Текст книги "Развод с мужем. После (СИ)"

Автор книги: Инна Инфинити

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Глава 30. Быть сильной

Всё, что происходит дальше, превращается в один сплошной нескончаемый кошмар. Матвей прижимает меня к себе быстрее, чем я успеваю заорать в голос. Мой крик тонет в его джемпере. Но Настя все равно слышит. Отвлекается от рисования за детским столиком, растерянно смотрит на меня. Пугается моего плача и тоже начинает плакать. Пока Матвей разрывается между нами двумя, подходит женщина с регистратуры. Та самая, которая спорила с Матвеем и не хотела брать анализ не натощак. По ее перекошенному от ужаса лицу мы все понимаем.

– У вашей дочки очень высокий уровень глюкозы. Даже несмотря на то, что она не натощак.

Женщина протягивает Матвею лист с результатом. Когда я вижу цифру, мне хочется умереть. Уровень глюкозы в крови – 27. При норме до 6,5.

– Вызовите нам, пожалуйста, скорую, – просит Матвей.

Кивнув, женщина убегает.

– Юль, возьми себя в руки, прошу тебя, – говорит мне на ухо, крепко обняв. Настя вцепилась мне в ногу и хнычет: «Мама, мама, мама». – Пожалуйста, Юля. Не на глазах у Насти.

Матвей выпускает меня и опускается на корточки к Насте:

– Маме соринка в глаз попала! – говорит максимально задорным голосом. – А мы с тобой, принцесса, сейчас помчимся на большой белой машине!

Матвей подхватывает Настю на руки и кружит по холлу. Я снова отхожу к окну, приваливаюсь лбом к стеклу. Умом понимаю, что надо взять себя в руки, хотя бы сейчас при Насте. Но слезу бегут и бегут по лицу. В голове миллион вопросов: что, как, почему, за что… Я ничего не знаю о сахарном диабете. У меня нет знакомых с таким заболеванием. Из-за чего оно возникает? Я никогда не давала Насте много сладкого. У нас дома нет каждый день тортов и конфет. Тогда откуда мог взяться диабет?

Я слышу голоса Матвея и дочки за спиной. Бывший муж успокоил Настю. Она смеётся. Но это ненадолго, потому что приезжает бригада скорой помощи, и Насте снова становится страшно. С врачами разговаривает Матвей, на их вопросы отвечает тоже он. Нас везут в детскую больницу. У меня перед глазами пелена, я плохо вижу. В висках стучит: «диабет, диабет».

Я не знаю, как бы справилась без Матвея. Меня еле ноги держат. Говорю с трудом, зубы отбивают чечетку. Меня знобит. Слёзы не прекращаются. Едва хватает сил, чтобы не завыть белугой при ребёнке. А Матвей собран, разговаривает с врачами на равных, задает им вопросы и отвечает на их. Пока я сижу на кушетке в боксе приемного покоя, ведет дочку в кабинет медсестры на повторный анализ. Дергаюсь как от удара током, когда звучит страшное слово «реанимация».

У меня дежавю. Реанимация. Снова моя дочь в реанимации. Врачи велят нам с Матвеем остаться за дверью. Перепуганная Настя не хочет уходить, у нас забирают ребёнка силой.

– Мы поставим ей катетер, и один из родителей сможет находиться с девочкой, – сухо поясняет медсестра.

– А почему нам сейчас нельзя зайти? – Матвей переходит на повышенный тон.

– Пока подключаем ребёнка к аппаратам и ставим катетер в вену – нельзя. Ждите за дверью.

Медсестра скрывается в палате, а нам с бывшим мужем остается только слушать истошные крики нашей дочки, пока ей прокалывают вену. Матвей сгребает меня в охапку и крепко прижимает к себе. Что-то шепчет на ухо, наверное, успокаивает, но я не слышу.

Я просто не хочу жить….

Не знаю, сколько времени провожу в объятиях Матвея и рыдаю ему в грудь. Отрываюсь от бывшего мужа, только когда открываются двери палаты и выходит мужчина-врач.

– Один из родителей может пройти к ребёнку и находиться с ним. Можете быть с ребёнком по очереди, сменять друг друга. Вдвоём одновременно находиться нельзя.

– Скажите, а какой сейчас план действий? Что вы будете делать? – спрашивает Матвей.

– Подбираем дозы инсулина.

– Кетоацедоз высокий?

– Не очень. Вы относительно вовремя поймали диабет, до самого страшного не дошло.

– А самое страшное – это что? – спрашиваю.

– Кома. Если бы ещё месяц протянули, она бы у вас была. Но вы молодцы. Вовремя заметили. Пройдите кто-нибудь к ребёнку.

Врач уходит. Матвей берёт в ладони мое лицо, гладит скулы большими пальцами.

– Юль, ты нужна Насте сильной и собранной. Она напугана, она не понимает, что происходит. Не пугай её ещё больше своими слезами. Ты слышишь меня, Юль?

Быстро-быстро киваю как болванчик.

– Диабет – это не смертельно. Насте подберут дозы инсулина, и все будет в порядке.

– Почему у нашей дочки диабет? – спрашиваю дрожащим голосом.

– Это не тот вопрос, который сейчас нужно задавать.

– А какой нужно задавать?

– Как нам научиться с ним хорошо и счастливо жить, чтобы у нашего ребёнка было полноценное детство и он не чувствовал себя белой вороной в коллективе. Вот о чём сейчас нужно думать. А вопросы «почему, за что, как же так» – это путь вникуда.

Как Матвей так может? Я не умею, как он. Да, я из тех людей, которым надо сокрушаться, посыпать голову пеплом и вопрошать: «Почему, за что, как же так?».

– Я сейчас зайду к Насте, а ты иди в туалет: умойся, успокойся и приведи себя в порядок. Потом возвращайся и оставайся с ней. Я позвоню твоей маме и поеду к вам домой за вещами. Хорошо?

– Хорошо.…

– Ты должна быть сильной ради Насти. Помни это.

Матвей выпускает меня и заходит в палату, из которой ещё доносится плач дочки.

Я должна быть сильной ради Насти. Я должна быть сильной ради Насти. Я должна быть сильной ради Насти.

Повторяю как мантру.

Глава 31. Справимся

Медсестра разрешает мне лечь на больничную койку к Насте. Дочка напугана и дрожит, не понимает, что происходит. У Матвея слабо получилось ее успокоить.

– Следите, чтобы не выдернула катетер, – велит медсестра.

Я обнимаю Настю прижимаюсь к ней.

– Мамочка, мамочка… – бормочет.

– Тшшшш, – успокаиваю, глажу по головке.

Я начинаю петь Насте на ухо ее любимые песенки. Она ещё трясётся какое-то время, а потом постепенно засыпает. Где-то через час звонит мама в слезах, ещё через час приезжает Матвей и привозит вещи.

Дальше долго и мучительно тянутся дни в реанимации. Врачи меняются каждые сутки, и все не очень разговорчивы. Медсестры измеряют Насте сахар глюкометром раз в четыре часа. В зависимости от результата врачи добавляют или убавляют инсулин, подбирая оптимальную для Насти дозу. Матвей навещает нас каждый день. Когда он заходит к дочке в палату, я выхожу. Нельзя двум родителям находиться с ребёнком одновременно. Противоречит каким-то там нормам. А когда к другим пациентам в палате приходят толпами студенты-ординаторы, громко разговаривают и смеются, это никаким нормам не противоречит. Но я не спорю с врачами, у меня нет на это моральных сил.

При Насте стараюсь держаться бодро и не плакать. Матвей привёз ее любимые книги, когда дочка не спит, я ей читаю. А когда ребёнок засыпает, я изучаю все ссылки про сахарный диабет первого типа у детей, которые мне присылает Матвей. Информации очень много, из-за нервов и шокового состояния, которое до сих пор сохраняется, плохо получается усваивать.

Потом бывший муж присылает мне ссылку на чат родителей детей с сахарным диабетом. Он оказывается полезнее всего. Главный вывод, который я делаю, пообщавшись с другими родителями: жить можно, и даже неплохо, если научиться покрывать инсулином все, что съедает ребёнок.

На пятый день нас переводят из реанимации в отделение эндокринологии. Дозы инсулина подобраны, состояние Насти вне опасности. С нами в палате двое детей тоже с сахарным диабетом. У одного мальчика семи лет только выявили, его мама в таком же потерянном состоянии, как я. А у второй девочки девяти лет диабет давно, они легли на плановое обследование.

– Каждый год надо будет ложиться в больницу на обследования? – спрашиваю у мамы этой девочки, Марины. Я решила побольше с ней общаться, тем более она сама охотно идёт на контакт.

– Не обязательно, я просто очень тревожная, на всякий случай. Тут хорошие врачи, они тщательно смотрят ребёнка. Ну и в целом есть общая рекомендация раз в год планово обследоваться. Можно самим амбулаторно это делать, можно ложиться в стационар. Нам удобнее один раз лечь и сразу все сделать.

– И как вам живётся с диабетом? – скашиваю глаза на ее дочку. Девочка выглядит абсолютно нормальной и здоровой. Сидит за столом, делает домашнее задание по английскому.

– Уже привыкли, приспособились быстро. Главное разобраться в компенсации.

– Что такое компенсация?

Я никак не могу понять диабетическую терминологию.

– Поддержание глюкозы в норме. Нужно держать сахара в диапазоне 4-10. Это и есть компенсация. Тогда всё будет хорошо.

– Вы соблюдаете диету?

– На ежедневной основе у нас просто сбалансированное правильное питание, но, конечно, бывают праздники, дни рождения, застолья, гости. Там дочка все ест. Да и так может попросить что-нибудь вкусненькое. Я сама не покупаю ей сладкое, но если просит – не отказываю.

– И что вы делаете, когда она ест сладкое?

– Колю на него инсулин.

– И так можно?! – ужасаюсь.

– Какая разница, что ест ваш ребёнок, если у него сахар в норме? Ваша задача правильно компенсировать, что бы он ни ел: хоть тушеные кабачки, хоть кусок торта.

– Но разве при диабете не вредно есть сладкое?

– Если уж на то пошло, то сладкое всем вредно есть: и больным, и здоровым. Это плохие неполезные углеводы. Я не сторонница того, чтобы держать ребёнка на голодном пайке. По-моему, так делают только те родители, которые не хотят учиться компенсации. Им проще морить ребёнка голодом, чем пытаться держать сахара в коридоре 4-10, позволяя ребёнку нормально по-человечески питаться.

Примерно то же самое мне говорит и наш лечащий врач. Приятная женщина-эндокринолог знакомство со мной начинает с того, что ни в коем случае нельзя сажать ребёнка на безуглеводную диету. Детям для развития требуется определенное количество углеводов в сутки. Желательно получать их из полезных продуктов – фруктов, овощей.

– Не должно быть крайностей, – учит меня. – Все должно быть в меру. Ваша задача как родителя – компенсировать инсулином все, что ест ваш ребёнок. Сахара должны быть в коридоре 4-10, а гликированный гемоглобин до 6,5. Если вы будете укладываться в эти цифры, значит, с вашим ребёнком все будет хорошо.

– И не важно, что ест наш ребёнок, если мы укладываемся в эти цифры?

– В принципе, не важно. Но всё же продукты с высоким гликемическим индексом и вредные углеводы лучше ограничивать. Всего должно быть в меру. Есть все подряд и заливать это ведрами инсулинами – неправильно. Но так же неправильно сидеть на строжайшей диете и питаться одной травой. Найдите баланс.

Вроде звучит не так страшно. Я понемногу успокаиваюсь, шоковое состояние проходит. Настя нормально воспринимает уколы инсулина, не плачет, не вырывается. Говорит, что даже почти не чувствует. Два раза в день – утром и вечером – медсестры колют ей инсулин длинного действия в ногу. И отдельно на каждый приём пищи колется инсулин короткого действия в плечо.

Матвей привозит специальный датчик – непрерывный мониторинг глюкозы. Он вставляется в плечо и круглосуточно в режиме реального времени передает на мой телефон и на телефон Матвея показания Настиного сахара. То есть, не нужно постоянно колоть ребёнку пальцы глюкометром. Датчик вводится в плечо, и мы с бывшим мужем в режиме 24/7 видим, какой у дочки сахар в данный момент. Если сахар ниже 4 или выше 10, датчик подаёт сигнал.

Я продолжаю читать диабетический чат. Там все родители поделены на два лагеря: первые сторонники того, чтобы кормить ребёнка абсолютно всем подряд и заливать это ведрами инсулина, а вторые сторонники того, чтобы держать ребёнка на голодной диете. Между ними постоянно споры и ругань. Первые любят кинуть в чат фотографии сладостей и сделать подпись типа: «Наш ящичек с вкусняшками. По несколько раз в день заглядываем». Вторые на такие фотографии очень бурно реагируют и начинают доказывать, что нашим детям нельзя ничего, кроме сельдерея и рыбных котлет на пару.

Я не знаю, к какому лагерю себя отнести. Я и до диабета не давала Насте есть все подряд. У нас не было тортов каждый день, конфет и шоколада тоже. Но она растёт, понятно, что все равно где-то это попробует, а потом будет просить.

Близится наша выписка, медсестры вовсю учат меня колоть инсулин и рассчитывать дозы на каждый приём пищи. Это оказывается очень сложно, и я начинаю понимать второй лагерь родителей, которые держат детей на строжайшей диете. Потому что если неправильно рассчитать дозу и уколоть недостаточно инсулина, то сахар взлетит до небес. Я неправильно посчитала Насте дозу на обед, и сахар подскочил до семнадцати. Мне тут же позвонил Матвей. Ему ведь приходят в специальную программу на телефон показания ее сахара.

Я снова впадаю в отчаяние. Я не умею компенсировать Настин диабет. Это оказывается очень сложно. А там ещё надо паузы выдерживать между уколом инсулина и едой. То есть, сделать укол, подождать 5-10-15-20 минут и только потом начинать есть. Паузы у всех разные, нужно методом проб и ошибок подбирать свою. А у нас нет права на ошибку, потому что это Настино здоровье.

Дочка нетерпеливая, не понимает, почему нельзя кушать прямо сейчас, а нужно чего-то ждать. У меня никак не получается подобрать оптимальную для Насти паузу. А на каждую еду пауза может быть разной. Есть пища, которая всасывается быстро, и там пауза должна быть короче, иначе сахар подскочет. Есть пища, которая всасывается дольше, и тогда пауза должна быть длиннее, иначе сахар сильно упадёт. Кстати, низкий уровень глюкозы опаснее, чем высокий. То есть, сахар 3 несёт в себе больше опасности для здоровья, чем сахар 20.

Наступает день выписки. Я понимаю, что абсолютно не готова пуститься в свободное плавание с диабетом. В больнице всё-таки, если что не так, и медсестры помогают, и врачи объясняют. А дома мне кто поможет? Мне хочется рвать на себе волосы и лезть на стену. Я не готова остаться с диабетом один на один. Я не справлюсь. Я не смогу компенсировать.

За нами приезжает Матвей. Настя несётся к нему со всех ног. Они не виделись с того дня, как нас перевели из реанимации в эндокринологию. В отделении запрещены посещения, а детей почему-то не выпускают на прогулки. Когда бывший муж приезжал и что-то нам привозил, я спускалась к нему без Насти. Приходилось просить присмотреть за ней соседок по палате.

Матвей подхватывает дочку, кружит ее в воздухе. Довольный, счастливый, улыбается. Как будто все прекрасно. Мы садимся в машину, едем домой. Сейчас у Насти ровный сахар 5,7, но что будет вечером после ужина, я понятия не имею, и мне до трясучки страшно.

Пока дома Настю холят и лелеют мои родители, я захожу в свою комнату, падаю на кровать и даю волю слезам. Матвей бесшумно ко мне подходит и садится рядом. Не спрашивая разрешения, обнимает.

– Я так и не поняла, как это все компенсировать, – плачу ему в плечо. – Я бухгалтер, но как считать эти грёбанные углеводы, не смогла до конца понять. Особенно как считать их в супах. А ещё же бывает, что сахар начинает ни с того ни с сего расти через два часа после еды. Это из-за белков, как я поняла. Значит, помимо углеводов ещё белки нужно считать.

– Это если кормить чем-то слишком белковым.

– Я вообще понятия не имею, чем теперь кормить Настю. Это очень тяжело. А если она захочет съесть какое-то сложное блюдо, в котором и быстрые углеводы, и медленные, и белки, и жиры, и соль… Как это считать? Сколько на это инсулина колоть? Я не знаю, чем кормить Настю на ужин.

– Я приготовил ей ужин и рассчитал на него дозу. Надеюсь, правильно.

– А завтра чем ее кормить? Завтрак, обед, ужин. А ещё перекусы.

– На завтра я тоже составил ей меню и подготовил контейнеры с едой. На каждом контейнере я написал, сколько инсулина колоть. Не переживай. Мы вместе со всем справимся.

Матвей обнимает меня крепче. Это уже стало привычным. В больнице Матвей все время меня обнимал. Я чувствую его поддержку, чувствую, что он рядом. Я не одна. Мне есть, на кого положиться.

Глава 32. Ближе и роднее

Матвей полностью берёт на себя контроль за питанием Насти. Каждый вечер после работы приезжает к нам с контейнерами еды на завтра. К каждому приклеен стикер с временем кормления, дозой инсулина и паузой, которую необходимо выдержать после укола. Я просто делаю все по инструкции Матвея. Благо, Настя не артачится: съедает все, что я ей даю, и в нужное время. Это огромное облегчение. А то я начиталась в диабетическом чате, что некоторые дети не хотят есть то, что дают родители, или не доедают до конца (а ведь инсулин уколот на конкретную порцию).

Настя становится значительно спокойнее. Уходят истерики. В больнице мне сказали, что неконтролируемое поведение дочки, которое возникло в последний месяц, было вызвано диабетом. Организм не справлялся с таким уровнем глюкозы, и это выливалось в истерики. Когда я это услышала, не поверила. Я была уверена, что у дочки возрастной кризис, и не более. Но, кажется, это правда. Настя не просто стала спокойной, как раньше, она ещё и в свой режим вернулась без проблем. Организм начал получать инсулин, и все стало так же, как было до диабета.

Я не знаю, что бы я делала без Матвея. Я бы не справилась с болезнью одна. От родителей помощи в диабете нет, они при виде сахара 8 чуть ли не в обморок падают. Хотя глюкоза на уровне 8 в течение двух часов после еды – нормально. Даже у здоровых людей сахар после еды поднимается до 8. Именно поэтому анализ глюкозы всегда сдают утром натощак после ночи голода.

Я жду визитов Матвея к нам. Как только часы бьют пять вечера, начинаю подпрыгивать в нетерпении. Смотрю на время и гадаю, чем сейчас занят Матвей. Ещё на работе, думаю. А вот сейчас, наверное, начал собираться. Вышел из офиса, сел в машину. Захожу в навигатор на телефоне, проверяю пробки на дорогах. Расстраиваюсь, если они выше пяти баллов. Значит, Матвей будет ехать долго. Когда наконец-то в нашу дверь раздается звонок, я мчусь открывать. И чувствую колоссальное облегчение, непередаваемую радость, когда вижу бывшего мужа.

Он подхватывает на руки Настю, здоровается с моими родителями. Мы идём в детскую, играем с дочкой втроем. Настя так расцветает, когда приезжает Матвей. И я тоже расцветаю. Визиты бывшего мужа – единственная радость для меня в эти тяжелые темные дни.

Потом мы кормим Настю. Матвей делает ей уколы, у него это получается лучше, чем у меня. Я то в сосуд попаду, то слишком надавлю и останется синяк. После ужина я купаю Настю, и мы вместе укладываем ее спать. А когда дочка засыпает, наступает долгожданное время для нас двоих.

Нет, ничего такого между нами не происходит. Мы просто сидим вместе на кухне или в моей комнате. Разговариваем о Насте и о работе. Я не уволилась из компании Матвея. Он сам забрал из кадров мое заявление. Зачем? Я так и не поняла. Но я продолжаю числиться, хоть и не хожу в офис. Недавно на карту пришла зарплата.

Я не знаю, смогу ли теперь когда-нибудь работать. За Настей нужно круглосуточное наблюдение. Няня от нас ушла, сразу сказав, что не будет работать с ребёнком-диабетиком. В сад отдать? Сомневаюсь. Я знаю, что дети с диабетом ходят в обычные сады, но я пока не рискну отдавать Настю. Вдруг кто-то из детей принесёт в группу конфеты, и дочка съест? Мне пока удобно кормить ее тем, что привозит Матвей.

Бывшему мужу тяжело жить в таком режиме, я вижу, как у него слипаются глаза. Работы в фирме много, он теперь не может задерживаться по вечерам, как делал это, когда мы были женаты. Ведь вечером нужно ехать к нам, проводить время с Настей и давать мне инструкции по питанию на следующий день. Поэтому Матвей стал приезжать в офис к пяти-шести утра и заниматься накопившимися делами перед началом рабочего дня.

– Сколько ты спишь? – спрашиваю, глядя на его темные круги под глазами.

– Три-четыре часа. В выходные пять-шесть.

Даже эти несколько часов трудно назвать сном. У Насти по ночам скачет сахар. То сильно падает, почти до трех, то подскакивает до пятнадцати. Тогда я в панике звоню Матвею, и он говорит мне, что делать. На низкий сахар даю дочке выпить апельсиновый сок. Один раз дала слишком много, и глюкоза с трех подскочила до двенадцати. Пришлось снова звонить Матвею и по его инструкции скалывать хвост инсулином.

– Тебе обязательно быть в офисе так рано?

– Сейчас да. Идет активное слияние компаний, работы невпроворот.

– Приедешь домой, ложись сразу спать.

Мне не хочется, чтобы Матвей уезжал. Но глядя на то, какой он замученный, сама предлагаю ему поехать к себе.

– Сразу не получится, нужно готовить Насте.

– Ты делаешь это по ночам? – изумляюсь.

– Ну да. Сейчас приеду и буду готовить.

Я как-то не задумывалась, когда именно Матвей готовит дочке контейнеры с едой. На часах одиннадцать, я не знаю, где живет бывший муж.

– Где ты живешь? В нашей квартире?

«В нашей». Мне требуется набраться смелости, чтобы так сказать.

– Нет. Она стоит закрытая. Я купил себе однушку в другом районе. От вас без пробок полчаса.

– Далеко. А почему не живешь в той квартире?

– Не смог жить в ней после развода.

Мы замолкаем. Тяжело на душе. И так не хочется, чтобы Матвей уезжал. Аж до слез. Но и удерживать его под надуманными предлогами не имею права. Ему нужны хотя бы эти три-четыре часа сна.

– Переезжайте с Настей туда, – неожиданно говорит.

Я даже не сразу понимаю, о чём Матвей.

– Куда туда?

– В ту нашу квартиру.

– Зачем?

– Она ваша с Настей. Я же хотел оставить ее вам после развода. Она намного больше, удобнее, закрытый двор с огромным детским городком. Насте там понравится. С твоими родителями всё же тесновато.

Я как замерла на одном месте, так и не шевелюсь. Сердце быстро-быстро застучало, дыхание сбилось.

– Я ещё договорился со своим другом Костей, – продолжает, как ни в чём не бывало, – чтобы он обучил тебя считать хлебные единицы и дозы. Сюда к твоим родителям, наверное, ему будет не очень удобно приезжать.

– А откуда Костя это умеет? – удивляюсь.

Костю я, конечно, прекрасно помню. Ненавистный мне друг Матвея. Любитель секса без обязательств. Он не утруждает себя запоминанием женских имён. Называет всех девушек «зая» или «малыш». Девушкам приятно слышать ласковое обращение, но они даже не догадываются, что Костя так их называет просто потому, что не запомнил имени.

– Он работал учителем в спецшколе для детей с диабетом и какими-то ещё заболеваниями. Их там обучали.

Костя – школьный учитель по алгебре и геометрии. А вообще, он сын бывшего министра образования нашей страны. Уйдя с госслужбы, его отец открыл в Подмосковье элитную закрытую школу для детей олигархов. Обучение там стоит несколько миллионов в год. Если не в месяц. Я всегда удивлялась, почему Костя работает учителем где угодно, но только не у своего отца. Это же что-то вроде семейного бизнеса. Но, по-моему, у него просто плохие отношения с отцом, поэтому Константин предпочитает преподавать в обычных общеобразовательных школах. Оказывается, ещё и в какой-то специальной для больных детей работал.

– Ээээ, хорошо, – растерянно тяну.

– Когда вы с Настей сможете переехать? Давай я перевезу вас на выходных?

– Давай.

У меня нет ни малейшего желания отпираться. К тому же с родителями и правда стало тяжело. Они ничего не понимают в диабете, записали Настю в инвалиды. Ну, мама ещё старается держаться, недавно из лучших побуждений испекла пирог и чуть было не накормила им Настю. Хорошо, я вовремя вошла на кухню.

– Ты же говорила, что при диабете диета не нужна и можно все есть, – захлопала глазами, когда я начала кричать.

– Да, но я ещё не научилась это компенсировать! Я понятия не имею, как посчитать углеводы в твоем пироге и сколько инсулина на него колоть!

– Позвони Матвею.

– Матвей работает! Я не буду его отвлекать. К тому же он вряд ли умеет считать пирог, это сложно.

– Он же готовит Насте.

– Но не пироги ведь! Матвей готовит простую еду, которую легко посчитать. Пирог – это сложное блюдо. Мы ещё не научились его компенсировать. Вот что в нем?

– Мука, молоко, яйца, сливочное масло, сахар…

Не дожидаясь, когда мама закончит перечислять ингредиенты, я развернулась и вышла с ребёнком из кухни. Мне стало плохо уже на муке, потому что это сложный для диабетиков продукт. Мучные изделия можно давать, только когда умеешь их компенсировать на «отлично».

– Мам, я хочу пирог, – тут же захныкала Настя.

– У тебя сегодня на десерт яблоко.

– А я пирог хочу, – продолжила хныкать.

Я в тот день еле отвлекла Настю от пирога.

– Тогда собирай вещи, – Матвей расплывается в тёплой счастливой улыбке. – Успеешь до субботы?

– Успею.

Я иду провожать Матвея. Как же не хочется, чтобы он уходил. Слёзы колют глаза, хорошо, что мы не включили свет в прихожей, и Матвей этого не видит. Я первой тянусь обнять его.

– Я бы без тебя не смогла, – сдавленно шепчу ему в шею.

– Все будет хорошо, мы справимся. Мы в самом начале пути, поэтому ещё сложно. Дальше будет легче.

– Недавно Настя очень хотела пирог, а я ей не дала.

– И с пирогами тоже справимся.

Матвей целует меня в волосы. Тело дрожью пронизывает. Провожу пальцами по его слегка колючим щекам, вдыхаю глубоко любимый мужской запах. Как я счастлива, что у Матвея никого нет. Ни девушки, ни тем более жены. Он все вечера с нами, все выходные с нами. Я позволяю себе забыться и представить нас настоящей семьей. Это для меня сейчас единственная радость.

– До завтра, – шепчет с тоской.

– До завтра.

Матвей нехотя выпускает меня из объятий. Понимаю, что ему тоже не хочется расставаться. Как это ни странно, а мы никогда не были ближе и роднее, чем сейчас.