Текст книги "Спасти кавказского пленника (СИ)"

Автор книги: Greko

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Несостоявшийся убийца решил поиграть в молчанку.

– Не строй из себя героя! Никто не оценит. Будешь запираться, привяжем к двум коням и порвем, как Бобик грелку. Эээ… как тряпку порвем. На две половины!

Мои черкесы возбужденно загомонили. В их взглядах, бросаемых на меня, смешивалось почтение, любопытство и страх. Полет моей фантазии в деле наказания разных гадов произвел на них неизгладимое впечатление. Как и очередное подтверждение слухам о моей заговоренности.

– Молчишь? Ну-ну. Валите, ребята, его на землю и привязывайте к рукам и ногам длинные и крепкие веревки.

– Это мы – запросто! – откликнулся Сенька.

Он подскочил к пленному и ударом свалил его в придорожную грязь. Другие мои телохранители тут же прижали наемника к земле. Растянули его крестом. Сенька одолжил аркан у одного из черкесов и стал опутывать ноги горе-убийце.

Я подошел поближе.

– Каждую ногу отдельно вяжи, – подсказал Сеньке, корча страшную рожу.

Горец не выдержал.

– Все скажу, отпустите!

– Я слушаю, – спокойно ответил я и наклонился, чтобы лучше услышать признание.

– Это все Лука. Урум Георгий. Он женихается с дочерью старейшины аула Натвхаж. Я тоже там проживаю. Он меня подговорил. Хорошо заплатил. Денег у меня с собой нет, – тут же предупредил оживившихся черкесов. – Закопал.

– Покажешь где. И в аул проводишь. Возьмем виру с вашего общества. Лука там?

– Да, – сдавленно прохрипел наемник. Ребята крепко его придавили.

– Что ж. Вот и повидаемся.

Признаться, неожиданно. Нет, то, что Лука на меня затаил обиду, догадаться несложно. Но заплатить за мою смерть? Это он что-то перемудрил. Как он с Беллом объяснился бы, если меня настигла пуля наемного убийцы? Надеялся скрыть свое участие? Черта лысого у него бы вышло. Здесь, в горах, все про всех знают. Новости разносятся моментально. Я еще не забыл своего удивления, когда до медовеевцев дошла весть про мою «заговоренность» меньше чем за неделю после стычки под стенами Анапы.

«Короче, поступлю так. Захвачу голубчика и отвезу к англичанам. И буду требовать повинную голову. Посмотрим, какое решение примет Белл».

– Едем в аул! – скомандовал я своим людям.

… В селении Натвхаж Луки не оказалось. Или сбежал, или где-то прятался. Его потенциальный тесть принял нас нелюбезно. Понятно, что напрягся из-за штрафа, который мы потребовали. Сошлись после недолгих споров на двадцати коровах. И хорошем угощении в доме несостоявшегося убийцы. Его отец долго извинялся и просил простить засранца. И звал нас к себе на постой.

Блин! Мысль о том, что мою жизнь можно измерить в коровах или быках, меня совсем не веселила. Хорошо, хоть не тридцать восемь попугаев! Но что поделать? Задачу кормить своих людей никто не отменял.

«Тридцать три коровы, стих родился новый, как стакан парного молока», – напевал я в ожидании угощения. Одну корову решили сразу пустить на шашлык, чтобы уж совсем не разорять принимавшего нас хозяина.

Шашлык получился на славу. Еще и мяса осталось на хорошее жаркое, заправленное для сытости кольраби. Картошки горцы не знали. С вином все пошло на ура. Местные угостили нас где-то добытым казацким чихирем. Наверняка, украли за рекой.

«Не надо брэзговать, Коста!» – сказал сам себе и потянулся за новой порцией вина. Нагрузился, в итоге, не слабо.

Покачиваясь, добрался до кунацкой.

Сразу завалиться спать не получилось. Несколько девушек прибирались в гостевом доме, стелили постели, раскладывали подушки. Вопроса, чем занять себя, не возникло. Я тут же достал письмо Тамары. По инерции опять принюхался к нему. А вдруг? Нет. Письмо её запаха не сохранило. Уселся поудобнее. Стал перечитывать. Хотя, кажется, уже знал каждую букву и каждую ошибку наизусть. Глупо улыбался. И в то же время изо всех сил сдерживался, чтобы не пустить слезу нежности и умиления. Глаза продолжали смотреть в письмо, но слов не разбирали. Смотрели сквозь них. Пора было принимать решение. Впрочем, оно уже принято. Как бы меня ни отвлекали все события, с того момента, когда я в первый раз прочитал письмо жены я беспрерывно возвращался к нему, все взвешивал. Принимал решение.

Моя грузинка права. Пора заканчивать с войной. Время мира. Во всяком случае, для меня и для Тамары. Как двойной агент я доживал последние дни. Это было очевидно. А с учетом того, что я задумал напоследок – очевидность эта становилась почти стопроцентной. И даже если бы оставалась узенькая щелочка, в которую можно было бы пролезть, сохранив свой шпионский статус – я этого уже не хотел. Я хотел к жене под бочок. Меня переполняла любовь. И я не хотел разбазарить её на дорогах войны. Ибо папа Допуло прав: женщина – лучшее творение Господа нашего и Аллаха не нашего. Вот я и послужу своей женщине.

С этой мыслью я и отключился. Письмо оставалось в руке.

… Утром, как открыл глаза, мне открылось страшное. Письма не было! Все перерыл. Спросил своих телохранителей, не видели ли они что-то подозрительное.

– Нет, Вашбродь! – повинился Сенька. – Спали как убитые. Чихиря перебрали чуток.

Судя по тому, как все судорожно хлебали воду с утра, «чуток» вышел знатным.

– Клинышек, которым я дверь подпер, валяется не там, где должен, – указал один из моих бодигардов на примитивный запор.

– Кто-то к нам залез!

– Хороши вы! Могли бы и прирезать нас как кур! – упрекнул я своих русских. – Приходи-бери нас тепленькими!

Всыпал им для острастки. Хотя, конечно, в первую очередь, следовало винить себя. Если уж хочу, чтобы моя команда работала как часы, так нужно их учить, приучать к порядку. Что с того, что они мои телохранители, если я не заставил их, во-первых, не напиваться уж слишком, а, во-вторых, установить поочередное дежурство ночью⁈ Они расслабились из-за того, что расслабился я. Так что – mea culpa.

«Теперь вот иди, хренов командир летучего отряда, разбирайся», – шипел я на самого себя.

Более всего меня волновало не то, что письмо, попади оно в ненужные руки, вызовет эффект разорвавшейся бомбы и закрутит такую цепочку событий, из которых придется вырываться с нешуточными боями. Хотя, казалось бы, это и должно меня больше всего тревожить. Так нет же. Я был взбешен тем, что письмо моей жены окажется в чужих руках. Было ощущение, которое возникает у всех людей, которых обворовали. Когда проходит первый шок от произошедшего и подсчёта потерь, тебя накрывает волна брезгливости. Уже не потери становятся главными. А то, что кто-то посмел влезть в твой дом, испоганить его. Или на супружеское ложе и потоптался по нему в грязных сапожищах. Так я чувствовал себя сейчас.

«Это единственное, чего не нужно было делать, злодей! Меня прирезать, пристрелить – понимаю. Но ты задел мою жену! Кто бы ты ни был, этого я тебе уже не спущу!»

Я выскочил во двор, вооружившись. Спросил хозяина. Он позвал сына. Горе-убивец клялся, что близко не подходил к кунацкой. Спал в доме.

– Как я мог нарушить закон гостеприимства⁈ – справедливо взывал он к логике.

Я ему поверил. Чувства были настолько обострены, что я вполне мог сейчас заменить полиграф в подвалах ЦРУ.

– Тогда кто? – заорал я.

– Клянусь, – задрожал хозяин, – никто в кунацкую не заходил. Только девушки.

– Какие?

– Ох! – хозяин одновременно просветлел и пригорюнился.

– Что?

– Среди них была невеста урума! – выложил хозяин.

– Где она?

Я заорал так, что сын хозяина тут же сорвался с места. Уже через пять минут он затащил во двор упирающуюся и плачущую девушку. Толкнул к моим ногам.

– Клянусь Богом, – я навис над ней, – спрошу один раз. Соврёшь, снесу голову. Ты взяла письмо?

– Да, – дрожащая девушка по моему виду поняла, что не шучу, угрозу исполню.

– Лука надоумил?

– Да. Он в хижине рабов прятался от вас. Я, когда вернулась к нему, рассказала, что вы читали. Чуть не плакали. Он приказал.

– Письмо, значит, у него?

– Да.

– Когда отдала? Сколько он уже в пути?

– Далеко после полуночи.

Я обернулся к хозяину.

– Куда он мог поехать? – спросил его.

– Вариантов не много. Или выше в горы, или на равнину.

На равнине греку делать нечего. Значит, остаются горы. И дорога в сторону Цемеса, куда увезли Белла.

– По коням! Выдвигаемся, – приказал я. – Лошадей не жалеть. Помчимся во весь опор! Половина остается и отдает нам своих лошадей на подмену.

Уже через минуту мы вылетели со двора.

"Лука! Гаденыш! Сам ни на что не способен! Ни прирезать, ни даже просто украсть письмо. Все – чужими руками. Ох, я тебе их вырву! И какого черта тебе от этого письма⁈'

«Ты дурак? – так бы мне сейчас сказала Тамара. – Письмо же на русском языке, Коста! Такое предъяви любому горцу, и тебя назовут предателем и шпионом!»

«Ах, Тамара, умница моя! Ну, конечно! Ну, Лука Мудрищев… Ну и подлец! Точно помчался к Беллу! Я тебя, сука, урою! Лично прирежу. Кинжал загоню в твоё подлое сердце!»

Такой гонки я еще не знал. Неслись так, что кони стали хрипеть. Белая пена выступала на боках. Пару раз производили смену. От мелькавших деревьев, мимо которых мы пролетали, уже рябило в глазах. Но никто не жаловался. Все поняли, что случилось что-то очень плохое.

Проехали несколько селений. В одном ауле расспросили про одинокого всадника. Есть! Был такой. И мы здорово сократили разрыв. Остался последний рывок. Лишь бы лошади выдержали.

Гандикап, который имел Лука, таял на глазах. Ночью быстро не поедешь. Да и не было у грека сноровки в верховой езде. Ближе к обеду мы его догнали. Как он, мерзавец, ни настегивал своего скакуна, расстояние до него неумолимо сокращалось. Уже можно было рассмотреть выражение ужаса на его лице, когда он оборачивался.

Я выстрелил из «Смуглянки Бесс» наудачу. Попасть не надеялся. И не попал. Но вышло еще лучше. Лука задёргался в седле в момент, когда его лошадь прыгнула через поваленное дерево. Приземлилась неудачно. Лука кубарем слетел с седла. Лежал и стонал, когда мы приблизились. Знатно расшибся мараз. Даже сил у него не нашлось взяться за пистолет. Лишь выдавил из себя жалобно:

– Пощади!

– Где письмо⁈ – зарычал я. – Ты, позор греческого народа, как посмел на меня покуситься⁈

– Я позор⁈ Что ты возомнил о себе⁈ Слушайте! Слушайте все! Коста – русский шпион! Вот доказательство! – он вытащил из-за пазухи листок бумаги и замахал им, как белым флагом.

Сенька осторожно забрал письмо и передал его мне.

– Заткни свой поганый рот! – презрительно выдал он лежащему Георгию.

– Ты правильно догадался, – спокойно ответил я Луке по-гречески. – Я работаю против англичан. И помогаю России. Стране, которая приютила тысячи греков. Стране, отправляющий свои корабли, чтобы пираты не нападали на беззащитные селения в Архипелаге[1]. Той самой России, которая кровью своих солдат заплатила за свободу греческого народа. А тебя волнует лишь золото. Тебе плевать, что англичане заявились на Кавказ, чтобы посеять семена, из которых взойдут кровь, боль и слезы как черкесов, так и русских. Кончайте его, – приказал я своим людям.

– Повесить? – уточнил Сенька.

Горцы на этот раз возмущаться не стали. Лишь затрясли шашками в воздухе в знак одобрения.

Над лесной дорогой пронесся нечеловеческий вой. Лука догадался по нашим лицам о своей участи. Потекли последние минуты его продажной жизни.

Я уже остыл. Лично руки пачкать желания не было. Предложение Сеньки пришлось кстати.

– Самое подходящее для такой мразоты! Я бы еще и табличку на шею нацепил, написав «предатель и вор».

– Я напишу! – предложил Башибузук. – Я у муллы учился. Грамоту разумею.

[1] Корабли Черноморского флота регулярно отправлялись в распоряжение русского консула в Греции для защиты местного населения в Архипелаге.

Глава 24
А где-то в Крыму…

Белл был потрясен. Плакал, как девчонка. Новость о странном конце его слуги-драгомана, образно говоря, вышибла его из седла.

– О, мой верный Лука! – он не скрывал своих слез. – Какая потеря!

Не нужно было ему ни на что намекать. Он сам все домыслил и связал в один клубок. Охлаждение к нему Шамуза, свою изоляцию после дурацкого набега и гибель Луки. Сидел, дрожа в сырой сакле нового хозяина, и рассыпался перед ним мелким бесом. Пытался то и дело отдариться, хотя его возможности таяли на глазах.

– Я постоянно пишу в Константинополь, – жаловался он мне, – о нехватке подарков. Деньги растаяли. Кредит у турок исчерпан. Каждую ночь я засыпаю с мыслью о том, что утром не проснусь. Порой мне кажется, что старейшины смотрят на меня как на курицу, несущую золотые яйца. Стоит прекратиться дождю из подарков, меня без колебаний прирежут!

Лонгворт и Паоло не были столь пессимистичны, но тоже проявляли беспокойство. Первый больше, второй меньше. Венерели вообще в период трезвости был настроен решительно.

– Вы, Коста, абсолютно верно поступили, собрав вокруг себя отряд головорезов. Еще немного, и вожди начнут с вами считаться и звать на свои собрания. О, эти собрания! Сплошная говорильня! Война – дело молодых, а не старичья! Да, они, эти убеленные сединами деды, все еще жаждут славы и не вешают на стенку свои луки. Хотят, чтоб о них говорили, как о великих воинах. Но заболтают любого до смерти. А нам нужно драться! Каждый день жалить русских! Пускать им кровь! Ха-ха, где мои ланцеты⁈

«Венерические у тебя и мысли, и поступки! Под стать фамилии!» – думал я, но внешне был само очарование. Мило скалился. Поддакивал. Настроение соответствовало погоде. Легкий декабрьский морозец. Солнышко. И перепуганные англичане! Есть от чего возгордиться и возрадоваться!

– Меня тревожит Белл, – поделился со мной Паоло, оставшись со мной наедине. Он в последние дни был более откровенен, демонстрируя приязнь. – Нет, не его упаднический дух. Это-то вполне объяснимо. Англичанам свойственно впадать в меланхолию…

– И что же вас беспокоит?

– Его странная тяга к красивым молодым мужчинам![1]

– Содомит?

– Не могу сказать. Но его горе из-за смерти Луки имеет второе дно. Уверен!

– Паоло! Вам следует проявлять больше осторожности. Ваш отряд телохранителей, составленный из поляков, меня напрягает. Слишком они слабы. Не бойцы. Какие вояки из дезертиров? Я дам вам своих людей. Черкесов. Решительные ребята, которые не продадут. И прикроют в трудную минуту! Кто знает, как все обернется. Белл слишком многое наобещал вождям!

– Вы настоящий соратник! Я рад видеть вас в нашей компании. Хоть один настоящий мужчина! Не рыдающий Белл со своей скорбной рожей. Он похож на рассол: такой же противный и употребим лишь в исключительных обстоятельствах! Не восторженный юнец Лонгворт, лезущий, как последний идиот, под пули и ядра! Вы – тот, кто мне необходим!

Мне нравился его настрой. Требовалось закрепить наше «доверие». Первый шаг уже сделан. Башибузук с пятеркой самых проверенных горцев временно перешел под командование Венерели. Осталось нанести последний штрих на «картину маслом». Стать настолько близким и своим, чтобы и тени сомнения не возникло: мне можно доверять безоговорочно!

В Черкесию шел постоянный поток оружия, пороха и свинца для горцев. Белл каким-то образом выстраивал логистику так, что корабли то и дело приставали к берегу в тайных бухтах, обманывая русские крейсера. Я уже выведал имена самых доверенных капитанов. Но какой в том толк? Трабзонский и Синопский паши были, судя по всему, в доле с контрабандистами. У Фонтона из Стамбула не выходило вдарить им по рукам.

Блокада и крейсерство вдоль побережья результат давали сомнительный. Белл создал надежный канал связи с константинопольским посольством. И регулярно получал корреспонденцию. И грузы с оружием прибывали регулярно. Их забирал Паоло. Если он по какой-то причине не успевал добраться до очередного торговца с «посылкой от дядюшки», сэра Понсонби, горцы вели себя честно. Привозили порох и ждали справедливого дележа.

Дайте мне рацию! Что толку в моих знаниях⁈ Башибузук постоянно мне докладывал об ожидаемой поставке. И – чо, как сказали бы мои приятели-гопники из «Африки»⁈ Кого и как мне упредить, чтобы мой знакомец, лейтенант Алексеев на люгере «Геленджик» был в нужной точке и в нужное время⁈ Если я отправлю гонца к Гаю, турецкая кочерма успеет три раза смотаться туда-сюда из Турции и обратно. Мелькала мысль связаться с надежнейшим Пацовским в Бамборах. И тут же я одергивал себя. Сразу засвечусь. Да и далековато от Цемеса до Абхазии.

Нужен был план! Идея! Но в голову ничего толкового не приходило. Казалось, вот оно – англичане у меня в руках! Но что мне с этим делать? Передавить или утопить, как щенков в ведре? Белл что-то чувствовал. Сторожился. Держал телохранителей рядом и смотрел на меня с испугом. Неужто я позволял своим мыслям о резне проявиться на лице?

Меня несколько раз просили встретить передачи из Константинополя. Я решил обернуть эту процедуру в свою пользу. Так бы сделал Фонтон.

– Мистер Белл! – вкрадчиво сказал я однажды. – Из-под Анапы пришла весть. Некий купец привез вам письма из Константинополя. Они столь важны, что он требует вашего личного присутствия для передачи.

Никакого купца не был. Чистой воды плод моей фантазии.

– Впервые слышу такое! – отозвался Йода-бей. – Никогда меня не звали к торговцам.

Я пожал плечами.

– Все всегда случается в первый раз.

– И что вы думаете по этому поводу?

Мы сидели в кунацкой вчетвером – Белл, Лонгворт, Венерели и я. Все напряженно ждали моего ответа. Придуманная мною ситуация напрягла шпионскую ячейку англичан.

– Думаю, что это ловушка! – продолжил я, как ни в чем не бывало. – Награду за вашу голову, Белл, никто не отменял. Просто выбросите из головы это предложение. Одним письмом больше, одним меньше…

Все выдохнули. Видимо, именно такого ответа от меня и ждали.

– Тучи сгущаются, – мрачно заметил Лонгворт. – Я уезжаю на ближайшем корабле. Нужно успеть до 12-го декабря. После этой даты турки отказываются выходить в море до середины марта. Хотя есть те, кто заявляет: если душой ты чист, запреты не для тебя.

– Причем тут чистота? Турки думают лишь о своей выгоде. Когда снег закроет перевалы, торговля остановится. Никто не повезет девушек к морю на продажу, – возразил Белл, хмурясь.

– Тем более, мне следует поспешать! – отозвался Лонгворт.

– Счастливчик! – вздохнул Белл. – Меня не отпускают из Черкесии.

– Я бы последовал примеру Джи-Эй, – сказал Паоло, имея в виду Джеймса Александра. – Но мне нужно принять последнюю поставку оружия. Очень важный груз.

– Что там такого особенного? – спросил я.

– Винтовки! Литтехские штуцеры[2]. Капсюльный замок и умопомрачительная дальность. Я хочу по вашему примеру, Коста, сформировать отряд. Мы такого шороху наведем у русских фортов! Будем отстреливать их часовых по одному! Русские зароются в норы или вовсе сбегут из своих укреплений! За зиму очистим от них побережье!

Я вспомнил, что немногие образцы подобного оружия имелись в кавказских полках. Их выдавали застрельщикам. Берегли как зеницу ока. Бытовало мнение, что капсюли плохо поддаются грубым солдатским пальцам. На самом деле, штуцеры были грозным оружием в умелых руках. Горцы и так имели преимущество в огневой мощи. Причем, такое, что сам «красный генерал» Вельяминов признавал, что снайперской стрельбе черкесов его войска могли противопоставить лишь мощный залп. А со штуцерами пойдет совсем иная война. Опытный Паоло сможет с легкостью подавить сопротивление гарнизонов «глиняных горшков». Этого я допустить не мог. И Паоло решил облегчить мне задачу.

– Я буду вам крайне признателен, Коста, если вы со своим отрядом меня сопроводите. Слишком важная миссия. Слишком большой соблазн для горцев.

– Где намечена точка рандеву?

– Под Анапой! Выдвигаемся завтра. Вы со мной?

– Без всякого сомнения, дружище.

… Декабрьское кавказское солнышко приказало долго жить. На небе воцарился какой-то шмурдяк из облаков серо-лиловых тонов. Периодически накрапывало. Промозгло и сыро так – хоть святых выноси. Весь мой отряд и жалкая кучка поляков Венерели, закутавшись в бурки и башлыки, напоминали нахохлившихся воробушков. Вести учтивые беседы не было никакого настроения. И желания. Я ехал к берегу моря с одной целью: пристрелить Паоло, чтобы больше не гадил!

Впрочем, почему с одной? Захватить новомодные винтовки – вполне себе изящное решение. Такой новогодний подарок мне и самому нужен. А еще корабль! Скручу турка и как закричу: «Шеф! Гони в Копенгаген!» В смысле, в Керчь. Мне же нужно в Крым. Меня там ждут!

Люди предупреждены. Башибузуку поставлена задача: после захвата груза, штуцера нужно доставить в ложбину, где мы прикончили разбойника Донекея, и спрятать их в одном из дольменов. Будет моей счастливой лунной долиной! Задел на будущее. Кто знает, куда меня кривая вывезет⁈

Я чувствовал, что меня распирает какая-то бесшабашность, кураж. Новое, незнакомое чувство. Что-то похожее на мой первый прыжок в воду с вышки. И страшно, и весело, и отчаянно желаемо. Пора мне закругляться с играми в шпиона. Хватит жене орошать подушку слезами, меня поджидая. Через несколько часов я поставлю точку и скажу: я сделал, что мог! Кто может больше – пусть сделает!

Венерели словно очнулся от спячки или справился с традиционным похмельем. Принялся доставать меня разговорами. Я, как мог, уклонялся или не отвечал. Трудно мило беседовать с человеком, которого собираешься убить через несколько часов. Мой револьвер был заряжен. Осталось лишь нажать в нужную минуту на спусковой крючок.

– Что с вами, Коста⁈ Вы сам не свой. Вас замучила песня ваших черкесов? – мои горцы, стоило нам тронуться в путь, затянули какой-то заунывный мотив – песню, в которой воспевались деяния одного князя, искавшего смерти в бою после того, как он застрелил жену в припадке гнева.

«Хватит перегибать палку! Соберись!» – отчитал я себя.

– Паоло! У меня дурные предчувствия.

– Что за суеверия? Заразились у черкесов? Какой-то старик погадал вам на бараньей лопатке? – рассмеялся Венерели.

– Наверное, устал. Все время на нервах. На пределе.

– Мне знакомо это чувство. Я посетил Мекку…

– Вы совершили хадж⁈

– Нет, ну что вы. Просто сопровождал одного англичанина. Добрались до Медины. Кругом одним паломники. Экзальтация. Странные дервиши. Всё пропитано подозрительностью, как пахлава медом. Было трудно не выдать себя.

– Да уж! Досталось вам.

– Не то слово! Я ведь и в Индии успел побывать. Помотало меня по свету.

– Зачем вам все это?

– Риск. Я к нему привык, как к водке. Без него на сердце печаль и тоска.

Я сделал вид, что разговор меня утомил. Но Паоло не унимался.

– Признайтесь! Лука – ваша работа? Я видел и слышал, как он метал в вашу сторону громы и молнии. Мечтал вам отомстить.

– Мне плевать на этого поганца. Как говорят русские, умер Максим – да и хрен бы с ним.

– А я почему-то уверен, – настаивал Паоло, – что вы к смерти этого Максима – вернее, Георгия – причастны.

– Вы мне надоели! Давайте помолчим хоть полчаса! – я облизнул внезапно пересохшие губы.

От продолжения опасного разговора меня спас внезапный выстрел. Кто-то из черкесов выстрелил в птицу на ветке.

– Чем вам пичуга не угодила? – крикнул я Башибузуку.

– Сорока! – ответил он мне так, будто речь шла об понятном каждому: увидел сороку – немедленно стреляй, иначе удачи тебе не видать. – Лет десять назад прославленный воин и черченейский дворянин Биярках в одиночку в белых одеждах и со знаменем в руке помчался на отряд казаков. Искал славной смерти. Его, конечно, застрелили. Привезли его тело на кордон, где было множество вождей. Прямо при них сорока выклевала глаз мертвому герою. С тех пор мы всякий раз стреляем в сорок, если встретим.

– Весь мир сошел с ума! – сердито молвил Венерели и злобно сплюнул, когда я перевел ему рассказ моего заместителя.

… Турецкая кочерма нас уже поджидала. Местные черкесы затянули ее в узкий речной проток, развесив на реях сосновые ветки, и удалились. Не корабль, а дерево, если глянуть со стороны моря. Но мы-то видели, что это за «рождественская елка».

Капитан-турок радостно приветствовал Паоло. Они встречались не в первый раз. И груз – длинные ящики – уже был выгружен на берег. Не хило англичане все устроили. Организация! Этого у них не отнять!

– Штуцеры? – спросил я Паоло, кивая на ящики.

– И штуцеры. И капсюли. И патроны в сальной обмазке. Надеюсь, горцы, в отличие от сикхов-индусов, не станут кривить рожи. Мусульманство здесь своеобразное. Еще не окрепло. Хотя мечетей и мулл уже хватает.

Мы захватили с собой табун мулов. Им предстояло везти на себе ящики с оружием. Потом их следовало вернуть хозяевам вместе с ожидавшей их премией в виде свинца и пороха. Универсальная валюта! Лучше любых денег.

Приступили к навьючиванию. Работа спорилась. Никто не желал, чтобы внезапно нагрянули русские и устроили шухер. Особенно турки. Им настолько щедро заплатили англичане, что они были готовы отчалить без традиционного живого товара на борту. Погода на море могла в любую секунду стать непреодолимым препятствием.

… Тронулись в обратный путь. По крайней мере, так думал Паоло. Неспешно двигавшиеся нагруженные мулы диктовали скорость. За спиной остались суетившиеся на кочерме турки.

«Времени у меня немного, – думал я. – Они скоро со сборами покончат, корабль от веток очистят, развернут и выйдут в море. Так что метров через пятьсот нужно будет закругляться».

Венерели ехал впереди меня. Был весел. Взбудоражен. Его возбуждение было понятно. Все для него складывалось удачно. А в мыслях он, наверное, уже представлял окончательную и бесповоротную победу над ненавистными русскими. Так что судьба его была предрешена. Как только мы скрылись за холмами и с кочермы нас не стало видно, я достал револьвер, нацелил в спину поляку.

«По уму, конечно, лучше было бы взять его в плен. Отвезти к нашим. Они бы его знатно потрясли. Но – рискованно. Слишком много мороки. Как на корабль попасть с таким обременением на руках? Заманчиво, но невыполнимо. Нужно убивать здесь».

Паоло между тем продолжал весело болтать. Я все никак не мог заставить себя выстрелить. Тут еще отвлёкся на воспоминание. Сцена напомнила прогулку Штирлица и Клауса. Тот тоже шел впереди, радостно говорил. А когда обернулся, Штирлиц без раздумий пустил ему пулю в живот.

«Так и сделаю! – решил я. – Стрелять в спину не хочу. Пусть обернётся, посмотрит мне в глаза. Тогда и выстрелю. Так честнее!»

Не успел я подумать об этом, как Паоло, действительно, обернулся.

– Коста, вы там заснули, что ли?

Оказывается, он меня о чём-то спросил. Отвечать не пришлось. Обернувшись, Паоло сразу увидел направленный на него револьвер. Посмотрел на меня. Ему все стало сразу ясно. Он не испугался, не удивился. Улыбка сошла с его лица. Он прищурился. Лицо стало злым. И тут из его уст полился непрекращающийся поток слов, вперемешку с отборным матом на всех знакомых ему языках.

– Предатель! Вот я идиот! Нужно было слушать Белла! – это были единственные приличные слова в его речи.

Он продолжал кричать. И я растерялся. На спусковой крючок не нажимал. И уже встрепенулись сопровождавшие нас поляки. Пока только вертели головами, не понимая, что происходит. А Паоло таки заговорил мне зубы. Заметил мою растерянность. Понял, что я упустил нужный момент. Его рука молниеносно выхватила пистолет. А я продолжал ловить ворон. И неизвестно, чем бы все закончилось…

Сбоку раздался выстрел. Паоло грохнулся с лошади с простреленной головой. Я обернулся. Это Сенька меня спас. Никто из моей команды не обращал на меня внимания. Все были заняты привычным горским смертоубийством. Моментально выхватили ружья. Поляки ничего не успели предпринять. Одновременно раздавшиеся выстрелы выбили всех из седел. Только один, легко раненный и самый юный, тут же вскочил и бросился к лесу. Видимо, дрогнула у кого-то рука. Но Сеня уже успел перезарядиться. Поляк до леса не добежал.

Сеня опустил ружье. С улыбкой посмотрел на меня.

– Вы, Вашбродь, коли достали пистолет, так уж стреляйте! Чего думать?

– Да я…

– В спину не хотели?

– Ну, да.

– Зря. Эту собаку жалеть нечего. А в другой раз может не выгореть. Тут война. Не дуэль ваша господская!

– Да, Сеня, ты прав. Спасибо!

– Завсегда!

– Башибузук!

Он подъехал ко мне.

– Ты, – я тихо объяснял на ушко заму свою задумку, – с винтовками так поступи. Сперва припрячь их не в ложбине Донекея, а в другом месте. Потом отправишь людей мулов вернуть, а Цекери и только его людям поручишь тайно штуцера перепрятать в дольменах. Сам же затаись у старой захоронки и жди. Если гниль в отряде завелась, непременно явится украсть или врага приведет. Так проверишь всех на вшивость. Далее, вскройте один ящик. Возьмите на пробу пяток штуцеров с боеприпасом – и тренироваться! Обучитесь бою с новой винтовкой. И начинайте отстреливать тех, кто людям спокойно жить не дает. Разбойников разных. Или тех, кто народ на кровавые дела подбивает, – черкес удивленно вскинулся: тут таких – каждый второй. – Короче, сам разберешься. Англичан гоняй, чтобы земля под ногами у них горела. Их хорошо охраняют. Но коли пули в окно твоей сакли начнут залетать, как приправа к каше, небось задергаешься? Вот и ты так поступи. Чтобы у Якуб-бея одна мысль была: как голову свою сохранить. Я скоро к вам вернусь. Начнутся славные деньки. В горах зимой жизнь замирает, но по весне закрутим дела.

– Без тебя на отряд будут смотреть как на досадливое препятствие, – вздохнул Башибузук.

– С каждым новым разбойником, отправленным на тот свет, будет больше уважения. Заставь всех в горах с тобой считаться. Штрафы собирай, и с них людей корми. Общество Джзи – уже наш должник. Дальше будет больше. Только действуй в этом случае не тайно, а открыто. Чтобы люди видели: наш отряд – сила и справедливость! Тогда и князья, и вожди, и старейшины начнут с вами считаться. Звать в набеги. Таким отказывай. Говори прямо: пока вас не будет, кто ваши аулы защитит? Быстро поймут вашу пользу. И пойдут к тебе под крыло новые люди. Их проверяй десять раз. Обращай особое внимание на тех, кто про меня станет расспрашивать. И – самое главное! Не ищи славы. Это яд, который точит силы черкесского народа!

Пшекуи-ок нервно кусал губы. Не хотел расставаться. Все ждал от меня, что позову с собой. Но у меня на него были другие планы.

– Верь, парень! Я обязательно вернусь. У нас с тобой осталось много незаконченного. Если отправитесь зимовать в долину Вайа, подумай насчет смены вождя. Плох ваш нынешний лидер. А нам долина твоя нужна как воздух! И разыщи Курчок-али. Он мой брат. Передашь от меня привет. Если что, он поможет.

– Один поедешь?

– Нет. Русские со мной.

– Тогда время прощаться, – улыбнулся Башибузук.

Цекери бросился ко мне с объятиями. Я его притормозил.

– Ты до кочермы со мной. На берегу заберешь лошадей. Там и попрощаемся.

– Хорошо!

… Когда высыпали на полном скаку на берег, турецкий капитан малость ошалел.

– Планы поменялись. Заберешь нас пятерых? Паоло отправил нас в Турцию и выдал деньги на проезд, – я достал золото.