Текст книги "Спасти кавказского пленника (СИ)"

Автор книги: Greko

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

Глава 22
Романтики с большой дороги

Когда горе-вояки, подгоняемые мною, вернулись в ставку, Шамуз счел своим долгом прокомментировать причины неудачи похода. Выглядел он как оправдывающийся школяр в кабинете директора. Роль последнего взял на себя присоединившийся к нам Белл, скрывавший растерянность за наигранным оптимизмом.

– Погода подвела. Оттепель, – привел Шамуз первый аргумент – довод вояк всех времен и народов.

Никто не стал ему пенять за то, что войска проторчали в долине почти неделю. Можно было выбрать более подходящий день. Можно было заготовить лес и устроить наплавной мост. Вместо этого вожди занимались неизвестно чем. Наверное, болтали без умолку по своей стариковской привычке.

– Мы не смогли бы переправить пехоту. Ей была поставлена задача прикрывать наше отступление, спустившись вниз по течению до места, где река распадается на два рукава. Без этого прикрытия я не решился отправлять конницу в атаку на русскую крепость, контролирующую единственную дорогу через топи и кустарники.

Все снова промолчали. Лишь Паоло не удержался от ухмылки. Если место переправы было выбрано осознанно, почему забыли про отряд русских с артиллерией на возвышенности? Выходит, Шамуз испугался серьезных потерь, когда оценил диспозицию? Неужели раньше об этом нельзя было подумать?

– Армия собралась слишком большая для задуманной операции, – продолжил Шамуз свои объяснения.

– Что же вы запланировали? Какова была конечная цель? – недоуменно спросил Венерели.

– Разбить небольшие русские форты на холмах в пяти милях от реки и разрушить большое русское село.

Офигеть не встать! Мансур с Шамузом задумали разграбить станицу и для этой цели собрали пять тысяч! Потом сообразили, что на такую мелкую цель народу с избытком. Добычи на всех не хватит, хотя Мансур предупреждал, что ее брать не стоило. И русские не дураки. Заранее подготовились. Пойдет такое скопище вперед, и по плотным массам конницы вдарят пушки. Когда до Хаджуко это дошло, он поспешил покинуть отряд, предоставив Шамузу отдуваться за очевидные промахи.

– По крайней мере, мы имели удовольствие наблюдать, сколь прекрасную армию способен выставить народ Натухая! – оптимистично подвел Белл итог того бреда, что выдал Шамуз.

– Терзают меня догадки, что «столь прекрасной армией» никто из вождей не умеет управлять, – шепнул мне Паоло. – Но не беда. Мы это исправим.

«Мечтай, мечтай! Я не я буду, если тебя не остановлю!» – кровожадно подумал я.

Стали разъезжаться. Англичан увезли черкесы Мансура. Словно под конвоем, как мне показалось.

«Неужели их запрут на время, чтобы не донесли в Стамбул о провале „великого похода“? Было бы прекрасно! Мне меньше возни».

Меня насторожили взгляды, которые на меня то и дело бросал сопровождавший Белла Лука. В его глазах читался не прежний страх, а нечто иное. Скрытая угроза? Я поспешил к своему отряду, к своим телохранителям.

Отправились обратно в горы. Стоило подумать об ауле, который смог бы принять такую ораву, как наша. По дороге покупали баранов у пастухов, чтобы прибыть не с пустыми руками. Достигли торгового тракта, по которому поддерживалась связь между окрестностями Анапы и левым берегом напротив Екатеринодара. Русские открыли меновые дворы. Торговцы, наплевав на штрафы, сразу стали крутить гешефты. Караваны засновали туда-сюда к вящей радости местных разбойников.

За очередным поворотом лесной дороги открылось неожиданное зрелище. Классика жанра! Купеческий обоз грабили закутанные в башлыки горцы, пряча свои лица. Никто не пытался сопротивляться. Ни купец-черкесогай, ни возницы в рваных бешметах, ни подобие охраны, покорно сдавшей оружие. Выстроились в ряд вдоль колонны из арб-повозок. Каждая арба была запряжена парой волов и имела два огромных деревянных колеса и платформу. Ее хлипкое ограждение выгибали мешки с грузом. Черкесы с энтузиазмом его потрошили, перекрикиваясь между собой. Делились находками. Настолько увлеклись, что не заметили наш немалый отряд.

– Атака! – громко скомандовал я и, не желая повторить ошибку налетчиков, добавил. – Двоим остаться, чтобы присматривать за тылом.

Моя «банда» рванула с места в карьер, сбрасывая на ходу туши баранов, чтобы не мешались. Моментально окружила растерявшихся «лесных братьев». Сопротивления никто не оказывал. Когда на тебя нацелили десяток стволов, трижды подумаешь, прежде чем трепыхаться. Всех сдернули с арб на землю. Освободили от оружия. Перетряхнули карманы, освободив от серебра. Поставили рядком на колени в придорожную пыль.

– Зелим-бей! – окликнул меня один из моих людей, передавая монеты. – Серебро!

– Твое? – спросил я купца.

Армянин трясся и отрицательно мотал головой. Разбойники корчили зверские рожи и ругались сквозь зубы. Теснящие дорогу дубы грустно покачивали ветвями, роняя дождевые капли с золотистой листвы.

– Наш предводитель Донекей тебя на куски порежет! – нагло заявил мне один абрек. – Для него что человеческая жизнь, что кровь ничего не значат!

По моему кивку Степка дал от души разбойнику смачную затрещину. Была бы у горца на голове папаха, непременно полетела бы на землю.

– Мы пропали! – закричал купец. – Донекей! Его имя внушает путникам ужас! Но почему вы напали? Он обещал мне свое покровительство…

– Донекей, говоришь? – переспросил я. – А вы, значит, его люди?

– Да! – гордо ответил очередной любитель затрещин от Степки. – Если отпустишь нас, так и быть: ничего ему не расскажем!

– Ты дурак, да? – хмыкнул я. – Или меня за дурака держишь? Поверить слову грабителя с большой дороги? Или на дубу тебя повесить на потеху воронам?

Абрек захлопнул рот, клацнув челюстью. Вытаращился на меня, словно шайтана увидел. Еле выдавил из себя:

– Так не по правилам!

– И, правда, Зелим-бей, как можно человека вешать? – вмешался Цекери. Черкесы из моего отряда согласно замычали.

– Очень просто! – веселился я. – За шею! А можно вниз головой! Что выбираете, братья-разбойники, романтики с большой дороги?

Братья-разбойники на «романтиков» дюже обиделись. В повешение не поверили. Снова затеяли ругаться. Пришлось выстрелить из револьвера у уха одного из любителей легкой наживы, чтобы привести всех в чувство. Черкес даже не моргнул. Лишь скривился, когда вспыхнувший порох лизнул пламенем ему лицо.

Я стал прохаживаться вдоль ряда пленных, пересыпая из ладони в ладонь монетки. Звон серебра завораживал. Абреки не отрывали глаз от струящегося потока.

– Объясняю четко и один раз! – громко объявил я. – Кто хочет заполучить эти замечательные звонкие монеты и не стать дубовым украшением, проводит нас к лагерю ужасного Донекея. Страстно мечтаю познакомиться со столь предприимчивым мужем. Есть желающие?

Горцы насупились. Кто-то презрительно сплюнул. Предать за серебро вождя и, возможно, родича? Да ни в жисть!

– Что значит «дубовым украшением»? – спросил первый получивший затрещину, опасливо вжимая голову в плечи.

– Ясно же, что не жёлудем, – хмыкнул я. – Полагаю, что в ваших краях никто не знаком с танцем висельника? Мерзкое зрелище, доложу я вам. Крайне вонючее. Повешенный обычно сучит ногами и гадит, будучи еще живым.

– Фу, гадость какая, прости, Господи! – перекрестились мои бодигарды.

– А ну, цыц! – рявкнул я и, внимательно вглядываясь в лица, медленно двинулся вдоль ряда перетрухавших и спавших с лица абреков.

Алчность победила. Один мне подмигнул. Осторожно, так. Еле-еле. Скорее моргнул нарочито, чем подмигнул. Но сомнений не было: желающий нашёлся!

– Отлично! – вскричал я, указав на него. – Вот первый кандидат на повешение. Вяжите его!

Горец задергался, но Степка не подкачал. Ударом колена опрокинул в придорожную листву. Уселся сверху. Принялся вязать руки. Он раскусил мой хитрый план и решил подыграть.

Горцы заволновались. Попытались вскочить. Тут уж отряд не подкачал. Раздавая пинки и зуботычины, быстро подавил бунт на корабле. Абреки покорились. Все так же стоя на коленях, пыхтели и метали в меня молнии. Не испепеляющие, но стррашшные… Ну, таким Зелим-бея заговоренного не проймешь. Тут Кавказ, детка, а не долбанное маджик-фэнтези!

– Этого повесим в назидание, так сказать…

– Славы ищешь, урум⁈ – завопил недозатрещенный абрек.

– Молчи, гётваран! Не буди лиха! – окрысился я не на шутку. – Ты не представляешь себе полета моей фантазии! С рогами волов не хочешь жопу познакомить⁈

«Браток» испуганно сглотнул. Кто его знает, этого бешеного урума, что у него на уме? Зато мои бойцы посмотрели на меня с почтением. В их уважительных взглядах читалось: с таким командиром будет весело! Вот же ж, наивные албанцы! И рожи – ну, такие мечтательно-довольные! Открыл, блин, ящик Пандоры! Что дальше? Рассказать про манкуртов? Бррр…

– Отставить пустые мечтания! Этого, – указал я на потенциального информатора, – вешать. Остальных отвезем в их общества, забрав себе лошадей и оружие. И будем требовать от вольных братств справедливого штрафа. Пусть отвечают по закону за своих родовичей.

– Почему от братств, Зелим-бей? – вышел вперед один из тех, кого я принял в отряд совсем недавно. Плечистый, но тонкий, как все черкесы, в талии, этот взрослый мужик сразу приглянулся мне своей решимостью. Хотя затаенная тоска в глазах немного напрягала. – Они все из горного шапсугского клана Дзжи.

– Отлично! Часть отряда отвезет их к старейшинам. Пусть судят! Мы не разбойники, творящие все, что заблагорассудится. Решено! Ты и повезешь!

Черкес, рассказавший мне о клане Дзжи, бросился мне в ноги.

Я оторопел.

– Прошу! Дай мне шанс отомстить Донекею!

Опять, блин, мститель, на мою голову! И хватит лапать мои икры!

– Клянусь! Клянусь! Кончим дело с гадом (мразью-пидором-мерзавцем и прочая непереводимая игра слов), я твой, Зелим-бей!

– Все, все, братишка! Охолони!

Я наклонился. С трудом оторвал пальцы, вцепившиеся в мои ноговицы.

– Цекери! Забирай половину отряда и смотайся к этим Дзжи!

– Зелим-бей! – подергал меня за рукав черкесогай. – Есть разговор!

«Благодарить будет», – решил я. Но все оказалось куда сложнее.

– Торговец Андрей Гай просил меня и других армян разыскать тебя и передать одно имя. Тамара.

Меня бросило в пот. Сердце заколотилось.

– Что он имел в виду? – спросил я, стараясь не выдать волнения.

– Не знаю. Просто просил тебе передать и сказал, что тебя ждет. Он недавно перебрался на левый берег Кубани и устроился в ауле хамышевского князя прапорщика Шеретлука.

– Офицер русской службы? – удивился я. – И живет в ауле черкесов?

– Мирный аул. Аманатов выдал Зассу. Туда многие приезжают. Опасности нет. Зато твой поход за головой Донекея крайне опасен. Я знаком с ним. Из простолюдинов и потому обуян тщеславием, дерзкой отвагой и смелой предприимчивостью. Однажды мы встретились. Он со своей ватагой возвращался из набега и отдыхал на краю дороги. Я, содрогаясь от ужаса, но желая приобрести покровительство столь страшного в горах человека, поднес ему двенадцать свертков серебра, из которого черкешенки с большим искусством ткут галуны. Донекей милостиво принял подарки и обещал свою защиту. «Не слишком, однако ж, полагайся на мою дружбу – я и старым друзьям иногда не даю пощады», – сказал он на прощание. Сам видишь, что вышло из этой встречи, – кивнул на абреков купец.

– Бог не выдаст, свинья не съест, – легкомысленно отмахнулся я.

Черкесогай поморщился. Упоминание свиньи его покоробило. В горах Северного Кавказа даже на кабанятину смотрели косо. На кабанов охотились с энтузиазмом, но туши бросали на потребу волкам и шакалам.

Какие, к черту, кабаны⁈ Тамара! Тревога и радость – все одновременно вызвали такой стресс, что в голове традиционно закружил рой пчел. Разными голосами, подчас, обидными словами, они гнали меня на свидание с неизвестным Гаем. Пришлось усилием воли разогнать противных. Гай от меня не убежит. Требовалось закончить с Донекеем.

– А что с этим? – спросил Степка, указывая на валявшегося на обочине абрека.

– Как что⁈ Вешать будем! – подмигнул я своим ребятам.

Вешать не пришлось. Даже в планы не входило. Как только отряд удалился, гоня перед собой толпу пленных, мы двинулись в лес. Дорогу указывал избежавший петли, но обзаведшийся серебром подельников, приободрившийся абрек. Как все предатели, он был многоречив. Сыпал историями из жизни Донекея. Не то осуждал, не то восхищался. Скорее, и то, и другое.

– Однажды, – рассказывал он, – мы решили напасть на турецкий торговый корабль. Подплыли на лодках. Завязалась жестокая борьба. Почти все получили раны. Но мы победили. Столько тканей! – он причмокнул губами при воспоминании о богатой добыче. – Стали решать, что делать с выжившими турками. Оставить в живых, превратив в рабов? Они бы донесли в Синоп или Трабзон. И турки отомстили бы нам. Или перестали слать корабли.

– И как же вы поступили?

– Прирезали всех, – без тени смущения ответил абрек.

Лиственный лес, через который мы ехали к лагерю Донекея, уже сбросил свой осенний наряд. Незаметно подкрасться к стоянке было сложно. Ее уже выдавала тонкая струйка дыма и запах мяса, жарящегося на костре. Разбойников скрывала складка местности, которую нужно было как-то преодолеть. Метров триста. Пешком. Потом ползком. Стали спешиваться.

Проводник уже не требовался. Он порывался что-то сказать, но не успел. Я воткнул нож ему в сердце. С предателями у меня разговор был коротким. Я так себе пообещал, когда гонялся за похитителями Торнау.

Бойцы и ухом не повели. Проверяли ружья, не обращая внимание на валяющееся тело.

– Что с серебром будем делать? – шёпотом спросил меня Сенька.

– Оставь. Ни к чему нам грязные деньги, – Сенька согласно кивнул. Этот парень мне нравился все больше и больше. – Разойдитесь, – приказал я своим людям. – Распределите цели и не стреляйте в одного. Нам геройства не нужно. Быстро сделали свое дело и по домам. В смысле, в ближайший аул.

Оставили лошадей под присмотром и украдкой, рассыпавшись цепью, держа ружья на изготовку, стали подкрадываться. Нам требовалось сблизиться с противником на сто метров. Но не свезло.

Сложно подобраться к лесным братьям в осеннем лесу, в котором они – как у себя дома. Нас выдал шорох листвы. Неизбежный и неотвратимый, как налоги и смерть. Она уже зависла над полянкой в ложбине, поджидая первую жертву.

Но абреки не спешили на свидание с бледной старухой с косой. Стоило нам появиться на гребне возвышенности, склон которой переходил в нужную нам полянку, нас встретили выстрелы из длинных ружей. Не самое удобное оружие для лесной братвы. Но дальнобойнее, чем наши мушкеты. Кто-то закричал, получив ранение. Мы ответили вразнобой, а не единым залпом. И поспешили укрыться за деревьями и какими-то каменными блоками, сложенными странными домиками.

«Дольмены?» – удивился я, отметив идеально ровный круг, вырезанный в толстом камне. От вертикально стоящей плиты брызнули осколки, и тут же я услышал звук новых выстрелов. Полянку заволокло пороховым дымом. Лишь по вспышкам пламени на зарядных полках можно было понять, куда стрелять, чтобы попасть в противников. Они прятались за бурками, сдвинув их шалашиком.

Я забил патрон в ствол деревянным шомполом. Приготовился угостить свинцом огрызавшихся огнем абреков. Меня внезапно озарило.

«Я же в первый раз, когда нажал на спусковой крючок, не увидел и не услышал выстрела! Что, если в моей „Смуглянке Бесс“ сейчас не один, а два патрона? Стрельну, а ствол разорвет у меня в руках…»[1]

Выбирать мне не пришлось. Кто-то на небесах решил, что не фиг Косте думать о бренности сущего. Из порохового дыма на меня выскочил вопящий абрек, размахивающий на ходу шашкой. Слегка отвернув лицо в сторону, я нажал на спусковой крючок. Раздался выстрел. Горца снесло, будто лошадь лягнула.

Но за ним на меня понеслась толпа израненных, но злых и отчаянных абреков. Ружья они где-то побросали и кинулись по привычке в шашки. Не успел я испугаться, как им навстречу метнулись мои черкесы. Впереди всех, перепрыгнув через меня, мчался тот, кто просил дать возможность рассчитаться с Донекеем. Он сцепился с невысоким, но крепким, как боровик, горцем, вертевшимся юлой и махавшим саблей, как пропеллером.

Я взвел свой верный револьвер. Стараясь не зацепить своих, отстрелял все четыре оставшихся заряда. Осечки не случилось, а моя стрельба возымела нужный эффект. С бандитами разобрались на раз-два.

Тяжело дышавший мститель плюнул на тело поверженного крепыша.

– Больше не будут мальчишки в аулах играть с именем Донекея на устах!

Я встал и подошел к убитому. Процитировал классика:

– Взял и клюнул Таракана, вот и нету великана.

– На широких его плечах сидели бесы! – кивнул мститель на труп. – В своей погоне за славой он запятнал свое имя кровавыми злодеяниями.

– Насколько я могу судить, мой друг, подобное можно сказать о каждом втором горце. Весь ваш образ жизни и мыслей толкает вас на черные дела. Вы ни во что не ставите ни человеческую кровь, ни свободу людей. Впрочем, не мне тебя учить, – вздохнул я горестно. – Теперь, когда ты насытился мщением, покинешь нас?

– Ни за что! – горячо воскликнул горец. – Я буду с тобой до конца! А своих бесов я давно согнал с плеч. Не ищу бессмысленной славы. Хотя в бою меня каждый раз охватывает какое-то безумие.

– Экий ты сорвиголова. Я буду звать тебя Башибузуком! Слышите все! – обернулся я к своим людям. – Этот герой по прозванию Башибузук, победивший самого Донекея, отныне будет моим заместителем.

Ответом мне стали радостные крики. Люди горячо поздравляли нового командира и с воинской удачей, и с назначением. Кто-то предложил избавить бандитов от голов и отвезти их Зассу. На него зашикали. Сенька хозяйственно потрошил трупы на предмет ништяков и серебра.

Я сладко потянулся. Пора в путь-дорогу. Теперь ничто не мешало мне наведаться к Андрею Гаю, чтобы узнать, с какого перепуга он треплет имя моей жены.

[1] Во избежание возможных споров, поясним. 1) При стрельбе дозвуковым патроном, сперва слышен свист пули, затем звук выстрела. 2) После сражения при Геттисберге было собрано 27 000 мушкетов. 12 000 были заряжены двумя выстрелами. 6000 содержали от 3 до 10 зарядов. В одном вообще насчитали 26 пуль! Оружейники проводили испытания на разрыв ствола. Выяснилось, что американские мушкеты выдерживали выстрел из ружья, снаряженного до 9 пуль! 3) Выстрел двумя патронами – более чем реальная история. Есть данные современной судмедэкспертизы о подобных случаях. Одновременный выстрел двумя патронами объясняет несовпадение количества входных отверстий на теле и одежде.

Глава 23
Герой невидимого фронта и Лука Мудрищев

Андрей Гай был не армянином, как можно было заключить из его фамилии, а черкесом. Жебермес, сын Эдигов, он мальчиком попал, как аманат, в Астрахань, выучил русский язык. Оказался в шотландской миссии под Пятигорском, стал протестантом. Потом судьба занесла его в Европу, далее – в Стамбул. Языков он знал поболе моего. Ему не составило труда выдавать себя за турецкого купца.

На деле он был не торговцем, а шпионом. Еще одна находка Фонтона. Андрей сразу передал мне привет из Стамбула, чтобы исключить недомолвки. И видя мое нетерпение, отдал мне письмо Тамары!

Я жадно схватил его. Извинился. И сразу развернул, чтобы прочесть.

Письмо от любимой было написано детским старательным почерком на русском с большим количеством ошибок. Я восхитился еще раз невиданному упрямству и целеустремленности моей грузинки. С трудом мог бы представить кого-либо, кто прошел бы такой путь в изучении сложнейшего языка за такое короткое время. И умилился всем её наивным ошибкам. Был уверен, что еще несколько писем и все ошибки исчезнут. При её-то способностях!

Первым делом я поднёс листок бумаги к носу. Так надеялся, что, может быть, он сохранил хотя бы отдалённое дуновение её неповторимого и столь любимого мной запаха. Но, увы! Письмо побывало в таких передрягах, в таких руках и местах, что не могло быть и речи о том, что тончайший и благородный запах Тамары сможет одержать победу над грубыми запахами мужской одежды или лошадиного пота.

Начал читать.

"Любимый муж мой, Коста. Я знаю: ты жив и здоров. Ты должен допить вино. Ты сдержишь слово. Как всегда. Не позволяй себе думать, что может быть иначе. Будь мужчиной, но не дураком. Не смей бояться, но и не лезь под пули без нужды. И главное! Прошу тебя: не красуйся! Веди себя достойно! Как всегда.

Я и Бахадур в порядке. Молимся о твоем здравии.

Теперь о делах.

Барон и его жена собираются в Крым, к Воронцову. Нас зовут с собой. Мы поедем. Я хочу, чтобы ты приехал ко мне. Время познакомить меня с твоей семьёй. Так, как это полагается.

Коста, мы муж и жена. А прожили как супруги – на пальцах можно пересчитать дни. Я так не хочу. Ты на службе. Я знаю это. Но я уверена, что ты сможешь сделать так, чтобы приехать ко мне. Любимый, я устала орошать подушку своими слезами. Я устала не спать по ночам в желании твоих объятий. Будь уверен: я всё выдержу. Но правильно ли всю нашу молодость, всё наше лучшее время тратить только на войну? Вот поэтому я жду тебя.

Целую крепко. Целую все твои шрамы. Люблю. Твоя верная и счастливая жена, Тамара"

Я поднял голову от письма. Гай не смотрел на меня. Отвернулся. Поступил по-мужски. Видел, наверное, то, что я заметил только сейчас. Мои слёзы. Не хотел ставить в неудобное положение. Я вытер глаза.

«Тамара, Тамара! Любимая! Откуда в юной девушке столько мудрости? А ведь она права. Как всегда, права. Что способно остановить всякую войну? Любовь, в первую очередь. Любовь! Что ж, приказ от mon general я получил. Буду исполнять. Нужно попасть в Крым!»

Я бережно сложил письмо и спрятал его поближе к сердцу.

– Вам просили передать приветы ваши друзья из Царьграда. Цикалиоти, просвещенный отец Варфоломей, трудник Фалилей. У них все хорошо. Живы-здоровы и вас поминают в своих молитвах. Также полковник Хан-Гирей отзывался о вас в самых восторженных выражениях. Вас ожидает высокая награда. Скорее всего, вызовут в Петербург. Поедете вместе с Торнау и Карамурзиным. Ваша роль в освобождении кавказского пленника всеми оценивается как подвиг. Боюсь только, вашему положению как двойного агента будет нанесен непоправимый удар. Мне довелось подслушать неприятные для вас разговоры в канцелярии Уркварта.

– Вам удалось так близко подобраться к англичанам?

– Еще как близко! – самодовольно откликнулся Гай.

– И что же они про меня говорили?

– Их насторожила публикация в русской газете, где упоминалось о награждении некоего Варваци. Они, мои бывшие хозяева-англичане, судили-рядили, не их ли прославленному агенту Варвакису русские выдали орден.

Неприятно, но ожидаемо. Я интуитивно чувствовал, что моему шпионству скоро придет конец.

– Пока есть лишь смутные подозрения, – успокоил меня Андрей. – Белл отзывается о вас в положительном ключе. Я смог тайно скопировать его отчеты посольству Британии в Константинополе. Поэтому знаю, о чем говорю.

Крутой мужик. На его фоне мои развлечения в Стамбуле полуторагодичной давности – детская игра в песочнице. Он подтвердил мой вывод рассказом о своей работе двойного агента. Удивительные вещи он творил. Такое не всякому под силу.

Он устроился на работу в английское посольство. Стал чуть ли ни главным агентом, имевшим доступ ко всей переписке. Мало того, что он напоследок, прежде чем сбежать от англичан, выкрал часть документации канцелярии Уркварта, где работал. Мало того, что в Синопе он смог вытащить у спящего курьера письма Белла, скопировать и передать копии консулу в Трабзоне. Так он еще вот какой фортель выкинул. Подделал письмо для горцев, заверил его печатью Уркварта и через Сефер-бея отправил в Черкесию.

– В этом письме было написано, что англичане, пребывающие ныне под Анапой, суть самозванцы и пройдохи!

– Изящная подстава! – восхитился я. В этой провокации чувствовалась рука Фонтона. Меня осенило. – Так вот почему Шамуз так отстранился от англичан!

Гай рассмеялся.

– Немало теперь потребуется англичанам времени и поставок пороха, чтобы вернуть былое расположение вождей.

– Вы не опасаетесь их мести?

– Меня в Турции знали, как грека Андрео. Вряд ли, кто-то решит, что Андрео и турок Андрей Гай – это одно и то же лицо. Следы я замел тщательно. Из Турции добрался до Тифлиса, где, кстати, и встретил вашу милую жену. Потом Ставрополь, Екатеринодар. Там мне вручили двести червонцев на закупку товара. С ним я и прибыл сюда, изображая важного купца.

– Имя я бы подобрал не столь похожее.

– Все так и будут думать, – заверил меня Гай.

– Какая отныне вам поставлена задача?

– Поручено мне войти в сношения с горцами, выведать образ их мыслей и убедить их в тщетности надежд на помощь других держав.

– Непростое поручение.

– Я понимаю. Сумел пока лишь войти в доверие к нескольким знатным семействам. Они колеблются. Опасаются разорения. Но это все решаемо. Подкупить можно любого горца. Имея на своей стороне главных узденей и дворян, можно увлечь и простой народ.

– Я бы не был столь категоричен. Между простонародьем и дворянами давно идет яростная борьба.

– Если бы представилась возможность заманить сюда Сефер-бея, черкесы быстро бы удостоверились в ничтожестве надежды на Турцию.

– Их в этом не нужно убеждать. Они каждый день проклинают султана. Считают, что он их предал.

– И, тем не менее, шлют свои делегации. А потом хвастают подарками, полученными от Дивана. Мне рассказали, как один вождь, вернувшись домой, нагрузил две арбы сундуками. Пустыми! Но всем рассказывал, как его обогатил визит в Константинополь.

– Выманить Сефер-бея из Царьграда, – задумчиво молвил я, – могло бы стать серьёзным успехом. Он – залог всей английской деятельности на Кавказе. Шлет свои письма, уверяя, что скоро прибудет с английским и турецким флотами.

– Вряд ли он поедет. Его полностью устраивает узурпированная им роль вождя всего черкесского народа и его главного представителя у трона султана. Увы, даже его ссылка в Адрианополь, к которой я тоже приложил руку, мало что изменила. Не скажу, чтобы он жил в роскоши. От Дивана ему выплачивают ничтожное содержание. Два рубля в день в переводе на русские деньги. Но англичане его подкармливают. Только лишив этих подачек, его можно сдвинуть с места. Фонтон работает над этим. Ему тем проще будет добиться успеха, если англичане отвернутся от Сефер-бея. Надежда есть! Уркварт отозван из Константинополя как главный виновник скандала из-за «Виксена»! Остался лишь этот долдон посол Понсонби. Он сумел вывернуться. Сохранил и свой пост, и свои мечты раскачать Кавказ.

– Белла не отзовут?

– Думаю, нет. Его миссия по политическому объединению горцев не закончена.

– Среди англичан самый опасный – это Паоло Венерели. От него можно ждать чего угодно.

– Есть идеи, как его обезвредить?

– Физическое устранение. Другого мне в голову не приходит.

– Это очень опасно. Вы похороните свою роль двойного агента.

– Я понимаю. Но, как крайний случай, держу в голове.

– Удачи вам, мой друг!

– И вам! Клянусь, почитаю за честь знакомство с вами. Ваша решительность и предприимчивость сделали из вас настоящего героя нашей невидимой борьбы!

– Будете супруге письмо писать? У меня есть связь с Екатеринодаром. Там ныне поручик Вревский, адъютант военного министра, посланный на Кавказ в помощь Хан-Гирею, обитает. Можно через него попробовать.

– Не успеет письмо до Тифлиса доехать, чтобы в руки Тамаре попасть. Она, возможно, уже на пути в Крым. Но благодарю за предложение, соратный товарищ.

Смелый человек, ничего не скажешь. Имея англичан под боком, готов и дальше служить России, несмотря на смертельную опасность. Даже его склонность к похвальбе и некие загибы в оценке положения в Черкесии ничего не меняли. Позиция, достойная уважения. Мы обменялись на прощание крепким рукопожатием.

… Покинув аул хамышевского князя, отправились в горное селение клана Дзжи. Хотел проверить, как решился вопрос с пленными, и воссоединиться с отрядом Цекери.

Бойцы делились новостями, услышанными от мирных горцев. Все обсуждали два набега – проваленный натухайский и успешный шапсугский.

– Народ смеется над Хаджуко Мансуром, – поделился со мной Башибузук. – Говорят, что вождь шапсугов Гуз-Бег привез богатую добычу. А старый абрек – сомнительную славу неудачника.

– Гуз-Бег? Или Казбич? Об этом вожде давно ходят слухи как об удачливом сукином сыне.

– Кто как называет, – подтвердил мою догадку Башибузук.

От мыслей о прославленном абреке перешел к мечтам о встрече с Тамарой. Идея добраться до Крыма на Рождество полностью меня покорила. Конечно, не хотелось бы жечь мосты. Но жена… Сестра… Милые моему сердцу греки… Как я по ним соскучился! Вот был бы номер, если бы удалось вытащить в «Маленькую Грецию» еще и Проскурина! Так и не познакомился с его женой. И Микри. Конечно, Микри и ее муж! Они – обязательно! Всех, всех нужно собрать и отведать знаменитого барашка Марии! И выпить бочку вина! Нет, две бочки! Три!

От мыслей о грядущей гулянке меня оторвал свист пули и тупой удар в седло. Конь жалобно заржал. Похоже, пуля досталась ему. Пробила седельную полку и чепрак. Прошла в нескольких сантиметрах от моего бедра.

– Там! – громко закричал Сенька, показывая рукой на облачко дыма. – Оттуда стреляли.

Я спрыгнул с коня, укрывшись за его корпусом. Несчастное животное мелко дрожало. Нужно его осмотреть. Позже. Сейчас требовалось разобраться со стрелком. Кто? Кто решился? Темиргоевцы? Или люди из клана Дзжи? Последние – вряд ли. Слишком мало времени прошло. Выходит, клан Болотоковых вышел на тропу войны. Больше некому. Ошибся в своих расчетах мой кунак.

Башибузук, не дожидаясь моего приказа, помчался с остальными черкесами в погоню. Вокруг меня гарцевали мои телохранители. Своей сутолокой и беспорядочными перемещениями прикрывали меня от нового выстрела.

– За коня не волнуйтесь, Вашродь, – бесшабашно тряхнул головой Сенька, демонстрируя олимпийское спокойствие в ситуации, когда в любой момент могла прилететь новая пуля. – Лошадь – животное выносливое. Сколько раз видел, как с раной и похлеще не выходили из боя с подраненным конем. Пулю вытащим, а дыру кровяной сгусток закроет. Можете ехать на нем смело до аула.

Он слез со своего коня. Стал ковыряться в ране. Ловко вырезал пулю ножом.

– Неглубоко зашла. Ничего с коником не сделается, – он ласково потрепал по холке моего Боливара, уже не дрожавшего и стоявшего спокойно. – Гляди-ка. Возвращаются наши черкесы. Кого-то сцапали.

Отряд гнал перед собой разоружённого горца. Его физиономию украшал свежий синяк. Он обреченно семенил, шустро перебирая ногами, теснимый конем Башибузука.

– Попался, который кусался! Ты пошто коняшку обидел, убивец⁈ – грозно гаркнул на пленного Сенька.

Горец таращил глаза. Пальцы подрагивали, выдавая испуг.

– Кто тебя нанял? – спросил я грозно.