Текст книги "Белый Волк (СИ)"

Автор книги: Gamlet Pak

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

– Ну, наконец-то мы заговорили о водохранилищах, – кивнул Кирилл.

– Подожди. Теперь выгляни в окно и вспомни, как мы живем. Ночью везде тишина, никому ничего не надо. Утром толпа встает и включает свет. Бдзинь! – потребление электричества скачет. Потом поднимается солнце, народ выползает к машинам – потребление падает. Потом они приезжают на завод, включают станки, и нагрузка на сеть – пи-и-у! – в несколько раз к потолку. А вечером станки везде выключили, и она сразу – кирпичом вниз. А потом стемнело, все сели к телевизорам, и ага: дядя, давай электричество! Получается в итоге, что днем у нас есть три серьезных пика потребления, не считая пары десятков маленьких, а ночью АЭС и «угольники» работают вхолостую, поскольку нагрузки на них нет, но загасить их с такой скоростью, с какой скачут запросы потребителей, физически невозможно. И что нам в такой ситуации делать?

– Что? – терпеливо переспросил Кирилл.

– Мы строим гидроаккумулирующую электростанцию. Перегораживаем какую-нибудь речушку, ставим в плотину турбину и ночью, когда электричества в сети, как блох на обезьяне, закачиваем воду наверх, за плотину, затапливая там все вокруг: леса, луга, нерестилища, пляжи. А днем через те же турбины сливаем воду вниз, отдавая обратно в сеть примерно треть от затраченной на перекачку энергии. В реальности такие перекладывания на закачку-слив случаются по двадцать раз на дню, но суть от этого не меняется. Таких гидроаккумулирующих станций сегодня в России строится… – Белокотов прищурился, вспоминая: – Ленинградская, Загорская, Зеленчугская, Владимирская, Курская, Волоколамская… Ну, общим счетом около десятка узлов гигаваттной мощности.

– Значит, ты все-таки строишь водохранилища?

– Да все наоборот! – чуть не выкрикнул Белокотов. – Я хочу запретить это мракобесие раз и навсегда! Ты даже представить себе не можешь, что за маразм там творится! Ты понимаешь, не прудик, не два – десятки километров! Десятки квадратных километров нормальной, полноценной плодородной земли собираются тупо затопить! Вот взять – и затопить! Леса, поля, деревни. Хрясь – и под воду. Вбить в этот кошмар миллиарды рублей, залить километры бетона. И все ради чего? Ради банальной маневренной мощности! Вместо того, чтобы поставить компактную и дешевую станцию на сверхпроводимых аккумуляторах, которая будет иметь на порядок больший КПД, не станет портить природу и может быть втиснута в любую инфраструктуру, – они банально закапывают деньги в землю! И ничем это твердолобое упрямство не пробить! Везде сидят махровые старперы, которые сделали в детстве диссертации на «гидре» и рогом упираются, ничего менять не дают! Никаких новых технологий, никакой сверхпроводимости, никакой природы, никакой компактности. Они… – Он отпустил руль и затряс обеими руками. – Они просто не соображают ничего в современной физике и энергетике! Высидели себе задницей посты еще при Берии и ничего менять не позволяют!

Они покосился на ошалевшего от такой горячности телохранителя и замолчал. Через минуту поинтересовался:

– Мы о чем говорили-то?

– Спасибо, ты ответил во всех подробностях, – кивнул Кирилл. – Повторять не нужно.

– А почему вопрос-то такой возник, я не понял?

– Ты не поверишь, Костя! Главный леший всех русских лесов крайне высоко оценил твою работу по спасению его зверей, грибов и ягод и очень просил передать его большую благодарность.

Белокотов расхохотался:

– Ну да, само собой! Если бы белочки и ежики знали, как я дерусь за их сухие квадратные километры, давно бы поставили мне памятник из шишек. Бьюсь, как зверь! Надо это, грамоту такую нарисовать. Буду награждать отличившихся сотрудников. «Благодарность русского лешего» с поощрением из фонда заработной платы. А что, хорошая идея!

– Хорошая, – согласился Самасад. В отличие от развеселившегося товарища он пребывал в слегка ошарашенном состоянии. Такого поворота событий он точно не ожидал. Итак, лесной леший Укрон платит ему золотыми кладами за защиту ученого, который борется против затопления больших лесных площадей. Все логично. Но вот только каким образом леший узнал про эти исподние научно-технические дрязги?! Может, у него еще и в Думе собственное лобби имеется? И друзья в аппарате президента?

– У меня есть заманчивое предложение, – повернулся к нему Белокотов. – Я, чтобы парковку не искать, перед управлением выскочу, а машину тебе оставлю. У тебя наверняка дела какие-нибудь есть, хлопоты. Съездишь, разберешься. А я, как вечером домой соберусь, тебе звякну, и ты меня заберешь. В Росатоме внутри безопасно, а наружу я выходить не буду. Честное пионерское! Согласен?

Еремей похлопал себя по нагрудному карману. Его документы и права были с собой.

– Давай попробуем.

Вечером Костя встретил машину, стоя рядом с уже знакомой Кирилл круглолицей девицей. Все вместе они отправились в ресторан. Правда, Самасад, решив следовать профессии, устроился отдельно, за самым дальним столиком – дабы в личную жизнь Белокотова не встревать. Когда же голубки наелись – занял место за рулем, предоставив им ворковать на заднем сиденье и всячески изображал из себя наемного водителя. И вроде бы – получилось. Девица ни одного вопроса не задала, Костя тоже делал вид, что все так и должно быть. И даже ненавязчиво придержал гостью на улице, чтобы Кирилл смог войти в парадную первым.

Утром они вместе отвезли гостью к Каширскому шоссе, потом Самасад повернул к чиновнику на работу. Тот сидел, молчал и вел себя, словно все так и должно быть: личный водитель, согласованный маршрут.

– Что, зуб болит? – не выдержал Кирилл.

– А? – встрепенулся Костя и тут же сообразил: – Нет, ничего. Просто Таня сегодня была… Очень уж прощалась трудно. Вроде, раньше все было легче. Может, ждала чего-то, а я не сообразил?

– Все они одного хотят. Да только надо ли нам такое?

– Ты о чем?

– О том, – уклончиво ответил Самасад. – Я тут познакомился с одной… Хочет ответного чувства, без этого даже обижается.

– Я ее понимаю… – кивнул Белокотов. – Когда от радости, доставленной любимой, получаешь большее наслаждение, чем от удовольствий для себя, это и есть то, ради чего стоит постараться. А просто надыбать симпатяшку… Ну, это как обложку из «Плейбоя» на стене приклеить. Может, и красиво – да толку что от этой красоты? Урок прикладной физиологии?

На этот раз Кирилл предпочел промолчать. Так уж сложилось, что в своей не самой длинной биографии он успел провести больше удачных полевых выходов, нежели сладких поцелуев. И делиться опытом ему было рановато.

Ордынка оказалась перекрыта еще на подъезде. Там стояли несколько автобусов ОМОНа, охапка железных перил разграждения, кучковались в нескольких местах одетые в каски и «бронники» полицейские. Чертыхнувшись, Кирилл припарковался почти сразу за автобусом, рассчитывая через несколько минут уехать прочь, вышел, огляделся.

– А вы куда? – тут же повернул к ним один из полицейских.

Белокотов полез в портфель и показал пропуск, Самасад спросил:

– В честь чего митинг?

– Опять, наверное, Гринпис буянит, – ответил Костя. – Им как серпом по одному месту, что мы с французами все тендеры на новые реакторы перехватываем. У японцев-то в марте именно американские кастрюльки после землетрясения подорвались. Вот США с их кривыми блоками теперь во всем мире лесом и посылают. И с реакторами, и с ТВЭЛами. Все контракты наши.

– Они там у ограды себя пристегнули и плакатами машут, – вроде как подтвердил полицейский. – Кирпичи поначалу прохожим раздавали, вроде как из золота. Потом кричали, что радиоактивные, но никто не вернул. Сейчас просто песни поют. Про Карелию.

Кирилл глянул вперед. «Зеленые» столпились густой кучей возле самых ворот, размахивали плакатами с желтыми черепушками и тощими оранжевыми скрещенными косточками, что-то кричали про торговцев смертью. Наверное, в песне закончились куплеты. Со стороны Гринписа пахло пивом, хорошими сигаретами и хлоркой. Наверное, они обеззараживались ею от радиации. А может – это Росатом так обеззараживался от них.

– Костя, а давай ты сегодня не пойдешь? – предложил он подопечному.

– Ты чего, у меня же работа, – изумился Белокотов. – Они тут каждую неделю околачиваются. Их слушать – так вообще никогда ничего не построишь. Портфель только нужно держать крепче, чтобы не выдернули, да протискиваться.

– Ну, ты тогда его хоть на уровне живота держи… – Кирилл пропустил чиновника вперед, сам стал двигаться следом, внимательно глядя по сторонам.

Горлопаны с плакатами были все примерно одного возраста, с безмятежным выражением лица и пахли, как молочные поросята… Выпившие пива и закусившие его «Кэмелом». По виду – старшеклассники, нашедшие прикольный повод прогулять школу. Или у них сейчас каникулы? Во всяком случае, юнцам было весело, они попали в безопасное приключение и ни о чем более не задумывались. И потому на общем фоне Кирилл легко вычленил паренька чуть старше общего возраста, который улыбался не беззаботно, а натянуто, и несмотря на жару был одет в просторную джинсовую ветровку. Пах он слабым перегаром, каковой остается от выпитого накануне вечером стакана, и курил явно что-то более крепкое и дешевое, нежели детишки. Смотрел он тоже странно – не на чиновника, который прорывался сквозь толпу, а в сторону и вверх. А чего ты тогда тут делаешь, если тебе не интересен сотрудник Росатома, пришедший на работу?

Самасад тоже отвернулся от странного типа, отрывая руки детей от одежды Белокотова и подталкивая подопечного вперед. Свой портфель Костя оборонял сам. Краем уха в общем топоте Кирилл различил шаги спокойные и уверенные: человек обогнул общую кучку «протестантов» и подбирался слева сзади.

– Зачем ты нас убиваешь?! – весело кричали Белокотову дети. – Мы хотим жить! Отдай нашу жизнь!

Шаги слышались совсем быстро, запах перегара и курева нарастал, как снежный ком. И когда к этому запаху вдруг примешался едкий запах пота – Кирилл резко вскинул локоть и со всей силы ударил им назад. Потом, поворачиваясь, еще раз – уже падающего парня, наклонился, за ворот поддернул его к себе и добавил еще несколько прямых, стараясь бить полу-оглушенную жертву так, чтобы голова, отлетая, врезалась в асфальт.

Детишки, завизжав, кинулись в стороны. Омоновцы, наоборот, к нему. Кирилл быстро дернул вниз молнию чужой куртки, раздернул полы в стороны и крикнул полицаям:

– Он назвал Путина мудаком! Вы слышали? Он назвал Путина мудаком! – Омоновцы чуть замедлили шаг, осмысливая предупреждение, и Самасад успел охлопать парню карманы, облегченно вздохнул: – Да у него заточка… Это террорист, у него заточка! Зовите старшего!

И он, не дожидаясь стандартного отношения, вскинул руки и заложил их за голову.

Полицейские жест лояльности оценили, укладывать мордой вниз не стали, только ощупали по бокам. Проверили и мычащего паренька.

– Отпечатки осторожно! – торопливо предупредил Кирилл. – Отпечатки на заточке! Она вещдоком пойдет, не запорите!

– Ты чего раскомандовался? – подошел старлей, оказавшийся еще шире Самасад в плечах.

– А руки опустить можно?

– В автозак обоих, – решил иначе омоновец.

Жертву, которая только-только начала шевелиться, пришлось тащить под руки, Кирилл зашел сам, оглянулся:

– Теперь опустить можно?

– Валяй, – разрешил старлей.

Кирилл с облегчением повел руками, нащупал портмоне с документами, достал визитку и протянул ее омоновцу:

– Позвоните, пожалуйста, и скажите, что Вепс взял на Батарейке исполнителя.

– Вот мне больше делать нечего… – заржал тот.

– Лейтенант, не усложняй себе жизнь, – предложил Кирилл. – Пробей телефон по базе, потом позвони. Дальше решай сам, как тебе интереснее.

Омоновец хмыкнул, захлопнул дверцу. Самасад выглянул в зарешеченное окно. Без него и Белокотова митинг оказался никому не интересен, и дети уже разошлись. Остались лишь несколько брошенных у ворот плакатов и забытая кем-то на ограде полупустая бутылка лимонада.

Дверца хлопнула, внутрь легко запрыгнули два омоновца и старлей. Офицер склонился над все еще пускающим кровавые пузыри парнем, зачем-то пощупал пульс, раздраженно сплюнул:

– Хрен редьки не слаще. Теперь я, оказывается, за него головой отвечаю! Проще было вообще не звонить. – И он небрежно кинул через плечо: – Эй, ты, шпион! У тебя амнистия наступила, свободен.

Спрятавшись в джип, Кирилл для очистки совести все же перезвонил Белокотову, убедился, что с ним все в порядке, и только после этого поехал отпиваться кофе: единственным крепким напитком, против которого не очень возражала его волчья галлюцинация.

За четыре дня Игорь твердо убедился, что леший-новобранец легко управляется с охраной подопечного в одиночку. Десантник оставил ему телефон Зоримиры, ключи от своей «шестерки» – и укатил в сторону Рязани, обещая вернуться назад к началу учебного года. Но едва только поезд тронулся от перрона – в кармане Самасад завибрировал телефон.

– Молодец, отличная работа. Разумно и эффективно. Был бы ты у меня на службе, получил бы благодарность с занесением и материальное поощрение.

– Вот только не надо думать, Сергей Васильевич, что я ради вашей конторы криворукой что-то делаю, – тут же предупредил Кирилл. – Мне за державу обидно. Посмотрел я в инете, сколь успешно вы свою службу исполняете. Счет на многие десятки идет, блин горелый! Сталина на вас нет, он бы вас научил Родину любить!

– Ну, там еще и обычные несчастные случаи были, – явно смутился Широков. – Кто-то сам на встречную полосу выскочил, где-то все руководство университета на рыбалке утонуло.

– Ну да, я уже верю. Один за другим, как пингвины в лунку попрыгали. Мышей не ловите, а на несчастные случаи сваливаете!

– Вот все-таки жаль, что ты у меня не на службе. Сейчас бы я тебе строгача влепил с занесением, да мат. поощрение и снял!

– Вот потому и не на службе. Я один больше сделал, чем вся ваша контора вместе взятая.

– А моя контора отчетов о проделанной работе в инете не вывешивает! Так что хватит качать права, у тебя нос не дорос истерики мне закатывать. Дело твое закрыто за недоказанностью, мотоцикл можешь забрать хоть завтра. Перед приездом позвони, я тебе сам все передам. Ты, как-никак, на моей шее числишься, крикун несчастный. Все, жду звонка.

По составленному Зоримирой пророчеству, в ближайшую неделю Косте Белокотову ничего серьезного не угрожало. Поэтому Самасад не стал откладывать дела в долгий ящик и тем же вечером сел в ленинградский поезд. Утром же прямо у вагона поезда его встретил Широков – в длинном драповом пальто, одетом ради утренней прохлады.

– Здравствуй, Кирилл, – протянул он лешему руку. – Я решил тебя подвезти. Для пущей видимости работы с агентурой. Может, в честь твоей удачи мне тоже пара пряников перепадет. У твоего товарища оказались такие интересные отпечатки пальцев!

– Какие?

– Тайна следствия.

– Ну, и как с вами после этого разговаривать?

– А ты учись, старайся, привыкай, – улыбнулся Сергей Васильевич. – При нашей работе нужно быть более общительным.

– Это при вашей. При моей хватает навыков рукопашного боя.

– Ну, тогда не разговаривай, – разрешил Широков.

Они спустились на парковку, сели в приземистое вишневое «вольво» Сергея Васильевича, выкатились на Литовский проспект, почти сразу развернулись.

– А мы куда? – не понял Самасад.

– На склад, естественно. В центре для конторы тесновато. Там только внутренняя тюрьма и документы. Так уж сложилось.

– Это радует, – вжался в кожаное кресло Кирилл.

– Верность традициям?

– То, что едем в другую сторону.

По пустынным рассветным улицам путь занял считанные минуты. Проскочив пару кварталов по Витебскому проспекту, «вольво» свернул вправо во дворы, остановился перед непримечательным двухэтажным домом, стены и окна которого заросли толстым слоем пыли и грязи.

– Промышленный район, – словно извинился Сергей Васильевич.

Они прошли через обычную заводскую проходную с дремлющим вахтером, под чахлыми деревьями добрели до складов. Все выглядело настолько унылым, заброшенным, потерянным во времени, словно они провалились куда-то в середину века. И только маленькие черные глазки видеокамер, которые Самасад замечал то тут, то там, подсказывали, что здесь все не так просто, как кажется со стороны.

Из кармана пальто Широков достал бумажку, сверил номера на ней и на воротах, подошел, постучал. Изнутри пропел звонок. Это означало, что тут стоял еще и датчик движения. Или вибрации.

А потом створка скрипнула, и наружу, прищурившись, выглянула заспанная седая пенсионерка в конторском халате, с заправленными под платок волосами.

– Я за номером восемнадцать тридцать два, – протянул ей бумажку Сергей Васильевич.

– К дальней створке идите, – указала кладовщица и затворила воротину.

Через пару минут открылась такая же у самой дальней арки склада, и Самасад наконец-то увидел своего приземистого двухгоршкового красавца. Пыльного, тихого, слабо пахнущего – но целого и невредимого.

– Проверяй, – кивнул вперед Сергей Васильевич.

– А ключи?

– Свои нужно иметь, – ответил тот, но связку достал, протянул: – Вот держи. Кроме него, по описи только носовой платок и полпачки жвачки числятся. Но их унесло ветром.

– А нож?

– Ты умом тронулся, Кирилл? – не выдержал Широков. – Думай, чего вспоминаешь. На нем же четыре трупа! Хочешь нарваться на умного следака?

Кладовщица спешно отвернулась. Но не ушла.

– Понял, ничего не было, – предпочел согласиться Самасад. – А жаль. Удобный был. Очень нравился.

Он вставил ключ, повернул и был приятно удивлен тихим рокочущим звуком мотора. Ммм…

– Только не здесь! – забеспокоилась старушка. – Внутри не тарахтите!

Кирилл заглушив двигатель, снял «Японца» с подножки, выкатив во двор, снова поставил. Долго не церемонясь он снял пластиковую защиту двигателя и бегло начал осмотр: тросики на месте, инжектор в норме… От изучения ского красавца, Кирилла оторвал не терпеливый голос ФСБешника.

– Так, укротитель велосипедов, – остановил его Широков. – Если все в порядке, расписывайся у меня в протоколе. А уж потом ковыряйся.

Кирилл послушно оставил автограф в указанном месте, после чего снова вернулся к аппарату, вдавил кнопки обогащения смеси, несколько раз провернул коленвал, включил зажигание – и двигатель тут же залопотал на низких оборотах, тяжело и уверенно, выпуская из выхлопной трубы слабый сизый дымок. Самасад спохватившись вернулся к ФСБешнику.

– А шлем где?

– Расписался? – показал ему протокол Сергей Васильевич. – Свободен!

– Как я без шлема поеду?

– Ну, нет ее у меня, – развел руками Широков. – И в протоколе, кстати, нет. Не знаю, куда подевалась. Купи новый и не парься. Езжай вон, по Гагарина, там возле таможни байкерский магазин.

– Ну, тогда я поехал? – Кирилл вспомнил, что на старом шлеме было две ножевых пробоины, и решил особо не расстраиваться.

– Давай. Я тут, похоже, с оформлением застрял. Ты это… Направо из ворот и прямо по улице, не сворачивая, двигайся. Указатель таможни на знаках должен быть, по нему магазин и найдешь.

– А пропуск?

– Так выпустят. Тут не режимная зона.

Самасад кивнул, оседлал своего коня, убрал подножку и воткнул первую передачу, подкатываясь к воротам. Как и обещал Широков, створки разошлись сами, Кирилл дал газу и оказался на свободе.

Дворовая улочка, на которой стояли склады, была узкой, грязной и извилистой. Самасад даже не ожидал, что чуть не в центре Северной столицы могут встречаться такие места. Но после каждого светофора улочка становилась все шире и шире, чище и чище, пока, наконец, не превратилась в самый настоящий просторный шестиполосный проспект. Перескочив трамвайные пути, вильнув в последний раз и ненадолго сузившись возле бетонированной разделительной полосы, проспект вывел его на край протяженного парка. Правая рука с наслаждением дала полный газ и…

И почти сразу зажала рычаг переднего тормоза: справа тянулись большие спортивные ангары для тенниса. И ладно бы ангары – их Кирилл навидался с избытком. От них пахло, как от тех ангаров за горками на пруду!

Он еще колебался – но спереди, сразу за центральным входом, показалось высоченное колесо обозрения. Тут Самасад не выдержал – остановился у газона, заглушил «японца», быстрым шагом вошел через центральный вход.

Да, это было здесь! Здесь пахло давленым камышом и тиной из непроточной канавы. Отсюда веяло солидолом с воском и жженой резиной.

Он двинулся дальше, сразу узнал скамейку у одинокого куста на перекрестке трех тропинок – именно из-под нее он наблюдал за своим разоренным логовом.

Волк, обеспокоенный неожиданным ярким видением, пробуждающим печальные воспоминания, вскочил, закружился на месте и даже тоскливо завыл, выйдя из-за прикрытия прохладных бетонных гаражей. Он ясно видел, как бежит от кустов к краю пруда, как спускается к камышам и заглядывает в глубокий темный зев… И снова протяжно и с тоскою завыл.

Кирилл, узнавший свое логово не хуже Вывея, выбрался обратно на дорожку, в отчаянии закрутился: он был здесь, был! С каждой минутой пережитые события все меньше и меньше казались горячечным послеоперационным бредом. Все это было, и было здесь! Было с ним! Он вышел отсюда, пересек проспект, погрузился в глубину квартала – и кружил, кружил, кружил в нем, пока не нашел укрытие врага. А смирившись с выбором детей, ушел в то место, что показалось более спокойным. И за направлениями тоже как-то не следил.

– И что теперь? – зачесал он в затылке.

Самой глупой идеей было подняться на колесе обозрения и осмотреться. Но именно ее и воплотил Кирилл в первую очередь. После подъема он мог точно сказать, что квартал за углом от парка имеет ширину примерно в пять стандартных девятиэтажек и примерно десять в длину. То есть по численности примерно равен областному центру средних размеров. Но в каком месте этого района и окрест заниматься поисками, на что обратить внимание в первую очередь – разобраться не получилось. Глаза волка видели гаражи, помойку, несколько пятиэтажных и девятиэтажных домов. Ну, а сам он не замечал вовсе ничего интересного.

– Придется все делать по старинке, – понял Самасад. – Ножками, ножками, ножками…

Если волк со своего места видел только крыши – значит, и ему имело смысл поискать хотя бы примерно похожие кровли. Из-за деревьев этого было не сделать, и Кирилл перешел проспект, между кассами направился к СКК – со ступенек обзор должен быть лучше. И вдруг…

И Самасад, и Вывей вздрогнули одновременно, ощутив слабый, еле заметный аромат имбиря и лесных подснежников. Кирилл остановился, посмотрел направо и налево, потом на небо. Судя по времени, возвращаться домой было рановато. Незадолго до полудня горожане обычно из дома только-только выползают. А если так…

Он провел мысленную линию от жилого квартала через себя дальше, и на ее конце увидел продуктовый супермаркет «Карусель».

– Так бы сразу, – пробормотал Кирилл и повернул к нему.

Наверное, могло показаться странным, что из большого жилого квартала люди ходят за продуктами в такую даль, однако происхождение микрорайон имел явно советское, когда строители еще не очень заботились о магазинах для населения. Планировка – плотная, ничего лишнего теперь не воткнешь. Ну, а если учесть, что в современных супермаркетах полу складского вида цены неизменно ниже, чем в мелкой рознице – в стремлении хозяек сэкономить лишнюю копейку, одновременно побаловав себя богатым выбором, ничего удивительного не было. Кирилл и сам при случае в таких местах консервами и макаронами запасался. Что, кстати, и сейчас не мешало бы сделать. Не все же ему на одних пельменях сидеть! Можно иногда и макароны с тушенкой разболтать.

Но до магазина он не добежал: резко остановился на полпути, учуяв знакомый аромат, метнулся в сторону, повел носом – и увидел хрупкую остролицую рыжую девушку с чуть скошенными миндалевидными глазами. Глаза походили на орех миндаля и по форме, и по цвету, и величиной. Блеклые брови, маленький, но откровенно буратинистый нос, тонкие поджатые губы цвета прошлогоднего шиповника. С озабоченным видом девушка тянула две огромные сумки, из которых так и норовили выпасть через край пакеты с рогаликами и сухая быстрорастворимая лапша. Рядом, обнимая трехкилограммовый пакет со стиральным порошком, бодро трусила кареглазая третьеклассница в длинной сатиновой юбке и легкой, отделанной вышивками, курточке.

Поначалу обе показались незнакомыми. Но Вывей видел кареглазку только снизу, а Кирилл смотрел на девочек сверху вниз, и даже старшая была ниже его на полторы головы. Но обе с предельной ясностью пахли имбирем с оттенком подснежника, словно ставя этим печать с гарантией своей неповторимости.

– Здравствуйте! – перегородил дорогу дамам Кирилл. – Простите, я могу… Я могу угостить вас мороженым?

– Нет, – буркнула старшая и, не снижая скорости, обошла его слева. Малышка, пробегая с другой стороны, подняла лицо, и теперь он узнал точно: это она!

– Давайте я вам помогу, – нагнав, предложил он.

– Если вы не отстанете, я закричу, – сурово предупредила девушка.

– Но я же ничего не делаю!

– У меня на телефоне тревожная кнопка. Я позвоню в мили… Полицию… Черт их разберет со всеми этими реформами!

– Да остановитесь же хоть на минуту! – взмолился Кирилл, снова забегая вперед. – Дайте я все объясню!

Остролицая имбирка все же притормозила, тяжело опустила пакеты на плитку, поморщилась, с видимым облегчением расправляя плечи.

– Я все объясню! – торопливо повторил Самасад. – Понимаете, в начале мая я приехал сюда из Москвы. Совсем ненадолго. Но попал в больницу. Была проблема с сердцем, попал в реанимацию, провалялся там почти месяц.

– И вам не хватает денег доехать до дома?

– Плевать на деньги! Со мной собака была. Моя собака. Крупная, больше овчарки, но немного на нее похожа. Породой. Она потерялась, я не могу ее найти до сих пор. И мне сказали, – опустился он перед девочкой на корточки. – Мне сказали, что видели, как ты с ней играешь. Ты называешь ее Жужей, вы с ней бегаете за забором у школы, ты ее угощаешь колбасой и другими вкусностями, вы вместе играете.

– Вика, ты играешь с дворовой собакой?! – В голосе старшей прозвучало такое брезгливое изумление, словно девочка на ее глазах проглотила таракана. – Это правда?

– Вика, Виктория, пожалуйста… Как мне ее найти?

– Вы ее заберете, да?

– Ты и правда играла с чужой собакой? – на этот раз из изумления девушки хотя бы исчезли «тараканы».

– А может, Жужа не захочет?

– Я не буду забирать ее силой. Ты же знаешь, на ней нет даже ошейника. Если она не захочет, то останется с тобой.

– Вика, милая, – забеспокоилась девушка и тоже присела рядом с ребенком. – Это дядина собачка. С дядей ей будет хорошо. Покажи дяде, где она прячется. Пусть он ее заберет.

– Я знаю, Вика, она скучает по мне так же сильно, как и я по ней, – согласно кивнул Кирилл. – И она тоже не может меня найти. Но я знаю: раз она с тобой играет, значит, ты ей очень понравилась. Вы можете дружить и дальше, вместе гулять, путешествовать, играть. Сколько захочешь!

– Виктория, с дядей собачке будет намного лучше. Сейчас она бездомная, может кого-нибудь покусать, ее могут поймать и покалечить. Дома с дяденькой ей будет намного лучше.

Вика насупилась и призналась:

– Когда я гуляю, она приходит к школе.

– Но я не знаю, где ты учишься, Вика!

– В пятьсот двадцать пятой школе…

– Прости, Вика, но я только что из Москвы. Я не знаю, где находится эта школа.

– Это вон туда надо пойти, – по-ленински вытянула руку девочка, – и там, за домами, и еще за домами… Она стоит…

– Давайте мы вам покажем, – смилостивилась девушка. – Мы как раз неподалеку живем.

– Буду очень благодарен. Может, теперь вы позволите вам помочь?

– Не знаю… Неудобно как-то, – заколебалась она.

– Это мне неудобно. Вы меня так выручите своей помощью, что даже и не знаю… – не дожидаясь ответа, он подхватил ее легонькие сумочки и посторонился.

Девушка забрала у ребенка пакет. Та взамен подняла с земли потерянную кем-то клипсу:

– Мама, смотри, что я нашла! Она золотая?

Девушка вздрогнула, покосилась на Кирилл.

– Нет, Вика, – покачал он головой. – Золотые с такими застежками не делают. Их только через прокол вдевают.

– Куда! Не вздумай! – испугалась мама, увидев, как девочка попыталась пристегнуть находку себе на ухо. – Она же грязная! Выброси ее совсем!

– Почему, мама? Она красивая. Я ее Жуже покажу! Может, она хозяйку найдет.

– А как ты узнала, что собаку зовут Жужей?

– Это не Жужа. Его зовут Вывеем, – едва не сорвался на поскуливание Самасад, произнося волчье имя. – И это кобель!

– Ох, уж эти кобели… – чему-то вздохнула девушка.

– Зато мы храбрые и преданные! – вступился за мужскую честь Кирилл. – Кстати, меня можно звать Кириллом.

– Кирилл? Очень приятно. А я Света.

– А если по полному… – то Кирилл Кирилович Самасадский к вашим услугам.

– Ух ты, как весомо звучит! Сразу чем-то делопутным веет. А мы просто – Голубкины. После рекламы «МММ» чуть не до смерти задразнили.

– Так там же был Голубков, а не Голубкин!

– А кому из расшалившихся детей вы объясните эту разницу?

– Любому. Сперва в лоб, а пока лежит – объясняешь, почему не прав.

– Ну, если так… Вижу, у вас проблем в школе не было никаких.

– Если не считать успеваемости… Астрофизика из меня не получилось.

– Что, хотелось заниматься астрофизикой?

– Да нет, не очень. Просто судьба так сложилась, что я к науке не стремился – и теперь кручусь в области криогенной и ядерной физики. А все мои одноклассники, что Эйнштейнов изображали, – кто в юристах кормятся, кто по торговой части. Кабы знать все с самого начала – вот было бы чем подразниться!

– Да, забавно… – Света, наоборот, погрустнела. – Значит, вы физик?

– Не совсем. Просто в последнее время отдельные специалисты нуждаются в моих консультациях. Но это совсем унылая тема. Хватит мне одной больнички после такого сотрудничества.

– Такая нервная работа?

– Не то слово, – хмыкнул Кирилл, понимая, что нужно сползать со скользкой темы, которую сам же и начал, куда-нибудь в сторону. – А вы тоже в науке силы свои прикладываете, или менеджер какого-то звена?

– Специалист первого разряда в ПФР – это как считается, менеджмент или наука?

– Вы в Пенсионном фонде работаете? А разве сейчас не рабочее время?

– Отпуск, – одним словом объяснила все странности девушка. – Продуктами сейчас запасемся и на дачу к маме завтра поедем. В Пупышево.

За разговорами они дошли до своего квартала, свернули между домами, миновали пару девятиэтажек:

– Вон там школа, угол уже видно, – показала вперед Света. – Так что спасибо за помощь, нам теперь в другую сторону.

– Да я уж до парадной вас доведу, – утвердительно сказал Самасад. – Нехорошо увешивать такую симпатичную девушку такими тяжестями. Провожу, а потом пойду Вывея искать.

– Дяденька, а можно мне с Жужей попрощаться? – спросила девочка.