Текст книги "О необратимости (ЛП)"

Автор книги: gilded_iris

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

– Ричи, – Эдди взял его за руки и крепко их сжал. – Мне тоже страшно. Все время страшно. Всегда было страшно. Моя мама мне здорово поднасрала. Она всегда говорила, что геи – больные люди. Говорила так еще до того, как узнала, что я гей. Я проверялся на СПИД каждый месяц, иногда чаще, принимал PrEP*** и предохранялся. Даже делал моментальные тесты. Я ходил по лабораториям по всему городу и сдавал кровь на анализ. Я все еще приравниваю свою ориентацию к болезни. И то, как люди смотрят на меня… Я не могу спрятать мою ориентацию, я пытался, Господи, я так пытался. Я маленький и худой, у меня высокий голос и все прочие признаки, которые люди связывают с гомосексуальностью. Когда мне было тринадцать, старшие пацаны схватили меня и сломали мне руку. Они плевали мне в лицо и обзывали меня феей. И каждый год, когда приходит зима и наступают холода, я все еще чувствую, как болит перелом, и мне снова хочется плакать. Но нельзя позволять страху контролировать твою жизнь.

– Бев сказала, что ты не заводишь отношения. Почему?

– Я могу сказать, что мне страшно, но это будет звучать лицемерно. Люди заводят интрижки, потому что любят секс без обязательств. Я завожу их, потому что хочу побыть уязвимым без обязательств. Как думаешь, что из этого безрассуднее?

– Ты нравишься мне, – повторяет Ричи. – Нравишься намного больше, чем может нравится человек, с которым познакомился двадцать четыре часа назад.

– Что ж, да, очень легко влюбиться в незнакомца.

– Ты больше не незнакомец.

– Ты сам сказал, что мы должны снова стать нормальными печальными людьми.

– А ты сказал, что печаль и счастье друг друга не исключают.

– Расставания всегда и грустны, и радостны.

– И это все?

Эдди молчит. Он заводит двигатель, выезжает с парковки. Ричи беспокоит молчание.

– Так, хм. Бев сказала мне, что я не должен платить, но это не честно, – говорит Ричи, когда они возвращаются в терминал. Притворство – надежная почва.

Эдди, похоже, того же мнения.

– Так. Сначала я забрал машину из Куинса, потом забрал вас из квартиры, затем мы поехали на Манхэттен и стояли в пятикилометровой пробке, и теперь я привез тебя в аэропорт. Поездка долгая, а город дорогой. Сейчас я выключил таксометр, но как ты думаешь, сколько это стоило?

– Назови любую сумму, без вопросов.

– Догадайся. Это будет забавно.

– Прекрасно, готов услужить. Две тысячи? Три?

– О Боже мой. Двести пятьдесят.

Ричи тянется к заднему сиденью, проводит карточкой и набирает пин-код. Он ожидает, что это его хоть немного успокоит, но не работает.

– Окей, – говорит Ричи. – Ну, спасибо за все, я полагаю.

– Подожди.

Эдди царапает что-то на салфетке и отдает ее Ричи. Это номер телефона. Ричи не может сдержать улыбку.

– Напишешь мне? Давай посмотрим, что получится.

– Написать тебе? Твой телефон вообще принимает сообщения?

– Заткнись, придурок.

Эдди улыбается. Ричи улыбается.

И уходит.

Стэн ждет его сразу у выхода АТБ****. Они молча покидают аэропорт. Эмоции, накопившиеся за пару последних дней, нельзя выражать на публике. Ричи не отпускает ощущение, что Стэн в ярости. Ричи надел капюшон и очки, но все равно чувствовал взгляды прохожих. Он шел к машине Стэна, не поднимая головы.

Когда они садятся в машину, выдержка Стэна дает трещину. Он заключает Ричи в объятья, и крепче его никогда в жизни не обнимали.

– Я так испугался, – шепчет Стэн.

– Прости меня, – говорит Ричи. Искренне.

– Ты никогда не извиняешься.

– Я повзрослел, – отвечает он. Это значит: мне не четыре года.

– Никогда больше не исчезай вот так. Не сказав нам. Не предупредив. Мы и правда чуть не обратились в полицию.

– Почему?

– Ты знаешь, почему, – пауза. – Ночью у меня случилась паническая атака.

– Как это было?

– Я не мог с тобой связаться, и мне становилось все страшнее и страшнее, и я представлял ужасные вещи, которые могли с тобой произойти, и потом меня просто вынесло. Майк заставил меня выпить Ксанакс. Я правда думал, что ты собираешься сделать что-то непоправимо глупое.

– У меня она случилась этим утром.

– Как это было?

– Я думал, что совершил что-то непоправимо глупое.

Они оба смеются. Они, скорее всего, не должны, но не могут удержаться. Стэн, наконец, выпускает Ричи. Несколько мгновений он смотрит Ричи в глаза, проверяя зрачки, но не предъявляет.

– Значит, водитель такси, – говорит Стэн. Это не вопрос. Это приговор.

– Он мне нравится, Стэн.

– Что значит – он тебе нравится?

– Значит, что он мне нравится.

Стэн тяжело выдыхает.

– Давай поедем к Биллу и Одре. Мы с Майком тоже останемся. Мы все хотим побыть с тобой.

– То есть, посидеть со мной.

– Мы напуганы.

– Ты уже говорил.

– Думали, что ты покончил с собой.

– Что ж, вы ошиблись, и за это я вас прощаю.

– А что нам было думать после того раза?

– Какого еще раза?

– Таблетки, Ричи.

– Я говорил, что это была случайность.

– Ты выпил полбутылька снотворного.

– Не мог заснуть!

– Ты позвонил мне и попрощался.

– Неправда.

– Правда.

– Я ничего такого не помню.

– Конечно, не помнишь – ты был неадекватен.

– Как знаешь, но я просто хотел поспать. И, кроме того, не сравнивай эти два случая.

– Давай не будем спорить. Мы можем все это обсудить утром.

– Отлично.

Ричи проводит ночь с друзьями. Позволяет им обнимать и ни на минуту не отпускать его даже на расстояние вытянутой руки. Майк готовит его любимое блюдо на ужин. Одра выбирает фильм. Билл притворяется, что все случившееся не так сильно отразилось на нем, как в действительности. Они не говорят о том, что произошло. Не говорят о сообщениях, которые они написали, и о том, что Стэн не написал ничего. Они не спрашивают, почему он уехал и чем занимался. Ричи не рассказывает им о Бев и Бене. Не рассказывает об Эдди. Они притворяются, что все нормально. Что все хорошо.

Но все они знают, что это не так. Между ними что-то сломалось. Необратимо. По-прежнему больше не будет. А может быть, все наоборот – как всегда, и тогда это еще ужаснее. Фото из клуба не всплыли в сети. Он все еще скрыт. Он вернулся в город, который возненавидел. И все, о чем он может думать – о словах Эдди, сказанных прошлой ночью.

Наверное, самое время что-нибудь изменить.

* «Багровый прилив» (1995) – фильм по сценарию Квентина Тарантино.

** Нью-Йооооооркский университееееет (англ. New York University, NYU) – частный исследовательский университет США.

*** PrEP – общая оральная (предконтактная) профилактика.

**** Transportation Security Administration – Администрация Транспортной Безопасности США.

========== Часть 3. О переменах ==========

Комментарий к Часть 3. О переменах

Предупреждение: в главе описывается течение психического заболевания. Вероятно, кто-то узнает себя или своих близких. Расстройства жизненно важно диагностировать вовремя.

Самая длинная глава в моей жизни. Что ж, большая часть пути пройдена.

Перемены нелинейны. Это мертвые петли, крутые повороты и неизбежные провалы.

По крайней мере, так написано в книге, которую купил Ричи.

После путешествия в Нью-Йорк прошел месяц, и Ричи твердо намерен изменить свою жизнь. Начало положено. Он купил книгу, потому что отказывается допускать, что Стэн прав, и ему необходима помощь психотерапевта. Ричи купил книгу, потому что поход к психотерапевту будет считаться провалом. Он купил книгу, потому что на обложке написано – она помогает не хуже терапии. Ричи выбросил книгу из окна машины, потому что понял, что разбирать проблемы на самом деле очень больно. Он заставил водителя вернуться и подобрал книгу, потому что работает над собой.

Это большой сборник упражнений, половина которого – пустые страницы для записей. Он должен разобрать и записать сюда свои проблемы, и он пытается. Пишет он розовыми чернилами. Они с блестками, с клубничным ароматом. Это тоже часть терапии. Если считать, что ручка в данной ситуации сильнее меча, его ручка должна помочь ему бороться с токсичной маскулинностью. Или что-то в этом роде. Одра часто использует это выражение, но он не уверен, что до конца понимает его вес. И неважно, помогает ему эта ручка или нет, но она хотя бы расцвечивает его говенную жизнь блестками. И только этого уже достаточно.

Итак, Ричи сидит на диване в гостиной Одры и Билла, уставившись в открытую книгу. Он живет у них уже некоторое время. Весь последний месяц друзья передавали его из рук на руки. Они не хотят оставлять его одного. И, если честно, ему тоже не очень хочется.

Они ходят вокруг на цыпочках. Следят, чтобы он соблюдал режим. И каждую неделю устраивают совместные ужины, этакая странная смешанная семейка. Они пытаются вести себя так, словно это не из-за него. Они пытаются вести себя непринужденно. У Майка и Одры прекрасно получается. У Билла и Стэна – нет. Он видит, как они на него смотрят. Он видит беспокойство. Видит жалость.

Билл откровенно признался Ричи, что им не комфортно, когда он один. Но у всех есть работа. Что касается Ричи, ему предложений не поступало. У холмов есть глаза, и особенно – у голливудских. Все в индустрии, очевидно, уже знают о его срыве. Пожалуй, осталось поставить на лоб печать – НЕПРИГОДЕН. Его не покидает навязчивая мысль о том, что они знают о путешествии, но он понимает, что дело в срыве, и его состояние ни для кого не сюрприз. Все в курсе, что он давно находится в свободном падении. В любом случае, его жизнь теперь пуста. Почти.

У него есть Эдди.

Он не говорил о нем друзьям. Кроме того раза, в машине со Стэном, Ричи о нем не упоминал. Никто не знает даже его имени. Знают только, что Ричи переспал в Нью-Йорке с водителем такси, и думают, что это конец истории. Сильно ошибаются. Они с Эдди постоянно переписываются и болтают по телефону. Черт, да они и пары часов не могут прожить, друг другу не написав.

Только Эдди знает о книге. И только Эдди не станет его жалеть.

Но прямо сейчас Ричи не может с ним поговорить. Четыре тридцать, среда, а это значит, что Эдди занимается с учеником. Это значит, что у Ричи есть немного времени для работы над собой. Заголовок страницы, на которой он остановился, гласит: Легкая улыбка и Объятия. Упражнение должно помочь ему бороться со стрессом. Совет здесь довольно нелепый. Авторы утверждают, что эмоции отчасти контролируются мимикой и движениями – то есть, сознание должно отзываться и выдавать соответствующие эмоции.

Он думает, что Стэн, скорее всего, высмеял бы идею, но книга советует не додумывать за других, потому что допущения портят нервы.

Ричи решается на «легкую улыбку». Он поднимается с места, распахивает руки ладонями вверх и растягивает губы в улыбке. Он смотрит на витрину с наградами. Оскары следят за ним безглазыми золотыми лицами. Он улыбается шире.

Входит Одра.

– Ох, Ричи. Что ты делаешь, дорогой?

Ричи вздрагивает. Уж лучше бы его поймали за чем-то непристойным, чем репетирующим «объятия». Он оборачивается к Одре, не снимая улыбки, и объявляет:

– Я не в депрессии!

– Что? – Одра роняет ключи и сумочку на кухонную стойку и идет к нему.

Ричи хватает книгу и сует ее под декоративную подушку.

– Если ты хочешь что-то спрятать, – говорит Одра, – я рекомендую делать это незаметно, а не прямо перед человеком, от которого ты что-то скрываешь.

– Не представляю, о чем это ты. Ничего я не прячу. Почему ты так рано освободилась?

– Отсняли сцену быстрее, чем ожидалось. А ты только что спрятал что-то под подушку. И я хочу узнать, что.

– А знаешь, вот я неоднократно задумывался, зачем они вообще нужны на диване, если они мешают нормально сидеть, и их все равно приходится вытаскивать из-за спины. Как думаешь, Одра?

– Даже не пытайся сменить тему, Ричи. Что под подушкой?

Ричи вздыхает и поднимает думку. Одра берет книгу и читает надпись на обложке.

– Что это?

– Глупость.

– Это терапевтический дневник?

Ричи закусывает щеку изнутри.

– Да.

– А почему на обложке царапины?

– Долгая история.

И тут Одра обнимает его.

– Я так тобой горжусь, – говорит она.

– Гордишься?

– Конечно.

Она отпускает его.

– Могу я попросить тебя никому не рассказывать? – спрашивает Ричи. – Не то чтобы я стыдился, просто…

– Все нормально. Я умею хранить секреты. Просто знай, что ты не должен прятать от нас такие вещи. Все остальные тоже будут гордиться.

– Знаю.

Ричи не говорит ей, что не стал бы никому рассказывать. Он не хочет, чтобы друзья им гордились. Он не хочет, чтобы друзья вели себя как родители.

Он сходил в «свою» гостевую комнату, чтобы оставить там книгу. Пока его не было, Одра успела устроиться на диване и включить телевизор. МакКонахи рекламировал новый Линкольн.

– Глупость, – говорит Ричи. – Идиотский поступок. Ни один уважающий себя оскароносец не станет сниматься в рекламе автомобилей.

Одра закатывает глаза.

– Ты не слышал, сколько ему заплатили? Может быть, поменял бы мнение.

Они часто обсуждали все подряд перед телевизором, для Ричи эти беседы на вес золота. Он устраивается рядом с ней.

– Билл, я думаю, сегодня допоздна, – сообщает Одра, когда тема закрыта. – Все еще привыкает к режиссерским обязанностям. У него хорошо получается, но, по большому счету, он все-таки еще учится.

– Как там Том?

Том – тот, кто сменил Ричи в проекте, когда его вышибли. Том моложе Ричи. Том ярче Ричи. Том уже снялся в двух супергеройских блокбастерах, и теперь он богаче Ричи. Том – новая любовь Голливуда. Все обожают Тома.

– Не надо, Ричи.

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

– Нет, понимаешь.

– Он лучше меня?

– Ричи.

– Как скажешь.

По совету книги, он должен принять происходящее, потому что отрицание реальности ведет к фрустрации и жалости к себе. Или что-то в этом роде. Дело в том, что у него нет работы, она досталась Тому. И он пытается это принять.

– Но он лучше меня?

Оп-па.

– Том – хороший актер. Ты – хороший актер.

– Как думаешь, его номинируют за эту роль?

– Не знаю, Ричи. Может быть.

Ричи протяжно вздыхает. И снова пытается улыбнуться.

– Не делай так, это жутковато выглядит.

– Так советует книга. Это борьба со стрессом. Я не могу расстраиваться, пока улыбаюсь.

– Это немного смущает, но улыбайся, если так надо.

– А Том не выглядит жутковато, когда улыбается?

Одра устало вздыхает.

– О, Господи. Это не имеет значения. Знаешь, Ричи, не обязательно выдавать по фильму в год. И кроме того, если Том хороший актер, это не значит, что ты – плохой.

– Правильно. Да. Я понял.

– Точно?

– Да. Безусловно. Точно.

– Да?

– Я принимаю реальность.

– Странный какой-то способ.

– Книга советует подойти со всех сторон.

– Хорошо, только тогда давай я открою розе́. Выпьем за твою книгу.

И они открывают бутылку. Правда, Одра вино не пьет и салютует бокалом воды, но Ричи совсем не против выпить один. Отпив половину бокала, он устраивает голову у Одры на плече. Она перебирает его волосы.

– Такие длинные, – говорит она.

– Я не…? Как это сказать?..

– Что?

– Я не выгляжу женственно?

– Ты выглядишь как Крис Хемсворт в 2013-м. Этакий лакомый кусочек.

– Вот только вешу семьдесят пять килограммов при росте под девяносто сантиметров. Не думаю, что хоть кто-нибудь с тобой согласится. Но, серьезно, такая прическа – нормально?

– Более чем. Она тебе идет.

Некоторое время Ричи молчит. Пьет розе́. «Луис Роедер» 2008-го года, шесть сотен за бутылку. На вкус как Розовое Москато. Он идет на кухню и достает из холодильника пиво. Крафтовое, и на вкус как мыло. Такой уж у Билла вкус. Но лучше, чем ничего.

– Одра? – зовет Ричи, вернувшись на диван.

– Да?

– Можешь накрасить мне ногти?

Он понятия не имеет, зачем попросил. Ладно, себя не обманешь – он точно знает, зачем. По той же причине, по которой пишет розовой ручкой с блестками. Он хочет заткнуть этот голос у себя в голове. Он хочет стать самым страшным кошмаром для мужчин, которые смотрят фильмы с Адамом Сэндлером.

Одра явно обескуражена.

– Да, ладно. Конечно, – отвечает она.

Одра уходит и возвращается с коробкой, полной лаков для ногтей. Она теперь самостоятельно ухаживает за ногтями. Билл – соль земли, и именно это привлекло в нем Одру. В городе из стекла и пластика Билл остался собой настоящим, из плоти и крови. Одре это нравится, и она ему соответствует. За это ими восхищается публика. У них маленький дом, или, по крайней мере, спроектирован так, что кажется небольшим. Он стоит на холме и похож на коттедж. Его построили в сороковых для Кларка Гейбла и Кэрол Ломбард – милый уютный домик среди помпезных голливудских особняков. Ричи считает – он идеален для Филбро.

– Наверное, ты хочешь черные? – говорит Одра, вылавливая из коробки бутылек.

– Не слишком ли компромиссно?

– Смотря что тебе нужно. Зачем ты хочешь накрасить ногти?

– Потому что парни не должны красить ногти.

– А…

– Я не хочу их красить. Я нуждаюсь в том, что за этим стоит.

– Теперь я еще больше запуталась.

– Хочу раскрыть свою сексуальность.

– Ты же в курсе, что не обязательно красить ногти, если тебе нравятся парни?

– В курсе. – Ричи не может представить Майка или Стэна с накрашенными ногтями. Правда, Стэн каждое воскресенье тайно бегает в салон, чтобы привести в порядок кутикулы, но это не имеет ничего общего с «гомосексуальными наклонностями». – Просто…

– Бросаешь вызов токсичной маскулинности?

– Так и знал, что слышал это именно от тебя.

Одра улыбается.

– Ладно. Будем красить. Если думаешь, что черный – слишком безопасно, но не хочешь переборщить, предлагаю аубергин.

– Аубер-что?

– Темно-пурпурный, – Одра показывает бутылочку от Лабутена. И пусть она теперь сама ухаживает за ногтями, но по-прежнему пользуется дизайнерским лаком. – Нравится?

– Да.

Пока Одра красит Ричи ногти, он пытается оценить свои руки максимально объективно. Красивые руки. Бледные руки. Руки с длинными пальцами. И теперь это руки с накрашенными ногтями. Одно очевидно – они не отцовские.

Едва Одра закончила, где-то в комнате диньгнул телефон.

– Ногти еще не высохли, и я не буду переделывать! Давай, я тебе сама принесу телефон.

– Нет, Одра, все нормально, правда.

Поздно. Одра берет телефон и медленно краснеет. И отдает его Ричи.

Эдди. 18.00

Дома, со стояком. Не хочешь помочь?

– Так, ох. Кто такой Эдди?

Прошло два месяца с побега в Нью-Йорк, и Ричи не может перестать болтать об Эдди. Раз уж Одра все выяснила, Ричи выпустил кота из мешка. Или, если выразиться точнее, Ричи его оттуда выхватил и запустил им в небо. Ричи рассказывает Майку о глазах Эдди, когда они едут прогуляться. Ричи говорит Биллу о голосе Эдди, когда они садятся выпить пива. Он говорит о заднице Эдди, устроившись рядом с Одрой перед телевизором.

Стэн не желает слышать ни слова об Эдди. Ну, на самом деле, никто из них не хочет. Все они согласны со Стэном в том, что ситуация может выйти из-под контроля, но, по крайней мере, пытаются Ричи поддержать. Стэн никогда не понимал таких вот затей. Ричи считает, что Стэн должен принять то, что их с Эдди отношениям уже два месяца. Стэн убежден, что для того, чтобы иметь отношения, люди должны видеться. Что ж, по-своему он прав.

Они с Эдди никак не обозначают то, что между ними происходит. То есть, не совсем так. Скорее, вот как: Ричи чувствует себя с ним в безопасности, Эдди чувствует то же. Они живут на противоположных концах страны, но каким-то образом стали невероятно близки. Эдди говорит – это оттого, что незнакомцам легче общаться. Он настаивает, что они по-прежнему незнакомцы, но откровенность их бесед доказывает обратное. И нет, они не «встречаются». И пусть слово «бойфренд» готово слететь с языка каждый раз, когда Ричи говорит об Эдди, он знает, что оно не подходит. Эдди прямо заявлял, что спит с другими мужчинами. Правда, в последний раз Ричи слышал об этом много недель назад.

Ричи думает, что все происходящее превратило их в счастливо-печальных чужаков-влюбленных. Такой вот парадокс. Они болтают, когда им скучно или грустно, или когда нужна разрядка. Флирт и секс по смс. Они открывают друг другу самое сокровенное.

Ричи лежит на постели (в гостевой спальне в доме Стэна и Майка), прижав телефон к уху. Они с Эдди проговорили уже час, и телефон теплый, почти горячий. В ЛА девять часов вечера, в Нью-Йорке – одиннадцать. Сегодня четверг, и это его любимый день. У Эдди в пятницу нет занятий, а на работу только к девяти вечера. Поэтому они могут поговорить подольше. Иногда беседы растягиваются на всю ночь, и Ричи, просыпаясь, обнаруживает, что оба уснули, не отключившись. Он любит четверги.

– У меня ощущение, что без работы я ржавею, – делится Ричи.

– А не можешь ты поспрашивать? Походить на прослушивания, или как там?

– Актеры не спрашивают. По крайней мере, такие знаменитости, как я. Меня иногда приглашают на читки, но прослушиваний у меня не было с пятнадцати лет. С тех пор они сами ко мне приходят.

– Пижон. Чтоб я так жил. Но на рынке труда ситуация сложная.

– Когда ты закончишь университет, будешь нарасхват.

Эдди смеется.

– Надеюсь.

– Серьезно! Ты потрясающий. Получишь бакалавра и мастера одновременно. Я даже не представлял, что такое возможно.

– Ну, это тяжело, но получать две степени разом дешевле и быстрее. Знать бы еще, что с ними делать.

– Ты не представляешь, сколько бы я дал, чтобы оказаться на твоем месте. Но за меня в детстве решила карьера. Тебе охрененно повезло.

Эдди молчит.

– Черт. Я что-то сказал не так, да?

– Немного.

– Погоди, дай мне еще попытку. Я вот прямо этим утром прошел раздел о межличностных отношениях, – Ричи кладет телефон, берется за книгу, листает страницы до последнего загнутого уголка и пробегает текст глазами. – Так. Эдди, я услышал тебя и понимаю, что тебя расстраивает. Понимаю, что должен поддержать тебя, а не перенаправлять разговор на себя и свои проблемы.

– Еще раз, и с чувством.

– Извини.

– Все в порядке, – смеется Эдди. – Правда.

– Нет, серьезно, я точно знаю, что тебя ждет большое будущее. И надо быть полнейшим идиотом, чтобы не замечать, как много ты для этого работаешь.

– Спасибо.

На линии снова тишина. Но это приятная тишина. Близость.

Наконец, Эдди спрашивает:

– Если бы ты мог стать кем угодно, что бы ты выбрал?

– Никто меня об этом не спрашивал.

– Правда?

– Правда. Я всегда был только актером. Стэн хотел запихнуть меня в колледж, но у меня даже диплома об окончании школы нет.

– Я не знал.

– Это стыдно.

– Ричи, не надо. Ты не закончил школу, потому что работал круглыми сутками с самых пеленок, даже тогда, когда у тебя еще и прав на это не было. Ты не виноват.

– Но я сам бросил учиться. Сосредоточился на карьере.

– Жалеешь?

– Не знаю.

На линии снова тишина. Не живая, но и не мертвая. Неопределенная.

– Знаешь, вчера вечером я наконец-то посмотрел один из твоих фильмов, – говорит Эдди.

– О.

Ричи не знает, как реагировать. Он много рассказывал о своих ролях, но Эдди так и не видел ни одной его работы. До сих пор.

– Это было… сюрреалистичненько. То есть да, я знал, что ты выдающийся актер, но видеть тебя на экране, с освещением, спецэффектами и прочими голливудскими приблудами… было странно.

– В смысле, странно? Какой фильм ты смотрел?

– «Черную стремнину». Бев сказала, это твой лучший. Мы смотрели у Бена дома. У него есть телевизор, огромный, кстати.

– Я получил Оскар за эту роль.

Эдди смеется.

– Я знаю. Ты напоминаешь мне об этом примерно раз в неделю.

– Да просто факт! – Ричи тоже смеется. Раньше он никогда не смеялся над такими вещами. – Тебе понравился фильм?

– Да. Ты профессионал своего дела.

– Спасибо.

– И безумно сексуален.

– Ну, тут уж надо сказать спасибо всем, кто это устроил, – смеется Ричи.

– О чем ты?

– Поначалу я не был особо привлекательным. Я был забавным ребенком и должен был стать забавным взрослым.

– И стал очень привлекательным взрослым.

– Да, но не должен был.

– Да, но стал.

– Да, но я об этом жалею.

– Почему?

– Кажется, я чувствую диссонанс между телом и мозгом. Не выгляжу, как должен. Фальшивка.

– Ты не фальшивка.

– У меня нос фальшивый.

– Хах.

– Глаза, зубы. Ричард Тозиер прошел тотальную реновацию.

– Ни разу не слышал, чтоб ты звал себя Ричардом. Ричард То-зи-ер. Звучит важно.

– Звучит фальшиво. Раньше звучало «Тозь-юр». Менеджер потребовала изменить. Много чего изменить. Эй, хочешь кое-что забавное услышать?

– Да?

– Пару лет назад она застраховала мой нос.

– Нос?

– Сразу после лазерной коррекции я окончательно подсел на кокс. Если бы мост полетел, я остался бы без работы надолго, чтобы его реконструировать. Я же торгую лицом. И теперь, если у меня возникнут проблемы с деньгами, я всегда могу себе его расквасить и поднять тридцать миллионов.

– За нос?

– Говорил же, мне платят около двадцати за роль. Миссис Деннинджер посчитала, что я могу потерять два проекта, по крайней мере, так что эта сумма, пожалуй, даже маловата.

– Боже. Когда ты слез с кокса? – Эдди откашлялся. – То есть, ты же слез, да?

– В сентябре будет три года, с тех пор не притрагивался. Мне повезло, что это не стало достоянием общественности, хотя слухи ходили. Но доказательств у них не нашлось.

– Я так рад, что ты смог остановиться.

– А я рад, что мой нос остался на месте, если учесть, сколько я юзал, – Ричи смеется. Пусть и несмешно. – Но слезать тяжело. Неописуемо. Я не только нюхал – еще и мешал всякое разное дерьмо. Амфетамин, Молли, ГГБ, горы Кетамина. Но кокс мне нравился больше всего. Ни дня без дорожки не мог проработать.

Он не упоминает снотворные.

– Ричи, это ужасно.

– Да ну? Это надо видеть. Люди, с которыми я работал, делали ставки, сколько я проживу. Двадцать три – самый популярный был вариант. Болтали, что я шагаю по дорожке Ривера Феникса. Если тебе вдруг показалось, что тридцать миллионов за нос – это уж слишком, я даже не буду раскрывать, сколько точно получили бы студии в случае моей скоропостижной кончины во время съемок. Сотни и сотни, и не важно, какой там бокс-офис. Без меня проект рухнул бы, или пришлось бы добывать дополнительные средства на ре-шут. Но страхуют всех, вне зависимости от того, употребляют они или нет.

– Мне жаль.

– Угу.

– Чудесно, что ты прекратил.

– Да?

– Точно.

– А что насчет тебя, Эдди Спагетти? Когда-нибудь употреблял что-то посерьезнее обезболивающих?

– У меня странные отношения с веществами. И вообще с медикаментами, если честно.

– Ты о чем?

– Моя мама кормила меня пустышками, когда я был маленький.

– Ебаный ад.

– Она контролировала не только телевизор, но и вообще всю мою жизнь. И заставила меня думать, что я болен. Чтобы я полностью от нее зависел. Иногда устраивала, чтобы я заболевал по-настоящему. Когда я пытался возникать, она добавляла мне в суп рвотное. Я провел детство в больнице и на пути в больницу. И каждый раз, когда попадал туда, я боялся, что уже не вернусь домой. Боялся, что умру, как мой отец.

У Ричи нет слов, но это нормально. Они часто делятся друг с другом такими вещами. Это как вьетнамские флешбеки. Бывают похожие эпизоды. Мой отец мертв; твой отец мертв. Иногда ситуации прямо противоположные. Я провел детство у всех на виду; тебя заперли в комнате. А иногда эпизоды никак не связаны. Мой первый агент призналась, что я привлекал ее, когда мне было тринадцать; ты был слишком маленьким, когда родился, и врачи говорили, что ты не выживешь.

На этот раз – твоя мать насильно пичкала тебя таблетками, я был наркоманом по собственной воле.

Они не меряются. Они не просят жалости. Они хотят освободиться.

– Эй, Эдс?

– А?

– Поговоришь со мной?

Эдди даже не спрашивает, что это значит, он просто начинает говорить обо всем и ни о чем. О том, что ел сегодня на ланч, что Бев надела в прошлое воскресенье, о чем шутил Бен за ужином.

Ричи ставит телефон на громкую. Прячет его под подушку и прижимается к ней ухом. Укутывает Эдди, чтобы остальные не услышали. Ричи нравится так, это тайное и личное. Вибрации звука касаются его лица сквозь подушку. Так он не только слышит. Он чувствует.

Ричи не может подобрать определения к этим отношениям, но здесь, определенно, что-то среднее между любовью и вивисекцией.

С поездки в Нью-Йорк прошло три месяца, и Ричи решает, что пора научиться заботиться о себе. И, очевидно, проще научиться этому, заботясь о других. Он все еще живет у друзей, и на этой неделе он у Билла. Одра уехала к родителям в Вермонт, как только съемки завершились.

– Только мы с тобой, Большой Билл!

Вчера Ричи случайно застал Билла за переодеванием и обосновал для себя его прозвище.

– Прекрати меня так называть. В нашем возрасте это уже странно.

– Вопрос восприятия.

Когда Билл смеется, Ричи чувствует себя в безопасности. Безопасность и комфорт. Хохот заразителен, и Ричи смеется в ответ. Он снова чувствует себя нормально, хотя, в их ситуации сложно четко определить границы нормального. Ричи не хочет надумывать. Не хочет все испортить.

– Захвати нам пару бутылок из холодильника, – просит Билл. – Там есть неплохое крафтовое. Выпьем по бутылочке и чего-нибудь закажем. Пиццу. Сыграем в скраббл.

Билл Денбро единственный в Голливуде считает скраббл занимательным.

– Кроме того, у меня новости.

– Новости? – уточняет Ричи. – Хорошие или плохие?

– Хорошие. Прекрасные, на самом деле.

Работа. Оффер. Иначе просто и быть не может. Может быть, Билл все это время держал его подальше от публики, потому что у него есть задумка. Естественно, Ричи пока не простил ему свой слив в предыдущем проекте, но решил поработать с ним в следующем. Ричи любит работать с Биллом. У Билла не просто какая-нибудь голая драма с саспенсом, в его работах всегда есть юмористический подтекст, так он и делает свои фильмы необыкновенными.

– Только давай сначала отдохнем, – предлагает Билл. – Как в старые времена.

Старые времена. До поцелуя, до шумихи, до твита, до неловкого отказа. Времена ДО.

– Зачем оглядываться назад, Большой Билл? Тех времен уж нет давно, теперь у нас только новые.

– Да, но они, в основном, были хорошими, точно?

– Конечно. Добрые времена, – Ричи прочистил горло. – Но пиццу мы заказывать не будем.

– Как?

– Я хочу окружить тебя заботой.

– А теперь поясни, пожалуйста?

– Готовлю для тебя.

Билл снова хохочет.

– Ты вообще хоть раз готовил?

– Да. – Нет. – Слушай, я пытаюсь над собой работать, да? Мне надоело, что меня считают ребенком.

– Мы не считаем тебя ребенком, – возражает Билл, но глаза его выдают обратное. – Но я обеими руками за, Ричи. Готовка, уборка, стирка – считаю, что тебе нужно научиться всему. Черт, да я делал все это с шестого класса.

Ричи хмурится. Он думает, не сказать ли Биллу, что такие замечания его расстраивают, но решает – не стоит.

– Ну, и что ты собрался готовить? – спрашивает Билл.

– Сейчас мы это и выясним.

Это полуфабрикатные спагетти с сыром, прямиком из коробки. Майк поклялся, что это легко.

– Мне начинать волноваться?

– Нет. Иди в гостиную, включи телевизор или почитай книгу, или отполируй статуэтки, да займи себя чем угодно. Я собираюсь приготовить тебе лучшее блюдо в твоей жизни.

Билл закатывает глаза.

– Постарайся не сжечь тут все. Мне кажется, Одра расстроится, если увидит на месте дома пепелище.