Текст книги "Рыцарь мертвого императора (СИ)"

Автор книги: Jeddy N.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

   – Ах, господин Жан! – сказала Агнесса. – Ты так не похож на наших бояр! Ты утонченный, красивый и очень умный. Я... не хочешь ли присесть со мной на постель? Посмотри, достаточно ли она удобна?

   – Да, вполне, – проговорил Жан. Послышался тихий смех девушки, затем снова голос Жана. – Оставь меня, я должен побыть один.

   – Но разве ты можешь отказать даме в одном-единственном поцелуе? Даже в самом невинном?

   – Извини меня, госпожа Агнесса.

   Наступило молчание. Закусив губы, Ирина ждала, гадая, что происходит за дверью. Затем раздался сдержанный голос юноши:

   – В моей стране девушка не обнажает грудь перед мужчиной, если он не хочет разделить с ней ложе.

   – Ох, а ты не хочешь?

   – Нет, прости. Я просто устал и нуждаюсь в отдыхе.

   – Я могла бы сделать тебе хорошо. Ну же... Да, вот так.... Приляг рядом со мной.

   – Нет, уходи. Пожалуйста, попроси слуг принести мне теплой воды и полотенце.

   Ирина усмехнулась, услышав за дверью торопливые решительные шаги. Похоже, Агнесса действительно была обижена и рассержена сверх всякой меры. Все ее старания соблазнить рыцаря пошли прахом. Убедившись, что девушка ушла, Ирина выглянула в коридор и, подозвав служанку, приказала ей принести воды для омовения. Сбросив платье, она с наслаждением приняла ванну и, растеревшись мягким холстом, вытащила из шкатулки флакон с розовым маслом. Капелька в ямочку между ключицами, еще две – на теплую кожу запястий, одну – в ложбинку между грудей, и еще одну – в потайную складочку плоти внизу живота. Распустив густые косы, она расчесала свои мягкие длинные локоны цвета воронова крыла и небрежно отбросила их за спину. Сегодня впервые в жизни она чувствовала странное томление, заставлявшее ее тело гореть и трепетать в сладком предвкушении. Уже подойдя к двери в комнату Жана, она помедлила, потом вернулась и надела длинную тонкую ночную рубашку, почти не скрывавшую ее тела, но делавшую каждую его линию под ней еще более соблазнительной. Открыв дверь, она вошла в комнату и нерешительно остановилась.

   – Прости, я не могла совладать с собой, – тихо проговорила она. – Конечно, ты можешь подумать, что я...

   Жан, сидевший на кровати, был одет лишь в простые холщовые штаны. Заметив царицу, он восхищенно вздохнул и встал ей навстречу.

   – Я не могу думать вообще ни о чем, – усмехнулся он. – Не так давно Агнесса пыталась соблазнить меня, но она не пробуждает во мне желания. – Он взял Ирину за руку и повел к ложу; она шла, удивляясь собственной смелости. Присев на край постели, она вопросительно посмотрела на юношу.

   – Твои глаза как звезды, – прошептал он, опустившись перед ней на колени и взяв ее лицо в свои ладони. – Но не так холодны...

   Ирина замерла, когда он наклонился, чтобы поцеловать ее в губы. Его утонченные манеры и изысканная красота завораживали ее, лишая воли. Поцелуй его был осторожным, легким и почти робким, и она подалась ему навстречу, обнимая за шею. Почти тотчас он отстранился, и Ирина почувствовала в его взгляде странное смятение.

   – В чем дело? – спросила она. – Мне помнится, ты не монах.

   – Нет. Я...

   – Не бойся. О том, что случится между нами, не узнает ни одна живая душа. У меня не меньше оснований скрываться, чем у тебя.

  – Почему? Я плохо знаю обычаи твой страны, но...

  – Дело не в обычаях, к тому же я в этой стране такая же чужая, как ты сам. Пусть это тебя не беспокоит. Закрой глаза.

   Жан повиновался, и Ирина, сбросив рубашку, взяла его руку и положила на свою грудь. Он вздрогнул, открыл глаза и изумленно посмотрел на нее.

   – Приласкай меня, – попросила она, откинувшись перед ним на ложе. Он наклонился над ней, провел пальцами по гладкой щеке, по точеной шее, по хрупким выступам ключиц, опускаясь все ниже, затем задержался на высокой упругой груди. На губах его появилась улыбка, когда ее сосок стал алым и твердым. Ирина засмеялась, приглашая его раздеться, и он смущенно повиновался. Она тихо вздохнула, когда он оказался перед ней обнаженным – юный бог, прекрасный и сильный, готовый к любви.

   – Я не могу противиться этому желанию, – прошептала она. – Ты не первый мужчина в моей жизни, но первый, к которому меня так влечет.

   Она приподнялась и потянула его на себя – нежно и настойчиво, ее руки мягко обвили его талию, их губы вновь соединились. Застенчивость юноши говорила ей, что он никогда еще не был с женщиной, это возбуждало Ирину еще больше. От него так опьяняюще пахло кожей и сталью, дорожной пылью и ладаном. Он осторожно обнимал ее, его поцелуи разжигали в ней неистовое пламя. Невольно ее пальцы скользнули к низу его живота, и Жан застонал, когда они коснулись его твердого члена.

   – Нет, – прошептал он, поймав и отстранив ее руку. – Не надо...

   Ирина тихо и счастливо рассмеялась. Ей хотелось исследовать все его тело, медленно, наслаждаясь разгорающимся в нем жаром, разжигая эту страсть своими ласками и поцелуями. Она провела рукой по его гладкой груди, и ее пальцы задержались на маленьком, но глубоком шраме, похожем на след кинжала или стрелы.

   – Что это?

   Жан слегка повел плечами.

   – Когда-то меня почти отправили в ад, – улыбнулся он. – Но, наверное, мое время тогда еще не настало, и я вернулся.

   – Твой путь был долог, – прошептала она, с внутренней дрожью думая, какой страшной должна была быть нанесенная рана. Она видела, как сильные воины умирали, раненные точно так же – стрелой или кинжалом в середину груди.

   – Три месяца, и еще пару месяцев я был слишком слаб, чтобы присоединиться к армии. – Он улыбнулся на ее встревоженный взгляд. – Сейчас все в порядке, как видишь.

   Ирина поцеловала маленький белый след. Жан, склонившись над ней, принялся ласкать ее грудь, пока она не начала стонать, нетерпеливо двигая бедрами. Потом он лег на нее сверху, слегка надавив коленом меж ее ног.

   Широко разведя колени, Ирина сомкнула ноги вокруг его тела и с силой выгнулась, направляя его в себя. С быстрым вскриком наслаждения он овладел ею и замер на мгновение, глядя на нее широко распахнутыми сверкающими темными глазами, потом снова поцеловал ее и задвигался с головокружительной медлительной грацией, доводившей Ирину до безумия. Она извивалась под ним, торопя подступающие сладкие судороги, сжигаемая неодолимой страстью. С тихими стонами Жан продолжал двигаться – все быстрее, все настойчивее, все яростнее, задыхаясь, прижимая ее к ложу, вонзаясь неистовыми ударами, чувствуя, как влажные гладкие мышцы внутри ее тела ритмично стискивают его плоть. Наконец он не выдержал: тихо вскрикнув, он извергся, и почти тотчас же Ирина догнала его, вскинувшись под ним, ее гибкое тело забилось в неистовой конвульсии. Жан, обессиленный и восхищенный, сжимал ее в объятиях, пока она не обмякла, вздрагивая и закрыв глаза.

   – Мне казалось, что я умираю, – выдохнула Ирина. – Ты просто ангел...

   Он приподнялся и лег возле нее, рассеянно поглаживая пальцы ее руки. Глаза его были закрыты, грудь часто и высоко вздымалась. Ей хотелось, чтобы он сказал что-нибудь, но он молчал. Она вздохнула и поцеловала его в ямочку на подбородке. Жан улыбнулся и сказал что-то по-французски, чего она не могла понять. Через мгновение он открыл глаза и вопросительно посмотрел на Ирину.

   – Ты говорила, что поможешь мне, – проговорил он.

   В его словах ей послышался оттенок нетерпения. Потрясенная, раздосадованная, почти разгневанная, она резко села, свысока посмотрев на юношу.

   – Я дала тебе больше, чем ты мог пожелать, – холодно заметила она. – Может быть, этого недостаточно для тебя?

   – Прости. – Он взял ее за плечи, заглянул в глаза. – Я не должен был... Впрочем, разве мог я устоять, когда ты пришла ко мне? Твое тело способно свести с ума любого мужчину, и я не исключение. Я мог лишь мечтать о женщине, подобной тебе.

   Его глубокий взгляд заворожил ее. Гнев прошел, сменившись тихой болью: в его голосе и в его взгляде не было любви – лишь усталость, сожаление и темная печаль. Она понимала, что он не хотел обидеть ее или воспользоваться ею, просто сделал то, чего она сама так страстно желала. Да, он мог бы делать это для нее всякий раз, как она попросит, но его сердце оставалось равнодушным. Его ласковые руки, мягкий голос, волшебная улыбка, сладостные поцелуи, неистовая сила его юного тела – все это было не для нее, и только своей волей она подчиняла их себе. С этим ничего нельзя было поделать. Она улыбнулась сквозь подступающие слезы:

   – Нет, я не сержусь на тебя. Мне хотелось бы принадлежать тебе безраздельно, но это невозможно. Если тебе было неприятно то, что случилось, ты волен уйти. Знай лишь, что я не желаю тебе зла и не таю обиды. Скажи, чего ты хочешь, я выполню все.

   – Ты обещала, что расскажешь мне о знатном французе, пленнике короля Иоанниса.

   – Император Бодуэн?

   Жан утвердительно кивнул.

   – Мне известна его судьба, – медленно сказала Ирина. – Год назад, весной, солдаты Иоанниса взяли его в плен. Была великая битва под Адрианополем, рыцарей разбили наголову. Конные воины степного народа помогали Иоаннису, и силы были неравны. Я мало что знаю о той битве, говорили только, что император Константинополя, обуреваемый желанием подавить не прекращающееся сопротивление греков, потерял осторожность и, не дожидаясь подкреплений, осадил город с небольшой армией. Он был наказан за эту глупость: многие его солдаты и рыцари бежали, прочие были убиты, некоторые захвачены живыми и отправлены в Тырново.

   – Я знаю об этом. Это было позорное бегство и предательство, какого еще не видели небеса. Знатные трусы бежали, и ваш царь гнался за ними почти два дня. Жаль, что он не смог убить их всех!

  – Иоаннису сперва было не до пленников. Он действительно очень хотел разгромить рыцарей. Говорят, император Бодуэн отдал Фессалонику в управление маркизу Бонифацию, и ярости царя не было предела. Французы и венецианцы поделили греческие земли, а он, всю жизнь стремившийся заполучить хоть часть этих земель, остался ни с чем. Ведь землями этими владели еще его предки. Он поклялся, что будет биться за каждый город, пока не вышвырнет остатки крестоносных отрядов из Константинополя. Он отправил Бодуэна туда, откуда он точно не смог бы бежать. Впрочем, Иоаннис приказал обращаться с пленниками достойно их положению.

   – Что же случилось потом? И где он сейчас?

   Ирина заметила нетерпение, горевшее во взгляде юноши, и внутренне усмехнулась.

   – Похоже, император Бодуэн сильно тебя интересует. Что ж... Он и правда был замечательным человеком. Наверное, он должен был ненавидеть Иоанниса, но он никак этого не проявлял. Он вообще никого не удостаивал своим вниманием. Казалось, его мысли были далеко. Красивый, спокойный и неизменно учтивый, он привлекал внимание дам, однако ему не было до них никакого дела. Иоаннис решал, как поступить с узником, но кажется, время и французы сами отомстили своему бывшему императору. Греки, приходившие из Константинополя, приносили известия об опустошительных раздорах, уничтожающих войско. Теперь французам было не до императора; алчность, зависть и болезни превратили армию в неуправляемую шайку убийц. Оставшиеся в живых предводители грызлись за трон, после того как отпели императора Бодуэна вместе со всеми павшими под Адрианополем.

   – Они предали его, – прошептал Жан, стиснув кулаки. – Предали дважды, сначала бросив на погибель в бою; а потом – отпев как убитого, даже не поинтересовавшись, что с ним сталось...

   – Может быть, это было им выгодно?

   – Не сомневаюсь. Эти негодяи воспользовались его властью, деньгами и отвагой, чтобы получить золото Византии, и избрали его императором, потому что боялись его, боялись его родства с королем Филиппом, его влияния и армии, пришедшей с ним из Франции...

   Ирина положила руку ему на плечо.

   – Иоаннис все еще надеялся, что Бодуэн может оказаться ценным заложником, и притом император Константинопольский был теперь в его безраздельной власти. С Бодуэном обращались хорошо, Иоаннис позволял пленнику жить в комнатах во дворце, забавляясь его манерами и речью, но трое стражников сопровождали Бодуэна и днем, и ночью. Часто на пирах Бодуэн сидел за общим столом, и знатные гости Иоанниса втихомолку потешались над ним, не смея, однако, говорить колкости напрямую. Бодуэн пользовался известной свободой до тех пор, пока в начале зимы не взбунтовался Филиппополь, отдав власть в руки одного из вельмож, настроенных против Иоанниса. Царь пришел в ярость, мгновенно связав мятеж с происками пленных французских рыцарей. Ему взбрело в голову, что бывший император вел тайную переписку со своими людьми в Константинополе, а также с греками, подбивая их объединиться против власти болгар. Гнев Иоанниса был поистине страшен, и император Бодуэн отправился в дворцовые подвалы вместе с еще несколькими французскими и германскими рыцарями и знатными греками, арестованными в Филиппополе. Пытками и истязаниями у них пытались вырвать признание в участии в заговоре.

  На лице Жана отразилось мучительное страдание.

  – Сколько же он выдержал?

  – Довольно долго, учитывая то, что ему приходилось терпеть. Я не видела его после этого, но его глаза, удивительные, темно-синие, как вечернее небо, памятны мне до сих пор... – Ирина вздохнула и покачала головой. – Иоаннис так и не смог сломить его. Мало того, многие воины стали уважать этого француза за мужество и стойкость. Взбешенный Иоаннис придумывал все новые пытки, а потом приказал отрубить ему ступни и кисти рук и вывезти на пустынную скалу, чтобы его растерзали дикие звери и птицы.

  Жан вскрикнул и закрыл руками лицо. Его тело сотряслось в беззвучном рыдании. Ирина, обняв, принялась гладить его по голове, как ребенка.

  – Его не вернешь. Я вижу, как он был для тебя дорог. Он был храбрым, чудесным человеком, им невозможно было не восхищаться, тем более рядом с его мучителем... Однажды он сказал Иоаннису, что потерял всех, кого любил, и готов принять смерть, и царь ответил, что в таком случае постарается, чтобы он жил как можно дольше. Я думаю, умирал он долго.

  Плечи юноши вздрагивали. Его безутешное горе сжимало сердце царицы мучительной жалостью.

  – Я не успел увидеться с ним, пока он был жив. А теперь я не могу даже проститься с ним по-христиански...

   Ирина молчала, вспоминая собственную боль, когда в ночь после того, как Бодуэна Константинопольского отвезли на казнь, царь явился к ней и изнасиловал – жестоко, безжалостно терзая ни в чем не повинное нежное тело, отданное судьбой в его полную власть. Она думала, что умрет той ночью, не выдержав истязания. Иоаннис бесновался почти три дня, приказав казнить еще пятерых французских пленников и бросить их тела на свалку, а головы на пиках выставить на крепостной стене города. Ничего этого она не могла сказать несчастному юноше, на которого и без того, похоже, свалилось тяжкое бремя ужасной скорби.

  – Жан, любимый...

  Он дернулся, как от удара хлыстом. В его черных влажных глазах тлело неизбывное горе, и Ирина содрогнулась, когда их взгляд остановился на ее лице. Его губы шевельнулись.

  – Он умер, – услышала Ирина полные отчаяния слова. – Он умер.

  Ледяной холод безысходности в его голосе заставил ее сердце сжаться. Ей вдруг стало казаться, что он вот-вот сойдет с ума. Нужно было что-то сделать, что-то сказать, чтобы вернуть его душу из темной пучины отчаяния. Она колебалась, не зная, сумеет ли он стойко вынести то, что она собиралась сообщить.

  – Ты очень любил его?

  Он не ответил, и, когда она стала думать, что не дождется ответа, вдруг проговорил:

  – Да, очень. Больше, чем ты можешь себе представить.

  Наступило долгое молчание. Наконец, Ирина поднялась и решительно посмотрела на Жана.

  – Идем со мной, я должна кое-что показать тебе.

  Одевшись, они вышли в потайную дверь, скрытую за портьерой в углу, и оказались на узенькой винтовой лестнице, зажатой глухими стенами каменного колодца башни. Одинокий огонек свечи в руке Ирины дернулся от холодного ветра. Вверху во тьме, под крышей, возились летучие мыши, шорох их крыльев казался жутким шепотом демонов. Царица повела юношу вниз, осторожно спускаясь по стылым крутым ступеням и держась за стену, пока не остановилась перед еще одной низкой дверью.

  – Здесь может быть стража, – предупредила она. – Подожди, я осмотрюсь и вернусь за тобой.

  Она выскользнула за дверь, и Жан замер в темноте, охваченный отчаянием и нетерпением. Он представлял себе, что должен чувствовать человек, запертый в каменном мешке дни напролет, в холоде и сырости темного подземелья, чье одиночество нарушается только визитами стражников и палачей. Его колотило так сильно, что он вынужден был обхватить себя руками за плечи, чтобы немного успокоиться. Наконец, послышались легкие шаги, дверь приоткрылась и Ирина, взяв юношу за руку, потянула его за собой в небольшую комнатку, смежную, как оказалось, с царскими покоями.

  – Сегодня комнаты царя не охраняются, – прошептала она. – Иоаннис снова уехал, взяв с собой всех слуг и личную охрану, но все-таки будь осторожен.

  Они прошли через спальню, заставленную высокими сундуками, с большой кроватью, устланной медвежьими шкурами, и оказались в еще одной комнате, где перед закопченным камином стоял дубовый стол с разбросанными по нему картами, клочками пергамента, кусочками воска и воловьей кожи. Здесь же на полке стояли сосуды с вином, кубки, чаши и широкие ендовы из серебра. Ирина подошла ближе и указала Жану на округлую белую чашу, оправленную в золото.

  – Будь сильным, Жан.

  Он посмотрел на чашу, и ледяной ужас пригвоздил его к месту, лишив способности воспринимать окружающее. Это был человеческий череп, отполированный и украшенный драгоценными камнями; черепная крышка была ровно спилена, внутри еще сохранились засохшие потеки вина.

  Взяв череп в руки, Жан медленно водил пальцами по дугам пустых глазниц, по выступающим гладким скулам, по каждой маленькой впадинке, словно лаская самое дорогое на земле существо. Из-под его опущенных век медленно катились слезы. Ирина молча стояла рядом, наблюдая за этим скорбным прощанием, почти сожалея, что позволила мальчику увидеть то, что осталось от его императора, и тем усугубила его мучения. Несомненно, простая верность вассала не могла бы вызвать такие глубокие чувства. Что же скрывалось за этими слезами? Кем был для него император Бодуэн Константинопольский – братом, отцом? Последнее предположение она тут же отвергла: император был слишком молод, чтобы быть отцом Жана. Но тогда что же их связывало?

  – Как он мог! – горько прошептал Жан. – Неужели Бог допускает такое зверство?

  Он поднял глаза от жуткой чаши и посмотрел на Ирину.

  – Я заберу его с собой. – Его голос был ровным и глухим, но не допускающим возражений.

  – Ты не можешь! Это самое большое сокровище Иоанниса...

  – Он переживет его пропажу. – Окончательная решимость его тона поразила ее. Теперь на нее смотрел другой человек: прежний улыбчивый юноша исчез без следа. Этот новый Жан казался старше, лицо его, суровое и бесстрастное, еще хранило следы слез, но было уже спокойным, и горе лишь угадывалось в его чертах, как под пеплом угасшего костра угадываются еще тлеющие искры. – Прости, я должен идти.

  – Куда ты пойдешь и что собираешься делать?

  – Прежде всего – вернуться в святую землю и похоронить останки императора Бодуэна по христианскому обычаю. Потом... Скажи, где сейчас войско царя Иоанниса? В городе говорили, что он собирается захватить Фессалонику.

  – Сегодня – Фессалонику, завтра – Визою, а там – Никомидию или Коринф... Он укрепляется в греческих землях и постепенно подбирается к Адрианополю, а оттуда и до Константинополя доберется. Я не знаю, где ты найдешь его, – быстро проговорила она, схватив его за руку в горячем порыве, – но найди. Этот человек сотворил слишком много зла и должен быть остановлен.

  Жан озадаченно посмотрел на нее.

  – Твой царь вероломен и жесток, греки ненавидят и боятся его, матери пугают его именем своих непослушных детей. Я знаю, что он делает с теми, кто доверяет его обещаниям. Говорили, что в Филиппополе он казнил вельмож, сдавшихся на его милость. Сперва он обещал им помилование и свободу, а потом, после захвата города, они были обезглавлены по его приказу; и их тела проткнули пиками, на которые были насажены их головы... По всей земле горят разоренные города, знатных людей вешают, четвертуют и жгут, и злодей ненасытен, ему все еще мало крови. Я не стал бы мстить за его злодеяния, потому что Бог сам покарает его, и все же я должен отомстить. Я готов сделать это не по твоей просьбе, а просто потому, что имею на то собственные причины.

  В его глазах она прочла приговор Иоаннису – холодный и окончательный. Она поняла, что Жан готов не просто отомстить, но отомстить ценой собственной жизни. Допустить этого она не могла.

  – Я не хочу, чтобы ты погиб, – почти с мольбой прошептала она. – Пожалуйста, не уходи. Дай мне день, чтобы подумать, как помочь тебе, это в моих силах.

  – Когда-то я думал, что не смогу убивать людей. Рай создан не для убийц, а мне хотелось заслужить себе место в нем... Какая глупость! Все, что мы делаем в жизни, так или иначе толкает нас в пропасть греха. Теперь мне все равно. Ты говоришь, что не хочешь моей смерти? Я уже мертв, и двери рая надежно заперты для меня. Я отрекся от бога давным-давно – во имя человека, который заменил его мне... Разве я что-то для тебя значу? Ты – благородная девушка, а я лишь прах под твоими ногами, грешник, соблазнившийся твоей неземной красотой и поддавшийся зову плоти из-за собственной слабости. Не пройдет и месяца, как ты забудешь обо мне.

  – Нет, Жан, не говори так. Ты... единственный, кого я полюбила, как только увидела. Никогда я не чувствовала с мужчиной того, что ты заставил меня почувствовать сегодня. Я не думала даже, что такое возможно вообще. А сейчас ты говоришь, что хочешь уйти, умереть, и утверждаешь, что я должна забыть тебя! Подари мне еще один день, еще одну только ночь. Я хочу запомнить тебя, запомнить навеки. Ты собираешься отомстить за своего императора, а это значит, что ты сам обречен. Пусть для тебя это не имеет значения, но подумай о той, что не знала счастья, о той, что останется пленницей в чужой стране, вынужденной лишь терпеть и забывать...

  – Мне жаль, что так случилось, – произнес он медленно, взяв ее за руку. – В моей жизни была только одна любовь, и для другой в сердце уже нет места. Я останусь с тобой, но не больше, чем на день. Я и так ждал слишком долго.

  – Хорошо. – Она помолчала, затем прижала его ладонь к своим губам. – Прости. Пойдем в мою спальню, или, если хочешь, побудь один, но прошу тебя, не здесь.

  Они снова вышли в маленькую смежную комнату, поднялись по потайной лестнице в спальню царицы, и Жан поспешил к себе, бережно прижимая к груди свою ношу – череп императора Константинопольского.

  Оставшись в одиночестве, Ирина прокралась к двери в комнату Жана и осторожно заглянула в замочную скважину. Жан стоял на коленях перед кроватью, склонив голову. Его губы беззвучно шевелились, опущенные плечи вздрагивали. Что это было – прощание или молитва? Огонек единственной свечи едва разгонял мрак комнаты. Царице стало не по себе оттого, что она подглядывала за чужим горем, к которому она не имела никакого отношения. Быстро вернувшись в свою постель, она задула свечи и постаралась уснуть, но сон не шел.

  Она изменила Иоаннису – впервые в жизни, и это было восхитительно вопреки всем ее страхам и сомнениям, а теперь собирается помочь юному французу убить своего мужа. Но как? В ее голове медленно кружились образы: Иоаннис, его дочь от первой жены – бледная тихая девочка с серыми, всегда печальными глазами, его племянники, плетущие интриги за спиной дядюшки, но ненавидящие при этом всех и вся, даже друг друга, не то что дядюшкину жену-иноплеменницу... Придворные подхалимы, генералы из царского окружения, лекари и епископы, слуги и воины... Кому из них она может доверять? У каждого из них собственные тайны, собственные интересы, о которых она не имеет никакого понятия. Если боги будут благосклонны к ней, пусть Иоаннис умрет от вражеского меча или стрелы до того, как Жан до него доберется, и тогда ее любимый сможет вернуться к ней живым. Если же нет... Что ж, она должна будет сама помочь судьбе. Ее рука скользнула под покрывало и нащупала купленный накануне кинжал; оплетенная кожей рукоятка удобно легла в ее ладонь. Как, должно быть, легко это тонкое синеватое лезвие входит в плоть, почти так же легко, как в масло... Ирина зашептала молитву, не сознавая, кому именно молится: богине-хранительнице или христианскому богу, нашедшему свою гибель на кресте.

  Наутро, выйдя из своих покоев на террасу, она сразу заметила Жана: юноша стоял у каменных перил, глядя прямо перед собой в сырую утреннюю мглу, и ветер лениво шевелил его волосы. Из низких туч, ползущих по небу, сеялась морось, но Жан, казалось, не замечал ее. Ирина набросила капюшон накидки и, подойдя сзади, остановилась возле юноши. Обернувшись, он приветствовал ее легкой улыбкой.

  – Чудесный сад. – Он кивнул на мокрые, согнувшиеся под тяжестью плодов деревья. – Я мог бы мечтать о таком.

  – Ты можешь вернуться в него, если захочешь. – Ирина посмотрела на него, пытаясь разгадать выражение темных глаз, но их бездны хранили лишь ледяное спокойствие. – Вернуться и остаться.

   Жан не ответил, помолчал какое-то время, потом спросил:

   – Кто ты, Ирина?

   Она недоуменно посмотрела на него, и он повторил:

   – Кто ты? Ты не такая, как Агнесса, и не похожа на придворную даму. Я видел, что Агнесса во всем тебя слушается, хотя она довольно бойкая девушка и за словом в карман не лезет.

   Глаза царицы расширились.

   – Говорят, у царя Иоанниса много племянников и племянниц, – невозмутимо продолжал Жан, – и есть даже дочь. Может быть...

   – Нет. – Ирина покачала головой. – Неужто ты думаешь, что дочь царя настольно распутна, что соблазняет чужеземцев, оказавшихся в отцовском дворце? Ей едва сравнялось тринадцать, и ее воспитанием занимаются монахини, так что ее девственность хранится для благородных женихов вроде правителя Никеи Феодора или того же императора Анри...

   – Император Анри уже женат, – поправил Жан. – Совсем недавно маркиз Бонифаций выдал за него свою дочь.

   – Тем самым, разумеется, получив поддержку против Иоанниса в Фессалонике? – насмешливо кивнула Ирина. – Очень умно со стороны старого маркиза – удачно продать свой товар. Похоже, ты уловил мою мысль. Но я не дочь Иоанниса.

  – Очевидно. Ты не очень-то его любишь, а?

  Она засмеялась, обвила руками его шею и, притянув к себе, поцеловала в губы.

   – Я его ненавижу.

   – Перестань. Я хочу получить ответ на свой вопрос.

   Ее руки скользнули вдоль его тела, забрались под рубашку и стали поглаживать его грудь и живот.

   – Вряд ли он тебя обрадует.

   – И все же?

   – Поцелуй меня.

   Он обнял ее за плечи, его прохладные губы коснулись ее губ, язык мягко и уверенно скользнул ей в рот, и она обмякла, невольно застонав от удовольствия.

   – Ты заставляешь меня поддаться греху, – прошептал он, задыхаясь. – Плоть не в силах противостоять твоим чарам. Но что будет, если нас застанут вместе?

   – Ты прав. – Она шагнула назад, торопливо поправляя платье. – Если нас застанут, тебе не сносить головы.

   Жан усмехнулся. Он явно собирался задать еще один вопрос, но тут торопливые шаги на лестнице заставили его промолчать. На террасе появился человек в грязной промокшей одежде и кожаном нагруднике, прижимавший к груди сложенный кусок пергамента; лицо его было усталым, но довольным. Сопровождающий его стражник улыбался во весь рот через густые усы.

   – В чем дело? – спросила Ирина, хмурясь.

   – Гонец от царя, моя госпожа, – пояснил стражник, пропуская визитера вперед.

   – Моя прекрасная госпожа, – начал тот, поклонившись, – твой царственный супруг послал меня, чтобы сообщить радостную весть...

   Бросив быстрый взгляд на Жана, Ирина заметила, как брови юноши изумленно взлетели вверх, но теперь ничего поделать было уже невозможно.

   – Говори, – бросила она, кусая губы.

   – Маркиз Бонифаций Монферратский, узурпатор Фессалоникийский, убит нашими доблестными воинами в горах под Фессалоникой, его отряды разбиты, а уцелевшие франки с позором бежали. Я ехал прямо оттуда и принес эту весть царю, застав его в пути, а потом он дал мне свежую лошадь и послал меня в Тырново...

   Ирина замерла, не веря собственным ушам. Совладав с собой, она спросила:

   – Что же намерен теперь делать царь Иоаннис?

   – Довершить начатое, конечно. На помощь маркизу уже спешит войско императора Анри, так что в ближайшие дни наш государь должен занять город, укрепиться и ждать осады.

   – Значит, он прислал тебя за подкреплением?

   – В Тырнове остались еще солдаты, да и отряды коменов...

   – Да, знаю. – Она сняла с пальца кольцо и протянула гонцу. – Ты найдешь моих братьев в четырех лье к востоку от города, в лагере. Скажи им то, что сообщил мне, и покажи это кольцо. Они соберут своих воинов и пойдут за тобой. Я сама поговорю с командующим городской стражи. К утру ополчение будет готово.

   Гонец поклонился, прижав руку к сердцу, и вышел, сопровождаемый стражником.

   Ирина повернулась к Жану; ее лицо, бледное и решительное, казалось выточенным из камня.

   – Ты – его жена?!

   – Вижу, ты больше удивлен этим, чем гибелью старого маркиза Бонифация... – Она подошла к юноше вплотную и с вызовом посмотрела в его темные глаза. – Для тебя это все меняет? Или нет?

   Он шагнул назад, но она быстро обняла его за талию и приникла к нему всем телом.

   – Прошу тебя... – На его лице отразилось смятение.

   – Тебе все еще нужна помощь, – прошептала она, – и теперь я знаю, как тебе помочь.

   На следующее утро из городских ворот выступили вооруженные отряды – полторы сотни конных воинов и вдвое больше пехотинцев под знаменами царя Калояна – Иоанна Прекрасного, как называли его придворные подхалимы. Ночной дождь превратил дорогу в холодную глинистую жижу, и потеки грязи уже запачкали доспехи и плащи воинов. Неподалеку от ворот выстроилась конница степняков – хмурые люди с обветренными лицами в легких латах, а иные просто в плотных куртках из кожи, искусные лучники и копейщики, присоединившиеся к армии Иоанниса в надежде на поживу.

   Отряды потянулись по дороге на юг, по которой в мирное время из Фессалоники в столицу ходили торговые караваны. Сумрачное утро понемногу светлело, окрепший ветер разогнал облака. Послышались шутки, смех, кто-то затянул песню, и ее подхватили два десятка голосов.