Текст книги "Осень в Освальде (СИ)"

Автор книги: Jeddy N.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

   – Я хочу честного боя, сэр Гай, – сказал он. – Не позволяй убить себя, как ягненка. Твоя матушка была бы недовольна, узнав, что ее сын...

   – Не упоминай мою мать! – закричал юноша, забыв об осторожности и бросаясь на него. – Рыцарь погибает так, как велит ему честь!

   Герцог засмеялся. Легко отразив яростный выпад барона, он атаковал так быстро, что Гай едва успел увернуться от лезвия его меча. Развернувшись, юноша нанес удар снизу вверх. Клинки сшиблись, как две молнии, рассыпая белые искры, и герцог с силой отбросил от себя Гая одним движением запястья. У барона закружилась голова, он покачнулся и едва не упал, однако удержался на ногах и, немного отдышавшись, направил меч на Элвина. Герцог оставался спокойным. Он провел еще несколько атак, и каждую последующую Гай отражал все с большим трудом, чем предыдущую. Герцог двигался так легко, словно танцевал. Такого мастерства владения мечом Гаю видеть еще не приходилось. Разумеется, он был ранен, но герцог одержал бы над ним верх, даже будь он здоровым и отдохнувшим. Казалось, Элвин Освальд был абсолютно неуязвим. Его меч ни разу еще не задел Гая, но юноша чувствовал себя до предела измотанным. Он понимал, что совсем скоро наступит неизбежный конец этого поединка, и завтра утром Том будет сопровождать его мертвое тело в Санвер... Что ж, от судьбы не уйдешь.

   Собрав все силы, Гай попытался подороже продать свою жизнь. Бросившись вперед, он нанес герцогу сокрушительный удар, рассчитывая если не ранить, то хотя бы сбить его с ног. Элвин парировал, лишь слегка покачнувшись. Его клинок скользнул по лезвию меча барона, а затем он неуловимым, но сильным движением подцепил его снизу и одним толчком выбил оружие из руки Гая.

   Меч отлетел в сторону и, ударившись о стену, с резким звоном откатился в темноту. Юноша замер. Острие меча герцога уперлось ему в грудь.

   – Ты не разочаровал меня, – сказал герцог. В полумраке Гай не мог разглядеть выражения его лица. – Но поединок окончен, и, как видишь, я оказался прав.

   Он слегка нажал на меч и провел клинком немного вниз, оставляя на груди барона длинную алую полосу. Сорочка юноши тут же окрасилась кровью.

   – Убей меня, – хрипло сказал Гай. – Ты ведь собирался это сделать?

   Герцог помолчал, неотрывно глядя ему в глаза.

   – Я сделал бы это, – тихо, необычайно мягко ответил он. – Будь на твоем месте другой, я бы это сделал. Но ты... – Он вдруг отбросил меч и опустил руки. – Я не допущу, чтобы хотя бы единый волос упал с твоей головы.

   Барон по-прежнему не видел его лица, но заметил, что голос герцога дрожит.

   – Я не могу допустить, чтобы ты пострадал, – шепотом продолжал герцог, – чтобы твоя жизнь хоть на мгновение подверглась опасности.

   – Почему? – недоуменно спросил барон.

   – Потому что... – На мгновение Элвин Освальд умолк, его губы беззвучно шевельнулись, а затем с них сорвались слова, похожие на горький вздох. – Потому что я люблю тебя, Гай.

   Наступила тишина. Потрясенный, Гай застыл на месте. Он не мог поверить в то, что услышал. Была ли это насмешка, жестокая шутка или непонятная ему уловка?

   – Я люблю тебя, – повторил герцог. – Люблю, как глупая девчонка... – Его голос сорвался, и Гай с изумлением увидел, как по его щеке медленно катится слеза, вспыхивая в свете свечей. – Я схожу с ума, умираю от безнадежной, терзающей меня любви... Я не думал, что когда-нибудь смогу сказать тебе об этом, но я не в силах больше бороться с этим чувством. Прошу, выслушай меня, не отталкивай сразу, если я невольно оскорбил тебя...

   – Я... – Гай растерянно искал слова, ошеломленный таким признанием. Он еще не все понимал, но ему стало безумно жаль Элвина. В этот момент он готов был сделать все, чтобы утешить его. У него перехватило дыхание от сознания того, что одним лишь своим словом он мог избавить этого прекрасного человека от страданий... Но он не знал этого слова.

   – Ты ничуть не оскорбил меня, мой герцог. Я не могу понять того, что ты говоришь, но... Поверь, я тоже люблю тебя, – неловко закончил он.

   Дыхание герцога участилось.

   – Не говори так, – прошептал он. – Ты разрываешь мне сердце, а между тем не сознаешь истинного значения своих слов... Дитя мое, твоя чистота делает тебе честь. Возможно, ты скажешь, что я лишился рассудка, – пусть так. Я схожу с ума от любви к тебе, Гай. Вот уже две недели я забыл обо всем на свете. Мне стало так важно видеть тебя каждый день, любоваться тобой, слышать твой голос, твой смех, иногда говорить с тобой... Всюду, где бы я ни был, я ищу тебя глазами среди толпы. Я мечтал коснуться твоей руки, но не мог переступить светских условностей. Как больно желать недостижимого, страдать и быть не в состоянии хоть что-то изменить! В моей жизни, в моих снах – только ты. Мне казалось, что я умираю – так медленно, так мучительно и одиноко... И сейчас, стоя здесь возле тебя, я признаюсь тебе в этом. Я повергаю перед тобой свою любовь, свою гордость, свою жизнь... Ты имеешь право отвергнуть все это, но позволь мне хотя бы по-прежнему быть твоим другом, не лишай меня надежды видеть тебя. Я не перенесу твоей ненависти, твоего презрения. Не уезжай из Освальда – это будет единственной моей просьбой.

   – Я не уеду, – тихо ответил юноша, взяв руку герцога. – Мне странно слышать все это... и я действительно не смогу уехать. Ты всегда был для меня другом, я глубоко уважаю тебя и считаю безупречным рыцарем и честным человеком. И сейчас для меня ничего не изменилось. Я потрясен. То, о чем ты говоришь, не может быть достойным насмешки или презрения. Я... я принимаю твою любовь.

   – Гай... Ты еще можешь отказаться, – прошептал герцог. – Я не вправе добиваться и настаивать... Ты чист, как ангел. Подумай, допустишь ли ты, чтобы порок коснулся твоей души, чтобы пламя запретной страсти опалило ее? Подумай об этом.

   Вместо ответа Гай поднес руку герцога к своим губам.

   – Я хочу быть с тобой, Элвин, – просто сказал он. – Научи меня стать достойным тебя.

   – Достойным меня? – Герцог печально улыбнулся и положил руки на плечи юноши. Его пылающий взор жадно погружался в глубину зрачков Гая. Он был так близко, что его дыхание касалось щеки барона. – Мой мальчик... Ты еще не знаешь всего...

   – Так покажи мне, – жарко прошептал юноша, почти касаясь губами его губ.

   – Гай...

   Его поцелуй был нежен и полон глубокой, мучительной страсти, смутившей и испугавшей барона своей силой. Гай почувствовал головокружение и закрыл глаза, полностью отдаваясь во власть нового, неизведанного ощущения. Это было так странно, так необычно, что он до сих пор не верил. Пальцы герцога легонько сжимали его плечи, а поцелуй все длился, пробуждая и разжигая неодолимое желание во всем теле. Наконец, герцог заставил себя оторваться от его губ и с невыразимой любовью посмотрел ему в лицо.

   – Ты все еще хочешь этого, мой ангел?

   – Элвин... Для меня это слишком ново... Я никогда раньше не думал о таком. Но мне понравилось. – Краска залила щеки юноши. – Я хочу сказать... Мне приходилось целоваться с женщинами, но это – совсем другое.

   – Ни одна женщина не способна дать тебе таких ощущений, – произнес Элвин. Он сбросил рубашку, и взгляду Гая открылось его мускулистое, стройное тело. – Я знаю, что ты имеешь в виду.

   Он помог барону снять сорочку и остановился, восхищенно оглядывая его.

   – Ты прекрасен, – сказал он. – Гай, ты совершенен, как античный бог... Я люблю тебя все сильнее.

   Склонив голову, он провел языком по длинной кровавой царапине, оставленной его мечом на груди барона, потом выпрямился и снова поцеловал юношу в губы, прильнув к нему всем телом. Гай ощутил возбуждение молодого герцога и замер, не в силах противостоять собственным чувствам. Элвин провел пальцами по его щеке и принялся целовать его шею, плечи, грудь. Заметив багровый кровоподтек на левом плече барона, он осторожно ощупал его и нахмурился.

   – Я собственными руками придушил бы мерзавца Роджера, – сквозь зубы пробормотал он. – Тебе очень больно, мой мальчик?

   – Нет, Элвин. Думаю, Роджеру сейчас больнее.

   Герцог тихо рассмеялся.

   – Ну, его есть кому полечить, – сказал он, поглаживая кончиками пальцев грудь Гая, – а потому не будем вспоминать о нем теперь.

   Его сильные руки заскользили по телу юноши, нежно и легко касаясь самых чувствительных мест, и вскоре Гай, охваченный жарким возбуждением, забыл обо всем на свете. Порывистые ласки Элвина становились все изощреннее; барон стонал, гладя его сильные плечи. Он с удивлением наблюдал за склоняющейся все ниже головой герцога и позволил ему ослабить пояс своих штанов, не понимая, что тот собирается делать, пока не ощутил его горячее дыхание у себя внизу живота. Руки, губы и язык Элвина ритмично двигались, и Гай невольно обхватил руками его голову, зарывшись пальцами в густые черные волосы герцога. Его глаза застилал жаркий туман, и он чувствовал, что не сможет долго выдержать. Вскрикнув от невероятного наслаждения, он содрогнулся, подхваченный горячей волной экстаза, и излился, едва держась на ногах. Сладостная агония всколыхнула его тело и вспыхнула в мозгу ослепительным белым огнем. Обхватив руками его бедра, Элвин стонал, стоя возле него на коленях. Потом он поднялся и, обнимая юношу, стал горячо целовать его вздрагивающее тело.

   – Гай... Это было прекрасно, – прошептал он. – Я все время представлял себе, как ты это делаешь, но не мог предположить, что это будет настолько чудесно... Тебе понравилось?

   – Да, – задыхаясь, ответил барон. – Да, Элвин... Никогда в жизни я не испытывал подобного наслаждения...

   Их губы слились. Ладонь Элвина скользнула по его спине, чуть задержалась на талии и опустилась ниже.

   – Приляг, любовь моя, – сказал герцог, приглашая юношу за собой на широкое ложе под тяжелым пологом из алого бархата. Гай опустился на постель, все еще тяжело дыша.

   Элвин уселся рядом с ним.

   – Я могу без конца любоваться тобой, – проговорил он, и его черные глаза сверкнули. – Твое тело сводит меня с ума, твой голос ласкает мой слух, а твоя страсть приводит в исступление...

   Он взял руку Гая и принялся целовать ее, потом прижал его ладонь к своему бедру. Гай понял. Охваченный горячим порывом, он приподнялся на ложе, глядя в полные нежности черные глаза.

   – Возьми меня, Элвин.

   Герцог прерывисто вздохнул, сжал его пальцы. Удивление и восторг вспыхнули в его взгляде, но тут же угасли.

   – Мой ангел, – прошептал он. – Мой чистый ангел... Я не хочу заставлять тебя испытать эту боль. Мы можем сделать по-другому...

   – Нет, Элвин. Любовь – всегда боль, правда? Я доставлю тебе радость, потому что люблю тебя. Для меня нет боли, если ты получишь наслаждение... Возьми меня. Люби меня как женщину, Элвин.

   Герцог застонал. На его лице отразилась тяжелая внутренняя борьба, он обнял Гая, прижал его голову к своей груди, и юноша увидел, что он плачет.

   – Я не должен, – прошептал Элвин, гладя его грудь. – Я проклинаю себя, свою плоть и ее желания...

   – Не нужно, – ответил барон. – Ведь я люблю тебя.

   Он сел и помог Элвину раздеться. Обнаженное смуглое тело герцога в красноватом свете свечей и камина казалось отлитым из бронзы. Элвин наклонился: пламенеющая страсть и глубокая печаль в его взгляде обожгли душу Гая. Обвив рукой шею герцога, юноша поцеловал его в губы и лег на живот.

   Элвин принялся ласкать его – вначале несмело, легко касаясь его рук, спины, бедер, затем понемногу обретая уверенность и вкладывая в эти ласки весь жар сжигающего его желания. Его пальцы опускались все ниже, открывая Гаю новые ощущения. Он вновь почувствовал возбуждение, когда Элвин требовательно, но нежно сжал его ягодицы. А потом, когда герцог вошел в него, его пронзила резкая боль. Он невольно вскрикнул, и Элвин замер, сжимая его тело в объятиях.

   – Моя любовь, – задыхаясь, прошептал герцог, – мой дорогой мальчик... Я не хотел... Прости меня...

   Он гладил спину и бедра юноши, шепча ласковые слова, пытаясь успокоить, облегчить причиненную им боль, и постепенно Гай почувствовал, что боль уходит.

   – Продолжай, Элвин, – попросил он. Герцог обнял его за талию и медленно, очень осторожно задвигался. Его руки скользнули ниже по животу Гая и стали ритмично ласкать его плоть. Барон застонал, невольно поддаваясь этим умелым, изощренным ласкам. Движения Элвина все ускорялись, он тоже стонал, и наконец с мучительным долгим вскриком выгнулся всем телом. Гай почувствовал, как семя герцога проникает в него горячей струей, и изумленный, задыхающийся, повернулся, чтобы увидеть его лицо. Выскользнув из него, герцог без сил упал рядом с ним на ложе, закрыв глаза. Гай склонился и поцеловал его пылающие губы.

   – Тебе... было очень больно? – спросил Элвин, открывая глаза и с нежностью заглядывая ему в лицо.

   – Нет. Я рад, что смог доставить тебе удовольствие.

   – Это было несложно... – Герцог улыбнулся, и по его щеке скатилась слеза. – Я мог бы достигнуть вершины блаженства, просто глядя на тебя.

   Приподнявшись, он взял со столика бокалы с вином.

   – За тебя, мой первый рыцарь, – сказал он, неотрывно глядя на Гая.

   – За тебя, мой герцог, – отозвался барон, подняв свой бокал. – За нас и за нашу любовь.

   Вино было прозрачным, терпким, рубиново алым, словно кровь. Отставив пустой бокал, Элвин снова лег рядом с юношей. Гай, опершись на локоть, смотрел на твердую линию его щеки и красиво очерченный рот, затем поцеловал его в плечо.

   – Как ты чист, Гай, – прошептал герцог. – Ты ангел, спустившийся на землю и по ошибке угодивший в хлев. Люди, которые всегда окружали меня, так мало похожи на людей... Ты неиспорчен, в тебе нет ни гордыни, ни зависти, ни лжи, ни порока. Мне кажется, что я недостоин тебя, что мое счастье – недозволенный плод, украдкой сорванный с райских ветвей.

   Гай покачал головой.

   – Я вовсе не ангел и не чужд обычных человеческих пороков. Во всяком случае, я любопытен. Знаешь, я всегда гадал, с кем из дам Освальда ты делишь ложе, – он улыбнулся. – И не находил достойной тебя. Ты необыкновенный человек, Элвин.

   – Правда? – Улыбка герцога была горькой.

   – Ты молод, красив и умен, да к тому же богат, а женщинам это нравится. Но я не думал, что ты...

   – Что я не люблю женщин? Да, я их не люблю. Я могу спать с ними, но в этом нет настоящего чувства. Притворство, игра, обман... Я умею доводить женщину до исступления страсти, я научился распознавать, когда она действительно достигает наслаждения, а когда просто притворяется. Но любовь для меня имеет иное значение... – Он помолчал, глядя в темноту. – Что такое любовь, Гай? Только ли два тела, переплетенных на ложе?

   – Это не любовь, – ответил юноша. – Люди не должны уподобляться животным.

   – Это просто похоть, стремление удовлетворить желание плоти, и только. Любовь – иное. Верность, большая чем просто преданность и дружба, разговор двух сердец, бьющихся в лад... Я могу отдать все на свете ради счастья того, кого я люблю. Думать о тебе, надеяться, ждать, молить небеса о милости мимолетного взгляда, слова, прикосновения... Женщины не способны на высокие чувства, все их страдания и слезы – ложь.

   – Из-за этого ты стал аскетом, – с улыбкой проговорил Гай.

   – Я не аскет, – отозвался герцог. – Я всего лишь не могу позволить себе грязного распутства, уподобляясь моей сестре и большинству придворных. Выходит, сохранять чистоту души и тела в наше время опасно – можно прослыть монахом... Истинная любовь стала редкостью, а верность одному или одной вызывает недоумение и насмешки. Пусть так, но для меня иначе нельзя. Неважно, какого пола человек, которого любишь, за которого готов отдать жизнь... Просто этот человек для меня только один. Возможно, я развращен, но я не распутен.

   Гай помолчал, не решаясь прямо задать вопрос, вертевшийся у него на языке, но герцог сам угадал его.

   – Тебя интересует, почему я так хорошо знаю женщин? – спросил он. – И наверное, ты успел наслушаться сплетен о нас с Розалией.

   – Это так, – смущенно кивнул Гай, – но не хотел верить в них до сегодняшнего вечера.

   Элвин задумчиво положил руку ему на грудь и стал поглаживать ее, словно собираясь с мыслями и решая, что сказать.

   – Все это правда, – проговорил он наконец. – Розалия – демон в обличье женщины, она способна совратить и святого. И я, ее брат, не исключение. Бог накажет меня за этот чудовищный грех, но возможно, он уже покарал меня слишком сурово...

   – Значит, ты и Розалия... – Гай изумленно приподнял брови.

   – Да, мы любовники, – просто ответил герцог. – Розалии двадцать шесть лет, мне двадцать восемь, и тринадцать из них я знаю ее как женщину.

   Барон замер, пораженный.

   – Да, мой мальчик, для тебя это звучит дико, но это так. Я люблю ее, только эта любовь не такая, какую я испытываю к тебе. Странная смесь похоти и презрения, и нас тянет друг к другу несмотря ни на что.

   – Но вы оба были так молоды, когда... – начал барон и не смог заставить себя договорить.

   – Когда это случилось? Розалия уже тогда прекрасно сознавала, что делает. Она росла взбалмошной девчонкой, и отец позволял ей все, потому что она была его любимицей, а наша мать умерла, когда Розалия еще не вышла из младенческого возраста. Моя сестра всегда любила покрасоваться перед мужчинами. Я помню, какое у нее было выражение лица, когда придворные смотрели в вырез ее слишком открытого платья. Взрослые мужчины останавливали на ней похотливые взгляды, и ей это нравилось... До тех пор, пока ее поведение не привело в ярость даже нашего отца. У него было достаточно своих забот, но не мог же он не замечать, что его дочь совсем не такая, какой должна быть девушка знатного рода! Последней каплей, переполнившей чашу его терпения, стали подслушанные им пересуды прислуги. Поэтому он решил поставить точку в судьбе Розалии, определив ее в монастырь.

   Мне в то время едва минуло пятнадцать лет, и дела сестры меня совершенно не интересовали, поскольку моя голова была забита латынью, греческим и богословием. Я обожал философию; учивший меня настоятель соседнего аббатства говорил, что я подаю большие надежды. Мне не нужны были иные развлечения, кроме верховой езды и фехтования. Каждый вечер я посвящал чтению манускриптов, размышлениям и молитве, надеясь в скором будущем стать достойным вести диспуты хоть с самим Франциском Ассизским. Розалия насмешливо называла меня святошей, но мне было все равно. Я не интересовался тем, что происходило в замке, и только рыцарские турниры могли вытащить меня из-за книг. Как раз во время одного из таких турниров, когда в Освальде было множество приезжих вельмож, я и узнал, что на свете есть вещи, о которых я не имел представления...

   Я только что вернулся с верховой прогулки и, оставив в стойле своего жеребца, направился в замок, чтобы переодеться к ужину. В конюшне было полно лошадей, но слуги уже разошлись, и только в дальнем углу горела забытая кем-то масляная лампа. Не успел я дойти до дверей, как меня окликнули. Обернувшись, я заметил спрятавшуюся за сеновалом Розалию, которая жестами умоляла меня подойти к ней. Взяв лампу, я подошел и спросил, в чем дело. Схватив меня за руку, Розалия потащила меня к дальней стене, где никто не мог нас видеть и слышать. Вид у нее был несчастный, в покрасневших глазах стояли слезы.

   "Элвин, – сказала она, едва сдерживая рыдание, – наш отец сошел с ума!" Я засмеялся. "Что же он сделал?" "Умоляю, Элвин, не смейся надо мной. Это ужасно. Он решил выдать меня замуж!" Я пожал плечами. "Вот уж ничего ужасного. Ты ведь не хотела бы отправиться в монастырь, правда? А у отца не было выбора, как я понимаю..." Слезы хлынули из ее глаз, и это немного смягчило меня. "Полно, – попытался я утешить ее, – все не так плохо. Ведь ты сама своим поведением толкнула его на это решение... А потом, если муж будет любить тебя, ты не пожалеешь." "О чем ты говоришь, Элвин? Знаешь ли ты, кого отец выбрал мне в мужья?" Я ответил, что мне это неизвестно. "Ричмонда Гриза!" – выдохнула она и разрыдалась пуще прежнего. Я оторопел. Барон Ричмонд Гриз был жирным детиной лет тридцати, жадным и злым, а его грубость и вздорный характер снискали ему всеобщую ненависть. Его побаивались, потому что он был богат и нигде не появлялся без дюжины оруженосцев и слуг, но сильнее страха было отвращение. "Почему же выбор отца пал на эту скотину?" – потрясенно спросил я. "Отец... проиграл ему в кости. Проиграл слишком много, чтобы расплатиться. И он расплатился мной." Я не знал, что сказать. Отец был для меня человеком честным, идеалом рыцаря и мужчины. Я не мог поверить словам сестры. "Этого не может быть, – пробормотал я. – Наш отец никогда не поступил бы так..." "Но он так поступил! – выкрикнула Розалия. – Ричмонд уже считает меня своей собственностью! Он поймал меня на лестнице и пытался стащить с меня платье, но я вырвалась... Элвин, я ненавижу его! Он жирный, вонючий, у него такое брюхо, словно он сожрал целого вепря и запил его бочкой эля! У него грязные толстые пальцы, и он шарил ими по всему моему телу..." Рыдая, она обняла меня и прижала голову к моей груди. Я тоже обнял ее, стараясь утешить, бормоча неловкие слова ободрения, и вдруг она подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза.

   "Клянусь, он не получит мою невинность, – сказала она. – Я не могу избежать того, что прикажет мне отец, но моей любви Ричмонд не получит!" "Ты знаешь способ этого избежать?" – с сомнением спросил я. Она обхватила меня за шею и, заставив меня склонить голову, прошептала: "Да." Я сказал, что сделаю все, что она попросит, чтобы помочь ей, и это была истина. Ее участь показалась мне действительно страшной, и я готов был заколоть Ричмонда Гриза кинжалом или вызвать его на честный поединок по одному слову Розалии. "Да, Элвин, – сказала она, – только на тебя я могу надеяться, только ты один можешь помочь мне." Ее руки легли мне на плечи, и она испытующе посмотрела мне в глаза. "Элвин, ты такой молодой, такой красивый... – Ее голос понизился до шепота. – У тебя такое стройное, сильное тело... Ты единственный, кто может взять мою чистоту. Прошу тебя..." Я не понимал, чего она хочет. В моей голове не было места подобному. В древних трактатах и святой Библии такое толковалось однозначно; я не задавался вопросом о кровосмешении, твердо усвоив, что это – смертный грех. Поэтому я постарался объяснить Розалии, что именно этого она не вправе от меня требовать. Наивный! Ее пальцы уже расстегнули ворот моей рубашки и гладили мою грудь. Она быстро целовала меня в шею, шепча ласковые слова, повторяя, что я лучше всех мужчин в мире... Я стоял неподвижно, умоляя ее подумать о наших душах, но она только нервно засмеялась и, сдернув с плеч платье, накрыла моими ладонями свои маленькие, крепкие, едва начавшие развиваться груди. Я невольно сжал их, и соски затвердели под моими пальцами. Губы Розалии приоткрылись, ее лицо было совсем близко. "Поцелуй меня, Элвин," – попросила она, но я, собрав всю свою волю, отвернулся. Тогда она стала раздевать меня, продолжая осыпать порывистыми неумелыми ласками и поцелуями. Стыд и ужас охватили меня, когда я очутился перед ней обнаженный. Упав на душистое сено, Розалия подняла подол платья и развела ноги, открыв моему взору то, чего я не видел никогда в жизни. "Иди сюда," – сказала она почти с мольбой. Я не знал, что делать, и стоял перед ней, думая лишь об одном – о том, что мое тело жаждет греха и она видит это. "Элвин, мы должны сделать это, – прошептала Розалия. – Ты же не допустишь, чтобы я досталась Ричмонду Гризу..." Она приподнялась и потянула меня на себя. Я очутился на ней сверху, чувствуя огонь ее гладкого, нежного тела. Она была такая хрупкая, такая юная, что я едва не заплакал, умоляя господа простить меня. Розалия целовала мое лицо, а потом своей рукой направила меня в себя. Страх и наслаждение смешались в моей душе, застлав глаза сладостным туманом, когда я вошел в ее тело, преодолевая сопротивление невинной плоти... Ее крик мгновенно отрезвил меня. Я вдруг ясно осознал, что натворил, и попытался отстраниться от нее, но она крепче обняла меня, прижимая к своему животу. Она заставила меня продолжать. Я не мог сдерживаться. Она вскрикивала, стонала и металась подо мной... Я уже плохо понимал, что делал. Помню только острое, до боли, блаженство, разорвавшее мое тело на тысячи звезд в сладкой агонии, жаркий шепот Розалии, ее слезы и кровь на ее бедрах и моих руках...

   С того вечера мы стали ближе друг к другу. Розалия явилась к отцу, умоляя его отсрочить свадьбу с Ричмондом Гризом, и он, поддавшись на ее слезы и кроткое поведение, согласился. Я надеялся, что то, что было между нами, со временем перестанет напоминать о себе такими угрызениями совести, и молился с особенным усердием, прося Бога помиловать мою душу. Мне все время казалось, что кто-нибудь мог видеть нас в конюшне, рассказать все отцу и покрыть нас позором. Я ненавидел себя и даже стал сторонником флагеллантов, истязая свое тело розгами. Всячески избегая Розалии, я тем не менее был рад, что она спаслась от замужества – хотя бы временно. А потом... Однажды ночью я услышал стук в дверь моей комнаты. Открыв, я увидел на пороге Розалию – бледную, босую, в тонкой ночной рубашке, сквозь которую просвечивало ее тело. Она молча вошла, затворила дверь и бросилась мне на шею. Она сказала, что не может жить без моих ласк... Наши ночные встречи продолжались, и отец ничего не знал о них. Он был доволен, что Розалия присмирела и перестала заигрывать с мужчинами. Часто мы седлали лошадей и уезжали далеко в поля, и там любили друг друга прямо на земле, среди цветов и трав, до полного изнеможения, отдавая себя до последней капли этому странному чувству... Все это могло бы продолжаться долго, но вскоре на нас обрушилось несчастье: отец умер, оставив меня хозяином Освальда. Мне было чуть больше восемнадцати лет, и я не знал, как справиться со свалившимися на меня делами. Вдобавок, Розалия подрастала. Ее тело приобрело округлость и плавность форм, а утонченный порок и чувственность, сквозившие в каждом ее движении, сделали ее предметом вожделения всех окрестных рыцарей. У меня многие просили ее руки, но я не решался лишиться Розалии, ставшей моей единственной опорой и утешением после смерти отца...

   Элвин замолчал, его лицо стало задумчивым и печальным. Казалось, он думал о чем-то важном, но не хотел говорить об этом.

   – А Ричмонд Гриз? – спросил Гай. – Он отступился от обещанной невесты?

   – Он был весьма настойчив. Я вызвал его на поединок и доказал ему глупость и непомерную наглость его притязаний. Ричмонда увезли из Освальда на носилках, и я обещал убить его, если он посмеет сюда когда-нибудь вернуться. Мой отец оказался слишком малодушен, согласившись на его условия. Вообще говоря, образ отца сильно померк в моих глазах после его смерти. Розалия стала искать утешения в любовных интрижках, дав волю своей непомерной похоти, а я... я стал единственным мужчиной, который был в состоянии дать ей то, чего ей требовалось.

   – Она действительно хороша собой, – мечтательно проговорил Гай. – Очень хороша...

   – Ты хотел бы провести с ней ночь? – усмехнулся герцог, взъерошив его волосы. – Нет ничего легче. Думаю, мне удастся уговорить ее быть с тобой поласковее. Розалия любит новые ощущения и мужчин, которые еще не обладали ею. Я не ревную своих любовников к своей сестре, так что ты сможешь оценить ее прелести в полной мере.

   Гай улыбнулся помимо воли и покачал головой.

   – В чем дело? – спросил Элвин. – Неужели у тебя есть еще кто-то на примете?

   – Я... – Гай запнулся и покраснел.

   – Понимаю. Я всегда думал, что ты не такой, как другие. Ты ни за что не скажешь, кто твоя избранница, но для меня это не тайна. Эта белокурая крошка, Леона Блейк, которая вручила тебе сегодня кубок? У тебя неплохой вкус, Гай. Воплощение невинности, кротости и простоты – хорошая жена для честного рыцаря. – Он натянуто улыбнулся. – Ты уже спал с ней?

   – Нет, – смущенно ответил Гай. – Я и говорил-то с ней всего два раза... Но она мне нравится.

   Элвин Освальд расхохотался, и в его смехе не было веселости.

   – Запомни, мой мальчик, – сказал он, – женщина может казаться кем угодно, ангелом или демоном, голубкой или сосудом греха, но она всегда лицемерна и продажна. Леона Блейк прекрасна, мила и целомудренна? Думай так. Я докажу тебе обратное. Если ты захочешь жениться на ней после того, как я сделаю это, – женись, я не стану тебе препятствовать.

   – Почему ты так зол? Ты ее совсем не знаешь.

   – Возможно, во мне говорит ревность, – засмеялся герцог. – Но я обещаю, что не позже чем через два дня она будет принадлежать тебе.

   – Ловлю тебя на слове. – Гай сел на постели, сжав руками плечи лежащего герцога, и тот притянул его к себе.

   – На этом самом ложе, – прошептал Элвин в самое ухо юноши, – ты получишь эту юную леди уже завтра, если я не ошибся в ней. Я хочу, чтобы ты пришел сюда завтра вечером вместе с ней. Со мной будет Розалия, так что нашу крошку Блейк не ожидает ужин в обществе только двух кавалеров.

   – Спасибо, Элвин. Остается только надеяться, что Леона согласится. – Гай вспомнил записку, переданную ему слугой, и подумал, что уговорить девушку теперь будет не так-то просто.

   – Ты плохо знаешь женщин, мой мальчик. – Элвин привлек его к себе и нежно поцеловал в губы. – Она согласится.

   Гай обнял его мускулистые плечи.

   – Я хочу, чтобы ты имел возможность сравнить женщин и мужчин, – прошептал Элвин, прижимаясь к нему. – Ты должен сделать выбор...

   – То, что я узнал сегодня, мне понравилось, – улыбнулся юноша. – Хотя я и не думал, что такое может быть между мужчинами.

   – Высшее доверие, Гай. Это гораздо выше, чем обычная дружба. Мужчины так много могут дать друг другу... Я видел однажды, как этим занимались монахи в аббатстве. Взрослый мужчина и юноша, почти мальчик, двое в монастырском саду, среди цветущих яблонь... Мужчина, стоя на коленях, обнимал колени юноши и ласкал его, пока тот не упал ему на руки в полном изнеможении, обессиленный страстью. Я тогда был еще слишком мал, чтобы понять...

   Он снова поцеловал Гая, закрыл глаза и заключил юношу в объятия.

   – Отдохни, мой ангел. Я не в силах дать тебе большего.

   – Мне не нужно большего, Элвин. Спокойной ночи.

   Огонь догорал в камине, и алые искры всполохами пробегали по золе от сквозняка. Ночь смотрела в окна, а на востоке небо уже слабо алело – близилось утро. Положив руку на грудь уснувшего Элвина, Гай прислушивался к его ровному дыханию и биению его сердца. Новое чувство пробуждалось в его душе – чистое, необычайно светлое и в то же время сладостно порочное. Он познал запретную любовь и понял всю глубину наслаждения, которое может подарить один мужчина другому. Элвин по-прежнему оставался для него загадкой, но теперь к чувству интереса, уважения и восхищения примешивалась и любовь.