Текст книги "Рыцарь мертвого императора (СИ)"

Автор книги: Jeddy N.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

   – Я знаю, что ему нужно, – рявкнул Генрих, очевидно теряя терпение. За его спиной раздался шорох вытягиваемой из ножен стали: спутники графа, видимо, прекрасно знали характер своего господина и готовы были немедленно расправиться с тем, кто вызвал его гнев.

   Жан невольно отступил на полшага, споткнулся и едва не рухнул спиной на стол. Некоторые из рыцарей грубо засмеялись, но граф Генрих оставался серьезным.

   – Я прошу вас не беспокоить его, – тихо проговорил Жан.

   – Пошел прочь, – бросил Генрих, выхватывая меч.

   Жан в ужасе попятился, но отступать в маленькой келье было некуда. О чем он только думал, когда посмел встать на дороге рыцаря?

   – Анри... Не трогай его.

   Граф Бодуэн приподнялся на локте и перехватил руку брата. Тот повернулся и выронил меч.

   – Бодуэн! Как же тебя угораздило? Я говорил тебе... Мы с Сен-Полем искали тебя два дня! – Он присел на край постели. – Как ты? Сильно ранен?

   – Пустяки. Думаю, через пару дней буду в полном порядке.

   – Монахи могли бы послать весточку в Константинополь... Надеюсь, они вполне надежны?

   – Они спасли мне жизнь, Анри. Судя по рассказам этого юноши, даже дважды: сначала их рыцари помогли нашему отряду отбиться от греков, которые едва не прикончили всех нас, а потом, когда они привезли нас сюда, братья-монахи перевязали раненых и теперь выхаживают тех, кто выжил.

   – Хорошо. А теперь мы заберем тебя отсюда. Еще немного, и греки подтянут сюда основные силы. Нам нужно будет собрать людей и штурмовать город. Без тебя мне некому довериться, кроме разве что Сен-Поля да маршала Жоффруа. Прошу тебя, поедем...

   – Нет. – Жан сам не понял, как нашел в себе храбрости сказать это. – Сеньоры, при всем моем почтении к вам я не могу разрешить вам забрать его отсюда сейчас. Его высочество еще не оправился от ран, и путешествие с вами убьет его.

   – Что?! – медленно поднимаясь, прорычал граф Генрих. – Да как ты смеешь, щенок? Ренье, вышвырни его!

   – Стой, Анри! – Бодуэн нахмурился, прикусил губы и откинулся на подушки. – Мальчик прав. Я не готов ехать с вами сейчас. Завтра... может быть. Вы можете остаться здесь или вернуться в лагерь, как пожелаете. Я присоединюсь к вам, как только смогу.

   – Проклятье!

   – Похоже, он прав, – заметил пожилой рыцарь со сломанным носом, прислонившийся плечом к дверному косяку. – Мы останемся здесь, будем нести караул возле его постели, пока он не встанет.

   – В этом нет необходимости, – твердо заявил граф Бодуэн. – Я не хочу, чтобы меня беспокоили, Ренье. Монахи прекрасно заботятся обо мне, а большего не нужно. Я не ребенок, чтобы тратили свое время понапрасну.

   Генрих фыркнул, хотел что-то сказать, но передумал и, смерив на прощание яростным взглядом Жана, вышел; его спутники-рыцари, гремя доспехами, последовали за ним.

   – Быстро же они нашли меня, – устало вздохнул граф. – Анри тревожится обо мне, да и остальные тоже... Напрасно, мой час еще не настал.

   Жан уселся на табурет возле стола и вытер пот со лба.

   – Ваш брат... Я думал, он убьет меня. Видимо, он и вправду очень обеспокоен.

   – Я говорил ему, когда придет мой срок. – Синие глаза графа устремились в пустоту перед собой. – Тот день еще далек, и я встречу его не дрогнув.

   – Как вы можете это знать, ваша светлость? – робко спросил Жан.

   – Почти два года назад, в тот день, когда я выезжал из родного замка в поход, у городских ворот нам повстречалась нищая старуха... Она просила подать ей монетку, и Конон де Бетюн, ехавший слева от меня, бросил ей золотой. Я придержал коня, когда она согнулась, чтобы подобрать упавшие в грязь деньги. Потом, подняв голову, она пристально посмотрела на меня. Я наклонился и вложил в ее руку пару серебряных монет. "Я вижу твое сердце, – проскрипела она и улыбнулась, показав три оставшихся в проваленном рту зуба. – В нем тьма, она не уйдет, и тебе не сбежать от нее. Ты знаешь, о чем я говорю. Ты будешь богат, и будешь обманут. Я вижу корону на твоем челе, но тебе недолго носить ее." Мой конь шарахнулся от нее, но я удержал его и спросил: "Что ты хочешь сказать?" Старуха засмеялась, потом покачала седой патлатой головой и проговорила: "Запомни этот день, ибо ровно через два года в этот самый день ты обретешь великую славу, а через три года в этот самый день тебя настигнет рок, и корона падет с твоей головы.." – Изумленный больше, чем встревоженный, я попытался было расспросить ее подробнее, но она не стала меня слушать. Проковыляв вперед, она остановилась перед Кононом, воздела руку с золотой монетой и широко улыбнулась. "Тебя тоже ждет корона, но твоя власть будет дольше. Ты щедр на золото и на песни, и люди будут любить тебя." Мои рыцари, пересмеиваясь, принялись швырять старой ведьме монеты, уговаривая ее предсказать что-нибудь и им, но она уперла руки в бока и, не обращая внимания на деньги, падающие к ее ногам, выкрикнула: "Мои слова не для всех! Они как любовь, которую дарят лишь избранным. Я выбрала тебя, – она ткнула грязным пальцем в Конона, – ибо ты был добр к бедной женщине, и тебя, – она указала на меня, – ибо ты несчастен и мне жаль тебя." Рыцари стали шумно требовать, чтобы я разрешил им схватить ведьму и сжечь во славу Господа, но я запретил, потому что дело было на Пасху, и недостойно было запятнать себя убийством в святой день. Мы уехали, не оборачиваясь, и я вместе с Кононом посмеялся над "пророчествами", но слова старухи мне запомнились.

   Жан понял, что все это время сидел с открытым ртом, и поерзал на стуле.

   – Значит, ты... вы поверили ей, ваша светлость?

   Граф слегка улыбнулся ему.

   – Когда мы наедине, можешь не называть меня светлостью, я уже просил тебя. Да, я отчего-то поверил. Я прошел много испытаний, переплыл море, штурмовал города, бился с изменниками и терял друзей... и все же до сих пор жив. Ведь последнее мое приключение и впрямь могло стоить мне жизни, как и еще несколько до того. К тому же, особенно великой славы я еще не обрел. Анри считает, что все это вздор, но он вообще не склонен к размышлениям, а ведьмы и прочая чертовщина – задача для его меча, а не для веры.

   – Он совсем не такой, как вы.

   – У него было меньше хлопот в жизни. Он несдержан и отважен до безрассудства, но чересчур жесток. Если бы я не вмешался, он мог прикончить тебя или приказать своим рыцарям выволочь тебя вон.

   – Он не испугал меня. Посмей он сделать то, что вы сказали, братья выпотрошили бы и его, и его рыцарей, а их головы воткнули на пиках над воротами.

   Бодуэн тихо засмеялся.

   – А ты храбрец. Но подумай вот о чем: в нескольких лье отсюда стоит лагерем войско из десяти тысяч рыцарей. Много ли вас здесь? Сотня, не больше. Интересно, долго ли вы продержитесь, если разнесется весть о том, что голова графа Анри Фландрского вздернута над воротами вашей крепости? Они вышлют сюда тысячу воинов, которые без труда разделаются с твоими братьями и снесут Маргат до основания.

   Жан невольно признал его правоту. Он был раздосадован, сам не зная толком, почему. Анри Фландрский показался ему грубым солдатом, совершенно не достойным такого брата, как Бодуэн. Если бы этот мужлан был на месте графа Бодуэна, пожалуй, Жан не стал бы так возиться с ним.

   Он угрюмо поднялся и пошел в угол, куда запихнул таз с грязной водой и тряпьем.

   – Я должен унести это вниз, – сказал он графу, не оборачиваясь. – Вы можете отдохнуть, а я пока распоряжусь, чтобы кто-нибудь из братьев принес вам поесть. Надеюсь, вам понравится куриный бульон и печеные бобы со свининой? Мы живем просто, пиров не устраиваем, так что какое-то время вам придется довольствоваться непривычной вам едой.

   Граф улыбнулся, молча посмотрел на него, и Жан смутился от его взгляда. Этот человек повидал всякого, ему без сомнения приходилось и поголодать, так что вряд ли монастырская еда способна привести его в уныние. Сказанная Жаном грубость была не только не обидной, но и попросту нелепой.

   Он буркнул себе под нос торопливое извинение, впрочем, так, что граф все равно не мог бы его расслышать, и поспешно покинул комнату, толкнув ногой дверь и неловко таща перед собой тяжелый таз.

   Кормить графа отправился брат Клеос в сопровождении мастера Франсуа. Сидя у окна своей кельи у западной стены крепостного форта, Жан видел, как вскоре на второй этаж госпиталя поднялись трое рыцарей, одним из которых был граф Генрих, успевший сменить доспехи на легкую холщовую рубашку, щегольской колет и штаны из тонкой черной замши. Рыцари пробыли у раненого до самого вечера. Жан рассеянно листал пергаментные листочки псалтири, не в силах сосредоточиться на чтении. Ему казалось, что визит рыцарей потревожит графа Бодуэна и не пойдет ему на пользу. Пару раз он задремывал, просыпаясь, когда псалтирь падал из его рук.

   Солнце уже клонилось к западу, тени удлинились, и широкий двор крепости наполнился мягким золотым светом. В тихом воздухе пахло жасмином; неумолчно журчал ручей, струящийся из трубы в широкую каменную чашу. Жан увидел, как звонарь Готье вразвалку вышел из кухни, дожевывая краюшку свежевыпеченного хлеба, и неторопливо направился к колокольне. Вскоре медленные гулкие удары колокола поплыли над крепостью, созывая госпитальеров к вечерне.

   Жан молился без обыкновенного усердия, знакомые слова библейского текста казались ему бессмысленными. Мысли его были далеко. Он думал о странном синеглазом человеке, верящем в смерть по предсказанию выжившей из ума старой карги, о предопределении и судьбе. Никогда прежде он не представлял себе, каково это – знать наверняка день собственной смерти. Возможно, это знают осужденные преступники, но здесь совсем не то. В глазах графа была обреченность и твердость, странное сочетание, делающее его почти неземным существом, пугавшее Жана и одновременно приводящее его в восторженный трепет. Ему нестерпимо хотелось еще поговорить с раненым рыцарем, даже просто увидеться с ним...

   Хор запел "Benedictus", и Жан почувствовал, как к глазам подступают благоговейные слезы. Ему нравилось слушать переплетающиеся мужские голоса, эхом отражающиеся под высокими сводами собора. Он сам неплохо пел в детстве, но затем голос его огрубел, и даже приходский кантор отказался допустить его петь в церковном хоре. Музыка заставляла его сердце сладко сжиматься; он немного завидовал Бенедикту, который, при всей своей тупости и лени, обладал сильным басом и сейчас старательно выводил, подняв к небу глаза, "voca me cum benedictis", мощно выделяясь в общем хоре.

   После вечерни Жан быстро проглотил ужин, состоявший из тушеных овощей с жесткой бараниной, пирога с черешней и слабого эля, в малой трапезной с низким потолком, освещенной масляными лампами, затем поднялся в свою келью. Вечер быстро сменялся ночью – стемнело, в небе высыпали звезды, камни двора, прогретые за день весенним солнцем, теперь остывали. Жан надел чистую холщовую рубашку, шерстяное сюрко и штаны.

   Спустившись во двор, он заглянул к кастеляну, попросил выстирать грязную рясу, а затем направился прямо в больничный дом, поднялся по лестнице и толкнул дверь в комнату графа. Брат Клеос сидел у стола и читал при свете толстой сальной свечи. Заметив Жана, он поднялся, хрустнув суставами.

   – А, пришел меня подменить! Что ж, я рад, хотя здоровью его светлости уже ничто не угрожает. Он покушал и даже пытался встать...

   – Я чувствую себя действительно намного лучше, – подал голос граф. – Но если ты заменишь брата Клеоса, я не стану особенно возражать.

   – Что ж, я остаюсь.

   Старик вышел, его шаркающие шаги вскоре замерли внизу.

   – Не люблю старых святош, – сказал Бодуэн, с веселым интересом посмотрев на Жана. – А в мирской одежде ты выглядишь намного лучше, чем в рясе, де Крессиньи.

   – Прошу вас, зовите меня Жаном.

   – Сколько тебе лет, Жан?

   – Девятнадцать, ваша све...

   Граф внимательно разглядывал его.

   – Я скучал по твоему обществу, Жан. Мой брат за каких-нибудь пару часов привел меня в бешенство своим упорным желанием непременно увезти меня отсюда. Граф де Сен-Поль более разумен, но, к несчастью, командует не он. Впрочем, оба они были так назойливы, что у меня разболелась голова, и я счел за лучшее объявить, что устал и хочу спать. А твое общество успокаивает меня. Присядь же, наконец.

   Жан уселся у стола.

   – Итак, почему ты пришел? Ты хотел поговорить со мной?

   – Я... – Юноша растерялся, не зная, как начать разговор. – Мне хотелось побыть с вами, потому что я думал, что вы... Вы ранены, а ваши друзья могут, сами того не зная, причинить вам вред.

   – Ну, против Анри ты вряд ли сможешь что-то предпринять. Ты всего лишь мальчик, а он – безжалостный человек, готовый убить любого, кто посмеет ему перечить. – Он помолчал. – Ты очень удивил меня, Жан. Я никогда прежде не встречал такой беззащитной и отчаянной отваги, такой странной преданности незнакомому человеку и такой трогательной наивности... Я благодарен тебе, хотя и не знаю, чем могу выразить свою благодарность. Я не богат, все мои деньги я роздал на это паломничество – бедным рыцарям, венецианцам и тем, кому они были нужны...

   Жан почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо. Этот знатный вельможа готов был предложить ему денег, словно они что-то могли значить для послушника-иоаннита!

   – Я не нуждаюсь в благодарностях! – холодно сказал он. – Я сделал для вас то, что сделал бы для любого.

   – Отчего же ты не пошел к тем, кто лежит внизу? – иронически усмехнулся Бодуэн. – Многие из них нуждаются в помощи гораздо сильнее меня.

   Он был прав, но Жан не желал признавать этого.

   – Оттого, что мне интересен только ты! – рявкнул он, в ярости переходя на "ты" незаметно для себя самого. – С теми, кто внизу, справятся братья! Пусть Бенедикт ухаживает за солдатами, это отрезвит его грешную голову. Благодари бога, что этот увалень не взялся ходить за тобой, а то ты давно бы отдал концы. Он целыми днями думает только о женщинах да о деньгах, да как бы вырваться из крепости в мир...

   Бодуэн, во время этой тирады улыбавшийся все шире, наконец, засмеялся.

   – Чем же плохо думать о женщинах?

   – Это грех, и это отвратительно! – Жан рассвирепел и уже не мог остановиться. – Если приносишь обет, ты не можешь быть с женщинами и не должен заводить детей.

   – А тебе доводилось когда-нибудь быть с женщиной, Жан? Это совсем не так отвратительно, как ты утверждаешь. Или нет?

   – Откуда мне знать! – Жан передернул плечами. Его гнев угасал. Он ожидал, что граф будет смеяться над ним так же, как смеялся Бенедикт, но Бодуэн не смеялся. – Я не знаю. Я...

   – Успокойся. Я не хотел обидеть тебя. – Он серьезно посмотрел на Жана, и его глаза блеснули в свете свечи. – Ты так чист, что просто не верится. Возьми меня за руку, мне нравится чувствовать тепло твоих пальцев...

   Жан присел на край постели графа и слегка сжал его ладонь обеими руками. Некоторое время оба молчали. Синие глаза графа испытующе смотрели на юношу.

   – Я хотел сказать, – начал Жан, невольно крепче сжимая пальцы графа, – что я... видел однажды, как мой старший брат целовался с девушкой. Я... не уверен, что именно я почувствовал тогда. Наверное, мне было интересно, как это бывает.

   Бодуэн улыбнулся краешком губ, его зрачки расширились, отчего глаза стали почти черными и огромными, как у ребенка.

   – Хочешь, я научу тебя целоваться? – спросил он мягким шепотом, и его вторая рука накрыла ладони Жана.

   – Так, как целуются с девушками? – Непонятное чувство охватило Жана, он склонился ниже, охваченный незнакомым доселе возбуждением.

   – Может быть, даже лучше. Иди ко мне.

   Жан видел лицо графа совсем близко: твердую линию щеки, изгиб полуоткрытых губ. Он ощутил жар его дыхания на своем лице и нерешительно коснулся его губ своими. Граф подался ему навстречу, одной рукой обнял его за шею и властно притянул к себе, а в следующее мгновение язык его проник между зубами юноши в его рот. Жан затрепетал в странном волнении. Все его тело охватило горячее сладостное чувство, какого он никогда прежде не ведал. Он застонал, прижимаясь к груди графа, и обнял руками его плечи. Граф ласкал его язык своим, и это было невыразимо приятно. Наконец, Бодуэн оторвался от его губ и посмотрел ему в глаза.

   – Что ты об этом думаешь, Жан?

   Юноша, тяжело дыша, стиснул его плечи.

   – Я... О, боже.

   – Что ты чувствовал? Ответь мне. – Его глаза неотрывно смотрели на Жана, а руки гладили его грудь и плечи. – Тебе понравилось?

   – Я не знаю, что со мной происходит... Я хотел бы повторить это.

   – Ты просто чудо. – Бодуэн приподнялся, и Жан вновь прижался ртом к его губам. На этот раз граф позволил языку юноши проникнуть ему в рот. Они целовались еще несколько минут, и Жан ощутил давящее напряжение внизу живота. Граф взъерошил его волосы и отпустил от себя.

   – Продолжай, – попросил Жан, сжав его плечи.

   – Я знаю, чего тебе не хватает, – прошептал Бодуэн. Его щеки горели румянцем, сапфировые глаза лихорадочно блестели. – Ибо и мне не хватает того же. Сними сюрко, мой мальчик.

   Жан смущенно выполнил его просьбу, и Бодуэн помог ему избавиться от рубашки. Обнаженное тело юноши покрылось гусиной кожей.

   – Тебе никогда не говорили, что ты красив? – выдохнул граф, с восхищением глядя на него. – Но здесь холодно... Иди сюда, ляг рядом со мной. Я еще немного помогу тебе.

   Прикосновение пальцев графа было нежным и нетерпеливым. Жан лег возле него, позволив ему ласкать себя. Он задыхался, неловко пытаясь повторить то, что делал с ним Бодуэн.

   – Теперь осталось еще немного. – Руки графа гладили его живот, опускаясь все ниже, пока не коснулись пояса штанов.

   – Что ты делаешь? – смущенно и испуганно спросил Жан и тут же застонал, когда граф потянул вниз его штаны и коснулся его мужской плоти.

   – Тебе хорошо? – прошептал Бодуэн, глядя ему в глаза. Его пальцы скользнули вверх и вниз, потом вновь и вновь. Жан изогнулся всем телом, не в силах противостоять накатывающему сладостному чувству, и принялся страстно целовать губы графа. Тот застонал, взял его руку и положил на свой живот. Жан вздрогнул, ощутив твердость и длину его члена; теперь он был куда больше, чем накануне. Он попытался ответить графу на его ласки, но вскоре понял, что не владеет собственным телом: жаркие волны накатывали на него в такт движениям пальцев Бодуэна, он сходил с ума от ощущения близкого конца, и вдруг мир замер на пике небывалого, невероятного наслаждения, захлестнувшего его с головой. Он почувствовал, что странная влага изливается из него, и это было чудесно. Он поник, вздрагивая всем телом, и граф принялся целовать его лицо, шею и плечи.

   – О, ты просто ангел... – выдохнул он. – Я не должен был делать этого с тобой...

   – Нет. – Жан посмотрел на него с восхищением и нежностью. – То, что ты сделал, было лучшим в моей жизни. Я хотел бы, чтобы ты ощутил то же, что и я.

   Он припал к губам графа страстным поцелуем, а его пальцы заскользили по телу Бодуэна, прикрытому тонкой тканью рубашки, опускаясь все ниже. Граф стиснул его в объятиях, направляя его руку, и вдруг напрягшись, как струна, излился, коротко вскрикнув от восторга. Его тело содрогнулось и обмякло в объятиях Жана. Из его глаз медленно скатились две слезы, и юноша с тревогой посмотрел на него.

   – Что с тобой? Я сделал что-то не так? Тебе было больно?

   – Нет, что ты. – Бодуэн глубоко вздохнул и улыбнулся. – Я так счастлив, как только может быть счастлив человек. Вот уж не думал, что смогу когда-нибудь плакать от радости... Скажи, а ты... тебе не было... неприятно?

   Жан провел ладонью по его вздымающейся груди.

   – Я не знал, как это бывает. Мне действительно очень хотелось быть с тобой, и я не ведал, почему. Мне так не хватало тебя все время, пока я с тобой не виделся ...

   – Мне знакомо это чувство. – В голосе графа слышалась печаль. – Не позволяй ему взять над тобой верх, потому что оно способно причинить тебе огромную боль.

   – Оно прекрасно. Я все время думаю о тебе... – Он прижался к Бодуэну всем телом. – Когда ты очнулся, я боялся, что ты рассердишься на меня, что ты окажешься кем-то вроде твоего брата Анри – жестоким и беспощадным солдафоном... Я боялся, что ты прогонишь меня.

   Граф поймал его руку и поцеловал раскрытую ладонь. Юноша с изумлением посмотрел на него.

   – Я помню твои пальцы, – прошептал Бодуэн. – Ты держал меня за руку... кажется, во сне. Там была боль и тьма, я умирал, и единственным, что привязывало меня к жизни, была твоя рука. Потом она исчезла, и я звал Анри и своих людей – и только жаркое безмолвие было мне ответом. А когда я очнулся, то увидел тебя... Ты был так не похож на всех тех, кого я когда-либо знал. Твои руки такие нежные и ловкие, а душа чиста и невинна. Когда ты уходил, я гадал, увижу ли тебя снова, и клял себя, что не попросил тебя остаться со мной еще хоть ненадолго. Мне нравилось слушать твой голос, неважно, о чем бы ты ни говорил...

   – То, что мы сделали... – Жан запнулся, покраснел и прикусил губы, подбирая слова. – Я хотел бы заниматься этим с тобой снова и снова. Как мне сказать о том, что я чувствую? Я готов отдать все, что имею за одно только счастье быть рядом с тобой, касаться тебя, слышать твой голос, просто смотреть на тебя.

   Граф обнял его за плечи, заглянул в глаза.

   – Это зовется любовью. Ты... любишь меня, правда?

   У Жана перехватило дыхание.

   – Я люблю свою мать, отца, своих братьев, люблю Бога всем сердцем... но к тебе я чувствую совсем иную любовь. Она сжигает меня изнутри, и только с тобой я счастлив и спокоен. – Он сжал руку графа в горячем порыве. – Скажи мне, ведь это не грех? Я люблю тебя сильнее, чем всех людей и Господа.

   Бодуэн тяжело вздохнул.

   – Я не посмею обманывать тебя, мой ангел, – говорят, что такая любовь порочна. Церковь осуждает любовь между мужчинами, а самые ревностные святоши сажают на кол тех, кого зовут мужеложцами и нечестивыми скотами...

   – Но... – Глаза Жана распахнулись от недоверия и ужаса. – В чем же здесь грех? Мы не убийцы, не насильники, не воры. Разве любовь может быть злом? Чем мы мешаем людям – только тем, что дарим друг другу счастье?

   – Вот как ты заговорил, – рассмеялся Бодуэн, поцеловав его в лоб. – Подумать только, а совсем недавно ты готов был разорвать Бенедикта, который постоянно думает о женщинах!

   – Он глуп и порочен, он думает обо всех женщинах сразу, а не о какой-то одной! – запальчиво возразил Жан. – В этом нет любви, а только желание получить удовольствие плоти...

   – Ты понимаешь разницу. Если ему так неймется, он может просто приласкать сам себя, это меньшее из зол. Женщины способны доставить мужчине удовольствие, и это грехом не считается. Но мужчины, занимающиеся любовью друг с другом, – грязные чудовища, погрязшие в пороке.

   – Почему?

   – Я не хочу отвечать на твой вопрос, Жан. Так устроен мир, и никто не в силах изменить этого. Мне жаль, что я втянул тебя в такой грех.

   – Я не жалею ни о чем, – упрямо тряхнул головой юноша. Он обнял графа и коснулся губами его уха. – Ты подарил мне чудо, открыв плотское блаженство, о котором я не подозревал.

   – Есть столько возможностей дарить друг другу любовь... – отозвался Бодуэн, поглаживая его грудь.

   – Расскажи, как ты испытал это в первый раз, – прошептал Жан.

   Бодуэн улыбнулся.

   – Ну, мне было лет пятнадцать. Я был тогда совсем наивным мальчишкой, но уже воображал себя героем. Мы с отцом часто ездили в Шампань, где меня просватали за малышку Мари. Ее брат Тибо был еще ребенком, а старший сын графа Шампанского – красавчик Анри – уже считался настоящим рыцарем и готовился отправиться в Святую землю. Боже, как я ему завидовал! Но он не обращал на меня никакого внимания. Мне было одиноко, и от нечего делать я слонялся по замку, пытаясь сунуть нос в любые мало-мальски интересные дела. Тибо и Мари следовали за мной по пятам, как привязанные, нечего было и думать устроить при них какую-нибудь шалость, а играть в детские игры я не собирался. Однажды я ухитрился сбежать от их компании и спрятался на конюшне, чтобы, улучив момент, подрезать стремена у оседланной лошади Анри. По моему мнению, такой сюрприз должен был немного сбить с него спесь. Заметив, что Анри показался поблизости, я нырнул в большую охапку сена и притаился там, стараясь не издавать ни звука. Анри был не один. Он смеялся, и его смеху вторил девичий голос. Из своего укрытия я увидел его идущим об руку с красивой белокурой дамой лет восемнадцати, одетой в простое платье и белый чепец. Девушка была не из благородных – это я понял сразу. Анри обнимал ее стан жестом хозяина, иногда его рука словно невзначай соскальзывала ниже, и девушка смеялась, уворачиваясь. Он подвел даме гнедого и любезно подсадил ее в седло, а затем сел на своего белого жеребца и первым выехал во двор. Девушка, подобрав поводья, последовала за ним, и я расслышал перестук копыт по камням двора. Такого поворота событий я не ожидал, поэтому тоже вскочил в седло и последовал за Анри и его дамой, стараясь держаться незамеченным. Выехав из ворот замка, парочка направилась по дороге в Суассон. Дождавшись, пока они скрылись из виду, я поехал тем же путем. Клубы пыли из-под копыт коней какое-то время были мне отличным указателем, но потом всадники, как видно, свернули с дороги в луга. Я двинулся осторожнее, пока не услышал их голоса. Спешившись, я привязал жеребца у тропинки и пошел через перелесок, скрываясь за стволами дубов. Я обнаружил Анри и его даму в траве под высоким деревом. "Здесь нас никто не потревожит, Кларисса, – говорил Анри, и в его голосе явственно сквозило нетерпение. – Ну же, иди ко мне." – "Нет, сеньор Анри, дорога совсем рядом, нас обязательно кто-нибудь заметит! Вам же не нужны неприятности с его светлостью графом?" – "Отец ничего не узнает, – пообещал Анри. – Докажи скорее, что любишь меня." – "Неужели вы сомневаетесь?" Раздался тихий смех и возня, и я увидел, как они упали в траву. Кони паслись рядом со свободно висящими поводьями. Анри, обнаженный до пояса, пытался стянуть с плеч девушки платье, та с хохотом сопротивлялась. Потом они принялись целоваться, и я, забывшись, почти высунулся из своего укрытия. Оттолкнув от себя Анри, Кларисса тщетно попыталась подняться, но он повалил ее на землю и накрыл ее своим телом. "Анри, перестаньте, – сказала девушка с напускной строгостью. – Вы делаете мне больно..." – "Тогда сними платье!" Она засмеялась, отрицательно покачав головой, и тогда Анри, привстав, схватил ее обеими руками за корсаж и рывком разорвал платье до талии. Она взвизгнула, и моему взгляду открылась ее грудь. Потом он некоторое время гладил и целовал ее соски, а затем распустил пояс штанов, лег на девушку сверху и начал делать с ней что-то, чего я не мог понять. Она стонала под ним, царапая ногтями его спину. Их бедра быстро двигались, пока не попали в единый плавный ритм. "О да, Анри! – кричала Кларисса. – Еще, еще... Сильнее! Давай же... О, о!" Несколько минут я с ужасом наблюдал за этой сценой, чувствуя странное волнение, и вдруг понял, что моя рука непроизвольно тянется к низу живота. Еще немного – и я услышал сдавленный стон наслаждения: Анри кончил, выгнувшись всем телом и стиснув девушку в объятиях. Она забилась, запрокинула голову, изогнулась ему навстречу – и судороги сотрясли ее волнами жаркого восторга. "Анри..." – простонала она, задыхаясь. Он без сил скатился с нее, и я увидел его длинный, влажно блестящий член. "Боже, как хорошо!" – выдохнул он, засмеялся и тут увидел меня, стоящего в трех шагах у ствола дерева. Охнув, он поспешно натянул штаны. Кларисса, повернувшись, смотрела на меня расширенными глазами. Я попятился. "А ну стой, мерзавец, – потребовал Анри. – Говори, давно ты здесь ошиваешься?" – "Убей его! – закричала Кларисса. – Он может рассказать твоему отцу о том, что видел." – "Как много ты видел?" – грозно спросил Анри, берясь за меч. Я не испугался, только рассмеялся ему в лицо. "Только попробуй тронуть меня, – заявил я. – Я сын графа Фландрского и племянник короля, так что спрячь-ка свой меч подальше." – "Ладно. Поклянись, что будешь молчать о том, что видел. Чего ты хочешь за свое молчание? Оружие? Турнирные доспехи? Коня?" Предложения, что и говорить, были соблазнительными, но я уже знал, чего попросить. "Я хочу твою женщину, – твердо сказал я. – Все, что ты делал с ней только что, должен сделать и я." Кларисса посмотрела на меня с любопытством и засмеялась. Ее смех был оскорбителен. "Ах, вот как! – Анри шагнул вперед, потом презрительно скривил губы. – Да что ты знаешь об этом, щенок? Ты не сумеешь продержаться и минуты..." – "Посмотрим," – сказал я, подходя ближе и глядя на девушку сверху вниз. Усевшись на траву рядом с ней, я протянул руку и взял ее за грудь. Она невольно отодвинулась. "Будь полюбезнее, – приказал я. – Иначе я непременно расскажу сеньору графу о ваших шашнях." Она подалась мне навстречу. Какое-то время я изучал ее полную упругую грудь, удивляясь, как под моими пальцами ее соски быстро становятся твердыми и красными. Анри с усмешкой наблюдал за мной, и это злило меня и одновременно возбуждало еще больше. Между тем Кларисса обняла меня и стала гладить мой живот. Я распустил завязки штанов, и она стащила их с меня, а затем откинулась на спину, приподняла ноги и широко развела их в стороны. Впервые в жизни я увидел женское естество так близко. Я склонился над ней, и ее пьянящий запах ударил мне в нос. Я был полностью обнажен перед дамой, в иное время это повергло бы меня в шок, но сейчас я не ощущал ничего, кроме всепоглощающего горячего желания. Она нетерпеливо повела бедрами, и я опустился на нее, пытаясь понять, что делать дальше. Она направила меня своей рукой, и я понял, что настоящее блаженство еще впереди. Ее бедра резко взметнулись вверх, и я неожиданно для себя самого излился с мучительным стоном наслаждения. Все было кончено – слишком быстро. Тяжело дыша, я упал возле нее и закрыл глаза. Кларисса разочарованно вздохнула, натянула на грудь остатки платья и, встав, направилась к Анри. "Я же говорил, что ты не выдержишь долго, – насмешливо сказал Анри, возвышаясь надо мной. – Ты всего лишь мальчишка... Не становись больше на моей дороге! Сегодня я хотел посмотреть, как ты лишишься невинности, но в следующий раз я не стану с тобой церемониться!" Подсадив Клариссу на коня, он вскочил в седло и пришпорил своего жеребца. Почти тут же у него оборвалось стремя, и я злорадно рассмеялся, когда этот гордец едва не свалился на землю. От его проклятий могли бы покраснеть небеса. Я услышал смех Клариссы и почувствовал себя полностью отомщенным.