Текст книги "Призрак замка Баттерфляй (СИ)"

Автор книги: IllusionAndDream

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Герда догадывалась, что принцесса Баттерфляй сейчас не спит. Служанка хорошо разглядела её затуманенные испуганные глаза, воззрившиеся на неё с таким паническим непониманием, что Герда сама подивилась своему тревожно-предостерегающему тону, который не по её воле случайно вобрал безумные нотки. Но женщина несильно переживала по поводу того, что показалась последней сумасшедшей наследнице Мьюни.

Герда совершила множество ошибок, идя на поводу своих страхов и слабостей. Она была просто запуганной девушкой, но это никак не оправдывало её, и Герда понимала, что большую часть своей молодости принимала неверные решения. Не то что бы Герда вершила судьбы словом, действием или чем-то ещё, подразумевающем активность – но её бездействие, желание оградиться от бед и проблем, зачастую приводили только к их обострению. Теперь Герде было чуть за сорок, и она не желала более оставаться в стороне.

Тоффи всегда казался ей странным. Даже для монстра. Первую часть своей жизни он провёл в хоть и просторном, но закрытом будуаре Астерии, а вторую – в пещере под дворцом. И, безусловно, это не могло не отразиться на личности Тоффи, спасённого монстра. Герда не знала о его похождениях вне замка, но догадывалась о чём-то подобном: в тот период во дворце было непривычно спокойно, ничего неожиданно не падало, ничего не исчезало бесследно, никто не кричал и не пугался (и никто, что самое главное, не умирал). И служанка знала, что Мун знакома с Тоффи, иначе нельзя было объяснить её ночные вылазки (немым и незримым свидетелем которых женщина становилась не раз) и прочие странности её поведения, которых до недавнего времени не было. И когда Герда увидела кольцо, то самое кольцо, которое хранила при себе Астерия и которое она, будучи при смерти, подарила Тоффи, служанка поняла: всё более чем серьёзно. Мун не боится Тоффи и, более того, видимо, не знает о том, что именно он был её проклятием всё это время.

Сердце глухо дрогнуло, когда ключ в замке звонко лязгнул. Герда знала только об одном потайном ходе, соединяющем убежище Тоффи со дворцом. Комната Астерии. Служанка с трепетом ступила на мягкий ворсистый ковёр, и тут же в нос ударил терпкий, затхлый запах старины и пыли. Комната оставалась нетронутой с некоторых лет, почти в то же время, как появились слухи о Призраке. Считалось, что почему-то именно эти покои Дух любит больше всего и никому не позволяет гостить и, уж тем более, обживаться в них. Герде же была известна правда, лишённая всяческой мистификации. Это просто комната Астерии, женщины, заменившей Тоффи мать. Комната, в которой появился первый потайной ход, созданный им самим. Покои хранили в себе обстановку семнадцатилетней давности, всё осталось почти нетронутым: и склянки с духами на комоде; и деревянные кресла возле окна; и застеленная кровать с балдахином, у которого только одна шторка была небрежно опущена; и завядший, иссохший букет цветов на прикроватной тумбе, опоясанный алой нитью поверх края вазы; и прочие, прочие мелочи и детали, которые были понятны только Герде и ему. Герде и сейчас почудилось, будто бы хозяйка комнаты всё ещё живёт здесь, просто уехала куда-то, отчего покои запустели и покрылись пылью. Где-то в груди болезненно защемило, и Герда поспешила продвинуться к открытой двери будуара, стараясь избавиться от навязчивого ноющего волнения внутри.

Несмотря на то, что Тоффи давным-давно запретил Герде появляться у него (вернее, вежливо попросил нечасто навещать его. Но Герда и так всё понимала), она помнила, где находится люк, через который можно было попасть в особый, таинственный мир, скрывающий в себе множество загадок, историй и опасностей.

Уверенным шагом Герда подошла к банкетке, стоящей напротив будуарного столика. Люк находился прямо под ней. Однако силы и решительность мигом покинули её, и женщина буквально обрушилась на банкетку. Она закрыла лицо руками, невероятная слабость изломила тело, подогреваемая тревожостью. Герда вдруг почувствовала себя той самой, трусливой и забитой горничной, что тряслалсь от каждого подозрительного шороха. Но она же уже приняла довольно рациональное и трезвое решение, верно? За долгие годы Герда научилась держать данное слово. Поэтому, превозмогая панический страх, окутавший тело стальными путами, Герда поднялась, отодвинула банкетку в сторону и запустила дрожащие пальцы в глубокий махровый ковёр, нащупывая края крышки люка. Ощутив, наконец, прохладу железа, Герда поддела крышку и резко потянула на себя, напрягая мышцы, развитые за несколько лет генеральных или рядовых уборок огромных просторов дворца. И вскоре крышка поддалась, оттянулась слегка вверх и подалась в сторону, жалобно заскрежетав. В лицо пахнуло холодным прелым запахом, и Герда увидела клочок знакомого зловещего коридора, тускло освещённого оранжевым светом. Служанка спустилась вниз по скользкой лестнице и зачем-то зажмурилась.

Фонарь, который Герда предусмотрительно захватила с собой, не понадобился: глаза достаточно быстро привыкли к полумраку коридора, и служанка свободно могла глядеть вдаль, различая очертания стен и светильников. Она уже не чувствовала биение сердца – оно билось едва-едва, иногда вдаривая тупыми ударами по рёбрам, тут же ухая и снова затихая. Герда поминутно оглядывалась, и рука, сжимающая черенок фонаря, нервически подрагивала, отчего жёлтый свет, протянувшийся полоской по влажному полу коридора, то и дело дребезжал, создавая неприятную глазу рябь.

Спустя четверть часа бесцельного блуждания по катакомбам, Герда осознала, что заблудилась. Потайной коридор, ранее шедший напрямик, за время её последнего посещения явно разросся и ушёл ветвями в разные стороны, отводя от пещеры всеми возможными способами. Фонарь догорал последними лучами, блекло и почти бессмысленно освещая дальнейший путь. И когда пол под ногами Герды со свистом разошёлся, стеклянное светило упало на пол и разбилось, погасив свой свет. Женщина вскрикнула и едва успела ухватиться за выступавший из стены канделябр, прежде чем подол её платья и ноги по щиколотки окунулись в воду. Герда в ужасе подтянулась вверх, подогнув ноги, потому как место, в котором внезапно обрушился пол и в котором плескалась вода, затянулось чугунной решёткой, и тот, кто бы попал в «пруд» посреди коридора, уже не выбрался бы. Руки еле держали её тело, поэтому Герда слегка раскачалась и, когда зависла в воздухе на несколько сантиметров дальше от края водяной пропасти, отпустила канделябр и рухнула на цельный пол, едва удержавшись, чтобы не застрять головой в пространстве между перекладинами решётки. Герда не сразу справилась с тяжёлым и частым дыханием, сдавливаемым крупной дрожью. Она была на волоске от верной гибели, и только какое-то божественное провидение позволило ей вовремя схватиться за светильник. Одна мысль об этом встряхивала её. Герда поднялась, опираясь о стену, и на мгновение в глазах у неё потемнело, и оранжевые блики на воде исчезли, а затем появились вновь. Теперь она разглядела где-то вдалеке слабый свет, не оранжевый, но какой-то белёсый, и поняла тут же, что это – вход в пещеру.

Герда, немного придя в себя, взглянула на решётку. Провал нельзя было перешагнуть или перепрыгнуть, поэтому пришлось ступать прямо на плоские балки. Служанка, стянув с ног мокрые сапоги на каблуке и оставшись тем самым в одних чулках, предельно аккуратно шагнула на перекладину, потом на вторую, третью, и, таким образом, продвигалась вперёд. Один раз нога её соскользнула и провалилась в пролёт между балками прямиком в воду. Благо, пол был уже близко, и Герда, не предпринимая попыток встать, навалилась на него грудью и вылезла. Надо сказать, вылезла вовремя, потому как решётка заскрипела и двинулась вниз, и Герда только теперь заметила, что на оборотной стороне её, обращённой ко дну, были острые длинные шипы. Служанка передёрнулась. В области икры неприятно саднило, Герда взглянула на ногу и обнаружила, что чулок порван и на месте прорехи влажно блестит небольшая рана. Женщина болезненно поморщилась, но надела сапоги и поднялась, прихрамывая.

Полумрак вскоре расступился перед ней, но Герда увидела не привычное пустое помещение, предвосхищающее само укрытие, но полукруглую комнату с многочисленными входами. Герда невольно содрогнулась, попытавшись представить, насколько дворец теперь «напичкан» различными коридорами и лестницами. И ловушками.

Герда думала, что едва уловимые мелодии органа ей лишь чудятся, но, находясь почти на пороге пещеры, она поняла, что орган действительно играл на протяжении всего этого времени. Так что неудивительно, что её крики Тоффи так ни разу и не услышал. Или слышал, но не желал помочь?.. Герда свела брови к тонкой переносице и оправила юбку платья, стараясь совладать с собою и не позволяя страху подступать ни на йоту. Она уже здесь, бежать больше некуда. Теперь или никогда.

Тоффи, как и ожидалось, восседал за органом и наигрывал что-то лёгкое и ненавязчивое. Герда смогла увидеть это, откинув тяжёлую толстую портьеру, отделявшую её от обители монстра. Но даже когда она вошла, Тоффи не шелохнулся, хотя по сверкнувшим под маской глазам было видно, что он заметил гостью.

– Что ты здесь делаешь? – с небрежно скрываемой агрессией спросил Тоффи, не отрываясь от своего занятия.

– Зачем тебе ловушки? – ответила вопросом Герда, кивая на мокрый подол.

Тоффи многозначительно помолчал, а затем сумрачно изрёк:

– Бывали случаи.

– Что у тебя с Мун? – Герда решила не тянуть и выдала то, для чего и пришла сюда, прямо, в лоб.

Орган смолк, а со стороны Тоффи вновь не было ответа, лишь тяжкое молчание. Герде не нужно было задавать свой вопрос, но он в любом случае должен был прозвучать.

– Тоффи, – служанка начала медленно, тяжело перекатывая слоги, – Мун – будущая королева, ты должен понимать, что не можешь претендовать на неё.

– С каких пор прислуга решает, что угодно королевской особе? – из-под маски послышалась усмешка. Ядовитая, скользкая. Слова ящера могли бы болезненно отдаться в сердце Герды, но ни одна жилка не дёрнулась на лице той. Слышать такое от Тоффи было неожиданно, но женщина настолько привыкла к словам унижения в свой адрес, что, приняв их от того, от кого никогда бы не подумала их услышать, никак не отреагировала, даже внутренне.

– Это решает не прислуга, а кодекс, протокол, сам факт рождения, – спокойно отозвалась Герда, чувствуя, однако, как тело слегка подрагивает. И далеко не от холода, что источали каменные стены.

– Однако случаются и прецеденты, – Тоффи хотел бы издать новый смешок, но фраза получилась мрачной. Он поднялся и возвысился над Гердой, проницая её всю цитриновым свечением глаз.

– Тоффи, одумайся, ты рушишь жизни других, ты не в себе, – отволнения Герда перешла на шёпот, однако посвистывания её голоса доносились до ящера. – Я знаю, что это ты убил принца, – одними губами произнесла она, не содрогнувшись при резком угрожающем блеске взора Тоффи. – А сколько их было ещё? Для чего тебе эти ловушки? Значит, в них кто-то попадал? – эти беспорядочные вопросы пронеслись почти что скороговоркой, просвистели где-то около Тоффи и потонули в гнетущей тишине.

– На что ты надеешься, Тоффи? – Герда, не перебиваемая ящером ни разу, продолжала. – Астерия не одобрила бы твоё поведение.

– Не смей говорить о ней! – вспыхнул Тоффи. – Только я знал её! Так же как только я знаю Мун, и что ей действительно нужно! – Герде показалось, будто она может слышать, как срежетают стиснутые клыки ящера.

– Мун не сбежит с тобой! – служанка не вытерпела и перешла на повышенный тон, впрочем, следом за Тоффи.

– Королева Эклипса когда-то уже бежала с монстром.

– Мун – не Эклипса.

Оглушающее безмолвие прервало их спор. Золото, виднеющееся из-под фарфоровой маски, загорелось почти рыжим, натыкаясь на взор служанки, исполненный вызовом и небывалой дерзостью. Тоффи дёрнулся с каким-то надломом и вдруг грубо развернул Герду за плечи и подтолкнул к выходу, прошипев:

– Убирайся вон!

Герда ничего не сказала и ушла.

***

Мун не спала всю ночь, и в воспалённом её сознании проносились вереницы мыслей и домыслов, но все они путались между собой и расплывались, так что Мун через пару минут уже забывала, о чём думала и к каким выводам пришла. Лишь когда небо занялось слабыми отсветами зари, принцесса задремала, но и это не продолжилось долго: сон вскоре резко оборвался, и девушка вскочила с постели, разбуженная служанкой. Не Гердой, и это радовало. Впрочем, она никогда не занималась утренними заботами королевичей.

День прошёл как-то сумбурно: детали и события его затёрлись, да и Мун, сбегающую по широкой лестницей к библиотеке, это совсем не волновало, дабы рыться в памяти и восстанавливать упущенное. Вечер наступил для неё совершенно незаметно, но прицнесса ждала его всё это время, нервно покручивая кольцо на пальце.

Лишь когда дверь тайного хода открылась, и Мун прошла внутрь, она немного успокоилась. Здесь на неё всегда накатывало чувство отдохновения, и все тревоги приглушались.

Тоффи Мун застала в непривычном для него положении: Призрак стоял, скрестив руки на груди и вперив взгляд в пол. Однако его явно тревожили не творческие думы. Маски не было на нём, и Мун могла заметить, что мрачная тень залегла меж его бровей.Принцесса подошла ближе, застучав каблуками по камню пещеры, и только тогда Тоффи вздрогнул, будто бы не знал, что она придёт.

– Тоффи, Герда… – Мун начала не с приветствия: ей срочно нужны были ответы на волнующие с самой ночи вопросы.

– Да, она знает меня, – перебил Тоффи, зная, что интересует Мун. И, отвечая также на последовавший её взгляд, сказал: – Она служила здесь ещё тогда, когда была жива Астерия, спасшая меня. Но постой, тебя всю колотит, присядь, – Тоффи нежно, совсем не так, как несколько часов назад с Гердой, опустил Мун за плечи на банкетку и присел рядом, словно сам едва держался на ногах.

В Мун же всё перевернулось, сотряслось при упоминании тёти. Уж о таком она и помыслить не могла.

– Ты знал тётю Астерию? – неслышно прошелестела Мун, разминая в руках полу его плаща.

– Так же хорошо, как тебя, – Тоффи слабо улыбнулся одним кончиком рта и, как показалось принцессе, с какой-то мукой. Мун замерла, глядя на Призрака снизу вверх заискрившимися небесеными глазами.

– Расскажи мне о ней.

Комментарий к Глава 12. Отголоски былого

Совы не спят – совы пишут главы :D под мерные мелодии радио… шипящий голос диктора… это убаюкивает, хаха.

========== Глава 13. Смерть на балу ==========

Пышная атмосфера веселья и льющаяся словно из стен музыка пьянили любого гостя лучше вина. Мун думала, что Зимний Бал, ежегодно проводимый в стенах дворца Баттерфляй, и в этот раз окажется скучным и унылым мероприятием для встречи представителей иностранных государства и светских обсуждений. Однако почему-то теперь принцесса взглянула на празднество по-другому: цветастые платья уже не казались ей такими уж раздражающими; джентльмены, зовущие станцевать, не такими надоедливыми; а задорная музыка не такой громкой и навязчивой. Королева Скай обещала нечто грандиозное в этот раз, и ей это вполне удалось: сегодня Бал не выглядел тем нудным зрелищем, каким представлялся многим умам. Сегодня происходило нечто особенное – яркое, но не вычурное; весёлое, но безумное. И даже Мун, подавленная событиями последних дней, чувствовала себя прекрасно, поддаваясь общей возвышенности чувств и эмоций. И она была даже рада тому, что бал по давней традиции повторяется ещё несколько дней подряд. Тоффи рассказал ей о той, о которой принцессе так хотелось узнать – об Астерии. Он поведал ей столько, сколько не смог бы ни один современник её тёти. И она была счастлива. Почему-то это новое приобетённое знание, осознание того, что покойная тётушка имела с Мун намного больше общего, чем она думала: была мечтательной, необычной, несоответствующей, – это знание окрылило её, даря ложное чувство успокоения и вдохновенности.

Ривер так и не прибыл к Балу, как обещал. Но Мун более старалась не думать о нём, и в этой гудящей разнаряженной толпе, скрытой под многочисленными масками и костюмами, не думать о Йохансене было куда как легко. Мун сновала среди лордов и леди, облачённых в необычайной красоты одеяния, и ей нравилось угадывать, кого из себя они хотели представить, одевшись именно так. То мимо неё проплывёт юная фея, то промчится длинноволосая ундина, а то и вовсе проскользнёт какой-нибудь волк или леший. Мун же не стала заморачиваться: она надела пышное бальное платье пурпурно-белого цвета с рукавами-фонарями и позолоченную маску с чуть узким разрезом глаз, а вместо высокой причёски, на которые падки были здешние модницы, Мун предпочла лёгкие завитки распущенных локонов, опускавшиеся на оголённые острые плечи и вытянутую спину. Ей, как принцессе, не стоило и пытаться скрыть свою личность: всё равно узнают, так или иначе. И всё же ей было хорошо. Лишь пару часов.

Йохнасены вошли в зал незаметно, однако золотые кудри бросились Мун в глаза почти сразу же. Чета Йохансенов припозднилась, потому как карета, на которой они добирались до Мьюни, благополучно застряла в сугробе, и королевичам пришлось долго простоять на морозе, прежде чем кучер и слуги смогли, отморозив все конечности, вытащить транспорт из снега. Когда подошедший к ней Ривер, одетый в свой синий камзол специально для балов, но не маскарадов, объяснил всё это Мун, принцесса словила себя на мысли о том, что уж лучше бы они провели там всю ночь. Тогда ей бы не пришлось сейчас стоять и выслушивать юного Йохансена, её договорного жениха и, по всей видимости, друга.

– Поэтому мы сбились с пути и долго не могли доехать до замка… Мун? – Ривер растерялся, наблюдая на лице подруги непривычную скуку и даже какую-то враждебность. Его сердце затрепетало при мысли, что он мог надоесть Мун за это время. И больно стукнуло, стоило ему увидеть кольцо на пальце принцессы, которого до этого никогда ни замечал. Разные неприятные догадки проникли в его белобрысую голову. Неужели кто-то другой?

Мун, до этого отрешённо оглядывавшая проносящихся мимо людей и, казалось, совсем не слушавшая принца, оглянулась на него, словно бы не замечала всё это время.

– Да-да, метель, сугробы, карета, – неопределённо проговорила она, водя рукой в воздухе. – Не переживай, я не обижаюсь: мне всё равно.

Эти слова отдались звенящим эхом в ушах Ривера. Он даже бы пошатнулся, если бы не достаточно крепкие сапоги, прочно удерживающие его в вертикальном положении. Перед ним стояла уже совершенно другая Мун. Отстранённая, язвительная, холодная и непроницаемая. Ривер впервые не понимал, что она чувствует и что пытается сказать ему подобным своим поведением. Он так бы и стоял, чуть пошатываясь, всматриваясь в образ возлюбленной и стараясь узнать в нём хоть единственную черту, если бы Мун не повернулась в желании уйти. Йохансен тут же очнулся и перехватил её тонкую руку, чуть повыше перчатки, и сам подивился всей смелости и отчаянности, что были вложены в этот жест. Мун почти разгневанно обернулась к нему, глаза её угрожающе сверкали в свете люстр, но Ривер не ощутил привычной робости, овладевающей им каждый раз после храброго порыва. Юноша ощутил возмущение, негодование даже, и его бурная натура – наследие предков, «дикарской династии», впервые отчётливо заговорила в нём.

– Я не понимаю – что не так? Где я провинился? – тон вышел слишком грубым, но принц уже мало заботился о вежливости. Он тоже имеет право злиться! Особенно, когда самый близкий и любимый человек вдруг отторгает его, не объяснив причины.

– Ты не понимаешь? – Ривер уловил насмешливые, едкие нотки в мелодичном голосе Мун, но не смог услышать надлом, с которым были произнесены её слова.

– Нет, решительно не понимаю! – вспылил юноша, слегка потрясывая руку девушки, отчего та одёрнула её, высвободившись из тисков Йохансена. – Что случилось, что ты так изменила своё отношение ко мне?

– Случилось нечто закономерное: я узнала, что наши чувства ничего не стоят, потому как заранее продуманы нашими родителями, – Мун попыталась улыбнуться, но дрожащие губы смогли воспроизвести лишь кривую, изломанную линию. – Не злись – жди нашей свадьбы! Ты же так хочешь этого, не так ли? – ядовитый, почти нервный смешок сорвался с её уст. Принцесса сдерживалась, чтобы не заплакать.

– Ч-чувства? – тёмная складка, залёгшая между сведёнными бровями юноши, медленно разгладилась. Приятное тепло разлилось по груди, Ривер смешался. Он понял всё. – О, Мун, нет! Всё не…

Ривер не успел договорить. Мун, не слушая его, резко развернулась в сторону двойной мраморной лестницы. Ступени шли от балкона по обе его стороны и спускались к небольшой плоской площадке, покрытой ковровой дорожкой, которая продолжалась уже одним рядом широких ступеней, ведших непосредственно в зал. И на этой площадке, незаметно для других, внезапно появился странный субъект в красных одеждах. Гость тут же привлёк всеобщее внимание, и даже оркестр несколько стих, наблюдая за неизвестным.

Сердце Мун пропустило удар.

Это был, несомненно, мужчина. Несомненно, богатый мужчина, ведь одеяния великолепно сидели на его литой фигуре, а детали костюма были вышиты чистым золотом. Между тем, трудно было понять, кем являлся новоприбывший. Из-под красного фрака с высоким воротом и широкими лацканами выглядывала какая-то чёрная рубашка, чёрный же пояс с золотой пряжкой обхватывал свободного кроя штаны чуть повыше бёдер, а такого же цвета сапоги доходили чуть ли не до колен. Длинный алый плащ спускался до пола и покрывал плечи, и за его плотной тканью проглядывалась шпага, блеск которой был заметен даже издалека. Но не только лишь это удивляло: из-под широкополой красной же шляпы с пышными перьями, свободно лежащими на полах и уходящими назад, выступала длинная маска в виде оголённого черепа огромной птицы, и в прорезях для глаз, казалось, сверкал золотой свет.

Конечно, среди гостей были и демоны, и виндиго, но никто не старался делать костюм похожим на то или иное существо, все довольствовались лишь сомнительной схожести масками и некоторыми элементами одежды. Костюм же незнакомца выглядел устрашающе, словно перед публикой предстал настоящий монстр.

Впрочем, люди недолго пребывали в запуганном ступоре. Неизвестный никому здесь (или не совсем?) гость стал медленно, шаг за шагом, спускаться по ступеням, не смотря ни на кого, кто стоял на лестнице или около неё. Лишь когда жуткий незнакомец спустился, он проделал низкий поклон присутствующим и в нём окинул их быстрым взглядом, после чего распрямился во весь свой могучий рост, и бархатистым, вкрадчивым голосом лаконично произнёс:

– Граф Септарсис.

Гости с интересом и удивлением, но в то же время и с неким предостережением осматривали новоявленного графа, фамилию которого слышали впервые, но к которому уже прониклись долей уважения. Все желали знать, кто перед ними, хотя бы что представляет собой костюм. Точнее, кого. Однако не обошлось и без скептиков, решивших, что всё это – один большой розыгрыш. Один из таких – особо уважаемый барон выделился из толпы и подошёл к графу, осматривая его причудливые одеяния.

– Уважаемый лорд, скажите же – как называется Ваш костюм? – неумело скрывая насмешку в голосе, поинтересовался мужчина, уже готовясь получить благодаря своей «остроте» поток смеха гостей.

Граф под маской усмехнулся и, согнувшись чуть не в половину, неторопливо склонился над ухом барона. Барон вздрогнул, но не стёр надменную улыбку с лица, и лишь граф видел, как в глубине его маленьких глазёнок пробежал страх. Спрятав руки за спину, граф бархатно прошелестел, но так, чтобы было слышно и всем остальным:

– О, я уталю Ваше любопытство. Это – костюм Красной Смерти, – ропот прошумел в толпе. Барон побледнел и отступил от графа, который так же медлительно разогнулся и возвысился одним разом над всеми присутствующими, звякнув шпагой. Поддерживающего смеха барон так и не услышал.

Мун узнала загадочного графа. Узнала по походке, голосу, плавной манере двигаться. Музыка уже не играла с прежней громкостью, но именно теперь она оглушала Мун, и голова у принцессы шла кругом. Ривер ещё что-то говорил, пытался получить от подруги хоть малейшую реакцию, но всё было потеряно для него ровно в тот же момент, когда граф Септарсис, рассекая людскую сумятицу, направился, спрятав руки за спиной, прямо в сторону Мун. Каблуки его сапог звонко отстукивали шаги, и принцесса считала каждый. Двенадцать.

Тринадцатый шаг раздался совсем рядом, и Мун вздрогнула, отступила, дабы не задирать голову – настолько близко подошёл к ней граф. Ривер умолк, в тихом смирении оглядывая странного незнакомца. Граф Септарсис протянул ладонь, облачённую в чёрную кожаную перчатку, вперёд, тыльной стороной к полу.

– Позвольте, Ваше Высочество, иметь честь пригласить Вас на менуэт, – не только кавалер, но и все остальные ожидали ответа принцессы, вглядываясь в неё почти что заискивающе. Ривер напряжённо и бесцеремонно глазел на графа, но тот, впрочем, предпочёл этого как будто бы не заметить.

Мун решила, что лучше ей просто кивнуть в знак согласия, нежели говорить что-то: она знала, что дрожащими губами и онемевшим языком вряд ли выйдет донести свои мысли. Поэтому принцесса вложила изящную кисть в ладонь графа и тут же была утянута в центр зала, где для пары уже было освобождено место. Ривер, не сводивший глаз с графа, увидел, как лишь на секунду его тяжёлый, сверкающий каким-то жутким огнём, взгляд остановился на принце, в одно мгновение пронзив юношу насквозь.

Мун знала, кто скрывается под личиной Красной Смерти. Тоффи. Длинный плащ успешно укрывал мощный хвост, а под маской нельзя было разглядеть оскала и острых клыков. С виду это был лишь очень правдоподобный костюм, но принцесса знала, что алые одеяния идут Тоффи не только потому, что хорошо подобраны. Помимо графа и принцессы на менуэт вышли и другие дамы и господа. Мун не замечала их, окружающее пространство словно затемнилось для неё; всё, что теперь было перед ней: жутковатый костюм, не менее жуткая костяная маска и золотой блеск глубоко спрятанных под ней очей.

У неё было множество вопросов, которые волновали её, которые ей хотелось бы задать, но Мун не могла их озвучить. Не сейчас. Неведомая экзальтация охватила её, и всё, что могла делать Мун – соблюдать отточенные па их танца.

Изящные взмахи руками, поклоны и сложные реверансы. Могла ли она знать, что Тоффи способен проявлять подобную грацию? Более того, непонятно, как Призрак вообще изучил искусство менуэта (а, может, и других танцев?), откуда в нём, громадном монстре, отыскалось столько плавности, стройности и пластичности? Однако, Мун тут же стало стыдно за то, что посчитала Тоффи столь неповоротливым созданием. Конечно, он умеет танцевать! Конечно, для него не может быть слишком трудным изучить то или иное искусство! И то, что он монстр, ни в коем случае не делает его задеревенелым и неуклюжим. Мун покраснела. Но отнюдь не от укоров, выдвинутых самой себе.

Менуэт предполагает минимальные касания и сдержанность, но даже без прикосновений, объятий и поддержек Мун ощущала непреодолимый магнетизм. Каждый раз, стоило им хоть на несколько сантиметров приблизиться друг к другу, по спине прокатывалась волна мурашек, становилось жарко и очень непривычно. Корсет, к которому принцесса уже давно приноровилась, теперь резко сдавливал лёгкие, и ей казалось, что она вот-вот потеряет сознание. Мун знала этот танец наизусть, вымуштрованная строгим учителем, она не могла сбиться ни разу. Взмахнуть рукой, подойти, отойти, прокружиться возле присевшего на колено партнёра, а дальше… А дальше всё пошло само, Мун совершала одно па за другим автономно, не помня себя и того, что происходило вокруг. Тоффи тоже не испытывал трудностей, и Мун только теперь заметила, насколько он чрезвычайно обворожителен в этом треклятом костюме, скрытый от чужих глаз, всецело принадлежащий ей одной. И когда их вскинутые вверх руки, его правая и её – левая, крепко сплелись пальцами, и Тоффи почти нехудожественным рывком притянул Мун к себе, она действительно едва не свалилась в обморок, с трудом удерживаясь на мысках туфель. Её свободная рука, вытянутая чуть в сторону, дрожала, его – заведена за ровную спину. Они были настолько близко друг к другу, что Мун могла чувствовать его прерывистое дыхание на своих губах. Мун не сразу отступила от Тоффи, когда тот уже склонился вперёд, выставив назад ногу. Немного придя в себя, принцесса спешно тоже поклонилась, и робко, исподлобья взглянула на графа. Призрак был спокоен и невозмутим, как и всегда (почти всегда). Лишь медовое пламя глаз выдавало всю страсть, вложенную в каждое движение менуэта. Страсть, которая присуща далеко не этому виду танца. Мун в который раз стало не по себе, но новый порыв самозабвения вновь захлестнул её, когда Тоффи, во время финального движения, вопреки всем правилам менуэта (и, возможно, даже приличия), развернул Мун спиной к себе и прижал к своей груди. Впрочем, никто не посчитал сей жест вульгарным, более того, некоторые пары, вдохновлённые этим поступком, обнялись. Громкие аплодисменты разорвали стройный поток музыки, и было сразу понятно, кому они адресованы. Гостям понравилось наблюдать за необычным графом и принцессой, и Королева Скай пожалела даже, что уже подобрала дочери избранника. Мун же похолодела, вдруг осознав всё.

– Т-тоффи, что ты… – зашептала принцесса, но была перебита.

– Благодарю за танец, Ваше Высочество, – граф отступил от Мун и обхватил её запястье, когда та обернулась к нему.

Холодные губы (губы ли?) отметили поцелуй на тыльной стороне её ладони. Всё это время золотистые глаза не сводили с неё своего взгляда, и Мун оставалось лишь гадать, что было бы дальше, не подойди к ним Ривер.

– Мун! – принц только сейчас заставил себя подбежать к подруге и перехватить её руку, которую недавно целовал граф. – Мун, прошу, давай поговорим!

Мун бессильно поддалась, когда Ривер потянул её за собой, уводя в сторону дверей. Она, всё ещё немного растерянная, лишь взглянула на Тоффи, но того уже завлекли обступившие его люди, и лишь высокие карминовые перья шляпы виднелись Мун теперь через многочисленные головы.

Они вышли в коридор к тупику. Морозный воздух вырывался из приоткрытого окна, и Мун ощутила вожделенное облегчение после жаркого зала. Холод отрезвлял.

– Меня прервали… – объяснил Ривер, стараясь не сжаться под необыкновенно тяжёлым взглядом Мун, взиравшей на него свысока – впервые за всё время. Он старался подобрать слова, дабы звучать как можно более искренне, но дрожащая влага в глазах говорила за него. – Я знаю, ты меня возненавидела, узнав о договоре наших родителей, но поверь! Я и сам не сразу был обо всём осведомлён, а когда выведал, не знал, как сказать тебе об этом. Ведь я вправду тебя люблю! – Ривер чуть подался вперёд, произнеся последние, самые сложные, слова на выдохе. Он сознавал важность и значимость этого момента, а потому пытался не раскраснеться и не спрятаться, по своей привычке, в ворот камзола. – Я любил тебя до всего этого, люблю и сейчас, и буду любить после. Любовь ведь может быть и в таком расчёте, – Ривер глуповато, но нежно улыбнулся, смотря на подругу почти умоляюще.