Текст книги "Собрание речей"

Автор книги: Исократ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

О Мире

Все, кто всходят на эту трибуну, обычно заявляют, что вопрос, по которому они будут выступать, очень важен и заслуживает величайшего внимания нашего города. И если подобное предисловие было вполне уместно в других случаях, то мне представляется, что с этого же следует начать речь и о нынешних наших делах. Ведь мы пришли сюда, чтобы обсудить вопрос о войне и мире, который имеет величайшее значение в жизни людей, и дела тех, которые в этом вопросе следуют разумным советам, идут, как правило, лучше, чем у других. Столь велико значение вопроса, для обсуждения которого мы собрались здесь. Между тем я замечаю, что вы по – разному слушаете выступающих здесь ораторов: одних – внимательно, а других – даже и голоса не выносите. Такое ваше поведение нисколько не удивляет ведь и раньше вы имели обыкновение прогонять всех ораторов, кроме тех, которые угождали вашим желаниям. За это справедливо было бы упрекнуть вас, ибо вы знаете, что многие богатые дома разорились из – за льстецов, и ненавидите людей, сделавших лесть своей специальностью в частных делах; но когда речь идет о делах государственных, вы к подобным людям относитесь иначе. И порицая тех, которые приближают к себе льстецов и получают от них удовольствие, вы в то же время сами явно доверяете льстецам больше, чем другим гражданам. В результате вы сделали так, что ораторы думают и заботятся не о том, что принесет пользу государству, а о том, чтобы произносить угодные вам речи. И теперь в большинстве своем они уже ринулись выступать в таком роде. Ведь всем было ясно, что вам больше понравятся ораторы, призывающие к войне, чем те, которые советуют соблюдать мир. Оно и понятно. Первые внушают надежду, что мы снова получим владения в городах[25]25
  Подразумеваются члены Второго Афинского морского союза, созданного в 378 г. до н. э.


[Закрыть] и восстановим наше былое могущество. Вторые же ничего подобного не обещают, но говорят, что надо соблюдать мир, довольствоваться тем, что есть, и не стремиться к большему вопреки справедливости. А это большинству людей чрезвычайно трудно. Мы так цепляемся за надежды и с такой жадностью гоняемся за тем, что сулит выгоду, что даже обладатели величайших богатств не хотят довольствоваться ими и, постоянно стремясь к большему, рискуют тем, что имеют. Именно этого и следует сейчас опасаться: как бы не впали в подобное безумие. Мне кажется, что некоторые люди слишком уж устремились к войне, словно услышали суждения не обыкновенных людей, а самих богов, что мы доведем все начинания до успешного конца и легко одолеем наших врагов. Между тем люди здравомыслящие должны не совещаться о том, что им известно, – ведь это излишне, – а действовать в согласии со своим разумением; если же какие – либо дела обсуждаются, то не следует думать, что предстоящее заранее известно; нужно все обсудить, строя предположения, но помнить при этом, что может случиться и непредвиденное. Вы, однако, не делаете ни того, ни другого, а поступаете в высшей степени опрометчиво. Собравшись для того, чтобы выбрать наилучший совет из всех предложенных, вы, словно хорошо уже зная, как надо поступать, не хотите слушать никого, кроме тех ораторов, которые говорят вам в угоду. Однако же, если вы действительно хотели выяснить, что полезно для государства, следовало слушать ораторов, не согласных с вашим мнением, внимательнее, чем тех, которые подыгрывали вам; ибо известно, что, когда выступающие здесь говорят то, что вам хочется, они легко могут ввести вас в заблуждение – ведь сказанное в угоду затемняет вашу способность распознать наилучшее; со стороны же тех, которые дают советы, не угождая вам, подобная опасность не грозит. Ибо они смогут переубедить вас только в том случае, если докажут, что их советы принесут пользу. А кроме того, разве могли бы люди правильно судить о прошлом или принимать решения на будущее, если бы они не сопоставляли противоположные суждения различных ораторов, выслушивая тех и других с равным вниманием. Меня удивляют и люди старшего возраста, если они уже не помнят, и более молодые, если они ни от кого не слышали, что те, которые убеждали держаться мира, никогда не причиняли нам зла, но зато мы претерпели много больших бед из – за тех, которые необдуманно ратовали за войну. Между тем мы совсем не помним этого, но всегда готовы, ничего не делая для нашего собственного благополучия, снаряжать триеры, взимать чрезвычайные военные налоги, то оказывать помощь, то воевать с кем придется, как будто мы подвергаем опасности не свой, а чужой город.

Причина же этого в следующем: хотя вам надлежит о делах общественных заботиться так же, как о своих личных, вы относитесь к ним по – разному и, когда обсуждаете свои дела, ищете советников более разумных, чем вы сами; когда же вы в народном собрании обсуждаете дела государственные, то не доверяете таким советникам и враждебны к ним. Из выступающих с трибуны вам нравятся самые негодные, и вы думаете, что пьяные более преданы демократии, чем трезвые[26]26
  Намек на демократического деятеля Клеофонта, который якобы в пьяном виде выступил в собрании и убедил афинян отвергнуть мирные предложения спартанцев после битвы при Аргинузах.


[Закрыть], неразумные – чем здравомыслящие, те, которые делят меж собой государственное достояние[27]27
  Подразумевается Евбул, создавший из излишков государственных доходов специальный фонд феорикон для раздач народу во время праздников.


[Закрыть], – чем те, которые выполняют литургии из собственных средств. И можно только удивляться, если кто – либо надеется, что государство, имеющее таких советников, будет преуспевать. Однако же я знаю, что выступления против ваших взглядов связаны с неприятностями, и хотя у нас демократия, но нет свободы слова в Народном собрании, кроме как для безрассуднейших и нисколько о вас не заботящихся ораторов, а в театре – для сочинителей комедий. Возмутительнее всего то, что вы проявляете такую благосклонность к людям, выставляющим напоказ перед другими эллинами недостатки нашего города[28]28
  Во время представлений комедий на празднике Дионисий присутствовали гости из других городов Греции. В свое время Аристофан подвергся нападкам Клеона за то, что осмеивал в присутствии иноземцев недостатки Афин.


[Закрыть], какой не пользуются у вас даже те, кто приносит вам пользу; против тех же ораторов, которые порицают и вразумляют вас, вы негодуете, как будто они причиняют городу какой – то вред. И все же, несмотря на это, я не откажусь от своего намерения. Ведь я пришел сюда не для того, чтобы угождать вам или домогаться ваших голосов, но для того, чтобы высказать свое мнение сперва по поводу предложений, представленных вам пританами. затем и о других делах нашего города. Ибо никакой пользы не будет от принятых сейчас постановлений о мире, если мы не вынесем правильных решений и о дальнейших мерах.

Я утверждаю, что нам необходимо заключить мир не только с хиосцами, родосцами, византийцами, косцами, но со всем человечеством, и мирный договор должен быть не таким, какой предложили некоторые лица, а таким, какой был заключен с царем и лакедемонянами[29]29
  Анталкидов мир 387 г. до н. э.


[Закрыть], и предусматривать автономию эллинов, вывод гарнизонов из чужих городов и сохранение каждым своей территории. Ведь не придумать более справедливого и более выгодного для нашего города мирного договора, чем этот. Я знаю, что если на этом прекращу своё' выступление, то покажется, будто я готов причинить ущерб нашему городу, ибо получается, что фиванцы останутся во владении Феспиями, Платеями и другими городами[30]30
  Орхомен и Ороп.


[Закрыть], которые они захватили вопреки своим клятвам[31]31
  Подчиняя себе греческие города, Фивы нарушали условия подписанного ими Анталкидова мира.


[Закрыть], а мы без всякой необходимости уйдем из тех городов, которыми теперь владеем. Однако же если вы выслушаете меня до конца с должным вниманием, то думаю, что все вы осудите безрассудство и неразумие тех, которые видят выгоду в несправедливости, захватывают силой чужие города и не понимают, какие несчастья возникают в результате такого рода действий. Именно это я попытаюсь доказать вам на протяжении всей своей речи. Сперва же поговорим о мире и посмотрим, чего бы мы хотели для себя при данном положении дел. Ведь если мы правильно и разумно определим это, то на этой основе сможем лучше решить и все остальные вопросы.

Разве мы не будем удовлетворены, если сможем безопасно жить в своем городе, имея больше материальных благ, добьемся у самих себя взаимного согласия, а у эллинов – доброй славы? Я думаю, что при этих условиях город достигнет полного благоденствия. Война, однако же, лишила нас всего этого[32]32
  Подразумевается Союзническая война 357–354 гг. до н. э.


[Закрыть]. Она сделала нас беднее, подвергла многочисленным опасностям, очернила нас в глазах эллинов и принесла нам всяческие несчастья. Если же мы заключим мир и будем вести себя согласно предписаниям общего договора[33]33
  Анталкидов мир 387 г. до н. э.


[Закрыть], то будем совершенно спокойно жить в своем городе, освободившись от войн, опасностей и внутренних распрей, в которые мы теперь ввергнуты. С каждым днем будет возрастать наше благосостояние, ибо мы избавимся от чрезвычайных военных налогов, триерархий и других связанных с войной литургий и спокойно будем возделывать землю, плавать по морю и предаваться другим занятиям, которые заброшены сейчас из – за войны. И мы увидим, как город получит вдвойне большие, чем теперь, доходы[34]34
  Согласно Демосфену, доход Афин после заключения мира возрос со 130 до 400 талантов.


[Закрыть] и заполнится купцами, чужеземцами и метеками, которые покинули его теперь. Но самое главное – мы приобретем союзников а лице всех людей, и не по принуждению, а по их доброй воле, не таких союзников, которые в безопасные для нас времена терпят нас из – за нашего могущества с тем, чтобы отложиться в трудную минуту, а таких, которые относятся к нам, как подобает истинным союзником и друзьям. А кроме этого – то, чего мы теперь не можем добиться с помощью войны и больших затрат, мы легко получим с помощью посольств. Ибо не думайте, что Керсоблепт[35]35
  Керсоблепт, сын Котиса, царь одрисов во Фракии (358–343 гг. до н. э.).


[Закрыть] станет воевать за Херсонес, а Филипп – за Амфиполь, когда увидят, что мы не стремимся к захвату чужих земель. Ныне же они с полным основанием опасаются того, чтобы наше государство стало соседом их владениям, ибо видят, что мы, не довольствуясь тем, что имеем, постоянно стремимся к большему. А если мы изменим свой об-; раз действий и приобретем лучшую репутацию, они не только отстанут от наших владений, но еще дадут нам в придачу из своих. Им будет выгодно, поддерживая могущество нашего города, владеть спокойно своими царствами. И тогда мы сможем получить во Фракии столько земли, что у нас будет изобилие не только для нас самих[36]36
  В 353 г. до н. э., захватив г. Сеет на Херсонесе Фракийском, афиняне послали туда клерухов.


[Закрыть], но мы окажемся в состоянии предоставить достаточные средства к существованию нуждающимся и скитающимся из – за бедности эллинам. Там, где Афинодор[37]37
  Афинодор – командир греческих наемников, участвовавший в военных действиях в Персии и на Херсонесе Фракийском. Неизвестно, какую колонию он основал.


[Закрыть] и Каллистрат[38]38
  Каллистрат – афинский оратор и политический деятель, изгнанный по обвинению в измене. Удалился во Фракию, где участвовал в реколонизации г. Дата. Вернувшись без разрешения в Афины, был казнен.


[Закрыть] – первый, будучи частным лицом, второй – изгнанником – оказались в состоянии основать города, мы смогли, если бы только захотели, завладеть многими такими местами. Если мы претендуем на первенство среди эллинов, то нам гораздо больше пристало возглавить такого рода предприятия, чем войны и наемные армии – то, к чему мы стремимся теперь.

Что касается предложений послов[39]39
  По видимому, послы от городов Второго Афинского союза, с которыми Афины в то время воевали.


[Закрыть], то достаточно того, что я сказал, хотя можно было бы, вероятно, еще многое к этому добавить. Но я полагаю, что нам следует уйти с этого собрания, не только приняв решение о мире, но и обсудив, как мы будем его соблюдать, чтобы не получилось так, как стало у нас обычным, что спустя короткое время мы снова окажемся вовлеченными в те же распри. Не отсрочка нужна нам, а полное избавление от нынешних бедствий. Однако ничего этого нельзя добиться, прежде чем вы не проникнетесь убеждением, что мирная политика приносит больше пользы и выгоды, чем вмешательство в чужие дела, справедливость – чем несправедливость, забота о своих собственных делах – чем стремление к чужому. Об этом никогда не осмелился сказать вам ни один оратор. А я именно об этом намереваюсь сказать подробнейшим образом. Ибо я вижу, что наше благополучие связано с такой политикой, к какой я вас призываю, а не с той, какую мы проводим теперь. Однако же оратор, который пытается выступать с необычными предложениями и хочет изменить ваши представления, вынужден коснуться многих вопросов и произнести длиннейшую речь: об одном напомнить, за другое упрекнуть, за третье похвалить, четвертое посоветовать. Ведь даже используя все эти средства, трудно склонить вас к большему благоразумию.

Все дело в том, как мне кажется, что, хотя все люди стремятся к своей выгоде и к преимуществам перед другими, они не знают, какие действия приводят к этому, и расходятся друг с другом в суждениях: у одних суждения здравые и способные наметить правильный путь, у других – ложные, уводящие чрезвычайно далеко от того, что полезно. Именно это последнее и случилось с нашим городом. Ведь мы полагаем, если выходим в море с большим числом триер и силой заставляем города платить нам взносы и присылать сюда синедров, что поступили должным образом. В действительности же мы чрезвычайно далеки от истины: ни одна из наших надежд не оправдалась, но зато мы вызвали против себя вражду, возникли военные столкновения и большие расходы. И это вполне естественно. Ибо и в прежние времена мы из – за такого же вмешательства в чужие дела подвергли себя величайшим опасностям; когда же наш город проявлял справедливость, помогал обиженным и не стремился к захвату чужого, эллины сами по своей доброй воле вручили нам гегемонию[40]40
  В 478 г. до н. э., при организации Делосского союза, Афины возглавили его по просьбе ионийских греков.


[Закрыть]. А мы в течение уже долгого времени безосновательно и крайне неразумно пренебрегаем этими фактами. Ибо некоторые дошли до такой степени неразумия, что хотя и признают несправедливость весьма постыдной, но считают ее выгодной и полезной в повседневной жизни; справедливость же, по их суждению, хотя и обеспечивает добрую славу, но невыгодна и способна приносить большую пользу не тем, кто ее проявляет, а другим людям. Они не понимают, что ничто не содействует материальной выгоде, доброй славе, Правильному образу действий и вообще благополучию в такой степени, как добродетель со всем тем, что в нее входит. Ведь благодаря хорошим душевным качествам мы приобретаем и другие преимущества, в которых нуждаемся. Поэтому люди, не стремящиеся быть благоразумными, незаметно для самих себя оказываются пренебрегшими и тем, чтобы мыслить более здраво, и тем, чтобы преуспевать больше других. Меня удивляет, если кто – либо думает, что люди, проявляющие благочестие и справедливость, упорно хранят верность этим добродетелям, рассчитывая на удел худший, чем у людей дурных, а не потому, что надеются снискать и у богов, и у людей больше, чем другие. Я убежден, что только добродетельные люди получают подлинные преимущества, в то время как остальные получают преимущества, не приводящие к добру. Ибо я замечаю, что люди, которые предпочитают не»· справедливость и считают величайшим благом присвоение чужого, испытывают то же самое, что животные, попавшиеся на приманку: вначале они вкушают от того, что схватили, а немного времени спустя претерпевают страшные бедствия. Те же люди, которые живут в благочестии и справедливости, чувствуют себя в безопасности в настоящее время и питают еще более радостные надежды на всю свою жизнь в будущем. И если даже обычно это получается не во всех слуг чаях, то все же по большей части дело обстоит именно так. И поскольку мы не можем усмотреть действий, которые всегда окажутся полезными, люди здравомыслящие должны предпочитать такие действия, которые приносили пользу многократно. Но крайнюю непоследовательность проявляют те люди, которые хотя и признают, что справедливый образ действий благороднее и угоднее богам, чем несправедливый, в то же время думают, что соблюдающие справедливость окажутся в худшем положении, чем те, которые предпочли подлость.

Мне хотелось бы, чтобы было столь же легко убедить слушателей следовать добродетели, сколь просто восхвалять ее. Но теперь я боюсь, не впустую ли говорю подобные вещи. Ибо в течение уже долгого времени нас развращали люди, не способные ни на что иное, кроме обмана, и до такой степени ни во что не ставящие народ, что, желая развязать войну и сами получив за это деньги, они осмеливаются говорить, что мы должны подражать нашим предкам, не допускать, чтобы над нами смеялись и чтобы плавали по морю те, которые не хотят платить нам взносы. Я охотно спросил бы этих ораторов, каким предкам они призывают нас подражать: тем ли, которые жили во время войн с персами, или тем, которые руководили государством перед Декелейской войной? Если вторым, тогда они предлагают нам не что иное, как снова подвергнуться риску порабощения; если же они советуют подражать тем, кто победил варваров при Марафоне, или тем, кто жил еще до этого, то разве не бесстыднейшие люди эти ораторы? Восхваляя тогдашних государственных деятелей, они тут же убеждают вас делать прямо противоположное тому, что делали те, и допускать ошибки такие, что я не знаю, как мне с ними и быть: сказать ли правду о них, как я делал до сих пор, или умолчать, опасаясь вашего гнева? Мне кажется, лучше было бы сказать об этих ошибках, однако я вижу, что вы больше гневаетесь на тех, кто порицает вас за них, чем на виновников случившихся бедствий. Однако же я устыдился бы, если бы оказалось, что я больше забочусь о своей репутации у вас, чем об общем благе. Мой долг, как и долг всех, кто печется о нашем государстве, выбирать речи не самые приятные, а самые полезные. Вам же нужно прежде всего понять следующее: в то время как для лечения телесных недугов врачи изобрели много разнообразных средств, нет иного лекарства для душ невежественных и преисполненных дурными устремлениями, кроме как речь, дерзающая порицать за ошибки. Далее: смешно терпеть прижигания и операции врачей ради избавления от более сильной боли, а речи отвергать еще до того, как получишь ясное представление, могут ли они принести пользу слушателям.

Я сказал это заранее потому, что в дальнейшем собираюсь говорить вам, не уклоняясь ни от чего, без всякого стеснения. Если бы приехал какой – нибудь чужеземец и, еще не поддавшись вашей развращенности, столкнулся внезапно с тем, что происходит, разве не решил бы он, что мы обезумели и лишились рассудка? Ибо мы тщеславимся подвигами предков и считаем нужным превозносить город за тогдашние деяния, сами же поступаем не так, как они, а прямо противоположным образом. Предки наши постоянно воевали с варварами за эллинов, а мы сняли с места людей, добывавших себе средства к жизни в Азии, и повели их против эллинов[41]41
  Афинский стратег Харет использовал азиатских наемников в борьбе против непокорных афинских союзников.


[Закрыть]. Наши предки, освобождая эллинские города и оказывая им помощь, удостоились гегемонии: мы же, порабощая эллинов и делая обратное тому, что делали наши предки, возмущаемся, если нас не удостаивают таких же почестей, какие имели те. Мы настолько уступаем нашим предкам в действиях и образе мыслей, что в то время, как они ради спасения эллинов решились покинуть свою родину[42]42
  Перед Саламинским сражением 480 г. население Аттики было эвакуировано.


[Закрыть] и победили варваров, сражаясь на суше и на море, мы даже ради собственных интересов не хотим подвергаться опасности. Стремясь властвовать над всеми, мы не желаем участвовать в походах; затевая войну едва ли не против всего человечества[43]43
  В период 363–355 гг. до н. э. Афины воевали с Александром из Фер, фракийским царем Керсоблептом, с Амфиполем, Евбеей, Хиосом, Византией, Потидеей и др.


[Закрыть], мы сами ею не занимаемся, а поручаем людям, лишенным отечества, перебежчикам или таким, которые стеклись сюда из – за других преступлений. Стоит кому – либо предложить этим людям большую плату, как они последуют за ним против нас[44]44
  Афинские наемники во главе с их командиром Харетом во время Союзнической войны нанялись к персидскому сатрапу Артабазу.


[Закрыть]. Тем не менее мы любим этих наемников даже больше, чем своих детей; если бы дети наши причинили кому – либо зло, мы не захотели бы нести за это ответственность; когда же нам собираются предъявить обвинения за грабежи, насилия и беззакония наемников, мы не только не возмущаемся, но даже радуемся, если услышим, что они совершили нечто подобное. Мы дошли до таких нелепостей, что, нуждаясь в самом необходимом, взялись содержать наемную армию, притесняем и облагаем данью своих собственных союзников, чтобы раздобыть жалованье для врагов всего рода человеческого. Мы намного хуже, чем наши предки, – и не только самые прославленные из них, но даже вызвавшие к себе ненависть: когда они принимали решение воевать против кого – либо, а на акрополе было полно серебра и золота, то считали нужным сами рисковать своей жизнью во исполнение решений; а мы. оказавшись в такой нужде и будучи столь многочисленны, пользуемся наемными войсками, подобно персидскому царю. Когда в те дни снаряжали триеры, матросов набирали из ксенов и рабов, а граждан отправляли в качестве гоплитов. а теперь мы в качестве гоплитов используем ксенов, а граждан вынуждаем быть гребцами, и когда происходит высадка на вражескую землю, люди, претендующие на владычество над эллинами, сходят на берег, неся подушки для гребцов, а люди, о моральных качествах которых я только что говорил, с оружием в руках идут в бой.

Все же, если бы можно было увидеть, что сам наш город хорошо управляется, появилась бы уверенность и за все остальное. Но кто бы мог сдержать негодование именно по этому поводу? Мы утверждаем, что мы коренные жители, что наш город основан раньше других, и нам следовало быть для всех примером хорошего и налаженного политического устройства. Между тем управляется наше государство хуже, и в нем больше беспорядка, чем в недавно основанных городах. Мы гордимся и чванимся тем, что мы лучшего происхождения, нежели другие, но мы легче разрешаем желающим приобщиться к этой знатности, чем трибаллы и луканы – к своему низкому происхождению[45]45
  Трибаллы – народ в глубине Фракии. Луканы – народ южной Италии.


[Закрыть]. Мы установили многочисленные законы, но очень мало считаемся с ними. Я приведу один пример, из которого вам станет ясно и остальное: у нас положена смертная казнь тому, кто будет уличен в подкупе; однако мы явно повинных в этом людей избираем стратегами и поручаем руководство важнейшими государственными делами человеку, который сумел развратить наибольшее число граждан[46]46
  Намек на Харета, которого обвиняли в подкупе ораторов, особенно Аристофонта, чтобы те выступали за войну.


[Закрыть]. Мы оберегаем наше политическое устройство не меньше, чем безопасность государства в целом, и в то же время, хоть и знаем, что демократия в периоды мира и спокойствия усиливалась и упрочивалась, а во время войны уже дважды была свергнута[47]47
  Подразумеваются олигархические перевороты 411 и 404 гг. до н. э.


[Закрыть], тем не менее враждебно относимся к сторонникам мира, подозревая их в приверженности к олигархии; зато мы благожелательны к зачинщикам войны, полагая, что они пекутся о демократии. Будучи столь искушенными в речах и в политике, мы, однако, действуем гак безрассудно, что по – разному решаем одни и те же вопросы в один и тот же день. То, что мы осуждаем до того, как приходим в народное собрание, за это мы голосуем, когда собираемся там, а немного времени спустя, когда уходим оттуда, снова порицаем принятые решения. Претендуя на то, что мы мудрейшие из ЭЛЛИНОВ, МЫ избираем себе таких советников, каких нельзя не презирать, и поручаем руководство общественным достоянием тем самым людям, которым никто не доверил бы никакого частного дела. А ужаснее всего то, что людей, которые с полным основанием могут быть признаны негоднейшими из граждан, мы считаем самыми верными хранителями нашего политического строя. В то время как метеков мы оцениваем по тому, каких они себе изберут простатов, сами мы не думаем, что о нас будут судить по нашим руководителям[48]48
  3десь используется различное употребление слова простат, так назывался афинский гражданин, представлявший интересы метека, и в то же время государственный деятель, представлявший (по идее) интересы народа.


[Закрыть]. Мы очень сильно отличаемся от наших предков, которые ставили руководителями государства и избирали стратегами одних и тех же людей, ибо полагали, что человек, способный дать наилучший совет с трибуны, примет наилучшее решение и когда будет предоставлен самому себе; мы же поступаем как раз наоборот: тех людей, чьими советами мы пользуемся по важнейшим вопросам, мы не считаем возможным выбирать стратегами, словно не доверяя их способностям. А в поход с неограниченными полномочиями[49]49
  В этих случаях стратег назывался автократором. Такие полномочия полечил Харет.


[Закрыть] мы отправляем таких людей, с которыми никто не стал бы советоваться ни о частных, ни о государственных делах, как будто бы они там станут умнее и легче рассудят общеэллинские дела, чем те, которые разрешаются здесь. Я имею в виду не всех наших деятелей, а только тех, кто повинен в том, о чем говорится. Мне не хватило бы оставшейся части дня, если бы я попытался перечислить все ошибки, допущенные в наших государственных делах.

Кто – либо из тех, к кому в первую очередь относятся мои упреки, разгневавшись, спросит, может быть: «Если мы и впрямь имеем столь дурных советников, то почему же мы остаемся невредимыми и не уступаем в могуществе никакому другому городу?» Я на это ответил бы, что мы имеем противников, которые нисколько не благоразумнее нас. Так, если бы фиванцы после сражения, в котором они одержали победу над лакедемонянами[50]50
  Подразумевается битва при Левктрах в 371 г. до н. э.


[Закрыть], освободили Пелопоннес, дали автономию остальным эллинам и соблюдали бы мир, а мы продолжали бы поступать несправедливо, тогда не пришлось бы этому человеку задать свой вопрос, и мы бы поняли, насколько соблюдать умеренность лучше, чем вмешиваться в чужие дела. Теперь же сложилась такая обстановка, что фиванцы спасают нас, а мы – их, они доставляют нам союзников, а мы – им. Поэтому, если рассуждать здраво, мы и фиванцы должны были бы давать друг другу деньги на народные собрания: ведь кто из нас чаще будет собираться, тот обеспечит лучшее положение своему противнику. Необходимо, чтобы люди даже мало – мальски здравомыслящие свои надежды на спасение возлагали не на ошибки наших врагов, а на собственные действия и собственный разум. Ибо тому благу, которое достается нам благодаря их неразумию, случай может положить конец или принести изменения. То же благо, которого мы добились благодаря самим себе, будет прочным и более продолжительным.

Итак, тем, кто упрекает нас без оснований, возразить нетрудно. Но если кто – либо из настроенных более благожелательно, подойдя ко мне, согласится с тем, что я говорю правду и справедливо порицаю за происходящее, но скажет, что люди, призывающие к благоразумию, должны не только обвинять за содеянное, но и советовать, от чего воздерживаться и к чему стремиться для того, чтобы прекратились неправильные решения и действия, – вот на такую речь мне было бы трудно дать ответ; трудно не в том смысле, чтобы мой ответ был правдивым и полезным, а в том, чтобы он понравился вам. Тем не менее, поскольку уж я решился говорить без утайки, то мне следует, не колеблясь, высказаться и по этому вопросу.

Я несколько раньше говорил уже о том, чем должны обладать люди для того, чтобы благоденствовать, а именно – благочестием, рассудительностью, справедливостью и прочими добродетелями. А о том, как нам в кратчайший срок научиться этим добродетелям, я скажу сейчас правду, хотя она, вероятно, покажется слушателям странной и сильно отличающейся от общепринятого взгляда. Ибо я полагаю, что мы будем жить в лучшем государстве и сами станем лучшими и преуспеем во всех делах, если перестанем стремиться к владычеству на море. Это владычество привело нас к нынешним неполадкам, уничтожило тот демократический строй[51]51
  Подразумевается политическая система, установленная Солоном и Клисфеном, которых Исократ высоко ценит.


[Закрыть], при котором наши предки были счастливейшими из эллинов, оно – причина всех бед, которые мы претерпеваем сами и доставляем другим эллинам. Хорошо понимаю, как трудно человеку, порицающему столь желанное для всех и ставшее предметом борьбы могущество, ожидать терпеливого отношения к своим словам. Тем не менее, поскольку вы уже выдержали и другие мои речи, хоть и правдивые, но неприятные, я прошу вас принять и эту и не счесть меня таким безумцем, который решился бы выступить перед вами со столь необычной постановкой вопросов, если бы не имел, что сказать вам правильного по этому поводу. Напротив, я думаю сделать очевидным для всех, что мы жаждем владычества несправедливого, недостижимого и не способного принести нам пользу.

Что оно несправедливо, я могу показать вам на основании того, что узнал от вас самих. Ведь когда лакедемоняне обладали этим могуществом[52]52
  После 404 г. до н. э., когда победившая в Пелопоннесской войне Спарта стала гегемоном Эллады.


[Закрыть], каких только слов мы не расточали, обвиняя их господство, доказывая, что по справедливости эллины должны быть автономными? Какие из значительных городов мы не призывали к участию в созданном для этой цели военном союзе? Сколько посольств отправили к великому царю[53]53
  Персидский царь Артаксеркс II (405–359 гг. до н. э.).


[Закрыть], чтобы внушить ему, что несправедливо и вредно, чтобы один город властвовал над эллинами? И перестали мы воевать и подвергаться опасности на суше и на море не прежде, чем лакедемоняне согласились заключить договор об автономии[54]54
  Анталкидов мир 387 г. до н. э.


[Закрыть]. Тогда, оказывается, мы считали несправедливым, чтобы более сильные властвовали над более слабыми, да и теперь мы признаем это в установившейся у нас политической системе.

И к тому же я надеюсь вам быстро доказать, что мы не смогли бы установить свое владычество на море, если бы и захотели. Если мы не сумели сохранить его, имея десять тысяч талантов[55]55
  Ср. § 126, где названа цифра 8 тыс. талантов и речь идет об обмене имуществом (XV), 234; по Фукидиду (II, 13, 3), наибольшая сумма, когда – либо хранившаяся в казне акрополя, составляла 9700 талантов.


[Закрыть], то как смогли бы мы приобрести это могущество теперь, когда мы нуждаемся в средствах, и при том, что нравы у нас не те, при каких мы добились власти, а такие, при каких мы ее потеряли? Я полагаю, что вы очень быстро поймете из следующих моих слов, что городу невыгодно принять эту власть, если бы даже нам ее предлагали. Я предпочитаю и об этом сказать вкратце, ибо опасаюсь, как бы из – за моих многочисленных упреков не показалось кое – кому, будто я поставил себе за правило чернить наш город.

И действительно, если бы я стал так говорить о государственных делах перед какими – либо другими людьми, я заслужил бы такое обвинение. Но ведь я выступаю с речью перед вами и не стремлюсь оклеветать вас перед другими, но хочу, чтобы вы сами прекратили подобные действия и чтобы наш город и остальные эллины твердо соблюдали мир, которому посвящена вся моя речь. По необходимости и те ораторы, которые увещевают, и те, которые обвиняют, пользуются сходными словами, однако замыслы их как нельзя более противоположны друг другу. Поэтому нам не всегда следует судить одинаково о тех, чьи речи как будто те же самые: тех, кто порицает вас, чтобы принести вред, надо ненавидеть, ибо это люди, враждебные государству; тех же, которые увещевают вас ради вашей же пользы, надо восхвалять и считать наилучшими гражданами; а в особенности того из них, кто способен наиболее ясно показать, какие действия дурны и к каким бедствиям приводят. Ибо такой оратор быстрее всего смог бы добиться, чтобы вы, возненавидев то, что следует ненавидеть, обратились к лучшей политике. Это я хотел сказать вам, чтобы оправдать мою резкость в том, что уже было до сих пор сказано, и в том, что я еще собираюсь сказать. А теперь я снова начну с того, на чем я остановился.

А именно: я говорил, что вы лучше всего убедитесь, сколь невыгодно было для нас приобретение власти на море, если посмотрите, каким был наш город до того, как приобрел эту власть, и каким стал после того, как получил ее. Если вы это мысленно сопоставите, то поймете, причиной скольких несчастий для города она явилась.

Так вот, наше государство тогда было настолько лучше и сильнее, чем стало впоследствии, насколько Аристид, Фемистокл и Мильтиад были лучшими мужами, чем Гипербол[56]56
  Презрительно говорит о Гиперболе, вожде радикальной демократии после Клеона, и Аристофан.


[Закрыть], Клеофонт[57]57
  Клеофонт, демократический деятель конца V в. до н. э., а конце Пелопоннесской войны выступал против мира со Спартой.


[Закрыть] и нынешние ораторы в народном собрании[58]58
  Подразумеваются Аристофонт и Евбул.


[Закрыть]. Вы убедитесь, что народ в своей политической деятельности тогда не был преисполнен безделья, нужды и пустых надежд, но был в состоянии побеждать в сражениях всех, кто вторгался в нашу страну, удостоивался наград за доблесть в битвах за Элладу, пользовался таким доверием, что большая часть эллинских городов добровольно подчинилась ему. Несмотря на это, морское могущество привело нас к тому, что вместо почитаемого всеми политического строя у нас такая распущенность, за какую ни один человек не стал бы хвалить; граждан же это могущество приучило к тому, что вместо того, чтобы побеждать нападающих на нас, они не осмеливаются даже встретить врагов перед стенами города[59]59
  Намек на политику Перикла в первый период Пелопоннесской войны, когда афиняне отсиживались за Длинными стенами, предоставив Аттику на опустошение спартанцам.


[Закрыть]. Вместо благоволения к нам союзников и доброй славы среди прочих эллинов морское могущество вызвало такую ненависть, что наш город едва не подвергся порабощению, если бы только лакедемоняне, которые сначала воевали против нас, не проявили больше благосклонности к нам, чем те, которые были прежде нашими союзниками. Однако несправедливо было бы обвинять последних за то, что они оказались враждебны к нам: ведь они стали к нам так относиться, не нападая, а защищаясь, и лишь после того, как претерпели много плохого; ибо кто выдержал бы наглость наших отцов, которые, собрав самых бездельных и причастных ко всяким гнусностям людей из всей Эллады и, заполнив ими триеры, навлекли на себя ненависть эллинов, изгоняя из других городов лучших граждан и распределяя их имущество между негоднейшими из эллинов[60]60
  Речь идет об изгнании аристократических деятелей и конфискации их имущества.


[Закрыть]? Однако же если бы я осмелился подробно рассказать о том, что произошло в те времена, то вас, возможно, заставил бы лучше рассудить нынешнее положение дел, но к себе самому вызвал бы ненависть. Ведь вы обычно негодуете не столько против виновников ваших ошибок, сколько против тех, кто вас порицает за них. И поскольку вы так настроены, я опасаюсь, как бы не вышло, что, пытаясь облагодетельствовать вас, я сам попаду в беду. Тем не менее я не отступлю полностью от того, что задумал сказать, но, опустив самое неприятное и способное вас больше всего уязвить, напомню только о том, что заставит вас понять безрассудство тогдашних руководителей государства. Они так тщательно придумывали действия, за которые люди вызывают к себе величайшую ненависть, что провели постановление – деньги, полученные от взносов союзников, разделить на таланты и вносить на орхестру во время Дионисий, когда театр будет полон[61]61
  Во время Великих Дионисий, справлявшихся в марте, происходили театральные представления, на которых присутствовали представители союзных государств.


[Закрыть]. И не только это. Они выводили на сцену сыновей граждан, погибших на войне[62]62
  В Афинах дети погибших на войне граждан воспитывались до совершеннолетия за счет государства. Затем их представляли народу, собравшемуся в театре.


[Закрыть], демонстрируя, с одной стороны, союзникам взысканные с их имущества подати, вносимые на орхестру наемниками, а с другой стороны, – остальным эллинам – множество сирот и бедствия, вызванные таким своекорыстием. Поступая так, они и сами считали город счастливым, и многие неразумные люди превозносили его; не имея ни малейшего представления, что произойдет из – за этого в будущем, они восхищались и восхваляли несправедливо приобретенное городом богатство, хотя оно должно было вскоре загубить и то, которое существовало там по праву. Тогдашние руководители государства так далеко зашли в пренебрежении к собственным делам и в стремлении к чужому, что стали снаряжать триеры в Сицилию в то время, как лакедемоняне вторглись в нашу страну, и уже построено было укрепление в Декелее[63]63
  В действительности экспедиция в Сицилию была снаряжена в 415 г. до н. э., до того как спартанцы заняли Декелею (413 г. до н. э.). Однако оратор прав в том, что в Сицилию была в 413 г. отправлена вспомогательная эскадра.


[Закрыть]; им не стыдно было видеть, что отечество раздирается и опустошается, а они отправляют войско против тех, кто никогда ни в чем не провинился перед нами; нет, они дошли до такого безрассудства, что задумали установить свою власть над Италией, Сицилией и Карфагеном, в то время как не владели своими собственными предместьями. Они настолько превзошли всех людей в своем неразумии, что других несчастья смиряют и делают благоразумней, а их и несчастья ничему не научили. И это несмотря на то, что во время нашего владычества они испытали больше и более серьезных бедствий, чем когда – либо довелось испытать нашему городу. Двести триер, отплывшие в Египет, погибли вместе с экипажами, у Кипра погибли сто пятьдесят триер; во время Декелейской войны они загубили десять тысяч гоплитов из своих граждан и союзников, в Сицилии – сорок тысяч гоплитов и двести сорок триер, наконец, двести триер в Геллеспонте. А кто сочтет, сколько загублено эскадр по пять, десять или более того триер, сколько погибло отрядов по тысяче или две тысячи человек? Одно только можно сказать: стало обычным тогда устраивать каждый год публичные погребения, на которые приходили многие наши соседи и другие эллины не для того, чтобы разделить нашу скорбь по усопшим, а чтобы порадоваться нашим несчастьям. В конечном итоге незаметно для самих себя они заполнили общественные могилы трупами сограждан, а фратрии и списки лексиарха – людьми, не имеющими никакого отношения к нашему городу[64]64
  Лексиарх – должностное лицо, ведавшее списками граждан, которые велись по демам. Включение в списки фратрии и у лексиарха было формальным признаком полноправного гражданства.


[Закрыть]. Об огромном числе погибших можно лучше всего узнать из следующего: мы увидим, что роды самых именитых мужей и самые прославленные дома, которые устояли в период распрей при тиранах и во время войн с персами, оказались разоренными при том могуществе, которого мы теперь жаждем. А если бы кто – нибудь пожелал рассмотреть, беря это как бы для примера, что сталось с остальными гражданами, то обнаружилось бы, что мы почти изменили свой состав. Однако же не тот город следует считать счастливым, который Набирает себе граждан кое – как из людей всякого рода, а тот, который лучше других сохраняет потомство людей, с самого начала заселивших его; а людей надо восхвалять не тех, кто владеет тиранической властью, не тех, кто приобрел власть большую, чем полагалось, а тех, кто хотя и достоин величайших почестей, но довольствуется теми, какие дарует им народ. Ибо это лучшее, надежнейшее и достойнейшее состояние, которого может добиться как отдельный человек, так и город в целом. Именно такими качествами обладали современники войн с персами, и поэтому они жили не как разбойники, то имеющие излишние средства к жизни, то терпящие величайшие бедствия из – за недостатка в продовольствии и осады; нет, они не испытывали недостатка в продуктах повседневного питания, но и не имели излишков; Гордились справедливостью своей политической системы и собственными добродетелями, и жизнь их была более радостной, чем у других эллинов. Люди же следующего поколения пренебрегли этими преимуществами, стали стремиться не к управлению, а к тирании – слова эти как будто имеют одно и то же значение, но в действительности смысл их резко отличен: дело правителей заключается в том, чтобы своими заботами сделать управляемых более счастливыми; в обычае же тиранов трудами и несчастьями других доставлять себе радости. И те, которые действуют подобно тиранам, по необходимости должны подвергнуться таким же несчастьям, как они, и сами испытать то, чему подвергали других. Именно это и случилось с нашим городом. За то, что мы держали гарнизоны в чужих акрополях, мы увидели врагов в своем собственном акрополе; за то, что брали детей заложниками, отрывая их от отцов и матерей, многие наши граждане были вынуждены во время осады хуже, чем следовало, воспитывать и кормить собственных детей. За то, что наши граждане занимались земледелием на территориях других городов, им в течение многих лет не довелось даже увидеть свою собственную землю. Поэтому, если бы кто – либо спросил нас, согласны ли мы уплатить за столь долгое владычество такими бедствиями нашего города, кто из нас согласился бы на это, кроме совершенно потерявшего рассудок, не помышляющего ни о святилищах, ни о родителях, ни о детях, ни о чем другом, кроме как о собственном веке? Но образцом для себя мы должны избрать рассуждения не подобного рода людей, а таких, которые обладают большой предусмотрительностью, чтут добрую славу государства не меньше, чем собственную, и предпочитают скромное существование на основе справедливости большому богатству, добытому несправедливо. Когда наши предки вели себя подобным образом, они передали потомкам государство в процветающем состоянии и оставили бессмертную славу о своей доблести. Отсюда легко можно вывести два заключения: что страна наша способна воспитывать лучших мужей, чем другие государства, и что так называемое могущество является на деле несчастьем, ибо оно таково, что портит всех им обладающих.