Текст книги "Монсеньор (СИ)"

Автор книги: Jeddy N.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

  Мы прошли в кабинет. Пока я подбрасывал в камин дрова, кардинал уселся за стол и начал перебирать письма, принесенные в его отсутствие. Одно он пробежал взглядом несколько раз, потом прикрыл глаза и со вздохом бережно положил пергамент перед собой.

  – Джованни, позови секретаря, который принес эти бумаги.

  Я вышел, чтобы выполнить его приказание, и оставался у дверей, пока монсеньор беседовал с секретарем и принимал посетителей: старого аббата, трех монахов-августинцев, человека в дорожной одежде, похожего на курьера, и ученого в мантии, который принес моему господину какую-то толстую книгу в переплете из черной кожи.

  Когда прием был окончен, стояла глубокая ночь. Кардинал вышел из кабинета, затворив за собой дверь, и направился в спальню. Он даже не посмотрел на меня, но я, верный своему долгу, пошел следом за ним. Весь дворец уже спал, кроме часовых, изредка попадавшихся нам в коридорах.

  У дверей спальни монсеньора мы расстались: он отправился готовиться ко сну, а я – в ту самую маленькую комнату, где когда-то все началось. Впрочем, расставание было недолгим: я не мог дождаться, пока челядь не покинула кардинальскую спальню. Едва погасли свечи в канделябре у его ложа, я тихо открыл дверь, прокрался через комнату и скользнул к нему в постель. Он рассеянно обнял меня и прошептал, касаясь губами моих волос:

  – Джованни, мой мальчик...

  – Сегодня холодная ночь, монсеньор.

  – Да, ты прав.

  – Я могу согреть вас. – Прижимаясь к нему, я начал поглаживать его плечи и грудь, но он оставался почти безучастным, и это меня встревожило. – Что случилось? Ченчо... что с тобой?

  – Прости. Наверное, это всего лишь усталость. – Он вздохнул, глядя во тьму поверх моей головы.

  – Не думаю. – Я провел пальцами по его щеке и с удивлением обнаружил, что она влажная. – Почему ты плачешь? Ты мог бы сказать мне...

  – О, все в порядке. Я получил письмо от моего друга из Константинополя. Он пишет про войну, про императора Бодуэна... Всегда радостно и немного грустно читать письма старых друзей, особенно если долго не видишься с ними.

  – Твой друг старый?

  – Не в прямом смысле. Ему тридцать три года.

  – Он хорош собой?

  Кардинал не ответил и рассмеялся, а потом проговорил:

  – Я не хочу твоей ревности, Джованни, так что позволь мне сохранить это при себе. Просто побудь со мной. Расскажи мне о Франческе.

  Какое-то время я обиженно молчал, а он неторопливо поглаживал меня по голове, как ребенка, и эта спокойная ласка позволила мне обрести уверенность.

  – Франческа хорошая девушка, – начал я. – Я подружился с ней уже давно, но ничего себе не позволял, кроме объятий и поцелуев.

  – Напрасно, – прошептал он. – Ты убедился, что если бы не жалел ее, она досталась бы тебе, а не другому. Ты был нерешителен, когда она готова была отдаться тебе, и слишком настойчив, когда было уже поздно. Теперь она долго не захочет возлечь с мужчиной.

  – Еще бы. Для наслаждений плоти у нее есть подруга.

  – Вот как? Эта белокурая красавица?

  – Да, Эвлалия.

  – Я заметил, как ее влечет к другим девушкам. Она ласкала Франческу почти как мужчина. Единственное, чего ей не хватает – орудия между ног. Мне было интересно, девственна она или нет...

  – Ее изнасиловал собственный брат, – сказал я. – Она говорит об этом так, словно это самое обычное дело.

  – К сожалению, такое случается довольно часто, и не только в бедных семьях. Когда я учился в Болонье, один из моих товарищей хвалился, что совокупляется со своими сестрами и младшим братом при каждом удобном случае.

   Мои глаза изумленно округлились.

   – Ты мало знаешь жизнь, Джованни, – печально усмехнулся кардинал. – Тебе нравится Франческа, но ты не можешь заполучить ее. Ты ненавидишь меня, но снова и снова возвращаешься ко мне... Пожалуй, я мог бы помочь тебе с Франческой.

   – Ты скажешь мне, как ее завоевать? Я не стану просить у тебя денег, и...

   – Здесь не нужны деньги, Джованни. Твое оружие – юность и красота, перед ним падет любая крепость. Нужны только стойкость, нежность и терпение, которых тебе не хватает. Когда ты оказываешься наедине с девушкой, научись сдерживать себя. Говори с ней, ласкай, но не заходи дальше дозволенных границ. Если искушение плоти одолеет тебя слишком сильно, простись с ней и приходи ко мне. Ты добьешься успеха, она сама предложит тебе себя, но для этого понадобится время. Что она значит для тебя?

   – Я готов жениться на ней, – без колебаний сказал я.

   – Жениться? – переспросил он с легким удивлением. – Надеюсь, ты хорошо обдумаешь этот шаг, потому что он станет для тебя жертвой большей, чем ты предполагаешь.

   – Почему?

   – Тебе придется посвятить ей свою жизнь.

  Я промолчал, гадая, не испытывает ли он меня этими словами, но он по-прежнему задумчиво перебирал мои волосы, глядя в ночь.

  – Ченчо...

  – Спи, мой мальчик. Я уже сказал тебе, как ты можешь получить то, чего добиваешься.

  Он вздохнул и закрыл глаза. Вскоре его пальцы замерли на моей голове, потом его рука соскользнула, и я тихонько поцеловал доверчиво раскрытую ладонь.

  Наутро я проснулся раньше монсеньора. Было еще совсем темно, я впотьмах нашарил свою одежду и пошел к двери своей комнаты, но заметил на полу у кресла, на котором была сложена одежда кардинала, белеющий сложенный пергамент. Почти машинально я поднял его и сунул за пазуху. У себя в комнате я зажег свечу и с любопытством развернул листок, исписанный неровным крупным почерком.

  "Дорогой Ченчо! – прочел я. – Наступила осень, и вот уже полгода, как мы не виделись. Я обещал писать чаще, но война оставляет слишком мало времени на сантименты. Твой план удался полностью, патриархом стал монсеньор Томмазо, благодаря небольшой услуге, которую он нам оказал. Его лояльность гарантирована, только бы его святейшество Лотарио не заупрямился и утвердил его избрание. Я состою в отряде графа Анри д"Эно, он хороший стратег и разбирается в военном деле гораздо лучше своего мрачного старшего брата, императора Бодуэна. Тот все еще хромает, но врагов чересчур много, и покоя ему не будет еще долго. Константинополь разорен и сожжен, повсюду бесчинствуют головорезы, называющие себя воинами Христа. Ты этого хотел, правда? За золото Византии заплачено дорогой ценой, и порой я задаю себе вопрос, стоит ли оно того. Венецианцы получили свои привилегии, рыцари – императора и богатства, а ты подготовил почву для будущего захвата всего христианского мира. Тебе все еще мало власти. Интересно, долго ли ты еще намерен делить ее с Лотарио? Или намерен угостить его святейшество отравленным вином, как его предшественника? Я хотел бы вернуться в Палермо, в те дни, когда ты был сицилийским епископом и исповедником короля, а я – глупым мальчишкой, смотревшим на тебя как на апостола. Ты апостол сатаны, Ченчо, твоя мантия залита кровью. С тех пор утекло много воды, но я не могу забыть. Я не хотел помнить. Новая страсть затмила на время память о твоих глазах, о твоем голосе, и все же совсем выбросить тебя из своей души я не в силах. Тот юный англичанин, что был со мной в Неаполе... Ты помнишь его? Ты посмеивался надо мной тогда, а его называл деревенским Аполлоном. Я взял его впервые в Палермо, прямо в той постели, где так же обладал тобой... Надеюсь, это заставит тебя хоть немного ревновать. Я не стану обещать, что вернусь, Ченчо. Возможно, меня убьют уже завтра, а может быть, я проживу тут до старости, разделяя золото и власть с врагами моей страны – французами. Кто знает? Завтра мы выступаем из Константинополя, чтобы преследовать бывшего правителя, вероломного негодяя и лицемерного труса, сбежавшего накануне с остатками своего войска. Знаешь, я никогда так много не убивал, как здесь. Я научился делать это быстро и безжалостно, как и ты, мой дорогой Ченчо. Теперь мы стоим друг друга. Вспомни обо мне, о нашей последней ночи в Неаполе... Ты думаешь, все еще может повториться? Прощай. Даниэле".

  Сложив пергамент, я застыл, пытаясь совладать с круговертью мыслей, порожденных этим посланием. Я чувствовал себя обманутым и совершенно несчастным. Возлюбленный Ченчо. Даниэле. Успешный и благородный красавец тридцати трех лет, причастный к тайнам монсеньора, называющий его по имени и признающийся в чувствах, на которые у меня – как я знал – не было никаких прав. Кто он? Рыцарь или аббат? Любит ли его кардинал Савелли так, как сам он до сих пор любит кардинала? Вероятно, любит, если сохранил его письмо...

  Неверными шагами я вернулся в спальню монсеньора и положил пергамент на то же место, где подобрал. Наказание за любопытство было слишком жестоким; я узнал то, о чем не следовало знать. Выпрямившись, я бросил взгляд на кардинала. Он еще спал; бледное лицо его даже во сне казалось печальным и усталым. Мог ли я позволить себе тревожить его покой своей ревностью? К тому же Даниэле был сейчас в далеком Константинополе, где смерть так же привычна, как восход и закат солнца, где люди и лошади задыхаются от дыма пожаров, где даже епископы одеваются как рыцари и носят мечи. Война есть война, и она не щадит никого. Шальная ли стрела, или кинжал из-за угла, или меч в поединке, или пика в бою... Даниэле не вернется, я был почти уверен в этом.

  Хуже всего было то, что отношение ко мне монсеньора было не более чем желанием плоти, а к Даниэле он, судя по всему, чувствовал нечто более глубокое, то, на что я никогда не смог бы претендовать. Когда он избивал меня, это заставляло нас обоих испытывать страсть, но в этом не было ничего от настоящей любви. А впрочем, какое значение это должно иметь для меня? Разве я не влюблен во Франческу? И все же, все же...

  Следующие несколько дней пролетели незаметно. По утрам монсеньор Савелли молился в часовне, я сопровождал его, а если выпадало не мое дежурство, я приходил просто потому, что хотел побыть в его присутствии и помолиться вместе с ним. Он благословлял меня; рука, ласкавшая меня в темноте спальни, ложилась на мою голову в жесте любви и прощения, и я был счастлив. После завтрака я отправлялся к Франческе, которая жила теперь вместе с Эвлалией, и настойчиво, но нежно пытался расположить ее к себе. По совету монсеньора я подарил ей маленькое жемчужное ожерелье, и она, кажется, была рада подарку. В тот день, когда Эвлалия ушла, я почти два часа целовал Франческу и ласкал ее грудь, и она позволяла мне все, кроме самого главного. Скользнув рукой ей под юбку, я нашел пальцами ее влажное лоно и тихонько поглаживал его, не осмеливаясь проникнуть дальше. Она вздрагивала, напрягая ноги; я отступил, когда она сказала, что не хочет, чтобы я продолжал, но по ее лицу было видно, что она готова сдаться.

  Я был возбужден и раздосадован, дойдя до предела и не получив желаемого. Отправившись к монсеньору, я долго ждал в приемной, болтая о пустяках с дежурившим у дверей кабинета Фабио. Выйдя к обеду, кардинал заметил меня; мы обменялись быстрыми взглядами.

  – Ваша лошадь оседлана, как вы приказывали, монсеньор, – сказал я. – Если вы пожелаете выехать, я готов сопровождать вас.

  Он кивнул.

  – Хорошо. Я еду в город. Фабио, ты свободен.

  После обеда он спустился во двор в кожаных штанах, толстой куртке и высоких сапогах – рыцарь, а не церковник, – и, взяв у меня поводья, легко вскочил в седло. Я последовал за ним. Мы мчались по улицам, пока не миновали район вилл и дворцов, где жила знать, и не очутились в кварталах бедноты. Узкие улочки здесь были темны и грязны, лошади ступали шагом, пробираясь мимо канав с нечистотами. Свернув в какой-то сумрачный дворик с палисадником, кардинал спешился и велел мне следовать за собой. Мы вошли в переулок, по обеим сторонам которого смыкались глухие стены, и тут он наконец повернулся ко мне.

  Я схватил его в объятия и притиснул к стене, жадно ища его губы своими. Он не сопротивлялся; я сунул руку ему в штаны и стал неистово ласкать его, тогда он сам помог мне, повернувшись ко мне спиной и сдернув штаны до колен. Я тут же овладел им, торопливо и грубо, не дав ему опомниться. Стащив с его плеч куртку и рубашку, я упивался живым теплом его кожи, пахнущей ладаном и воском. Его тело сотрясалось под мощными толчками, несколько раз он вскрикнул, и я впился зубами в его плечо. Его крики перешли в приглушенные стоны. Он опирался о стену, а я терзал его член и яростно всаживал в него свой собственный, пока не почувствовал, что сдаюсь. Наслаждение было внезапным и полным; содрогаясь, я кончил, навалившись на Ченчо всем своим весом, словно вдавливая его в стену. Мои пальцы судорожно сжимали его плоть, и через мгновение он тоже излился. Я лежал на нем, тяжело дыша; повернувшись ко мне вполоборота, он удовлетворенно поцеловал меня в рот.

  – Сколько усилий, сколько времени, – задыхаясь, прошептал он. – Джованни, ты настоящий жеребец... Едва я увидел тебя у дверей кабинета, то сразу понял, чего ты хочешь. Осторожнее, ты почти раздавил меня. Малютка Франческа снова тебя прогнала?

  – Она сводит меня с ума. – Я слегка ослабил натиск, он повернулся, и мы оказались лицом к лицу. – У меня такое ощущение, что она надо мной смеется. В то время как ей самой ничего не стоит сдерживаться, я почти умираю от желания – и всегда ухожу ни с чем.

  – Откуда ей знать, что мужчины устроены иначе, чем женщины, – усмехнулся кардинал. – Она не понимает, что играет с огнем. Дразнить мужчину опасно. Если бы на твоем месте был другой, она давно стала бы жертвой насилия.

  Я рассказал ему, как Франческа приняла мой подарок и как после этого позволяла мне ласкать ее.

  – Еще один шаг – и она твоя, – заключил он. – Ты почти добился цели, дорогой мой Джованни.

  В его голосе мне послышалась легкая печаль. Была ли то ревность? Или только сожаление о потере безраздельного обладания?

  – Я бы хотел увидеть, как ты сделаешь с ней это, – сказал он. – Пригласи ее в комнату, где ночуешь иногда сам, рядом с моей спальней.

  – Вы будете подглядывать в замочную скважину, монсеньор? – насмешливо поинтересовался я.

  – А ты предложишь мне улечься с вами в постель?

  – Ну, если представится такая возможность...

  Он засмеялся, запрокинув голову.

  – Я ценю твой юмор, Джованни, и не отказался бы от столь соблазнительного предложения.

  – Вам нравится Франческа?

  – Не до такой степени. Меня больше интересуешь ты. Впрочем, я мог бы попытаться...

  Я усмехнулся. Приведя в порядок одежду, мы вернулись во дворец. Уже опускались ранние предзимние сумерки, и снова начался дождь. У крыльца ждали посетители и монахи, пришедшие получить благословение кардинала Савелли, но они не узнали его в одежде зажиточного горожанина. Какая-то женщина с ребенком на руках окликнула его, полагая, что он паломник, решивший попасть во дворец без очереди, но он не оглянулся. Стоявший рядом с женщиной человек, одетый как крестьянин, выругался и бесцеремонно схватил монсеньора за руку. Я среагировал мгновенно: меч тут же вылетел из ножен и уперся в грудь наглеца.

  – Ого, да у нас охрана имеется! – протянул крестьянин, отступая. Его жена испуганно взвизгнула, когда я, нажимая на меч, заставил его вернуться на место. Он все еще ворчал, когда я легко взбежал по ступенькам вслед за уже вошедшим во дворец монсеньором.

  – Ты неплохо смотрелся с мечом против безоружного деревенщины, Джованни, – не оборачиваясь, бросил кардинал, шагая по коридору.

  – У меня не было намерения убить или ранить этого человека, но его поведение было угрожающим.

  – Я не заметил. Впрочем, надо отдать тебе должное; если мне действительно будет угрожать опасность, ты не будешь долго раздумывать.

  – Монсеньор...

  Он усмехнулся и прервал меня небрежным взмахом руки.

  – Тебе следовало бы уже знать, что те люди, которые по-настоящему мне угрожают, долго не живут, хотя твой меч тут вовсе ни при чем. Я надеюсь, что со временем ты поймешь, как отличать агнцев от волчищ.

  Переодевшись, он вышел из гардеробной вполне похожим на духовное лицо: алая шляпа и мантия, массивный золотой крест на цепи, украшенный драгоценностями – знаки кардинальского достоинства – не оставляли сомнений в принадлежности Ченчо Савелли к высшей иерархии святой Церкви.

  В сопровождении охранников и аббатов монсеньор спустился вниз к ожидающей толпе паломников, чтобы принять дары и дать благословение. Я наблюдал, как он спокойно разговаривает с крестьянином, только что грубо пытавшимся удержать его на ступенях. Тот почтительно кланялся, испрашивая благословения для себя и своей семьи, и кардинал с легкой улыбкой осенил его и женщину с младенцем на руках крестным знамением. Люди смотрели на монсеньора с благоговением и надеждой; неизменно приветливый и внимательный, он утешал вдову, ободрял калеку, давал денег и еды нищим, предлагал приют странникам. Его любили, считая святым и достойным человеком. Его слова принимали как подарок, его молитва была чудотворной. Я знал и его темную сторону, о которой не подозревали все эти люди, и все-таки я любил его. Любил больше, чем все, приходившие к нему за утешением и прощением, и боялся сознаться в этой любви не только ему, но и самому себе.

  Уговорить Франческу на свидание мне удалось только через несколько дней. Все это время я безуспешно преследовал ее, тщетно пытаясь получить хоть что-то кроме поцелуев. Она ускользала, смеясь, ее прелестную нежную шейку обвивало подаренное мной жемчужное ожерелье, и я не терял надежды. Наконец она сдалась; как-то я поймал ее возле кухни и, взяв за руки, прямо спросил, не хочет ли она поужинать у меня в комнате возле личных покоев монсеньора. Франческа смущенно ответила, что придет, если я обещаю хорошо вести себя и не делать ничего недозволенного. Разумеется, я обещал; она не пожалеет ни о чем, я буду во всем покорен ее желаниям и исполню все, что она задумает мне приказать. Со смехом она велела мне уйти и ждать ее в условленный час в моей комнате. Не удержавшись, я поцеловал ее на прощание и прижал к себе, чувствуя ее податливое тепло.

  В своей комнате я убрал разбросанное в беспорядке оружие, накрыл стол, зажег толстые свечи из ароматного розового воска и растопил камин. Чуть погодя явился монсеньор; заметив мои приготовления, он с улыбкой бросил в огонь комочек ладана и повернулся ко мне.

  – Полагаю, все это не ради меня, Джованни?

  – Вы угадали. Сегодня ко мне придет Франческа, и я намерен довести дело до конца.

  – Что ж, хорошо. – Он прошелся по комнате, постоял у окна и направился к дверям своей спальни. – Я сказал, что лягу сегодня пораньше, и просил меня не беспокоить. Если твое приглашение остается в силе, я к твоим услугам.

  Он не сделал попытки даже коснуться меня, и за это я был ему благодарен. Я знал, что он будет наблюдать за мной и Франческой и что мне достаточно одного слова, чтобы он пришел ко мне.

  Франческа пришла после вечерней молитвы, когда во дворце начали уже гасить огни. Ее шаги в коридоре я не мог бы спутать ни с чьими другими, и вышел ей навстречу. Она была чудо как хороша: нитка жемчуга на шее сияла на фоне ее смуглой кожи, заставляя еще ярче блестеть карие глаза; черные кудри обрамляли милое личико и каскадами падали на плечи. В простом сером платье она была прекраснее любой королевы в разноцветных шелках и парче. Я провел ее в комнату, усадил и спросил, как ей удалось ускользнуть от Эвлалии.

  – Она мне не хозяйка, – улыбнулась Франческа, взяв из вазы персик. – Мы вместе отдыхаем, играем, спим... – Она вздохнула. – Иногда с ней бывает тяжело говорить. Вот, к примеру, сегодня, когда она сказала, что я не должна верить тебе.

  – Почему?

  – Она говорит, что только она любит меня, а ты только притворяешься, чтобы получить удовольствие для своего тела.

  "Может быть, она не так уж не права", – внезапно подумал я и тут же устыдился.

  – Но ты же знаешь, что ты мне очень нравишься, – сказал я, потянувшись к ней. – Мне хочется быть ближе к тебе, это естественно, но не потому, что меня привлекает только твое тело. Иди ко мне.

  Она подошла ко мне, я обнял ее, слегка приподнял и усадил к себе на колени. Франческа изумленно вскрикнула, но ее ручка ласково обвила мою шею.

  – Какой ты сильный, Джованни. Ты похож на медведя.

  – Я более предсказуем, чем медведь, тебе не кажется? – пошутил я, осторожно прижимая ее к себе. Она рассмеялась, и я спросил. – Скажи, тебе нравится играть с Эвлалией?

  – Да, это бывает забавно.

  – Вот как? И как же вы играете?

  – Может быть, не стоит рассказывать тебе, это все глупости.

  – Нет, мне хотелось бы знать.

  – Ну... Мы раздеваемся и ложимся в постель, а потом представляем, что мы муж и жена. Обычно Эвлалия бывает моим мужем, но иногда случается наоборот.

  – А что ты больше любишь?

  Она отвернулась, накручивая на пальчик прядь моих волос.

  – Не скажу. Ты хочешь знать слишком много.

  – Вовсе нет. Вдруг ты оттолкнешь меня, если я попытаюсь поиграть с тобой как Эвлалия?

  – Джованни! – воскликнула она и покраснела. Я поймал ее за подбородок и стал целовать. Она не сопротивлялась, и когда я оторвался от ее губ, прошептала:

  – Ты мне нравишься, Джованни, и я буду с тобой откровенна. Иногда мне хочется испытать все по-настоящему, с настоящим мужчиной, но... я сомневаюсь, что мужчина действительно может быть ласковым со мной. Прости.

  – Ты не доверяешь мне? Ты сомневаешься в моей любви? Но Франческа, дорогая, могу ли я быть недостаточно ласков, если я уже не раз доказал тебе свои чувства?

  – Хорошо. Ты целуешь меня почти так же нежно, как Эвлалия, и я начинаю верить, что ты способен дать мне то, о чем я мечтаю... Ну, ладно. Я разрешаю тебе делать, что ты захочешь, пока не остановлю тебя. Начинай.

  Озадаченный ее словами, я стал осторожно поглаживать ее плечи, постепенно стягивая с них платье. Франческа смотрела на меня, рассеянно улыбаясь, пока я не осмелел настолько, что платье под моими пальцами сползло вниз, полностью обнажив ее округлые груди с маленькими кружочками сосков. К одному из этих бутончиков я тут же припал губами и начал ласкать его, чувствуя, как он твердеет под моим языком. По телу Франчески пробежал сладостный трепет, ее ручка легла на мою голову и зарылась пальцами в волосы. Я продолжал неторопливо изучать языком и губами ее грудь, пока она не откинулась назад с легким стоном.

  – Можно попросить тебя совсем снять платье? – прошептал я. Она смущенно передернула плечами, и я добавил. – Но ты ведь не стесняешься Эвлалии, правда? Мы договорились, что я постараюсь заменить тебе ее. Или ты уже готова меня остановить?

  Она мгновение помедлила, а потом сняла платье через голову, и я увидел все ее нагое тело, гибкое и нежное, как у ребенка. Какое-то время я восхищенно любовался ею, одновременно ощущая странную робость; мне стало казаться, что я не имею права покушаться на это очаровательное юное существо, на эту трогательную беззащитность. Касаясь губами ее кожи, такой теплой и бархатистой, я думал о том, как довести дело до конца, не вызвав ее упрека. Очень медленно я ласкал ее, не отваживаясь опускаться ниже живота, лишь изредка бросая восхищенные взгляды на скрытый темным пушком округлый холмик между ее ногами.

  – Мне не очень удобно, – пожаловалась она наконец.

  – Если хочешь, мы можем устроиться получше, – сказал я. Она кивнула и я, взяв ее на руки, перенес на свою кровать.

  – Ты не будешь возражать, если я сниму рубашку? – спросил я, и она улыбнулась.

  – Не буду. Я хочу ощущать тебя. – Она сама помогла мне раздеться, но штаны я все же снять не посмел. Франческа гладила мою грудь, а я целовал ее, скользя руками по ее груди и животу. Наконец, она не выдержала и, схватив мою ладонь, притянула ее к низу своего живота. Мои пальцы очутились между ее ног, во влажных складочках горячей плоти, и она застонала, раскрыв бедра мне навстречу. У меня перехватило дыхание, когда я начал очень осторожно ласкать ее, водя рукой вверх и вниз.

  – Джованни, – прошептала она, изгибаясь, – у тебя получается так чудесно...

  – Тебе нравится? – спросил я, не замедляя движений, а потом скользнул пальцами вниз, к маленькому устью тайной раковины. Франческа стиснула пальцами мои плечи, притягивая меня ближе к себе.

  – О, Джованни... Знаешь, если бы ты... Но нет. Ласкай меня еще!

  Я усмехнулся и бережно опустился на нее сверху, поддерживая себя руками. Некоторое время я лежал неподвижно, наслаждаясь ощущением ее податливого теплого тела, нетерпеливо вздрагивающего подо мной, потом стал жадно целовать ее в губы, разжигая в ней еще большее желание, пока она не потребовала, обвив ногами мою талию:

  – Сделай это, Джованни! Я хочу принадлежать тебе...

  Меня не нужно было долго упрашивать, потому что и сам я хотел того же. Я уже не мог больше сдерживать себя и почти тут же одним плавным толчком овладел ею. Ее вскрик слился с моим стоном, и я остановился, думая, что причинил ей боль, но она повела бедрами, выгнувшись мне навстречу, и велела мне продолжать. Я задвигался, стараясь найти ритм, который был бы ей приятен, и вскоре она уже двигалась вместе со мной. Ее дыхание стало быстрым и глубоким; я целовал ее, неотвратимо приближая миг блаженства, и вдруг она замерла, все ее тело напряглось как струна – и забилось подо мной в сладких судорогах. Я неутомимо продолжал вонзаться в нее, но она, покачав головой, попросила меня оставить ее. Возмущенный и расстроенный, я выполнил ее просьбу. Что на меня нашло? Почему я сам никак не мог кончить, хотя Франческа стала моей и благодаря моим стараниям дошла до самого конца? Я отвернулся и закрыл глаза, и тут ее маленькая ручка обхватила мой член. Я накрыл ее своей ладонью и показал, что нужно делать. Она быстро усвоила несложный урок, и ее пальчики заскользили по твердому стержню в настойчивой ласке. Запрокинув голову, я представил себе Ченчо, его руки, его сильные пальцы, умело доводящие меня до экстаза, его губы и язык, проникающий мне в рот...

  Все произошло почти мгновенно; охваченный волной блаженства, я излился, покорный ласкающей меня руке. Мои губы едва слышно прошептали имя... и Франческа замерла. Открыв глаза, я встретился с ней взглядом: в ее черных глазах были недоверие, удивление и ужас.

  – Джованни!

  – Да, любовь моя?

  – Мне показалось, ты сказал...

  – Я сказал, что люблю тебя, моя девочка. Ты просто чудо. Тебе понравилось?

  – О, да. Я никогда не думала, что может быть так хорошо... Я хочу сказать, с Эвлалией я испытывала что-то подобное, но немного иначе. Мне нравится чувствовать тебя внутри, и это... совсем не больно.

  – Я счастлив, что смог доставить тебе удовольствие. Ты останешься со мной до утра?

  – Если ты позволишь. Мы не помешаем монсеньору?

  – Он, вероятно, уже спит. Сегодня он рано отослал всех слуг и сказал, что хочет отдохнуть. – Я отвернулся, избегая смотреть ей в глаза и боясь, что она услышит ложь в моем голосе. Взгляд Ченчо из-за портьеры, закрывающей дверь в его спальню, буквально жег меня.

  Франческа встала и, налив в таз воды из кувшина, позвала меня умыться. Потом мы поели и выпили вина, и в ней снова проснулось желание. На этот раз я недолго ласкал ее, прежде чем она полностью отдалась мне; я всячески торопил себя, стремясь догнать ее бурно подступающее наслаждение, и все же она опередила меня, пусть совсем не намного. И снова образ Ченчо помог мне достичь блаженства; выгнувшись, я выплеснул семя в глубины тела Франчески, но в миг высшего сладострастия я видел перед собой лицо моего господина...

  Кляня себя за слабость, я обнимал ее и шептал ласковые слова, и она доверчиво прижималась ко мне, утомленная и счастливая, не догадываясь, кого на самом деле вспоминал я, даря ей свое охваченное страстью тело.

  Утро застало меня спящим рядом с Франческой. Открыв глаза, я вспомнил все, что случилось накануне, и невольно улыбнулся. Малютка Фиорина отныне была моей, и осознание победы кружило голову не хуже крепкого вина. Мне хотелось узнать, что думает обо всем этом монсеньор Савелли.

  Тихо встав и одевшись, я прокрался к двери в спальню кардинала и заглянул внутрь. Монсеньор, полуодетый, сидел на кровати, перебирая какие-то бумаги.

  – Джованни, – сказал он, подняв голову на звук моих шагов.

  Я подошел и поцеловал его руку. Он усмехнулся.

  – Ты был великолепен. Должно быть, эта девочка именно то, что тебе нужно.

  – Вы все видели, монсеньор?

  – От начала до конца. Что ты намерен делать с этим дальше?

  – Наверное, я должен на ней жениться, – неуверенно проговорил я, и он внимательно посмотрел на меня.

  – Наверное? Ты хочешь сказать, что не настолько любишь ее, чтобы связать с ней свою жизнь?

  Его рука легла на мое колено и рассеянно погладила его. Я накрыл ее своими пальцами и потянулся к нему.

  – Джованни, твоя будущая невеста может тебя увидеть...

  – Она спит. – Я наклонился и, толкнув его на постель, лег сверху, вытянувшись во весь рост и с наслаждением прижимаясь к нему грудью, животом и бедрами. – Монсеньор, я не могу полностью принадлежать ей. Моя преданность вам не позволяет мне отдаваться любви с Франческой.

  Такой двусмысленный вывод заставил его слегка улыбнуться. Я ощутил, как его плоть твердеет подо мной, и отыскал ее пальцами. Он застонал.

  – Для чего ты делаешь это? Женитьба на Франческе нисколько не помешала бы тебе служить у меня.

  – Может быть, я слишком назойлив? Или успел надоесть вам? Вы стремитесь от меня избавиться?

  – Ты же понимаешь, что это не так. Найти хорошего телохранителя очень сложно...

  – Дело не только в этом. – Я страстно поцеловал его, и его пальцы впились в мою спину.

  – Ты прав. Но ты получил, что хотел. Франческа теперь твоя, она лучшая девушка во дворце, если и не во всем Риме. На твоем месте любой наслаждался бы обладанием ею. Почему же ты пришел ко мне, оставив ее в одиночестве?

  Я почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. Чего он хочет? Чтобы я сам сказал ему о том, что заставляет меня снова и снова возвращаться к нему? Чтобы я рассказал ему о своих снах, в которых мы с ним безраздельно принадлежим друг другу?

  – Потому что... потому что... – мое дыхание прервалось, и он поцеловал меня.

  – Смелее, Джованни.

  – Я люблю тебя, Ченчо.

  Его рука погладила меня по голове, и я заплакал.

  – Мой бедный мальчик, – прошептал он. – Я и не предполагал, что для тебя это имеет такое значение... Но ведь ты говорил, что любишь Франческу?

  – Это другое... Я не могу объяснить. Когда я был с ней, я...

  – Ты не мог получить удовольствия? Но я видел, как ты дошел до самого конца.

  – Да, потому что думал в это время только о тебе.

  Он помолчал, испытующе глядя мне в глаза, потом тихо проговорил:

  – Возьми меня.

  Я выполнил его просьбу. Ритмично двигая бедрами, я неотрывно смотрел на его запрокинутое лицо и быстро ласкал его напряженную плоть рукой, пока не почувствовал, что он готов излиться. С его губ сорвался приглушенный стон, и мои пальцы увлажнились струями семени. Я вскрикнул и выгнулся, уже не владея собственным телом; судорога яростного наслаждения опустошила меня, заставив упасть без сил, уткнувшись лицом в грудь Ченчо. Он зарылся пальцами в мои волосы и потянул за них, принуждая поднять голову, а потом поцеловал меня в губы: знакомая благодарная ласка, чуть приправленная жестокостью.