Текст книги "Собрание речей"

Автор книги: Исократ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Бусирис

Твое благородство, о Поликрат, и происшедшую в твоей жизни перемену я узнал от других; когда же я сам прочел некоторые речи, написанные тобой, у меня возникло желание высказаться откровенно обо всем, что касается преподавания, которым ты вынужден заниматься; ибо я считаю, что людям, страдающим без вины и пытающимся извлечь из занятий философией средства к существованию[143]143
  Что именно случилось с Поликратом, мы не знаем. Здесь, как и ниже, философией Исократ называет ораторское искусство.


[Закрыть], лица более опытные и достигшие большего искусства в этом деле должны помогать по собственному почину. Я не стану говорить о друг ом: мы до сих пор еще не встречались, и если встретимся когда‑нибудь, то сможем совместно разрешить многие вопросы; но в чем, пожалуй, я смогу принести тебе пользу уже сейчас, так это, мне кажется, в том, что пошлю тебе эти строки, скрыв их, насколько возможно, от всех прочих[144]144
  Речь «Бусирис» скорее всего с самого начала предназначалась для публикации. Исократ, придавая ей форму частного письма, пользуется распространенным уже в древности литературным приемом.


[Закрыть]. Я, конечно, знаю, что людям, которых поучают, свойственно пренебрегать оказываемой таким способом услугой и с тем большим неудовольствием выслушивать поучения, чем очевиднее для них становятся их собственные ошибки. И тем не менее лицам, искренне расположенным к поучаемым, не следует опасаться возможной враждебности с их стороны, а подобает стремиться изменить такое отношение к подающим советы.

Так вот, узнав, что ты очень гордишься своей апологией Бусириса и обвинительной речью против Сократа[145]145
  Процесс Сократа послужил поводом для многочисленных риторических упражнений.


[Закрыть], я попытаюсь показать тебе, что в обеих этих речах ты допустил немало промахов. Ведь всем известно, что стремящиеся восхвалять кого‑либо должны уметь обнаружить в нем больше положительных качеств, чем у него есть их на самом деле; обвиняющие же должны действовать как раз наоборот. Ты же, составляя свои речи, до такой степени отклонился от этого правила, что, заявляя о своем намерении защищать Бусириса, не только не опроверг выставленных против него обвинений, но даже приписал ему столь великое беззаконие, ужасней которого невозможно сыскать. В то время, как хулители Бусириса поносили его только за то, что он приносил в жертву приезжавших чужестранцев, ты обвинил его еще и в том, что он съедал этих людей. Приступив же к обвинению Сократа, ты, словно желая возвысить его, утверждал, что его учеником был Алкивиад; между тем никто не слыхал, чтобы Алкивиад учился у Сократа[146]146
  Вопреки утверждению Исократа, по свидетельству всех древних авторов, Алкивиад несомненно был учеником Сократа.


[Закрыть], но все согласятся с тем, что он был одним из самых выдающихся греков, Поэтому, если у покойных Сократа и Бусириса появится какая‑либо возможность оценить сказанное тобой, то один из них будет, пожалуй, испытывать к тебе такую благодарность за твою обвинительную речь, какой он никогда не испытывал ни к одному из тех, кто обыкновенно хвалил его; другой же, окажись он самым кротким человеком, будет так разгневан твоей защитой, что никакая кара не покажется ему для тебя чересчур жестокой. Разве не следует, по – твоему, скорее стыдиться, чем гордиться, человеку, которого больше любят те, кого он порицает, чем те, кого он хвалит? Настолько мало беспокоят тебя противоречия, которые содержатся в твоей речи, что, с одной стороны, ты утверждаешь, что Бусирис стремился к славе Эола и Орфея, а с другой – не привел ни одного доказательства тому, что он хоть в чем‑нибудь походил на них. Разве его поведение похоже на то, которым прославился Эол? Ведь тот отправлял попадавших к нему чужестранцев на их родину, а Бусирис, если верить тебе, закалывал их подобно жертвенным животным и поедал. И разве можно уподобить совершенное Бусирисом деяниям Орфея? Ведь Орфей выводил умерших из царства Аида, Бусирис же обрывал жизнь людей раньше, чем она должна была окончиться. И мне очень интересно, что бы сделал Бусирис, если бы он, скажем, презирал Эола и Орфея. Ведь, восхищаясь их достоинствами, он не подражал им, а поступал как раз наоборот.

Всего же несуразнее, что ты, усердно занимавшийся генеалогией, решился утверждать, что Бусирис подражал тем лицам, отцы которых в это время даже еще не родились[147]147
  Ко времени Исократа генеалогии героев были приведены в четкую систему, с которой Поликрат, по – видимому, не посчитался. Исократ четко указывает, что Геракл, считавшийся современником Эола и Орфея, был примерно десятью поколениями моложе Бусириса.


[Закрыть].

Чтобы не казалось, что я избрал самое легкое, критикуя сказанное тобой[148]148
  Следующие за тем в рукописях слова: μηδέν έπιδεικνὺς των ἐμαυτοῦ – «не представляя взамен ничего своего» – в лучшем Урбинском манускрипте приписаны на полях другой рукой. Те же слова встречаются в речи «Похвала Елене», что заставляет считать эту фразу вставкой переписчика.


[Закрыть], я попытаюсь коротко показать, как можно построить и похвальную, и защитительную речь на ту же тему, хотя она и недостаточно серьезна и не дает материала для торжественных слов.

Кто не смог бы без труда рассказать о знатном происхождении Бусириса? Отцом его был Посейдон, а матерью Ливия, дочь Эпафа, сына Зевса, о которой говорят, что она была первой женщиной, обладавшей царской властью и давшей свое имя стране. И вот, несмотря на то, что Бусирис имел столь великих предков, он в этом одном не усматривал еще повода для гордости, но решил, что ему надлежит оставить на вечные времена память и о собственной доблести.

Он презрел доставшуюся ему от матери державу, решив, что она слишком мала для него, и, подчинив себе множество людей, приобрел величайшую власть, став царем Египта. Он предпочел эту страну, полагая, что она не только самая выдающаяся из тех, которые находятся в пределах досягаемости, но и вообще из всех существующих. Он видел, что все прочие земли были недостаточно удобны и не годились для того, чтобы производить все необходимое:[149]149
  Текст рукописи ненадежен. Перевод придерживается общего смысла контекста.


[Закрыть] одни затопляются дождями, другие опустошаются зноем. Египетская же земля расположена в прекраснейшем уголке мира и способна производить бесчисленные и разнообразнейшие плоды. Как нерушимой стеной ограждена она Нилом, который обеспечивает ей не только защиту, но и достаточное питание. Нил неприступен и неодолим для злоумышляющих против Египта и служит также прекрасным средством сообщения для населяющих его берега, оказывая им и другие бесчисленные услуги. Вдобавок ко всему сказанному, Нил даровал египтянам поистине божественное могущество в земледелии: у всех остальных людей дождями и засухами распоряжается Зевс, а любой египтянин по собственной воле может у себя распорядиться и тем и другим. Счастье их столь беспредельно, что, если судить по щедрости земли и широте полей, можно сказать, что они пользуются благами жизни на материке; если же принять во внимание легкость вывоза по реке имеющихся в избытке товаров и ввоза недостающих, то можно считать, что жители живут как бы на острове. Ведь Нил омывает страну со всех сторон и протекает через нее из конца в конец, предоставляя египтянам прекрасные возможности для ввоза и вывоза товаров.

Итак, Бусирис начал с того, с чего и надлежит начинать благоразумным людям: он занял прекраснейшую местность и обеспечил всех своих спутников достаточным пропитанием. После этого он разделил всех граждан в соответствии с их занятиями, поставив одних на жреческие должности, другим вверил полезные промыслы, третьих обязал заниматься военным делом. Он считал, что земля и ремесла должны обеспечивать всем самым необходимым и еще многим сверх этого; надежнейшей защитой всего будет попечение о военном деле и благочестивое почитание богов. Установив определенное соотношение различных профессий, при котором дела государства могли развиваться наилучшим образом, Бусирис приказал, чтобы каждый занимался своим делом постоянно: ведь он знал, что человек, который меняет свои занятия, не знает– толком ни одного. Тот же, кто ограничивает себя одним делом, достигает в нем совершенства. Поэтому‑то мы видим, что египетские ремесленники превосходят ремесленников других стран больше, чем те – людей, вовсе незнакомых с ремеслами. Что касается законов, при помощи которых поддерживается царская власть и государственный порядок в Египте, то они настолько хороши, что писатели, рассуждающие на эту тему, предпочитают ставить в пример именно египетское устройство. Да и спартанцы, подражая некоторым египетским законам, лучше всего управляют своим государством. Ведь они заимствовали у египтян и закон о том, что ни один человек, способный носить оружие, не имеет права без разрешения властей покидать родину; и сисситии, и упражнения, закаляющие тело. Наконец, в Спарте, как и в Египте, гражданин, будучи обеспечен необходимым, не пренебрегает своими обязанностями перед обществом и может посвятить себя войне и походам, а не добывать средства к жизни другими занятиями. Однако и Лаке демоне эти установления имеют тот недостаток, что спартанцы, все поголовно став воинами, считают себя вправе захватывать чужое, египтяне же живут так, как должны жить люди, не пренебрегающие своей собственностью, но и не посягающие на чужую. Различие между этими государствами можно понять из нижеследующего: если мы все станем подражать жадности и праздности спартанцев, то сразу же и погибнем, как вследствие недостатка средств к существованию, так и в результате войн друг против друга. Если же мы захотим жить по законам египтян и примем решение, чтобы одни работали, а другие охраняли плоды их трудов, то можно думать, что мы заживем счастливой жизнью, владея каждый своим имуществом.

Далее, мы вправе считать Бусириса первым, проявившим заботу о духовной жизни людей. Ведь он установил, что доходы от религиозных церемоний должны обеспечивать благосостояние жрецов, позаботился об их благоразумной скромности, наложив на них законом различные священные запреты, и обеспечил им досуг, освободив от опасностей войны и всех других занятий. Живя в таких условиях, они сумели для защиты тел изобрести столь удачные меры врачевания, что, не прибегая к рискованным лекарствам, египтяне пользуются средствами безопасными как повседневная пища. Эти средства столь хороши, что египтяне, по общему мнению, самый здоровый и долговечный народ. Для души же жрецы нашли упражнения в философии, которые дают возможность и установить законы для людей, и выяснить природу сущего. Старшим жрецам Бусирис поручил самые важные дела, а младшим внушил мысль[150]150
  Принято чтение более поздних рукописей: εταξεν и επεισεν. В древнейшей Урбинской рукописи стоит ἔταξεν и ἔπεισαν. Такое чтение подразумевает подлежащее «египтяне» в смысле «Египетское государство». Однако при таком подлежащем несколько странным представлялся бы глагол πείυω.


[Закрыть], что необходимо, пренебрегая наслаждениями, заниматься астрономией, вычислениями и геометрией: эти науки одни хвалят за то, что в ряде случаев они имеют практическое значение, другие же пытаются доказать, что эти науки больше всего способствуют достижению добродетели[151]151
  Взгляды Исократа о месте точных наук в системе воспитания изложены в речи «Об обмене имуществом» и в «Панафинейской речи». Ср.:Kuhnert F.Allgemeinbildung und Fachbildung in der Antike. Berlin, 1961.


[Закрыть].

Более же всего достойно похвалы и удивления благочестие египтян и их служение богам. В самом деле, люди, внушившие к своей мудрости или к иной какой‑либо доблести больше уважения, чем она того заслуживает, вредят обманутым ими. Те же, кто сумел внушить уважение к деяниям богов, так что попечение богов и их кары кажутся более значительными, приносят величайшую пользу людям. Заслуга их прежде всего в том, что, внушив нам страх перед богами, они добились того, что люди относятся друг к другу не совсем уже по – звериному. Египтяне так благочестиво и благоговейно почитают установления богов, что и клятвы, данные в их святилищах, более достойны доверия, чем клятвы, принятые у других народов. Каждый уверен, что он не укроется и понесет наказание за свое преступление немедленно, что кара не будет отложена и не случится так, что она постигнет не его самого, а только его детей. Неудивительно, что египтяне так думают: ведь Бусирис установил для них многочисленные и разнообразные упражнения в благочестии. Так, например, он предписал законом благоговейно чтить презираемых у нас животных. Он, разумеется, не заблуждался относительно подлинной природы этих зверей, но считал необходимым приучать народ подчиняться любым распоряжениям, исходящим от властей. Кроме того, он хотел на примере дел, которые у всех на виду, выявить отношение граждан к вопросам, не поддающимся контролю. Он считал, что те, которые не придают значения предписаниям о животных, при случае пренебрегут и более важным; те же, которые соблюдают все постановления, подтвердят тем самым свое благочестие.

Если не спешить, то можно рассказать много удивительного о благочестии египтян, то, что не мне одному и не мне первому случилось отметить. Это уже сделали и многие из наших современников, и люди прошлых времен, в том числе и Пифагор Самосский. Отправившись к египтянам и став их учеником, он первый познакомил эллинов с египетской философией, обратив особое внимание на их жертвоприношения и очистительные церемонии, совершавшиеся в святилищах. Он считал, что если этим путем и не добьется ничего для себя лично у богов, то уж у людей удостоится за то величайших почестей. Именно так и случилось: ведь слава Пифагора настолько возвысила его над человечеством, что все юноши стремились стать его учениками, а старшие с удовольствием видели, что их дети проводят время с философом, вместо того чтобы заботиться о домашних делах. Всему этому нельзя не поверить: ведь и сейчас те, кто молчит, изображая из себя его учеников[152]152
  Исократ говорит здесь об искусе молчания, накладывавшемся в пифагорейских общинах на новичков, и высказывает сомнение (разделяемое и современными учеными) в тождестве пифагорейских учений IV в. до н. э. с подлинными взглядами Пифагора.


[Закрыть], производят более сильное впечатление, чем люди, снискавшие себе величайшую славу искусством красноречия.

Выслушав сказанное мною, ты, пожалуй, сможешь возразить: ведь я восхваляю землю, законы, благочестие и философию египтян, но не могу привести ни одного доказательства, что начало им положил тот человек, которому я посвятил свою речь. Если бы кто‑нибудь другой обвинил меня в этом, я счел бы, что он критикует меня очень умело. Гебе же отнюдь не следует выдвигать подобное обвинение[153]153
  Принята конъектура Кораиса.


[Закрыть]. Желая восхвалять Бусириса, ты сам говорил и то, что он, изменив течение Нила, заставил его омывать границы страны, и то, что он, принося в жертву, пожирал прибывающих в Египет чужестранцев, не приведя никакого доказательства того, что он действительно совершил все это. Разве не предосудительно требовать от других того, чего сам ты, оказывается, не делаешь ни в малейшей степени. В самом деле, твой рассказ гораздо менее правдоподобен, чем наш: ведь я не приписываю Бусирису никаких невероятных деяний, а только законы и государственное устройство, то есть то, что обычно бывает результатом деятельности людей благородных. Ты же утверждаешь, что он совершал такие деяния, которые не мог бы совершить ни один человек: одно из них под стать только диким зверям, а другое по силам лишь богам. Если же случилось так, что мы оба говорим неправду, то я во всяком случае говорил так, как подобает говорить произносящим хвалебную речь, а ты – так, как приличествует говорить только хулителям, так что ты погрешил не только против правды, но и против самого принципа построения похвальной речи.

Кроме того, если уж необходимо разбирать мою речь, не касаясь твоей, думаю, что никто не сможет подвергнуть ее справедливому порицанию. Найдись какой‑нибудь иной человек, о котором было бы известно, что он совершил то, что я приписываю Бусирису, – признаюсь, я был бы чересчур самонадеянным, если бы пытался изменить общее мнение о делах, всем хорошо известных. Но когда вопрос неясен и приходится ограничиваться догадками, то кого же другого можно, оставаясь в пределах вероятного, счесть учредителем местных порядков, если не сына Посейдона, по материнской линии происходящего от Зевса, достигшего в свое время величайшего могущества, человека самого знаменитого среди всех[154]154
  Лучшая Урбинская рукопись Исократа дает малоправдоподобное чтение παρἀ τοῖς Ἒλλησιν – «среди эллинов», которое, однако, принимают многие издатели.


[Закрыть]. Ведь совершенно невероятно, чтобы все эти блага были даны людям кем‑либо иным, не обладающим всеми теми достоинствами, которыми обладал Бусирис.

Даже основываясь только на хронологии, каждый легко может доказать лживость речей, порочащих Бусириса. Ведь те же люди, которые обвиняют Бусириса в умерщвлении чужеземцев, утверждают, что он умер от руки Геракла. Однако все, кто вел разыскания о древности, единогласно признают, что Геракл был на четыре поколения моложе Персея, сына Зевса и Данаи, а Бусирис был старше Персея более чем на 200 лет. Разве не странно, что ты, желая снять с Бусириса обвинение, пренебрег этим доводом, столь очевидным и веским. Однако тебя нисколько не интересовала истина, и та стал повторять богохульства поэтов, рассказывающих, что потомки богов совершили и претерпели вещи, куда более ужасные, чем отпрыски самых нечестивых людей; о самих же богах они наговорили такое, что, пожалуй, никто не осмелится сказать даже о своих врагах. Ведь они обвиняли их не только в кражах и прелюбодеяниях, не только утверждали, что они находились в услужении у людей, но придумывали о них, что и детей они поедали, и отцов оскопляли, и на матерей оковы накладывали, и другие многие беззакония совершали[155]155
  Мифы рассказывали о похищении Гермесом стад Аполлона, о прелюбодеянии Ареса и Афродиты, о том, что Аполлон во искупление своего греха пас стада Адмета, Крон оскопил своего отца Урана и поедал детей, рожденных ему Реей, а Гефест по приказанию Зевса заковал в цепи свою мать Геру.


[Закрыть]. Хотя поэты и не понесли законного наказания за все эти измышления, но все же не избегли кары[156]156
  Гомер, по преданию, был слепым, Стесихор ослеп на время, а ямбы Архилоха свидетельствуют о его ссорах с близкими и пребывании на чужбине.


[Закрыть]: одни из них стали скитальцами, лишенными самого необходимого, другие ослепли; один был вынужден покинуть свою родину и провел всю свою жизнь, враждуя с самыми близкими людьми, Орфей же, более других причастный к подобным измышлениям, был разорван на части[157]157
  Орфей, согласно одной из легенд, был разорван на части вакханками.


[Закрыть]. Поэтому, если мы не утратили разум, не будем подражать их речам, не будем в одно и то же время карать за оскорбление граждан и снисходительно прощать непозволительные речи против богов; наоборот, будем считать, что и те, кто произносит такие речи, и те, кто верит им, совершают одинаковое кощунство.

Я считаю, что не только боги, но и те, кто родился от них, непричастны ни к чему скверному; они и сами обладают всеми добродетелями, и для других стали руководителями и учителями в их прекраснейших начинаниях. Разве не нелепо полагать, что боги, от которых зависит то, какими вырастут наши дети, совершенно не заботятся о своих собственных. Если бы кто‑либо из нас был в состоянии изменять человеческую природу, он даже рабов не оставил бы подлыми; богам же мы бросаем упрек, что они до такой степени пренебрегали собственными детьми, что те выросли у них нечестивыми и преступными. Ты считаешь себя способным изменить к лучшему природу совсем чужих тебе людей, если только они придут к тебе учиться, и в то же время полагаешь, что боги не прилагают ни малейшей заботы о том, чтобы их дети были добродетельны. Из твоих слов следует, что, как ни рассматривай, боги неминуемо оказываются в самом постыдном положении: или они вовсе не стремятся к тому, чтобы их дети были порядочными, а это означает, что их душевные качества даже хуже, чем у людей; или они хотят, но не в состоянии добиться этого – стало быть, их возможности меньше, чем у платных учителей мудрости.

Немало еще осталось сказать такого, из чего можно было бы построить или похвальную, или защитительную речь, но я не считаю нужным говорить много. Ведь не для этого, чтобы дать посторонним людям образец красивой речи, говорил я все это, а только для тебя, желая показать, как следует сочинять похвальную и защитительную речи. То же, что сочинил ты, всякий справедливо сочтет не защитой Бусириса, а поддержкой возводимых против него обвинений. Ведь ты не опровергаешь обвинений, а только разъясняешь, что другие тоже виновны в подобных преступлениях. Но оправдания, которые ты для него таким способом находишь, вздорны. В самом деле, нелегко найти такое преступление, которое не совершали бы уже прежде. Разве не предоставим мы всем и каждому легкий способ оправдаться и не создадим великих возможностей для любого, склонного к подлости, если будем освобождать от наказания изобличенных преступников в тех случаях, когда выяснится, что другие уже совершали подобное. Лучше всего обнаружится слабость твоих речей, если ты поставишь себя на место обвиняемого. Подумай, как почувствуешь ты себя, если против тебя будут выдвинуты тяжкие и страшные обвинения и кто‑нибудь станет защищать тебя подобным образом. Я уверен, что такого заступника ты возненавидишь больше, чем обвинителей. Так не позорно разве сочинять такие речи, которые, будь они произнесены в твою защиту, вызвали бы у тебя величайший гнев? Обрати внимание также и на другое и разберись в этом как следует. Если кто‑нибудь из твоих учеников решится совершить то, что ты восхваляешь, разве не окажется он самым злосчастным человеком как из ныне живущих, так и из тех, кто жил раньше. Так стоит ли писать такие речи, если самое лучшее, что можно от них ожидать, это то, что они не смогут убедить никого, кто ознакомится с ними.

Ты, пожалуй, скажешь, что знал все это заранее, но просто хотел дать любителям мудрости образец[158]158
  Под «любителями мудрости» Исократ имеет в виду не философов в обычном смысле слова, а риторов, подобных ему самому.


[Закрыть], как нужно сочинять речь, чтобы оправдаться от позорных обвинений в некрасивых делах. Но даже если ты и не понимал этого раньше, теперь, думаю, тебе стало ясно, что обвиняемый скорей избегнет кары, не произнеся ни единого слова, чем защищаясь так, как ты предлагаешь. Несомненно и то, что сейчас, когда философия находится в смертельной опасности и подвергается нападкам, речи, подобные твоей, вызовут к ней еще большую ненависть.

Так вот, послушай меня и лучше всего не выбирай впредь низменных тем; в противном же случае стремись говорить только то, что ни самого тебя не выставит в дурном свете, ни подражающих тебе не осквернит, ни обучение ораторскому искусству не опорочит. И не удивляйся, что, будучи моложе и не находясь с тобой в близких отношениях, я взялся увещевать тебя. Я считаю, что не старшие возрастом и не самые близкие должны подавать советы в подобных случаях: это долг тех, кто знает больше других и хочет помочь.