Текст книги "Развод с мужем. После (СИ)"

Автор книги: Инна Инфинити

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Глава 11. Дочь

Все происходит слишком быстро. Я планировала рожать по контракту в хорошем месте у рекомендованного врача, который наблюдал мою беременность. Я даже не сразу понимаю, что у меня отошли воды. Несколько минут таращусь на лужу подо мной, не понимая, что это. А потом чувствую резкий спазм. Боль ни с чем несравнимая и ранее мною не испытанная. До меня доходит: это схватки.

Я только успеваю вызвать скорую и позвонить родителям. Бригада приезжает не очень быстро. Схватки нарастают, становятся сильнее. Врачи успокаивают, говорят: «Сейчас приедем и сразу родишь». Меня принимает дежурная бригада. Доктора шутят, подбадривают. А мне не до смеха. Очень скоро врачам тоже становится не до смеха, потому что КТГ показывает сильное замедление сердцебиения ребёнка.

Начинается суета. Врач кого-то вызывает. Приходит женщина в белом халате, смотрит на экран КТГ.

– Я пока скажу, чтобы подготовили операционную, – произносит акушерка и выходит за дверь.

Мне становится страшно. По лицу текут слёзы, схватки мучительно болезненны. Обещали, что придет анестезиолог, но до сих пор его нет. Акушер-гинеколог и пришедшая врач о чём-то переговариваются, не могу разобрать слов. Затем женщина подходит ко мне, надевает на одну руку резиновую перчатку и бесцеремонно засовывает в меня пальцы.

Я кричу от резкой боли.

– Тише-тише, – успокаивает врач.

– Срочно везите на кесарево! – строго командует женщина, вытаскивая из меня пальцы.

– В чём дело? – задаю вопрос врачу, скуля от боли.

– На схватках сильно замедляется сердцебиение, не можем больше рисковать.

– А почему оно замедляется?

– Могут быть разные причины. Скорее всего, гипоксия.

Меня быстро катят на каталке по коридору. Я смотрю в белый потолок с лампами, плачу и почему-то дрожу. Зубы стучат друг о друга, как будто я голая на морозе. В операционной анестезиолог-таки есть. Проделывает какие-то манипуляции, и по позвоночнику струится холод. А следом отнимается все, что ниже пояса.

– Через шесть минут ты станешь мамой, – подмигивает мне по-доброму. – Ну чего ты плачешь? Уже же не больно.

Слёзы не прекращают бежать по лицу ни на секунду. Я не знаю, почему. Анестезиолог продолжает шутить и подбадривать, но я не запоминаю ни одного его слова. А потом я слышу детский крик и поворачиваю на него голову. Вижу ребёнка в крови.

Это мой ребёнок?

– Тринадцать тридцать, – кто-то громко объявляет время.

– Ну вот, ты теперь мама, – проникает в уши голос анестезиолога.

– Что было с ребёнком?

– Сильное обвитие пуповиной. Дважды вокруг шеи и вокруг тела.

– Это ничего?

– Ну сейчас ребёнка осмотрят. Но закричал почти сразу.

Я ничего в этом не понимаю, но «почти сразу» мне не очень нравится. Через какое-то время мне приносят дочку, завёрнутую в больничное одеяло, и прикладывают ее к груди. Я начинаю рыдать ещё сильнее. У девочки такое малюсенькое личико. Я целую ее щечки. Дочка сначала молчит, а потом начинает плакать.

– Ну что ты, Настенька? – говорю ей. – Не плачь. Мама рядом.

Анастасия. Я решила назвать дочь так. Полетаева Анастасия Матвеевна. По-моему, хорошо звучит. После развода я не стала возвращать свою девичью фамилию. Почему, не могу ответить даже самой себе.

– Мы сейчас отвезём ее в детскую реанимацию, – говорит акушерка, что приводит меня в дикий ужас.

– В реанимацию?!

– Да, недоношенная и закричала не сразу. Но внешне с ребёнком всё хорошо. В реанимации будет под пристальным наблюдением. Если не будет тревожной симптоматики, то переведут к тебе.

– А я сколько дней тут буду?

– После кесарево обычно лежат пять дней, если нет осложнений.

Дочку увозят. Мое материнское сердце моментально сжимается. Как же она будет там без меня? В реанимации…. Страшно. К ней будут хорошо относиться? А если она будет плакать? Я хочу встать с кушетки и побежать вслед за дочерью, но Ноги меня не слушают. Я не могу подняться.

– Я хочу к дочке, – рыдаю. – Пустите меня к ней.

– Ты в своём уме? – анестезиолог вовремя меня ловит, когда я с силой отталкиваюсь локтем от кушетки. – Тебе самой надо в реанимацию отходить от кесарева.

– Я хочу быть с дочкой!

– Всё с твоей дочкой будет хорошо. Это обязательная процедура. Все недоношенные отправляются в реанимацию. Порядок такой.

– Пожалуйста, – продолжаю рыдать. – Я хочу быть с ней.

– Успокойся, – приказывает. – Тебе надо поспать и отдохнуть. Знаешь, сколько бессонных ночей тебя ждёт?

Не слушая мои протесты, меня катят во взрослую реанимацию отходить после кесарево. Это очень большая палата, подряд стоят кровати с роженицами. Кто-то спит, кто-то разговаривает по телефону, кто-то пытается неуклюже ходить, держась за какую-то специальную штуку.

Меня перекладывают на кровать, медсестры суетятся, подключают меня к аппаратам. Я чувствую, как меня покидают силы. Не могу даже позвонить маме и сказать, что родила. Телефон выпадает из рук. Я моментально проваливаюсь в сон.

Глава 12. Реанимация

Первые дни в роддоме – сущая мука. После кесарева боль такая, что выть волком хочется. Медсестры без конца колют мне обезболивающие, но эффекта от них хватает ненадолго. Вдобавок почти невозможно ходить. Я передвигаюсь по стенке, согнувшись в три погибели. А на третий день ко мне приходит молоко, и начинается ад. Потому что молока много, а кормить некого.

Дочку ко мне не приносят. На все мои вопросы отвечают, что она в реанимации под наблюдением. Ничего критического, но так надо. Меня к ней не отводят. Вернее, говорят, что если я хочу, то могу пойти к ней в реанимацию сама. Но из-за кесарева я практически не могу ходить. А идти не близко. Из послеродового блока в детскую реанимацию минут семь пешком по этажам и переходам.

На третий день я понимаю, что больше не могу без дочери. Если я не увижу её хотя бы одним глазком, то умру. Медленно, маленькими шажками, по указателям я бреду до детской реанимации. Постовая сестра сначала не хочет меня пускать, но я уже на такой грани, что просто начинаю орать и требовать. Приходит врач и дает разрешение пустить меня в палату. Мне приносят стул, и я буквально падаю на него возле дочери.

Из-за моих слез ее маленькое личико размыто. Быстро стираю слезинки, чтобы рассмотреть девочку. Она спит в прозрачной медицинской люльке. Такая крохотная. Совсем малюсенькая. К ее груди подключены провода, датчики и экраны над люлькой издают тихий писк.

У меня волосы на затылке шевелятся из-за страха за жизнь Настеньки. Я складываю руки в замок и начинаю молиться. В эту секунду абсолютно всё, абсолютно все проблемы и заботы, которые беспокоили меня ранее, уходят даже не на второй план, а на десятый. Для меня теперь нет ничего важнее в этом мире, чем моя дочка и её здоровье.

Сложности на работе? Они меня больше не волнуют. Хотя ещё в день родов я переживала, будет ли мне, куда возвращаться после декрета.

Страх не справиться одной с ребёнком? Ерунда какая. Обязательно справлюсь.

Матвей? Воспоминание о бывшем муже отдаёт в груди тупой болью. Но даже он для меня уже не на первом месте. Появился другой человек, ради которого я теперь живу. Прокручивая в голове последние годы с Матвеем, они кажутся такими далекими-далекими. Как будто были в прошлой жизни. Его постоянная работа, его поздние возвращения домой… Боже мой, какая это все ерунда по сравнению с тем, что моя дочка лежит третий день в реанимации. Пускай Матвей, что хочет делает и как хочет живет, лишь бы с моей Настенькой все было в порядке.

Хотя в глубине души всё же больно от того, как безразлично он меня бросил.

Звонит мама. Я разговариваю с ней в слезах, делюсь страхами и переживаниями. Она, как может, успокаивает. Предлагает после выписки из роддома жить с дочкой у них, чтобы помогать. Мама и раньше это предлагала, но я отказывалась. Мне не очень хочется мусолить с родителями тему развода. Я сказала им, что сама ушла от Матвея, а о беременности узнала после развода. Я не стала говорить им, как обманула бывшего мужа. В целом, родители не очень посвящены в подробности моей семейной жизни, поэтому постоянно говорят, что мне следует помириться с Матвеем. Ради ребёнка.

Но это невозможно. Ведь Матвей сам меня бросил, сам принял решение развестись. Да ну и Бог с ним. Теперь это все так не важно. Хоть и больно до сих пор. Но ничего. Переживу. Мне есть, ради кого жить.

В четыре часа приходит врач узи с аппаратом и делает дочке нейросонографию. Говорит, что немного расширены желудочки с ликворной жидкостью, но делать с этим ничего не надо, само пройдет. Вечером того же дня Настю переводят ко мне в палату, так как показаний для нахождения в реанимации больше нет.

– Ваш ребёнок в порядке, – заключает врач-реаниматолог.

Это лучшая новость, которую я слышала за всю свою жизнь.

В палате я стараюсь наладить грудное вскармливание. Пока дочки со мной не было, я сцеживалась молокоотсосом. Это не сильно облегчало мое состояние, грудь ужасно болит и покрылась шишками. Но Настя очень хорошо приложилась к груди, почти сразу.

– Несколько дней потерпите, – говорит специалист по грудному вскармливанию. – Шишки пройдут, молоко будет вырабатываться в том объеме, в котором нужно ребёнку. Таких мук больше не будет.

– Хорошо.

Даже эта адская боль в груди кажется мне сущей ерундой по сравнению с тем страхом, который я пережила за здоровье дочки. Всё можно вытерпеть, потому что все эти трудности – приходящие и уходящие. Главное, чтобы с моей Настенькой всё было хорошо.

Глава 13. Бизнесмен

Уже через два дня после выписки я понимаю, что одна с ребёнком не справлюсь, и принимаю предложение родителей переехать с Настей к ним. Становится полегче, хотя днем я все равно с ребёнком одна: мои родители работают и помогают только по вечерам, когда возвращаются домой. Но и то есть возможность отдохнуть хоть пару часов.

С Настей сложно. Она сразу привыкает к рукам и начинает кричать каждый раз, когда я кладу ее в кроватку или на шезлонг. Засыпает только после долгих укачиваний. По ночам часто просыпается. На прогулках спит, только когда катится коляска. Остановлюсь на минуту – и сразу открывает глаза, а следом кричит.

Очень быстро я становлюсь выжатой как лимон, а моей единственной мечтой становится сон. Я патологически не высыпаюсь. Даже когда на выходных родители уходят гулять с дочкой, чтобы я отдохнула дома одна, не могу расслабиться и уснуть, потому что переживаю, не случится ли чего на прогулке. У меня хронический страх за жизнь Насти. Я начинаталась в интернете, какие могут быть последствия гипоксий и теперь не нахожу себе места, разглядывая дочку чуть ли не под лупой и выискивая у нее проблемы развития.

С такими ежедневными заботами, хроническими недосыпами и синдромом яжематери у меня совсем нет времени страдать по Матвею. Нет, конечно, я не забыла бывшего мужа, а боль от его ухода никуда не делась. Особенно остро я ее чувствую во время прогулок с дочкой, когда вижу в парке счастливые семейные пары: как отцы гуляют с детьми, катят коляски, обнимают за талию или плечи жён.

В такие моменты жгучая обида на Матвея за то, что бросил меня, выходит из спячки. Я не сожалею, что скрыла от него ребёнка. Так ему и надо. Он не заслужил Настю. И пускай сейчас спустя время я понимаю, что сама была во многом не права, не хочу в нашей с Настей жизни Матвея. Он нам не нужен. Пусть живет, как хочет, и делает, что хочет. Надеюсь, он счастлив в своей холостой и свободной жизни. А мы и без него справимся.

Первый год пролетает очень быстро, несмотря на все трудности с ребёнком. Настя уже ходит ножками, говорит «мама», «баба» и «дай», подражает звукам некоторых животных. Я очень много занимаюсь с дочкой, играю в развивающие игры. Но понимаю, что уже близка к декрету головного мозга. Я решаю выйти на работу, когда Насте исполнится полтора года. До ее трех лет сидеть не буду. Пока найму няню, а потом отдам в садик.

Удивительно, но мне есть, куда возвращаться из декрета. Фирма не обанкротилась и не разорилась. Но все так же на ладан дышит. Моей начальницы уже нет. Всё-таки уволилась. Теперь другой главбух. Вроде не плохая женщина, но как-то мало заинтересована в работе. Приходит всегда с опозданием, а уходит на полчаса раньше. К работе относится слишком формально.

А вот я наоборот задерживаюсь и перерабатываю. Соскучилась по общению с людьми и слишком одичала в декрете. Мне нравится работать с цифрами, нравится вести бухгалтерию. Видя мой энтузиазм, начальница сваливает на меня больше и больше. А я не против. Няня у Насти хорошая, я спокойна за дочь и могу сильно не торопиться домой. К тому же я до сих пор живу у родителей, они с радостью сидят с внучкой вечерами, когда у няни заканчивается рабочий день.

Постепенно я вместо начальницы начинаю ходить на совещания с гендиректором и отвечать на его вопросы. В стране новый финансовый кризис, который мы едва можем пережить. Половина частных клиник, которые покупали у нас медицинское оборудование, закрылась, а новых покупателей найти не можем. Те клиники, что остались на рынке, покупают медицинское оборудование у нашего конкурента – компании Матвея.

Сейчас я жалею, что не слушала рассказы бывшего мужа про работу и не интересовалась его делами. Возможно, если бы я знала больше секретов бизнеса Матвея, то могла бы помочь своей компании. А так мы только наблюдаем, как Матвей выигрывает тендер за тендером на поставку мед. оборудования в государственные больницы и поликлиники, а ничего сделать с этим не можем.

В день, когда гендиректор назначает меня главным бухгалтером, приходит новая неутешительная новость. Самый крупный наш покупатель из тех, что остался, не продлевает с нами контракт и уходит… к Матвею. Это окончательная смерть нашей фирмы. Гендиректор пьет валерьянку, два его заместителя пакуют вещи, рядовые сотрудники ходят со слезами на глазах. Все понимают, что очень скоро мы останемся без работы. Наверное, пришло время обновлять резюме и снова ходить по собеседованиям. Но я почему-то этого не делаю. Все время откладываю на потом.

К Матвею я испытываю неконтролируемую злость. От нашего гендиректора и другого начальства я знаю, что мой бывший муж планомерно подминает под себя весь рынок по поставкам медицинского оборудования в Россию. Он хочет стать монополистом. Матвей жестко подавляет конкурентов, уводит у них из-под носа контракты, переманивает к себе их покупателей. И каким-то непонятным чудесным образом финансовые кризисы идут Матвею на пользу. В то время, как из-за кризисов все разваливаются, Матвей становится только сильнее. У него какой-то талант использовать плохие времена в свою пользу.

Я помню, как на экономическом факультете нам рассказывали про Великую депрессию в США. Страшный финансовый кризис начала двадцатого века, который Америка еле пережила. Компании банкротились, люди оставались без работы и в прямом смысле голодали. Но были те, кто на Великой депрессии хорошо нажился. В частности, это был не то отец, не то дед Джона Кеннеди – американского президента, которого убили.

Однажды незадолго до кризиса ему чистил туфли обычный чистильщик обуви и во время этого процесса сказал, что купил на бирже какие-то акции. И Кеннеди подумал: раз уже чистильщики обуви играют на бирже, то рынок слишком перегрет и скоро рухнет, акции обвалятся. Кеннеди сделал ставки на понижение акций. Через некоторое время пузырь действительно лопнул, акции компаний обвалились чуть ли не до нуля, люди потеряли деньги, компании разорились, и только предусмотрительный Кеннеди разбогател и нажился на Великой депрессии, предвидев заранее, что наступит этот серьёзный кризис.

Так вот я это к чему. Матвей каким-то волшебным образом чувствует приближение финансовых кризисов и богатеет на них. Но как он это делает? У Матвея же даже экономического образования нет! Он врач!

Ну почему, почему я не разговаривала с Матвеем о его работе?! Как бы я сейчас помогла нашему гендиректору! Его вчера увезли с инфарктом прямо из офиса. Врачи не дают прогнозов, все слишком серьёзно. Место гендиректора временно занимает его сын. Он сильно давит на отдел маркетинга и отдел закупок. Первых заставляет придумывать какие-то привлекательные акции для новых потенциальных клиентов, вторых заставляет побеждать на тендерах. Ни у тех, ни у других ничего не получается.

Я смотрю на бухгалтерию и понимаю, что пошел обратный отсчёт. Наши дни сочтены. Через полтора месяца после инфаркта на работу выходит наш гендиректор. Он будто на десять лет постарел. До этого моложавый и в хорошей форме, сейчас он с сединой и морщинами.

Гендиректор почти ни с кем не разговаривает, никого к себе не вызывает. Сотрудники шепчутся по кабинетам, что вот-вот нам выдадут уведомления о ликвидации компании. Мы все ходим в отдел кадров, спрашиваем, так ли это, но там разводят руками и молчат. Складывается ощущение, что это затишье перед бурей. Раньше, когда гендиректор каждый день на всех орал, мы чувствовали себя спокойнее, чем сейчас, когда он заперся в кабинете и никого не вызывает.

А однажды утром понедельника секретарь гендиректора рассылает на почту письмо, что в 12:00 все должны быть в конференц-зале. Испытывая плохое предчувствие, я с несколькими коллегами занимаю в зале место во втором ряду.

– Жанн, скажи честно, готовите нам уведомления? – допытывается начальница маркетинга у главы отдела кадров.

– Не было распоряжений готовить вам уведомления! Я сто раз говорила!

Постепенно зал наполняется сотрудниками. Всего нас около сорока человек. Ровно в 12:00 распахивается дверь и заходит наш гендиректор с.… Матвеем.

Первые несколько секунд я быстро моргаю, не веря своим глазам. Сердце с грохотом проваливается в пятки, тело прошибает холодным потом. Это точно Матвей?!?! Что он здесь делает?!?!

За почти три года после нашего развода стал выглядеть ещё солиднее. В идеально отпаренном костюме, с дорогими часами на запястье.

Пульс набатом стучит в ушах, почти заглушая все внешние звуки. Пальцы дрожат.

– Итак, начну без лишних прелюдий, – басит наш гендиректор. Его голос проникает в уши словно сквозь вату. – Я принял решение продать нашу компанию, в ближайшее время сделка будет завершена. Новый собственник – Полетаев Матвей Алексеевич, большинство из вас его знает. Это владелец и гендиректор компании «Мед Лаб». Теперь он будет вашим начальником, а я отправляюсь на заслуженный отдых.

Я сижу ни жива ни мертва, отказываясь верить своим ушам и глазам. Нет! Нет! Нет!

Этого не может быть!

– Матвей Алексеевич, вам слово.

– Приветствую всех! – голос бывшего мужа врезается в барабанные перепонки. Я натягиваюсь как струна, дыхание учащается. Голос Матвея не изменился. Такой же бархатный и тёплый тембр. Память мгновенно перемещает меня на годы назад, когда я млела, слушая бывшего мужа.

Матвей широко улыбается и обводит взглядом наш коллектив. Но как только его глаза доходят до меня, улыбка тут же застывает, а лицо из приветливого и доброжелательного превращается в бескомпромиссно жесткое.

Глава 14. Бывший муж

Я приросла к стулу и не могу шелохнуться. Темно-карие глаза Матвея с моего места кажутся глубоко чёрными. Бывший муж смотрит на меня, не отрываясь. А я на него. Эта заминка продолжительностью несколько секунд становится заметна окружающим. Коллеги поглядывают в мою сторону. Я чувствую себя неловко.

– Приветствую всех! – Матвей, словно очнувшись, повторяет уже сказанное. Отрывается от меня, обводит глазами других сотрудников. – Полагаю, вас интересует вопрос о дальнейшей судьбе вашей фирмы. Я планирую объединить ее со своей компанией под моим брендом. Ваш бренд будет ликвидирован. Масштабных увольнений делать не планирую, но кому-то все равно придется уйти.

Это он про меня?!?!

– С каждым из вас я проведу собеседование и приму решение, подходите ли вы мне, – продолжает как ни в чём не бывало. – Спасибо большое за внимание.

На этом Матвей выходит из конференц-зала, а следом за ним и наш гендир. Коллеги начинают громко переговариваться, звучат возмущённые интонации.

– Нет, вы слышали? – доносится до меня словно сквозь вату голос замначальника отдела по работе с госзакупками. – «Приму решение, подходите ли вы мне», – каверкает Матвея. – Да не нужны мы ему, у него своих сотрудников хватает. Уволит нас всех, и хорошо если по ТК с выплатами. Не удивлюсь, если будет вынуждать нас писать заявление по собственному.

Другие коллеги ему тут же поддакивают, соглашаются. Я молча встаю с места и быстро семеню к своему кабинету. Мысли пчелиным роем жужжат в голове. Главная из них – почему я не уволилась раньше, когда видела, что наша фирма откровенно разваливается? Чего ждала? Верила, что все наладится… Наивная дура.

Падаю в компьютерное кресло и обреченно закрываю глаза. Сердце колотится как бешеное. Бух-бух-бух-бух. Боже мой, Матвей! Может, это сон?

А он все такой же красивый.… Только уже не родной, а чужой. В груди появляется щемящее чувство. Сквозь закрытые веки на глазах проступают слёзы. Я каждый день вижу бывшего мужа в своей дочке, Настя очень на него похожа. Иногда бессонными ночами я вспоминаю счастливые дни нашей семейной жизни. Они ведь тоже были и довольно много.

В нашем с Матвеем браке хорошего было больше, чем плохого. Мы были женаты четыре года, из которых только последние полтора стали тяжелыми. Он много работал, а мне не хватало его внимания. Потом Матвей возобновил общение с друзьями после многолетнего перерыва, а я стала злиться, что он куда-то с ними ходит. Обижалась, что он снова с ними общается, несмотря на мой запрет. Хотя не так уж и часто он с ними встречался, максимум раз в месяц. Я со своими подругами виделась чаще.

Я ревновала Матвея, закатывала скандалы, залезала в его телефон, рассматривала под лупой рубашки. Любое цветное пятно принимала за помаду. Хотя мало ли где Матвей мог испачкаться? Помню, однажды обнаружила на его рубашке зеленое пятнышко и сразу полезла в интернет читать, существуют ли зеленые губные помады. Ну мало ли. А когда забеременела, у меня исказились запахи, и стало казаться, что от Матвея пахнет женскими духами. Мне эти «женские духи» мерещились после развода весь первый триместр. Искажение запахов прошло вместе с токсикозом.

Вспоминая сейчас спустя много лет, понимаю: во многом была не права. И всё же, несмотря ни на что, до глубины души обидно, что Матвей решил со мной развестись. Можно было ведь попытаться все исправить. Пойти к семейному психологу или ещё что-то придумать. Мы что, были единственной парой в мире, у которой возник кризис в отношениях???? Нет, конечно. У моих родителей за тридцать лет брака этих кризисов столько было! Но они смогли их преодолеть. А сейчас души не чают во внучке.

А Матвей что? Просто взял и развёлся, когда надоело терпеть мои скандалы.

Слёзы выбегают из-под закрытых век и катятся вниз по щекам. Шмыгнув носом, вытираю лицо и включаю компьютер. Надо заняться работой. Что я, в самом деле? Сейчас мы с Матвеем друг другу никто. Не знаю, как он, а я точно счастлива. У меня есть замечательная дочка, а больше мне никто не нужен.

Вот только работать не получается, вместо цифр перед глазами Матвей. Его красивое, некогда доброе и родное, а теперь такое чужое и строгое лицо. Он хоть вспоминал меня иногда? Думал обо мне?

Я ведь его вспоминала и думала…

Бросаю компьютерную мышку и поворачиваюсь на кресле к окну. Там идет снег. В день нашего развода тоже шел снег. Сердце больно сжимается. Матвей.… Мы снова встретились. И как теперь быть? Как общаться? Может, мне написать заявление по собственному? Или Матвей сам меня уволит? Так же, как три года назад уволил меня из своей жизни.

Горло стягивает. Рвано выдыхаю. Да, наверное, мне лучше самой уйти. К чему нагнетать обстановку? Ещё, не дай Бог, узнает про Настю. Вот этого я точно не хочу. Матвей мне не простит, начнет качать права. Хотя я тут на работе близких друзей не заводила и в подробности своей семейной жизни никого не посвящала. Но все равно. Вдруг Матвей всё же каким-то образом узнает, что у меня есть дочь?

Решительно разворачиваюсь к компьютеру, захожу в нашу корпоративную программу и скачиваю бланк заявления на увольнение. Не хочется, конечно, оставаться без работы. Я только купила машину в кредит. Блин! У меня есть немного сбережений, хватит месяца на три, но все равно надо искать новую работу в срочном порядке.

Только я заношу над бланком руку, как звонит рабочий телефон.

– Алло, – поднимаю трубку.

– Юль, – на том конце провода взволнованный голос секретаря нашего генерального. – Тебя новый начальник вызывает. Сказал, срочно.