Текст книги "О необратимости (ЛП)"

Автор книги: gilded_iris

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

Стэн смотрит, и его невозмутимость дает трещину. Он даже не пытается скрыть слезы, как делает Ричи.

– Что я не так сказал? – спрашивает Ричи. Сердце забилось у горла. В ушах пульсирует кровь.

– Н-ничего, – выдыхает Стэн. – Совсем ничего.

А потом, впервые за время их дружбы, Ричи утешает Стэна.

– Спасибо тебе, Стэн, – говорит Ричи, – за все, что ты для меня сделал. Ты знаешь, я сохранил их.

– Что сохранил?

– Конверты. Все эти маленькие записки… я любил их, Стэн. Я всегда любил их, но никогда тебе не говорил. Я любил твои глупые короткие однострочники, – я любил тебя. – Но эра подходит к концу, и самое время мне это принять.

– Видимо, да, – шепчет Стэн. – Я тоже хочу попросить у тебя прощения. Прости меня за то, что не замечал, как ты работаешь над собой. Прости за недоверие. Ты сказал, что не употреблял в Нью-Йорке, а я не поверил. И если… Если Эдди… Если ты правда думаешь, что любишь его, я не должен тебя разубеждать. Но, Ричи, никогда не позволяй ему видеть тебя таким, каким я тебя увидел той ночью. Если любишь, избавь его от этого. Пожалуйста.

– Я люблю его, – говорит Ричи. – Я люблю его так, что даже словами не могу выразить.

– Окей, – говорит Стэн. – Я верю тебе.

– Спасибо.

Стэн выскальзывает из его объятий и утирает слезы.

– Господи, это катарсис.

– Ага, – Ричи смеется. – О, кстати, Led Zeppelin II не тупой.

Стэн закатывает глаза.

– Led Zeppelin II – очень тупой альбом.

– Лучше Бенни Гудмана.

– Джаз прекрасен и вне времени, вот что я тебе скажу. Мы с Майком решили нарядиться Дюком Эллингтоном и Бенни Гудманом на этот Хэллоуин.

– Правда? И кто кем?

– Ха-ха.

– И что, вы двое всерьез собираетесь нацепить усы и ждать, пока люди поймут, кто вы такие? Или ты собираешься притащить с собой эту длинную дудку и заставить Майка таскать с собой виолончель?

– Длинную дудку? Она называется кларнет. Ты знаешь, что это кларнет.

Ричи поднимает руки в знак поражения:

– Окей, окей.

Они давным-давно уже не смеялись вместе. Дольше, чем Ричи мог себе представить.

– Хочешь, я отвезу тебя на следующую встречу с доктором Уилсон? – предлагает Стэн.

– Я к ней больше не собираюсь.

– Ричи…

– Я, ох, на самом деле взял у нее направление к специалисту в Нью-Йорке.

– В Нью-Йорке?

– Угу. Я возвращаюсь. Понимаю, это выглядит импульсивно, и, наверное, так оно и есть. Но, по крайней мере, не так жестко, как раньше. Я размышлял над этим целых десять часов.

– Господь всемогущий.

– Знаю, знаю. Но я должен кое-что сделать. Останусь там надолго.

– Хорошо, – отвечает Стэн, тоном чуть нервозней обычного. – Я признаю, что ты взрослый человек, который может принимать решения самостоятельно.

– Все нормально, Стэн. Я бы обеспокоился, если б ты заявил, что идея хорошая.

– Я такой предсказуемый?

– Как сюжет «Мстителей»**.

– Ужасно.

– Спасибо.

– Так, видимо, мы должны обсудить финансы, если уж ты уезжаешь.

– О, Стэнни, ты всегда знаешь, как меня возбудить и занять.

– Ричи, у тебя губа уже не болит, раз ты снова начал нести херню?

– Я пошутил! Кроме того, что там обсуждать? У меня сейчас все улажено, а твое жалование я оплачу до конца года. Просто и ясно.

– Это не просто и не ясно. Вопрос чайникам – когда ты говоришь, что оплатишь мне жалование до конца года, ты имеешь в виду календарный или фискальный год?

– Ну и что это еще такое?

– В расчетах схем я подчиняюсь государственной фискальной системе, и новый год начался первого октября.

– О Боже мой. А налоги мои ты заплатил?

– Ричи, налоги платят в апреле. Я запишу тебя на курсы по финансам.

– Что угодно, только не это!

– Могу помочь тебе найти другого специалиста. Я знаю множество фирм, у которых есть офисы и в ЛА, и в Нью-Йорке. И я хочу, чтобы ты заплатил мне только за время, которое я отработал. Я бросил тебя, ты меня не увольнял.

– Ай. И этот момент навсегда останется в истории, именуемый Великим Расколом.

– Это название уже занято.

– Да ну? Это кем же?

– Как ты можешь быть не в курсе, когда у нас день уплаты налогов, но знать о Великом Расколе?

– Ты меня недооцениваешь, Стэн, – говорит Ричи. Это отчасти шутка. Отчасти нет.

– Видимо, да, – говорит Стэн. – Я собираюсь провести кое-какие операции по твоим счетам до конца следующей недели. Постарайся пока их не трогать, окей?

– Да, это было бы неплохо.

– Было бы?

– Я потратил десять миллионов сегодня утром.

Стэн смеется.

– Что? – спрашивает Ричи.

– Это забавно.

– Я не шутил.

– О Боже.

– Ага.

– Что ты, черт возьми, купил?

– Не переживай, Стэнни. Я сделал то, что должен был сделать уже очень давно. Ну да, я, вероятно, мог бы сэкономить кое-какую сумму, если бы согласился подождать, но ты же знаешь, сколько времени уходит на бюрократические проволочки. Я кое-кому приплатил, чтобы подтолкнуть процесс. Но ты прав, я должен немного подучиться финансам. Кажется, они мне понадобятся.

– Ричи, о чем ты, блядь, говоришь? Что ты купил?

– Оставайтесь с нами, и узнаете!

Ричи Тозиер прибывает в Национальный аэропорт Джона Ф. Кеннеди в десять тридцать утра. Прошло пять месяцев с его первого побега в Нью-Йорк. Оказывается, прошло не так уж много времени. Но этот раз не последний. На этот раз он бежит не от чего-то, а навстречу чему-то.

Он задерживается у здания в Куинсе. Это небольшой трехэтажный сквот красного кирпича, изрисованный граффити, с деревянной дверью и металлической решеткой. Здание уместилось между аптекой и винным погребком. И теперь оно принадлежит ему.

У двери его ждет человек, который передает ему ключ и пачку бумаг. Какое-то время они беседуют. Ричи расспрашивает мужчину о том, все ли инструкции были соблюдены, и мужчина все подтверждает.

Тогда Ричи подписывает бумаги. Он проводит большую часть дня, получая свои заказы; доводит задуманное до конца. А потом спускается в метро.

Ричи не помнит точно, где Эдди живет, поэтому долго блуждает по Бушвику. Он в темных очках и с бумажным пакетом в руках, в котором лежит кое-что для Эдди. В тех же дешевых очках и толстовке, которые Бев купила ему несколько месяцев назад. Он идет, опустив голову, и волосы скрывают его лицо. В последний раз он выходил в люди довольно давно, поэтому есть шанс, что с длинными волосами его не узнают сразу. На последних публичных фото он у ресторана Олив Гарден. Может, и те, из клуба, уже появились онлайн. Или те, где он у офиса доктора Уилсон. Он не проверял Твиттер. И не собирается. Пока он бродит по району, его не оставляет ощущение, что люди могут видеть сквозь очки. Ему необходимо привыкнуть к этому ощущению. Он больше не хочет прятаться по домам друзей. Или за собственным забором.

В девятом часу он останавливается возле нужного дома, он уверен. Ну, почти уверен. Смотрит на кнопки звонков у парадного. Никаких имен, только номера квартир. Так что он нажимает на первый.

– Алло?

– Здесь живет Эдди?

– Нет.

Второй.

– Кто это?

– Здесь живет Эдди?

Нет.

Третий раз.

– Да?

– Здесь живет Эдди?

– Нет.

Четвертый.

– Алло?

– Здесь живет Эдди?

– Что вы хотели? – Бев.

– Это Извинительный тур Ричи Тозиера…

Бев впускает его.

Она встречает его у двери. Дверь на цепочке, открыта всего на несколько дюймов. На Бев красный шарф. Цвета кровавой луны.

– Бев, я…

– Эдди сейчас нет.

– Ох, а где… Где он? Вечер четверга. В четверг он всегда свободен.

– Он взял дополнительную смену.

– О. Это из-за… Из-за…

– Скажи это вслух, Ричи. Почему Эдди может быть расстроен?

– Из-за моих слов.

– Из-за чего еще?

– Я игнорировал его звонки.

Бев хлопает дверью у него перед носом. И он слышит, как цепочка выскальзывает из паза, а потом дверь распахивается.

– Входи, – говорит Бев.

Они садятся за маленьким кухонным столом. Ричи ежится. Ставит бумажную сумку. Здесь все так же, как было несколько месяцев назад, только сейчас ему неуютно. Комната сжимается.

– Эдди когда-нибудь рассказывал тебе о нашем друге Мэтте? – спрашивает Бев.

– Нет, – говорит Ричи. – Я не знаю никого по имени Мэтт.

– Ну, лучшим другом он нам не был. Так вот – Мэтт с ума сходил, когда напивался. Однажды ночью мы с Эдди сидели у него в гостях, выпили пару бутылок пива, и тут Мэтт съехал с катушек. То есть, стал абсолютно неадекватен. Он снял штаны вместе с бельем и выбросил их через забор. Затем вернулся во двор, где мы сидели на пластиковых стульях. Таких, знаешь, дешевых, с узкими отверстиями на сиденьях. И вот, он подошел и рухнул на тот, что стоял рядом с моим, и вдруг заорал – я такого жуткого крика в жизни своей не слышала. Мы с Эдди уставились на него, потому что сначала не могли понять, что случилось. Но тут он начал выть «Мои яйца! Господи, мои яйца!». Видишь ли, когда он сел, края отверстия под его весом раздвинулись, и яйца попали между ними, а когда он подвинулся, их прищемило.

– Господь…

– Я не закончила. Мошонка застряла, яйца оказались в ловушке. Мы с Эдди были в ужасе, а он выл, кричал и рыдал. Мы попытались помочь ему освободиться, но стоило немного его подвинуть, он снова начинал орать, громче и громче. Можешь представить, что он чувствовал? В конечном итоге, Эдди пришлось позвонить пожарным, чтоб они приехали и вытащили его яйца. И вот глупый мальчишка-пожарный, который, наверное, мечтал стать героем, когда поступал на службу, должен был лезть под стул, чтоб встретиться там с отвратительными потными яйцами, свисавшими ему в лицо. Он сказал, что придется резать пластик. Предупредил Мэтта не двигаться. Мы с Эдди изо всех сил пытались его удержать, но не помогло. В последний момент Мэтт дернулся, и пожарный промахнулся.

– Нееет.

– Мэтт получил порез на мошонке, Ричи. И если мы думали, что он громко орал до этого… Боже. Он завизжал как свинья, которую режут. Но, кстати, помогло – яйца уменьшились из-за того, что потеряли много крови, и выскользнули. Что ты об этом думаешь?

– Ты угрожаешь мне кастрацией?

– Я просто рассказала тебе историю, – Бев пробегает пальцами сквозь пряди. – Если ты не будешь думать головой, жизнь прищемит тебе яйца.

– Я ошибся.

– Да. Ошибся. Слушай, Ричи, ты мне нравишься. Я считаю тебя забавным и умным, и ты, скорее всего, хороший парень, но Эдди – мой лучший друг. Более того, он – человек. И так, как ты поступил с ним, себя с людьми не ведут. Я не знаю, зачем ты это сделал. Не знаю, почему не отвечал, когда он тебе перезванивал. И не знаю, почему ты здесь. Но знаю, что с минуты на минуту Эдди войдет через эту дверь. И, Ричи, он не злится. Ему это даже в голову не пришло. Он должен злиться. Он имеет на это право. Но нет. Он напуган, потерян и расстроен, потому что думает, что ты на грани коллапса, и он не знает, как тебе помочь. Так что исправь это. Ты понимаешь? Ты можешь стать лучше, Ричи…

– Бев, я стараюсь. Я собираюсь все поправить.

– Надеюсь на это. Как я уже сказала, ты мне нравишься.

Ричи хотелось бы верить, что они станут хорошими друзьями. Бев попросила у Эдди его номер, когда он прислал ей Рэй-Бэны, и они время от времени общались. И с Беном тоже. Но их дружба всегда держалась на Эдди. И теперь, лицом к лицу с Бев, Ричи не знает, что между ними. В ее взгляде нет ни удивления, ни обожания, ни радости, как в первую встречу. Во взгляде Бев – горечь, печаль и скептицизм. Но она улыбается.

– Что в сумке? – спрашивает она.

Ричи ей рассказывает. Сначала она не уловила, но он объясняет весь план.

– Как романтично. – Он не может понять ее тон. Может, ироничный. Или одобрительный. Точно не скажешь. Так, наверное, и задумано. Ричи кажется, что Бев и Стэн могли бы соперничать за покерным столом. Она говорит:

– Снимай свою толстовку.

– Зачем?

– Она безвкусная.

Он стягивает худи, и Бев бросает ее в другой конец комнаты.

Снимает шарф и оборачивает вокруг его шеи.

– Вот так, – говорит она. – Ты выглядишь милым. И красивым.

– Красивым, – эхом повторяет Ричи. Эдди назвал его красивым в ночь, когда они встретились. Ричи тогда понятия не имел, что на это сказать. А теперь?

– Я оставлю тебя здесь, – говорит Беверли. – Мы с Беном собирались чего-нибудь выпить. Пока, Ричи.

– Пока, Бев, – отвечает Ричи, надеясь, что не в последний раз.

Минут через пятнадцать после ухода Беверли на лестнице раздаются шаги. В замке поворачивается ключ. Эдди открывает дверь.

– Ричи?

Сердце останавливается. Все, что было с ними, схлопывается в одну точку. 5560 текстовых сообщений. 222 часа на телефоне. 2815 миль друг от друга. Трехчасовая разница во времени. Пять месяцев. Они не касались друг друга пять месяцев.

– Бев меня впустила, – тихо объясняет Ричи.

– О, – говорит Эдди.

Странное начало. Воздух наэлектризован, и между ними столько всего, что необходимо сказать, и от напряжения Ричи не знает, с чего начать.

– Ты… Мы… – Ричи неловко сжимает пальцы. Поднимается. Руки отяжелели и похолодели, как не свои.

Эдди идет к нему, медленно и неуверенно. Он бледнее, чем Ричи его запомнил. Это тоже странно. Ричи из них двоих посылал больше фото и видео, но они никогда не общались по видеосвязи. Все, что он знает о том, как выглядит Эдди, основано на двадцати четырех часах первой встречи, нескольких снапшотах и парочке грязных видео, на которых лицо почти не видно. Несмотря на всю их близость, Ричи не имел простой возможности видеть его вот так. На этот раз Эдди не в кожаных штанах, его глаза не накрашены, и в них нет ни капли того безумия, которое Ричи помнил. Он в свободных синих джинсах, сером поло и в кроссовках Нью Бэланс. И ему больно. И он устал. И даже такой – он красив. Это чудо.

– Твоя губа, – говорит Эдди. – Что случилось?

Ричи понимает, что вопрос не только о губе.

– Я облажался, – отвечает Ричи с вялым смешком.

– Да?

– Да. Эдди, это было недоразу…

–… мение. В ту ночь в клубе какой-то парень предложил тебе наркоту, а другой парень сфоткал. Они нашли тебя и потребовали денег за молчание. Когда ты узнал – подумал, что я соучастник.

– Да. Точно. Как ты понял?

Эдди достает телефон.

– Интернет. TMZ выложили фото из ночного клуба – ты и наркотики. Я увидел по дороге домой. Было несложно сложить два и два. А потом кто-то запостил твои фотки перед офисом психотерапевта. Люди болтают. Говорят, ты скатился. Говорят, до самого дна. Это так? Ты достиг дна, Ричи?

Сон. Он на дне ванны. Хватается за воду, тянется, брыкается, ищет что-то. Что-то. Что тебя поправит? Кое-что. Ему кое-что нужно. Но Эдди – не кое-что.

– Никто не научил меня плавать, – говорит Ричи. – Но я научусь.

И взгляд, которым Эдди на него смотрит… В нем такая любовь, что у Ричи разрывается сердце. Она не похожа на мальчишескую влюбленность Стэна. И на мрачное чувство, которая мать сохранила к отцу. На любовь к собственному отражению, о которой говорил ему Билл. Не наивная и не притворная. Она их собственная. Я знаю тебя; я вижу тебя; я люблю, несмотря ни на что.

И он вдруг осознает, что Стэн был не прав. Ричи не может скрыть от Эдди, каким он был 25 апреля 2010 года. Потому что Эдди уже все знает. И у него никогда не было иллюзий по поводу Ричи. Потому что все, чем Ричи был и что делал – и есть он. Он наркоман. Он завязывает. Он блюет на себя. Он держится. Он идет, спотыкается и падает, и снова встает. Он хороший и плохой. И, может быть, первое вытесняет второе. Все, что казалось таким далеким, зыбким и пугающим, стало вдруг простым и ясным. Все это – он.

И это Эдди ему открыл.

И Ричи тоже видит Эдди. Видит тревоги и страхи, и потребность в поддержке. Видит маски, которые он носит. Дистанцию, которую тот старается держать, и ауру загадочности, которую создает. Нужду стать кем-то другим на одну ночь. Стать любимым на одну ночь. Ричи знает – Эдди делает это из-за страха, что на самом деле недостаточно хорош. Ричи знает.

Потому что они знают друг друга. Любовь или вивисекция. Одно и то же, на самом деле.

Дистанция сокращается. Но они не целуются. Пока нет.

– Прости меня, – говорит Ричи. – Эдди, прости меня за то, что я наговорил. Прости меня, что не отвечал на твои звонки. Прости, что не позвонил вчера. Прости, что не любил тебя так, как ты того заслуживаешь.

Эдди что-то ищет в его глазах. Приковывает взглядом. Держит.

– Я прощаю, – говорит он.

Ричи позволяет себе выдохнуть. Он и не заметил, что не дышал. А потом рассказывает Эдди, что произошло после того, как он оставил голосовое. Миссис Деннинджер. Стэн. Билл. Ребенок. Майк. Пьянка. Сон. Рвота. Рассказывает правду о том, как умер папа. О попытках исправить то, что натворил. О том, как ему всегда придется работать над собой.

– Я хочу стать лучше, – говорит Ричи. – Быть лучше для тебя. Для моих друзей. В память об отце. И для себя самого.

– И ты будешь, – говорит Эдди. И целует Ричи. Неловкий и совершенный поцелуй. Новый, и такой знакомый.

– Ты здесь, – шепчет Эдди, отстраняясь. Не наигранно и не драматично. Недоверчиво. Восторженно. – Ты и правда здесь.

– Я и правда здесь, – смеется Ричи. – И никуда не денусь. Я остаюсь в Нью-Йорке.

– Ричи, я не хочу, чтобы ты переезжал сюда из-за меня. Я не хочу…

– Я переезжаю не из-за тебя. Из-за себя самого. А то, что ты тоже здесь – приятный бонус. Огромный бонус.

– Ты о чем? Почему ты здесь?

Ричи вручает ему бумажную сумку.

– Я принес тебе кое-что. Это ответ на твой вопрос.

Эдди скептически осматривает сумку. Вынимает коробку. Смотрит на нее слегка удивленно и недоверчиво.

– Ты купил мне радио?

– Да. Я знаю, что тебе некомфортно брать у меня вещи, так что можешь заплатить мне, если хочешь. Оно стоит семь долларов.

– Не понимаю, – говорит Эдди, – почему ты мне его принес?

Ричи достает из пакета последний документ из тех, что ему довелось подписать с утра. Вынимает из файла. Отдает его Эдди.

Эдди изучает его.

– Что за EDI?

– Произносится «Эдди», – говорит Ричи. – На самом деле, полное зарегистрированное название WEDI-FM 100.3 FM. Знаешь, они заставили добавить W.

– Ты купил радиостанцию?

– Я купил радиостанцию.

– Ты купил радиостанцию и назвал ее в мою честь?

– Да. И она взорвет эфир. Скоро все в Нью-Йорке будут слушать EDI. Эдс, я жил на свете двадцать пять лет, и за все это время только ты – единственный из всех – спросил меня, чем я хотел бы заниматься. Не представляю, как я хотя бы на мгновение мог подумать, что ты мне врал, – Ричи держит его за руку. Ладонь в ладони. – Эдди Каспбрак, ты – самое настоящее из всего, что со мной случилось. Как я мог не назвать ее в твою честь? В ночь нашего знакомства ты сказал мне, что, может быть, настало время для перемен. И я так долго не мог понять, что могу. Так что я собираюсь жить в Нью-Йорке и быть диджеем на собственной радиостанции. Как тебе?

– Это охуительно, – говорит Эдди.

– О, и ты еще не слышал главного.

– Чего же?

– Подключи радио и настрой его на волну 100.3. Я выкупил старую станцию, и у меня пока не было времени заменить оборудование. Пришлось совершить пару оффшорных сделок, чтобы получить лицензию. Я весь день работал с парнями, которых нанял, чтобы все организовать быстро. Я должен был сделать все быстро, потому что хочу, чтобы ты кое-что услышал. Пока на волне всего одна песня, но хорошая.

Эдди подключает радио и находит волну. Ричи протягивает к нему руку и разворачивает к себе.

if you wanna be my lover, you have got to give

taking is too easy, but that’s the way it is

– Wannabe? – Эдди хохочет.

– Она на репите последние три часа.

– Для меня?

– Для Пош, – говорит Ричи. – Я люблю тебя, Эдди. Я так сильно в тебя влюблен.

Эдди вздыхает. Он улыбается, немного задумчиво и слегка печально. Он держит Ричи за руку и ведет кончиками пальцев по его закрашенным ногтям.

– До тебя я никого никогда не любил, – шепчет Эдди. – Получилось как-то нежданно, не правда ли?

– Правда, – отвечает Ричи. Освобождает руку и проводит пальцами по его щеке. Он забыл, каково это – касаться кого-то вот так. – Я… Не хочу, чтобы ты чувствовал себя загнанным в ловушку. Эдди, если мы будем вместе, ты тоже появишься на фото в Твиттере. Я не смогу остаться здесь, с тобой, не смогу провести с тобой ночь так, чтобы люди ничего не узнали. Они будут нас преследовать. У тебя нет консьержа. Они будут поджидать тебя у подъезда. Некоторые даже попытаются вломиться в квартиру. Когда мы отправимся пообедать, люди станут нас фотографировать. А когда пойдем по улице, начнут просить автографы. Если я буду их игнорировать, они заявят, что я веду себя неуважительно и не ценю своих фанатов. И еще обязательно появятся одержимые нашими отношениями. И те, кто возненавидит тебя за то, что ты со мной. И те, кто возненавидит меня за отношения с мужчиной. А те, кто уже болтал, что у меня нервный срыв, посчитают, что ты – часть моего безумия. Я больше всего на свете хочу, чтобы все было просто. Хочу каждый день ездить в метро на работу и возвращаться к тебе каждый вечер, но такого не может быть, и, если ты будешь со мной, ты окажешься в той же ситуации. У тебя жизнь только начинается, Эдди. Всего пара месяцев до диплома. Столько всего впереди. Я не… Я не хочу стоять на твоем пути.

– Я люблю тебя, – говорит Эдди. Слезы стоят у него в глазах. Несколько капелек сбегают по щекам. – И это необратимо.

– Твои слова о счастье и печали, я их понял. Сначала я думал, что ты о дихотомии. Или о парадоксе. Но вот мы, и для нас никогда ничего не будет просто. Я так сильно тебя люблю, Эдди. И потратил так много нашего времени в страхе, что ты меня не любил, в страхе, что ты можешь уйти. Если ты позволишь мне, я всегда буду любить тебя. Но ты должен выбрать. Что мы будем делать?

Эдди шмыгает. Кладет руку Ричи на грудь и чувствует его сердцебиение, как тогда, перед первым поцелуем у клуба, где каждый мог их увидеть. Беззаботно. Искренне.

Эдди утирает слезы. Улыбается.

– Спроси меня, пойду ли я с тобой на свидание.

– Эдди Каспбрак, согласишься ли ты пойти со мной на свидание?

Песня играет с начала.

И эта ночь заканчивается в люксе отеля Плаза. Фото, на которых они целуются в маленькой бургерной в Ист Вилладж, разлетелись по сети и вот-вот затмят фотки из клуба и у приемной доктора Уилсон. Прекрасно.

После ужина они заехали на радиостанцию, и около полуночи Ричи впервые вышел в эфир. Никто не слышал, но это не важно. Он сказал примерно следующее:

– Так, это Ричи Тозь-юр. Да-да, вы все правильно поняли. Тозь-юр, друзья. С этого момента я ваш диджей. Я здесь, чтобы ставить для вас потрясающую музыку. Я пока тут разбираюсь, но уже думаю над псевдонимом. Лидируют два варианта, так что скоро вы будете знать меня как Records Tozier или Rich the Bitch. Я посоветовался со своим бойфрендом, и он сказал, что это вообще не важно, потому что они оба чудовищны. А, да, я забыл упомянуть, что у меня есть бойфренд. Хотя, я и так много болтаю, так что вы еще меня узнаете. Завтра наша первая официальная трансляция, и мы будем играть действительно крутую музыку, так что оставайтесь на волне. Но сегодня – ничего лишнего, и только «Wannabe» by the Spice Girls в 199-й раз подряд. Добро пожаловать на EDI Radio.

И они занимались сексом, сумасшедшие и жадные, нежные и влюбленные. Ричи уснул, положив голову Эдди на плечо, слушая сердце.

Посреди ночи Ричи просыпается.

Он идет в ванную и упирается рукой в зеркало. Твердой рукой. Рукой отца. Он долго мечтал иметь хоть что-то от отца, но теперь чувствует, что оно в нем было всегда. И никуда не денется. И сейчас он собирается закрепить это чувство. Собирается побороться за свое место в мире.

Ричи находит маркер, который положил в чемодан рядом с Оскаром. Он встает перед зеркалом, снимает колпачок зубами и закрывает один глаз. А потом начинает обводить. Открытый глаз, форму носа, нижнюю губу. Снова. Другой глаз, кончик носа, левую щеку. Снова. Свои глаза. Свой нос. Свои губы. Обводит их снова и снова без четкой последовательности, позволяя им накладываться и сливаться. Левое ухо касается правого. Десять глаз в самом центре. Полукружья губ. Он зеркало своими чертами, как мимолетными снимками. Здесь – и нет. Здесь – и нет. Здесь.

Он изучает то, что получилось, и внезапно начинает смеяться, так, что не может остановиться. Он уничтожил зеркало, но ему все равно. Черт, да он назовет это арт-объектом. Автопортрет, который совсем на него не похож, но имеет все его черты. Реализм. Абстракция. Романтизм. Похоже на Миро. Похоже на концепт. Но это он. Живой, дышащий человек. Разбитый и разрушенный, и собранный воедино.

– Что смешного ты там нашел? – спрашивает Эдди из комнаты, голос у него сонный.

– Позже узнаешь, – отвечает Ричи. И снова смеется.

– Иди в постель.

– Дай мне минуту, Эдс.

Внизу по зеркалу, под рядом носов, он пишет:

РИЧАРД УЭНТВОРТ ТОЗИЕР

The End

*Жиза.

** Пасхалка Детке.

В оригинале: «Am I that transparent?»

«Like a used blotting paper.»

«Я такой прозрачный?»

«Как использованная промокашка.»

По очевидной причине я решила немного поиграть шрифтами и, припомнив, как Ричи раздражают супергеройские франшизы (и саркастичную Бету, которая их любит), получила вот что. Хорошо смеется тот, кто смеется последним.