Текст книги "Сказка для апостола (СИ)"

Автор книги: Jeddy N.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Сказка для апостола

  Свет. Ему снова снился холодный печальный свет, льющийся из стрельчатых окон собора, свет бледного сумеречного утра, крадущегося в мир. Два гроба в алтаре – большой и маленький, окруженные горящими свечами, словно плывут на облаках из цветов под тихое пение реквиема, и голоса певчих уносятся ввысь, под чистые древние своды, а епископ монотонно читает заупокойную службу, и каждое слово пронзает сердце ледяным осколком: «Вечный покой даруй им Господь, и свет непреходящий да воссияет над ними...»

   Люди у алтаря – скорбные лица, отмеченные усталостью и страхом. Родня побогаче держится чуть надменнее, прочие теснятся вместе, тут же – слуги и домочадцы; впереди остальных – красивая темноволосая женщина в белом траурном платье, похожая на безмолвную статую, – только слезинки катятся из-под опущенных ресниц по бледным щекам. Рядом с ней двое юношей, одетых в простые камзолы и темные рейтузы. Свет скользит по их низко склоненным головам, и внезапно один из них поднимает голову. Взгляд его блестящих синих глаз выразителен и печален, эти глаза, кажется, видят то, что недоступно простым смертным... Поразительно красивое строгое лицо – лицо юного апостола, словно излучающее собственный божественный свет, в котором меркнут бледные лучи земного рассвета...

   – Фабио!

   Он поморщился, пытаясь удержать сновидение, но настойчивый голос жены снова позвал его:

   – Фабио, проснись. Пришел поверенный от банкира Спаноччи.

   – Господи. – Открыв глаза, он сел на постели, растирая затекшую шею. – Ну почему надо приходить с утра пораньше, когда нормальные люди еще спят? День не должен начинаться с таких бесед.

   – Каких именно? – Она бросила ему поношенную рубашку и суконные штаны в пятнах краски. – Опять с тебя требуют старые долги?

   – Я остался должен совсем немного... – начал он.

   – Не уточнишь, сколько именно?

   – Шестьдесят дукатов. Правда ведь, это не та сумма, ради которой порядочного человека...

   – Порядочного человека – может быть, но у тебя сроду не водилось таких денег! Как ты умудрился наделать долгов, с которыми никогда не сумеешь расплатиться?

   – Тереза, послушай...

   – Нет, это ты послушай. – Она уперла сжатые кулаки в крутые бедра. – Когда я согласилась стать твоей женой, я и предположить не могла, что ты при всем своем таланте не сможешь обеспечить нам достойную жизнь. Почему ты не предложишь свои услуги герцогу Сфорца? Он неплохо платит художникам, как я слышала.

   – Мои золотые дни уже в прошлом. – Фабио, кряхтя, поднялся и направился к двери. – Ты сама знаешь, что сейчас знатные вельможи приглашают молодых живописцев, а мне, как-никак, уже пятьдесят. Ну, да что говорить. Ладно, сейчас разберемся с банкиром, а уж с голоду помереть я тебе не дам.

   Тереза недоверчиво хмыкнула, и он, проходя мимо, притянул ее к себе и поцеловал в губы.

   – Я тебя люблю, моя мадонна.

   – Льстец. – Она передернула плечами и засмеялась. – Пожалуй, надо бы подать вам завтрак, глядишь, получится отсрочить платеж.

   – Хорошая мысль. – Уже спускаясь по лестнице, Фабио пригладил еще густые, чуть седоватые волосы на макушке, поправил пояс и постарался изобразить приветливую улыбку.

   Человек, ждавший внизу, при его появлении поднялся из-за стола и сдержанно кивнул. Он был одет как обычный городской чиновник, однако добротность и аккуратность его костюма говорили о принадлежности к наиболее состоятельной части этой братии.

   – Мэтр Фабио Сальвиати, если не ошибаюсь?

   – Не ошибаетесь, сударь. Моя жена сообщила мне, что вы представляете банкира Спаноччи?

   – Точно так. У меня поручение, касающееся вашего долга, мэтр Сальвиати.

   – Да, да. Видите ли, мне крайне неловко, что ради такой малой суммы вы утруждаетесь в столь ранний час явиться ко мне домой. Не угодно ли будет откушать, синьор...

   – Барбаццо. Впрочем, мое имя вряд ли имеет отношение к делу, по которому я явился. Однако спасибо за приглашение, мэтр Сальвиати.

   Вошла Тереза с подносом, уставленным едой; по обыкновению, к завтраку были горячие ячменные лепешки с медом, сыр и домашняя колбаса. Фабио внутренне усмехнулся: при виде угощения глаза Барбаццо радостно заблестели.

   Собственно говоря, поверенный ему скорее понравился; за завтраком синьор Барбаццо не стал говорить о долге, а живо поинтересовался, давно ли мэтр художник обосновался в Сиене, упомянул, что видел его росписи в капелле городского собора, потом посетовал на дороговизну и всеобщее падение нравов, и под конец заявил, что если б не крайняя необходимость, он не стал бы работать на банкира, а подался в Болонью, где его брат был доктором канонического права.

   – А что, небось, хозяин неплохо вам платит, синьор Барбаццо? – спросил Фабио с интересом.

   – Не жалуюсь. – Барбаццо отодвинул тарелку и удовлетворенно вздохнул. – Благодарю вас, мэтр. Завтрак был прекрасным, мои комплименты вашей супруге.

   Фабио натянуто улыбнулся, понимая, что разговор должен перейти к неприятному вопросу.

   – Итак, – проговорил Барбаццо, посерьезнев, – позвольте все же вернуться к нашему делу. Ваш долг на сегодня составляет шестьдесят дукатов в золоте, и десять из них по соглашению должны были быть уплачены вчера. Я понимаю, что вы могли забыть об этом, и готов забрать деньги под расписку.

   – Синьор Барбаццо, все не так просто, – со вздохом ответил Фабио, метнув быстрый взгляд на стоящую у дверей позади гостя Терезу. – Видите ли, именно сейчас я не готов уплатить часть долга, потому что мой последний заказчик еще не расплатился за портрет, но я непременно отдам деньги, как только получу свою плату.

   – Мой хозяин не отличается терпением. Посудите сами, разве мог бы он содержать свое предприятие, если бы не проявлял определенную жесткость в отношении должников?

   – Но вы же можете предоставить мне небольшую отсрочку? Скажем, до конца следующей недели?

   – Только потому, что прежде вы всегда платили аккуратно, мэтр Сальвиати, а также из уважения к вам, мой хозяин уполномочил меня дать вам срок не позднее среды.

   – Боюсь, этого слишком мало, но я постараюсь достать деньги.

   – Отлично, мэтр. Только учтите, что вам придется уплатить также неустойку в пять флоринов за просроченный платеж.

   – Хорошо. Вас устроит расписка?

   – Да, пожалуй. Хотел бы предупредить вас, что в случае неуплаты мой хозяин пришлет других людей. Скорее всего, это будут солдаты гонфалоньера или приставы.

   Фабио побледнел, охваченный страхом и яростью.

   – Вы угрожаете мне, синьор Барбаццо?

   – Нисколько. Поверьте, это обычный способ действий моего хозяина. У вас не должно быть причин для сильного недовольства, потому что, во-первых, я предупредил вас, а во-вторых, банкиры Спаноччи никогда не прибегают к тайным доносам на своих клиентов, что стало бы причиной преследования вас властями.

   Фабио вспомнил, как в самом начале зимы его сосед, переписчик герцогской канцелярии, стал жертвой доноса. Солдаты вломились к нему в дом, схватили, избили и уволокли на глазах у всей улицы самого переписчика и его старшего сына, а потом вышвырнули вон его жену и младших детей, разграбили дом, забрав все ценное, что могли найти, и повесили на дверях табличку, что каждый волен вынести из дома все, что пожелает. Грабителей среди соседей не нашлось, несчастным помогали кто чем мог, но переписчик и его сын сгинули без следа.

   – Я ценю вашу деликатность, – хмуро сказал Фабио, стараясь не смотреть на поверенного. – Вот расписка. К среде я постараюсь уплатить долг.

   – Договорились. – Барбаццо поднялся и, запахнув плащ, направился к двери. – Всего доброго, мэтр Сальвиати.

   Едва дверь за ним закрылась, Фабио ударил кулаком по столешнице так, что хрустнули кости. Боль немного притупила бушующую в его душе злость.

   – Успокойся, дорогой. – Тереза подошла сзади и положила ладони ему на плечи. – Ты же говорил, что граф Томазо должен тебе пятьдесят дукатов за портрет жены. Почему бы тебе не напомнить ему об этом прямо сегодня?

   – Портрет еще не окончен, Тереза. Граф очень придирчив и не станет платить, пока полностью не будет доволен работой. Что касается росписи южной стены баптистерия, за это я вообще много не жду. Наверняка все деньги достанутся этому выскочке Черути и его ученикам.

   – Ты сам выгоняешь всех своих учеников, – упрекнула Тереза.

   – Среди них нет ни одного по-настоящему одаренного, так что не о чем особенно сожалеть.

   – Ох, Фабио...

   Покачав головой, Тереза принялась убирать со стола, а Фабио в скверном расположении духа направился к себе в мастерскую. Холсты с набросками, раскиданные по столу и даже по полу, как обычно, выглядели молчаливым упреком: он никак не мог начать ни одной хорошей картины, а все наброски были неудачными и потому не оконченными. Портрет графини Орети был, пожалуй, единственной созданной им вещью за последние несколько месяцев, и все же Фабио ни за что не хотел сознаться даже себе самому в переживаемом им творческом кризисе. Пару лет назад им восхищались, его приглашали для росписи своих дворцов правители и богачи, и именно тогда он ощутил вкус к хорошей жизни. Хорошая одежда, вкусная еда, слуги и собственные лошади – все это стало не предметами роскоши, а привычной обстановкой. Он не испытывал трудностей с деньгами, а если их иногда не хватало – брался за срочные заказы или попросту занимал у ростовщиков, расплачиваясь по мере оплаты своих работ. Потом из Венеции хлынул поток молодых художников, талантливых и честолюбивых, и вскоре в конкурентах уже не было недостатка. Заказов стало меньше, а затем нашелся умник из Рима, посмеявшийся над его картинами и заявивший, что "будь на них изображено побольше голых женщин, они имели бы определенный успех, несмотря на явно бездарную манеру исполнения".

   Фабио был буквально уничтожен подобной критикой. Ему редко приходилось сносить насмешки, но беда была в том, что шутник принадлежал к окружению Папы и пользовался репутацией могущественного человека и тонкого ценителя искусств. Вскоре, плененные новыми веяниями, прежние заказчики перестали обращаться к Фабио Сальвиати. Ему пришлось продать свой большой дом и переселиться вместе с молодой женой в ремесленный квартал, а также продать собственный выезд, отпустить слуг и расстаться со всеми лошадьми, содержать которых становилось накладно. К тому же обнаружилось, что остались неуплаченные долги, и вот уже банковские поверенные приходят к нему домой с самого утра и грозятся прислать солдат...

   Разумеется, оставались еще старые связи: тот же граф Томазо Орети, добродушный и щедрый человек, бывший для Фабио больше другом, чем просто заказчиком, или приказчик герцогской канцелярии синьор Альбескотти, да еще некоторые, кто не забывал художника и время от времени снабжал его деньгами, предоставляя заказы на картины. Несмотря на их расположение, Фабио чувствовал, что еще немного такой жизни – и ему придется узнать, что такое нищета. Ему давно хотелось создать что-то впечатляющее, что можно было бы предложить для украшения палаццо самого герцога, но мысль о написании десятков обнаженных женщин не казалась ему удачной, что бы там ни говорили столичные острословы.

   Взяв кусочек угля, он принялся рассеянно набрасывать на листе пергамента лицо юноши, виденное им во сне. Он плохо помнил его черты, хотя видел сон не один раз, только глаза – темные, блестящие, полные страсти и пронзительного ума. Черные волосы завитками обрамляли гордый высокий лоб, в разлете бровей притаилась скорбь. Лицо постепенно обретало объем, уверенные штрихи добавляли ему выразительности: сжатые губы, твердая линия подбородка, еще по-детски округлые щеки... Фабио вгляделся в рисунок, рука его дрогнула и замерла. Если продолжать, а потом доработать набросок, может действительно получиться стоящая картина. Апостол Иоанн, любимый ученик Христа. Жаль только, что такая красота может существовать лишь во сне, придется рисовать по памяти, а для фигуры пригласить натурщика.

   Он улыбнулся. Наконец-то его посетила удачная идея, следовало только довести дело до конца!

   – Ты сегодня пойдешь к графу Томазо? – спросила Тереза, просунув голову в дверь.

   – Да, милая. Я постараюсь закончить портрет и...

   – Боже мой, Фабио, я же знаю, что ты никогда в жизни не просил денег! Но похоже, на этот раз у нас нет выбора. Граф добрый человек, он не откажется дать тебе денег даже за не оконченную работу.

   Фабио притянул жену к себе, и она обвила руками его начавшую уже раздаваться, но еще довольно заметную талию.

   – Если он не откажется, я тут же пойду к Спаноччи и отдам долг, а вечером устроим с тобой небольшой праздник. Что скажешь?

   Тереза потянулась к нему, он наклонился и поцеловал ее долгим и нежным поцелуем.

   – Я хочу праздника, – улыбнулась она. – Надеюсь, он не закончится прежде, чем я получу от него полное удовольствие?

   – Черт побери, соблазнительница, еще немного, и я буду готов начать прямо сейчас.

   Она засмеялась и, погладив его по щетинистой щеке, вывернулась из его объятий, а затем быстро спустилась по лестнице в столовую.

   Простившись с женой, Фабио направился в палаццо графа Орети. Дом у графа был не слишком большой, всего на пять комнат, там не было дорогой утвари и роскошных гобеленов, а ковры на полу даже на вид не казались слишком ценными, но хозяин увлекался искусством и не упускал возможности украсить стены спальни, кабинета и гостиной картинами. Фабио не без гордости узнавал свои произведения, написанные в более ранние годы. Граф лично приветствовал художника, выйдя ему навстречу. Этот жизнерадостный, похожий на медведя коренастый человек послужил бы неплохой моделью для написания Геркулеса. В одежде он предпочитал яркие тона и серебряное шитье.

   – Мэтр Сальвиати, – прогудел он, пожимая руку Фабио своей могучей ладонью. – Рад видеть вас снова. Портрет Катерины почти закончен, не так ли?

   – Да, ваше сиятельство, и сегодня я намерен закончить его полностью.

   – Вы быстро работаете, мой друг, и при этом у вас есть талант. Надеюсь, вы не откажетесь, если я попрошу вас написать портрет моей младшей дочери?

   Фабио улыбнулся. Разумеется, он не откажется, но сперва надо закончить портрет графини. Если графу будет угодно, он мог бы начать портрет девочки хоть завтра. Граф выразил надежду, что художник и впредь не станет обходить его своим вниманием, и провел его в гостиную, где уже ждала графиня Катерина.

   Графиня была не слишком красива, но ее живое, умное лицо располагало к себе. Рисовать ее было трудно, поскольку лишь настоящий мастер мог бы передать этот глубокий взгляд синих влажных глаз и скользящую по тонким губам полуулыбку, наполняющую ее черты мягким очарованием.

   Портрет был действительно почти готов. Фабио критически осмотрел его, попросил графиню сесть у окна, добиваясь нужного освещения, и несколькими уверенными мазками кисти подчеркнул золотистые пряди волос, падающие на плечи поверх парчового синего платья. Ему никак не удавалось лишь обозначить легкую тень у краешка рта, и он отчего-то не решался браться за эту часть картины, сознавая, что без этой маленькой детали не удастся добиться желанного сходства с оригиналом. Он добавлял штрихи то здесь, то там, отмечая нити золотого узора на кайме рукава или подчеркивая кремовые тени у тонких ключиц, но портрет по-прежнему был несовершенен.

   Полдень давно миновал, и граф пригласил живописца отобедать, а затем работа продолжилась.

   – Мэтр, вы слишком строги к себе, – сказал чуть позже граф Орети, разглядывая портрет жены. – Что еще можно добавить, ума не приложу.

   Фабио замер перед полотном, готовясь завершить самое сложное место картины. Он снова посмотрел на графиню, она слегка улыбнулась, чуть вздернув подбородок, и он решительно нанес последний штрих. Получилось не так, как он надеялся, но все же сходство обозначилось яснее. Еще чуть подправив, Фабио с тихим вздохом отступил на шаг назад.

   – Вот теперь портрет, пожалуй, готов, ваше сиятельство.

   – Прекрасно, – одобрил граф. – Да, за такое искусство не жаль отдать деньги. Катерина, взгляни-ка.

   Графиня с любопытством подошла и посмотрела на портрет.

   – Да вы просто волшебник, мэтр Фабио! – воскликнула она с удивлением. – Сдается мне, вы сильно приукрасили мой образ.

   – Портрет хорош, слов нет, – подтвердил граф. – А видела бы ты его фрески в соборе! Послушайте, мэтр Сальвиати, я не так богат, чтобы позволить себе личного живописца, но знаю кое-кого, кто мог бы оказать вам покровительство.

   – Если это Папа, неаполитанский король или герцог Сфорца, не стоит даже пытаться. Для них мои картины – лишь недостойная мазня.

   – Не спешите, дорогой друг. Есть правители, знающие толк в настоящем искусстве, а не идущие на поводу у моды на художников. Не далее как вчера я был на приеме у герцога и встретил там посла от правителя Урбино.

   – Урбино?

   – Да, небольшое, но богатое герцогство в Папской области... Так вот. Герцог Джироламо де Монтефельтро, прежний правитель, не так давно стал жертвой алчности и интриг папских племянников.

   – Что, герцог Валенсийский вымогал у него деньги?

   – Вы неплохо осведомлены для человека, далекого от политики, – невесело усмехнулся граф Орети. – Методы герцога Валенсийского порой бывают варварскими и отвратительными, и немало знатных семей лишилось своих владений при его участии. Иногда я благодарю бога, что не родился правителем герцогства или высокопоставленным кондотьером... Но я отвлекся. Итак, прежний герцог Монтефельтро погиб в результате нападения на его замок отрядов папского племянника. Ему было поставлено условие о выплате десяти тысяч дукатов в папскую казну в обмен на обещание, что герцог Чезаре отзовет свои войска от стен его замка. На следующее утро, по договору, деньги были доставлены герцогу Чезаре, и после этого тот отдал приказ стрелять по замку из бомбард.

   – Ох, проклятье! – вырвалось у Фабио. – Так он нарушил договор?!

   – Что вас удивляет? Гарнизон замка не был готов к такому вероломству, и захватчики почти без сопротивления ворвались в ворота. Они перебили почти всю стражу и местных ополченцев, а потом, уже во дворце, отыскали герцога Джироламо и, поскольку он пытался защищаться, прикончили его. Эти чудовища убивали всех, кто становился у них на дороге. Говорят, сам герцог Чезаре проткнул мечом маленького сына хозяина замка, потому что тот плакал и кричал, пытаясь спастись от озверевших мародеров.

   – Это не человек, а дьявол, – побледнев, прошептала графиня, осеняя себя крестным знамением.

   – Да, Катерина. Не понимаю, чем ему помешал семилетний ребенок... Захватчики не нашли в замке золота и драгоценностей, но не пропустили ничего, что показалось им хоть немного стоящим. К вечеру следующего дня замок был полностью разорен, и герцог Чезаре отбыл в Рим. Спастись удалось двоим старшим сыновьям герцога Джироламо, лишь потому, что в те дни они сопровождали свою мать в поездке на воды в Нери.

   – Ужасно, – сказала графиня. – Наверное, теперь их дядя Франческо даст им приют.

   – Ему самому сейчас приходится не сладко, – возразил граф Томазо. – Папа пока рубит боковые ветви родового дерева Монтефельтро, но скоро примется и за ствол, лишь только соберет побольше сил, и тогда даже положение викария Церкви не спасет Франческо. Урбино мешает Папе, контролируя дорогу в Рим с севера, и он не успокоится, пока не истребит этот род. Так что юному герцогу Лодовико приходится рассчитывать только на свои силы.

   – Помилуйте, ваше сиятельство, до художников ли теперь несчастному молодому человеку? – спросил потрясенный рассказом Фабио. – Он остался сиротой в разоренном замке, и у него, вероятно, не хватит денег даже на то, чтобы восстановить родовое гнездо.

   – Лодовико, насколько мне известно, очень просвещенный и энергичный юноша, а его отец был образцом делового человека и знал, как сохранить состояние от посягательств таких грязных вымогателей, как Чезаре Валенсийский. Он поддерживал торговлю, имея пару собственных кораблей. Уверен, у него осталось немало золота в банках Флоренции и Генуи. Вот вам доказательство моих предположений: посланник, встреченный мною вчера на приеме, просил помочь ему разыскать художника, выполнившего фрески в кафедральном соборе Сиены. Я рассказал ему о вас, и он пришел в восторг.

   Фабио нахмурился.

   – Не понимаю, почему именно я заинтересовал его.

   – Разумеется, интерес проявил, прежде всего, не посланник, а его хозяин. Почему именно вы – этого мне не объяснили. Ну так что, вы готовы встретиться с этим человеком, чтобы выяснить все самостоятельно?

   У Фабио замерло сердце. Только утром он с безысходностью обреченного думал о скорой нищете, о безжалостных кредиторах, которые не остановятся ни перед чем, чтобы взыскать старые долги, ставшие вдруг такими огромными... А теперь у него появилась перспектива стать придворным живописцем.

   – Я был бы рад встретиться с этим посланником, – сказал он, стараясь, чтобы его голос не дрожал от возбуждения. – Скажем, завтра... у меня, или где ему будет угодно.

   – Отлично. Ну, друг мой, в таком случае, вы могли бы задержаться у меня подольше, потому что сегодня вечером он как раз обещал зайти, чтобы спросить ваш адрес.

   Фабио согласился, подумав, как будет счастлива Тереза, если ему удастся получить постоянную работу. Если все сложится, они наконец смогут завести ребенка, о котором так мечтают...

   Граф Орети между тем отсчитал Фабио пятьдесят дукатов за портрет, а затем принялся рассказывать художнику о жизни в Милане, откуда он не так давно вернулся. Миланские правители в открытую не ссорились с Римом, а их баснословное богатство и большая организованная армия делали их недосягаемыми для алчных вымогателей вроде герцога Чезаре.

  – О такой жизни в нынешние неспокойные времена можно лишь мечтать, – сказал граф. – Каждый день только и новостей, что очередные убийства и грабежи... Говорят, сам Папа подает пример своей пастве в распутстве и гнусностях. Ему требуется все больше денег, чтобы содержать своих многочисленных родственников, чиновников и куртизанок, и он выкачивает золото из несчастной Италии, которая пока молчит. Но я надеюсь, что очень скоро он получит по заслугам.

  – Для этого понадобилось бы объединить силы всех городов и герцогств, – заметила Катерина.

  – Умница. Иногда мне кажется, что ты разбираешься в политике лучше меня самого. Досадно только, что правители заняты только собственными проблемами и не видят дальше стен своих городов и замков...

  Слуги графа уже зажигали свечи, когда явился камердинер и доложил, что прибыл посланник от герцога Лодовико де Монтефельтро.

  – А, вот и он! – Граф Томазо с улыбкой поднялся навстречу новому гостю. Вошедший оказался худощавым человеком лет сорока пяти, с блестящей лысиной и обветренным смуглым лицом, обрамленным седоватой бородкой. Он коротко поклонился графу и с интересом посмотрел на Фабио своими серыми острыми глазами.

  – Ваше сиятельство, если не ошибаюсь, это и есть художник, расписывавший городской собор Сиены?

  – Да, перед вами мэтр Фабио Сальвиати, о котором я говорил.

  Посланник почтительно склонил голову.

  – Я видел ваши фрески, мэтр Фабио, – сказал он. – Мое имя Пьетро Риньяно, я секретарь наследника Урбино, герцога Лодовико де Монтефельтро.

  – На самом деле, в соборе работал не только я, – смущенно начал Фабио. – Да, собственно говоря, я расписывал только северную стену, возле алтаря.

  – Страсти святого Марка?

  Фабио кивнул, и Риньяно улыбнулся.

  – Выходит, вы именно тот человек, который мне нужен. Видите ли, мой господин побывал в Сиене около года тому назад вместе с отцом, покойным герцогом Джироламо, и посетил собор во время службы. Ему показалась необычной роспись у алтаря, я сказал бы, что он был немало воодушевлен. Он расспрашивал о художнике, и ему среди прочих назвали ваше имя, однако точно указать мастера, нарисовавшего впечатлившую его фреску, не смогли. У синьора Лодовико хороший вкус и верный взгляд, он может сразу отличить манеру одного художника от другого. К несчастью, его родитель мало интересовался живописью, но на юного синьора ваша работа произвела сильнейшее впечатление. Сейчас, оправившись после гибели отца и брата, герцог Лодовико занялся восстановлением замка. Ему хотелось бы пригласить хорошего живописца для участия в работах, и он вспомнил о мастере из Сиены. Благодаря любезности графа Орети, мне удалось довольно быстро найти вас, мэтр Сальвиати, а теперь я спрашиваю: согласны ли вы отправиться со мной в Урбино?

  Фабио нервно переплел испачканные в красках пальцы.

  – Я должен посоветоваться с женой, и...

  – Пусть вас не беспокоят вопросы оплаты и содержания. Герцог Лодовико располагает средствами, чтобы платить достойно работающим у него людям. У вас будет собственный дом неподалеку от замка и все необходимое для работы. Если у вас есть ученики, можете взять их с собой, если нет – найдете помощников на месте. Я понимаю, что сразу решиться на такой шаг сложно, поэтому готов ждать вашего решения до завтрашнего вечера. Вы можете найти меня в гостинице "Дуб и корона" на улице Розы.

  Он простился с хозяевами и Фабио и вышел, сопровождаемый камердинером.

  – Для вас это неплохое предложение, судя по всему, – сказал граф Орети, обращаясь к художнику. – Я всегда считал, что настоящий талант пробьет себе дорогу.

  Фабио тепло поблагодарил графа и его супругу и, обещав известить их о своем решении, направился домой. В городе уже зажгли факелы; художник торопливо шагал, прижимая к груди под рубашкой кошель с деньгами, полученными за портрет, и стараясь держаться освещенных мест. Несмотря на свою физическую крепость, он боялся грабителей: едва ли не каждые три дня из реки вылавливали раздетые трупы, и мирные горожане после наступления темноты спешили домой, даже не имея за душой ни гроша.

  Войдя в дом и заперев за собой дверь, Фабио облегченно рассмеялся. Из спальни послышался встревоженный голос Терезы:

  – Фабио, это ты? Что случилось, что ты смеешься? Уж не сошел ли ты, часом, с ума?

   – Все просто отлично, малышка. – Он вбежал в спальню, бросил на колени сидящей в кресле жены увесистый мешок с дукатами и горячо сжал ее в объятиях. – Тереза, дорогая, мы богаты!

   – Да, этого нам хватит на несколько месяцев. – Она недоверчиво посмотрела на него снизу вверх. – А если ты найдешь еще заказы...

   – Я уже нашел их! У меня будет много работы, я...

   – Фабио, прекрати. Вот уж не думала, что какие-то пятьдесят дукатов могут так погубить твой рассудок.

   Он засмеялся.

   – Знаешь, налей-ка мне воды, чтобы я мог умыться и оттереть краску, а потом мы пойдем в постель и я все тебе расскажу.

   Уже позже, погасив свечу у изголовья, Фабио положил ладонь на упругую грудь Терезы и стал рассказывать, медленно поглаживая ее и чувствуя, как под его пальцами твердеет ее сосок. Время от времени он прерывал свое повествование, чтобы поцеловать жену, но она была слишком захвачена новостями, чтобы думать о любовной игре.

   – Ну, вот, собственно, и все, – заключил Фабио. – Что ты об этом думаешь, милая?

   – Даже не знаю, – задумчиво проговорила она, проводя пальцами по его груди. – Конечно, звучит заманчиво, но не окажется ли этот герцог Лодовико тираном вроде Сфорца? Говорят, что Сфорца развлекается тем, что лично рубит головы своим пленникам. Все знатные вельможи сейчас пытаются перещеголять друг друга в разврате и жестокости, уподобляясь папским сыновьям, которых на людях принято называть племянниками!

   – Тереза, дорогая, у меня в любом случае нет и не будет никакой серьезной работы в Сиене.

   – Что ж. Возможно, тебе следует попытаться.

   – Завтра я скажу герцогскому посланнику, что готов ехать. За нашим домом может пока присмотреть твой брат, а если все сложится хорошо, мы совсем продадим этот дом и останемся в Урбино. Что скажешь?

   Она вздохнула и медленно улыбнулась. Наступило молчание. Фабио склонился и стал осторожно целовать ее лицо, шею, плечи. Его пальцы уже гладили ее живот, спускаясь все ниже.

   – Люби меня, – прошептала она, раскрывая бедра навстречу его руке. – Люби меня, Фабио.

   Он бережно опустился на нее, лаская ее грудь, и ощутил своей твердой плотью ее влажный нетерпеливый жар. Она сама направила его и оплела ногами его поясницу, заставляя проникнуть глубже. Он застонал, и ее ответный стон был полон боли и наслаждения. Поддерживая себя руками, Фабио задвигался, стараясь попасть в ритм движений бедер Терезы, ее запах и вкус ее нежной кожи сводили его с ума. Его губы и язык играли с ее сосками, и она вскрикивала и стонала все громче и чаще. Огонь ее гибкого тела заставлял Фабио терять над собой контроль. Еще немного – и она замерла в его руках, напряженно выгибаясь всем телом, и забилась в сладостной судороге, непроизвольно насаживаясь на его пульсирующий член. Наконец, он коротко вскрикнул, не в силах больше сдерживать приближение конца, и излился, заполняя ее горячее лоно живительной влагой.

   Потом они долго лежали, обнявшись, сохраняя уютное тепло друг друга, пока Фабио незаметно для самого себя не провалился в сон.

   Наутро он первым делом отправился в лавку банкира Спаноччи и уплатил просроченный долг, а сверх того – еще десять дукатов, подлежащие уплате в следующем месяце. Поверенный Барбаццо был, похоже, не слишком удивлен, получив деньги, и пожелал мастеру хороших заказов в будущем.

   После этого Фабио пошел в гостиницу "Дуб и корона" и спросил, у себя ли синьор Пьетро Риньяно. Получив утвердительный ответ, он поднялся в комнату герцогского секретаря. Известие о решении Фабио ехать в Урбино обрадовало Риньяно, он велел мэтру Сальвиати забрать с собой все его картины, поинтересовался, не нужно ли ему помочь с отправкой багажа, и сказал, что немедленно распорядится насчет подводы.

   Уже после полудня весь немудрящий скарб семейства Сальвиати и десяток нераспроданных картин Фабио были уложены на подводу, и художник с женой, попрощавшись с соседями, тронулись в путь, провожаемые братом Терезы, верхом сопровождавшим их до городских ворот. Там же, у ворот, к ним присоединился Пьетро Риньяно, и путешествие началось.

   Дороги между Сиеной и Римом не слишком изобиловали разбойниками, однако путники обычно старались следовать за купеческими караванами или группами паломников, чтобы в случае нападения иметь шансы для защиты. Фабио имел при себе короткий клинок, но управлялся с ним значительно хуже, чем с кистью. Риньяно тоже не был похож на силача, так что рассчитывать можно было скорее на удачу и на помощь других путешественников. Несмотря на опасения Терезы, разбойников они не повстречали, и через три дня добрались до Виа Фламиния, тракта, ведущего из Венеции в Вечный город. Их путь, впрочем, лежал чуть дальше на восток, в лесистые предгорья, где находились владения герцога Монтефельтро.