Текст книги "Сказка для апостола (СИ)"

Автор книги: Jeddy N.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

   В дороге Риньяно много рассказывал о герцоге Джироламо, которого любил и почитал как справедливого и щедрого хозяина, о его жене Джованне и сыновьях – Лодовико, Стефано и маленьком Паоло. Он все еще не мог прийти в себя после нападения на замок людей герцога Чезаре Борджиа. Все произошедшее казалось ему чудовищным кошмаром; прежде он много слышал о великодушии герцога Чезаре, который помиловал сдавшееся ему население Романьи и запретил солдатам мародерствовать в покоренных им городах, и никак не мог поверить, что милосердие папского сына было лишь политической игрой, рассчитанной на получение поддержки простого народа. Герцог Монтефельтро, владелец небольшого замка, был фигурой иного масштаба. Он просто был богат и неугоден властителям Рима, что же касается стоящих за ним сил – в сравнении с армией герцога Валенсийского они были смехотворно малы. Чезаре мог не обуздывать свои звериные наклонности, захватив его замок, и закрепившаяся за ним слава убийцы подтвердилась в полной мере. Фабио, уже слышавший немного о нападении на замок герцога Монтефельтро, был подавлен новыми подробностями, а Тереза попросту была в ужасе. По словам Риньяно, двор замка представлял собой кровавое озеро, на лестницах и в коридорах лежали трупы, женщин насиловали и тут же закалывали, как свиней. Камердинер, посланный с известием в Нери, явился к герцогине Джованне, чтобы сообщить печальные новости, и Лодовико, услышав о смерти отца и брата, упал в обморок к ногам матери. Вернувшись домой, Джованна и старшие сыновья герцога уже не застали ужасающих картин насилия и смерти, но последствия нападения говорили сами за себя. Лодовико принял на себя заботы о похоронах погибших. Риньяно сказал, что юный наследник Урбино пользуется любовью простых людей, однако придворные и родственники отзываются о нем довольно сдержанно. Фабио поинтересовался причиной, но Риньяно лишь неопределенно пожал плечами.

   Еще пара дней пути по предгорьям и узким долинам – и на склоне горы показался серый силуэт замка.

   – Монте Кастелло, – сказал Риньяно, указывая на каменные башни с узкими бойницами окон. – Это и есть замок нашего герцога.

   – Выглядит неприступной крепостью, – заметил Фабио. Мощные контрфорсы вгрызались в скалу, словно вырастая из нее, высокий донжон защищали толстые стены. Постройка была, несомненно, древней и ни в коей мере не походила на изящные постройки современных городских палаццо с их легкими колоннадами и летящими над землей лоджиями.

   – Для вас уже подготовлен дом, – сказал Риньяно, когда они достигли небольшого города у подножия горы. – Здесь не слишком оживленно, не то что в Сиене, но это даже к лучшему.

   На улицах действительно было совсем немного народа, в основном старики и дети, проявлявшие к новоприбывшим довольно сдержанное любопытство. Риньяно остановил подводу у двухэтажного каменного дома неподалеку от центральной площади и пригласил Фабио и Терезу осмотреть их новое жилье.

   Дом оказался просторным и одновременно уютным, с большими окнами и новыми полами, источавшими чудесный запах свежеструганного дерева. Он понравился Фабио даже больше, чем покинутый им дом в Сиене, и он заметно повеселел.

   – Боже, как здесь хорошо! – воскликнула Тереза в восторге. – Фабио, ты просто обязан приложить все силы, чтобы твоя работа понравилась герцогу!

   Риньяно вышел, чтобы распорядиться о выгрузке из подводы вещей, а затем вернулся в дом.

   – Синьор герцог настаивал, чтобы у вас были слуги, и сегодня я пришлю повариху и горничную. Что касается продуктов, то в деревне всегда есть свежие овощи, мясо и молоко, а воду можете брать из колодца во дворе.

   – Вы наш добрый дух, Пьетро, – улыбнулась Тереза. – Все, что происходит, слишком похоже на сказку...

   – Вы обязаны этим таланту вашего супруга, сударыня. Кстати, Фабио, герцог Лодовико поручил мне сразу по прибытии в Монте Кастелло привести вас к нему. Если у вас нет возражений...

   – Скоро вечер, и я мог бы явиться к его сиятельству утром, если он рано ложится спать.

   Риньяно рассмеялся.

   – О нет, он поздно ложится и поздно встает. Ночь для него – время настоящей жизни. Так что вы ни в коей мере не побеспокоите его, явившись прямо сейчас.

   – Хорошо, позвольте мне лишь немного приготовиться. – Выйдя во двор, Фабио вытащил из дорожного кофра свежую рубашку и выходной костюм, в котором обычно ходил в церковь по праздникам. Стоптанные башмаки давно следовало бы починить, но Фабио не привык обращать внимания на такие мелочи, как разошедшийся шов на пятке, пока в холодные дождливые дни не начинали промокать ноги. Теперь же он внезапно почувствовал неловкость от своего вида, надеясь только, что герцог не окажется слишком строг к одежде приглашенного художника.

   Пройдясь гребнем по непокорным волосам, он предстал перед Риньяно, готовый следовать за ним в замок.

   – Скажите, вы не входили в городской совет Сиены? – улыбнулся Риньяно, окинув его взглядом. – Вы похожи на богатого купца.

   – Ну, я знавал лучшие времена, – сказал Фабио.

   Дорога к замку петляла по склону, то теряясь в густом коридоре леса, то выводя на открытые обрывистые площадки, окаймленные зарослями чертополоха и бузины. Фабио и его провожатый шли не торопясь, по временам останавливаясь, чтобы осмотреть открывающийся сверху вид на долину и город, на освещенные послеполуденным солнцем лесистые склоны и путаницу дорог, казавшихся отсюда сетью, брошенной на зеленое сукно бескрайних цветущих лугов. Неподвижный звонкий воздух, напоенный ароматами цветов и трав, был по-весеннему свеж, по лесу разносилась птичья разноголосица.

   – Здесь великолепно, – заметил Фабио, любуясь просвеченной солнцем юной листвой. – Трудно поверить, что такое волшебное место знавало войну.

   – Люди, подобные Чезаре Борджиа, не останавливаются ни перед чем, – пожал плечами Риньяно. – Для них не существует ни красоты, ни святости... Герцог Лодовико намерен укрепить Монте Кастелло, углубив ров и усовершенствовав подъемный механизм моста.

   Фабио посмотрел вверх, на серую громаду замка, проглядывающую между верхушками деревьев. Каков он, этот герцог Лодовико? Риньяно как-то упоминал, что он склонен к уединению и не слишком любит общество. Фабио опасался, что герцог окажется надменным юнцом, воображающим себя всезнайкой с претензией на хороший вкус. Рассказы герцогского секретаря не могли дать ему представления о личности Лодовико, и чем ближе становились ворота замка, тем большее беспокойство он чувствовал. Почему из всех художников он выбрал именно его, Фабио Сальвиати? Почему его так интересует живопись и гораздо меньше – политика и светские развлечения? В Сиене Фабио перевидал немало знатных вельмож: Сфорца, Медичи, Борджиа, Конти, Орсини, Канале, испанские гранды и французские принцы, кардиналы и короли... Их роскошные приемы и празднества становились предметом пересудов, а сами они никогда не сходили с уст молвы. Что же касается герцога Монтефельтро – Фабио доводилось слышать о Джироламо, но не слишком много – тот редко появлялся на больших празднествах, и его поведение было гораздо менее вызывающим, чем у большинства правителей. Ну, а сын его вообще представлялся загадкой. Может быть, он избегает общества из-за своих физических недостатков?

   Ворота замка были открыты, обгоревшие остатки подъемного моста, наспех обшитые досками, служили дорогой через ров. На башнях Фабио заметил дозорных, вооруженных самострелами и копьями.

   – Не удивляйтесь, – сказал Риньяно, проследив за его взглядом. – Здесь почти как на войне. Герцог приказал стеречь подходы к замку, хотя с севера и с востока он неприступен благодаря этим скалам.

   Внутри замок Монте Кастелло также напоминал крепость: фортификационные стены с бойницами, расположенные в несколько ярусов, вход в донжон по каменной лестнице, поднимающейся над постройками для гарнизона и слуг. Фабио немного оробел и против воли задержался у дверей из темного дуба, окованных медью, но Риньяно потянул его за собой, и он вошел.

   Великолепие внутреннего убранства замка обрушилось на него так внезапно и ярко, что он ошеломленно раскрыл рот. Невозможно было предположить, что внутри мрачной каменной крепости скрывается вся эта ослепительная роскошь позолоченной резьбы, бархатных портьер и изысканной мебели. Правда, присмотревшись внимательнее, нельзя было не заметить светлые квадраты на полу и стенах на месте исчезнувших ковров и гобеленов, пустые полки, предназначенные, вероятнее всего, для дорогих безделушек, а также следы клинков на мебели, похожие на белые уродливые шрамы. Холл замка казался огромным. Фабио мог представить себе проходившие здесь приемы и пиры, множество гостей, свободно расхаживающих по этому залу в свете сотен свечей в золотых канделябрах... Но теперь здесь было немноголюдно, Фабио заметил лишь несколько человек, по виду слуг. Один из них подошел к вновь прибывшим, немного поговорил с Риньяно и удалился.

   Вскоре он возвратился и велел Риньяно и его спутнику следовать за ним. Они прошли в следующий небольшой зал, соединявшийся с холлом коротким коридором. Фабио остановился на пороге, заметив хорошо одетую женщину средних лет, державшуюся прямо и с достоинством, сидевшую в кресле у окна. Ее лицо было смутно знакомым, но он никак не мог вспомнить, когда и где именно с ней встречался.

   – Ее сиятельство герцогиня Джованна, – вполголоса сказал Риньяно, кланяясь, и Фабио тоже низко склонил голову. Герцогиня была замечательно красива: ее черные волосы обрамляли гладкое лицо с голубыми, словно прозрачными, глазами, в едва приметных суровых складочках у безупречно прекрасных губ притаилась затаенная печаль.

   – Ваше сиятельство, я привез художника из Сиены, о котором спрашивал монсеньор Лодовико. Мэтр Сальвиати, подойдите, прошу вас.

   Фабио, опустившись на колено, поцеловал руку прекрасной герцогине.

   – Я счастлив видеть вас, ваше сиятельство.

   – Полагаю, мой сын тоже будет очень счастлив вас видеть, – отозвалась она. Ее голос звучал глуховато и, как показалось художнику, почти равнодушно. Он решил, что потеря мужа и младшего сына была для нее слишком тяжелым ударом. – Надеюсь, вы понимаете, что сейчас вам придется много работать, чтобы оправдать его веру в ваши способности?

   – Я готов, ваше сиятельство.

   – Хорошо. – Джованна отвернулась, и ее рассеянный взгляд устремился в окно. Фабио стало неуютно рядом с ней, и он посмотрел на других людей, присутствовавших в зале. У камина, опираясь на мраморный цоколь, стоял юноша лет шестнадцати, одетый в расшитую золотом рубашку, камзол из темно-синего бархата и модные узкие штаны. Взгляд его карих блестящих глаз с интересом изучал художника, и когда Фабио посмотрел на него, он улыбнулся.

   "Может быть, это и есть герцог Лодовико?" – подумал Фабио, неловко переминаясь с ноги на ногу, но молодой человек почти тут же рассеял его сомнения.

   – Как дела в Сиене, мэтр Сальвиати? – спросил он. – Надеюсь, вы успеете рассказать мне что-нибудь интересное, пока не явился Лодовико. Кстати, меня зовут Стефано.

   – Что именно вы хотели бы услышать, ваша светлость?

   – Да все равно. Говорят, герцог Сфорца грозился взять город под свою юрисдикцию, да совет не позволил. Верно ли, что Сфорца прислал своего наместника, и с ним едва не расправились?

   – Формально Сиена уже подчиняется миланским правителям, – пожал плечами Фабио. – Впрочем, это не сильно влияет на жизнь горожан. Празднества проходят точно так же, как и прежде, а если на них приезжают гости из Рима, то с двойной пышностью. – Он начал рассказывать о недавней свадьбе герцогской племянницы, когда торжества длились несколько дней и было роздано просто невероятное количество подарков и призов победителям различных состязаний. Гонки колесниц и соревнования борцов, танцы и игры, потешные сражения и представления лицедеев – иным из этих забав Фабио сам был свидетелем, а об остальных только слышал от соседей и друзей.

   Стефано слушал внимательно, его глаза сияли живым интересом. Фабио постепенно увлекся рассказом, заметив, как занимают мальчика подробности. Время от времени Стефано спрашивал, как были одеты римские вельможи или хороша ли племянница герцога. Казалось, ему было любопытно все, что касалось светской жизни. Если бы он был хозяином Монте Кастелло, подумал Фабио, его двор, вероятно, стал бы одним из самых блестящих и известных в Италии, насколько бы на это хватило золота герцогов Монтефельтро.

   Герцогиня, все еще сидевшая в кресле у окна, тоже повернулась к художнику и теперь рассеянно слушала его рассказ, держась по-прежнему отстраненно.

  День клонился к вечеру, косые лучи солнца падали в окна, наполняя комнату золотистым предзакатным светом. Фабио начало казаться, что герцогу Лодовико забыли доложить о его прибытии, либо что он просто забыл о приглашенном художнике, когда в коридоре послышались торопливые шаги.

  Фабио, как раз рассказывавший Стефано об экстравагантной ночной прогулке одного из членов кардинальской семьи, повернулся к двери и умолк, потрясенный: на пороге появился высокий молодой человек, лицо которого Фабио узнал, хотя никогда не видел его наяву. Это лицо снилось ему в последнее время так часто, он пытался рисовать его, но никак не мог в точности вспомнить, – бледное, изысканно красивое лицо юного апостола Иоанна, обрамленное густыми черными кудрями. Гибкий, статный, широкоплечий, этот юноша был настоящим красавцем. Глубокий черный бархат расшитого серебром камзола лишь оттенял необычайную белизну его кожи, казалось, никогда не знавшей солнечного света. Фабио направился было ему навстречу, но молодой человек сам подошел к нему, улыбаясь.

  – Ах, вот и вы, дорогой мэтр Сальвиати! – воскликнул он, горячо пожав руку художника неожиданно сильной ладонью. – Признаться, я не надеялся, что вы примете мое приглашение. Надеюсь, ваше путешествие было не слишком утомительным?

  – Нет, ваше сиятельство, – смущенно проговорил Фабио, все еще не в силах оправиться от наваждения. – Ваш секретарь синьор Риньяно был так предупредителен и любезен, что мне удалось уладить свои дела в Сиене очень быстро, а путешествие прошло почти незаметно.

  – Все же вы, вероятно, устали и проголодались, ведь Риньяно привел вас в замок, едва вы прибыли, не правда ли? Он всегда в точности выполняет приказания хозяев, хотя мог бы немного считаться и с вашими желаниями. Стефано, почему ты не догадался распорядиться об ужине для мэтра Сальвиати?

  – Я полагаю, его покормят на кухне, – сказала герцогиня Джованна. Фабио с запозданием заметил, что Лодовико чрезвычайно похож на мать: те же утонченные черты бледного лица, те же чуть припухлые губы, тот же вздернутый подбородок с маленькой ямочкой. Только глаза молодого герцога – выразительные, темно-синие, блестящие – не походили на потухшие светло-голубые глаза Джованны, в них светились ум и энергия.

  – Ни в коем случае, мама, – возмущенно заявил Лодовико. – Я настаиваю, чтобы мэтр Сальвиати ужинал с нами за одним столом. Он не маляр и не мастеровой из слободы, и прежде всего он мой гость. Пойдемте, синьор Фабио.

   Художник поклонился.

   – Вы так любезны, ваше сиятельство. Думаю все же, я не заслуживаю такого почета.

   – О чем вы говорите, синьор Сальвиати! – рассмеялся Лодовико. – Я буду рад оказать вам гостеприимство.

   Фабио удивлялся все больше, его первоначальная растерянность и потрясение сменялось восхищением. Юный герцог Монтефельтро был поистине великолепен. Безупречные манеры сочетались в нем с простотой и искренним радушием, а предупредительность по отношению к художнику не носила оттенка пренебрежения. Казалось, он более приветлив с Фабио, чем с матерью и братом, и это было еще одной загадкой.

   Во время скромного ужина Лодовико расспрашивал Фабио о жизни за пределами Урбино, но интересовало его совсем не то, что его младшего брата: ему хотелось знать больше о политике, о восстаниях в Пизе, о новостях из Рима, о вторжении французов. Фабио слишком мало был осведомлен обо всем этом, и постепенно разговор перешел на другие темы. Юный герцог оказался весьма образованным, как и говорил Риньяно: он признался, что три года изучал в Болонье правоведение и древние языки, но теперь вряд ли сможет туда вернуться. Его страстью были чтение и искусство.

   – У отца было много редких книг, – сказал он. – К сожалению, теперь они почти все уничтожены, осталось лишь несколько, на которые не позарились грабители Борджиа...

   – Лодовико тратит на чтение кучу времени, – насмешливо заметил Стефано. – Если бы ты поменьше читал, братец, то давно женился бы и наплодил детей. Тебе милее выдумки писак, чем реальная жизнь. Не понимаю, как можно жить в такой глуши и не тяготиться этим!

   – Помолчи, Стефано, – беззлобно посоветовал герцог. – Если тебе нравятся празднества, я не возражаю, чтобы ты посещал их, сколько тебе заблагорассудится. Только будь осторожен и не настраивай против себя людей, которые сильнее тебя.

   – Ты, похоже, чересчур осторожен, – хмыкнул Стефано. – Между прочим, Джулия Манци уже давно по тебе сохнет, да и не одна она, если верить тому, что говорят.

   – Придержи язык, брат.

   – Мальчики, довольно. – Герцогиня Джованна нахмурилась и поднялась из-за стола. – Лодовико, тебе действительно пора обращать больше внимания на девушек. Помнится, кузен Гвидо обещал устроить твой брак с племянницей кардинала Конти, она довольно мила и...

   – Это о ней говорят, что она делит ложе со своим престарелым дядюшкой, который, кстати, является и ее отцом? – небрежно обронил Лодовико, не поднимая глаз от тарелки. – Право, матушка, она не слишком хорошая партия для меня. Боюсь, я не сумею обеспечить привычных ей развлечений.

   Стефано прыснул, Фабио сдержал невольную усмешку, Джованна резко вздернула подбородок и, прямая, как стрела, стремительно направилась к выходу.

   – На твоем месте я бы рассмотрел возможность такого брака, – протянул Стефано, улыбаясь, едва шаги матери затихли в коридоре. – Не зря говорится, что старый конь борозды не испортит, а кардинал скоро покинет этот грешный мир. Представляешь, какой опыт может быть у его племянницы, так что тут, наверное, и мне перепало бы кое-что...

   – Напрасно надеешься, у монсеньора кардинала Конти уже есть наследники – его племянники Адриано и Лоренцо, так что милой Леоноре не придется долго тосковать.

   Стефано захохотал и бросил в брата кусочком хлеба. Не обратив на его выходку внимания, Лодовико встал и вопросительно посмотрел на Фабио.

   – Мой брат неучтив и ведет себя как мужик. Иногда это бывает довольно утомительно, особенно когда они с матушкой начинают сватать мне окрестных девушек. Вы не хотели бы пройти со мной в кабинет, синьор Сальвиати? Доброй ночи, Стефано, надеюсь, сон пойдет на пользу твоему распаленному воображению.

   Сопровождаемый Фабио, герцог вышел из столовой и направился вверх по лестнице на второй этаж. Художник любовался его легкой походкой и гордой осанкой прирожденного правителя; ему отчаянно хотелось написать портрет этого чудесного юноши, ставшего реальным воплощением его снов. Кроме того, Лодовико отличался рассудительностью и острым умом, что ставило его на голову выше всех молодых людей его возраста, когда-либо встречавшихся Фабио. Несомненно, у Монте Кастелло был достойный хозяин, и Джироламо де Монтефельтро мог бы гордиться своим старшим сыном.

   Кабинет герцога оказался небольшой квадратной комнатой, выходившей двумя узкими окнами на запад. Лодовико быстро зажег свечи, и Фабио смог рассмотреть простую, но уютную обстановку: у темного камина – резные кресла, обтянутые бархатом; низкая кушетка с парой подушек, большой стол с астролябией, картами и письменным прибором, полки с книгами и связками пергамента, массивный сундук в углу, на полу неяркий ковер, пара картин на стенах.

   – Это была комната вашего отца? – чуть поколебавшись, спросил Фабио.

   – Нет, это всегда была моя комната, – просто ответил Лодовико. – Прошу вас, садитесь.

   – Я не очень стесняю вас, ваше сиятельство? Уже вечер, и я, вероятно, должен уйти...

   – Ни в коем случае, синьор Фабио. Я никак не мог дождаться вашего приезда. Верите ли, я даже не знал, удастся ли Риньяно разыскать вас. Но вот вы здесь, и это почти чудо! Наверное, вы задавали себе вопрос, почему я искал именно вас?

   – Признаться, да.

   – Два года назад мы с отцом были в Сиене. Город не особенно мне понравился, хотя он не такой шумный, как Флоренция, и не так грязен, как Имола. Но собор там оказался великолепнейшим! Фреска у алтаря показалась мне необыкновенной, я никогда не видел, чтобы фигуры на росписях в церкви так походили на обычных живых людей, а не на застывших в ритуальных позах плоских долговязых уродцев. Я до сих пор не могу забыть лицо святого Марка, его полный боли и прощения взгляд. Мне хотелось плакать, когда я смотрел на него... Именно тогда я понял, что рано или поздно должен встретиться с художником, нарисовавшим эту фреску. Я искал вас, но в тот раз отцу было не до художников, как, впрочем, и всегда. Пока он улаживал дела с наместником, я расспрашивал епископа и священников о людях, расписывавших собор. Увы, мне назвали несколько имен, а у меня не было времени разузнать о каждом подробнее. Я уехал, так ничего и не узнав. Если бы я был так же упрям, как Стефано, мне ничего не стоило бы бросить учебу в Болонье ради искусства, разыскать вас и брать у вас уроки, но... Мне жаль, что я не смог пригласить вас раньше, синьор Сальвиати.

   Фабио поднялся, вынул из камина уголек и, подойдя к столу, взял чистый листок пергамента.

   – Сколько вам лет, ваше сиятельство? – спросил он, усаживаясь в кресло напротив герцога.

   – Восемнадцать. Не считаете ли вы меня ребенком?

   – Ничуть. – Пальцы привычно сжали кусочек угля, и на пергаменте появились первые беглые штрихи. – Вы умны, образованны, у вас неплохой вкус и хорошие манеры.

   – Мне кажется, мои манеры не вполне соответствуют придворным обычаям знатных вельмож Италии, – усмехнулся Лодовико. – Моя мать говорит, что я мало бываю в обществе и оттого не умею вести себя на людях.

   – Действительно, ваше сиятельство, – кивнул Фабио. – Я не заметил в вас ни самодовольства, ни зависти, ни показного бахвальства – ничего из того, что так свойственно богачам.

   – Я не признаю грубой лести, синьор Сальвиати.

   – А я не умею льстить, монсеньор Лодовико. – Фабио всмотрелся в лицо молодого герцога и вновь опустил глаза. – Я действительно очарован всем, что видел сегодня в Монте Кастелло, и в особенности вами. Синьор Риньяно говорил, что местные жители любят вас, и теперь я понимаю, за что.

   – Наверное, потому что они плохо меня знают, – улыбнулся Лодовико. – Я просто стараюсь не беспокоить их без нужды, к тому же у меня нет на это времени. А если и меня не беспокоят, я просто счастлив.

   Он немного помолчал, внимательно следя за рукой художника, делающей набросок, потом заговорил снова, негромко, словно сам с собой:

   – Меня мало занимают развлечения, которые так любит мой брат Стефано. Иногда мне хочется жить в другом мире, где нет сплетен, интриг и войны, где людям не приходится лгать, чтобы выжить... Вы, может быть, не задумывались об этом, хотя вряд ли – ведь вы художник и понимаете, что я имею в виду. Ваши картины могли бы помочь мне создать для себя кусочек этого мира.

   Фабио покачал головой.

   – Я понимаю вас, ваше сиятельство, но моих способностей не хватит на воплощение грез.

   – Вы так думаете? – Лодовико поднялся и прошел к темному окну, постоял немного, глядя в непроглядную ночь, и опять повернулся к Фабио. – Одна из грез уже сбылась – потому что вы здесь.

   Его взгляд упал на набросок, лежащий на коленях художника: юное лицо с мечтательными сияющими глазами, черные завитки непокорных волос, чувственная линия рта, твердый подбородок с ямочкой, горделивая посадка головы на сильной шее.

   – Вы рисуете так быстро, – прошептал Лодовико, и его зрачки расширились, – и так похоже, что я боюсь вас. Вы повторяете бога, синьор Сальвиати. Я дам вам все, что потребуется, все, что будет в моих силах, чтобы вы творили еще и еще.

   Фабио отложил рисунок и потер испачканные пальцы. Похвала герцога казалась ему незаслуженной и смущала его; он считал, что Черути и Боттичелли рисовали гораздо лучше, а сам он лишь посредственно копировал натуру. Нельзя было, однако, не признать, что портрет Лодовико ему удался: неожиданно для себя самого он ухватил то сходство, которого безуспешно добивался, рисуя по памяти юношу, виденного им во сне.

   – Что вы хотите, чтобы я нарисовал?

   – Прежде всего, я попрошу вас расписать эту комнату. Она должна быть похожа на сад, а не на могилу. Здесь не хватает неба и солнца, птиц и цветов.

   – Пожалуй, я знаю, что вам нужно, – проговорил Фабио, оглядывая кабинет, – и могу завтра же приступить к работе.

   – Замечательно. – Герцог взял со стола нарисованный художником портрет и восхищенно посмотрел на него. – Знаете, мне очень не хочется отпускать вас от себя, синьор Сальвиати, но уже поздно и вы, наверное, устали; у вас сегодня был долгий день. Я распоряжусь, чтобы вам приготовили комнату для ночлега. – Лодовико позвонил, и явился молчаливый слуга, которому и были отданы соответствующие распоряжения.

   – Благодарю вас, ваше сиятельство, – сказал Фабио, тронутый предупредительностью герцога.

   – Надеюсь, ваша жена не будет сильно беспокоиться?

   – Мне часто доводилось работать по ночам в Сиене, так что мое отсутствие ее не встревожит. А утром я непременно сообщу ей, что пробуду в замке какое-то время.

   – Ей придется обходиться без вас довольно долго, – улыбнулся Лодовико. – Пойдемте, я сам провожу вас.

   Пока они шли по замку, герцог время от времени останавливался и объяснял художнику, что именно хотел бы улучшить и переделать. Если снаружи Монте Кастелло напоминал крепость, то изнутри он должен был стать настоящим дворцом. Фабио подумал, что на осуществление этих планов Лодовико понадобится целая армия художников, архитекторов и скульпторов.

   – Назовите имена людей, которых вы считаете по-настоящему талантливыми, и они будут помогать вам, – словно отвечая на его невысказанную мысль, сказал герцог. – Пусть папа и его родственники считают, что разорили меня, это заблуждение мне на руку. Но во Флоренции и в Милане вряд ли найдется мастер, которого я не смог бы купить.

   – Меня вы тоже купили, ваше сиятельство? – поинтересовался Фабио.

   – Возможно, вам так кажется, но я надеюсь, что в мире не все зависит от денег. Я был честен с вами, сказав, что покорен вашим искусством, и для меня ваш приезд значит больше, чем просто договор найма. – Он повернулся к Фабио, сверля его почти гневным взглядом сверкающих глаз. – Гораздо больше, синьор Сальвиати.

   Художник устыдился; низко склонив голову, он проговорил:

   – Простите меня, ваше сиятельство. Моя жизнь в Сиене во многом зависела от материального благополучия, я слишком привык измерять отношение людей друг к другу титулами и количеством денег. В большом городе человек не может иначе, потому что все вокруг продается и покупается. Я оскорбил вас, сам того не желая.

   Он взял руку герцога и почтительно поцеловал ее. Юноша напряженно замер, и Фабио продолжал:

   – Вы так великодушны, что поистине в это не верится. Я еще раз прошу простить меня.

   – Вы мой друг, – сказал Лодовико, – а не оплаченный живописец. Давайте забудем обо всем этом, синьор Фабио. Идемте, я хотел по пути показать вам верхнюю галерею.

   Комната, отведенная художнику для ночлега, оказалась на третьем этаже возле лестницы. Дойдя до приоткрытой двери, Лодовико остановился.

   – Хотелось бы, чтобы вам тут понравилось. Если будет прохладно, я прикажу растопить камин.

   – Доброй ночи, ваше сиятельство, – сказал Фабио, ступив в комнату. Лодовико кивнул и приготовился уходить, затем внезапно окликнул художника:

   – Вы... очень ее любите?

   – Что? – не понял Фабио. – Кого?

   – Вашу жену. – На бледном лице герцога читались смущение и любопытство.

   – Ну... конечно. А...

   – Нет, все хорошо, – легко проговорил Лодовико, и Фабио показалось, что его щеки вспыхнули. – Спокойной ночи, синьор Сальвиати.

   Он торопливо сбежал вниз по лестнице, так что огонек свечи в его руке едва не погас, и Фабио остался в одиночестве.

   В этот вечер он долго не мог заснуть, раскинувшись на большой мягкой кровати с пологом и размышляя о событиях прошедшего дня. Прежняя жизнь казалась теперь такой далекой, словно ее никогда не было. Монте Кастелло, древний замок в горах, и его юный хозяин – все это было похоже на сказку, в которую Фабио попал по ошибке или по волшебству. Герцог Лодовико потряс его до глубины души: бесхитростный, мечтательный и пылкий, он был так беззащитен перед жестокостью мира, сам не сознавая этого. Однажды в Сиене Фабио видел Чезаре Борджиа, приезжавшего на праздник Палио; в то время Чезаре был едва ли старше Лодовико, но его надменность, грубость и распущенность бросались в глаза любому. Окруженный толпой льстецов, фаворитов и куртизанок, он проезжал по улицам, насмехаясь над горожанами и приказывая охранникам опрокидывать прилавки купцов, мешавшие, как он считал, продвижению его кортежа. Большинство молодых вельмож старались подражать Чезаре, проводя жизнь в увеселениях и соперничая друг с другом в распутстве. Народ боялся их едва ли не больше, чем грабителей и разбойников. Лодовико де Монтефельтро был совершенно иным; Фабио видел в нем сказочного рыцаря, ангела, случайно спустившегося с небес на землю. Такая чистая и возвышенная душа могла существовать лишь в уединении этих гор и лесов, ей не было места в шумном мире, в показном блеске знатных дворов.

   Фабио вспомнил странный последний вопрос Лодовико о его жене. Что он имел в виду и что хотел услышать? Возможно, герцога тревожила мысль о том, что Терезе придется долго обходиться без мужа. Но у нее будет все необходимое, и время от времени Фабио все же будет навещать ее... Он вздохнул, вспомнив о Терезе, о ее смехе, ее шелковистых темных волосах, ее ласковых руках и мягких губах. Постель казалась ему такой неуютной и пустой без ее тела под боком... но усталость понемногу взяла свое, и Фабио соскользнул в сон, как в невесомый теплый пух.

   Утренний свет, бивший в открытые окна, разбудил его. Солнце, стоявшее уже высоко, припекло его руку, лежавшую поверх покрывала. Комната купалась в ярком свете, расцвечивающем блеклые каменные стены и выгоревшие гобелены в бело-золотистые тона; горный воздух, пахнущий сыростью, землей и цветами, был свеж и прохладен. День обещал быть чудесным, и Фабио прежде всего решил навестить Терезу. Спустившись вниз, он прошел теми же коридорами, которыми накануне ночью вел его герцог, но теперь они выглядели совсем по-другому: мрачные темные своды превратились в просторные аркады, серые потолки и стены оказались недавно выбеленными, черные портьеры в столовой теперь стали темно-синими, напомнив художнику цветом глаза самого Лодовико Монтефельтро.