Текст книги "Собрание речей"

Автор книги: Исократ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

Ты можешь убедиться в том, что тебе не следует пренебрегать ни одним из них, если проследишь их историю во времена твоих предков. Ты увидишь тогда, что у каждого из них была большая дружба с вами, и они оказывали вам огромные услуги. Ведь Аргос для тебя родина, и к нему ты должен относиться с такой же обходительностью, как и к своим родителям[87]87
  Потомок Геракла Каран из Аргоса был, по преданию, первым царем Македонии. Миф о Каране получил распространение, по-видимому, в более позднее время, и был, вероятно, создан аргивянами, когда Македония стала играть выдающуюся роль в международных делах. Каран упоминается у Диодора и Синкелла. Миф был создан для того, чтобы связать генеалогическими связями Аргос и Македонию. С другой стороны, Пердика I – основатель аргивской династии в Македонии, был, согласно Геродоту, потомком аргивского царя Темена.


[Закрыть]. Фиванцы чтут прародителя вашего рода торжественными процессиями и жертвоприношениями больше, чем всех остальных богов[88]88
  В Фивах особенно почитали Геракла, так как оттуда, согласно мифу, происходила мать Геракла, супруга фиванского царя Амфитриона.


[Закрыть]. Лакедемоняне предоставили на вечные времена потомкам его царскую власть и предводительство на войне, а наше государство, как говорят те, сообщениям которых о древности мы доверяем, Гераклу помогло получить бессмертие[89]89
  Согласно Диодору, афиняне первыми совершили жертвоприношение Гераклу как богу.


[Закрыть] (каким образом – тебе легко будет узнать, мне же рассказывать сейчас неуместно), а детям его – спасение. Оно одно, подвергаясь крайним опасностям в борьбе с могуществом Еврисфея, положило конец его величайшим дерзостям и избавило детей Геракла от постоянно преследовавшей их опасности. Справедливо, чтобы за это были нам благодарны не только те, которые были спасены тогда, но и живущие сейчас: ведь благодаря нам они живут и пользуются благами жизни. Не будь спасены одни, не могли бы вообще появиться на свет и другие.

Поскольку, таким образом, все эти государства предстают в таком свете, у тебя никогда ни с одним из них не должно быть разногласий. Но все мы от природы склонны более ошибаться, чем поступать правильно. Поэтому за все, что произошло до сих пор, вина справедливо падает на всех, но впредь следует остерегаться, чтобы с тобой не случилось ничего подобного, и подумать, какое сделать для них доброе дело, чтобы показать, что ты отплатил достойным и тебя, и твоих услуг образом. Подходящий случай у тебя есть. Между тем, как ты будешь только оплачивать свой долг, они сочтут, поскольку прошло столько времени, что ты первым кладешь начало оказанию услуг. Затем, ведь очень хорошо считаться благодетелем выдающихся государств, с пользой для себя ничуть не меньшей, чем для них. Кроме того, если с кем – нибудь из них у тебя возникла какая – либо неприятность, ты прекратишь все это, потому что своевременные услуги предают забвению прежние ошибки обеих сторон. Известно также и то, что все люди помнят больше всего о тех, кто помог им в их несчастье. Ты видишь, как они страдают из – за войны, как похожи они на единоборцев. Ведь и тех, когда ярость начинает у них усиливаться, никто уже не может разнять: когда же они изувечат друг друга, они расходятся сами, без всякого постороннего вмешательства. Так, я полагаю, произойдет и с этими государствами, если ты заранее не позаботишься о них.

Может быть, кто – нибудь решится выступить против моих слов, утверждая, что я пытаюсь склонить тебя взяться за невозможное. По их мнению, ни аргивяне не станут никогда друзьями лакедемонян, ни лакедемоняне – друзьями фиванцев: и вообще те, кто привык к постоянному превосходству, никогда не согласятся на равную долю с другими. Я же думаю, что, когда первенство среди эллинов принадлежало нашему государству, а затем государству лакедемонян, едва ли можно было добиться чего – нибудь, так как каждое из них легко могло помешать действиям другого. В нынешних же обстоятельствах, я полагаю, что это не так. Я знаю, что несчастья поставили тех и других в одинаковое положение, поэтому, я полагаю, они предпочтут выгоды, получаемые от согласия, – преимуществам, получившимся от прежних их действий. Затем, я считаю, что едва ли кто – нибудь другой сможет примирить эти государства, а для тебя подобные дела не составляют никакой трудности, потому что я вижу, как ты осуществил многое из того, что другим казалось безнадежным и невероятным: и будет нисколько не удивительно, если и это дело сможешь устроить только ты. Люди великие и выдающиеся должны браться не за такие дела, кототрые может совершить обычный человек, а за те, за которые не возьмется никто другой, кроме людей, имеющих такие же дарования и могущество, как у тебя.

Я удивляюсь тому, что люди, которые считают такие дела неосуществимыми, ни сами не знают, ни от других не слышали, что много было войн, и к тому же страшных, и что люди, которые положили этим войнам конец и сами получили, и воевавшим сторонам доставили тем самым большие блага. Какая ненависть могла б быть больше той, которая была у эллинов против Ксеркса? Однако все знают, что дружбу с ним[90]90
  Выражение «дружбу с ним» имеет, вероятно, в виду уже не Ксеркса, а Артаксеркса, при котором был заключен Анталкидов мир.


[Закрыть] мы и лакедемоняне предпочли дружбе с теми, кто каждому из нас помогал добиться власти. Но к чему вспоминать давно прошедшие события и обращаться к примерам, связанным с варварами? Если бы кто – нибудь внимательно рассмотрел несчастья эллинов, то стало бы ясно, что все они не составляют и ничтожной доли тех бед, которые причинили нам фиванцы и лакедемоняне. Тем не менее, когда лакедемоняне отправились в поход против фиванцев и хотели разорить Беотию, а жителей ее городов расселить, мы, придя фиванцам на помощь[91]91
  С отрядом под командованием Хабрия, против Агесилая в 378 г. до н. э.


[Закрыть], воспрепятствовали осуществлению замыслов лакедемонян. И напротив, когда судьба переменилась[92]92
  После битвы при Левктрах в 371 г. до н. э.


[Закрыть] и фиванцы вместе со всеми пелопоннесцами попытались уничтожить Спарту, мы – единственные из всех эллинов – заключили с ней союз и тем самым помогли ее спасению[93]93
  В 370–369 г. до н. э. во время похода Эпаминонда и фиванцев в Пелопоннес, когда в союзе с фиванцами выступали аргивяне, аркадяне, мессеняне, элейцы и др., Спарта оказалась в критическом положении. Афиняне оказали помощь Спарте, отправив в Пелопоннес войско во главе с Ификратом.


[Закрыть]. Полнейшее непонимание дела и глупость обнаружил бы тот, кто, зная, что действия государств определяются не ненавистью или клятвами или тому подобным, а только соображениями собственной выгоды (ибо только к этому они стремятся и направляют все свои усилия), и видя нынешние превратности и перемены, при всем этом отказался бы признать, что и сейчас дело обстоит точно таким же образом – тем более если ты сам займешься примирением этих государств. При этом соображения пользы убедят их, а нынешнее бедственное положение заставит их последовать твоему плану. Эти два обстоятельства, думается мне, должны обеспечить успех дела.

Однако я полагаю, что лучше всего ты сможешь узнать, миролюбиво или враждебно относятся друг к другу эти государства, если мы рассмотрим не совсем кратко и не слишком подробно основные моменты их нынешнего положения, и прежде всего положения лакедемонян.

Они, еще совсем недавно первые среди эллинов на суше и на море, претерпели такие перемены после поражения при Левктрах, что утратили свое господство среди эллинов и потеряли таких людей, которые готовы были скорее погибнуть, чем жить, потерпев поражение от прежде подвластных им. Кроме того, им довелось видеть, как все пелопоннесцы, раньше сопровождавшие их в походах против других, теперь вместе с фиванцами вторглись на их землю. Лакедемонянам пришлось выдержать такое испытание, воюя с ними не на территории страны за свои поля, но в центре своего города, у самых общественных зданий, за своих жен и детей. Так что если бы они не справились с этим испытанием, то погибли бы немедленно, а одержав победу, они нисколько не избавились от бедствий: с ними воюют их соседи, им не доверяют все пелопоннесцы, их ненавидит большинство эллинов, их грабят и разоряют днем и ночью свои же рабы; дня не проходит, чтобы они или не выступали в поход против ко – го – нибудь, или не сражались с кем – нибудь, или не спешили на помощь гибнущим согражданам. Но вот самая большая беда: они все время пребывают в страхе, как бы фиванцы, уладив дела с фокидянами, не напали на них вновь, обрушив на их головы еще большие бедствия, чем раньше. Можно ли предполагать, что люди, находящиеся в таком положении, не встретят с радостью человека, устанавливающего мир, влиятельного и обладающего возможностью избавить их от войн, постоянно им угрожающих?

У аргивян, затем – как ты можешь увидеть – одни дела точно в таком же почти состоянии, другие в еще худшем: они воюют со своими соседями с тех пор, как основали свой город, как и лакедемоняне, с той только разницей, что те сражаются с более слабыми, чем они сами, а эти с более сильными (что, как согласились бы все, является величайшим из зол). Их так преследуют неудачи в военных действиях, что чуть ли не каждый год у них на глазах разоряют и опустошают их землю. Однако вот что ужаснее всего: когда враги на время прекращают причинять им бедствия, они сами начинают истреблять наиболее выдающихся и богатых из числа своих сограждан и делают это с такой радостью, с какой другие не убивают своих врагов. А причиной такой жизни их, полной смятений и бедствий, является только война между греками. Если ты прекратишь ее, ты не только избавишь их от страданий, но дашь им возможность лучше разобраться и в других делах.

Что касается положения фиванцев, то и об этом тебе, конечно, известно. Одержав блестящую победу в сражении и завоевав себе благодаря ей громкую славу, они из – за злоупотребления своими удачами оказались не в лучшем положении, чем побежденные и потерпевшие неудачу. Едва только успели они одержать победу над врагами, как, перестав считаться со всеми, стали беспокоить государства в Пелопоннесе, посмели поработить Фессалию[94]94
  Походы Пелопида и Эпаминонда в Фессалию относятся к 368, 367 и 364 гг. Пелопид был приглашен фессалийскими городами для освобождения от тирании Александра Ферского.


[Закрыть], стали угрожать мегарцам, своим соседям, отняли часть земли у нашего государства, Евбею опустошили, выслали триэры в Византий с намерением захватить власть на суше и на море. Наконец, они пошли войной на фокидян, чтобы овладеть в короткий срок их городами, захватить всю окрестную территорию и своими собственными богатствами превзойти дельфийские сокровища. Ничего из этого у них не вышло, но, вместо того чтобы захватить города фокидян, они потеряли свои, а вторгшись на территорию противника, они причинили вреда меньше, чем потерпели сами, возвращаясь к себе. В самом деле, в Фокиде они казнили несколько наемников, которым было лучше умереть, чем жить, а на обратном пути потеряли самых славных своих людей, с непоколебимой отвагой готовых умереть за родину. И до того дошли дела их, что, вознамерившись было подчинить себе всех эллинов, теперь они на тебя возлагают надежды на свое спасение. Поэтому и они, я думаю, немедленно исполнят все, что ты станешь указывать и советовать.

Нам оставалось бы поговорить еще о нашем государстве, если бы оно не заключило мира, поступив благоразумно раньше других. Теперь, я думаю, оно будет содействовать твоим предприятиям, особенно если сможет убедиться, что ты проводишь их ради похода против варваров.

Итак, то, что ты имеешь возможность объединить эти государства, тебе, по – моему, уже ясно из сказанного, а что ты сможешь добиться этого без труда, я постараюсь убедить тебя множеством примеров. И если окажется, что некоторые прославившиеся в прошлом люди, взявшись за дела не прекраснее и не священнее тех, к которым я тебя призываю, совершили более значительные и трудные, то что же останется сказать тем, кто выступает с возражениями? Разве ты дела более легкие совершишь не скорее, чем те – более трудные?!

Рассмотрим, во – первых, историю с Алкивиадом. Сосланный нами в изгнание, видя, как люди, испытавшие до него это несчастье, находятся в страхе перед могуществом нашего государства, он не стал разделять их настроений, но, сочтя, что нужно попытаться вернуться из изгнания силой, предпочел воевать со своей родиной. И если бы кто – нибудь захотел рассказать обо всем, что тогда произошло, он и изложить подробно не смог бы, да и в данном случае это оказалось бы, вероятно, утомительным. В такое он вверг потрясение не только наше государство, но и лакедемонян и остальных эллинов, что нам пришлось перенести те страдания, о которых все знают, а остальные подверглись таким бедствиям, что и сейчас еще не забыты несчастья, постигшие в той войне эти государства. Лакедемоняне же, казавшиеся тогда счастливыми, претерпели постигшие их теперь беды из – за Алкивиада. Поддавшись его совету добиться могущества на море, они потеряли свою гегемонию и на суше. Поэтому если кто – нибудь скажет, что начало их нынешним бедствиям было положено именно тогда, когда они попытались захватить власть над морем, то его нельзя будет уличить во лжи. Так, Алкивиад, после того как причинил столько бедствий, вернулся из изгнания с огромной славой, хотя и не получил одобрения всех. А Конон несколько лет спустя сделал противоположное этому. Потерпев неудачу в морском сражении в Геллеспонте (не по своей вине, а из – за товарищей по должности), он постыдился вернуться домой и отправился на Кипр, проведя там некоторое время в занятиях своими личными делами. Но когда он узнал, что Агесилай с большим войском переправился в Азию и опустошает эту страну, он задумал великое дело: не располагая ничем иным, кроме своих личных сил и способностей, он вознамерился победить лакедемонян – властителей над эллинами и на море, и на суше. И в послании к полководцам персидского царя он обещал привести этот план в исполнение. Что еще я могу сказать? Собрав флот у Родоса и одержав победу в морском сражении, он лишил власти лакедемонян, а эллинам дал свободу. Он не только восстановил стены родного города, но и вернул своему государству былую славу. А между тем, кто мог бы ожидать, что человек, оказавшийся в таком скромном положении, сумеет коренным образом изменить положение дел в Элладе: одни эллинские государства унизить, а другие – возвысить?

Далее, Дионисий (я хочу множеством примеров убедить тебя, что дело, к осуществлению которого я тебя призываю, легко выполнимо), простой сиракузянин по происхождению, по своей репутации и по всему другому, загоревшись страстным и безумным стремлением к монархической власти и решившись на все, что вело к этому, захватил Сиракузы, подчинил все эллинские города Сицилии и собрал такое большое войско и флот, какого не собирал до него ни один человек. Затем и Киру (вспомним также о варварах), подкинутому матерью на дорогу и подобранному какой – то персидской женщиной, выпала на долю такая судьба, что он стал господином всей Азии.

И если Алкивиад, будучи изгнанником, Конон – испытавшим неудачи, Дионисий – безвестным, Кир – достойным жалости в самом начале своего появления на свет, сумели так возвыситься и совершить такие великие дела, то разве не следует ожидать, что ты, происходя от таких предков, царь Македонии, господин столь многих людей, легко сможешь устроить все то, о чем говорилось выше?

Посмотри, насколько выгодно стремиться к осуществлению таких дел, в которых, добившись успеха, ты не уступишь в своей славе выдающимся людям прошлого, а обманувшись в ожиданиях, приобретешь, во всяком случае, расположение эллинов, – ведь это гораздо лучше, чем силой захватывать множество эллинских государств. Действия, подобные последнему, вызывают неприязнь, ненависть и страшные проклятия, тогда как с тем, что я тебе советую, ничего такого не связано. И если бы кто – нибудь из богов предоставил тебе на выбор различные виды деятельности, которым ты бы пожелал посвятить свою жизнь, ты не выбрал бы никакого другого пути – если бы стал спрашивать моего совета, – кроме этого. И тебе тогда станут завидовать не только все другие люди, но и сам ты будешь считать себя счастливым. Что может быть больше такого счастья, когда к тебе прибудут послами от великих государств люди, пользующиеся наибольшим почетом, и ты будешь совещаться с ними об общем спасении, о котором, как станет ясным, никто другой не проявил такой заботы, когда ты увидишь, как вся Эллада поднялась на твой призыв и никто не остается равнодушным к твоим решениям, но одни стараются разузнать, в чем их суть, другие желают тебе удачи в твоих стремлениях, третьи опасаются, как бы с тобой не случилось чего – нибудь, прежде чем ты доведешь до конца свое дело. И когда все это будет осуществляться, разве ты не станешь с полным основанием гордиться? Разве ты, доживая свой век, не будешь постоянно радоваться сознанию того, что ты возглавил такие великие дела? Какой человек, обладающий даже заурядным умом, не станет увещевать тебя избрать предпочтительно такую деятельность, которая может давать как бы в качестве плодов и величайшие наслаждения, и вместе с тем немеркнущую славу?

Мне было бы достаточно всего сказанного выше по этому поводу, если бы я не пропустил одного вопроса, не по забывчивости, однако, но не решившись высказаться о нем: а теперь я уже считаю нужным на нем остановиться. Я полагаю, что и тебе полезно услышать об этом, и мне следует говорить откровенно, как я привык.

Дело в том, что я слышу, как клевещут на тебя завидующие тебе люди, привыкшие вносить смуту в свои государства и считающие мир, общий для всех остальных, войной в отношении себя. Не заботясь обо всем прочем, они говорят только о твоем могуществе, о том, что оно растет не в интересах Эллады, а против нее, и что ты давно уже затеваешь козни против всех нас; что на словах ты намерен помочь мессенянам, когда урегулируешь отношения с фокидянами, а на деле – подчинить Пелопоннес. Они говорят, что у тебя в распоряжении фессалийцы, фиванцы и все члены амфиктионии[95]95
  Имеется в виду Дельфийская амфиктиония, особо влиятельными членами которой были фиванцы и фессалийские государства. Филипп активно вмешивается в дела Дельфийской амфиктионии с 356 г. до н. э., когда его пригласили принять участие в борьбе против фокидян, обвиненных в святотатстве по отношению к Дельфам. После ряда одержанных побед и Филократова мира Филипп получил голос в амфиктионии. Демосфен в речи «О мире», произнесенной после Филократова мира, выступает против совета амфиктионов, обратившихся к Афинам с требованием признать Филиппа членом Дельфийской амфиктионии. Совет амфиктионов был созван сразу же после разгрома Фокиды Филиппом. В дальнейшем Филипп становится фактически вершителем судеб амфиктионии, используя ее в качестве орудия своей политики. Решения амфиктионии утверждались Филиппом. Об организации амфиктионии пишет Страбон.


[Закрыть], готовые следовать за тобой, аргивяне, мессеняне, мегалополитяне и многие другие, готовые воевать вместе с тобой и разгромить лакедемонян; и что, когда ты все это сделаешь, ты без труда подчинишь себе и остальных эллинов. Болтая такие глупости и уверяя, что они все это точно знают, ставя все вверх дном такими речами, они убеждают в этом многих, в особенности тех, кто стремится к таким же дурным целям, что и эти клеветники; затем они убеждают тех, которые не способны разобраться в государственных делах, но, будучи глупыми, питают признательность по отношению к тем, кто притворяется, что страшится и опасается за их судьбу. Наконец, они убеждают тех, кто склонен считать, что ты затеваешь козни против эллинов – цель, по их мнению, заслуживающая того, чтобы к ней стремиться. Они настолько далеки от истинной мудрости, что не знают, как теми же самыми словами одним можно навредить, а другим – оказать услугу. Так и теперь, если бы кто – нибудь заявил, что царь Азии затевает козни против эллинов и приготовился выступить в поход против нас, он этим не сказал бы о нем ничего дурного, а Только представил бы его еще более мужественным и заслуживающим большего уважения. А если бы обвинили в этом кого – нибудь из потомков Геракла, который стал благодетелем всей Эллады, то навлекли бы тем самым на него величайший позор. Да и кто не вознегодовал бы и не возненавидел его, если бы оказалось, что он злоумышляет против тех, ради кого предок его подверг себя опасности, да если бы еще оказалось, что ту благожелательность, которую этот предок завещал своим потомкам, потомок его не пытался сохранить, но, предав все забвению, стал стремиться к позорным и дурным делам?

Тебе следует подумать об этом и не оставлять без внимания подобные слухи, которые враги пытаются распространять о тебе, а из друзей нет ни одного, который не возражал бы, стремясь защитить тебя. Ведь истинную пользу для себя ты лучше всего, по – моему, извлечешь, рассматривая мнения тех и других.

И может быть, ты считаешь малодушием обращать внимание на хулителей, болтунов и верящих им, тем более если не признаешь за собой никакой вины. Однако не следует презирать толпу и пренебрегать всеобщим уважением: только тогда ты сможешь считать свою славу прекрасной, великой и приличествующей тебе, твоим предкам и вашим деяниям, когда ты сумеешь расположить к себе эллинов так же, как лакедемоняне относятся к своим царям, а твои друзья – к тебе. Этого нетрудно добиться, если ты захочешь быть одинаковым со всеми и перестанешь к одним государствам относиться дружелюбно, а к другим – враждебно, и если ты предпочтешь такие дела, благодаря которым эллинам внушишь доверие, а варварам – страх.

И не удивляйся (как я писал и Дионисию, когда он захватил тиранию), если я, не будучи ни полководцем, ни оратором, ни вообще влиятельным лицом, обращаюсь к тебе более смело, чем остальные. К государственной деятельности я оказался самым неспособным из граждан: нету меня ни достаточно сильного голоса, ни смелости, чтобы обращаться к толпе, подвергаться оскорблениям и браниться с торчащими на трибуне. Что же касается здравого ума и хорошего воспитания – хотя кто – нибудь скажет, что слишком нескромно говорить так, – я держусь иного мнения и причислил бы себя не к последним, а к выделяющимся среди других. Поэтому я и берусь давать советы так, как позволяют мои способности и возможности, и нашему государству, и всем эллинам, и самым знаменитым людям.

Итак, обо мне и о том, как тебе нужно поступить с эллинами, ты выслушал почти все: что же касается похода в Азию, то те государства, которые, как я сказал, ты должен примирить между собой, – их я только тогда стану убеждать в необходимости войны с варварами, когда увижу их живущими в согласии; а теперь я обращусь к тебе, но не с тем расположением духа, как в том возрасте, когда я писал на ту же самую тему. Тогда я предлагал собравшимся слушателям смеяться надо мной, презирать меня, если покажется, что изложение мое недостойно темы, моей репутации и потраченного на эту речь времени, а теперь я боюсь, что слова мои слишком не соответствуют таким требованиям. Ко всему прочему «Панегирик», который всех других, занимающихся философией, сделал более преуспевающими, мне доставил большие затруднения: я не хочу повторять в точности то, что написано там, но и не могу уже искать нового. Однако я должен не отказываться от своей цели, а говорить о данном предмете все, что придет мне на ум и поможет убедить тебя предпринять это. И если я упущу что – нибудь и не смогу написать так, как я писал опубликованные до этого речи, я все же надеюсь, что набросок этот окажется полезен тем, кто сможет его изящно переработать и выполнить в целом.

Таким образом, начало всей этой речи, по – моему, составлено так, как и должно делать людям, советующим предпринять поход в Азию. Действительно, не следует ничего предпринимать, не добившись от эллинов одного из двух: или одобрения, или участия в задуманном предприятии. Всем этим Агесилай[96]96
  Спартанский царь Агесилай (443–359 гг. до н. э.) прославился своими походами в Малую Азию. Сохранились биографии Агесилая, написанные Ксенофонтом (в панегирическом тоне), Плутархом и Непотом. Как сообщает Плутарх, этот царь до битвы при Левктрах считался гегемоном всей Эллады. Тождественное объяснение неудачи Агесилая дано в Epist., IX, 13.


[Закрыть], считавшийся разумнейшим из лакедемонян, пренебрег не вследствие недостатка разума, но из честолюбия. У него было два стремления, оба прекрасные, но противоречащие друг другу и не осуществимые одновременно. Он решил начать войну с царем и, возвратив из изгнания на родину своих друзей, поставить их во главе государств. И вот получилось так, что от его заботы о своих друзьях эллинов постигли бедствия и опасности, а из – за беспорядков, которые происходили здесь у нас, он лишился свободного времени и возможности воевать с варварами. Таким образом, на основании ошибок, допущенных в то время, легко убедиться, что если принять правильное решение, то нельзя идти войной на царя, не примирив эллинов между собой и не покончив с безумием, охватившим их сейчас. Именно это я и советую тебе.

По этому поводу не решится, пожалуй, возразить ни один разумный человек, и, я думаю, что если бы кто – нибудь другой решился выступить с советом начать поход против Азии, он должен был обратиться с таким призывом и говорить, что на долю всех тех, кто начал воевать с царем, выпадало стать из бесславных знаменитыми, из бедняков – богатыми, из малоимущих – обладателями обширных земель и государств. Я, однако, намерен побуждать тебя, ссылаясь не на таких людей, а на тех, кого считают потерпевшими неудачу: я имею в виду Кира и Клеарха. Все признают, что они разгромили в сражении все войско царя так, как если бы сражались с женами этих воинов, и, уже считая себя победителями, потерпели неудачу вследствие опрометчивости Кира, который в избытке радости преследуя неприятеля, ушел далеко от своих и, оказавшись в гуще врагов, был убит. Несмотря на такое несчастье, постигшее участников похода, царь проникся сильнейшим презрением к своему войску: он вызвал Клеарха и остальных военачальников на переговоры, обещая дать им богатые дары, а всех воинов отпустить, полностью выплатив им жалование. Заманив их такими обещаниями и дав клятву верности, величайшую из принятых там, он схватил и перебил их, предпочитая согрешить перед богами, чем вступить в сражение с такими, даже оставшимися без вождя, воинами. Какой же еще пример может быть лучше и убедительнее! Ведь очевидно, что и они овладели бы всей державой царя, если бы не опрометчивость Кира. Тебе не трудно избегнуть неудачи, которая произошла тогда, и легко собрать более сильное войско, чем то, которое разгромило его войско. И если оба эти обстоятельства будут налицо, разве не следует начинать этот поход?

И пусть никто не подозревает меня в намерении скрыть, что кое о чем я здесь говорю так же, как прежде. Обратившись к тому же замыслу, я решил не выбиваться из сил, стремясь во что бы то ни стало сказать по – другому то, что хорошо было выражено прежде. Если бы я стал сочинять торжественную речь, я пытался бы избегать этого; но когда я обращаюсь с советом к тебе, было бы глупо с моей стороны уделять стилю больше времени, чем содержанию: было бы неумно самому избегать своих прежних выражений, в то время как все другие пользуются ими. Тем, что принадлежит мне, я при случае мог бы и воспользоваться, если это будет уместно и совершенно необходимо, а из того, что принадлежит другим, я ничего не стал бы заимствовать, как не делал этого и в прежнее время.

Об этом достаточно. А теперь, мне кажется, я должен поговорить о подготовке – той, которая предстоит тебе, и той, которая была проведена ими. Вот что самое главное: к тебе эллины будут настроены благожелательно, если ты только пожелаешь придерживаться всего того, что сказано по этому поводу, к тем же они были настроены крайне враждебно из – за декархий, установленных при господстве лакедемонян. Они полагали, что будут ввергнуты в еще более тяжелое рабство, если Кир и Клеарх добьются успеха, а если победит царь, они избавятся от своих бедствий. Так именно и получилось. И воинов ты сможешь сразу же получить столько, сколько захочешь: ведь положение в Элладе такое, что легче набрать в Элладе более многочисленное и сильное войско из людей, скитающихся по свету, чем из живущих в своем государстве. А в те времена еще не было никаких наемных войск, так что, когда необходимость вынуждала набирать наемников в городах, приходилось больше тратиться на вознаграждение вербовщиков, чем на плату воинам. И если бы мы захотели испытать и сопоставить тебя, будущего предводителя похода, который будет обдумывать все, с Клеархом, стоявшим тогда у власти, то мы увидим, что последний никогда не располагал раньше каким – либо войском, пешим или конным, и стал известным только благодаря неудаче, постигшей его на материке, тогда как ты совершил столь многие и столь великие деяния, о которых было бы уместно рассказывать, обращаясь к другим: но когда я обращаюсь к тебе, я не без основания йог бы показаться лишенным рассудка и слишком назойливым, если бы о твоих делах стал бы рассказывать тебе самому.

Стоит упомянуть и обоих царей: того, против которого я советую тебе начать поход, и того, с кем воевал Клеарх, чтобы ты мог себе представить характер и могущество того и другого. Так вот, отец нынешнего царя одолел в войне наше государство, а затем и государство лакедемонян, а этот ни разу не смог одержать победу ни над одним войском, опустошавшим его страну. Далее, тот получил от эллинов всю Азию целиком по договору, этот же настолько лишен умения властвовать над другими, что даже не смог удержать за собой и те государства, которые достались ему. Так что каждый, пожалуй, затруднился бы ответить, как нужно считать: царь ли отказался от них из – за малодушия, или они сами отнеслись с пренебрежением и презрением к господству варваров.

А узнав, в каком состоянии находится его страна, кто не загорелся бы желанием пойти войной против него? Египет отпал еще при его отце; тем не менее египтяне боялись, как бы царь, сам выступив когда – нибудь в поход, не преодолел трудностей, связанных с переходом через реку и всей прочей оборонительной подготовкой. А теперь этот царь избавил их от такого страха. Собрав самое большое, какое он только мог, войско и отправившись против них в поход, он вернулся оттуда не только побежденный, но и осмеянный всеми, недостойный, по общему мнению, быть ни царем, ни полководцем. Кипр, Финикия, Киликия и соседние с ними страны, откуда персы получали флот, принадлежали тогда царю; но теперь одни отпали, другие находятся в состоянии войны и переживают такие бедствия, что царю от этих народов нет никакой выгоды, а тебе они будут полезны, если ты захочешь начать войну против него. И конечно, Идрией, во всяком случае, самый богатый из нынешних властителей на материке, должен быть настроен более враждебно к власти царя, чем ведущие с ним открытую войну, иначе он был бы по меньшей мере самым жалким человеком, если бы не хотел уничтожения той власти, которая замучила его брата, вела войну с ним самим, и которая все время затевает козни, стремясь захватить его лично и все его богатства. Опасаясь этого, сейчас он вынужден угождать царю и каждый год отсылать ему большие суммы; но если ты переправишься на материк, он с радостью встретит тебя, считая своим заступником, и многих других сатрапов ты сумеешь привлечь на свою сторону, если пообещаешь им свободу и распространишь этот призыв по Азии, – который, некогда запав в душу эллинов, уничтожил и нашу власть, и власть лакедемонян.

Я собирался побольше сказать о том, каким способом ты мог бы очень скоро одолеть войско царя. Но я боюсь, как бы не упрекнули меня за то, что я, никогда раньше не имея отношения к военным делам, осмеливаюсь давать указания тебе, совершившему на войне множество великих дел. Поэтому, я думаю, мне ничего не нужно говорить по этому вопросу. Что же касается остального, то я полагаю, что отец твой[97]97
  Имеется в виду македонский царь Аминта II (394–370 гг. до н. э.). Филипп II был его сыном от Евридики; от этой жены Аминта имел еще двух сыновей – Александра и Пердикку. Другая жена Аминты, Гигиея, родила ему также трех сыновей – Архелая, Арридея и Менелая. Естественно поэтому, что Филипп II смог прийти к власти только после междоусобных войн.


[Закрыть], и основатель вашей династии, и родоначальник вашего рода (если бы ему было дозволено, а им дана возможность) стали бы советовать то же самое, что и я. Я сужу об этом по их делам: и отец твой был дружелюбно настроен по отношению ко всем тем государствам, на которые я тебе советую обратить внимание, и основатель вашего царства, будучи духом выше своих сограждан и стремясь к единовластию, действовал не так, как те, которые добиваются подобного положения. Они ведь достигали его, устраивая у себя в государстве мятежи, смуты и убийства, а он совершенно оставил в стороне эллинские государства и захотел овладеть царской властью в Македонии, так как знал, что эллины не привыкли терпеть единовластие, а другие народы не могут устраивать свою жизнь без такой власти. И именно вследствие того, что он придерживался особого мнения об этом, царство его оказалось отличным от всех остальных: единственный из эллинов, он пожелал властвовать над чужим народом. Тем самым он смог избежать опасностей, связанных с единовластием. Мы можем увидеть, что люди, совершившие что – нибудь подобное среди эллинов, не только сами погибли, но и род их исчез с лица земли; а он и сам прожил счастливо свою жизнь, и роду своему доставил то же почетное положение, которым пользовался сам.