Текст книги "Сны накануне лета (СИ)"

Автор книги: Гайя-А

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Спрятаться. За спину Двалина. Вот самое безопасное в мире место.

– Завтра скажи ему, ладно? – тихонько выдавила гномка, – только мне не напоминай. А то опять испугаюсь.

– Балина попрошу, – вырвалось у мужчины, и он прикусил язык. Но Дис не расслышала, и Двалин снова обнял ее, по-своему радуясь ее слабости, которая случалась прежде так редко.

…

Раскинувшись на своей половине кровати, Фили дышал прерывисто и часто. Повернуть голову не мог: шею просто разрывала адская боль. То ли сквозняк, то ли ушиб, усталость, вывих. Нет, пожалуй, усталость все же.

Справа всхлипнула Ори. Дотянуться он до нее не мог, они лишь едва соприкасались кончиками пальцев. Преодолев легкую тошноту, молодой гном со стоном перекатился на бок – ужасная мука! – и хрипло прошептал:

– Жива?

Кажется, ее рука дрогнула. Голос у него сел, ребра болели.

– У меня живот ужасно болит, – хныкнула гномка едва слышно.

– А у меня спина…но хочу все равно. Но не могу.

–Ага. Я тоже.

Первая брачная ночь после помолвки, как бы ни клялся Фили до утра любить Ори, ничем не закончилась и даже вовсе не случилась. Испереживавшись за день, они упали в постель, не раздеваясь, и проспали почти до обеда. Вторая ночь прошла еще хуже: Торин был в омерзительном настроении, до полуночи орал на Фили, потом на Кили, потом, не сдержавшись, пустил в ход кулаки, вмешались Балин и Двалин, и семейная склока продолжалась долго, почти до утра. Ори, бледная и испуганная, забилась в уголок комнаты, потом у нее кровь пошла носом, в общем, любви опять не случилось. На третью ночь прибежал Кили, в настоящей истерике: пил, рыдал в плечо брату, распускал сопли и жаловался на судьбу. На что конкретно, Фили не запомнил – ибо сам выпивал вместе с младшим. Наверное, запомнила Ори, которая их обоих разувала, убирала за ними и уложила их в кровать, а сама ушла спать в свою девичью комнату, по соседству с Дори и Нори.

На четвертую ночь пришел с разборками Нори, несдержанный и злой. Сам он женился довольно давно, но жену не представлял, а теперь задетые братские чувства наложились на раздоры с супругой, и закончилось все, конечно, потасовкой. От него Фили успел услышать о себе много нового: и то, что обесчестил невинную Ори еще едва ли не в младенчестве, и то, что он ее недостоин, и много чего еще. Настроение ему Нори попортил изрядно. Помирились они на пятую ночь – и опять до брачного ложа Фили не добрался.

В общем, Фили и Ори были лишены даже самого невинного общества друг друга полторы недели. Казалось, весь мир восстал против них.

А потом наступил совершенно особенный вечер, когда никто, наконец, не ломился в двери. Тишина словно окутала Эребор и Гору, и Ори, краснея, за руку подвела Фили к кровати, и взглянула на него из-под пушистых с рыжиной ресниц.

– Никогда не думал, что быть женатым так сложно, – выдохнул, извиняясь, юноша, во все глаза глядя на гномку.

Она, прикусив губы с самым воинственным видом, на какой была способна, начала его раздевать. Прищурившись, расстегивала пуговицы и развязывала шнурки. Глядя на нее, не в силах пошевелиться, Фили всеми силами пытался вызвать чувство неистовой страсти, но вместо этого ощущал лишь бесконечную нежность. Ори, понимающая Ори. Знающая его наизусть. Спохватившись, накрыл ее руку своими руками, отстранил ее. Тени упали на ее сосредоточенное лицо.

– Необязательно торопиться.

– Но я хочу, – жалобно прошептала девушка.

Вот с этого-то все и началось. Кажется, это было три дня назад. А может, четыре. Или, может, неделю. В общем, первые три раза было много нежности, осторожности, Фили был аккуратен и старался сдерживаться, и запомнить каждое мгновение на всю жизнь. Все получилось красиво, как в мечтах, в ту ночь. А с утра уже было по-взрослому. И вот, теперь оба они, постанывая и всхлипывая, травмированы собственным пылом, и стыдно – не передать.

Фили теперь даже смотреть на свой член боялся. Еще вчера утром стер до мозолей. А уж о том, что у него – у мужчины! – могла тоже там быть кровь, и думать раньше не думал. Что чувствовала Ори, он не знал, но подозревал, что ничего особо приятного. А ведь последние разы она приставала к нему первая. Уже со слезами и стонами боли. Уже вся в ссадинах и синяках.

Но как же хороша она была сейчас. В слезах, свернувшись на измятых и испачканных простынях, со вспухшими губами, синими тенями под глазами и на висках, со спутанными волосами… прижимающая ладошку к животу…

– Люблю тебя, – кашлянул он в пространство, и поясницу снова заломило, – о, Махал… у тебя сильно болит?

– Снизу болит очень сильно, – сжав зубы, она пыталась не плакать, – и я тебя тоже люблю.

– А я над Лоином смеялся, что он к врачу после свадьбы просился…

Ори подвинулась, втянув воздух сквозь зубы, и прижалась головой к его руке. Фили не мог ее обнять, но вдохнул ее близкий запах – с нотками крови, соли и слез, миндаля и ромашки.

– Меня твоя мама предупреждала, – тихонько пролепетала Ори, не шевелясь, – надо было слушаться.

– О чем? – Фили даже готов был приподняться от удивления – но не смог осилить это простое движение.

– Что так бывает. И что так нельзя. Что негоже, как варгам в течке…

– Прямо так сказала? – если бы в груди не ломило, Фили бы хохотал, – ну что, недели две теперь будем играть в лазарет… раненые варги…

– Не смеши меня, мне больно смеяться! – простонала Ори, и Фили, сделав над собой титаническое усилие, повернулся к ней лицом и обнял ее, прижал к себе, и поцеловал. Наконец-то напряжение отпустило его. Шесть раз за утро? Кажется, так. Не считая предыдущих трех суток.

– Люблю, люблю, люблю, – пробормотал гном и зарылся в ее волосы лицом, – но теперь можешь ко мне неделю даже не лезть, и не пытаться. Посмотри, что мы друг с другом сделали. Тебе-то хорошо, легла и лежи, а мне ходить к Торину придется…

– От слова одного «ходить» у меня судороги, – хихикнула тихонько Ори из его подмышки, – как думаешь, само заживет?

Фили ничего не ответил: он уже спал. Или потерял сознание – разница после нескольких суток безумных болезненных сношений вряд ли могла быть существенна.

…

Сначала были руки. Тауриэль помнила их хорошо. Руки держали ее, слабую и безжизненную, подавали воду и гладили по спине. Без грубости. Без вожделения. Ладони мозолистые, но чуткие, пальцы, привычные к оружию, с короткими крупными ногтями.

Потом были глаза. Теплые, обеспокоенные. Карие. Их пристальной нежностью можно было захлебнуться. В них хотелось тонуть. Глаза следили за каждым движением рук, и за ней самой, за тем, как она эти движения принимала и реагировала на них. Потом к глазам и рукам добавились очертания лица и фигуры, растрепанные, пахнущие кожей и воском длинные темные волосы, а потом из отдельных элементов соткался образ Кили.

Он спал. Печальное юное лицо пряталось за упавшими на грудь волосами. Под щеку подложил руку, весь свернулся на краешке кровати, отдав ей одеяло. Тауриэль, привстав на локте, огляделась. Живя в этой комнате почти полтора месяца, она впервые рассмотрела ее обстановку. Спальня Кили была отделана в темно-зеленых и изумрудных тонах. На столе догорал масляный светильник.

Кили тихонько всхрапнул. Должно быть, он смертельно устал, раз не проснулся, даже когда девушка осторожно потянула его за руку. В комнате было жарко натоплено, несколько душно. На лбу у юноши выступили капельки пота. Эльфийка, стараясь сделать свои легкие движения еще более невесомыми, стянула с Кили штаны и потянулась к вороту его рубашки, когда он, часто заморгав, открыл глаза и тут же подскочил на кровати.

– Что? Куда? Кто? – хрипло забормотал Кили, и, увидев ее, тут же забеспокоился, – все хорошо?

– Жарко тебе спать так, – прошептала Тауриэль, и светильник, замерцав, вдруг погас. Кили тут же деловито засуетился, намереваясь вернуть свет, но она удержала его.

В кромешном мраке она слышала его взволнованное дыхание. Потянувшись, легко поцеловала его в губы, лишь обозначив поцелуй. Губы у Кили были сухими и обкусанными.

– Точно хорошо? – также шепотом спросил он.

– Да.

Снова тишина. Немного неловкая. Руки Кили – такие заботливые, знакомые – потянулись к ее плечам, он сам придвинулся ближе, прижался лбом к ее лбу, напряженный, как струна.

Откуда взялся второй поцелуй, она и сама не могла бы сказать. Почему третий пришелся ей в плечо – тоже. Как и то, почему она потянулась к нему всем телом, и быстрым движением сорвала с него рубашку, как будто освобождаясь от оков и освобождая его. Очень важно было убедиться, что он настоящий, из плоти и крови. Что он на самом деле ничуть не похож ни телосложением, ни запахом на… на…

– Тише, любимая моя, тише, – взволнованно зашептал гном, и Тауриэль поймала на лице его ладони, – не надо. Не спеши. Давай не будем, если не хочешь. Только плакать не надо.

Но это были другие слезы, ничего общего со страхом и отвращением не имеющие. Как будто время раскручивалось в обратном направлении. Робко и немного испуганно Тауриэль провела руками по его груди – заросшей волосами, в завитках, как же это выглядит при свете? – Кили не шевелился, хотя под ее ладонями гулко билось его сердце. Очень странное чувство. Руки он сжимал в кулаки. Не прикасался к ней. Подумав, Тауриэль разделась сама. Кили по-прежнему не шевелился.

– Ты меня не хочешь? – произнести это было стыдно и горько. Из тьмы раздался прерывистый вздох.

– Я тебя не хочу обидеть.

Говорить им было сложно поначалу, но с каждым произнесенным словом расстояние сокращалось. Близость брала свое.

– Звездочка моя, я же ничего не умею, – прошептал, помолчав, Кили, – вдруг больно сделаю, или неприятно…

Она подалась вперед, прижалась к его лицу, обхватила его руками – как попало. Горячо зашептала, не думая и не размышляя – все подряд, что хотела сказать до того, до той ужасной ночи, когда ее чуть не сломали окончательно. Шептала глупости, не останавливаясь, чтобы не замолчать: о том, что он не может ее обидеть, что сама тоже ничего не умеет, но хочет научиться с ним, что очень любит и хочет, и боится. И вдруг его руки стали смелее, губы разжались и снова коснулись ее губ, а тело из напряженно-каменного стало горячим и гибким.

Первая неумелая попытка близости: поцелуи, непроглядный мрак, частые вздохи, легкие смешки от щекотки. От плеч Кили спустился к ее груди, медленно проник руками под ее рубашку, еще медленнее ее стянул, немного запутался в ней – длинная, на весь ее рост, она зацепилась за что-то в темноте. Потом его губы накрыли ее грудь, и Тауриэль тихо охнула от новой ласки.

Голова сладко закружилась, как от вина. То ли притягивая его к себе, то ли отталкивая, она ощущала его жадные, жаркие губы и влажные поцелуи на своем теле – на животе, снова на груди, на руках, на ногах. Потом его волосы хлестнули ее, и Кили, тихонько что-то простонав, прижался лицом к ее бедрам, и втянул воздух сквозь зубы. Что-то произнес на кхуздуле.

– Что? – взвилась девушка.

– Ты там так пахнешь, что сейчас с ума сойду, – глухо выдал гном.

– Кили! – она закрыла рот рукой, чувствуя прилившую к лицу кровь.

– Если не понравится, только скажи, хорошо?

Она никогда не слышала о подобном. Может, предполагалось, что о таком не говорят. Может, эльфы не знали такой ласки. Или просто Тауриэль никогда не интересовалась ничем, что связано с интимной стороной жизни – слишком молода была. Жарко шепча что-то, Кили вжался горячим ртом между ее ног, и Тауриэль потеряла счет времени. Все, что осталось: его влажный язык и ее удовольствие. А он целовал и вылизывал ее то страстно, то волнующе медленно, задыхаясь в собственных счастливых стонах, и произнося чуть нараспев:

– Мой цветочек, моя сладкая, нежная, вкусная…

Становилось все жарче, Тауриэль попыталась оттолкнуть его, но он лишь крепче сжал пальцы на ее бедрах, слизывая ее соки, вдыхая ее, как истекающий нектаром бутон, и дыша часто и трудно. Тауриэль как никогда радовалась темноте. Она не пережила бы его взгляда. Ее бы разорвало от удовольствия, к такому она не была готова. Как и к тому, что забилась под его глубоким поцелуем и тем, что его язык скользнул прямо внутрь ее тела, и что-то произошло – тонкая и короткая струйка ее собственной влаги обожгла, вырвавшись, влажные складки, и Кили издал приглушенный звук, который эльфийка не могла ни с чем сравнить.

Зажимая себе рот ладонью, она чувствовала, как тяжело он дышит, прижавшись лицом к ее животу, и только повторяет между неразборчивым бормотанием на кхуздуле:

– Спасибо, любовь моя, спасибо, спасибо…

Обняв ее, он долго и трепетно целовал ее лицо и губы, гладил ее тело, а Тауриэль, застыдившись собственного удовольствия, почти не шевелилась, только крепче прижимаясь к нему, горячему, взмокшему. Обнаружила под своей ладонью теплую влагу на его животе. О ее происхождении тоже догадалась не сразу, а лишь по запаху: терпко пахло солью, землей и потом. Несмотря на стыд, одновременно девушка обрадовалась: лаская ее, Кили излился, даже не прикасаясь сам к себе.

Но когда она, стесняясь, хотела еще раз поцеловать его и предложить… что, еще не решила, то обнаружила, что Кили, прижавшись к ее боку, мирно спит. Точно, как и всегда. Тихонько сопя и иногда похрапывая. Скользнув кончиками пальцев по его лицу и щетинистой щеке, Тауриэль обнаружила, что он улыбается. Обняв его, уткнулась носом в его плечо, и поклялась перед Эру – и это было больше, чем брачная клятва, произнесенная в полусознании лишь потому, что Кили того хотел:

– Ни один мужчина в мире и за его пределами, кроме него, не прикоснется ко мне. Никого, кроме него, не допущу к своей душе. Кили, рожденный наугрим, моя судьба и мое предназначение. Без него никакая вечность мне не нужна.

Может, надо было произнести это именно так, в тишине и темноте перед собой, прежде всего, чтобы осознать и принять по-настоящему.

…

Когда-то, когда Ори была малышкой, Торина она называла «дядя». И теперь, снова став частью его семьи, она уже несколько раз ловила себя на том, что готова забраться к нему на колени, и попросить конфет. Особенно после того позорного утра, когда она, ковыляя в раскорячку и отчаянно стыдясь себя, столкнулась с ним у двери купальни. Он изумленно поднял брови, остановил ее, внимательно рассмотрел у ближайшего светильника, и… рассмеялся.

– Мне Фили на цепь посадить? Или вас обоих, да по разным углам? – спустя две или три минуты странного молчания спросил узбад.

И Ори разревелась, уткнувшись ему в грудь. Прошел день после того, как Фили наложил строгий запрет на всякие попытки исполнения супружеского долга, но засосы на шее сходить даже не начинали, а уж походка выдавала молодую гномку за сто шагов.

– Прости, детка, – непривычно-ласковый Торин, как когда-то, в детстве, – ну все, не плачь, не надо. Не обижает же он тебя, нет? Если что, иди ко мне сразу.

– Я его обижаю больше, – вырвалось у девушки, и от собственной смелости слезы полились еще безутешнее.

– Глупенькая моя. Оба вы мои глупые. Ну, с кем не бывает.

Вот и захотелось снова назвать его «дядя». Он вообще переменился к ним, и к ней, и к Фили. И даже к Кили, хотя и поджимал сурово губы при виде младшего племянника, что старался проскользнуть мимо незаметно, и хмурился. Наверное, больше из привычки. Пройдет время – Ори знала Торина, – и он оттает. Он всегда таким был. Посердится. Поругается. Поворчит. И простит. И сам еще не раз извинится – такой уж он был гном, этот Торин, сын Траина. Всю свою жизнь боролся с собственной вспыльчивостью, и всю жизнь из-за нее попадал в истории.

Некоторые едва не стоили ему жизни. С годами Торин в своем упрямстве ничуть не изменился. Зато они выросли, и скоро смогут позаботиться о нем, как он заботился о них в детстве: будут потакать его маленьким слабостям, позволят ему отрешиться от государственных дел, а потом, если Махал будет милостив, обрадуют его внуками и скрасят его одиночество. Торин любил детей, хотя собственных так и не завел.

Ори была так счастлива, что хотела поделиться счастьем со всем миром. С каждым встреченным по дороге гномом. Но, придя в купальню спустя две недели после того, как, наконец, зажили «страшные любовные травмы», как называл их шутя Фили, натолкнулась там на задумчивую и одинокую эльфийку.

Та вздрогнула, и хотела покинуть бассейн, и гномка поспешно отвернулась: вдруг обычаи остроухого народа запрещают совместные купания?

– Все в порядке, – тихо произнесла Тауриэль, – если я тебя не смущаю, ты меня тоже не смущаешь.

Ори несмело улыбнулась, сбрасывая просторное домашнее платье, и входя в теплую воду. Термальные источники еще не до конца расчистили, но уже на трех ярусах гномы наслаждались прежней роскошью омовений в минеральной воде, которой Гора щедро одаривала своих детей. От нее кожа делалась мягче и румянее, и бесследно покидали тело многие недуги, даже у стариков.

– Это очень полезно. Прибавляет сил, – рассказывала Ори, радуясь обширной теме, интересной обеим.

– А многие и не знают, как гномы заботятся о здоровье. Никогда не думала, что здесь столько всего, – поделилась Тауриэль, поддерживая завязавшуюся беседу, – все необычное, все новое.

– Ты по Лесу не скучаешь? – спросив это, Ори и пожалела, что спросила: тень пробежала по лицу эльфийки, но она справилась с собой.

– Теперь нет.

– А… ну… – в Ори проснулось любопытство исследователя и летописца, – ты это… с Кили…

Вопросы, которые ее интересовали уже давно, заняли бы списком несколько страниц. Чисто научный интерес и немного сочувствия к другу детства, с которым вместе спали в одной кровати, и которого всю жизнь Ори считала еще одним братом. Только почему-то младшим – хотя младшей как раз была она сама.

Неожиданно Тауриэль разрумянилась. Может, от горячей воды, а может, от смущения. Ори показалось, что виновато второе.

– У нас, если гномки замужем за братьями, считается нормальным задавать много личных вопросов, – поспешила исправить оплошность Ори. Тауриэль прикусила губу.

– Задавай. Но я тоже потом задам.

Ори хихикнула.

– Кили у нас скромный парень всегда был, – поделилась она, – вот я и удивляюсь, как он тебя не постеснялся. Вам… разница не мешает?

– В росте? Нет.

Ори, зажав нос, нырнула в воду с головой. Вынырнув, отряхнулась, и подобралась к эльфийке ближе. «А мы по-своему похожи, – мелькнула у нее мысль, – что ни говори, а вкусы у братьев в чем-то совпадают». На эльфийку было странно смотреть, и еще удивительнее – представлять ее вместе с Кили. Длинноногая, непропорциональная, худощавая… и почти ничем не пахнущая. Или, может, Ори просто не была в состоянии ее учуять. Как же Кили справляется с их немалыми различиями?

– Я многого не знаю о ваших обычаях, – призналась Тауриэль, – вы совсем не такие, как думают эльфы. Я думала, вы нетерпеливые и спешите во всем.

– В любви спешить нельзя, – ловя смысл ее вопроса, поторопилась ответить Ори, – я не много смыслю, но мы с Фили… – она чуть закраснелась, – мы были вместе много лет, мы знаем друг друга. Нужно много времени, чтобы научиться.

– И где учиться любви?

– Моя очередь задавать вопросы, – улыбнулась Ори.

…

– Ты чего приполз? – Фили, пытаясь отряхнуться со сна, ворочался в постели, наталкиваясь на ноги и руки брата, и безуспешно пытаясь отбиться от него, – комнаты попутал?

– Ори там с Тауриэль опять секретничают, – прошептал Кили куда-то в шею старшему брату, – и я вот, к тебе пришел… тоже. За советом.

– Ночью. Я. Сплю, – зевнул Фили, отплевывая волосы Кили, которые попали ему в рот, – что ты, как маленький! Вымахал больше меня, а все нежничаешь, как…

– Как Ори? Не дождешься.

– Ты что? Ты что, плакал? – Фили дернул брата на себя, и провел ладонью по его лицу, на что Кили щелкнул зубами, словно собираясь укусить, – плакса, чтоб тебя. Иди, реви в уголке.

– Фили, Фили, ты счастливый, у вас с Ори всегда было всё. А я что? Лежи, да… сам с собой всю жизнь. Я же не каменный.

–Кое-где должен им быть, – припомнил старший старинную поговорку. Кили из темноты явно обиделся и надулся, продолжая жаловаться:

– Ходите, сияете, как расколотая жеода, на весь Эребор; морды синие, довольные. А я? Я не знаю, как к ней подступиться. Боюсь лишний раз за руку взять, страшно подумать, что…

– Завидовать глупо, сам такую длинную выбрал, – вздохнул Фили, устраивая голову младшего на своем плече, и привычно его жалея.

– Не в этом дело! Она такая тихая, ни слова не скажет, хорошо ей или плохо, не дотронется. Днем и посмеется, и споет, и поговорит, а ночью молчит и молчит. А я хочу, с утра думаю, умру где-нибудь, у меня все болит, как я ее хочу.

– Зря, что ли, ты нас с Ори подсматривал? – лукаво поинтересовался Фили, усмехаясь в усы, – вот и воспользуйся.

– Да я пробовал… и как я только ни пробовал…

Фили подскочил на постели: его осенило.

– Дурак ты, братец, а я дурнее, – торжественно провозгласил он, – оба мы те еще балбесы. Завтра же, нет, уже сегодня, отряжу Ори в библиотеку. Ты читать-то хоть не разучился? Помнишь книжку-с-картинками? У Торина воровали, – всей кожей старший брат почувствовал, как краснеет младший, – так вот, нам просто надо найти такую же про эльфов.

– Зачем ей картинки?

– Мелкий бесстыдник! – хохотнул Фили, – книгу читать нужно.

– И что там будет?

– Вот и узнаешь. Может, ей травы какой-нибудь скормить надо, или сказать что-то особенное, откуда мне-то знать? Это ты себе остроухую завел. Ну все, хватит уже, наладится все, разнылся, как девка. Куда тебе жениться было, сам ребенок совсем еще…

========== Вещие и обманчивые ==========

Проснувшись с утра, Торин привычно вздохнул, скучая по своей несуществующей подруге ночи. Уже с неделю она не посещала его, и в своих снах он бродил по кругу: ни единого живого существа. Зато отоспался. Почти уверился в том, что сны не имели под собой истинных оснований.

Пока к нему не явился вестник от ворот Эребора, и не сообщил удивительную весть: без какого-либо предупреждения и письма, в сопровождении лишь двух десятков эльфов, сам король Трандуил посетил Гору.

Если бы Торин не был так удивлен, он бы, пожалуй, разгневался. Но гнев его пошел на убыль, когда он увидел лицо Трандуила. С последней их встречи миновали месяцы, и тогда, хоть и потрепанный после битвы, лесной владыка выглядел здоровее. Сейчас он как-то осунулся, побледнел, и глаза его запали. Вид у эльфа был затравленный и больной.

Стоя под пронизывающим ледяным ветром, Трандуил молча смотрел на гнома.

– Приветствую нежданных, но дорогих гостей, – с нажимом произнес Торин, выделяя слово «нежданных», – чем обязан, сосед?

– Приветствую хозяина, – негромко произнес эльф бесцветным голосом, – я по делу.

Что-то появилось в его лице, что заставило Торина отбросить церемонии, хотя дразнить высокомерного эльфа было приятно. В приемном покое Трандуил быстро сбросил маску вежливости и отстраненности.

– У тебя моя воспитанница, – сообщил эльф гному, – с твоим племянником.

– Да, – согласился Торин, – и они поженились. Как тебе такой поворот? – не удержался он от короткого смешка. Трандуил кивнул, вздыхая.

– Я ждал этого, – ровно произнес он, – и как? Наследники предвидятся? Она уже стала гномкой или еще нет?

– Я ее и не видел до сих пор, а ты о таких подробностях, – Торин растягивал слова, наслаждаясь видом лица Трандуила, – ты за ней приехал? Если бы не обычай, я бы сказал: «забирай», но, Махал свидетель, закон есть закон. Она теперь наша.

– А ты не приехал бы в Лес проведать своего племянника, если бы он ушел к нам? – вдруг прорвался неожиданной болью голос эльфа, – я растил ее с младенчества. Она всю свою жизнь была мне вместо дочери, которую я так и не успел взять на руки. Если в тебе нет милосердия…

– Еще заплачь, – пробурчал, пряча неловкое стеснение, гном.

– Да, я был зол. И сейчас зол не меньше. Да, меня обидела воля Валар, но я не идиот, чтобы отвергать ее. Раз так суждено, значит, так тому и быть. Ты позволишь мне увидеться с ней?

– Отчего же нет? Я тоже не изверг, как ты изволил заметить. Только даже узбад не решает за чужих жен. Кили может отказаться показывать ее, и я ничего не смогу сделать.

Кили нашелся лишь через час. Хмуро бросая на эльфа злые колючие взгляды, он лишь поджал губы, услышав о цели приезда лесного короля. Но, что-то решив для себя, кивнул, когда его попросили привести Тауриэль. Завидев в дверях тонкую высокую фигурку эльфийки, оба короля встали с места. Трандуил смотрел с беспокойством, Торин – с ужасом.

Он узнал ее. Не мог не узнать.

«Это был не сон».

…

– Тауриэль, – голос Трандуила ломко возвысился и упал, – дитя мое…

Она молча приблизилась, не поднимая глаз, и король протянул к ней руки. Она, взявшись за них, постояла так несколько долгих, бесконечных минут. Трандуил вздрагивал и морщился, и даже морок, скрывавший искалеченную половину его лица, подрагивал и то и дело словно соскальзывал. Гномы старательно отводили взоры. Кили, как заправский страж, скрестив руки на груди, застыл у двери с самым решительным видом.

Наконец, эльф отпустил руки девушки, и бессильно уронил свои. Кажется, с пальцев его упали несколько колец.

– Волосы. Волосы зачем? – спросил он тихо.

– Твой Лес забрал их, – ответила Тауриэль, по-прежнему не глядя на короля.

– Лес никогда не брал таких жертв! – гневно воскликнул Трандуил, – неужели ты могла думать… неужели ты могла подозревать, что я…

– Что вы знали, ваше величество? – наконец, Тауриэль подняла взгляд на короля, – нет. Но вы сказали свое слово. И оно оказалось неправдивым.

– Я ошибся, – ответил Трандуил, косо поглядывая на Торина, – и теперь не знаю, чему ты была бы рада больше: этой моей ошибке, или тому, что я оказался бы прав. Вижу, ты все же нашла здесь свой дом после того, как покинула мой.

– Лучше торговать репой и жить в нищете и непризнанном блуде, чем быть обесчещенной вашими подданными, это вы хотите сказать?

Возвысив до птичьего крика голос, Тауриэль вдруг обмякла и осела на пол, и Кили, внимающий каждому ее движению, ринулся к ней. Он и Трандуил одновременно подхватили девушку с двух сторон, встретились взглядами – и король сразу отнял руки. Когда суета, вызванная внезапным обмороком эльфийки, закончилась, и Трандуил с Торином снова остались вдвоем, узбад решительно дернул эльфа за рукав.

– Мне надо срочно ехать, – выныривая из своего глубокого размышления, ответил на это лесной владыка.

– Потом. Пока я не услышу от тебя всё, и не расспрошу о том, что происходит, ты не сделаешь и шагу прочь.

– У меня дела…

– Моргот побрал бы все дела всей Арды! – гневно воскликнул Торин, – ты приперся сюда, а не я к тебе; ты что-то знаешь о том, что, раздери тебя орки, происходит. И ты расскажешь мне. Или я тебе ноги отрублю.

– У меня нет никакого желания…

– Да сношать тебя в рот, остроухая дрянь, с твоими желаниями! – гном, вспылив еще сильнее, пнул со всей дури кованный сундук, – чтоб твой Лес весь на дрова пошел, ты вообще слышишь меня? Это у меня в доме твоя дочурка, или кто она там тебе, теперь невестка. Это я ничего не знаю о том, что происходит, пока ты лелеешь свои переживания и пьешь, не просыхая – и у тебя все хорошо. Если б женщину моего народа запросто увезли в твою чащу, ты бы от меня не отделался, пока одни пеньки не остались бы… да и хрен с ними, с пеньками, – Торин, сам себя распаляя, хлопнул раскрытой ладонью по стене, – она только что сказала, что ее обесчестили твои подданные. Я не знаю, что под этим ты, Трандуил, подразумеваешь….

– Не надо тебе знать.

– Если ты не заметил, мы теперь родственники, – гном скривился, – нравится нам это или нет, но это так. Наши дети женаты. И у них беда, о которой они молчали. Или для тебя это тоже ничего не значит? Я должен знать!

Трандуил вздохнул так тяжело, что стало ясно: это все-таки значит многое. Может, чувства Торина были обострены, раз он мог уловить оттенки настроения эльфийского короля.

– Хорошо, гном, – вековая усталость прорвалась сквозь завесу спокойствия и отрешенности, – это будет долгая беседа. Я расскажу тебе. А ты выслушаешь. И если тебе будет, что добавить – сделаешь это.

– Но девочка останется дома, – неожиданно для себя сказал Торин, – у нас с ней ничего не случится. В твой Лес больше ни ногой!

– Она сама так решила… что ж. Слушай меня тогда.

…

Прощаться с Трандуилом Кили свою возлюбленную не вывел. В последующие три дня его никто не видел. Торин тоже пропадал где-то, судя по словам его советников – в оружейных. Именно в одной из них Фили, наконец, нашел брата, и нашел жутко злым.

– Торин не возьмет меня с собой, – коротко объяснил Кили свое настроение, – Трандуил знает, кто обидел Тауриэль. А меня не возьмут. Оставят…

– Торин так просто ничего не делает, – сказал Фили и положил руку ему на плечо, – может, тебе действительно лучше остаться в Горе?

– Я имею право мстить, – глаза Кили блеснули.

– Кому будет лучше, если ты оставишь ее одну? – философски высказался старший наследник, – мстить? А если тебя ранят или убьют?

– Я обещал ей.

– Я тоже ей обещал. Но смирись – у нас будет еще шанс.

– Ты что-то знаешь, – Кили окинул брата пристальным и глубоким взглядом, – не скажешь?

Фили вздохнул. «Чего-то» он не знал. Но собирался непременно обсудить с Торином подробности. И узнать, наконец, что замыслил дядя, почему внезапно перестал называть Тауриэль «этой эльфийкой», а стал – «нашей девочкой». Но встретиться с дядей Фили смог лишь поздно вечером. Торин, сжав зубы и втягивая живот, примерял доспехи и выглядел весьма угрожающе.

– Фили, – произнес Торин строго, не оборачиваясь, – ты останешься за старшего. Следи за Горой. Береги входы и выходы. Усиль дозоры до предельного числа.

– Что происходит? – старший наследник мгновенно собрался. Узбад едва заметно оглянулся.

– Враг начал наступление – так считает Трандуил. Среди его подданных появились те, кто последовал за искажением и Тьмой.

– Эльфы снова превращаются в орков? – Фили содрогнулся, вспоминая детские страшилки.

– По крайней мере, что-то подобное случилось с несколькими из них. Может быть, это разовая вылазка. Может, попытка рассорить нас. Он говорит, следует закрыть границы и спрятаться. Я считаю, нужно знать, с чем или кем имеешь дело.

– Можно предупредить Дейл… – нерешительно начал Фили, но Торин мотнул головой.

– Люди не чувствуют этого на себе так, как мы. И им незачем зря паниковать. Фили, – дядя, помолчав, взял племянника за плечи и заглянул ему в глаза, – я на тебя рассчитываю. Дело серьезное. Никого, слышишь, никого не впускай и не выпускай. Даже если Таркун будет стучать посохом в ворота в компании всех остальных майяр. Особенно если Таркун. И Кили – не выпускай, ни под каким предлогом.

– Почему именно сейчас? – не нашел ничего лучшего, чтобы спросить, Фили. Торин пожал плечами, вздохнул.

– У меня есть только слова эльфа, но он считает, что каким-то образом Враг надеется препятствовать любому единству между народами. Каждый раз, когда кто-то женится… или даже просто дружит… Враг пытается противостоять их отношениям. Расколоть нас, чтобы уничтожать поодиночке, – Торин дернул плечом, кривя ухмылку, – я не особо понимаю в этих материях. И не хочу понимать. Но на себе испытал, что есть некая сила, и она существует, и может выйти из-под контроля. Враждебная она или нет, не знаю – и должен выяснить.