Текст книги "Спасти кавказского пленника (СИ)"

Автор книги: Greko

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

Глава 10
Нож супротив кнута

– Bonjour, comment vous sentez-vous? Avez-vous bien dormi?

Тихий голос Тамары раздавался над ухом. Я открыл глаза. Вот и она, моя будущая жена. Сидит на стуле возле кровати. В руках у неё тетрадь. Смотрит в неё. Потом поднимает глаза. Старательно повторяет наизусть.

– Bonjour, comment vous sentez-vous? Avez-vous bien dormi?

День. Я в том же закутке. Но занавески нет. Без нее открылось все пространство дома отца Косякина. Принюхался. Нет уже и прежней вони гниющего тела. Я, конечно, еще очень слаб. Но уже точно на пути к выздоровлению.

– Здравствуйте, как вы себя чувствуете? Хорошо ли вам спалось? – Тамара на русском со смешным акцентом повторила французскую фразу.

Опять заглянула в тетрадь. Вздохнула. Начала заново.

– Bonjour, comment vous sentez-vous? Avez-vous bien dormi?

– Je t’aime! – еле проговорил то немногое, что знал на французском.

– Вай мэ! – Тамара испугалась от неожиданности.

Посмотрела на меня. Потом вскочила со стула и выбежала вон.

Я удивился. Вот уж не думал, что признание в любви, пусть и на французском, так подействует на Тому. Услышал топот ног. Закуток в мгновение наполнился людьми. Впереди всех стоял незнакомый мне добродушный бородатый толстячок, небольшого роста и в черкеске. За ним – Тамара. И чуть дальше – Бахадур и хозяин дома.

– Хорошо! Хорошо! – сказал незнакомец на турецком, присаживаясь на кровать.

Начал снимать повязки.

– Меня зовут Чурукай, – представился он. – Я хакким!

Вот оно что! Значит, Пафнутия отправили в отставку. И к гадалке не ходи: Тамариных рук дело. Где она только этого Чурукая нашла?

– На каком я свете?

Чурукай рассмеялся.

– Раз так шутите, значит, на этом.

– Плохи мои дела?

– Были плохи, – согласился Чурукай. – А сейчас ничего. На поправку пошли. Хотя, конечно, повезло вам.

– Повезло⁈

– Да. Из-за того, что так много крови потеряли, воспаление плеча, которое прострелили, не только что не усилилось, но прекратилось на время! Потом снова началось.

– По вашим словам, получается, что слабость, которая меня охватила, она-то и спасла мне жизнь.

– Да.

– Это странно.

– Но верно, – улыбнулся лекарь.

Как раз снял повязки. Внимательно оглядел грудь.

– Рассол готов? – спросил Тамару на русском.

– Марфа! – крикнула Тамара.

– Несу!

Я мало что понимал. Только подумал, что Пафнутию и Чурукаю следовало бы скооперироваться. У одного запасы спирта, у другого – рассол! Не пропали бы!

Не успел я до конца осознать происходящее, как вновь меня загнали в тупик. Глава семейства, явно проявлявший нетерпение все это время, не выдержал.

– Бахадурушка! – обратился он к алжирцу (!). – Ну, чего мы стоим? Только мешаемся! Видишь же, все у твоего друга в порядке! Пойдём, пойдём!

Потом взял Бахадура под локоток и вывел из закутка. Алжирец только успел подмигнуть мне. А Чурукай вздохнул с облегчением, когда он вышел.

Я вопросительно взглянул на Тамару. Она, сдерживая смех, показала мне, что всё объяснит позже. Вошла Марфа, неся в руках тазик с рассолом. Чурукай начал смачивать в них компрессы, которыми стал обкладывать всю грудь.

– Признаков гангрены почти нет. Уже не страшно. Ещё немного полечим рассолом. Потом перейдём на мёд и свежее коровье масло! – объяснял хакким свои действия.

Ну, последние два ингредиента мне уже были знакомы, благодаря Тамаре.

Закончив с компрессами, Чурукай помазал меня ещё какой-то душистой мазью. Остался доволен.

– Тамам! Можете отдыхать.

– Я есть хочу! – неожиданно понял, что зверски проголодался.

– Ну, это не ко мне! – улыбнулся хакким и указал на Тамару. – Это к вашему ангелу-хранителю!

– Что? – спросила Тамара.

– Хочет есть! – рапортовал Чурукай. – Это очень хорошо! Марфа! Я бы тоже перекусил чего-нибудь!

Чурукай вышел из закутка.

– Я сейчас, – сказала Тамара.

Вернулась через несколько минут с подносом. По запаху понял, что Тома не изменяла своим врачебным принципам. Приготовила куриный бульон. Помогла мне усесться на кровати. Начала поить с ложечки.

Я смотрел на неё собачьими глазами, съедая одну ложку за другой. Но моя царица почему-то держалась холодно. Я ждал.

– Когда встанешь, я тебя все равно убью! – наконец высказалась.

– За что⁈

– За что⁈ Сам не догадываешься?

– Нет!

– Коста!

– Всё! Всё! Ладно! Сдаюсь! За то…

– И говори со мной на русском! – приказала Тома.

«Мне же лучше!» – порадовался про себя.

– За то, что не написал тебе письмо! Не сообщил!

Тамаре потребовалось немного времени.

– «Сообщил» что такое? – переспросила.

Я перевёл. Тамара кивнула.

– Извини, любимая.

Тамара смилостивилась.

– А как ты узнала?

Дальше мне потребовалось много сил, чтобы сдерживать смех. Тамара отвечала на смеси двух языков. Выросшие в Грузии знают, как это забавно и по-доброму весело звучит.

– Хан-Гирею спасибо скажи. Пришёл ко мне. Письмо показал. Все рассказал. Бросилась в ноги барону. Дал карету, семерых уланов для сопровождения.

– Фу, ты, ну, ты! Какие мы важные стали! – я рассмеялся. – А кто это ко мне едет? А это моя лягушонка в коробчонке!

Тамара ничего не поняла. А так хотелось выдать: почти родственница хозяина Кавказа не может ездить иначе, как на Мерсе с мигалкой и гаишниками на хвосте!

– Отныне я буду звать тебя: «девушка из дворца»!

Тома улыбнулась. Легонько стукнула ложкой мне по лбу.

– Дурак!

– Молчу, молчу! Что дальше?

– Он же посоветовал мне Чурукая, – тут Тома прыснула. – Мы его похитили на военно-грузинской дороге!

– Что?

– Чурукай… Он, кстати кумык. Мы к нему ночью заявились в комнату на почтовой станции. С постели подняли. Не хотел ехать. Хотел только утром…

– Бахадур? – догадался я.

– Да! Схватил его в охапку. Потащил. А Чурукай только и кричал, чтобы дали хотя бы штаны надеть!

– То-то он так вздохнул, когда хозяин дома увёл его отсюда, – тут я вспомнил. – А, кстати! Почему хозяин с Бахадуром так нежно обращается.

Тамара опять прыснула. Потом приложила палец к губам.

– Тссс. Послушай.

Мы замолчали. Уши стали привыкать к абсолютной тишине. Вот уже стали различать жужжание мух. Дальше стали доноситься звуки со двора. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы, наконец, определить по характеру звука происходящее действие.

– Бахадур ножи метает! И еще свист нагайки слышу.

– Угу, – подтвердила Тамара. – Только не нагайка. Кнут пастуха. Тссс. Слушай. Сейчас обязательно…!

Я даже развернулся ухом в сторону двора. Снова поржал про себя. Про Косякина-старшего. Тот, видимо, свою трудовую карьеру начинал «когда я на поле служил пастухом»…

Боже, я шучу! Значит, выздоравливаю!

– Да, етить твою! – раздался недовольный голос хозяина. – Ох, ты ж шельма, Бахадурушка! Ох, шельма!

– Все равно не понимаю. – улыбнулся я. – Но смешно звучит!

– Хозяин на утро следующего дня увидел, как Бахадур метает ножи. И заявил, что он со своим кнутом ловчее управляется и быстрее. Слово за слово, поспорили…

– «Слово за слово» в применении к Бахадуру уже смешно.

– Так мне пришлось переводить! – улыбнулась Тамара. – Короче. Воткнули они тыкву на забор. Встали рядом на одной линии. И по знаку, кто быстрее тыкву собьёт.

– И, судя по крикам хозяина, Бахадур все время опережает? – улыбнулся я.

– Один к десяти, как мне сказал Бахадур! А хозяин никак не уймётся!

– А они случайно не на деньги играют?

– Нет. Что ты? Хозяин бы уже давно разорился, играй они на деньги.

– Почему? Так долго играют?

– Четвёртый день соревнуются.

Тут-то меня чуть не подбросило на кровати.

– Я что: четыре дня был без сознания⁈

– Да! – грустно усмехнулась Тамара. – И ладно бы без сознания. Ты четыре дня ходил в гости к смерти. Но возвращался. И вернулся, слава Богу!

– Бедная моя девочка! – я поцеловал её руку. – Как же ты все это выдержала?

– Некогда было задумываться! – Тома неожиданно рассмеялась. – И ты – молодец! Слово сдержал!

– Какое?

– Что будешь цепляться за жизнь! И не сделаешь меня «черной розой»! Чурукай мне вчера признался, что он не надеялся, что ты выживешь. Сказал, что это чудо!

– Это ты меня спасла, Тамара. Ты и есть это самое чудо! Уж я-то это знаю!

– Хороший муж! – Тома была польщена. – Наелся?

– Нет! Еще хочу!

– Хороший и голодный муж! – усмехнулась царица.

Пошла за добавкой.

… На всю следующую неделю дом, благодаря моим стараниям, превратился в кухню-столовую, работавшую в круглосуточном режиме. Марфа и Тамара, сменяя друг друга у печи, только успевали варить-жарить-парить разнообразную еду. Одной порции мне не хватало. Добавки просил всегда. Тамара уже покрикивала на меня. Совестила. Угрожала. Предупреждала, что я такими темпами всю станицу оставлю без продуктов. Я принимал жалостливый вид. Говорил, что после потери такого количества крови, сил, мне необходимо все наверстать. Потом натягивал хитрую улыбку на физиономию и говорил, что моё здоровье, крепкие мышцы, в интересах, прежде всего, Тамары. Что она обязательно оценит это, когда мы будем ложиться ночью в кровать. Тамара краснела, называла меня «дураком», прикладывалась пару раз по моей, как она выражалась, «наглой и похотливой морде». Правда, потом начинала улыбаться. И опять предупреждала.

– Хорошо! Я тебя за язык не тянула! Вот только попробуй мне ночью не сделать так хорошо, как ты сейчас хвастаешься и обещаешь! Только попробуй!

Марфа же только смеялась. Тихо нашептывала, чтобы я не беспокоился. Казаки, хоть и жилы известные, но к гостям относятся, как черкесы. И накормят, и напоят, и денег не возьмут. Тем более, что хозяин дома стал относиться к нам, практически, по-отечески. Все заслуга Бахадура. Отчасти и моя, конечно. Я шепнул алжирцу, чтобы он, все-таки, смилостивился, и начал поддаваться. Не проигрывать, ни в коем случае! Но и не выигрывать в пропорции 1:10. Бахадур с улыбкой согласился. И теперь все чаще и чаще двор оглашался радостным криком Косякина-старшего, чей кнут опережал нож алжирца.

Тем более, что их соревнование уже привлекло чуть ли не всю станицу. И совсем не хотелось так откровенно позорить приютившего нас хозяина. Казаки собирались, усаживались на землю вокруг, закуривали. Я садился среди них. Сидел, правда, на стуле. Начинался бой! Всех сразу охватывал азарт. Моё греческое нутро все время подначивало меня открыть тотализатор. Так и подмывало вскочить со стула и заорать: «Делайте ваши ставки, господа!». Понимал, что мог бы прилично заработать. Еле сдерживался. В какие-то моменты кто-то из казаков не выдерживал. Просил хозяина уступить ему очередь перестрелки. Быстро выяснилось, что хозяин лучше всех в станице управлялся кнутом. Его постоянная практика с нагайкой, видимо, прошла не зря. Хотя, на Марфу он руку уже не поднимал. Помнил об её угрозе. А Марфа была единственной станичницей, которая откровенно болела за Бахадура. Явно, конечно, не показывала. Но было видно, как она тихо улыбается, когда хозяин насылал проклятия после проигранного раунда.

Ночи были чудесными. Тамара прямо в одежде ложилась ко мне под бочок. Мы обнимались. И шептались без остановки. Можно было подумать, что не виделись целый год. Я выспрашивал её про первые недели у баронессы. Острый ум, наблюдательность позволил ей узнать много интересного.

– Она, – тут Тома набрала воздуха, – не очень хорошая женщина.

Для грузинки признать такой факт о, практически, благодетельнице, действительно требовало лишней порции воздуха.

– Почему?

– Заносчивая. Часто – грубая. Но знаешь, даже не это плохо.

– А что?

– Она семью свою губит.

– Как она может её погубить⁈

– Барон Розен, её муж, чудесный человек. Добрый, порядочный. Другая бы радовалась. А этой все мало. Помыкает им. Он слова поперёк не может ей сказать.

– Ну, такое часто бывает в семьях, – я улыбнулся. – Я знаю одну такую!

Тамара поняла мой жирный намёк. Ткнула в здоровый бок.

– У нас другое. Я никогда не заставлю тебя ради нашего блага сделать что-нибудь дурное. Пойти против себя, совести.

– А она, значит…?

– Боюсь, что да. С мужем точно не скажу. А вот зятем своим, Дадиани, твоим командиром, она не просто помыкает, а еще и втягивает в разного рода махинации. Уверена!

– Тамара! Ну, откуда ты можешь это знать⁈

– Я не говорю, что знаю. Я вижу. Чувствую. Твой командир нормальный, обычный грузин. Любит, как все, хорошую компанию. Весёлый, добрый. А поговорит с ней, будто зелья дурного напивается. Становится злой. Даже подрагивает. Говорить начинает громко. Вся веселость куда-то девается. Видно, что всё это ему не по нраву. А поделать ничего не может. Вот тебе и наказание за то, что удачно женился!

– То есть она как та старуха, что захотела стать владычицей морской⁈

– Какая старуха?

Тьфу ты! Откуда Томе знать про пушкинскую сказку⁈ Быстро пересказал сюжет.

– Как точно! – восхитилась Тамара. – Вот я и говорю, что она доведет семейство. Останутся у разбитого корыта!

– А дочки их? Не видят, не знают?

– Наверняка и видят, и знают. А только, что могут поделать с этой «владычицей морской»⁈ Знаешь, какое чудо Лидия, жена Дадиани! Такая девушка, такая… – Тамара не находила слов. – Чудо! Мы с ней сдружились, сблизились. Много времени вместе проводим. Языками со мной занимается. И я знаю, что она нам поможет, если я попрошу её.

– Чем она может нам помочь⁈

– Ты дурачком не прикидывайся, маймун! Со свадьбой, с чем ещё? – Тамара еще раз ткнула меня в бок.

– Ааааа!

– Захурма![1] – рассмеялась Тома.

Тут я не выдержал, шлепнул её по попке.

– Хитрая ты лиса! Поняла, что через баронессу будет трудно. Дочку обаяла!

– Даже пальцем не пошевелила! Лидия сама стала со мной общаться. Ей, наверное, не хватает обычных, простых разговоров с подругами.

– Подожди! А её сестры?

– О! Её сестры!

– Что?

– Нормальные подростки. Но Прасковья… Совсем другая. Ей не до разговоров. Сама по себе. Очень набожная. С патриархом тифлисским переписывается, представляешь!

– Хм…

– Угу. А ещё, – тут Тома вообще перешла на еле различимый шёпот, хотя нас никто не мог услышать, – она тайком от матери занимается благотворительностью![2]

– Да, уж! Та еще семейка!

– А я тебе о чём!

– А сама баронесса? Как с тобой?

– Да почти никак! Не до меня ей! Всё с Бахадуром возится. То так его нарядит, то этак! Как какой-нибудь званый вечер, обязательно выводит его к гостям. Хвастается!

– Бедный Бахадур! Как он это всё терпит⁈ Не унизительно ему?

– Наоборот! Смеётся над всеми потом! Дикарями называет!

Мы рассмеялись. Крепче обнялись. Моя слабость не позволяла мне особо долго бодрствовать. Так я и засыпал в объятиях моей грузинки.

В следующую ночь уже Тамара слушала мои рассказы. Как я не пытался смягчить описание боя, все равно она вздрагивала, беспрерывно восклицала, обращаясь к Господу. Еле сдерживала слёзы. Но когда я начал рассказывать про финальный эпизод о насильниках, о пытках, она плакать перестала. Тут же крепко сжала губы. Молча выслушала.

– Ты должен будешь найти тех насильников! – заявила она мне. – Ты их мало наказал!

– Да. Знаю. Сам не успокоюсь, пока не накажу их так, как они того заслуживают!

– Правильно. Мужчинам можно многое простить. Но только не это! – у моей царицы был единственно верный взгляд на «что такое хорошо, и что такое плохо»!

Чурукай, воспользовавшись оказией, на третий день отпросился у Тамары, отправился по своим делам. Тома спросила, когда и нам можно будет трогаться в путь. Кумык посоветовал не торопиться. Неделю целиком отсидеться в Прочноокопской, а уж потом ехать. И строго наказал, чтобы обязательно в Пятигорск. Где мне следовало продолжить лечение на водах, чтобы окончательно восстановиться. Рука не слушалась. Ванны должны были помочь. На том и порешили.

Утром, накануне отъезда, Тома вывела меня во двор. Усадила на стул. Подозвала одного из станичников, который ждал тут же. Станичник подошёл ко мне, на ходу доставая бритву.

– Э! Э! Э! Вы что задумали? – я забеспокоился.

– Молчи, не дёргайся! – приказала Тома. – Бороду будем сбривать!

– Тамара! Ты что⁈ Нельзя мне её сбривать! Мне ещё к горцам нужно!

– Ни к каким горцам ты в ближайшие месяцы не поедешь!

– Сама же говорила про тех насильников!

– Не сейчас! – сказала, как отрезала.

– У меня задание! – пытался я привести железный довод.

– У тебя уже другое задание! Скоро узнаешь! – отвечала мне генерал в юбке. – Начинай, Ефрем!

– Усы не трогать! Государь поженил усы с офицерами[3], – завопил я.

Ефрем лихо и быстро сбрил мне бороду. Усы оставил. Присмотрелся.

– Взаправду тебе чуть голову не снесли! – он указал мне на шрам на шее.

Я ощупал его рукой.

– Говорил же, Тамара, не нужно сбривать! Борода этот шрам прикрывала! Теперь будешь ходить с таким уродом под ручку!

– Ничего! Что-нибудь придумаю! – хитро усмехнулась лиса.

– С головой как? – поинтересовался Ефрем у Тамары.

– Меня спросить не хочешь? – возмутился я.

– Так все одно по-ейному выйдет, – равнодушно ответил брадобрей.

– Нет! – я бился за свой последний бастион.

Ефрем посмотрел на Тамару. Та, улыбнувшись, кивнула головой.

– Как с головой? – не меняя равнодушной интонации, спросил меня Ефрем.

– Налысо!

Ефрем быстро исполнил моё пожелание.

Когда он закончил, я вскочил со стула. Чертыхаясь, начал стряхивать с себя остатки волос. Тут заметил, как Бахадур и хозяин, на время бритья отложившие своё обычное соревнование, в восхищении посмотрели в сторону входной двери дома. Я обернулся.

На пороге стояла Тамара. В одной руке держала новую черную форму Эриванского полка (узнал её сразу по «четверке» на пуговицах), а в другой – сапоги. Под мышкой – «ведерко» с помпоном.

– Надевай! – еле сдерживая переполнявшую её гордость, произнесла моя грузинка.

– Тома, Тома! – покачал я головой.

Слов больше не нашлось. Огляделся. Все вокруг улыбались, понимая, о чем я сейчас думаю. О том, что мне досталась удивительная девушка. Ничего не боялась. Ко всему была готова.

– Прямо здесь? – усмехнулся я.

– А кого ты удивишь? – парировала Тамара. – Не вечно же тебе подштанниками своими кур пугать! Я уже молчу про твой вид, в котором тебя сюда доставили, бесстыдник! Марфа мне все рассказала.

Начал переодеваться. Бахадур помогал, непрестанно цокая. Несмотря на недельное усиленное питание, все равно, прежних кондиций еще не приобрёл. Форма болталась на мне, как на вешалке. И, тем не менее, смотрелась хорошо, судя по восхищенным взглядам окружающих! И шрама на шее не было видно из-за высокого воротника. Вот почему лиса улыбалась! Знала!

Когда я натянул сапоги и выпрямился, хозяин неожиданно с улыбкой, встал в стойку «смирно», отдал мне честь.

– Чего прикажете, Вашбродь?

Пришлось и мне вытянуться, отдать честь, приложив два пальца к «ведру» со смешным помпоном.

– Вольно! – скомандовал.

Тамара подошла. Нежно провела рукой по мундиру.

– Ну, вот! Стал на человека похож! Теперь и обещанное можно тебе выполнить.

– Обещанное? – удивился я.

– Неисправимый тупица! На! Пей быстро! – она вытащила из-за спины маленькую бутылочку.

Ну, конечно! Та самая половина кружки, которую она оставила, прощаясь со мной в Тифлисе. Я беззаботно и счастливо рассмеялся. Открыл бутылочку и выпил.

Все бросились меня поздравлять. Заодно и прощались.

Мне пришлось подождать, пока хозяин вдоволь наобнимается с дружечкой-Бахадурушкой, а Тамара с Марфой. Алжирец после объятий достал два ножа, протянул их хозяину.

– Он дарит свои ножи только тем, кого очень уважает! – сказал я хозяину. – И он благодарит вас за то, что приютили нас.

Кажется, впервые за все время пребывания в его доме, я увидел его растерянным и растроганным.

– Чего там! – произнёс он дрожащим голосом. – Скажи ему, что и он мне люб!

Я перевёл. Бахадур приложил руку к сердцу.

Я пошёл было обняться с Марфой, как у меня за спиной раздался голос.

– Дяденька!

Я обернулся. Застыл. Я уже видел эту девочку. Эти глаза. В последний раз, когда я их видел, они смотрели на меня ненавидящим взглядом. Но теперь – с мольбой и надеждой.

– Это одна из тех девочек? – догадалась Тамара.

– Да.

Девочка подошла ко мне. Неожиданно быстро наклонилась, схватила мою руку, стала целовать.

– Дяденька, возьмите меня с собой. Вы мне жизнь спасли. Век вам буду верна.

– Милая, милая! – я мягко взял её за плечи, оторвал от руки. – Ну, что ты? Все хорошо! Успокойся! Как же я тебя возьму? А родители твои?

– Так нет никого. Сирота я круглая. Погибли все во время набега.

– Что? – спросила обеспокоенная Тамара.

Я перевёл. Тамара подошла к девочке. Обняла её. Заплакала.

– Бедная девочка! Коста, как мы можем? Мы сами без кола, без двора!

И я, и Тамара беспомощно оглянулись.

– У нас останется! – пришла на помощь Марфа. – Мне как раз помощница нужна. Не справляюсь уже! И не спорьте, тятя!

Тятя крякнул, но спорить не стал.

– А и то! Пусть остаётся! Справимся. Да и права Марфа!

Тамара всё поняла без перевода. Бросилась благодарить Марфу и хозяина. Я лихорадочно раздумывал, чем бы одарить его. Подумал сначала об оставшемся «кабардинце». Тут же отказался от этой идеи. Самому очень нужен. Достал английское ружье. Тоже жалко, но ситуация обязывала!

Подошёл к хозяину. Протянул ему ружье. Тот посмотрел на меня удивленно.

– Прости! Больше и не знаю, как отблагодарить! Вы же мне жизнь спасли!

Хозяин, усмехнувшись, отвёл мою руку.

– Не, Коста! Дороже этих подарков, – он показал мне два ножа Бахадура, – я ещё не получал! Да и ты жизнь спас сыну моему! Нету счета между нами! Не был бы он в походе, то же самое бы сказал! Поезжайте с Богом!

[1]Или «Захрума». Слэнг. Это часто грубый ответ на вопрос «ААА?» Выкрикивают надоевшему, с целью отвязаться от него. Применяется обычно как: «Отвали!» «Не приставай!» «Отстань от меня!» Но в данном случае Тамара, безусловно, использует его с ироничным и шутливым подтекстом.

[2] Прасковья Розен впоследствии стала игуменьей Митрофанией. Была замешана в качестве главного фигуранта в громком уголовном деле о подделке векселей и воровстве купеческих состояний для нужд богоугодных заведений. Как говорится, яблочко от яблони недалеко падает. Умные люди считали, что ее мать, Елизавета Дмитриевна, была виновной в несчастьях, постигших семью Розен.

[3] В николаевскую эпоху ношение усов офицерами было обязательным. Офицер терял право на ношение усов, если переходил на гражданскую службу.