Текст книги "Собрание речей"

Автор книги: Исократ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Возможно, некоторые сочтут меня глупым (что может помешать им критиковать мою речь) из-за того, что я осмеливаюсь так говорить о событиях, свидетелем которых не был, будто я точно о них осведомлен. Но, по моему мнению, в том, что я делаю, нет ничего неразумного. Если бы только я один доверял рассказам о событиях древности и дошедшим до нас письменам того времени, то тогда справедливо было бы меня порицать. Однако того же убеждения, что и я, придерживаются, несомненно, многие разумные люди. Кроме того, если бы от меня потребовались доводы и доказательства, я бы смог показать, что всем людям слух доставляет гораздо больше знаний, чем зрение, а события, которые они знают понаслышке от других, кажутся им значительнее и прекраснее тех, при которых им довелось присутствовать самим. Однако пренебрегать такими упреками все же неправильно. Ведь если их оставить без внимания, они могут повредить истине. С другой стороны, много времени для возражения на них тратить не стоит. Нужно привести лишь столько примеров, сколько необходимо для того, чтобы показать другим, что мои противники болтают вздор, а затем снова вернуться назад и продолжать речь с того места, на котором остановился. Именно так и я сделаю.

Итак, мы достаточно показали прежнее устройство нашего государства и продолжительность времени, в течение которого наши предки им пользовались. Теперь же нам остается рассказать о тех деяниях, которые были совершены благодаря этому прекрасному государственному устройству. На их примере можно еще яснее понять, что и политический строй наших предков был лучше и мудрее, чем у других народов, и что вожди и советники у них были такие, какие и должны быть у людей разумных. Однако прежде чем говорить об этом, я должен сделать несколько предварительных замечаний. Ведь если я оставлю без внимания критику тех, кто не в состоянии заниматься чем-нибудь другим, и расскажу последовательно о том, что свершили наши предки и, в частности, об их занятиях военным делом, с помощью которых они одолели варваров и снискали себе добрую славу у эллинов, то некоторые не преминут сказать, что я говорю о законах, установленных Ликургом и действующих у спартиатов в настоящее время.

Я согласен с тем, что буду говорить о многих существующих там установлениях, но я не скажу ни об одном из них, что оно было открыто или придумано Ликургом. Ведь Ликург лишь воспроизвел, как можно лучше, государственное управление наших предков и ввел у лакедемонян ту демократию, смешанную с аристократией, которая была установлена у нас. Так, государственные должности он сделал выборными, а не полученными по жребию; по закону Ликурга избрание геронтов, надзирающих за всеми государственными делами, производилось с такой же тщательностью, с какой, по преданию, наши предки выбирали граждан, которые должны были войти в Ареопаг; к тому же Ликург предоставил геронтам такую же власть, которую, как ему было известно, имел у нас Совет Ареопага[193]193
  В спартанскую герусию избирали, помимо царей, 28 человек, достигших 60-летнего возраста.


[Закрыть]. То, что Ликург ввел в Спарте государственное устройство, подобное тому, которое в древности было у нас, желающие могут узнать от многих. Я же надеюсь ясно показать на примерах сражений и войн, которые, по общему признанию, происходили в те времена, что и в военном искусстве спартиаты не опередили наших предков и не превзошли их. Я надеюсь доказать это столь очевидно, чтобы мои слова не могли опровергнуть ни безрассудные сторонники спартанцев, ни те люди, которые в одно и то же время и восхищаются нами, и клевещут на нас, и жадно стремятся нам подражать. Я начну со слов, выслушать которые кое-кому, возможно, будет неприятно; но сказать их небесполезно. Ведь если кто-нибудь стал бы утверждать, что оба города после похода Ксеркса стали причиной величайших благ и величайших зол для эллинов, то невероятно, чтобы людям, которые что-то знают о прежних событиях, показалось, что такой человек говорит неправду. В самом деле, оба города с величайшей храбростью вели борьбу с войсками Ксеркса. Но, завершив эту борьбу, они должны были принять правильное решение и о дальнейших делах. Они же дошли до такой степени не только безрассудства, но и безумия, что заключили мирный договор с тем, кто пошел на них войной, замышляя оба наши города полностью стереть с лица земли, а остальных эллинов поработить. И вот с подобным человеком они заключили мир на вечные времена, как будто он был их благодетелем, хотя легко могли бы победить его и на суше и на море[194]194
  «С подобным человеком» – уже, вероятно, не с Ксерксом, а Артаксерксом, при котором был заключен Анталкидов мир. Возвращаясь к тем событиям, Исократ освещает их по – иному. Прежде он стремился оправдать политику афинян в период господства на море, в противовес лакедемонянам. Теперь же он по существу осуждает позицию обоих государств.


[Закрыть]. А сами, позавидовав друг другу в доблести, вступили в войну и соперничество между собой; и только тогда прекратили они эту губительную для них и для всех эллинов борьбу, когда их общий враг[195]195
  Т.е. персы.


[Закрыть] получил возможность подвергнуть крайней опасности Афины[196]196
  Речь идет, по – видимому, о помощи персидского царя Спарте во время Пелопоннесской войны.


[Закрыть] силами лакедемонян и, в свою очередь, Спарту – силами афинян[197]197
  В битве при Книде 394 г. до н. э.


[Закрыть]. И хотя варвары столь явно превзошли их в отношении здравого смысла, они и в те времена не были в должной мере потрясены своим унижением – как-то им следовало, – да и теперь величайшие из эллинских городов не стыдятся соревноваться между собой в лести богатству царя. Аргос и Фивы помогли ему завоевать[198]198
  После неудачной войны 389–387 гг. до н. э. за присоединение отпавшего от персидской державы Египта в 351 г. до н. э. Артаксеркс III, по сообщению Диодора, послал посольства в важнейшие города Эллады с предложением принять участие в походе на Египет. Афины и Спарта, обещая сохранить с персами дружбу, от участия в походе отказались. Аргос послал 3000 воинов, а Фивы – 1000 гоплитов. В результате этого похода Египет был вторично покорен персами.


[Закрыть] Египет для того, наверное, чтобы он имел как можно больше возможностей строить козни против эллинов. А мы и спартанцы, несмотря на союз между нами, более враждебно относимся друг к другу, чем к врагу, с которым мы оба воевали. И вот немалое тому доказательство: совместно мы не обсудили ни одного дела, но каждый из нас порознь отправил послов к царю[199]199
  В 344 г. до н. э. Афины находились в союзе со Спартой. В 342 г. до н. э. этот союз был разорван, и Афины завязали союзнические отношения с Аргосом – извечным врагом Спарты. В 341 г. до н. э. по настоянию Демосфена Афины направили посольство к Артаксерксу III. Как предполагают, Панафинейская речь содержит полемику против IV Филиппики Демосфена.


[Закрыть], надеясь, что тот, к кому царь отнесется благожелательнее, сможет приобрести господство над эллинами. Однако и те, и другие не понимали, что царь всегда относится пренебрежительно к тому, кто перед ним заискивает, напротив, с тем, кто ему противится и пренебрегает его могуществом, царь всеми средствами пытается примириться.

Обо всем этом я сказал, прекрасно сознавая, что найдутся люди, которые будут говорить, будто я этим рассказом вышел за пределы темы. Но, по моему мнению, я еще никогда не говорил ничего, что так бы соответствовало сказанному прежде. Нет также и доводов, с помощью которых можно было бы убедительнее доказать, что наши предки в отношении самых важных дел были гораздо благоразумнее тех людей, которые взяли на себя руководство делами в нашем городе и в Спарте после войны c Ксерксом. Действительно, ясно можно видеть, что оба государства в то время с царем заключили мир, а себя, так же, как и другие греческие города, привели к гибели. Теперь они пожелали властвовать над эллинами, а к царю послали послов для переговоров о дружбе и союзе. Те, кто в прежние времена руководили делами нашего города, ничего подобного не делали, но поступали во всем как раз наоборот. У них было правилом, что эллинские города для них также неприкосновенны, как для благочестивых людей неприкосновенны священные дары, выставленные в храмах. Из всех войн самой необходимой и справедливой они считали, во-первых, войну, которую вели вместе со всеми людьми против диких зверей, а во– вторых, войну, которую вели вместе с эллинами против варваров, наших естественных врагов, всегда строящих козни против нас. Приведенный мною довод я не придумал; к такому заключению меня привели все деяния, совершенные нашими предками. Когда наши предки видели, что другие города переживают многочисленные бедствия, войны и потрясения и только дела их собственного города устроены благополучно, они считали, что тем, кто благоразумнее и счастливее других, не следует оставаться безразличными к гибели городов общего с ними происхождения. Напротив, они полагали, что им следует этим заняться и добиться того, чтобы избавить всех эллинов от происходящих бедствий. Придерживаясь этого убеждения, они пытались улаживать раздоры в тех городах, которые страдали меньше, чем другие, с помощью посольств и разумных советов. А в те города, где внутренние распри были много сильнее, они посылали граждан, пользующихся у них наибольшим уважением; эти граждане подавали им советы относительно существующего положения дел, вступали в переговоры с людьми, которые уже не могли влачить существование в своих городах, а также с теми, кто плохо подчиняется законам, – именно такие люди причиняют своим городам больше всего вреда. Они убеждали этих людей принимать участие в своих походах и искать себе лучшей жизни, чем та, которую они вели. Когда же таких людей, стремящихся к лучшей жизни и поддающихся убеждению, оказалось много, они составили из них войско и покорили варваров, как владевших островами, так и населявших побережье обоих материков. Изгнав оттуда всех варваров, они поселили там эллинов, особенно сильно нуждавшихся в средствах к жизни. Наши предки продолжали действовать таким образом и подавать пример другим до тех пор, пока не узнали о том, что спартанцы, водворившись в Пелопоннесе, как я сказал об этом прежде, подчинили своей власти все пелопоннесские города. После этого им пришлось обратить внимание на свои собственные дела.

Какие же блага принесла та война, которую наши предки вели ради приобретения колоний, и вообще их деятельность? Ведь именно это, я полагаю, больше всего хотят услышать многие мои слушатели. Так вот – эллины, избавленные от множества столь скверных людей, стали обладателями большего числа жизненных благ и пришли к большему единодушию; варвары же были изгнаны из своей страны и стали гораздо менее надменны, чем прежде. А те, кто были виновниками этих событий[200]200
  Т.е. афиняне.


[Закрыть], прославились, так как считалось, что они вдвое увеличили размеры Эллады сравнительно с тем, какой она была сначала. Среди тех благодеяний, которые наши предки оказали всем эллинам, я бы не смог найти большего, чем это. Но о благодеянии, теснее связанном с военными делами, заслуживающем не меньшей славы и для всех более очевидном, мы, вероятно, сможем рассказать. Кто не знает или не слышал от трагических поэтов во время Дионисий[201]201
  Новые драмы ставились в Афинах во время праздника Великих Дионисий (примерно в марте – апреле). Этот праздник был учрежден в 534 г. до н. э.


[Закрыть] о несчастьях, которые случились с Адрастом у Фив? Адраст, желая вернуть власть в Фивах сыну Эдипа и своему шурину[202]202
  Сын Эдипа и шурин Адраста – Полиник – один из шести предводителей аргивян, погибших под Фивами. То же предание Исократ упоминает и в «Панегирике».


[Закрыть], погубил великое множество аргивян. Он был свидетелем гибели всех лохагов, а сам позорно спасся. Когда же Адраст не смог добиться перемирия, чтобы подобрать тела погибших, он обратился с мольбой к нашему городу, которым тогда еще правил Тезей; он просил не допустить, чтобы такие мужи были оставлены без погребения в нарушение древнего обычая и закона отцов, всегда соблюдаемых всеми людьми, так как они установлены не смертными, а предписаны властью божества. Услышав об этом, наш город без промедления послал в Фивы посольство. Послы должны были посоветовать фиванцам принять более благочестивое решение о погребении павших, дав аргивянам ответ, соответствующий эллинским обычаям больше, чем прежний. Послы должны были указать также и на то, что Афины не позволят фиванцам преступить общий для всех эллинов закон. Услышав это, тогдашние правители фиванцев приняли решение, не соответствовавшее ни тому мнению, которого некоторые придерживаются о фиванцах[203]203
  Фиванцы, как и остальные беотийцы, считались людьми с неповоротливым умом.


[Закрыть], ни тем постановлениям, которые прежде были ими приняты. Обсудив должным образом свои дела и обвинив тех, кто на них напал, правители фиванцев позволили нашему городу предать погребению тела погибших[204]204
  В «Панегирике» Исократ, придерживаясь наиболее распространенной версии, сообщает о том, что афиняне вынудили фиванцев выдать тела погибших, вступив с Фивами в войну. В Панафинейской речи приведена фиванская версия. Выбор более благоприятной для фиванцев версии определялся, очевидно, тем, что в тот момент фиванцы были в союзе с Филиппом и тем самым, по мнению Исократа, способствовали осуществлению панэллинской идеи.


[Закрыть]. И пусть никто не сочтет, будто я говорю сейчас противоположное тому, что написал о тех же событиях в Панегирике, не сознавая этого. Напротив, среди людей, способных это понять, я полагаю, вряд ли найдется человек, настолько глупый и завистливый, что не одобрил бы меня. Всякий сочтет, что я поступил благоразумно, когда прежде рассказал об этих событиях так, а теперь иначе. Я уверен, что написал о них и хорошо и правильно. Ведь я считаю, что этот случай всем ясно доказывает, насколько наш город в те времена выделялся своей военной мощью – а именно это я и стремился показать, когда рассказал о фиванских событиях. В результате этих событий царь аргивян был вынужден обратиться с мольбой к нашему городу, а вожди фиванцев были поставлены в такое положение, что предпочли подчиниться предписаниям нашего государства скорее, чем законам, установленным божеством. Ясно, что наш город не смог бы уладить надлежащим образом ни одно из этих дел, если бы он не превосходил все остальные города и славой, и военной силой.

Так как прекрасных деяний наших предков очень много, я размышляю, каким же образом мне их изложить. Эти дела интересуют меня больше, чем все остальное. Ведь я как раз дошел до того раздела моей речи, которую я поместил в конце и где обещал показать, что наши предки превзошли спартанцев в войнах и сражениях еще больше, чем во всех остальных отношениях. Здесь моя речь многим покажется невероятной, зато остальные сочтут ее в равной мере достоверной. До сих пор я колебался, о чьих опасностях и битвах рассказывать раньше – о спартанских или о наших. Теперь же я решил прежде говорить о битвах спартанцев, с тем, чтобы эту часть моей речи – об опасностях и битвах – завершить рассказом о более прекрасных и более справедливых деяниях наших предков.

Так, после того как дорийцы, вторгшиеся в Пелопоннес, поделили на три части города и земли, отнятые у их законных владельцев, часть дорийцев – те, которые получили по жребию Аргос и Мессену, устанавливали у себя порядки, примерно те же, что и у остальных эллинов. Но третья их часть – те, кого мы теперь называем лакедемонянами, по утверждению людей, хорошо знающих их историю, вступили в такую жестокую внутреннюю борьбу, какой не знал никто из эллинов. Когда же верх одержали люди, мнившие себя выше большинства, они ни в чем не последовали опыту тех, кому пришлось действовать в подобных обстоятельствах. Последние разрешили побежденным жить в пределах государства и предоставили им все права, за исключением права на государственные должности и на почести. Наиболее разумные среди спартанцев полагали, однако, что сторонники такого взгляда ошибаются, если думают, что можно в безопасности проживать совместно с людьми, которым они причинили величайшее зло. Сами спартанцы не сделали ничего подобного; лишь для себя они установили равноправие и такую демократию, какая необходима для тех, кто намерен навсегда сохранить единодушие граждан; народ же они превратили в периеков, поработив их души не меньше, чем души рабов[205]205
  В «Панегирике» Исократ также говорит об илотах, периеках: и лакедемонских союзниках, как об одинаковых категориях. Такой же неопределенный характер носят и упоминания о народе (δήμος, πλήθος). Эта нечеткость терминологии, на наш взгляд, – определенный прием, позволяющий Исократу, с одной стороны, увеличить перечень злодеяний спартанцев, совершенных ими в отношении эллинов, с другой – поставить под сомнение подлинность этих обвинении. Большинство упреков в адрес спартанцев во второй части речи носит такой двусмысленный характер.


[Закрыть]. Совершив это, они, хотя их было немного[206]206
  По сообщению Аристотеля, община равных насчитывала 10 000 спартиатов. Как предполагают, после завоевания Мессении под властью спартиатов оказалось 200000 илотов и 32000 периеков.


[Закрыть], захватили себе не только лучшую часть земли, но еще и в таком количестве, какого не было ни у кого из эллинов, в то время как землю следовало поделить поровну. Большинству же населения спартанцы выделили такую малую часть самой плохой земли, что, с трудом обрабатывая ее, народ едва мог прокормиться. Затем, разделив народ, как только возможно дробнее, они расселили его по многочисленным мелким местечкам. Жители называют эти местечки городами, но их значение меньше, чем у наших демов. Лишив людей из народа всех прав, которыми надлежит пользоваться свободным, спартанцы возложили на них самые опасные дела. В самом деле, в военных походах, которыми руководит царь, спартанцы выстраивают этих людей по одному рядом с собой, а некоторых ставят и в первую шеренгу. И если им необходимо послать помощь туда, где их страшат тяжелый труд, опасность или большая потеря времени, они отправляют этих людей, чтобы те рисковали собой ради других. Так нужно ли тратить много слов, перечисляя все оскорбления, нанесенные спартанцами народу, вместо того, чтобы, рассказав о самом тяжелом злодеянии, об остальных умолчать? Так вот – этих людей, с самого начала претерпевших ужасное обращение, людей, которые, когда это необходимо, приносят пользу, эфорам дозволено убивать без суда и в том количестве, какое они сочтут нужным[207]207
  Имеются в виду криптии, названные Плутархом «гнусным учреждением».


[Закрыть]. А ведь у других эллинов считается безбожным запятнать себя убийством даже самых скверных рабов.

Я рассказал так подробно о внутренних делах спартанцев и о преступлениях, которые они совершили в отношении этих людей, для того, чтобы спросить у тех, кто одобряет все деяния спартанцев, – одобряют ли они подобные поступки и считают ли они благочестивой и похвальной борьбу с такими людьми. Эти военные походы были, по моему мнению, жестокими и причинили побежденным много зла, победителям же эти походы принесли выгоды, ради которых они и ведут постоянные войны. Эти походы неугодны божеству, недостойны и не подобают тем, кто притязает на совершенство. Речь идет не о том совершенстве, которое достигается в ремесленных изделиях и тому подобных вещах, но о совершенстве, свойственном душам благороднейших мужей наряду с благочестием и справедливостью. Именно такому совершенству и посвящена эта речь. Некоторые люди, пренебрегая им, превозносят тех, кто больше других совершил преступлений, не замечая, что тем самым они выдают свой собственный образ мыслей, потому что они могли бы одобрить и тех, кто, обладая более чем достаточными благами, осмелился убивать своих братьев, друзей и соратников, чтобы захватить их имущество. А ведь именно такие дела совершались спартанцами. И те, кто их одобряет, неизбежно должны будут одобрить и преступления, о которых только что было сказано. Меня удивляет также, что некоторые не считают победы, одержанные в несправедливых битвах, более постыдными и заслуживающими большего позора, чем поражения, понесенные не из-за малодушия. Они же знают, что огромные армии бесчестных людей нередко одерживают верх над порядочными, которые решаются ради спасения отечества рисковать своей жизнью. Этих людей мы могли бы похвалить с большим правом, нежели тех, кто, подобно наемникам[208]208
  Свое отрицательное отношение к наемным войскам Исократ высказывал и в речи «О мире».


[Закрыть], готовы охотно умереть ради чужих интересов. Это удел скверных людей. Если же честные люди иногда менее удачливы в битвах, чем сторонники беззакония, то причиной этого нужно считать небрежение богов. Я бы мог отнести эти слова и к тому несчастью, которое постигло спартанцев у Фермопил. Все, кто слышал об этом несчастьи, прославляют его и восхищаются им больше, чем теми битвами, где была одержана победа над противником, против которого не следовало и сражаться[209]209
  Исократ противопоставляет Фермопильское сражение походам против подвластного населения, о которых он упоминал выше. В первой части речи, где политика Спарты резко осуждается, Исократ даже не упоминает о Фермопильском сражении в разделе, посвященном событиям Греко – персидских войн.


[Закрыть]. Некоторые люди отваживаются восхвалять такие победы, не сознавая, очевидно, что нет ничего ни благочестивого, ни прекрасного в словах или поступках, совершенных вопреки справедливости. Об этом спартанцы никогда и не тревожились. Они всегда стремятся лишь к тому, чтобы захватить как можно больше чужих владений. А наши предки ни о чем так рьяно не заботились, как о добром имени у эллинов. Они полагали, что не может быть мнения более верного и более справедливого, чем то, которого придерживается весь эллинский род. Такие убеждения они проявили во всех делах, касающихся внутреннего устройства города, и во время величайших событий. Три войны вели эллины с варварами, не считая Троянской, и наши предки достигли того, что Афины были впереди во всех этих войнах. Одна из них – это война против Ксеркса. Во время этой войны наши предки в опасных сражениях превзошли лакедемонян больше, чем те – остальных эллинов. Вторая война велась из-за основания колоний. Дорийцы не принимали в ней никакого участия; а наш город, возглавив неимущих и остальных желающих принять участие в походе, совершенно изменил положение дел. Если прежде варвары привыкли захватывать величайшие эллинские города, то благодаря нашему городу эллины теперь могли совершать все то, что раньше претерпели от варваров.

Об этих двух войнах я уже достаточно сказал прежде. Теперь же я буду говорить о третьей войне, возникшей сразу же после основания эллинских городов, когда в Афинах еще правили цари. В ту эпоху в одно и то же время случилось очень много войн и возникли величайшие опасности; все эти события я не смог бы ни собрать, ни рассказать о них. Поэтому я обойду молчанием огромное количество относящихся к тому времени фактов, говорить о которых сейчас нет настоятельной необходимости. Зато я постараюсь как можно более кратко сообщить о врагах, которые выступили походом против нашего города, о битвах, достойных того, чтобы вспомнить и рассказать о них, а также об их вождях. Я расскажу, наконец, на какие предлоги ссылались наши враги, и о могуществе племен, которые за ними последовали. Этого рассказа будет достаточно для сопоставления с тем, что мы говорили о наших противниках. Итак, фракийцы вторглись в нашу страну под предводительством сына Посейдона Евмолпа, который оспаривал наш город у Эрехтея, утверждая, что Посейдон владел им раньше Афины. Скифы пришли вместе с амазонками, дочерьми Ареса[210]210
  Те же легенды, но более кратко, Исократ излагает в «Панегирике».


[Закрыть]. Амазонки предприняли этот поход из-за Ипполиты, которая нарушила установленные у них законы: полюбив Тезея, Ипполита последовала за ним из своей страны и стала его женой. Пелопоннесцы пришли к нам с Еврисфеем[211]211
  Легенда об Еврисфее, царе Тиринфа и Микен, которому служил Геракл, и о детях Геракла, изгнанных Еврисфеем из Пелопоннеса, часто используется Исократом для доказательства благородства афинян.


[Закрыть], который не дал удовлетворение Гераклу за причиненные ему обиды. Предприняв же военный поход против наших предков с тем, чтобы силой захватить сыновей Геракла, обратившихся к нам в поисках убежища, Еврисфей получил, что ему и следовало. Он не только не приобрел власти над теми, кто просил у нас защиты, но, потерпев поражение в битве, был захвачен в плен афинянами и кончил свою жизнь, умоляя о защите тех, чьей выдачи он пришел требовать. После этой войны в Марафоне высадились войска, посланные Дарием для опустошения Эллады. Когда же эти войска постигли бедствия и несчастья более многочисленные и более серьезные, чем те, которые они собирались причинить нашему городу, они, спасаясь бегством, очистили всю Элладу. Все эти перечисленные мною противники вторглись порознь и не в одно и то же время, а тогда, когда каждый из них счел это для себя своевременным, полезным и желательным. Но после того как все они были разбиты в сражениях и наглости их был положен предел, наши предки, свершившие столь славные подвиги, не зазнались. Они не испытали участи тех людей, которые благодаря справедливым и разумным решениям приобрели огромные богатства и добрую славу, а затем от избытка благополучия стали высокомерными, потеряли рассудок, дела их пришли в упадок, и они оказались в худшем положении, чем прежде[212]212
  По – видимому, намек на деятельность руководителей демократических Афин в период Первого морского союза. Напомним, что в первой части Панафинейской речи Исократ стремился оправдать морскую гегемонию Афин, не останавливаясь и перед передержкой фактов.


[Закрыть]. Наши предки, избежав подобных ошибок, сохранили верность обычаям, установившимся у них благодаря прекрасному управлению государством. Они гордились стойкостью своего духа и образом мыслей больше, чем происходившими прежде битвами. И такое постоянство, и умеренность восхищали других гораздо сильнее, чем доблесть, высказанная нашими предками в опасностях. В самом деле, всем известно, что мужеством в делах военных обладают даже многие из тех, кто запятнал себя преступлениями, но мужеством, необходимым при любых обстоятельствах и способным всем принести пользу, подлые люди не владеют. Оно свойственно только людям благородного происхождения, получившим разумное воспитание и образование. Все это было присуще тогдашним правителям нашего государства; они и стали причиной тех благ, о которых я говорил.

Другие ораторы, как я вижу, завершают свои речи рассказом о величайших подвигах, наиболее достойных упоминания. Я считаю, что они и рассуждают, и действуют вполне разумно. Однако сделать так же, как они, мне не удастся, так как я вынужден еще продолжить свою речь. По какой причине? Об этом я скажу немного позже, после очень небольшого отступления[213]213
  Третья часть Панафинейской речи построена в форме диалога с одним из учеников Исократа. Возражения учеников в форме прямой речи Исократ вводит также в текст «Филиппа» и речи «Об обмене».


[Закрыть].

Записав эту речь перед тем как прочесть, я исправлял ее вместе с тремя или четырьмя юношами, которые постоянно со мной общаются[214]214
  Речь идет об учениках Исократа.


[Закрыть]. Когда мы прочитали ее, она нам понравилась, и только конца, как нам показалось, ей еще не хватало. Тогда я решил пригласить одного из тех моих бывших учеников[215]215
  Как отмечает Мюншер, все попытки установить личность этого ученика нельзя признать удачными.


[Закрыть], которые являются гражданами олигархического государства[216]216
  εν ολιγαρχία των πεπολιτευμένων – Бласс. Возможен также перевод: «одного из тех, кто пользовался гражданскими правами во времена олигархии». Бласс, однако, считает, что ученик Исократа не был афинянином.


[Закрыть] и предпочитают воздавать хвалу лакедемонянам. Я позвал его для того, чтобы он указал нам, если заметит, где от нас ускользнула какая-нибудь ошибка. Когда его позвали, он пришел и прочел эту речь (нужно ли много говорить о том, что происходило в этот промежуток времени?). Все, что было записано, не вызвало у него возражений. Напротив, он, как только мог, расхвалил эту речь и высказал о каждой части мнение, согласное с тем, какое мы и сами о них составили. Однако было очевидно, что все сказанное о лакедемонянах ему неприятно. И он сразу это высказал. Он осмелился заявить, что даже если спартанцы не сделали эллинам ничего доброго, все могли бы благодарить их хотя бы за то, что они открыли прекраснейшие установления, сами их придерживаются и других им научили.

Вот это замечание, столь краткое и незначительное, и послужило причиной того, что я закончил свою речь не так, как намеревался. Я понял, что поступлю недостойно и неверно, если допущу, чтобы в моем присутствии один из бывших моих учеников произносил низкие речи. Обдумав это, я спросил его, считается ли он хоть в чем-нибудь с присутствующими, не стыдится ли своих слов, нечестивых, лживых и полных противоречий? "Что слова твои таковы, ты поймешь, – сказал я, – если спросишь кого-нибудь из людей благоразумных, какие установления они считают самыми прекрасными, и затем, сколько времени прошло с тех пор, как спартанцы поселились в Пелопоннесе. Каждый благоразумный человек выше всех других установлений поставит почтение к богам, справедливость по отношению к людям и рассудительность во всех остальных делах. О спартанцах же все скажут, что те живут здесь не более семи столетий. Но допустим, ты прав, утверждая, что спартанцы были учредителями этих прекрасных установлений; тогда неизбежно бы оказалось, что люди, которые жили здесь много поколений, прежде чем спартанцы поселились в Пелопоннесе, не знали таких установлений. Не знали их и те, кто совершил поход на Трою, и современники Геракла и Тезея, Миноса, сына Зевса, Радаманта и Эака[217]217
  Тезея Исократ обычно изображает как мудрейшего правителя; Минос, Радамант и Эак, согласно греческим мифам, за мудрость и справедливость были сделаны судьями в Аиде.


[Закрыть] и вообще никто из тех, кого воспевают за их достоинства. Все они, стало быть, пользуются подобной славой ошибочно. Если же ты говоришь вздор, то тогда все обстоит надлежащим образом: люди, ведущие свое происхождение от богов, и сами пользовались этими установлениями более ревностно, чем другие, и обучили им последующие поколения; а все, кто слышал, кому ты столь необдуманно и противоестественно воздаешь хвалу, неизбежно сочтут тебя безумным.

Затем, если бы ты восхвалял спартанцев до того, как прослушал мою речь, было бы ясно, что ты болтаешь вздор, но по крайней мере не противоречишь самому себе. Теперь же, после того как ты похвалил мою речь, доказывающую, что лакедемоняне причинили много зла и своим сородичам, и остальным эллинам, как ты можешь говорить о людях, повинных в таких преступлениях, как об инициаторах самых прекрасных установлений? Кроме того, ты еще упустил из виду, что неизвестные прежде установления, искусства и все прочее также открывают люди далеко не случайные, но натуры выдающиеся, те, кто не только может познать значительную часть прежних открытий, но и более ревностно, чем другие, пожелал приложить все силы своего ума к поискам нового. Но именно этого лакедемоняне лишены даже больше, чем варвары. Ведь следовало бы считать, что варвары не только переняли многие открытия, но и научили им других; лакедемоняне же, напротив, настолько отстали и в общем образовании, и в философии, что не знают даже грамоты[218]218
  Типичная для Исократа передержка. Грамоте спартанцы обучались, правда, как сообщает Плутарх, в чисто деловых целях (ένεκα της χρείας).


[Закрыть]. А ведь грамота имеет огромное значение, поскольку те, кто обучен и владеет ею, осведомлены не только о событиях своего времени, но и о том, что происходило в далеком прошлом. И все-таки ты посмел утверждать, что люди, столь невежественные, были учредителями прекраснейших установлений, хотя тебе также известно, что и детей своих лакедемоняне не приучают к таким делам, благодаря которым их дети, как они надеются, не только не станут благодетелями других, но смогут причинить эллинам как можно больше зла. Если все эти дела я изложу подробно, будет тягостно и мне, и моим слушателям. Рассказав же только об одном, но зато о таком, которому спартанцы отдают предпочтение и о котором они с наибольшим рвением заботятся, я рассчитываю дать ясное представление об их образе действий. Так вот, ежедневно, как только мальчики встанут с постели, спартанцы посылают их с теми компаньонами, которых каждый из них себе выберет, как будто бы на охоту, а на самом деле воровать у деревенских жителей. При этом так заведено, что мальчики, которых схватят, платят штраф и получают побои, а кто сильнее навредит и сумеет скрыться, пользуется среди других детей наибольшей популярностью. Когда же дети становятся взрослыми мужами, то те из них, кто остается верен обычаям, которые они соблюдали в детстве, быстро достигает самых высоких должностей. И пусть кто-нибудь назовет способ воспитания, которому спартанцы отдают большее предпочтение, чем этому, и о котором заботятся с большим рвением, я соглашусь, что никогда не сказал ни слова правды ни об одном деле. Впрочем, разве среди спартанских дел есть хотя бы одно прекрасное и благочестивое, а не заслуживающее позора? Разве не следует считать безумными тех, кто восхваляет людей, настолько чуждых общечеловеческим законам и даже не знакомых ни с одним из законов не только эллинских, но и варварских? У других народов воров и преступников считают самыми порочными даже среди рабов[219]219
  Принимаем чтение большинства рукописей πονηροτάτους в согласии с Блассом. До Беккера было принято чтение πονηροτέρους, исправленное на основании Урбинской рукописи. При таком чтении необходим перевод: «воров и преступников считают порочнее рабов».


[Закрыть], а у спартанцев детей, которые отличаются в подобных делах, считают лучшими и ценят очень высоко. Впрочем, кто из людей разумных не предпочел бы трижды умереть, чем прославиться как человек, упражняющий свою храбрость подобными занятиями?"

Когда мой бывший ученик все это выслушал, у него не хватило наглости возразить хотя бы против одного пункта. Однако полностью промолчать он все же не смог и сказал: "Ты (имея в виду меня) говоришь так, как будто я одобряю и считаю прекрасными все тамошние порядки. Но, мне кажется, в одобрении вольности детей, да и многих других дел, которые ты у них порицаешь с достаточным на то основанием, ты обвиняешь меня несправедливо. Конечно, читая эту речь, я был огорчен тем, что сказано в ней о лакедемонянах, но отнюдь не настолько, чтобы я, привыкший постоянно восхвалять спартанцев, не смог бы ничего возразить в их пользу по поводу твоих упреков. Поставленный в столь затруднительное положение, я сказал то. что мне оставалось, а именно: даже если бы не существовало других причин, нам всем следовало бы благодарить спартанцев хотя бы за то, что они придерживаются прекраснейших установлений. Я сказал так, не имея в виду ни благочестия, ни справедливости, ни рассудительности, о которых ты сообщил. Я подразумевал физические упражнения, которые там введены, воспитание мужества, единодушие граждан и в целом заботу спартанцев о делах, относящихся к войне. Эти установления одобрил бы каждый, согласившись также и с тем, что у спартанцев они очень сильно развиты".

Его ответ я не воспринял как серьезное возражение хотя бы на некоторые из моих обвинений. Он затушевал самое неприятное из того, что прежде было сказано, возражал уже ловко и с умом и высказывался о других вопросах не столь откровенно, как раньше. Невзирая на это, я заявил, что могу предъявить спартанцам еще более тяжелые обвинения, чем воровство среди детей. "В самом деле, – сказал я, – привычкой к воровству они портили только собственных детей. А вот с помощью тех установлений, которые ты только что перечислил, они привели к гибели эллинов. Легко убедиться в том, что дело обстоит именно так. Все, как я полагаю, сочли бы подлейшими людьми, достойными самого сурового наказания, тех, кто использует во вред установления, предназначенные для того, чтобы приносить пользу. При этом использует их не против варваров и не для наказания преступников и даже не для борьбы с противником, вторгающимся на их территорию, но против ближайших друзей, связанных с ними и общностью происхождения. Именно это и совершали спартанцы. Однако, как же можно, будучи благочестивым, утверждать, что спартанцы, которые постоянно уничтожали тех, кого они обязаны защищать, достойно пользуются установлениями, имеющими отношение к войне? Впрочем, не ты один, но почти все эллины заблуждаются относительно того, кто же правильно ведет себя во всех обстоятельствах. И действительно, стоит им только увидеть или узнать от кого-нибудь о том, что те или иные люди ревностно занимаются делами, которые признаются прекрасными, как этих людей они уже и хвалят, и произносят о них множество речей, не узнав даже о результатах их деятельности. Но кто хочет правильно судить об этих людях, сначала должен хранить о них молчание и уклоняться от предвзятого мнения. А как только наступит время, когда можно будет увидеть, что эти люди говорят и как они действуют в частных делах и в общественных, тогда необходимо внимательно наблюдать за каждым из них. И тех, кто пользуется законными и благородными средствами в делах, которыми они занимаются, следует восхвалять и почитать. Тех же, кто действует несправедливо и приносит вред, нужно осуждать, ненавидеть и опасаться их образа действий. Необходимо также сознавать, что вещи по самой своей природе не могут быть для нас полезны или вредны, а причинами всего, что с нами происходит, являются предприятия людей, их действия. Отсюда можно сделать следующий вывод: вещи во всех отношениях подобные и ничем друг от друга не отличающиеся, для одних людей полезны, а для других – вредны. И все же невероятно, чтобы природа каждой вещи была противоположна самой себе, а не оставалась одной и той же; если же людей, действующих разумно и справедливо, и тех, кто ведет себя бесстыдно и нагло, постигают разные судьбы, то какой разумный человек не сочтет это вполне естественным? Теми же соображениями можно воспользоваться, говоря об единодушии граждан. Природа этого единодушия подобна природе тех вещей, о которых мы говорили: в единодушии граждан в одних случаях можно отыскать причину многочисленных благ, а в других – причину величайших несчастий и бед.