней свои руки.

– Тильда, нет! – воскликнула Гермиона. – Тильда!

– Гермиона? – тонкий голосок прямо над ухом заставил ее дернуться. Вздрогнуть и открыть глаза, чтобы увидеть высвеченную молниями фигурку Тильды. Огромные глаза, в которых плескался испуг. Худые ручонки дрожали, прижимая к груди подушку. Жидкие волосенки встопорщились и торчали в разные стороны.

– Гермиона, с тобой все в порядке? – испуганно переспросила Тильда.

– Тильда, – Гермиона резко вскочила с кровати и порывисто прижала малышку к себе вместе с ее дурацкой подушкой.

– Страшный сон? Мне тоже снится сон. Ко мне приходит наш староста. Он мне очень понравился в первый день, и потом тоже был очень добрым.

– Не надо, – оборвала ее Гермиона, почему-то вспомнив, как остро Малфой отреагировал на ее вопрос об Астории, когда они шли в Башню. – Просто не надо.

– Но почему?

– Сама не знаю, – пожала плечами Гермиона. – Так сказал тот красивый мальчик, который закрывал заклинаниями Большой Зал. Подумай лучше о маме. Ты говорила, она учительница в школе?

Тильда широко улыбнулась и улеглась в кровать.

– Думай о маме, – повторила Гермиона, усаживаясь рядом. Она провела пальцами по растрепанным волосам. Затем еще раз. И еще. Мерные поглаживания убаюкали Тильду, и вскоре в комнате снова раздалось ее сонное сопение.

– Мы еще поборемся, – уверенно проговорила Гермиона, и недовольный гром заворчал в ответ, словно принимая вызов.

========== Глава 15 ==========

Несмотря на свою решимость, Гермиона понимала, что силы покидают ее. Как будто последние крупицы энергии вытекали через огромные черные дыры, оставленные в сердце потерями последних дней. Она помнила, она прекрасно понимала, что нельзя думать о ревоплотившихся, но раз за разом мысли все равно возвращались к ним. Она не просто слышала шепот, их голоса уже перекрывали все остальные звуки. Словно в мире, где она еще могла ходить и говорить, выключили звук, оставив только размытую серую картинку, а в мире, где был дождь и ушедшие – добавили громкости до отказа. Тильда, шедшая рядом с Гермионой, открывала рот, видимо, о чем-то говоря, но в ушах был лишь шипящий шепот, без конца повторяющий имя. Гермиона даже не пыталась делать вид, что она слушает Тильду. Все становилось незначительным и мелким, вокруг была лишь глупая суета, и только голоса, доносившиеся до нее из вечности, были реальны настолько, что, казалось, черные фигуры возвышались перед нею, шепча, шипя, выкрикивая ее имя на все лады. В какой-то миг Гермиона даже бросила короткий взгляд на свою руку, ожидая увидеть почти прозрачную кожу и черную воду под ней. Но, к счастью, рука была такой же, как обычно. Пока что.

В Большой Зал Тильда ее практически втянула. Сил не было даже на то, чтобы идти, ноги подкашивались, и Гермиона даже пару раз чуть не рухнула с лестницы. Голоса затмевали все, глаза застилала серая пелена, делая и так обесцветившийся мир размытым, словно она смотрела через толщу воды.

«Гермиона, Гермиона, Гермиона Грейнджер».

– Грейнджер?

Она вздрогнула, и реальность словно молотом ударила ее по голове. Малфой преграждал им путь. Удивительно четкий, он контрастировал с размытым окружающим миром. Его холодный надменный голос словно пробил брешь в той стене, что выстроилась вокруг Гермионы, пробил заслон Черных, и на ее голову обрушился галдеж, царивший в Большом Зале. Студенты были невероятно оживлены, многие из них по какой-то неведомой причине были с вещами.

– Малфой, – она тряхнула головой, словно вынырнула из воды и теперь силясь привыкнуть к окружающему миру. – Что здесь происходит?

– Да так, Грейнджер, тебе не грозит. А вот твоей маленькой подружке посчастливилось.

Тильда пискнула и непонимающе уставилась на Малфоя.

– Отправка в безопасные места, Грейнджер, – пояснил Малфой. – Пока ты предавалась страданиям, я сделал кое-что действительно полезное. Я связался со всеми без исключения чистокровными домами, и их обитатели согласились принять у себя студентов Хогвартса.

– Я магглорожденная, – пискнула Тильда, прячась за Гермиону.

– Грейнджер, я не знаю, чего ты там наговорила этой малявке, но студентов младше четвертого курса эвакуируют всех. Остальных – по количеству свободных мест.

– И ты тоже уйдешь? – спросила Гермиона, почувствовав, что от этой мысли душу сковал необъяснимый холод.

– Кажется, мы уже об этом говорили, – едко заметил Малфой. – Но если у тебя уже совсем паршиво с памятью, повторюсь: я останусь в школе и буду помогать тем, кто не сможет эвакуироваться.

– Так эвакуируют не всех?

– Нет, – отрезал Малфой. – Потенциально опасных никуда отправлять нельзя.

Гермиона ошарашено смотрела на Малфоя.

– Потенциально опасных?

– Да, тех, у кого дождь забрал близкого друга, подругу, родственника. В общем, того, кто может позвать Черных. Знаешь ли, рисковать родовым гнездом никто не собирается.

– Я даже не хочу знать, как ты связался с домами, – Гермиона уселась за ближайший стол – в последнее время факультеты перемешались так, что никто не обращал внимания на эмблемы факультетов.

– Я даже не хочу тебе отвечать, – злобно выплюнул Малфой. – Кажется, ты уже начала ревоплощаться. По крайней мере, вместо мозгов у тебя точно вода.

Гермиона хотела было вяло огрызнуться, но в этот момент в Большой Зал вошла МакГонагалл с сумкой внушительных размеров на плече и прошествовала к преподавательскому столу.

– Внимание всем. Через двадцать минут мы начинаем отправку студентов в безопасные места. Это касается первого курса всех факультетов, второго курса всех факультетов, третьего курса всех факультетов, четвертого курса Слизерина и Рейвенкло, пятого курса Слизерина, Рейвенкло и Хаффлпаффа, шестого курса Слизерина, Рейвенкло и Гриффиндора, седьмого курса Слизерина и Гриффиндора.