Текст книги "Пусть этот дождь идёт вечно (СИ)"

Автор книги: Ie-rey

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Пиджак упал на столешницу, свесился вниз, после чего сполз на пол по другую сторону стола. Рубашка почти последовала за ним, но застряла на левом запястье Ханя, только никто не обратил на это внимания.

Кай прижал ладонь к груди Ханя и засмотрелся на получившийся контраст ― тёмные пальцы на светлой коже. Хань тоже скосил глаза и забавно наклонил голову, чтобы увидеть, что же так заинтересовало Кая. Резко втянул в себя воздух на вдохе и отчётливо сглотнул, придавив Кая ощущением, опасно похожим на…

Хань что-то быстро пробормотал по-китайски ― так быстро, что Кай ни черта не понял, накрыл его ладонь своей левой, а правой вцепился в волосы, и так целеустремлённо стал искать его губы своими, что отказать было бы жестоко. Где-то далеко, на краю сознания, бродили оттенки недостаточности ― Хань как будто хотел не согреться, а сгореть. И это разительно отличалось от того, чем они занимались в Театре. Совсем иначе. Тогда Хань просил лишь нежности и томной игры, сейчас же… сейчас он даже сам не знал, чего хотел. Кай мог только ловить отблески его желаний в собственной голове и вовремя претворять их в жизнь.

Он сдёрнул Ханя со стола; старался слишком крепко не прижимать к себе, пока тот возился с брюками. Между ними то и дело возникала белая ткань: манжета прочно засела на левом запястье Ханя, и рубашка тащилась хвостом за рукой. Кай разделял желание Ханя оставить только чёртову рубашку ― выпутать руку из неё терпения не хватило бы у обоих всё равно, поэтому помог стянуть брюки вместе с бельём. С самого Кая снимали вообще всё и тоже общими усилиями, но уже с трудом, ведь мокрая одежда настырно липла к телу и не желала сниматься. В процессе толкнули соседний стол, тот зашатался, посыпались листы с распечатками и спланировали вниз. На этих листах они в итоге и оказались.

Хань закинул руки за голову и пальцами смял белую бумагу, зажмурился, подставив шею под поцелуи. Шуршание бумаги мешалось с шумом дождя за окнами и тяжёлым сдвоенным дыханием. Казалось, дождь шумел в унисон с их дыханием, сплетался воедино, превращаясь в мелодию. Кай пробежался пальцами по внутренней стороне бедра Ханя, сымитировав дождевую капель. С тихим стоном Хань подался к нему, крепко ухватился руками за плечи, впиваясь ногтями до боли.

Кай тронул шею Ханя губами, потёрся носом и инстинктивно принюхался, но нужного запаха не уловил. Озадаченно обнюхал с другой стороны, забрался за ухо, заставив Ханя подавиться хриплым смешком.

– Ще… щекотно… перестань…

Хань ещё крепче вцепился в его плечи, прижался всем телом, но эти сигналы уже были лишними. Кай и так знал, что Хань сгорает от нетерпения, “услышал”. Подбородок задела рука, обмотанная белой тканью. Проклятая рубашка…

Левую сторону лица гладили пальцы Ханя, с правой стирала капельки пота ткань, обмотавшая кисть. Кай провёл ладонью по груди Ханя, животу, ниже, просунув руку между их телами. Хань слегка сжал зубами его губу и зажмурился, отреагировав на прикосновение, непроизвольно прижался плотнее, лишив Кая маневренности на время. Но всё-таки остановить совсем не смог и всхлипнул в тот самый миг, когда Кай соединил их тела собственной плотью.

Он немного подрагивал от острого возбуждения, ощущая присутствие Ханя и физически, и мысленно, ощущая себя в нём. Хань ещё и обхватил его ногами, словно не желал отпускать и пытался сильнее открыться ему навстречу.

Капли дождя разбивались о стёкла, а Кай разбивался о Ханя подобно этим каплям. Бесконечно. Сознание “плыло”, путая собственные мысли с чужими. Или нет, не мысли, что-то другое, что-то, что не принадлежало Каю, но принадлежало Ханю. И Кай путался в ощущениях; с каждым толчком становилось всё сложнее разобрать, где его собственные чувства, а где ― Ханя. Он уже не знал, что нравится ему, а что ― Ханю, всё так смешалось… смешалось в одно цветное пятно с ярким вкусом удовольствия.

Хань то цеплялся за его плечи, то обнимал за шею, то водил руками по груди, то запускал пальцы в волосы, хрипло дышал, шептал что-то, но голос пропадал, а обрывки слов пролетали мимо ушей Кая. Но в словах не осталось смысла всё равно: всё, что Хань хотел сказать, Кай ощущал своим непонятным способом, приводившим всех в недоумение, “слышал”. И Кай продолжал пытаться унюхать особенный запах Ханя, чтобы позволить себе сойти с ума. Но не мог, не чуял ― запах так и не появился.

Кай резко толкнулся вперёд одновременно со вспышкой молнии за окном, замер. И под раскат грома мышцы внутри тела Ханя сократились, заставив Кая тихо застонать от концентрированного острого наслаждения. Хань забился под ним, исцарапал плечи, впился пальцами до боли, содрогнулся всем телом, хрипло шепча имя. Распахнул глаза, чтобы поймать взгляд Кая. И всего на миг, на жалкую долю секунды, они как будто поменялись зрением. Или телами? Видели собственные лица глазами друг друга. Описать это было невозможно, лишь ощутить, прожить этот крошечный миг, чтобы с сожалением вспоминать о нём после.

Кай вытянулся рядом с Ханем и прикрыл глаза. Они оба едва дышали и, наверное, смогли бы говорить только тогда, когда дождь закончился бы. Хань повернулся на правый бок, прижался к Каю и закинул на него ногу, помедлив, положил на грудь левую руку, за которой тянулась измятая рубашка. Кай на ощупь принялся выпутывать конечность Ханя из рубашечного плена, хотя шевелиться и что-то делать не хотелось совершенно. Всё-таки он планировал отдых, а не бурный секс, вытянувший из него остатки сил. Но с Ханем вечно все планы летели псу под хвост.

Хань зашуршал бумажками, вновь сменил положение, а Кай почувствовал лёгкие прикосновения к лицу. Кончиком пальца на его коже рисовали узоры, гладили брови, повторяли очертания губ, ласкали подбородок… Он неохотно приоткрыл глаза и полюбовался на склонившегося над ним Ханя. Тот смотрел на него непривычно мягко и… Кай не знал такого слова, но от этого взгляда по телу разливалось тепло.

Двадцать восьмой напомнил о себе не ко времени, вынес вердикт коротким, но ёмким понятием “монтаж” и настойчиво рекомендовал Каю подключиться к источнику питания и восстановить энергоресурсы. Кай мрачно предложил устроить двадцать восьмому такой же “монтаж”, только ракетой в хвостовую часть внешнего контура. Робот юмор по достоинству оценить не смог и резонно ответил, что после монтажа ракетой в хвост он не сможет функционировать так же эффективно, как сейчас.

– Ты устал, ― пробормотал Хань, перебирая пряди у Кая надо лбом. ― Пытался тайком влезть в дом, чтобы поспать?

Он промолчал не столько потому, что ответ не требовался, сколько потому, что не мог так быстро переключаться с Лингва. Сейчас его голос прозвучал бы… не так, как должен бы звучать у живого и нормального человека. Эмоциональные оттенки в голосе создавали “помехи” и искажали Лингва, поэтому говорить ― и даже думать ― на Лингва следовало бесстрастно в любой ситуации.

– По-прежнему не веришь мне?

Он посмотрел на взволнованного Ханя и постарался придать голосу больше жизни.

– Ни на грош, ― ответил очень тихо, а улыбнуться не смог. Губами. Но Хань прекрасно различил улыбку в его глазах.

– Сейчас одеяло принесу…

Одеяла Кай не дождался ― уснул раньше. Шумевший за окном дождь только поспособствовал этому. И к лучшему. Во сне он точно не сможет отвечать на вопросы, если Ханю придёт в голову задать их.

“Сифо, капт”, ― замаячило на задворках сознания.

“Нон акт. Эф-тайм. Сифэм”.

“Роджер, капт. Онн”.

И в эфире наконец-то воцарилась желанная тишина.

========== Глава 19 ==========

Чанёль не знал, сколько прошло времени. Выгружали его из фургона в сумерках. И ругались во весь голос, обнаружив надорванный мешок и неподвижного заложника.

– Совсем оборзел! Выжрал “касабланку” прямо из мешка…

– С ума сойти. Передоз?

– Не знаю… ― Чанёлю сдвинули повязку и посветили фонариком в глаза, потом повязку вернули на место и порылись у него в карманах. ― Вот чёрт, бета. Передоз или нет, но это нормальная реакция ― он в трансе.

– И чего с ним делать-то теперь?

– Ничего. Ждать, пока очухается. Но может и не очухаться. Тем лучше, точно не сбежит в таком виде. Ну-ка, подняли и понесли.

– Куда его хоть?

– В подвал, куда ещё? Пусть отлёживается под замком. Тьфу, пропасть, одни кости вроде, а тяжёлый какой…

– На кой его вообще взяли с собой? Шлёпнули бы тихо ― и все дела.

– Не вякай. Просто делай то, что говорят. Целее будешь. Понесли.

– Пуп бы не надорвать…

Чанёль не ощутил ни подъёма, ни путешествия в подвал. Повязка на глазах делала зрение бесполезным, а из прочего верно служили ему только слух и разум. А ещё он думал уже не о том, как круто влип, а о том, что подвёл Бэкхёна.

Свой первый день в полиции он помнил отчётливо и в деталях. Сначала вломился не туда, куда надо, помог вернуть “браслеты” на больно шустрого задержанного, потом плутал по зданию и искал кабинет детектива Бёна. Нашёл с огромным трудом, потому что табличка в тот день отвалилась, возле двери торчали рабочие и приделывали её обратно. Вот он и нашёл нужный кабинет тогда лишь, когда они закончили. И в тот день табличка первый и последний раз висела на двери так, как положено. На следующий день она вновь держалась на одной сопле.

Другие полицейские постоянно шутили по этому поводу. Дескать, у старшего детектива Бёна дверь и кабинет заколдованные. На двери никакие таблички не держались никогда, а в кабинете вечно царил погром, сколько бы там ни наводили чистоту и порядок. Наводить порядок Чанёль не пробовал ― его и так всё устраивало, а вот с табличкой мучился почти каждый день ― она не держалась. Он всё перепробовал ― ничто не помогало. Табличка желала висеть на одном болте, других положений она не признавала.

Ввалившись в кабинет впервые, Чанёль напряжённо искал взглядом детектива, но полюбовался лишь на торчавшую из-за бумаг макушку. Пока они утрясали детали стажировки, Бэкхён звучал солидно. И Чанёль без труда придерживался официального стиля общения. Но стоило Бэкхёну появиться из-за завала… И всё. Он напомнил Чанёлю кинозвезду, эдакого картинного детектива, рвущего шаблоны. Пытающегося рвать шаблоны, так точнее.

Чанёль тогда загрустил, нарисовав в воображении печальную картину будущей стажировки. Он не мог поверить, что этот вот артистичный и ― в определённой степени ― манерный молодой полицейский в состоянии расследовать хотя бы банальное преступление на бытовой основе. Вопреки его ожиданиям Бэкхён исправно сдавал завершённые дела. И сдавал чаще, чем кто-либо ещё в отделе. Более того, несмотря на насмешки и подтрунивания, коллеги явно уважали его и не стеснялись приходить за советом.

К сожалению, Чанёль поздновато отметил все эти детали ― на третий день стажировки. А за первые два дня он точно низко пал в глазах Бэкхёна, потому что относился как к гламурному чуду, был предвзятым и забыл об официальном стиле. А ещё он постоянно терял удостоверение, чем доводил Бэкхёна до белого каления. Ещё чуть позднее всплыли ножи. Чанёль и раньше на них натыкался ― они были повсюду в кабинете Бэкхёна, но он решил, что это орудия преступлений или вещественные доказательства. Ну в таком-то количестве чем ещё это могло быть? Ан нет. И когда Бэкхён небрежно повертел один из ножиков на ладони и так, и эдак, и с подвыподвертом, и с подбрасыванием, мир Чанёля рухнул в одночасье, как хлипкий карточный домик от слабого дуновения ветра.

Чанёль просто проснулся на следующий день и понял, что влюбился в своего непосредственного начальника. Так влюбился, что не пошёл на работу. И не ходил целых два часа, потому что надо было осмыслить произошедшее и как-то жить с этим дальше. Не то чтобы это называлось катастрофой, но Чанёль с детства представлял себе всяких умопомрачительных альф или омег. Постепенно его симпатии всё больше сдвигались к омегам. До Кая, который Ким Чонин, но лучше Кай. Только Кай случился с Чанёлем слишком поздно ― Чанёль успел разочароваться в альфах. Если быть честным, то не столько в альфах, сколько в своём восприятии их, а потом ещё и влюбился в Бэкхёна. Бэкхён носил на удостоверении отметку “бета” и явно испытывал от этого удовольствие, и думать не думал о том, каким потрясением для Чанёля стал факт влюблённости в бету.

Чанёль убил два часа на примирение себя с реальностью, возлюбил в Бэкхёне бету и поспешил на работу, чтобы получить нагоняй от этого самого Бэкхёна за опоздание. В общем-то, это закрепило эффект от примирения с реальностью ещё лучше. Ну а встреча с Каем стала знаком судьбы. То есть, Чанёль так решил. Хотя нынешнее положение дел, разумеется, вызывало сомнения. Кто знает, увидит ли Чанёль Бэкхёна ещё хоть раз в этой жизни?

Воображение немедленно услужливо подсунуло картину, как он героически испускает дух на руках у Бэкхёна, а тот гордится им, горько и безудержно рыдая в процессе. И потом будет безутешен и верен Чанёлю до самой своей смерти, после которой они воссоединятся, например, в раю и останутся вместе навеки.

Наверное, это всё “касабланка”. Чанёль отвесил бы себе самому подзатыльник, если б мог, чтобы обуздать расшалившееся воображение. Испускать дух на руках Бэкхёна ― даже героически ― хотелось намного меньше, чем начать встречаться с ним прямо сейчас. С другой стороны, Бэкхён обожал всякие театральные эффекты, так что ему героическое испускание духа точно запомнилось бы надолго.

В эту самую минуту Бэкхён совершенно не собирался думать об испускающем дух Чанёле. В его представлении Чанёлю полагалось выжить, вернуться и продолжить выполнять свои обязанности стажёра. Поэтому Бэкхён с азартом вытрясал душу из сотрудника архива и пытался выяснить, кому принадлежал один конкретный голубой “бланк”.

– Повторите данные, детектив.

– “Бланк”, 7425, мод “Сингер”. Голубого цвета, ― терпеливо озвучил запрос во второй раз Бэкхён.

Оператор архива постучал по клавишам и принялся просматривать результаты. Бэкхён положил локти на высокую подставку у окошка оператора и почти повис на ней. Он раскрыл блокнот и повертел ручку, перехватывая её пальцами так, словно это был нож.

– Детектив, у вас есть веские причины для получения регистрационных данных? ― внезапно уточнил оператор.

– А в чём дело?

– Машина не числится в общей базе данных. Либо номер аннулирован, либо машина числится в защищённой базе. Защищённую базу я могу проверить для вас только после заполнения вот этого бланка с указанием убедительный причины… ― Оператор придвинул к Бэкхёну узкий бланк. Пришлось написать там марку и модель с номером, а также указать номер дела, над которым работал Бэкхён. И он не поленился приписать в причину “похищение полицейского”. Увидев эту строчку, оператор нахмурился, сразу же кивнул, поставил размашистую подпись и взялся за поиск информации в защищённых базах данных.

Бэкхён воздержался от комментариев. Он знал, какова будет реакция на фразу “похищение полицейского”. По сути, полиция всегда попадала меж управляющими учреждениями и “Интернационалом”, оказывалась словно между молотом и наковальней. И в полиции предпочитали видеть бет ― они более надёжны в области поддержания порядка и здравомыслия, чем омеги или альфы. Раньше к бетам относились с презрением и считали чуть ли не “пушечным мясом”, сейчас же ситуация несколько изменилась, но до конца не исправилась. Сейчас стало проще и лучше, но в полиции по-прежнему большую часть сотрудников составляли беты. Часть руководства ― альфы, в основном лояльные альфы, хотя водились и мерзкие типчики. Омеги попадались в отделе экспертов, совсем чуть. Тем не менее, полиция всё так же воспринималась всеми как структура, поддерживающая бет. И как структура, выполняющая решения, принимаемые парламентом, то есть, омегами. Если парламент и армия ― или “Интернационал” ― начинали собачиться, шишки летели в полицию с обеих сторон, поскольку полиция не имела права голоса в таких ситуациях. Полиция могла лишь поддерживать порядок и шаткое равновесие. Поддерживать так, как получится. И ещё выполняла волю “Интернационала” в обязательном порядке, если эта самая воля получала статус “международный стандарт” или “общая директива”. И только выполнение такой вот воли позволяло полиции стать на голову выше и альф, и омег, потому что стандарты и директивы “Интернационала” мог отменить или запретить сам “Интернационал” ― и никто больше.

Похищение, исчезновение или убийство полицейского немедленно вызывали резонанс в полиции. Расследование таких дел становилось приоритетным по умолчанию, потому что полицейский всегда мог рассчитывать только на своих коллег и только на их помощь. И сейчас строка “похищение полицейского” в бланке запроса превращалась в дело чести для каждого сотрудника полиции. А приписка в скобках “стажёр” придавала трагичный оттенок этой ситуации, поскольку бывалые сотрудники воспринимали стажёров как маленьких детей. А у бет дети ― собственные ― случаются не так часто, отсюда и своеобразное отношение.

Ведь этот молодняк ― детишки ― ещё ничего толком не знает ни о полицейских порядках, ни о подлинной ситуации, не видит тех трудностей, с которыми предстоит столкнуться в скором времени, да ещё и проходит своеобразный тест на профпригодность, из-за чего многим стажёрам кажется, что они никому в полиции вовсе не нужны. Логично предположить, что такой “ребёнок”, будучи похищенным, впадёт в отчаяние и запаникует, а это вредно для нервов и рассудка. И, чего уж скрывать, чаще всего стажёры в сходных случаях погибали. Те же, кому посчастливилось спастись, никогда больше в полицию не возвращались ― искали другую работу.

– Ох уж эти стажёры… ― тихо пробормотал оператор, роясь в данных. ― Один мне тут неделю назад не мог своё удостоверение найти, так от руки пытался копию нарисовать, чудо такое…

– И звали его Пак Чанёль, ― со вздохом добавил Бэкхён, потому что только Чанёлю могла прийти в голову мысль нарисовать на листочке копию своего удостоверения, сунутого в очередной раз чёрт знает куда. ― Его и ищем.

Оператор стиснул зубы и коротко кивнул.

Бэкхён в мыслях прикинул возрастное соотношение и пришёл к выводу, что у оператора мог быть сын примерно того же возраста, что и Чанёль. Значит, найдёт данные на “бланк” ― из-под земли достанет, если потребуется. И отдаст Бэкхёну, даже если там будет туча пометок “разглашение запрещено”. Нужно всего лишь запастись капелькой терпения. А потом Бэкхён разведает ситуацию и отыщет причину для получения ордера ― придумает, если не будет иного выхода. И вытрясет ордер из прокурора ― зубами вырвет или ножиком вырежет.

Оператор положил перед Бэкхёном распечатку с результатами.

– Вот. Любопытно.

– Ещё бы. Спасибо. ― Бэкхён смахнул бумагу со стойки, кивнул оператору и поспешил на стоянку, чтобы изучить данные в одиночестве в уютном салоне машины Чанёля.

Итак, “бланк” прикупили пять лет назад. Никаких грехов за водителем и самой машиной не числилось ― поразительная законопослушность. Однако владельцем “бланка” был мелкий чиновник из министерства здравоохранения. Отсюда проистекал вполне резонный вопрос: какого ж тогда чёрта “бланк” проходил по защищённой базе? Даже автомобили чиновников среднего звена вносились в общие базы данных, что уж о всякой мелочи говорить? Тем более ― здравоохранение. Это шутка такая?

Бэкхён проверил данные на водителя и убедился, что тот чист и действительно мелок. Стало быть, ни одной очевидной причины для внесения в защищённую базу нет. Но он был именно там. А раз он там был, значит, это кому-то нужно.

Кай предупреждал, что у преступников есть доступ к информации, которой владела полиция. И они умеют хорошо под полицию маскироваться. Тогда велика вероятность, что они сами и внесли “бланк” и его владельца в защищённую базу данных.

Зачем?

Бэкхён повертел на ладони нож, подбросил и поймал.

Зачем он сам, будучи преступником, внёс бы мелкого чиновника в защищённую базу данных? Чтобы снизить риск проверки полицией и прочими государственными структурами. И чтобы скрыть как можно больше сведений. Например, этот чиновник мог спокойно возить в “бланке” оружие или “касабланку”, поскольку его машину пропускали бы все посты. Остановили бы и провели осмотр только в случае аварии или по приказу “Интернационала”. Хотя ещё военные могли бы, но военные чаще всего пользуются базами данных полиции ― эдакое негласное сотрудничество. Полиция в курсе, что военные шастают по базам данных, но все делают вид, что ничего страшного не происходит. Зато полиция при необходимости может запросить поддержку у военных ― силовую или информационную. Обычно не отказывают, потому что помнят про тихое шастанье военных по полицейским базам. Министерство здравоохранения грешило тем же, только шастало всюду. Значит…

Исходя из всего этого можно сделать неутешительный вывод: внесение в защищённую базу спасало “бланк” от нежелательного внимания как полиции, так и военных.

– Какая любопытная картина вырисовывается, ― хмыкнул Бэкхён и снова подбросил нож.

Ему и в голову не приходило, что военные каким-то боком могли быть замешаны и сюда. Но кутерьма с базами данных навела на эту мысль. Ещё и интуиция вопила, что военные замешаны точно. Только почему? Предположительно дело касалось Лухана и новой линии “Хань Фарма”. Возможно, убрать Лухана пытались конкуренты. Почему же мысли возвращались к “касабланке”? Потому, что возить оружие в “бланке” не особенно и выгодно ― партии слишком маленькие. Ради этого возиться с базами данных ― сомнительное удовольствие. Возить в “бланке” удобно незаконное оружие для личного пользования. А ещё ― удобно возить партии “касабланки”, это точно окупается с лихвой.

“Касабланка” или нет, но с владельцем машины точно что-то не так, поскольку нет ни одной уважительной причины для внесения его в защищённую базу. А раз он там красуется, значит, причина есть, только незаконная.

Бэкхён подмигнул собственному отражению в зеркале и плавно вырулил к выезду со стоянки. Ему нужно было своими глазами увидеть “бланк” и его владельца, понаблюдать и выяснить, что же хранится в багажнике “бланка”. Либо же найти иную зацепку, чтобы двигаться дальше. И поскорее. Чанёль не может ждать долго ― время против него.

========== Глава 20 ==========

Хань не смотрел на Кая, хотя тот сидел в салоне автомобиля вместе с ним, как раз напротив. Они разошлись во мнениях по поводу свободного времени Ханя. То есть, Кай прямым текстом сказал всё, что думает по поводу решения Ханя посетить Театр в данное конкретное время. Но Ханю, чёрт возьми, нужно было в Театр! Во-первых, он обещал Хозяину зайти; во-вторых, ему требовался образец “касабланки”. Обещание ― ерунда, но “касабланку” достать больше негде. А Хань мечтал заполучить немного этого дорогого вещества для полномасштабного исследования. Разумеется, ему хватило ума не говорить об этом Каю, поскольку Кай вообще не интересовался делами “Хань Фарма” и ничего в этом не понимал. Зато он интересовался своей работой и выполнял её так, как считал нужным. А нужным он считал держать Ханя под рукой и контролировать все перемещения Ханя в пространстве и во времени.

Хань не то чтобы был против, вовсе нет, но только не в тех случаях, когда ему мешали заниматься исследованиями. Прямо сейчас Кай мешал, поэтому они ехали в Театр молча и не разговаривали друг с другом.

Впрочем, не только это сердило Ханя, но ещё и холодность Кая. Тот вёл себя так, как будто ни разу в жизни не спал с Ханем, однако они оба знали, что это не так. Более того, во второй раз произошло нечто странное, и Кай не пожелал ничего объяснять. А мог бы. Хань испытывал железную уверенность в том, что Кай что-то знает об этом, только почему-то молчит.

Когда Хань притащил в лабораторию одеяло, застал Кая уже спящим. Приткнувшись рядом, он тоже задремал. Проснувшись, обнаружил себя в гордом одиночестве. Кай и его вещи испарились бесследно. Хань перебрался к себе, поспал ещё, потом соизволил спуститься в гостиную. Ещё на лестнице услышал внезапный громкий смех, искренний и заразительный. В гостиной он нашёл Кая и Дэна: эти двое торчали перед монитором и во что-то играли ― фильм ужасов, потому что Дэн никогда ничем не интересовался и точно ни во что не играл. Дэн всегда представлял собой безупречного дворецкого, а тут…

Смеялся, кстати, Кай ― громко и от души. Гостиную прямо-таки осязаемо затопили волны безудержного веселья. Ну и понятно, почему он смеялся. Судя по результатам на мониторе, он разделал противника как Бог черепаху.

Хань вежливо покашлял, добравшись до предпоследней ступеньки. Дэн мгновенно забыл об игре и ретировался, а Кай умолк и выключил игровой модуль. Хань подошёл к нему, рассчитывая, как минимум, на приветственный поцелуй, но нарвался на привычный холодный взгляд и незримый барьер в виде полагающейся по этикету дистанции в полтора метра. Хань мужественно предпринял с десяток попыток дистанцию преодолеть, но потерпел поражение, осознав, что дважды уже пробежался вокруг стола и собрался бежать в третий раз.

– Какого чёрта? ― возмутился он.

– Прошу прощения? ― церемонно уточнил причину его возмущения Кай, притворившийся невинной овечкой.

– Где мой утренний поцелуй? ― напрямик спросил Хань.

Пока Кай приходил в себя от такой наглости, Хань попытался форсировать препятствие в виде стола, но недооценил “жертву”. Кай ловко ударил по ножке стола ступнёй, заставив Ханя споткнуться и едва не плюхнуться на тот самый стол.

– Сейчас отнюдь не утро.

– Неважно. Когда проснулся, тогда и утро. Так где он?

– Кто?

– Поцелуй! ― рассвирепел Хань и требовательно потряс кулаком.

– Я отвечаю за твою охрану, а не за поцелуи. Спроси Дэна.

– Может, в лаборатории был тоже Дэн, а не ты?

– Очень даже…

– Кай!

– Почему бы и нет?

– Кай, ― тихо, но с отчётливой угрозой в голосе вновь одёрнул его Хань.

– Что?

– Я не понял.

– Надо же. По-моему, всё предельно ясно. Ты получил то, чего хотел, вот и всё.

– Я хотел не этого!

– Неужели? А чего же ты хотел? Я ведь достаточно понятно говорил тебе, что работа в твоей спальне меня не интересует.

– Неужели? ― передразнил его Хань. ― А в лаборатории мне показалось совсем иначе.

– Именно ― тебе показалось.

– Прекращай этот цирк.

– Цирк тут только ты устраиваешь.

– Эй, вернёмся к тому, чего я хотел?

– Ну и?

– Я хотел тебя.

– Отлично. Получил. Теперь можешь забыть.

– Ошибаешься. Я не сказал, что хотел тебя получить.

– Мне наплевать, чего ты там хотел. Я честно тебе сказал давным-давно, что ненавижу таких, как ты. Так чего ты после этого от меня хочешь?

Хань много чего хотел, но не знал, как сказать об этом. Особенно после слов Кая о ненависти, ведь он не лгал. Хань не раз и не два видел в его глазах ненависть с презрением пополам, понимал, что эти чувства обоснованы ― для Кая, но примириться с этим было невозможно.

– Ладно. Поговорим об этом позже. Сейчас собирайся.

– Куда?

– В Театр. Будешь меня сопровождать.

– Не буду, потому что ты никуда не поедешь.

– Почему это?

– Потому что тебя хотят убить, а в Театре это довольно легко сделать. Там такая планировка… Защищать тебя будет сложно.

– Это не мои проблемы, а твои. Я еду в Театр. Точка. Ты можешь либо поехать со мной, либо остаться здесь.

Хань круто развернулся и отправился собираться. Поедет с ним Кай или нет, в тот момент его не волновало. Он был зол, как легион демонов. И коль уж с Каем ему не повезло, собирался хотя бы порадовать себя исследованиями “касабланки”.

И вот теперь они ехали в Театр в мрачном молчании. Хань поёрзал на месте и попытался различить отражение Кая в стекле, заляпанном каплями ― дождь продолжал идти, только уже не хлестал мощными струями, а так, слегка моросил.

– Мне придётся сопровождать тебя даже в салон? ― внезапно поинтересовался Кай.

– Ты слишком много говоришь для телохранителя. Заткнись и просто выполняй свою работу. ― Хань ответил до того, как полностью осознал смысл вопроса, заданного Каем. Когда осознал, невольно повернул голову и уставился на помрачневшего ещё больше Кая.

– Как прикажете, господин Лухан, ― ледяным тоном отчеканил тот и откинулся на спинку сиденья, прикрыв глаза. Его лицо застыло, и прочесть что-либо по нему стало невозможно.

Хань огорчённо прикусил губу и опять отвернулся к окну. Он не собирался никого покупать в Театре, не собирался ни с кем уединяться в салоне, поэтому не сразу и сообразил, что имел в виду Кай. А Кай логично предположил, что Хань едет развлекаться. Что ж ещё он мог предположить, если Хань не собирался говорить ему о “касабланке”? Это ревность?

Хань уставился на собственные руки и вздохнул. Чёрт, если это всё-таки была ревность… Он вновь покосился на Кая, чтобы полюбоваться в очередной раз на глыбу льда без эмоций. Кажется, перегнул палку, и Кай обиделся всерьёз. Не лучший способ борьбы с предрассудками Кая в отношении омег.

Ладно, пора менять тактику…

Хань сделал глубокий вдох, как перед прыжком в холодную воду, и быстро пересел на сиденье рядом с Каем, прижался к тёплому боку и уткнулся носом в плечо, обтянутое тёмной плотной тканью пиджака. Чтобы Кай не сбежал и не отодвинулся, мёртвой хваткой вцепился в предплечье.

– Я собираюсь просто отдохнуть и повидать Хозяина ― и только. Что ты там себе уже напридумывал?

– Ничего. Это не моё дело, чем ты там будешь заниматься. ― Кай пытался аккуратно отодрать от себя Ханя.

– Немного ревности ― это хорошо, ― пробормотал ему на ухо Хань и усилил хватку.

– Какой ещё ревности? ― Кай терпеливо разогнул один палец Ханя и взялся за второй.

– Обычной. ― Добраться губами до уха всё-таки удалось, чем Хань воспользовался немедленно и с большим успехом, поскольку Кай забыл о разгибании пальцев.

– Перестань.

– Мне не хочется. ― Хань тронул губами шею под ухом, пощекотал кончиком языка и пристроил голову на широком плече. ― Ты сам говорил, что я тебе нравлюсь, и сам устроил разврат в лаборатории, тогда к чему все эти сложности? Разве это не могут быть… просто, ну… отношения?

– Какие ещё, к чёрту, отношения?

– Нормальные отношения. Ты альфа, я омега… что естественно, то и хорошо. Ну или пусть эти отношения будут вне рабочего времени.

– Прекрасно. Я работаю двадцать четыре часа в сутки без выходных и даже в праздники. Как только окажусь “вне рабочего времени”, пришлю тебе извещение, и мы вспомним об отношениях, договорились?

– Нет уж, так не пойдёт! Почему ты упираешься так глупо?

– Потому что знаю своё место, о котором ты недавно мне любезно напомнил.

Кай был в ярости, и только сейчас эта ярость на миг проявила себя, показалась из-под ледяной корки спокойствия и невозмутимости.

– Эй! ― Хань вцепился в его голову руками и заставил посмотреть на себя, поймал холодный взгляд, попытался удержать на себе. ― Ты так ко всем относишься? Или это только мне так повезло? Давай проясним кое-что. Хоть я и встретил тебя в Театре, но не считаю, что ты человек второго сорта, это понятно? Ты сказал, что я тебе понравился. Я могу ответить тем же. И дело не в том, что ты альфа. В моём нынешнем положении это вообще ничего не значит, думаю, ты заметил это на практике, так сказать. И давай ты не будешь изворачиваться и врать, что во всём виноваты феромоны, потому что у меня их нет и не будет…