Текст книги "Монсеньор (СИ)"

Автор книги: Jeddy N.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

  Епископ остановился на мгновение, и Эвлалия, взяв в ладони лицо Франчески, быстро воскликнула:

  – Подайся ему навстречу, милая! Позволь ему продолжать!

  Тело Франчески вскинулось, ее бедра взлетели вверх, и тут же епископ одним мощным толчком вновь прижал их книзу, вдавливаясь в хрупкое тело, извивающееся под ним. Они закричали одновременно: Франческа – от боли, епископ – от наслаждения. Он двигался, уже почти не обращая внимания на рыдающую девушку. Наконец он замер и судорожно выгнулся – раз, другой, третий, – и обессилено скатился с Франчески. Эвлалия молча вытерла следы крови и семени с его увядающего органа, затем вернулась к плачущей Франческе.

  – Ничего, – ласково проговорила она, гладя безутешную девушку по голове и укачивая, как ребенка. – Это пройдет, моя дорогая. Всегда в первый раз бывает так больно, а потом ты поймешь, что может быть и очень хорошо. Ты будешь делать это с кем-нибудь еще, кто будет нежен с тобой, как ты того заслуживаешь. Если не захочешь заниматься этим с мужчинами, приходи ко мне, я всегда смогу тебя приласкать, чтобы тебе было приятно...

  Я отпрянул от отверстия в стене, тяжело дыша, совсем позабыв от охватившей меня безумной ярости, где я нахожусь. Мне хотелось немедленно ворваться в гостиную и задушить похотливого епископа, пусть даже на глазах у Франчески и Эвлалии, за то, что он только что сделал.

  Движимый ненавистью, я сделал шаг и наткнулся на кардинала Савелли.

  – Ты все видел, Джованни, – проговорил он, не давая мне двинуться. – Это было неизбежно.

  – Позволь мне убить его, – прорычал я, и он улыбнулся.

  – Мне нравится, когда ты называешь меня на "ты".

  – Пусти меня!

  Он притиснул меня к стене, почти касаясь губами моих губ. Я ощущал его быстрое дыхание на своем лице. Он был совершенно трезв, и это напугало меня и разъярило еще больше.

  – Ты дурак, Джованни. Самец, ослепленный любовью. Или, лучше сказать, похотью? Если тебе дорога эта девочка, ты получишь ее. Я обещаю, что она будет счастлива отдаться тебе и даже благодарна, что ты не станешь причиной ее мучений...

  – Ченчо...

  Его имя слетело с моих губ непроизвольно, словно прорвав какую-то незримую стену, разделяющую нас. Я никогда не называл его по имени и теперь с трепетом ждал, как он это воспримет.

  Схватив за плечи, он рванул меня к себе и впился в мой рот поцелуем. Я попытался вырваться, но уже через миг целовал его, задыхаясь от захлестнувшего меня болезненно-яростного желания. Наконец он оттолкнул меня. Мы молча смотрели друг на друга; я знал, что он хочет продолжения, и едва сдерживался, чтобы не сказать ему, как я сам хочу его. Вместо этого я произнес:

  – Дай мне возможность убить его.

  – Он уже мертв, – прошептал он, и я опустил глаза. Кардинал взял мои руки в свои и продолжал. – Думаешь, я позволил бы ему удовлетворять свои грязные инстинкты в своем доме, если бы не был уверен, что он не останется в живых?

  – Ты... отравил его? – спросил я, цепенея от ужаса.

  – Медленный яд, без цвета, без запаха и вкуса... Этот человек мертв и сам не подозревает об этом. Завтра он поедет в папский дворец, и на коллегии кардиналов ему станет плохо. Все будет выглядеть так, будто с ним случился удар.

  – Такая смерть, как я слышал, выдает причину. Труп распухнет, посинеет, люди начнут искать отравителя и, конечно, заподозрят тебя, потому что он был накануне у тебя в гостях...

  Он улыбнулся.

  – Если бы я был так глуп, чтобы воспользоваться обычным мышьяком, он умер бы прямо здесь, или его мучения ясно указали бы, где искать убийцу. Нет, мой милый Джованни. Тот яд, который был в его бокале, невозможно будет определить даже после того, как епископ Барди будет отпет и готов к погребению.

  – Так вот зачем ты пригласил его в гости!

  – А ты полагал, что я хотел только развлечь его?

  – Но почему ты принес ему в жертву Франческу?

  Он влепил мне пощечину.

  – Не смей больше надоедать мне с этим. С девушками не случилось ничего страшного.

  – Поклянись мне.

  – Я никогда не клянусь, – холодно проговорил он. – Барди сорвал цветок невинности твоей маленькой Франчески, но в остальном все будет в порядке. Донате даже понравилось, знаешь ли...

  – Ты подлец.

  – Неужели? Не ожидал от тебя такое услышать. Но в любом случае, ты не сказал обо мне ничего нового.

  Я ударил его кулаком в грудь и размахнулся, чтобы нанести удар в лицо, но он перехватил мою руку и отшвырнул меня с неожиданной силой. Налетев на край стола, я зашипел от боли в бедре, и тогда кардинал бросился на меня. Он повалил меня на пол, прижав мои руки к холодному камню, и не давал мне даже пошевелиться, пока я тщетно пытался вырваться. Я извивался, яростно и безмолвно глядя ему в глаза, внушая себе, что я ненавижу его, ненавижу... но мое тело жаждало его близости. Он сидел на моих бедрах, и каждое мое движение заставляло его ощущать твердость моей восставшей плоти через ткань штанов. Сам того не сознавая, я стал ритмично тереться о его пах, получая невероятное удовольствие от его ответных движений.

  – Пусти меня, – прохрипел я и, изловчившись, вывернулся из цепкого захвата его рук. От неожиданности он не удержал равновесия и упал на меня сверху; мы покатились по полу, продолжая бороться.

  Он начал срывать с меня камзол и рубашку, я услышал, как треснула ткань у ворота. Его ногти царапнули мою шею, и эта мгновенная легкая боль заставила меня застонать от нескрываемого более вожделения. Схватив обеими руками его голову, я притянул его к себе и начал целовать – грубо и страстно, глубоко проникая языком в его рот. Его тело еще сопротивлялось, но уже слабее, теперь я был его властелином, а он – моим послушным рабом, игрушкой, покорной моим рукам и губам.

  Его пальцы забрались мне под рубашку и гладили мою грудь, задерживаясь на сосках. Я торопливо принялся раздевать его, на ощупь ища завязки камзола и ослабляя пояс штанов. Моя рука скользнула ниже, сомкнувшись на его нетерпеливо напрягшемся члене. Он вздрогнул и застонал, впившись ногтями мне в грудь.

  – Что ты скажешь теперь? – задыхаясь, спросил я, слегка сжимая пальцы.

  – Джованни... О, да... Я подлец и убийца. Отомсти мне...

  Зарычав, я перевернул его лицом вниз и вздернул на четвереньки, а затем, лишь одним плевком облегчив себе задачу, овладел им сзади. Он чувственно вскрикнул, и его мышцы стиснули меня тугим кольцом. Порывисто двигая бедрами, я видел, как он ласкает сам себя, содрогаясь под моим натиском. Жар его тела, не мускулистого, но довольно гибкого и сильного, приводил меня в неистовство. Все это казалось каким-то лихорадочным безумием; охваченный страстью, я пронзал его упорными яростными толчками, пока не почувствовал близость конца. Он опередил меня: выгнувшись, его тело затрепетало, и я ощутил, как он сжимает меня в себе пульсирующими спазмами. Я вскрикнул, не в силах больше сдерживаться. Экстаз был долгим и мощным, подобным падению в сияющую бездну; мир разлетелся на мириады осколков, я беспомощно растворялся в невероятном, бесконечном наслаждении, полностью утратив представление о реальности.

  Опустившись рядом с кардиналом, я обнял его за плечи, задыхаясь от мучительного восторга. Мое сердце колотилось так, что готово было выскочить из груди. Он быстро коснулся губами моего вспотевшего лба и проговорил:

  – Ты умеешь мстить, Джованни.

  Наши пальцы переплелись, и я поцеловал его руку.

  – Монсеньор...

  Он усмехнулся, потом встал и поправил одежду.

  – Пойдем. Здесь холодно.

  Я тоже поднялся, только теперь осознав, что все произошло прямо на холодном каменном полу, едва прикрытом сухим камышом. Меня охватила запоздалая дрожь.

  Он вышел из комнаты, даже не оглянувшись. Я последовал за ним, прихватив со стола свечу. Мы шли по безлюдному коридору, то ныряя в густые тени, то скользя по дорожкам лунного света. Он молчал, и я, шагая следом, гадал, о чем он думает. Кардинал Савелли, мой господин. Монсеньор. Ченчо... В моей душе царило смятение, не отравленное больше ненавистью и презрением к себе самому: я осознал, что никогда еще в своей жизни не нуждался так ни в одном человеке. Мне хотелось быть с ним рядом, что бы ему ни вздумалось со мной делать. Наверное, я позволил бы ему даже избить меня до полусмерти – и это только невероятно обострило бы мое желание...

  У дверей своей спальни кардинал повернулся ко мне.

  – Входи, я должен еще кое-что сказать тебе.

  Я готов был не только войти, но и остаться с ним до утра; он пропустил меня вперед и затворил дверь, а затем прошел к столу и, открыв небольшую окованную железом шкатулку, вынул оттуда флакончик, искусно выточенный из цельного прозрачного кристалла.

  – Утром ты должен будешь найти Донату, Эвлалию и Франческу и дать им выпить по капле настойки из этого флакона.

  Я отпрянул в испуге.

  – Что это? Снова яд?

  – Совсем наоборот. Это противоядие от того, чем я угостил епископа Барди.

  – Монсеньор... Но ты... но вы говорили, что девушки в безопасности!

  – Верно. С ними все будет в полном порядке, если ты сделаешь так, как я сказал.

  – Но...

  – Я не вполне уверен, как действует яд на жидкости тела. Епископ был уже отравлен, когда...

  Я бессильно скрипнул зубами.

  – Что случится, если девушки не примут противоядие?

  Он пожал плечами.

  – Скорее всего, ничего страшного.

  – Скорее всего?

  – Ну, может быть, слабость, недомогание, тошнота... но не более.

  – Если бы было так, вы не дали бы мне это. – Я встряхнул флакончик.

  Он посмотрел на меня и мягко проговорил:

  – Я знаю, как дорога тебе Франческа. Думаешь, если бы я был таким негодяем, то меня заботила бы ее судьба? Почему я должен беспокоиться о ней, если мне нужен только ты? Я позволил бы ей умереть, а может быть, намеренно отправил ее на тот свет заодно с Барди... и ты никогда не узнал бы, что стало причиной ее смерти.

  Я завороженно смотрел в его черные глаза, холодея от ужаса. Он говорил правду. Я видел его ревность, его темный гнев, его сомнения и страсть. Спасая Франческу, он терял меня. Без слов я спрятал флакончик за пазуху, избегая смотреть ему в глаза, но он взял меня за подбородок и заставил поднять голову.

  – Я знаю, о чем ты думаешь.

  – Зачем вы мучаете меня? – прошептал я с горечью. – Почему вы меня выбрали?

  – Не задавай бессмысленных вопросов. Какой ответ ты надеешься услышать?

  Некоторое время он вопросительно смотрел на меня, затем отвернулся и пошел к своей кровати под пологом, стоявшей в дальнем конце комнаты.

  – Я должен остаться здесь? – спросил я, когда он начал раздеваться.

  – Ты ничего не должен, Джованни. На сегодня твоя служба окончена. Уйти или остаться – выбор за тобой.

  Он лег в постель, и я, сняв оружие и одежду, скользнул к нему под покрывало. Его улыбка была мимолетной, но я понял, что он вновь одержал надо мной победу. Мое тело горячо отзывалось на его близость, и – какого черта! – я быстро позабыл о Франческе и о грозящей ей опасности.

  – Мой долг – заботиться о вашей безопасности, монсеньор, – сказал я, коснувшись губами его уха. – Наверное, это самый лучший способ выполнить его.

  – Ты прав, – отозвался он, обнимая меня за шею и зарываясь пальцами в волосы.

  Через мгновение наши губы слились в поцелуе. Потом он резко схватил меня за волосы и с силой отогнул мою голову назад, одновременно левой рукой до боли вцепившись мне в грудь. Его грубый напор всколыхнул во мне такое жаркое желание, что я застонал и выгнулся, потянув его на себя. Придавленный его тяжестью, я стал гладить его спину и бедра, а затем оплел ногами его поясницу, чувствуя, как он упирается в низ моего живота своим горячим и твердым членом.

  – Ты не слишком-то почтительно себя ведешь, – прохрипел он мне в ухо, прижимая мою голову к постели, и его ногти впились в мою кожу. – Сегодня ты посмел обвинять меня и даже назвал подлецом...

  – Монсеньор, я...

  – Заткнись. Не думаешь ли ты, что можешь остаться безнаказанным за такую дерзость?

  – В вашей воле наказать меня, монсеньор.

  Он еще сильнее рванул книзу мои волосы, склонился и укусил меня за нижнюю губу, а потом с яростным стоном проник языком мне в рот. Он прижимался к моим губам с такой силой, что я ощутил вкус крови. Мои бедра непроизвольно вскинулись вверх, и когда он оторвался от меня, я прошептал, задыхаясь:

  – Ченчо... О, Ченчо... Возьми меня...

  Он приподнялся, потянулся к столику возле ложа, взял маленький глиняный сосуд и, открыв его, вылил себе на ладонь немного маслянистой густой жидкости.

  – Это церковный елей? – спросил я, вдохнув мягкий, терпкий аромат.

  – Нет, просто кедровое масло. Ну же, Джованни...

  Я подался ему навстречу, когда он раздвинул мои ягодицы и замер, упершись туда головкой члена, словно не решаясь двинуться дальше. Я был готов к боли, но не ожидал, что она будет такой сильной. Закусив губы, я почувствовал, как что-то во мне растягивается и будто разрывается, и Ченчо проникает туда с уверенной осторожностью.

  – О, дьявол...

  – Постарайся расслабиться, – прошептал он. Я последовал его совету, стало легче. Боль осталась, но теперь она была не такой резкой и доставляла лишь легкое неудобство. Кардинал ритмично задвигался, прижимая меня к постели мягкими толчками, и его правая рука с упоительным мастерством начала ласкать мой член. Я словно обезумел; его движения заставляли меня стонать от сладостной муки, он был во мне, став на время частью меня, и я метался под ним, торопя момент высшего сладострастия. Еще немного – и все было кончено. Сквозь застилающий глаза туман наслаждения я смотрел на запрокинувшееся вверх лицо Ченчо, ощущая в себе теплые струи его семени и сжимая в мучительных судорогах извергающий их орган.

  Тяжело дыша, он выскользнул из меня и лег рядом. Его тело вздрагивало, глаза были закрыты.

  – Я уже староват для всего этого, – выдохнул он и чуть заметно улыбнулся. – Но ты заставляешь меня чувствовать себя молодым.

  Я с нежностью поцеловал его в висок.

  – Я тоже устал, – как бы оправдываясь, проговорил я и обнял его. Уже проваливаясь в неодолимый сон, по ровному дыханию Ченчо я догадался, что он тоже уснул.

  Наутро кардинал разбудил меня, тряся за плечо. Открыв глаза, я увидел над собой его лицо, освещенное косыми лучами холодного предзимнего солнца, падающими в окно. Судя по всему, было уже довольно позднее утро.

  – Пора вставать, – сказал монсеньор почти с сожалением. – Сейчас кто-нибудь обязательно начнет беспокоиться по поводу моего отсутствия и зайдет спросить у тебя, не проснулся ли твой господин.

  – Я не должен был спать так долго, – с легкой досадой проговорил я.

  – Верно. Я не стану сейчас наказывать тебя за этот промах, но мы обязательно поговорим о нем позже. – Его глаза насмешливо сверкнули. – А теперь, я думаю, у тебя и без того полно дел. Скажи Риккардо, чтобы он с еще двумя гвардейцами сопровождал меня и епископа Барди в папский дворец.

  Я быстро оделся, забрал свое оружие и отправился в свою комнату. Мои отношения с кардиналом Савелли, всего несколько дней назад казавшиеся чудовищными, стали важной и, пожалуй, лучшей частью моей нынешней жизни. Меня охватывала дрожь всякий раз, когда я думал, что скажут во дворце, если узнают об этом, и все же я не мог бы отказаться от этого за все сокровища мира. Мысль, что я целый день не увижу монсеньора, приводила меня в бессильное отчаяние. Кроме того, я хотел бы посмотреть, что станет с епископом Барди... и в то же время не мог не признать, что мой господин прав, не позволив мне сопровождать его.

  Нащупав в кармане маленький флакончик с противоядием, я вспомнил, что следовало поторопиться и отыскать Франческу и двух других девушек, пока не стало слишком поздно. Я доверял словам кардинала, что ничего страшного произойти не должно, но не мог успокоиться, потому что полной уверенности у него не было. Я почти бегом направился на кухню, рассчитывая не только раздобыть на завтрак кусок свежеиспеченного хлеба с мясом, но и отыскать там Донату, Эвлалию или Франческу, а если повезет, то и всех троих. Обычно прислуга собиралась по утрам в кухне; туда же заходил управляющий, давая распоряжения на день. Нынешнее утро не было исключением: повариха, помешивая в большом котле деревянной ложкой кипящую похлебку, перебрасывалась шутками с шорником и старым мебельщиком, а за столом сидели еще человек пять, среди которых я, к своей радости, заметил Донату.

  Подойдя ближе, я уселся рядом с ней и улыбнулся, сжимая в кулаке заветный флакончик.

  – Доброе утро, Джованни, – сказала она, весело блеснув зелеными глазами. – У тебя усталый вид.

  Она хихикнула.

  – Должно быть, наш хозяин продержал тебя у дверей гостиной всю ночь? – Она разломила пирог и впилась в него крепкими белыми зубками. – Ты не мог бы налить мне молока?

  Я поднялся и подошел к полке, где кухарка выставила крынку свежего молока. Капнуть на донышко глиняной чашки из флакона оказалось так просто, что никто даже не заметил, что я немного замешкался. Поставив перед Донатой чашку, я как можно беззаботнее сказал:

  – Монсеньор вынужден принимать гостей. А моя задача – охранять его.

  – Стоя в коридоре, верно? Что ни говори, кардинал Савелли – старый сухарь. Не понимаю, зачем лишать себя всех удовольствий... Вот Николо... то есть, я хочу сказать, епископ Барди – тот настоящий мужчина!

  Я вопросительно посмотрел на нее.

  – Только не пытайся меня убедить, что ты совсем ничего не слышал и ни о чем не догадываешься! – Она придвинулась ко мне вплотную и доверительно понизила голос. – Ах, епископ умеет не только молиться, знаешь ли... Мы пили вино, потом он рассказывал стихи, а потом... в общем, мне не стыдно сознаться, что он одарил меня совершенно особенным вниманием. А наш хозяин все это время просто сидел в кресле и смотрел на нас, хотя Эвлалия делала все, чтобы хоть немного расшевелить его.

  Я представил, что именно могла делать Эвлалия для монсеньора, и вспыхнул.

  – Я думаю, что он слишком стар, – заметила Доната, обхватив обеими руками кружку с молоком. – Или, скорее, просто не может забыть о боге, который за ним наблюдает. В любом случае, он достоин лишь жалости и презрения, как мужчина... Фу, какое гадкое нынче молоко! – Она состроила гримаску, потом отпила еще глоток и быстро доела кусок пирога.

  – Убери-ка этот кувшин молока в погреб, пока оно окончательно не скисло, – сказала Доната поварихе. Та открыла крынку, понюхала молоко, пожала плечами и вернулась к своему котлу.

  – Ладно, может быть, мне показалось, – примирительно сказала Доната. – Пожалуй, я его допью.

  – Ты не знаешь, где могут быть Франческа и Эвлалия? – осторожно спросил я.

  – Не имею понятия. Сегодня я их еще не видела, а что с ними было вчера – я думаю, тебе лучше знать. Бедный Джованни! Я ведь знаю, как тебе нравится Франческа, а она очень приглянулась епископу Барди. У тебя с ней уже что-то было?

  – Вряд ли это тебя касается, – сдерживая ярость, проговорил я. Красавица Доната была не прочь разболтать всему свету о том, что ее "одарил особенным вниманием" богатый венецианский епископ, а заодно посплетничать по поводу других девушек, не столь честолюбивых.

  – Всего хорошего, Доната. Я действительно не выспался, поэтому не могу быть приятным собеседником.

  – Пока, Джованни. Если захочешь поговорить позже, найди меня.

  Ее двусмысленная улыбка заставила меня ретироваться еще поспешнее, чем я поначалу собирался. Ноги сами понесли меня в восточный флигель, к комнате Франчески. Маленький цветочек, нарисованный углем возле двери, безошибочно указал мне ее среди прочих. Остановившись, я осторожно постучал.

  Послышались легкие шаги. Открыла Эвлалия; мы удивленно посмотрели друг на друга, и я заговорил первым:

  – Эвлалия? Что ты здесь делаешь? Разве это не комната Франчески?

  – У меня есть право спросить тебя о том же.

  Ее огромные синие глаза изучали мое лицо с легким любопытством.

  – Прости. Я...

  Эвлалия мягко улыбнулась, отчего на ее нежных щеках появились очаровательные ямочки.

  – Ох, Джованни... Мне не хотелось бы, чтобы ты беспокоил бедную девочку. Франческе нездоровится, она попросила меня побыть с ней.

  Мое сердце подскочило.

  – Что с ней? Она больна?!

  – Ничего серьезного.

  – Я не верю! Пусти меня к ней! – Я протиснулся мимо Эвлалии в комнату и заметил лежащую в постели Франческу. Ее густые темные кудри, обрамлявшие бледное личико, были перепутаны, глаза горели лихорадочным блеском. Невозможно было смотреть на это дитя без сострадания, и в моей душе не осталось никаких чувств, кроме бесконечной любви и жалости к ней.

  – Франческа...

  Она посмотрела на меня, словно не узнавая, отвернулась, и по ее щеке скатилась тихая слезинка.

  – Уходи, Джованни.

  – Франческа, моя милая... Почему ты не хочешь поговорить со мной?

  – Оставь меня, прошу.

  – Нет, нет. Я пришел, чтобы побыть с тобой. Скажи мне, что у тебя болит? Мой ангел, моя радость, я помогу тебе...

  Она улыбнулась тенью улыбки, в ее глазах снова заблестели слезы.

  – Джованни. Ты очень хороший, очень заботливый. А я... я недостойна тебя.

  – Вот еще выдумала! – Охваченный тревогой и жалостью, я стал подозревать, что яд подействовал быстрее и гораздо сильней, чем заверял монсеньор. Я готов был поддаться панике, глядя на бледное измученное лицо Франчески, и торопливо заговорил, поражаясь гладкости собственной лжи. – Моя тетушка неплохо разбирается в травах, она подарила мне чудесную настойку, способную излечить тебя от любых недугов.

  – Я надеюсь, что я здорова, милый Джованни. Во всяком случае, Эвлалия говорит, что вскорости моя болезнь пройдет.

  – Вот увидишь, тебе станет намного лучше, если ты выпьешь каплю этой настойки. – Взяв стакан, я плеснул туда воды и капнул из флакона густой бледно-желтой жидкости. – Она поможет тебе взбодриться.

  – Что это за настойка? – с подозрением спросила подошедшая Эвлалия.

  – Травы. Полынь, зверобой... – вдохновенно начал я и, собравшись с духом, сам отпил глоток из стакана. Голова мгновенно закружилась, перед глазами все поплыло – должно быть, от страха упасть замертво, с презрением к себе самому решил я. Странный горьковато-терпкий вкус остался во рту. Преодолев смятение, я с улыбкой протянул стакан Франческе.

  – Вот, посмотри-ка. На вкус не очень, зато весьма действенно.

  – Думаю, тебе это не повредит, моя девочка, – ласково сказала Эвлалия, забрав у меня стакан и усевшись на постели возле Франчески. – Выпей.

  Она нежно поцеловала девушку в висок, ее золотистые локоны смешались с черными кудряшками Франчески, их пальцы переплелись на темном глиняном боку стакана. Я с облегчением смотрел, как Франческа, судорожно глотая, пьет противоядие, приготовленное кардиналом.

  – Ничего страшного, – приговаривала Эвлалия, гладя ее по голове, как больного ребенка. – Все пройдет, я останусь с тобой, пока тебе не станет лучше, и Джованни тоже, если ты захочешь.

  – Я никуда не уйду, – заявил я.

  Франческа отодвинулась от меня к стене и закрыла глаза. Эвлалия поднялась и поманила меня за собой к окну, подальше от кровати.

  – Что с ней случилось? – шепотом спросил я.

  – То, что случается рано или поздно с девушками. Это сделал венецианский епископ вчера ночью. – Она помолчала, изучая мое лицо. – Мне жаль, Джованни.

  Я схватил ее за руки, она отстранилась.

  – Кардинал Савелли не мешал ему. По-моему, наш хозяин сам сообщил епископу, что Франческа – девственница, и таким образом сделал жертву неизбежной. К несчастью, служанки не могут оказывать сопротивление знатным господам...

  – А ты?

  – Я? – Она окинула меня холодным взглядом. – Я тоже служанка, но... Видишь ли, мне не очень нравятся мужчины. Когда-то меня лишил девственности мой собственный брат... – Я потрясенно разинул рот, и она улыбнулась. – Он был не слишком-то нежен. С тех пор я избегаю мужчин, а когда мне хочется ласки, я ласкаю себя сама или занимаюсь любовью с подругами... Похоже, епископ Барди разгадал мой секрет и не слишком интересовался моей скромной персоной, позволив мне играть с Франческой, не заходя в этих играх дальше, чем ему бы хотелось.

  – Он... целовал тебя?

  – Он никого из нас не целовал, кроме Донаты. Она ему сразу понравилась. Впрочем, как и он ей. – Эвлалия презрительно вздернула подбородок. – Доната слишком увлечена мужчинами. Если бы ты предложил ей переспать с тобой, она не стала бы долго раздумывать... У нее восхитительные ноги, очень красивая большая грудь и нежная кожа, не удивительно, что мужчины обращают на нее внимание. Я могла бы сообщить и еще кое-какие подробности, но сейчас для них не время и не место. Если твоя настойка поможет Франческе, я буду тебе благодарна.

  Я посмотрел в ее глубокие спокойные глаза, отливающие сапфировой синевой, скользнул взглядом по мягким, красиво очерченным губам и точеной белоснежной шейке, невольно стремясь заглянуть в вырез платья и гадая, каковы на ощупь ее грудь, живот и лоно. Она была действительно прекрасна – и так холодна, что я не мог представить ее в своих объятиях. Чувствуя смущение, я отвернулся и посмотрел в окно.

  – Я люблю Франческу, – сказал я. – Когда она поправится, я не могу позволить, чтобы ты заняла мое место возле нее.

  – Не тебе делать этот выбор, – тихо ответила Эвлалия. – Франческа сама решит, с кем захочет быть. Если ты будешь нежен и терпелив, возможно, она выберет тебя. – В ее голосе явственно слышалась печаль. – Но она очень нравится мне. Сейчас ей так важно вернуть доверие к людям, научить любить по-настоящему и получать удовольствие от плотской любви...

  Франческа приподнялась на локте и посмотрела на нас с кровати.

  – Эвлалия, – слабым голосом позвала она, – иди ко мне, побудь со мной немного.

  Бросив на меня победный взгляд, Эвлалия подошла к Франческе и села рядом с ней, ласково взяв ее за руку. Ее пальцы гладили ладонь и запястье Франчески, поднимались по временам выше, и бедная девочка улыбалась, отвечая на эти поглаживания. Уязвленный пренебрежением девушек, я сел в кресло у стола и стал рассеянно смотреть на них, обуреваемый ревностью. Умом я понимал, что Франческа еще долго не сможет довериться ни одному мужчине, но не хотел смириться с тем, что и я не являюсь для нее исключением.

  Между тем Эвлалия, низко склонившись над Франческой, казалось, что-то очень тихо говорила ей, но, когда я пригляделся внимательнее, то понял, что она легонько целует девушку. Ее прикосновения были настольно нежными, что через завесу ее светлых волос я видел лишь соприкасающиеся абрисы их лиц, а потом Франческа, вскинув руки, отвела волосы Эвлалии назад, и их губы встретились. Я беспомощно наблюдал, как они целуются, и видел, что Франческе нравятся эти медленные осторожные ласки. Она обняла Эвлалию, притягивая ее к себе, а та, не прерывая поцелуев, накрыла ладонью ее маленькую грудь и начала едва заметно сжимать и поглаживать ее сквозь тонкую ткань рубашки. Франческа тихо застонала, пытаясь поймать и удержать ее руку, но Эвлалия оказалась настойчивой: ее тонкие пальцы двигались, нажимали и гладили, и я заметил, как под их нежным натиском выступил вверх твердый маленький сосок.

  – Не бойся, мой ангел, – прошептала Эвлалия. – Я сделаю так, что ты успокоишься. Тебе будет очень хорошо... Только доверься мне, и я подарю тебе настоящее наслаждение.

  – Да, Эвлалия... Я так странно себя чувствую, когда ты делаешь так... Мне тепло и хорошо, и горячо там, внизу.

  – Тебе не больно?

  – Нет, мне совсем не больно, а очень приятно, только мне кажется, что там все мокро...

  – Ничего страшного. – Она быстро скользнула рукой вниз, забираясь под рубашку девушки. – Да, ты права. О, моя сладкая девочка! Не пугайся, так и должно быть. Вот, посмотри...

  Взяв руку Франчески, она приподняла подол своего платья и, придвинувшись к девушке вплотную, направила ее пальцы себе между ног. Некоторое время Франческа поглаживала ее там, и Эвлалия наблюдала за ее действиями со сладострастной улыбкой.

  – Ты права, – прошептала наконец Франческа, поднеся руку к глазам и рассматривая свои влажные пальцы. – У тебя все точно так же... Можно, я попрошу тебя снять платье?

  Метнув на меня быстрый взгляд, Эвлалия решительно сбросила платье, очутившись полностью обнаженной. У нее была чудесная гибкая фигура с небольшими округлыми грудями и бедрами античной богини. Я почувствовал нарастающее возбуждение. Как же трудно было справиться с ним, наблюдая бесстыдную наготу Эвлалии! Отвернувшись, я попытался взять себя в руки, но продолжал слышать звуки поцелуев, вздохи, тихий смех и постанывания Франчески, и мой взгляд снова жадно вперился в девушек.

  Теперь обнажена была и Франческа. Она извивалась, подставляя свои маленькие груди с острыми алыми сосками под ищущие губы Эвлалии. Одна ее рука зарылась в волосы подруги, а другая обнимала ее за талию, прижимая к себе. Ее выгибающееся тоненькое тело и нетерпеливые стоны заставляли меня содрогаться от желания, но я не смел пошевелиться и только смотрел во все глаза.

  Рука Эвлалии, гладившая грудь Франчески, скользнула ниже и замерла, потом двинулась еще дальше вниз. Франческа вскрикнула, но не от испуга и не от боли, а от наслаждения. Ее бедра раскрылись, и я увидел, как пальцы Эвлалии ласкают и раздвигают влажные складочки плоти между ними. Франческа стонала, закрыв глаза и запрокинув голову.

  – Тебе хорошо? – прошептала Эвлалия, и ее палец слегка нажал на маленький алый бугорок, похожий на бутончик.

  – Да, о да!.. Продолжай, прошу тебя...

  Эвлалию не пришлось долго упрашивать: она быстро двигала пальцами, заставляя Франческу изгибаться, дрожать и стонать от удовольствия, а потом, склонив лицо к низу ее живота, приникла к заветному источнику ртом. Долее выдержать я не мог; вскочив с места, я ринулся к дверям, и вслед мне неслись сдавленные стоны Франчески:

  – О, Эвлалия!.. Еще... еще... еще немного... да... Да-а!

  Ее крик был мучительно долгим, и за ним последовал восхищенный шепот Эвлалии:

  – Боже, как ты прелестна... Я кончила, просто глядя на тебя...

  Выбежав из комнаты, я вытащил из штанов свой напрягшийся пульсирующий жезл и, стиснув зубы, почти в то же мгновение излился, не в силах больше думать ни о чем. Не чувствуя собственного тела, я бессильно привалился к стене, вздрагивая и тяжело дыша. Что я мог поделать? Стыд и горечь обиды поднимались в моей душе глухой стеной, затмевавшей радость от спасения Франчески. Ей было так хорошо с Эвлалией... Разве мог я надеяться, что она предпочтет меня своей ласковой подружке? Наверное, мне следовало вернуться и остаться возле нее, несмотря на протесты Эвлалии, но я не решался. Проклиная себя за собственную слабость, я поплелся в казарму и рухнул на свою кровать, обхватив голову руками. Мне было действительно плохо, как будто кардинал Савелли напоил ядом не венецианца, а меня самого. Двое гвардейцев, игравших здесь же в кости, участливо поинтересовались, не болен ли я, на что я ответил, что просто хочу немного вздремнуть после ночной стражи. Они вернулись к игре и вскоре перестали обращать на меня внимание.