Текст книги "Монсеньор (СИ)"

Автор книги: Jeddy N.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Монсеньор

  Время – беспощадный судья. Оно выносит свой приговор с ужасающей неизбежностью, заставляя в старости постигать истины, о которых не имеешь понятия, когда ты молод и полон надежд, но постигая их, понимаешь, что уже слишком поздно. Отчаяние и глухая боль в том дальнем уголке сердца, где еще живы старые воспоминания – вот и все, что остается от любви и веры, от счастья и слез, от страстей и верности. Когда-то я думал, что впереди – вечность, слава, дальние странствия и подвиги. Теперь мои глаза видят хуже, а руки стали слишком слабы, чтобы держать меч, и жизнь моя близится к концу. Мои внуки подрастают, я узнаю в них себя, каким был когда-то давным-давно, но я не хотел бы, чтобы они повторили мою судьбу.

  Каждый вечер я непременно молюсь перед сном и прошу у Бога милости для человека, который мертв уже почти двадцать лет. Может быть, это стало привычкой, потому что часто я произношу молитву бездумно, как бессмысленную магическую формулу. Но иногда, когда я оказываюсь в полной темноте в одиночестве, воспоминания поднимаются из глубин души, и я снова вижу его – человека, за которого я молюсь. Его лицо встает из мрака – то волевое и энергичное, то задумчивое и усталое, то гневное и отчаянное. Порой это неподвижное мертвое лицо лежащего в гробу старика... и когда я его вижу, горечь утраты сжимает сердце ледяными тисками. Я умер бы за него или убил его самого – если бы еще можно было все вернуть! Но возврата нет, он давно мертв, а моя смерть никому не нужна, я стар и немощен, и тот наивный юноша, которым я когда-то был, живет лишь в моей памяти. Бесцельно потраченные годы, сожженные надежды, загубленная душа... Впрочем, жизнь моя сложилась не так уж плохо, но я не могу забыть. Я закрываю глаза – и память снова ведет меня в тот первый вечер, когда только началась вся эта запутанная история...

  ...В тот вечер я лег в постель и задул свечу, но заснуть не мог. Мне вспоминался взгляд, брошенный на меня кардиналом Ченчо Савелли за ужином. Он говорил с легатом Каффа о таинстве причастия, но смотрел на меня, и в его глазах были любопытство и легкая насмешка. Я слышал каждое слово разговора: легат глухим и надменным голосом монотонно бормотал насчет ереси вальденсов, а монсеньор кардинал рассеянно кивал, буравя меня взглядом. Я знал, что не должен реагировать ни на что из происходящего, кроме того, что угрожает жизни кардинала, и сейчас мой господин был в полной безопасности, однако его пристальный взгляд странным образом беспокоил меня.

  После ужина гости разошлись по своим покоям, я дождался, пока кардинал отправился в свою опочивальню. Теперь им должны были заняться слуги, их дело – помочь ему умыться, переодеться и отойти ко сну, а мое дело, пожалуй, на сегодня было окончено. Охранять духовную особу – работа не из легких, но я пока справлялся, к тому же мой господин был еще не стар и далеко не беспомощен, как большинство церковников, добившихся высокого сана. Ему больше подошла бы одежда светского властителя, чем мантия кардинала. Уверен, он и меч держать умел, только никому этого не показывал; да и зачем? Поговаривали, что он знается с сатаной, и мне думалось, что это сущая правда: у него было полно ученых книг на латыни, и далеко не все они написаны апостолами и отцами церкви. Еще у него были разные диковинные вещи: черепа, толстые свечи из черного воска, странные запаянные сосуды из венецианского стекла и кристаллы, похожие на глыбы зеленого льда.

  Я слишком мало знал о кардинале Савелли, только то, что говорили о нем слуги и другие охранники. Мне повезло, что в двадцать лет я оказался в его личной гвардии, благодаря протекции моей тетки – любовницы управляющего. Судьба юного сироты тронула сердце не только добряка управляющего, но даже кардинала. Хорошо помню тот день, когда меня впервые представили монсеньору кардиналу. Оказавшись в его роскошном палаццо, я оробел, а встретившись с самим монсеньором Савелли, прямо-таки лишился дара речи. Я ожидал увидеть дряхлого старикашку в рясе, но статный человек, смотревший на меня внимательными черными глазами, оказался вполне крепким мужчиной лет сорока пяти с гладко выбритым лицом, правильные черты которого хранили мудрость и спокойствие. Смущение мое достигло предела, когда кардинал приказал мне подойти, потом спросил, умею ли я обращаться с оружием, и на мой утвердительный кивок попросил выбрать из стойки двуручный меч и показать пару движений. Я выполнил его просьбу, и он удовлетворенно кивнул: "Ты мне подходишь. Я беру тебя на службу, буду кормить и одевать, а также платить неплохое жалованье". Так я стал личным охранником монсеньора, одним из многочисленной кардинальской свиты.

  Кардинал Савелли не был жестоким человеком, как большинство знатных властителей, но у него имелись свои тайны, в которые я не был посвящен. Мне всегда хотелось знать, чем священники отличаются от обычных людей, кроме молитв и одежды. Мое воображение будоражила возможность их общения с Богом, полученная в обмен на обет безбрачия. Я не верил в безбрачие и втайне надеялся застать монсеньора с любовницей, тем более что при его внешности и манерах он, несомненно, должен был иметь успех у женщин.

   Я стал шпионить за кардиналом, даже когда я не был ему нужен, и однажды он поймал меня подслушивающим у дверей своей спальни. Ровным голосом он сказал, что вторая попытка проникнуть в его личную жизнь будет стоить мне либо места, либо жизни – в зависимости от того, насколько серьезной он сочтет мою вину. С тех пор мой интерес к его тайнам значительно поугас, но в моих глазах уважение к нему возросло: он говорил со мной так, что я понял – угрозы не были пустыми. Он внушал страх и почтение, и я видел, как прочие люди боятся его. А я научился держать язык за зубами и не проявлять лишнего любопытства – и вскоре завоевал его доверие.

   По его просьбе я вот уже неделю спал в небольшой комнате, смежной с его спальней, всегда держа под рукой оружие. Поначалу я думал, что в этом есть необходимость именно сейчас в связи с приездом множества высокородных гостей, среди которых наверняка нашлись бы недоброжелатели, осмелившиеся покуситься на жизнь второго после Папы церковного сановника Рима. Но постепенно мне стало ясно, что мое присутствие рядом с монсеньором Савелли просто успокаивало его. Что ж, решил я, не так уж плохо, что он доверяет мне до такой степени...

   Я лежал с закрытыми глазами, когда услышал тихий скрип открываемой двери в спальню кардинала. Приподнявшись на локте, я стал всматриваться в полумрак. В сером прямоугольнике дверного проема возникла черная фигура мужчины.

   – Джованни, – негромко позвал кардинал, ступив в мою комнату. – Ты не спишь?

   – Нет, монсеньор, – отозвался я.

   Он подошел ближе и сел на край моей кровати. Я непонимающе смотрел на него, гадая, что ему понадобилось от меня в этот поздний час. На нем была лишь длинная ночная рубашка из тонкого льна, белевшая во мраке.

   – Джованни, дитя мое...

   Он замолчал ненадолго. Я невольно улыбнулся, понимая, что в темноте он не сможет увидеть моей улыбки: я уже не дитя, и меня давно никто так не называл. Тем более странно было услышать это от моего господина, обычно обращавшегося ко мне коротко и сурово.

   – Что вам угодно, монсеньор?

   Он наклонился ближе ко мне, вглядываясь в мое лицо, и слегка толкнул, заставив упасть на постель. Меня охватила дрожь. Я попытался снова привстать, но он с силой схватил меня за запястья и удержал на месте, одновременно навалившись мне на грудь. Внезапно испугавшись, я хотел оттолкнуть его, но его руки оказались сильнее, чем я предполагал. Прижав меня к постели, кардинал неотрывно смотрел на меня. Его глаза блестели во тьме. Я напрягся. Не говоря ни слова, он вдруг лег на меня сверху, тесно прижимаясь к моему паху своим, и ощутив твердую выпуклость между его ног, я стал догадываться, чего именно он хотел от меня. В смущении и страхе я забился в его руках, но он все еще крепко сжимал мои запястья, не давая вырваться. Его лицо, скрытое тенями, было совсем рядом.

   – Нет... – пролепетал я севшим голосом, и он, коротко выдохнув, словно беззвучно засмеявшись, втолкнул свое колено между моих бедер, заставляя меня раздвинуть ноги, и, прижимаясь еще теснее, стал размеренно тереться о мои чресла низом своего живота. Его дыхание сбилось, став быстрым и глубоким. Я ощущал его через одежду, и его ритмичные движения разбудили во мне смесь чувств, первыми из которых были отвращение, жгучий стыд и испуг. Я рванулся в последний раз, но с тем же успехом я мог бы пытаться вырваться из железных кандалов. Тяжесть его сильного тела вскоре заставила меня оставить жалкие попытки к сопротивлению. Бог должен простить мне этот невольный грех, обреченно подумал я, ведь все это происходит помимо моей воли, я просто жертва похоти моего господина и ничего не могу поделать. Я расслабился и почти тут же с удивлением обнаружил, что кроме всего прочего испытываю и еще одно чувство. Стоило мне осознать это, как мое тело отозвалось резким, почти болезненным желанием, член отвердел, упираясь в пах кардинала. Почти бессознательно я застонал, откинув голову, мои стиснутые руки ослабли, – и вот уже я двигался вместе с ним, едва ли сознавая, что делаю. Мы оба молчали, сосредоточенно сопя, чувствуя напряжение друг друга и все ускоряя бешеный ритм движений. Никогда прежде я не испытывал ничего подобного, и в тот момент это казалось почти невозможным... Но мой господин был здесь, его руки стискивали мои запястья, и он доводил меня до неизбежного конца, нимало не заботясь о том, возможно это для меня или нет. Еще немного – и мое тело буквально взорвалось судорогой наслаждения. Кардинал кончил следом за мной, прикусив губы, чтобы сдержать яростный стон, и закрыв глаза. Его пальцы наконец выпустили меня. Тяжело дыша, он поднялся, глядя сверху вниз на мое подрагивающее тело, потом повернулся и пошел в свою спальню, так и не сказав ни единого слова.

   Свернувшись калачиком на постели, я смотрел ему вслед, проклиная себя и его. Что на меня нашло? Как могло случиться, что я не только испытал желание, но и удовлетворил его? Этого просто не могло быть, это просто сон... Чего бы я ни отдал, чтобы поскорее изгладить из памяти гадкий кошмар. Странное дело, в тот момент, когда кардинал лежал на мне сверху, это вовсе не казалось кошмаром, разве что поначалу... Я сжал кулаки, поклявшись себе, что нипочем не останусь на службе у этого чудовища. Утром я потребую выплатить мне жалованье, и ноги моей больше не будет в его дворце...

   Наутро я обнаружил себя скорчившимся на разбросанных простынях, резко пахнущих моим собственным семенем. Солнце еще не поднялось над горизонтом, лишь край неба окрасился алым и розовым. Прекрасно, значит, все еще спят, даже большинство прислуги, так что мое состояние не станет предметом широкого обсуждения. Поднявшись с постели, я отыскал чистую одежду, с отвращением скомкал и швырнул в угол ворох простыней и белья и тщательно вымылся в тазу, несмотря на то, что вода, принесенная еще накануне, была совершенно холодной.

   Я твердо решил, что как только останусь с кардиналом наедине, тут же выскажу ему все, что о нем думаю, и уйду, пусть даже не получу за службу ни гроша. К тому моменту, когда монсеньор Савелли вышел из своей спальни, я уже стоял у дверей, стараясь сохранять невозмутимый вид: говорить с ним в присутствии слуг было невозможно, так что надо было лишь оставаться рядом с ним, выжидая удобного момента.

   Момент все не представлялся. Как назло, после завтрака кардинал решил отправиться в папскую библиотеку, даже не взглянув в мою сторону, когда я спросил, не нужно ли мне сопровождать его.

   – Со мной поедет Риккардо, – ровным голосом сообщил он одному из сопровождающих его слуг. – Позови его, пускай прихватит с собой мой письменный прибор и не берет слишком много оружия. Сомневаюсь, что в Латеранском дворце мне будет грозить опасность.

   Он прошел мимо меня так, словно я был невидимкой.

   – Да, вот еще что. – Кардинал обернулся, его взгляд скользнул поверх моей головы. – Я вернусь вечером... а может быть, только завтра днем. Его святейшество собирался обсудить со мной кое-какие дела.

   Я подался вперед, но он отвернулся и быстро зашагал прочь, оставив меня задыхаться от бессильной ярости. Довольно скоро я осознал, что стою как дурак посреди столовой, мешая прислуге убирать со стола, и, едва сдерживая злость, направился в свою комнату. Из окна я видел, как кардинал Савелли садится в седло, а силач Риккардо поддерживает ему стремя. Впрочем, он мог бы этого и не делать: монсеньор был превосходным наездником, может быть даже получше самого Риккардо. Надо признаться, я невольно залюбовался его свободной посадкой в седле и гордым разворотом плеч. Внезапное напряжение внизу живота заставило меня резко отвернуться от окна и вновь рассердиться на себя. Я слышал, что порой мужчины используют молодых мальчиков и юношей как женщин, но со мной это не пройдет. Пусть монсеньор Савелли поищет себе другую шлюху! Злость заглушила желание, но не убила его окончательно. Что ж, я докажу, что я нормальный парень и не испытываю к своему хозяину ничего, кроме презрения.

   Выйдя из комнаты, я пошел длинным коридором, заглядывая по пути во все двери в надежде встретить одну из служанок, которая нравилась мне больше остальных. Ее звали Франческа, и она была еще совсем ребенком, не старше шестнадцати лет. Ее обязанностью было приносить в комнаты свежие цветы и устилать пол травами и камышом. Прислуга так и прозвала ее – Фиорина, "цветочек". Всегда веселая и оживленная, она казалась маленьким ангелочком, порхающим по мрачным дворцовым покоям, в своем простеньком платьице прекраснее вычурной золоченой резьбы и роскошных вышитых гобеленов. Прислушавшись, я различил юный голосок, поющий немудрящую песенку о птичке и кошке, мечтающей заполучить птичку на обед. Так беззаботно петь могла только Франческа. Я направился на звуки песенки и вскоре действительно обнаружил в одной из комнат Франческу, с большой корзиной полевых цветов в руках.

   – Джованни! – радостно воскликнула она, завидев меня в дверях. – Ты сегодня не при монсеньоре кардинале?

   – Сегодня у меня выходной, – кивнул я, подходя к ней. – Монсеньор кардинал отправился в гости к его святейшеству папе и, кажется, не нуждается в моих услугах.

   – Почему у тебя такой ехидный голос? – нахмурилась она, тряхнув темными кудряшками. – Разве тебе не нравится служба при дворе? Монсеньор заставлял тебя слишком много работать в последнее время, это правда, но он хороший человек и знает, что тебе надо отдохнуть.

   Внутренне усмехнувшись, я едва удержался от замечания, как "хороший человек" удовлетворяет свою похоть по ночам и как именно "работать" приходится его охранникам. Взяв у Франчески корзину, я поставил ее на пол и посмотрел в карие влажные глаза девушки.

   – У нас полно времени до вечера. Хочешь, я помогу тебе разнести цветы, а потом мы могли бы просто погулять в саду.

   – Это было бы замечательно! Помнишь, ты обещал смастерить мне дудочку из тростника?

   Я рассмеялся.

   – Я помню свое обещание и сдержу его, если ты согласишься заплатить.

   – Какой ты жадный! У меня совсем нет денег, так что придется тебе какое-то время подождать.

   – Я не хочу денег, мне хватило бы твоего поцелуя.

   – Какой ты смешной! – засмеялась Франческа. – Хорошо, если ты так хочешь... Но сперва ты должен будешь отдать мне дудочку!

   Я кивнул и попытался обнять ее за талию, но она ловко увернулась, подхватила свою корзину и закружилась по комнате. Пристроив в стоящей на столе вазе букет маргариток, она кокетливо посмотрела на меня через плечо и шаловливо поманила за собой.

   – Франческа, погоди! – Я догнал ее, отобрал корзину и пошел позади, как слуга.

   Мы быстро обошли все покои, заменив увядшие цветы на свежие, и скоро наша корзина опустела. Франческа, сияя, посмотрела на меня.

   – Даже не верится, сегодня моя работа закончилась так скоро! Тебе следовало бы не охранять монсеньора, а разносить по дворцу цветы. – Она засмеялась, но заметив мой хмурый вид, покачала головой. – Оружие портит твой характер, Джованни. Я просто пошутила. Идем в сад, ты обещал погулять со мной.

   Прихватив с кухни хлеба, сыра и холодного мяса, мы с Франческой направились в дворцовый сад. Время до вечера пролетело незаметно: Франческа плела венки из цветов, потом я мастерил для нее камышовую флейту, а она сидела рядышком, болтая почти без умолку. Когда я закончил работу и коротко посвистел в дудочку, она радостно захлопала в ладоши, как ребенок.

   – Какая прелесть! Всегда мечтала иметь такую. Какой ты ловкий, Джованни!

   – Теперь ты сможешь всех свести с ума свистом, – рассмеялся я, протягивая ей флейту. – Боюсь только, что монсеньор кардинал не очень-то любит такую музыку, но он скоро привыкнет.

   Франческа звонко рассмеялась и чмокнула меня в щеку.

   – А вот и твоя плата!

   Я обнял ее и притянул к себе.

   – Ну уж нет. Я столько трудился не для того, чтобы получить так мало!

   Она, оробев, вопросительно посмотрела мне в глаза.

   – Не понимаю. Чего же тебе еще?

   – Я сам тебе покажу.

   Наклонившись, я прижался губами к ее пухлым губкам и попытался поцеловать по-настоящему, но она сердито оттолкнула меня обеими руками.

   – Хватит! Ты с ума сошел?! Что это такое, во имя Мадонны?

   – Франческа... Прости, я не хотел тебя обидеть. Если ты позволишь, я сделаю так, что и тебе будет приятно, только доверься мне.

   – Нет!

   – Но я ведь так и не получил свою плату.

   – Если ты непременно должен совать свой язык мне в рот, то забирай свою дудочку и уходи. – Она съежилась, обхватив руками колени, и отвернулась от меня.

   – Ну ладно, – примирительно сказал я. – Между прочим, всем женщинам очень нравится целоваться.

   – Неужели? – недоверчиво хмыкнула Франческа, глядя на меня исподлобья.

   – Может быть, попробуем еще раз?

   Она передернула плечами, повернулась ко мне и зажмурилась. Я обнял ее как можно нежнее, слегка коснулся губами ее приоткрытых губ и так замер, согревая ее своим теплом. Она понемногу расслабилась, послушно ожидая продолжения, и тогда я осторожно проник языком между ее губ. Через мгновение она прижалась ко мне, отвечая на поцелуй. Я чувствовал через ткань платья ее маленькие груди, и это пробудило во мне настоящую бурю желаний. Почти не сознавая, что делаю, я стал прижимать девушку к себе, одновременно нетерпеливо пытаясь залезть ей под юбку. Мои пальцы уже коснулись ее обнаженной ножки... как вдруг резкая боль привела меня в чувство. Схватившись за щеку, я в недоумении посмотрел на Франческу, которая, вскочив на ноги, возмущенно поправляла платье.

   – Ах ты негодяй! – гневно воскликнула она, сверкая глазами. – Я никому не позволяю трогать меня так! Не думай, что мое доверие к тебе безгранично. Убирайся от меня, я не хочу больше тебя видеть!

   – Франческа, послушай...

   – Прекрати! – Она повернулась и поспешила прочь, а когда я попытался догнать и остановить ее, вырвалась из моих рук и побежала еще быстрее. – Не вздумай идти за мной, иначе пожалеешь!

   Я смотрел ей вслед, думая, что бы она могла мне сделать. Пожаловаться на меня кардиналу, чтобы он выгнал меня? Это был бы действительно лучший способ решить мою проблему, подумал я почти весело. Я с легкостью мог бы догнать Франческу и получить от нее абсолютно все, что хотел, и тогда ворота дворца навсегда бы для меня закрылись. Жаль, она успела убежать далеко, да и вряд ли я решился бы пойти на такую подлость по отношению к ней. Она действительно была невинной малышкой... А между тем я все еще испытывал определенные неудобства, и проблема требовала к себе внимания. Оглядевшись и удостоверившись, что поблизости никого нет, я быстро сдернул штаны и несколькими движениями руки достиг желанного облегчения.

   Надо же, Франческа оказалась упрямой девчонкой, да и я тоже хорош, если думал, что смогу переспать с ней за камышовую дудочку. Лицо до сих пор горело от ее пощечины, постоянно напоминая мне о собственной глупости. День для меня выдался просто ужасный; вечером, закрывшись в своей комнате, я чинил сбрую и с мрачным упорством точил кинжалы – до тех пор, пока лезвие совершенно не истончилось. Плеснув на лицо теплой воды из кувшина, я раньше обыкновенного лег спать, даже не спустившись в кухню, чтобы поужинать.

   Следующий день, можно сказать, по-настоящему начался для меня с приезда монсеньора Савелли. Почти до обеда я без дела слонялся по комнатам, делая вид, что проверяю, все ли в порядке, а на самом деле надеясь случайно столкнуться с Франческой. Один раз мне показалось, что в конце коридора мелькнула знакомая кудрявая головка, но, поспешив следом, я понял, что если Франческа и была там, то я ее уже не догоню. Время тянулось медленно, пока звон подков по мощеному двору не заставил меня выглянуть в окно. Кардинал уже спешился, бросил подбежавшему конюшему поводья и направился к входу во дворец. Риккардо, отряхивая с плаща пыль и путаясь в ножнах меча, едва поспевал за его размашистым шагом.

   Я вышел в холл, стараясь держаться с достоинством и в то же время так, чтобы привлечь к себе внимание монсеньора. Кардинал шел прямо, не глядя ни на кого, его лицо казалось напряженным и встревоженным. Казалось, он едва сдерживает потрясение, а может быть, и ярость. Я решил, что благоразумнее будет не тревожить его прямо сейчас, не зная точно, в каком он настроении.

   Поговорить с кардиналом не удалось ни в этот день, ни на следующий. Он не обращал на меня совершенно никакого внимания, разве что коротко распоряжался, чтобы я был рядом, подал ему что-нибудь или ушел. Он надолго заперся в своем кабинете, попросив никого не пускать к нему, и до самой ночи писал, а утром велел слугам отнести письма: два в Латеранский дворец, еще одно – на постоялый двор в торговом квартале, а последнее отправил с гонцом в Венецию.

   Прошло еще несколько дней, в течение которых монсеньор Савелли вел себя как обычно: выезжал в город по делам, наносил визиты священникам и римским аристократам, читал или смешивал порошки у себя в рабочем кабинете, молился и подавал милостыню. Я все никак не мог завести с ним разговор, а через какое-то время мне стало казаться, что то ночное происшествие действительно было только сном. Теперь, когда прошло столько времени, было уже трудно решиться высказать монсеньору кардиналу свое недовольство его распутством. Дни летели, и ничего подобного больше не происходило. Мало-помалу я стал успокаиваться в отношении кардинала; держался он со мной ровно, даже никогда не смотрел на меня пристально. Спал я спокойно, несмотря на то, что он настаивал, чтобы я ночевал в той самой комнате, смежной с его спальней. Первое время я с тревогой ждал его появления, держа на всякий случай наготове кинжал, чтобы защищать свою честь, но он ни разу не переступил порог моей комнаты, и я успокоился.

   К тому же кардинал платил мне неплохое жалованье, которое, собственно, и удерживало меня в его дворце. Постепенно я утвердился в мысли, что мне суждено служить монсеньору Савелли долго и преданно. Меня печалила моя опала у Франчески, и я начал приглядываться к другим служанкам, однако не мог выбрать среди них достойную заменить для меня мою маленькую Фиорину. Для большинства из них я был чересчур молод, и они лишь посмеивались надо мной. Впрочем, надежды когда-нибудь вернуть милость Франчески я не терял, думая, что очень скоро накоплю достаточно денег, чтобы не только ухаживать за ней, но и взять ее в жены.

   Как-то я проснулся среди ночи от странного сна. Во сне ко мне явился монсеньор Савелли, он сел на мою постель. Его глаза были темны, как бездна преисподней, и в них не было ничего, кроме мрака. Не говоря ни слова, он протянул ко мне руки, и я стал целовать его – глубоко, взасос, с дикой, первобытной страстью, а потом он ласкал меня – его руки гладили мое тело, спускаясь все ниже... Я излился, корчась в его объятиях, – и проснулся в жарком поту, задыхаясь. В моей душе царило совершенное смятение. Я увидел, что снова испачкал постель, и опять в этом был виноват тот же самый человек. Сон казался настолько реальным, что я был удивлен пробуждением; мне казалось, что все произошло на самом деле. Вскочив с кровати, я быстро прокрался к двери в спальню кардинала и прислушался: все было тихо, до меня не доносилось ни звука. Стараясь не шуметь, я осторожно приоткрыл дверь и с любопытством заглянул внутрь.

   Монсеньор спал на огромной кровати под пологом, я видел его лицо в падающем в окно лунном свете – безмятежное и спокойное, оно казалось сейчас гладким, как у юноши. Похоже, он действительно крепко спал, одна рука его лежала на груди, другая покоилась под головой. Я улыбнулся, с облегчением переведя дух. Впрочем, следовало бы убедиться, что он не притворяется спящим. Подойдя ближе, я некоторое время изучал его лицо и вслушивался в мерное глубокое дыхание, пока окончательно не успокоился. Тихонько выйдя из кардинальской спальни, я вернулся в свою комнату и вскоре смог снова уснуть, на этот раз до самого утра.

   С этого времени я стал порой ловить себя на том, что стремлюсь привлечь к себе внимание монсеньора: спешил подержать ему стремя во время поездок верхом, старался оказаться первым в карауле, неожиданно для себя самого прогуливался у его кабинета, когда была не моя смена. У кардинала Савелли было два личных телохранителя – Риккардо и я, но я считал себя проворнее и сообразительнее Риккардо, недоумевая, как вообще такого тупицу могли взять на службу к знатному вельможе. Не то чтобы я хотел остаться единственным телохранителем... но твердо намеревался доказать монсеньору, что моя молодость и энергичность – вполне достойная замена недюжинной силе, которой отличался Риккардо.

   Кардинал между тем был всецело поглощен политикой. Я для него был почти вещью, он обращал на меня не больше внимания, чем на прочих слуг. Из Константинополя, где французские рыцари уже без малого год воевали с греками, шли послания, часть из которых монсеньор отвозил папе, а часть оставлял у себя, перечитывая по нескольку раз. Часто он писал, закрывшись в своем кабинете, или принимал гостей – священников, рыцарей, купцов из Венеции, моряков и монахов, легатов и лавочников, воинов и астрологов. Я видел, как он уставал. Как-то раз он сказал прибывшему из Франции графу де Монфору, что хотел бы уехать хоть ненадолго в Неаполь, но не может позволить себе безделья даже на один день.

   Однажды вечером я караулил возле кабинета кардинала, не позволяя никому беспокоить его, хотя слуга уже дважды докладывал, что в приемной ждет курьер с письмом из Венеции. Время тянулось медленно, свечи на столе почти догорели, и я понял, что уже перевалило за полночь. Кардинал все еще не выходил, и это меня беспокоило. Велев слуге устроить венецианца на ночлег, я постучал в дверь кабинета монсеньора Савелли, но ответа не получил. Помедлив несколько мгновений, я толкнул дверь и вошел.

   Монсеньор спал, уронив голову на скрещенные на столе руки. Подойдя к нему, я осторожно сложил разбросанные в беспорядке свитки пергамента, закрыл чернильницу и убрал перья, потом пальцами начал одну за другой гасить свечи. Кардинал пошевелился и поднял голову, приоткрыл глаза и посмотрел прямо на меня. Моя рука замерла над огоньком последней свечи.

   – Джованни? – проговорил кардинал, словно не узнавая.

   – Вы заснули, монсеньор.

   – Кто тебе дал право входить в мой кабинет, Джованни?

   Я озадаченно смотрел на него и не отвечал.

   – Ты знаешь, что я не люблю, когда кто-то входит в мой кабинет, не так ли?

   – Да, монсеньор, – выдавил я.

   – Но ты не только вошел, но и трогал бумаги на моем столе. – Его голос был спокоен, и я не мог понять, разозлился он или нет. – Подойди сюда.

   Я подошел, выжидающе глядя на него. Он пристально смотрел мне в глаза, как будто задумавшись, затем взял со стола тонкий хлыст, которым обычно наказывал расшалившихся охотничьих собак, и стал вертеть его в руках.

   – Почему ты решился потревожить меня, Джованни? – мягко спросил он, изучая мое лицо. – Я хотел бы, чтобы ты никогда больше не заходил сюда без приглашения. Ты меня понимаешь?

   – Да, монсеньор, – пролепетал я едва слышно.

   Он коротко размахнулся и с силой ударил меня хлыстом. Резкая боль обожгла спину, на глазах выступили слезы; я невольно попятился.

   – Ты понимаешь меня, Джованни? – ледяным тоном спросил он, снова занося хлыст.

   – Монсеньор, я...

   Новый удар рассек мне кожу на плече. Неловко повернувшись, я налетел на стол и покачнулся.

   – Склони голову и обопрись руками о стол, – проговорил кардинал, по-прежнему не повышая голоса.

   Я замялся на мгновение, и хлыст вновь прошелся по моей спине. Почувствовав, как рубашка намокает от крови, я прикусил губы и выполнил приказ кардинала. Он поднялся из-за стола и принялся молча расхаживать по кабинету, а затем остановился у меня за спиной.

   – Ты должен научиться проявлять уважение, – сказал он. – Я хочу, чтобы человек, охраняющий меня, соблюдал определенные правила и никогда не проявлял нетерпения. – Он подошел ко мне вплотную, положил руку на мое плечо и прошептал, касаясь губами моего уха. – Ты будешь приходить и уходить, только когда я прикажу, Джованни.

   Я замер. Его прикосновение заставило меня содрогнуться, вцепившись руками в край стола.

   – Монсеньор...

   Он отступил на шаг, хлыст снова просвистел позади меня и обрушился на мою спину, на этот раз удар был сильнее предыдущих, и я тихо вскрикнул, запрокинув голову.

   – Я думаю, на сегодня достаточно, – спокойно сказал кардинал Савелли. – Надеюсь, ты усвоил урок, и больше такое не повторится.

   Я повернулся к нему, охваченный противоречивыми чувствами, не в силах произнести ни слова. Он окинул меня еще одним странным взглядом, глаза его казались совершенно черными и огромными на бледном лице – как тогда, во сне.

   – Ступай, Джованни, – проговорил он почти ласково. – Тебе нужно вымыться, переодеться и немного перекусить. А потом ложись спать, уже поздно. Завтра ты не понадобишься мне, я поеду в Веллетри вместе с Риккардо, так что можешь как следует отдохнуть. Спокойной ночи.

   Я неловко поклонился и попятился к двери. Уже в коридоре я в ужасе понял, что мой вставший член готов буквально разорвать ткань штанов; возможно, именно поэтому кардинал так странно меня разглядывал. Спину и плечо жгло огнем, а я вспоминал каждый удар, прикосновение его пальцев к моему плечу и голос, шепчущий в мое ухо: "Ты будешь приходить и уходить, когда я прикажу..." Прикажи мне, подумал я, о да, только прикажи... Тяжело опершись о стену, я запустил руку в штаны, и через мгновение все было кончено. Содрогаясь, я заставил себя выпрямиться и успокоить дыхание и нетвердым шагом побрел в свою комнату.