355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Исократ » Собрание речей » Текст книги (страница 2)
Собрание речей
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 15:27

Текст книги "Собрание речей"


Автор книги: Исократ



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

Если мы будем так управлять городом и дальше, то все останется по – старому. Мы будем жить по – прежнему, принимать решения, вести войны, претерпевать неудачи и совершать почти все то же, что делаем теперь и делали раньше. Если же мы изменим нашу политик), то ясно, что благодаря этому у нас будут те же условия жизни, какими пользовались предки. Ибо одни и те же политические установления неизбежно порождают близкие и одинаковые последствия. Сопоставив важнейшие результаты обеих систем управления, нам необходимо рассмотреть, какую же из них следует предпочесть. Сначала мы должны обдумать, как относились эллины и варвары к прежней политии и как теперь они относятся к нам. Ибо в значительной степени и те и другие способствуют общему процветанию, когда они расположены к нам надлежащим образом. Эллины гак доверяли тем, кто управлял государством в то время, что большинство из них добровольно отдались под власть нашего города, варвары же были настолько далеки от вмешательства в дела эллинов, что их военный флот не появлялся далее Фаселиды, а сухопутные войска не переходили реку Галис, и они оставались в полном бездействии. Теперь же обстановка настолько изменилась, что одни ненавидят наш город, а другие нас презирают. О ненависти эллинов вы слышали от самих стратегов; о том же, как относится к нам царь персов, видно по его письмам, посланным нам[23]23
  Речь идет об ультиматуме персидского царя, который требовал отозвания Хареса и утверждения царского мира.


[Закрыть]
.

Кроме того, строгие правила того времени воспитали граждан в такой доблести, что они не оскорбляли друг друга, а при вторжениях врага в страну все вместе боролись и побеждали. У нас же теперь – все наоборот. Мы не пропускаем ни одного дня, чтобы не причинить друг другу какого – нибудь зла, а военными обязанностями мы пренебрегаем настолько, что даже не считаем нужным ходить на проверку, если не получим за это денег[24]24
  Граждане получали вознаграждение от государства за участие в Народном собрании и суде; возможно, что они хотели добиться и оплаты за медицинское освидетельствование во время призыва.


[Закрыть]
. Но вот самое важное: тогда никто из граждан не испытывал нужды в самом необходимом и не позорил наш город, прося подаяния у первых встречных: теперь же нуждающихся значительно больше, чем имущих. Поэтому нужно быть снисходительным к народу, если он не заботится об общественном процветании, а постоянно думает лишь о том, как просуществовать в каждый сегодняшний день.

Я убежден в том, что, если мы будем подражать предкам, мы освободимся от всех бед и станем спасителями не только нашего города, но и всех эллинов. Я пришел сюда для выступления перед народом и произнес эту речь. Вы же, взвесив все обстоятельства, подавайте свои голоса за то. что покажется вам наиболее полезным для нашего города.

Банкирская речь

Великое судебное состязание предстоит мне, судьи. Я рискую не только лишиться больших денег, но быть несправедливо обвиненным в стремлении завладеть чужими; это я считаю важнее всего. Ведь, даже если я лишусь чужих денег, у меня останется достаточное состояние; если же окажется, что я без надлежащего основания взыскивал столь большие деньги, то я буду опозорен на всю жизнь.

Труднее всего, судьи, добраться до таких противников. Дело в том, что сделки с банкирами заключаются без свидетелей; поэтому и те, с кем поступают они несправедливо, неизбежно подвергаются опасности: У них и много друзей, и денег в их руках много, да и их ремесло вселяет к ним доверие. Однако и при таких обстоятельствах я надеюсь для всех сделать ясным, что Пасион лишает меня денег.

Сначала я изложу, насколько могу, вам все дело. Отец мой, судьи, – Сопей; все плавающие в Понт знают, что он настолько близко стоит к Сатиру (правителю Боспора Киммерийского), что управляет у него обширной областью и имеет попечение о всей его вооруженной силе. Зная (про Афины) и про прочую Элладу, я пожелал совершить туда путешествие. И вот отец мой, нагрузив два корабля хлебом и дав денег, отправил меня одновременно и с торговой целью и с целью людей посмотреть. Пифодор, сын Финика, свел меня с Пасионом, и я пользовался его банком.

Несколько времени спустя был сделан Сатиру донос, будто отец мой замышляет против его власти и что я вожу компанию с изгнанниками. Сатир дает приказ схватить отца, тем же из Понта, которые проживали здесь, дает поручение принять от меня деньги и передать мне самому приказание плыть домой; если я этого не сделаю, то требовать от вас моей выдачи.

Будучи в столь бедственном положении, судьи, я рассказываю Пасиону о моих злоключениях: я был так близок к нему, что не только в денежных делах, но и во всем остальном вполне доверял ему. По обоюдному совету мы решили, что самое лучшее – наличные деньги передать, а от денег, лежавших у Пасиона, не только отречься, но заявить, что я состою должником его и других лиц, вообще поступить так, чтобы всего более можно было убедиться в том, что нет у меня денег.

Я, судьи, тогда считал, что Пасион все это мне советует из расположения ко мне; но после того, как я закончил дело с прибывшими от Сатира, я понял, что он покушается на мое достояние. Дело в том, что, когда я хотел взять обратно принадлежащие мне деньги и отправиться в Византий, Пасион решил, что настал самый благоприятный для него случай: ведь, моих денег, лежащих у него, было много, и из-за них стоило забыть стыд, а я к тому же, в присутствии многих свидетелей, отрицал, что имею что-либо, и в глазах у всех считался должником Пасиона и признавал себя должным еще и другим. К тому же, судьи, он считал, что, если я попробую остаться в Афинах, государство меня выдаст Сатиру; если же отправят куда-нибудь в другое место, то ему нечего будет заботиться о моих показаниях, а если я поплыву в Понт, то там погибну вместе с моим отцом. Так-то рассуждая, он и замыслил лишить меня моих денег. И вот под предлогом, что в настоящее время он не имеет денег, он заявил, что не может отдать и моих; когда же я, желая ясно разузнать, в чем дело, послал к нему Филомела и Менексена (с поручением вытребовать деньги), Пасион стал им говорить, что у него нет ничего мне принадлежащего. И вот, когда на меня отовсюду обрушилось столько бед, как полагаете вы, какое принять мне надлежало решение? Если молчать, Пасион лишит меня денег; если станешь говорить, это не принесет тоже большой пользы, а вместе с тем поставит в очень тяжелое положение и меня и моего отца пред Сатиром. Итак, я счел наиболее надежным держаться спокойно.

После этого, судьи приносят мне с Понта весть, что отец мой освобожден, и Сатир настолько раскаивается во всем, им содеянном, что оказывает ему величайшее доверие, дал ему власть еще большую, чем он имел раньше, причем сестру мою он взял в жены для своего сына. Пасион, услышав об этом, понял, что я теперь уже открыто стану действовать, чтобы защитить свое достояние. Поэтому он упрятывает Китта, раба, который был осведомлен о моих деньгах. Так как я стал требовать показать мне Китта, то Пасион, понимая, что Китт может яснейшим образом подтвердить то, в чем я обвинял Пасиона, говорит, – это самое ужасное, – будто я и Менексен подкупом склонили на свою сторону Китта, бывшего сидельцем в меняльной лавке, и взяли у него шесть талантов серебра. А для того, чтобы не было допроса под пыткою относительно этих шести талантов, мы, по словам Пасиона, спрятав раба, выступили с встречным иском к нему, Пасиону, и стали требовать того, кого мы сами укрыли. Говоря это с гневом и со слезами, повлек он меня к (архонту) – полемарху, требуя от меня поручителей и отпустил меня лишь после того, как я выставил поручителей на шесть талантов. Призовите свидетелей. (Свидетельские показания.)

8. Вы выслушали свидетелей. И вот я одно уже потерял, а относительно другого подвергался позорнейшим обвинениям. Тогда я для поисков Китта отправился в Пелопоннес, Менексен же тем временем нашел раба, здесь, в Афинах, и, захватив его, стал требовать подвергнуть его под пыткой допросу и о деньгах, данных на хранение, и о том, в чем обвинял нас Пасион. Последний же дошел до такой дерзости, что пытался освободить Китта от пытки как свободорожденного, и не постыдился, не побоялся заявить, что он отпускает на свободу и возбраняет подвергнуть пытке того, кого мы обратили в рабство, после того как чрез его посредство имеем столько денег. Самое нее замечательное то, что, когда Менексен требовал у полемарха поручительства за раба, Пасион взял его на поруки за семь талантов. Пусть предстанут свидетели (Свидетельские показания.)

После этого Пасион счел, что он промахнулся в том, что случилось. Намереваясь исправить это в дальнейшем, он явился к нам с изъявлением готовности выдать для пытки раба. Мы избрали 10 допросчиков. Пасион явился в святилище Гефеста. Я требую, чтобы они бичевали выданного и вытягивали ему члены до тех пор, пока он; по их мнению, не скажет правду, Пасион же стал говорить допросчикам, что они были выбраны не в палачи, и настаивал на том, чтобы они словесным допросом осведомлялись у раба о том, что им угодно узнать. На наши возражения допросчики заявили, что они не станут пытать, хотя им и было известно, что Пасион выдал мне раба. Так Пасион ловко избежал допроса раба под пыткой, а что касается выдачи, он отказался довериться допросчикам, но изъявлял готовность заплатить пеню, в случае если они сочтут его виновным. Пусть будут вызваны свидетели этого. (Свидетельские показания.)

Затем все на собраниях стали обвинять Пасиона в несправедливых и возмутительных поступках, именно, что он сперва укрыл раба, который, как говорил и я, был причастен к денежным делам, а затем сам стал обвинять нас в укрывательстве; что потом, когда раб был схвачен, он воспрепятствовал его пытать, как, будто бы, свободного, после же этого его выдал за раба и избрал допросчиков, на словах приказал его пытать, а на деле не допустил до этого. Так как Пасион полагал, что ему самому не будет никакого спасения, если ему придется предстать пред вами, то он чрез посланного просил меня быть при нем, когда он отправится в храм. И вот, когда мы пришли на акрополь, он, накрывшись, с плачем стал говорить, будто его вынудило неимение средств отрицать получение от меня денег, ко что, немного времени спустя, он постарается деньги отдать. Пасион просил меня оказать ему снисхождение и не разглашать постигшей его беды, чтобы не стало известно, что он, принимая на хранение деньги, явно не выполняет данного обязательства. Я, веря в его раскаяние, уступил ему и предложил изобрести способ, чтобы и самому благополучно выйти из положения, и мне получить свое. На третий день, встретившись, мы даем друг другу клятву предать забвению все случившееся; но эту клятву он нарушил, как узнаете вы сами из дальнейшего изложения. Пасион согласился плыть со мною в Понт и там отдать деньги, – это для того, чтобы отвести долговое обязательство как можно дальше от этого города, чтобы никто из здесь живущих не знал об обстоятельствах уплаты долга. После отъезда он сможет объяснить свое отсутствие как ему угодно. В случае же нарушения им данного уговора, он соглашался предоставить посредничество Сатиру под условием, в случае осуждения, уплатить полуторную сумму денег. Все это изложив письменно, мы повели на акрополь ферейца Пирона, обычно плавающего в Понт, и вручили ему на хранение договор, наказав ему, что, если мы покончим миром между собою, то письменное условие сжечь, если же нет, то отдать Сатиру.

Так, судьи, сложились наши дела. Менексен, между тем, в гневе на обвинение, брошенное ему Пасионом, начал с ним тяжбу и стал настаивать на выдаче Китта, требуя для Пасиона, если он будет обвинен в клевете, того же самого наказания, которое постигло бы его, если бы было признано, что он совершил что-либо такое, в чем обвинял нас Пасион. Последний стал просить меня, чтобы я отклонил Менексена от предъявления ему обвинения, говорил, что ему ничего не остается, как возвратить деньги согласно письменному условию, отправившись в Понт, что здесь над ним будут смеяться, так как раб, подвергшись пытке, разгласит правду обо всем. Я согласился ходатайствовать перед Менексеном об удовлетворении желания Пасиона, если он в отношении меня исполнит взятые обязательства. В то время Пасион был в бедственном положении, не имел ничего, чем он мог бы помочь себе в своих собственных бедах: не только страшила его пытка раба и вышеуказанная тяжба, но также и письменное условие, как бы оно не попало в руки Менексена.

В столь затруднительном положении, не находя никакого способа уплатить долг, Пасион подкупил рабов гостя (т. е. ферейца Пирона) и подделал условие, которое должен был получить Сатир в случае, если Пасион не удовлетворит меня. И после того, как он сделал это, он стал наглейшим из всех людей. Он заявил, что и в Понт он со мной плыть не намерен и договора со мной у него никакого нет, и потребовал, чтобы письменное условие было распечатано в присутствии свидетелей. К чему я буду вам, судьи, сообщать подробности? Ведь, в письменном условии, оказалось, будто бы стояло, что к Пасиону я не предъявляю никаких обвинений.

Все происшедшее я изложил вам возможно точнее. Я полагаю, что Пасион построит свою защиту на этом подделанном им документе и больше всего будет на него опираться. Будьте внимательны к моим словам, и я думаю, что сделаю для вас очевидной подлость Пасиона, основываясь на обстоятельствах заключения нами письменного условия.

Прежде всего, обратите внимание на следующее. Когда мы передавали гостю наш договор, по которому Пасион объявляет себя свободным от обвинений, я же заявляю, что должен получить от него деньги золотом, мы наказывали гостю сжечь письменное условие, если мы покончим между собой миром, если же нет, то отдать его Сатиру; что это было сказано, мы оба признаем. Однако, судьи, по какой причине мы поручили отдать письменное условие Сатиру? Разве мы не кончили миром, раз Пасион был уже свободен от обвинений и дело у нас было покончено? Но ясно, что мы заключили такой договор потому, что у нас оставались еще спорные вопросы, которые Пасион должен был уладить со мной согласно письменному условию. Далее, судьи, я имею изложить причины, по которым Пасион согласился возвратить деньги. Так как мы избавились от наветов на нас пред Сатиром, а Пасион сам оказался не в состоянии укрыть Китта, знавшего о сделанном мною вкладе денег на хранение, то он решил, что если выдаст на пытку раба, то обнаружится его мошенничество, если же не сделает этого, то будет подвергнут пене; в силу всего этого он и решил помириться со мной. Потребуйте же от Пасиона указать, ради какой выгоды или из-за какой опасности я освободил его от обвинений? Если же он ничего. подобного указать вам не может, то не правильнее ли будет, если вы более поверите – что касается письменного условия – мне, нежели ему? Достаточно легко, судьи, всякому понять, что мне, как обвинителю, если бы я стал опасаться опровержений, возможно было без всякого заключения договора прекратить дело, Пасиону же из-за возможности применить пытку к рабу и из-за тяжб, возбужденных пред вами, нельзя было по желанию освободиться от опасностей, если не склонить к тому меня, обвинителя. Таким образом, не мне, чтобы прекращено было преследование, а Пасиону о возвращении моих денег приходилось заключать договор. Еще неправдоподобнее допустить, что я, до составления письменного условия, настолько сильно усомнился в неблагоприятном исходе дела, что не только освободил Пасиона от обвинений, но и договором это подтвердил, а после того как я написал против себя подобного рода опровержение, только тогда я решил возбудить дело пред вами. Однако кто станет таким образом решать свои дела?

Самым же главным доказательством является то, что в договоре говорилось не об освобождении Пасиона от преследования, но о том, что он дал согласие выплатить мне деньги. Ведь когда Менексен возбудил против него дело, а письменное условие еще не было подделано, Пасион послал ко мне Агиррия, человека нам обоим преданного, и просил, чтобы я или склонил Менексена к примирению, или уничтожил заключенный с ним договор. Или вы, судьи, полагаете, что он действительно хотел уничтожить означенный договор, посредством которого он желал нас изобличить во лжи? Нисколько. После того как переделали документ, Пасион не стал говорить всего вышеизложенного, а во всем стал ссылаться на договор, требуя вскрытия самого документа. И вот каким образом первоначально он собирался уничтожить договор, я выставлю свидетелем самого Агиррия. Пусть предстанет он. (Показания Агиррия).

Я считаю вполне доказанным, что мы заключили договор не так, как пытался представить это Пасион, но так, как я вам изложил. Нет оснований удивляться, что Пасион подделал документ, не только потому, что уже подобные дела бывали, но потому, что некоторые из имевших дело с Пасионом уже совершили деяния гораздо более преступные.

Кто из вас не знает, как Пифодор, именуемый Скенитом, который все возможное и говорит и делает в пользу Пасиона, как он в прошлом году вскрыл урны для голосования и вынул жребии с именами судей, опущенные туда членами совета. Однако он, ради мелочей и подвергаясь уголовной ответственности, дерзнул вскрыть упомянутые урны, которые были опечатаны пританами, вторично опечатаны хорегами, охранялись казначеями, были положены на акрополе. После этого следует ли удивляться, если нашлись люди, подделавшие какой-то там договор, положенный на хранение у приезжего человека, раз им представлялась возможность поживиться столь большими деньгами; сделали же они это, или подкупив его рабов, или ухитрились иным способом. Обо всем этом не знаю, что мне сказать.

Некоторых Пасион уже пытался убедить, что вообще у меня здесь не было денег, говорил, будто я занял у Стратокла триста статеров. Вам надлежит и об этом выслушать, чтобы вы знали, какими доказательствами вооружившись, пытается он лишить меня денег.

Я, судьи, желая возможно больше вывезти из Понта денег, воспользовался намерением Стратокла плыть туда и попросил его свои деньги оставить у меня, в Понте же получить деньги от моего отца; я считал, что я много выигрываю, если деньги не подвергнутся опасности во время плавания, так как к тому же в то время лакедемоняне господствовали на море. Итак, полагаю, в этом нет еще доказательства, как это пытается представить Пасион, будто у меня не было здесь денег. У меня же надежнейшим доказательством наличия у меня здесь денег, данных ему на хранение, являются деловые отношения со Стратоклом. Ведь, на вопрос Стратокла, кто возместит ему деньги, если бы отец мой не выполнил моей просьбы, а он сам, приплыв сюда обратно, не застал бы меня, я указал ему на Пасиона, последний же согласился возместить ему и основной капитал и причитающиеся проценты. Однако, если бы у Пасиона не хранилось ничего мне принадлежащего, то неужели, думаете вы, он так легко согласился бы быть поручителем за меня на такую большую сумму? Пусть предстанут свидетели.

(Свидетельские показания)

Равным образом представлены будут свидетели того, что я отрицал пред доверенными лицами Сатира наличие у меня денег, кроме тех, которые я передал им, и что Пасион сам владел моими деньгами в то время, когда я сам признавал себя должным триста драхм, которые по доверенности получил от него. Гипподам – мой гость и близкий человек.

Я, судьи, находился в бедственном положении, о котором я вам уже сообщал: дома я лишился всего, что там было, находящиеся же здесь деньги я был вынужден передать прибывшим с Понта, у меня ничего не оставалось, за исключением того, что я мог сохранить, если бы удалось мне скрыть деньги, положенные на хранение у Пасиона. При таких обстоятельствах я признаю, что объявил себя еще должным ему триста драхм и во всем прочем поступал и говорил так, что на основании этого прибывшие с Понта могли всего более прийти к убеждению, что у меня денег нет. Вы без труда убедитесь, что это случилось не из-за отсутствия у меня денег, но с целью убедить посланцев Сатира. Прежде всего я представлю вам свидетелей, что мною с Понта привезено было много денег, затем других свидетелей, которые видели, что я прибегал к услугам меняльной лавки Пасиона, а также тех, которые покажут, что, при расчете на золото, я получил в то время более тысячи статеров. Кроме того, на нас был наложен чрезвычайный налог и, когда последовало назначение податных чиновников (для самообложения из граждан и гостей), я внес больше остальных гостей; будучи сам избран, я на себя наложил самый большой налог, за Пасиона же просил моих сотоварищей по должности, говоря, что он пользуется моими деньгами. Пусть предстанут свидетели.

(Свидетельские показания.)

Я привлеку в свидетели и самого Пасиона, действия которого подтверждают вышеизложенное. Ведь, то грузовое судно, за которое я дал большие деньги, по показанию одного лица, будто бы принадлежало какому-то делосцу. Когда я стал спорить и решил спустить судно на воду, доносчики так настроили совет, что сперва я чуть не был без суда предан смерти; в конце концов они согласились на то, чтобы я выставил поручителей. И вот Филипп, гость моего отца, явился на мой зов, но затем, испугавшись большого риска, поспешил оставить меня, Пасион же доставил мне поручителем за семь талантов Архестрата, менялу. Если бы (в случае несчастья со мною) он лишался незначительной суммы и знал, что у меня здесь ничего нет, то он никогда не выступил бы моим поручителем на такую большую сумму. Но ясно, что эти триста драхм он требовал с меня мне же в угоду, поручителем же за меня на семь талантов он стал, считая, что имеет достаточное обеспечение в виде денег, у него хранящихся. Итак, из самих поступков Пасиона я выяснил вам, что у меня здесь было много денег и что они находятся в его меняльной лавке; об этом вы слышали и от других осведомленных лиц.

Я полагаю, судьи, что вы отлично уже поняли, из-за чего мы спорим, если только вы запомнили, каковы были наши отношения в то время, а именно, что я отправил Менексена и Филомела с требованием выдать вклад, и Пасион сперва отказался. Отец мой, между тем, был в заточении, лишен всего имущества, а я из– за наличных бед не мог ни тут оставаться, ни плыть в Понт. Так вот, правдоподобно ли, что я, находясь в таком бедственном положении, стал бы предъявлять несправедливый иск или решился бы ограбить Пасиона из-за постигших меня несчастий и потому, что у меня было много денег? Но кто же когда-либо дошел до такой степени ябедничества, что сам, подвергаясь смертельной опасности, стал бы злоумышлять против чужого имущества? С какой надеждой или на что полагаясь, выступил бы я несправедливо против Пасиона? Или я думал, что, испугавшись моей силы, он тотчас отдаст мне деньги? Но не так действовал каждый из нас обоих. Не полагал ли я, начав тяжбу и притом вопреки справедливости, что встречу у вас больше доверия, чем Пасион, я, который собирался покинуть Афины, боясь, как бы меня не вытребовал от вас Сатир? Но зачем, ничего этим не достигая, мне нужно было ставить себя во враждебные отношения с тем, с которым у меня оказались самые тесные отношения из всех жителей этого города? И кто из вас решился бы приписать мне такое безумие и неопытность?

Следует, судьи, обратить внимание на бессмысленность и невероятность того, что, при каждом своем выступлении, пытается утверждать Пасион. Ведь, когда я находился в таком положении, что не мог его привлечь к суду, даже если бы он признался, что он присваивает мои деньги, тогда он обвинял меня в намерении несправедливо возвести на него обвинение; после же того как я избавился от клеветников, порочивших меня пред Сатиром и все стали считать неизбежным осуждение Пасиона, тогда он стал утверждать, что я снял с него все обвинения. Однако что может быть более непоследовательным, чем все это?

Но, быть может, только в указанном случае он явно противоречит сам себе в своих речах и действиях, а во всем остальном – нет? Он, который обвинял меня в порабощении человека, которого сам украл и его же в налоговых описях показал в числе прочих как раба, а когда Менексен потребовал его для пытки, то воспрепятствовал этому, так как он якобы свободорожденный. К тому же, сам захватывая вложенные мною деньги, он дерзнул нас обвинять, что мы будто бы присвоили шесть талантов из его меняльной лавки. Однако кто пытается лгать в делах столь очевидных, то как можно доверять ему в том, что он делал с глазу на глаз?

Наконец, судьи, согласившись отправиться к Сатиру и поступить так, как последний признает это правильным, он и в этом обманул меня: он не пожелал отправиться, хотя я неоднократно вызывал его, а послал он ко мне Китта, который, явившись туда (в Понт), заявил, что он свободорожденный, родом из Милета, что послал его Пасион дать разъяснения относительно денег. Сатир выслушал нас обоих и не стал разбирать дело об имевших место здесь сделках, особенно, когда Пасион отсутствует и не намерен выполнять его решений, но вместе с тем Сатир настолько убедился в том, что я терплю несправедливость, что, созвав владельцев кораблей, просил их помочь мне и не допускать несправедливости надо мной; написав в Афины письмо, он дал его для передачи Ксенотиму, сыну Каркина. Пусть будет прочитано это письмо.

(Читается письмо).

Итак, судьи, у меня много справедливых доводов; самое же важное доказательство, что Пасион захватывает у меня деньги, по моему мнению, есть то, что он не захотел выдать для пытки раба, который знал о сделанном мною вкладе. А для сделок в меняльных лавках разве есть какое-либо доказательство кроме этого? Ведь, мы совершаем их без свидетелей. Вижу, что и вы считаете самым надежным и раскрывающим истину, и в частных и в общественных делах, пытку и возможность выставить свидетелей, хотя бы их и не было, в подтверждение чего-либо непроисходившего; применение же пытки ясно обнаруживает, кто из двух говорит правду. Зная это, Пасион хотел, чтобы вы оставались более в области предположений относительно нашего дела, чем имели о нем ясное представление. Ведь, он не может утверждать, будто раб должен будет сдаться в пытке и что вследствие этого он не мог его выдать, так как всем вам памятно, что, оговорив господина, раб подвергает себя мести на все остальное время со стороны этого худшего из людей, вынеся же пытку, он станет свободным и завладеет тем, чего лишил меня его господин. Но, тем не менее, хотя рабу и предстояло в столь заманчивом деле одержать верх, Пасион, сознавая себя соучастником преступного деяния, продолжал уклоняться от суда и выставлять всевозможные причины, чтобы не было об этом деле допроса раба под пыткой.

Итак, я прошу вас, сохраняя в памяти все изложенное, голосовать против Пасиона и не обвинять меня в такой порочности, будто я, обитая на Понте, владея столь большим имуществом, что можно им и других облагодетельствовать, явился сюда с целью ябедничать на Пасиона и требовать у него мнимых денежных вкладов.

Следует вам отнестись с вниманием к Сатиру и моему отцу, которые все время более, чем все эллины, считаются с вами, именно, часто уже из-за неурожая хлеба им приходилось корабли прочих купцов отсылать пустыми, а вам они давали разрешение на вывоз; также в тяжбах по своим собственным обязательствам, в которых они же являются судьями, вы не только получали должное, но и больше того. Поэтому не подобает вам недооценивать письма Сатира. Итак, я прошу вас обо мне и о нем вынести справедливый приговор и не доверять лживым словам Пасиона более, чем моим.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю