Текст книги "Умейте властвовать собой, или Беседы о здоровой и больной личности"

Автор книги: Istime

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Вторым критерием являются частые нарушения социальной адаптации. Вследствие патологического склада характера отношения с окружающими складываются неровно, психопат как бы сам создает вокруг себя напряженную, наэлектризованную среду. Это, в свою очередь, обостряет имеющиеся болезненные черты личности, а как следствие – еще более затруднительная, неразрешимая конфликтная ситуация (механизм «психопатического цикла», описанный О. В. Кербиковым). Прежде всего аномальный характер обнаруживается в семейной обстановке: как показывает статистика, половина браков, в которых состоят психопаты, заканчиваются разводом из-за частых, невообразимых скандалов, конфликтности, неумения сдерживать свои чувства и непомерного эгоизма (так называемые «домашние психопаты»). При более выраженной дисгармонии личности нарушения адаптации начинают проявляться в производственных условиях: у них не хватает настойчивости, усидчивости, желания считаться с интересами и мнением окружающих, соблюдать трудовую дисциплину: в результате – частые прогулы, небрежное отношение к своим непосредственным обязанностям, нагнетание атмосферы враждебности и озлобленности. Не выдерживая общественного «давления», психопат вынужден покинуть коллектив, часто менять места работы. Мне пришлось наблюдать одного пациента, сменившего на протяжении десяти лет более 35 мест работы: несмотря на хорошую профессиональную подготовку, он везде создавал конфликтные ситуации, обнаруживал неуживчивость, дезорганизовывал коллектив. Наконец, проявлением стойкой социальной дезадаптации служат частые столкновения психопатической личности с законом из-за пьяных дебошей, хулиганских поступков, избиения своих «обидчиков». Даже обычная поездка в общественном транспорте может обернуться для психопата трагически: он как бы напрашивается на скандал, провоцируя окружающих, «накаляется» по ходу выяснения отношений, прибегая к оскорблениям человеческого достоинства и рукоприкладству.

Третий критерий психопатии – относительная стойкость, малая обратимость сформировавшегося на протяжении длительного времени психопатического облика. Под влиянием положительного воздействия социальной (производственной, семейной) среды возможна лишь компенсация аномальной личностной структуры: вырабатываются защитные черты характера, как бы «прикрывающие» прежний болезненный стереотип реагирования. В благоприятной микросоциальной обстановке компенсаторные образования могут блокировать аномальные черты и даже переводить их в скрытые, латентные. Однако такая личностная надстройка оказывается, как правило, недолговечной и под влиянием какой-нибудь психотравмирующей ситуации происходит «срыв» приспособительных механизмов с обнажением еще более уродливых психопатических признаков (процесс декомпенсации или дезадаптации).

В 20-е годы нынешнего века у нас в стране и за рубежом было выдвинуто учение о «социопатии», в основе которого лежало представление об антиобщественном поведении психопата. Подвергнувшись острой критике за переоценку роли социального фактора в генезе противоправных действий личности, оно тем не менее содействовало пристальному изучению вклада конституциональных и средовых влияний в возникновение отклоняющегося поведения.

Психопатическая личность и правонарушения

В беду летят, как в пропасть, в преступленье – сходят по ступеням.

Пословица

При психопатии с ее врожденными дефектами характерологического склада возрастает роль биологического фактора в регуляции социального поведения индивида. Как показывает клиническая и юридическая практика, при сочетании неблагоприятных средовых факторов (в первую очередь, дефектов воспитания) и конституционально-биологической неполноценности возникает повышенная опасность девиантного (отклоняющегося) и делинквентного (противоправного) поведения. Отсюда понятен интерес, проявляемый к изучению влияния психопатического характера на антиобщественные проявления конкретной личности.

Говоря о социопатических личностях, О’Нейл полагает, что этот диагноз правомерен при наличии по крайней мере пяти следующих признаков: плохое поведение в школе, пропуски уроков, неблагополучная семейная и трудовая жизнь, злоупотребление наркотиками и алкоголем, неоднократные аресты, жизнь за чужой счет, отсутствие друзей, бродяжничество, присвоение вымышленных имен, лживость, безрассудные поступки. По Гендерсону, психопатами являются субъекты с психологической незрелостью, не умеющие контролировать себя, с раннего детства становящиеся проблемой для родителей, общества и самих себя, редко испытывающие угрызения совести и на которых не действует наказание. Согласно супругам Мак-Кордам, психопат – это асоциальная, агрессивная, в высшей степени импульсивная личность, почти лишенная чувства вины и неспособная испытывать стойкие длительные чувства к другим людям. Главнейшим и характернейшим признаком психопатии Ф. Фабрегиус считает невосприимчивость к воспитательным воздействиям, приобретению жизненного опыта, неспособность делать выводы из собственных ошибок.

Однако далеко не все исследователи пограничных состояний склонны столь переоценивать роль врожденных задатков. Французский психиатр Л. Мишо утверждает, что биологическое предрасположение может остаться таковым, если оно не оплодотворено обстоятельствами. Выдающийся советский психиатр О. В. Кербиков пишет: «Ведь от рождения человек не тот, кем он становится в результате воспитания. Можно говорить о глыбе мрамора и резце скульптора. Конечно, для ваяния большую роль играет качество мрамора. Однако в основном изваяние формируется под действием резца скульптора. Этим скульптором и является окружающая среда»[11]11
  Кербиков О. В. Клиническая динамика психопатий и неврозов. – М., 1962. – С. 8.


[Закрыть]. Роль семейного воспитания в появлении психопатической структуры была отмечена еще немецким врачом Вагнер-Яуреггом, заметившим, что «родители отягощают своих детей не только неблагоприятной наследственностью, но и дурным воспитанием». Под «моральной» наследственностью имеется в виду передача неправильного поведения примерами, отношением к ребенку; отсюда отмеченная многими клиницистами закономерность: дети психопатов становятся психопатами.

Проведенное коллективом кафедры психиатрии Алтайского мединститута широкое изучение подростков с противоправным поведением обнаружило у 45 % обследованных психопатическую и препсихопатическую структуру (причем 75 % из них воспитывались в неблагоприятных семейных ситуациях; в контрольной группе – в 31 %). Доля несовершеннолетних правонарушителей, воспитывающихся в условиях, допускающих агрессивность и жестокость, в 9 раз выше, чем в обычных семьях. Девиантное поведение таких подростков начиналось, как правило, постепенно – со школьных прогулов, уходов из дома, вслед за которыми шли нарушения правил поведения в общественных местах, затем – мелкое хулиганство и воровство, драки со сверстниками, алкоголизация, угон мотоциклов или велосипедов с намерением «немного покататься, побаловаться», наконец, все это перерастало в явный асоциальный или антиобщественный акт. Лишенные душевной гармонии, «внутреннего стержня», они в дальнейшем с большим трудом достигали социальной адаптации; однако она была неустойчивой: вся их последующая жизнь есть цепь взлетов и падений.

Социологическое рассмотрение особенностей поведения некоторых современных юношей и девушек (хиппи, клошары, битники), по данным западных исследователей, показало близость проблемы к среде пограничной психиатрии: детерминированность их поведения двоякая (биологическое влияние особенностей темперамента и социальное – несовершенная структура общества).

На примере психопатий видно, как причудливо переплетаются наследственные и приобретенные компоненты характера, влияния семьи и школы. С учетом этих сложных взаимовлияний и нужно действовать на психопатическую структуру личности: процесс ее перестройки весьма продолжителен, труден и должен протекать с непременным активным участием самого индивида.

Народная мудрость гласит: «Посеешь поступок – вырастет привычка, посеешь привычку – вырастет характер, посеешь характер – пожнешь судьбу». В этом плане задача оказания помощи человеку преодолеть свои недостатки, стать нравственно более совершенным и гармоничным является первоочередной, государственной. В ходе социального развития человек должен приобрести способность различать добро и зло и осознавать ответственность за свои дела, быть беспристрастным судьей за свои поступки.

Истоки альтруизма и одаренности

 
Да, так любить, как любит наша кровь,
Никто из нас давно не любит!
Забыли вы, что в мире есть любовь,
Которая и жжет, и губят!
 

А. Блок

Рассматривая пружины социального поведения человека, следует иметь в виду, что в процессе длительной эволюции механизмы его психического реагирования формировались и развивались из сложных, тончайших биологических инстинктов. Одни из них могут быть социально полезными (альтруизм, склонность матери к самопожертвованию во имя ребенка), другие – социально негативными (нарушающими групповую деятельность людей).

В последние два-три десятилетия генетики и психологи уделяют пристальное внимание эволюционному анализу альтруизма. Под этим термином профессор В. Эфроимсон понимает «всю ту группу эмоций, которая побуждает человека совершать поступки, лично ему непосредственно невыгодные и даже опасные, но приносящие пользу другим людям»[12]12
  Эфроимсон В. Родословная альтруизма // Новый мир. – 1971. – № 10. – С. 199.


[Закрыть]. Американские ученые считают, что альтруистические чувства «генетически запрограммированы» в индивиде, содействуя тем самым выживанию вида в борьбе за существование. Генетик Ф. Г. Добржанский допускает, что эволюционные процессы могут создавать этические коды, которые при некоторых условиях начинают действовать вопреки интересам отдельных личностей, но помогают той группе, к которой они принадлежат.

По мнению В. Эфроимсона, в разные исторические периоды реализуется не весь наследственный этический код, а лишь та его часть, которая соответствует социальным условиям эпохи. Эмоции человечности, доброты, бережного отношения к старикам, детям и женщинам, стремление к знаниям неизбежно развивались под действием естественного отбора и входили в фонд наследственных признаков человека. Однако известно, что гены не могут непосредственно воздействовать на поведение и психику человека: необходимо искать опосредующие механизмы их взаимодействия со средой. В этом плане особый интерес представляют генетические исследования физиологических основ психической деятельности человека (в частности, методом изучения близнецовых пар).

Эта одна точка зрения, своего рода биологический взгляд на заманчивую для человечества проблему альтруизма. Ей противостоит иная позиция, изложенная наиболее полно И. П. Павловым. Он считал «настоящий альтруизм приобретением культуры», связанным со второй сигнальной системой, и если она слаба, то «непременно на первом плане будет забота о собственной шкуре». Практика воспитательной работы подтверждает правильность взглядов великого физиолога: высокая культура чувств не наследуется, ее нужно формировать с момента рождения ребенка. «Генетическая основа альтруизма» при этом присутствует в качестве биологической предпосылки, потенциальной возможности воспитания.

О возможностях средового влияния на биологические основы поведения свидетельствуют примеры негативного порядка. В последнее время в зарубежной литературе широко обсуждается влияние общества на формирование нового типа мужчины, как бы являющегося антиподом прежнего мужчины-альтруиста, «благородного рыцаря», способного на самопожертвование во имя любимой женщины. По свидетельству западногерманского врача и социолога И. Бодамера, «современный мужчина боится всего (профессионального краха, болезни, старости), не способен ни к дружбе, ни к любви» (кстати, обратимся к стихам А. Блока, приведенным в качестве эпиграфа к этому разделу), традиционные мужские доблести (благородство, великодушие, доброта, снисходительность) стали призрачными, нереальными и предаются забвению. Современный мужчина всячески стремится избегать любой ответственности (в том числе за другого человека), мыслит предельно рационалистическими категориями, живет «без души, без радости, без любви». «Наша эпоха уничтожила ряд человеческих добродетелей, которые в прямом смысле слова или же лишь в идеале считались прежде непременным достоянием человека», – с горечью констатирует И. Бодамер.

Преобладание роли биологического фактора наиболее отчетливо проявляется в клинической динамике психопатических состояний, где влияние конституциональных моментов резко сказывается на формировании всех подструктур личности. Отсюда неповторимость и своеобразие внутреннего мира шизоидов («королей и поэтов», по определению старых клиницистов), экстравертированных циклоидов (с их сочным восприятием всех прелестей жизни), мозаичный строй переживаний психастенической личности (проявляющей «мильон терзаний» и мучающейся проблемой «быть или не быть»).

Возможно, этим приматом биологического в структуре психопатических и акцентуированных личностей (а именно последние несут на себе наиболее тяжкий груз по дальнейшему научно-техническому и социальному прогрессу) объясняется значительная напряженность в межчеловеческих отношениях с их неизбежным усложнением в процессе «социализации». Чем больше люди подчиняют себе природу, смелее побеждают болезни и глубже проникают в космическое пространство, тем ярче обнаруживается их неумение контролировать собственные отношения. Кстати, великие психологи прошлого (за редким исключением) были далеко не мастерами обыденных отношений с людьми: личная жизнь у многих из них была трудной, запутанной (нужда, одиночество, раздвоенность, непонимание со стороны близких). Зачастую обнаруживались сложность в отношениях со своими знаменитыми современниками, взаимное непризнание, перерастающее в явные конфликты: Ф. М. Достоевский и Л. Н. Толстой не понимали друг друга, Л. Н. Толстой и И. С. Тургенев едва не подрались ка дуэли, у И. С. Тургенева и Ф. М. Достоевского были натянутые, сложные отношения. Американский социолог Т. Шибутани указывает, что некоторые из великих вкладов в искусство, науку и правосудие были внесены дезорганизованными личностями: значительные достижения в каждой области требуют большой работы, а те, кто живет легко, часто не умеют приносить жертвы. Независимость от господствующих мнений часто свойственна тем, кто презирает авторитетные фигуры и с трудом меняет взгляды. Гении часто инфантильны, несчастны, окружающие считали их «чудаками» (общеизвестно выражение, что «нет пророка в своем отечестве»), но благодаря своим невероятным жертвам и настойчивости они вносили много нового в жизнь остальных, хотя сами нередко жили в нищете.

На «перекрестке» биологического и социального влияния находится очень интересная для психологии и клиники проблема творческой деятельности, одаренности и гениальности. Как справедливо отмечает А. Г. Харчев, «с одной стороны, это – явления социально-культурного, сформированного определенной исторической традицией и социальной средой содержания, с другой – только путем социального воздействия – при всем старании – ни Пушкина, ни Менделеева не создать, здесь нужен и соответствующий „природный материал“»[13]13
  Харчев А. Г. Становление личности. – М., 1972. – С. 11.


[Закрыть]. Научного объяснения наследования творческих способностей пока, к сожалению, еще не дано. Одно время предпринимались попытки выяснить механизм передачи творческой одаренности на примере многочисленного рода Бахов, давшего на протяжении XVII и XVIII вв. несколько поколений известных музыкантов. Не привели к каким-либо серьезным результатам попытки патографического изучения жизни наиболее выдающихся, замечательных людей прошлого.

Несомненно, что без главной страсти, без неистовой увлеченности любой природный задаток, любая способность так и остаются в потенции. «Чтобы написать роман, надо запастись прежде всего одним или несколькими сильными впечатлениями, пережитыми сердцем автора действительно», – писал величайший психолог человечества Ф. М. Достоевский. Он и сам пережил ряд сильных впечатлений, одним из которых была «встреча со смертью». После описания жестокой инсценировки казни вечером того же дня он писал своему брату: «Никогда еще таких обильных и здоровых запасов духовной жизни не кипело во мне, как теперь».

«Каждый желудь заключает в себе идеальный тип дуба». Это высказывание принадлежит древнегреческому философу Платону. Отцы и матери снаряжают своих детей определенных запасом наследственного материала, который реализуется на сложном жизненном пути: все задатки, способности, таланты развиваются затем самой личностью по мере упорной работы над собой, в жизненной борьбе, которая лишь одна является гарантией победы. «Чтоб хорошо писать, страдать надо, страдать!» – призывал Ф. М. Достоевский. Практически в любой сфере творческой деятельности человек проявляет самого себя, со всеми достоинствами и недостатками, воплощает все возможности своего темперамента (как биологического радикала) и характера (обусловленного средой и меняющегося с возрастом социального начала).

Ярким примером такой взаимообусловленности творческого процесса является наследие русского гения А. С. Пушкина. Вот краткие примеры, взятые нами из интересного исследования на эту тему профессора Б. И. Шубина. Великий поэт в раннем детстве был толстым, неуклюжим и малоподвижным. Достигнув семилетнего возраста, он стал резв и шаловлив: «По-видимому, родительские укоры и насмешки привели к тому, что в шкале человеческих ценностей у него получили приоритет физическая сила и ловкость»[14]14
  Шубин Б. И. История одной болезни. – М., 1983. – С. 16.


[Закрыть].

Психологические особенности личности поэта свидетельствуют об их изменчивости – не только на протяжении жизни, но и в течение одного дня. Вот свидетельство А. П. Керн, обратившей внимание на неровность его характера: «То шумно весел, то грустен, то робок, то дерзок, то нескончаемо любезен, то томительно скучен – и нельзя было угадать, в каком он будет расположении духа через минуту». Такие качества присущи циклотимическому складу личности, для которого свойственны заметные перепады настроения и творческой активности: в аспекте затронутой нами темы наиболее примечательным периодом его творчества явилась «болдинская осень». А вот как пишет о себе сам поэт: «неровный, ревнивый, подозрительный, резкий и слабый одновременно». Ему не удавалось скрыть чувства, он выражал их непосредственно и искренне, проявляя вовне полярные качества своей личности: был упоительно пленителен в моменты приятных событий и неудержим в гневе и ярости – когда соприкасался с непорядочностью, высокомерием, подлостью.

В воспоминаниях современников подчеркивается обостренность чувств, пылкость, порывистость, страстность душевных движений А. С. Пушкина. При его повышенной впечатлительности и ранимости особенно понятной становится непереносимость конфликтов с великосветским обществом, унизительных арестов и гонений, цензурных препон, утраты взаимопонимания с единомышленниками, семейных неурядиц, состояния безденежья, травли литературных врагов. Они и подвели к трагическому финалу: «В одну минуту погибла сильная, крепкая жизнь, полная гения, светлыми надеждами… Россия лишилась своего любимого национального поэта. Он пропал для нее в ту минуту, когда его созревание совершалось», – пишет В. А. Жуковский отцу погибшего поэта.

На этом, пожалуй, самом спорном моменте нашего разговора, дорогой читатель, следует поставить точку, надеясь, что в ближайшее время наука во многом прояснит то, что для нас остается пока неясным и неведомым. В этом отношении обнадеживают успехи, достигнутые в последние годы генетикой – наукой, которая приоткрывает многие аспекты пограничных состояний и плодотворно решает проблемы биологического регулирования поведения личности – как здоровой, так и больной (пораженной психопатиями и психозами).

Пограничные состояния в зеркале художественной литературы

Герои мои вовсе не злодеи; прибавь я только одну добрую черту любому из них, читатель помирился бы с ними всеми.

Н. В. Гоголь

Сложные, необычные характеры, направленные своими «болевыми точками» на все человечество, всегда привлекали внимание больших мастеров пера. В их описании можно уловить многообразие человеческих типов, особенности их становления и развития в зависимости от окружающей среды и внутреннего мира. Заглянуть во внутренний мир человека и понять его может лишь талантливый писатель, способный передать тончайшие переживания своего героя.

С этих позиций выглядит оправданной попытка раскрыть внутренний мир психопатических и акцентуированных личностей, нашедших отражение в художественной литературе. Помимо непосредственного эстетического и познавательного воздействия на читателя она имеет и определенное научное значение, позволяя специалисту понять мотивы и пружины поведения людей, отличающихся необычным личностным складом. О правомерности углубленного анализа психопатологических явлений, верно подмеченных и отображенных выдающимися писателями, писал в начале нынешнего века известный немецкий психиатр О. Бумке: «Один хороший художник может дать больше, чем десять плохих психиатров».

В качестве непревзойденного мастера человеческих типажей (в том числе и патологических) следует признать великого русского писателя Н. В. Гоголя, которого принято считать «широким гением» – в противоположность «глубокому гению» Л. Н. Толстого и Ф. М. Достоевского. Трудно обозреть многоликую, пространную галерею характеров, столь блистательно начертанную одним художником слова, какой в мировой литературе не было ни до него, ни после. Без всякого преувеличения правомерно утверждение, что в области литературы он занимает такое же место, которое в области ботаники принадлежит знаменитому систематику растений Карлу Линнею. О том, что описанные характеры «подсмотрены» из окружающей жизни, сказано самим автором: «Я никогда не создавал ничего в воображении… У меня только то и выходило хорошо, что взято было мной из действительности».

Давайте хотя бы выборочно рассмотрим три обобщенных портрета из многочисленной шеренги героев поэмы «Мертвые души». Вот синтетический образ «чувствительного небокоптителя» Манилова с его бессознательной кротостью и робостью, утрированной предупредительностью и деликатностью, которые подчеркиваются основной чертой его характера – безудержной и непродуктивной мечтательностью; за ней не чувствуется ни малейшего желания действовать и добиваться: это бесцельная игра праздного, дремлющего ума, который рисует не только утопические, но и вообще никому не нужные и совершенно бессмысленные перспективы. На другом конце этой шеренги стоит энергичная, деятельная натура Ноздрева, готового «ехать куда угодно, хоть на край света, войти в какое хотите предприятие, менять все что ни есть на все что хотите»; это создает эффект какой-то «неугомонной юркости и бойкости характера» и т. п. А в центре этой замечательной галереи характеров – медлительная, лениво-рассудительная фигура Собакевича; это еще один синтетический художественный образ в творчестве Гоголя – с чертами чудовищной громоздкости, неуклюжей дородности, туповатой прижимистости, характеризующейся отрывистой и грубой речью, трезвым реализмом, стоящим на почве фактов и грубого расчета.

Три группы характеров, изображенных Н. В. Гоголем, дают великолепное, исчерпывающее обобщение «небокоптительства» – чувствительного, активного, рассудительного. Создавая образы Манилова, Ноздрева и Собакевича, писатель показал, во что обращаются чувства, воля и разум в условиях праздного и ненужного существования.

В одном из лучших произведений великого психолога человеческой души Ф. М. Достоевского – романе «Братья Карамазовы» представлена история семьи, каждый из членов которой проявляет черты психопатичности. Не вдаваясь в подробные характеристики всех героев романа, остановимся вкратце на типологическом анализе Карамазова-старшего. Федор Павлович, глава семьи, уже с детства отличался патологическими особенностями характера («ничтожный мозгляк»); в дальнейшем причудливое переплетение наследственной отягощенности и бесконтрольного воспитания способствовало развитию бестолкового и развратного сумасброда, лишенного всякого самолюбия в сознания человеческого достоинства, привыкшего рисоваться своим цинизмом и шутовством, с умом, настроенным исключительно на злую шутку. Старческий возраст оказал большое влияние на усиление прежних качеств характера, способствовал развитию подозрительности и постоянного опасения ущерба своим интересам со стороны других, повышению эротизма и похотливых влечений.

При всем красочном многостороннем описании различных болезненных проявлений характера, которое мы встречаем в художественной литературе первой половины прошлого века, в тот период еще не нашлось научного определения этих своеобразных «уродств личности»; термин «психопатия» как бы витал в воздухе, ожидая, кто первый произнесет его и наполнит клиническим содержанием.

Выделение психопатий в самостоятельную форму патологии характера относится к 80-м годам XIX в. и вызвано в основном потребностями судебной практики[15]15
  Более подробно аспект исторического освещения проблемы психопатий представлен в статье профессора О. В. Кербикова (опубликованной в «Журнале невропатологии и психиатрии им. С. С. Корсакова» [1958. – № 8. – С. 995–1006]), являющей собой прекрасный образец научного и художественного анализа психопатических состояний.


[Закрыть]. Реформа российского судопроизводства способствовала широкому привлечению талантливых журналистов и репортеров уголовных хроник к освещению судебных процессов и быстрому распространению понятия «психопатия». В 1881 г. великий русский психиатр С. С. Корсаков, выступая в судебных заседаниях по делу Прасковьи Качко, убившей на студенческой вечеринке своего возлюбленного, определил ее состояние как «психопатическое». В 1884 г. петербургский психиатр И. М. Балипский по делу Семеновой дал заключение, что она не обнаруживает признаков психоза, но и не является здоровой. В широких журналистских кругах, оживленно отражавших этот судебный процесс, она была названа «первой всероссийской психопаткой»; позднее писатель В. Г. Короленко проследил жизненную судьбу Семеновой, описав ее поведение при личной встрече через несколько лет после суда.

Быстрое распространение термина «психопатия», обязанное журналистам и судебным деятелям, способствовало весьма успешному научному анализу психопатических состояний. Уже вскоре появились литературные произведения на данную тему. В 1885 г. Н. С. Лесков опубликовал в февральском и мартовском номерах журнала «Новь» рассказ «Старинные психопаты»: его герой – малороссийский помещик Степан Иванович Вишневский – самодур и развратник; его жена подыскивала ему юных наложниц и была вполне счастливой в роли сводницы. Писатель заканчивает повествование следующим замечанием: «Передавая эти сказания в сборе отрывочных сведений из нескольких уст, я не стану стараться выяснить личность Степаниды Васильевны Вишневской каким-нибудь более точным определением. Думаю лишь, что по нынешним временам это подходило бы к тому, что называют „психопатией“».

Особенно содействовали введению этого термина в обиходный язык произведения А. П. Чехова. В 1885 г. в «Петербургской газете» публикуется его рассказ «Психопаты»: его персонажи – титулярный советник Семен Алексеевич Нянин и сын Гриша – «трусы, малодушны и мистичны». Старик Нянин «от природы мнительный, трусливый и забитый», а его сын, обладая теми же свойствами характера, склонен помимо того к многословию, примитивному фантазерству и бахвальству. В рассказе «Отрава» доктор Клябов называет психопатом Лысова, которому присущи неустойчивость взглядов, эгоцентризм, смесь легковерия с подозрительностью, склонность к беспочвенному фантазерству и эмоциональная несдержанность. В рассказе «На даче» психопаткой названа женщина – автор анонимной любовной записки; адресат говорит о ней как о «шальной», «непутевой», «эксцентричной». Один из героев рассказа «От нечего делать» Николай Андреевич Капитонов отзывается о своей жене: «Бальзаковская барыня и психопатка… дрянная, скверная бабенка», склонная к лживости, изображающая из себя «страдалицу».

В том же значении, всегда психиатрически вполне квалифицированно, употребляет А. П. Чехов термин «психопат» и «психопатка» во многих других рассказах («Жена», «Мститель», «Поцелуй»). Психопаткой названа и героиня рассказа «Тина» – распущенная, лживая, эксцентричная и наглая особа. Князь Сергей Иванович – герой рассказа «Пустой случай» – считает себя психопатом, обнаруживая в себе малодушие, трусость, неумение отстаивать свои интересы, бороться за свои права. Весьма тонкое понимание душевного склада психопатических натур мы находим в «Записных книжках» писателя:

– Гаврилыч, что прежде приходит: мрачное настроение и потом уже мрачные мысли или наоборот?

– У психопатов мрачное настроение предшествует.

Последнее замечание нашло применение в выделении клинических признаков, разграничивающих нормальную и психопатическую личность. На этом примере явственно обнаруживается, как «правдиво отражающее искусство может способствовать развитию науки» (О. В. Кербиков).

В ряду выдающихся русских и советских писателей, великолепных знатоков человеческой характерологии, одно из первых мест принадлежит видному писателю, известному режиссеру и замечательному актеру Василию Макаровичу Шукшину. Блестящим метеором ворвался он в советскую литературу, оставив в ней за короткий период творчества (немногим более 10 лет) яркий след, познакомив нас с новыми, дотоле почти безызвестными героями, сразу же горячо полюбившимися своей искренностью и человечностью. Все они – при внешней простоте, – безусловно, незаурядные натуры, открывающиеся читателю неожиданными гранями, непредсказуемостью мыслей и поступков. И клиническом плане они воплощают «во плоти и крови» многообразие различных вариантов акцентуированных, препсихопатических и психопатических характеров (кстати, один из рассказов так и озаглавлен – «Психопат»).

Центральной фигурой в этом ряду стоит «чудик» – герой одноименного рассказа, по выражению В. Распутина – «расшатанный и больной характер». Автор любовно выписывает его: «…с ним постоянно что-нибудь случалось. Он не хотел этого, но то и дело влипал в какие-нибудь истории». Потеряв 50-рублевую купюру, он боится заявить об этом, ибо «представил, как он огорошит всех этим заявлением, как подумают многие: „Конечно, раз хозяина не нашлось, он и решил прикарманить“».

«Да почему же я такой есть-то? – вслух горько рассуждал чудик. – Что теперь делать?» – Эти вопросы часто будоражат его мысли. В ответ на яростную реакцию снохи, недовольную тем, что он разрисовал детскую коляску («…по верху пустил журавликов – стайку уголком, по низу – цветочки разные, травку-муравку, пару петушков, цыпляток»), ему «опять стало больно. Когда его ненавидели, ему было очень больно. И страшно». И лишь в конце рассказа автор представляет нам «чудика»: «Звали его Василий Егорович Князев. Было ему тридцать девять лет от роду. Он работал киномехаником в селе. Обожал сыщиков и собак. В детстве мечтал быть шпионом». По характерологическому облику его можно расцепить как инфантильную (с чертами детской психики) личность с выраженным шизоидным радикалом.