Текст книги "История"

Автор книги: Фукидид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 44 страниц)

1 Сицилийские тираны в начале V в. до н. э. много раз производили насильственные переселения в городах (ср. Herod. VII156,2 ел.).

2 Именно, демократической и аристократической «партии».

3 Фукидид считает Архидамову войну, период Никиева мира, Сицилийский поход и Декел ейскую войну единой войной.

4 Алкивиад неверно излагает факты: Делосский морской союз был образован, когда Спарта и Афины еще были союзниками, по почину ионийских городов; спартанцы тогда не угрожали афинянам.

18. Итак, чем же мы оправдаем такую нерешительную политику и в собственных глазах, и перед нашими сицилийскими союзниками, отказавшись помочь им? Раз уж мы клятвенно обещали им помощь, то должны исполнить обещание и не можем ссылаться на то, что они не помогают нам. Ведь мы заключили с ними союз¹ не ради получения от них помощи здесь, но с тем, чтобы они сдерживали наших врагов в Сицилии и мешали нападению на нас. Как и все могущественные державы, мы также достигли могущества лишь потому, что всегда с готовностью помогали эллинам и варварам, когда они просили нас об этом. Если же мы будем хранить спокойствие или начнем длительное разбирательство, нужно ли помочь кому-нибудь как соплеменнику или нет, то, пожалуй, мало поможем распространению нашего могущества, а скорее совершенно погубим нашу державу. Действительно, против сильнейшего врага следует не только обороняться, но и предупреждать его нападение. Мы не можем заранее точно рассчитать, как далеко распространится наше могущество. Но оно уже достигло такой стадии, когда нужно против одних наступать, а других сдерживать: ведь если мы не будем властвовать над другими, то нам самим придется подчиниться чужому господству. Поэтому вы не должны оправдывать свое бездействие примером других, если не желаете изменить и ваше политическое положение, равняясь с ними. Итак, поскольку мы рассчитываем еще больше усилить нашу мощь здесь, если нападем на врагов в Сицилии, то выступим в поход. Мы собьем спесь с пелопоннесцев, когда они увидят, что мы, пренебрегая достигнутым в настоящее время спокойствием, решились отплыть в Сицилию. И если нам выпадет удача и мы утвердимся на острове, то, по всей вероятности, станем господами всей Эллады. Во всяком случае, мы ослабим сиракузян, что, конечно, в наших интересах и в интересах наших союзников. Наш флот обеспечит нам безопасность как в том случае, если будем иметь успех и удержимся там, так и в случае отступления. Ведь на море у нас всегда будет превосходство, даже над всеми сикелиотами вместе взятыми. Итак, пусть не отвратит вас от похода речь Никия, внушающая бездеятельность и сеющая рознь между старшим и младшим поколениями. Подобно нашим отцам, которые все вместе – и стар и млад – принимали решения и возвысили наш город до нынешнего могущества, Старайтесь и вы ныне с присущим вам взаимопониманием еще более возвеличить его. Помните, что юность и старость друг без друга бессильны. Напротив, правильное смешение некоторого легкомыслия, умеренности и точного расчета, пожалуй, наиболее важно в государственных делах. И если государство останется совершенно бездеятельным, то, подобно всякому другому организму, истощится, и все знания и искусства² одряхлеют. Напротив, в борьбе оно будет постоянно накапливать опыт и привыкнет защищаться не только на словах, а на деле. Вообще же я совершенно убежден, что именно государство, всегда чуждавшееся бездеятельности³, скорее всего может погибнуть, предавшись ей; думаю, что в наибольшей безопасности живут те люди, кто менее всего уклоняется в политике от стародавних обычаев⁴ и навыков, даже если они и не совершенны».

1 11186,3.

2 Искусство, т. е. понимание, знание, умение в области государственных дел.

3 Cм. VI87,2.

4 Призыв к соблюдению традиции – обычный риторический прием.

19. Так сказал Алкивиад. Под впечатлением его речи и просьб эгестян и леонтинских изгнанников, которые, напоминая о клятвенном обещании афинян хранить союз, умоляли о помощи, народ еще решительнее, чем прежде, высказывался за поход. Тогда Никий, видя, что повторением прежних доводов не удержать народ от похода, но надеясь заставить афинян изменить решение, указав на то, сколь огромные военные приготовления придется предпринять, поднялся еще раз и сказал.

20. «Я вижу, афиняне, что вы всецело стоите за войну (которая пусть закончится, как все мы желаем), но все же и при таких обстоятельствах считаю нужным высказать свое мнение. Города, на которые мы идем в поход, насколько мне известно по слухам, могущественны, не зависят один от другого и вовсе не нуждаются в политических переменах, на которые, пожалуй, охотно пошли бы те, кто находятся в тяжком рабстве, чтобы добиться более сносных условий жизни. На этом одном острове много эллинских городов. Вряд ли они согласятся променять свою свободу на наше господство. Кроме Наксоса и Катаны (которые, надо думать, из-за их родства с леонтинцами¹, будут нашими союзниками) есть еще семь городов. Они прекрасно снабжены всем и вооружены точно так же, как и наше войско, в особенности Селинунт и Сиракузы, против которых главным образом и направлена наша экспедиция. Действительно, у этих городов много гоплитов, лучников и метателей дротиков, большое число военных кораблей и достаточное число людей, чтобы укомплектовать их экипажами. Кроме частных денежных средств у них есть еще сокровища в селинунтских храмах², сиракузяне же получают еще и дань с некоторых варварских племен. Сверх того у них еще многочисленная конница, а хлеб они выращивают сами и не ввозят его: в этих двух последних обстоятельствах у них большое преимущество перед нами.

1 Ср. VI 3,1; 3,6.

2 В Селинунте было много древних и классического времени храмов, в которых хранились огромные богатства (из приношений верующих).

21. Так вот против такой боевой силы необходимо иметь не только корабли и горсть морских пехотинцев, но и сильное сухопутное войско, если только мы желаем совершить там что-либо достойное наших замыслов. Мы не должны позволить многочисленной вражеской коннице помешать нашей высадке, тем более что в случае объединения сицилийских городов из страха перед нами мы не найдем там других союзников (кроме эгестян), которые доставили бы нам конницу для обороны от вражеских всадников. Позорно, если превосходящие силы врагов заставят нас отступить или если из-за необдуманного решения нам потом придется посылать за помощью. Поэтому мы должны прямо отсюда выступить с сильным войском, отдавая себе отчет, что собираемся плыть далеко от родины и что наш поход будет не таков, как если бы мы шли в качестве союзников на помощь нашим здешним подданным, откуда легко получить необходимое снабжение. Там мы будем в чужой враждебной стране, откуда в течение четырех зимних месяцев к нам с трудом доходят вести.

22. Итак, по-моему, нам придется послать туда много гоплитов как наших, так и из числа союзников и данников и, кроме того, сколько сможем привлечь из Пелопоннеса¹ убеждением или жалованьем, а также много лучников и пращников для защиты от вражеской конницы. Затем наше превосходство на море должно быть подавляющим, чтобы обеспечить беспрепятственный подвоз съестных припасов. Надо также взять с собой и отсюда на транспортных судах запас зерна, пшеницы и жареного ячменя и набрать принудительно, но за плату, хлебопеков с каждой мельницы соответственно ее величине, чтобы не было недостатка в съестных припасах в случае прекращения плавания из-за дурной погоды. Ведь не всякий город сможет прокормить столь многочисленное войско. Вообще же нам следует запастись по возможности всем необходимым, чтобы не зависеть от других, особенно же – взять с собой отсюда как можно больше денег. Что же до денег, которые, как уверяют, нам приготовили эге-стяне, то будьте уверены, что они существуют только на словах².

1 Имеются в виду аргосцы и аркадские наемники (ср. VI 29,6 и VII 57,9).

2 Предсказания Никия оправдались (см. VI46).

23. Ведь если даже мы выступим отсюда не только с равными, но и с превосходящими во всем – разумеется, кроме гоплитов – силами, то и таким образом нам нелегко будет и одолеть врага, и сохранить свое войско. Нужно представить себе, что мы собираемся основать город во вражеской стране с иноплеменным населением. Поэтому в первый же день высадки или мы должны сразу же закрепиться на земле, или – в случае неудачи – вся страна будет против нас. Этого-то я опасаюсь, ибо знаю, что успех зависит не только от вашего правильного решения, но еще в большей степени от счастья (а уловить его людям трудно). Поэтому будем в предстоящем походе как можно меньше полагаться на счастье и выступим с достаточными силами, которые, как можно надеяться, обеспечат нам безопасность. Это, мне думается, будет наиболее правильным для всего нашего города, а для нас, идущих в поход, будет залогом спасения. Тому же, кто держатся иного мнения, я готов уступить свою должность».

24. Указывая в такой речи на огромные трудности экспедиции, Никий рассчитывал побудить афинян либо вовсе отказаться от похода, либо, если все-таки придется выступить, по крайней мере, обеспечить всеми мерами его безопасность и успех. Однако предстоящие трудности отнюдь не охладили рвения афинян. Напротив, они с еще большим усердием продолжали готовиться к походу, так что произошло как раз обратное тому, чего Никий ожидал. Афиняне одобрили предложение Никия, полагая, что оно достаточно обеспечивает успех похода. Все афиняне были одинаково охвачены желанием отплыть в Сицилию. Старшие надеялись на завоевание тамошних городов, полагая, что столь мощная боевая сила, во всяком случае, не может потерпеть поражения. Молодежь же, способная носить оружие, стремилась воочию повидать диковины в дальних краях, твердо надеясь благополучно возвратиться домой. Наконец, большинство простых людей и воинов привлекала возможность немедленно заработать деньги и к тому же распространить владычество афинской державы, которая станет в будущем постоянным источников заработка для наемников. Страстное увлечение большинства народа Сицилийским походом было настолько сильно, что даже тот, кому эта затея была не по душе, молчал из опасения прослыть неблагонамеренным гражданином.

25. Наконец, выступил один афинский гражданин¹ и, обратившись прямо к Никию, сказал, что нечего под разными предлогами откладывать поход, и потребовал немедленного объявления перед всем собранием, какие именно военные силы народ должен ему предоставить. Никий нехотя ответил, что предпочел бы спокойно обсудить этот вопрос со своими товарищами стратегами. Но все же, насколько можно сейчас судить, для похода необходимо по крайней мере 100 собственных триер, включая сюда потребное количество транспортных, а кроме того, необходимо затребовать корабли и от союзников². Всего гоплитов (афинян и союзников) – нужно не менее 5000³, но если возможно, то и больше; кроме того, следует взять с собой в соответствующем количестве отряды других родов оружия – лучников из Афин и с Крита и пращников, а также заготовить и взять все, что еще окажется необходимым.

1 По Плутарху (Plut. Nic. 12,6), это был некто Демострат.

2 Ср. 31, 3; 43,2.

3 Фактически гоплитов было 5100 (VI, 43).

26. Выслушав это, афиняне тут же вынесли постановление о предоставлении стратегам неограниченных полномочий в распоряжении всем войском в походе и действиях, какие они найдут наилучшими, в интересах государства. После этого приступили к приготовлениям. Были посланы приказы союзникам и составлялись призывные списки граждан. Город только что оправился от страшной эпидемии и тягот длительной войны¹. Подросло новое поколение, и за время мира вновь накопилось в казне достаточно средств, так что все необходимое для похода можно было заготовить. Так шли в Афинах приготовления к войне.

1 Имеется в виду Архидамова война.

27. Между тем во время этих приготовлений в Афинах в одну ночь были повреждены лица большинства каменных герм¹ (гермы – это четырехгранные столбы, стоявшие по стародавнему обычаю во множестве у входов в частные дома и в святилищах). Чьих рук было это дело – никто не знал. Начался розыск преступников, и была назначена большая награда² доносчику за сведения о преступлениях. Кроме того, народ постановил: если кто узнает (будь то гражданин, иностранец или раб) что-либо о другом святотатстве подобного рода, то может донести безбоязненно. Афиняне приняли повреждение герм весьма близко к сердцу, считая это происшествие зловещим предзнаменованием для исхода экспедиции, и приписывали его заговорщикам, замышлявшим переворот и свержение демократии³.

1 Гермы – культовые изваяния в виде столба с головой Гермеса и других божеств, ставились на границах, дорогах, перекрестках, улицах, площадях, у входов домов, у городских ворот и служили объектами культа (ср.: Herod. II51).

2 1000 и 10 000 драхм (Andoc. 127).

3 Поскольку в срыве экспедиции в Сицилию были заинтересованы только лаконофильствующие аристократы, то естественно предположить, что кощунство было делом их рук, хоти следствие ничего не выяснило (ср.: Лурье С. Я. Очерки, II, с. 180).

28. И вот несколько метеков¹ и доверенных слуг сделали донос², но не о гермах, а о недавнем повреждении других статуй, совершенном какими-то молодыми людьми из озорства под пьяную руку. Доносчики рассказали также, что в некоторых частных домах, справляя мистерии³, кощунственно издевались над ними. В этих кощунствах они обвиняли, среди прочих, также Алкивиада. Враги Алкивиада, ухватившись за эти обвинения, сильно раздули их. Эти люди были особенно озлоблены на Алкивиада за то, что тот, стоя у них на дороге, мешает им упрочить свое влияние в народе, и надеялись, изгнав его, занять первое место в государстве. Поэтому они кричали, что и повреждение герм, и кощунственное подражание обрядам мистерий – все это лишь часть заговора для свержения демократии, а виновник всего этого – Алкивиад. В подтверждение они ссылались при этом на его образ жизни и поступки, противоречащие духу демократии.

1 Метеки – иностранцы в Афинах, не имевшие гражданских прав.

2 По Плутарху (Plut. Ale. 20, 6), имена доносчиков были Диоклид и Тевкр.

3 Мистерии – тайные священнодействия (в честь богинь Деметры и Персефоны). По-видимому, имеются в виду самые знаменитые Элевсинские мистерии.

29. Алкивиад отверг эти доносы как неосновательные и выразил готовность предстать перед судом еще до отплытия (все приготовления к походу были уже закончены) для выяснения, виновен ли он в чем-либо подобном: если его признают виновным, он понесет наказание, а если оправдают, то останется стратегом. Далее, Алкивиад настоятельно просил не слушать никаких клеветнических обвинений в его отсутствие; если же он виновен, то лучше сразу же осудить его на смерть. Во всяком случае, благоразумнее до вынесения судебного приговора ему не отправляться в Сицилию во главе столь огромного войска, находясь под таким тяжким подозрением. Между тем враги Алкивиада опасались, что, предстань он только перед судом, войско поддержит его, и народ проявит снисходительность в благодарность за то, что он побудил аргосцев и некоторых мантинейцев¹ принять участие в походе. Поэтому они всячески старались воспрепятствовать его требованию о немедленном выступлении в суде. С этой целью они подучили других ораторов настаивать на немедленном отплытии Алкивиада, а суд предлагали отложить на определенный срок после возвращения. Кроме того, они намеревались предъявить Алкивиаду еще более тяжкие обвинения (которые, как они думали, будет легче подыскать в его отсутствие), а затем отозвать его и по возвращении начать процесс. Итак, было решено, что Алкивиад должен отплыть.

1 Мантинейцы приняли участие в Сицилийском походе как наемники и добровольцы. Ср. 16, 6; 43.

30. После этого в середине лета¹ эскадра отплыла в Сицилию. Большинство союзников, транспорты с продовольствием, мелкие торговые корабли и все прочие суда, сопровождавшие эскадру, перед отплытием главных сил из Пирея получили приказ собраться сначала у Керкиры и оттуда всем вместе идти через Ионийское море к мысу Иапигии². Сами афиняне и некоторые союзники, еще оставшиеся в городе, в назначенный день готовые к отплытию, на заре спустились в Пирей, чтобы сесть там на корабли. На проводы в Пирей спустилось, можно сказать, все население города – граждане и иностранцы. Жители города провожали своих знакомых, друзей, родных и сыновей и с надеждой на завоевание, и со слезами при мысли о том, увидятся ли они когда-нибудь еще с отплывающими, так как сознавали, что предстоит далекое и опасное плавание.

1 19 или 20 июля.

2 Иапигия – на юго-западной оконечности Калабрии, отсюда переправлялись корабли из Греции в Сицилию.

31. В этот момент разлуки и предвидения опасностей афинян охватила куда более сильная тревога за исход экспедиции, чем во время решающего голосования в народном собрании. Но все же созерцание всех мощных приготовлений, находившихся перед их глазами, внушало гражданам и некоторую бодрость. Чужеземцы же и остальной народ собрались ради этого величественного зрелища, понимая, что дело идет о предприятии замечательном и превосходящем всякое воображение. Действительно, столь дорогостоящий и великолепный флот никогда еще до того времени не снаряжало и не спускало на воду ни одно эллинское государство. Правда, эскадра Перикла в походе на Эпидавр и Гагнона¹ – на Потидею были не меньше по числу кораблей и гоплитов на борту. Ведь тогда в походе было 4000 гоплитов, 300 всадников и 100 триер из самих Афин, 50 триер из Лесбоса и Хиоса и, кроме того, еще большое число вспомогательных отрядов союзников². Однако поход того времени был рассчитан лишь на короткое время и снаряжен самым обычным образом. На этот же раз дело шло о долговременной экспедиции, и поэтому ее снабдили людьми, кораблями и снаряжением на все случаи – как для морской, так и для сухопутной войны. Корабли были построены с большими затратами триерархов и государства. Государство выплачивало каждому матросу по 1 драхме в день и поставило порожние³ корабли – 60 быстроходных и 40 транспортных для перевозки гоплитов. Все эти суда были укомплектованы лучшими командами гребцов. Триерархи платили вдобавок к государственному жалованью корабельным гребцам на верхнем ряду весел и вообще всей команде из своих средств. Кроме того, они снабдили корабли разрисованными носовыми значками и украсили дорогой внутренней отделкой, причем каждый триерарх стремился сделать свой корабль самым красивым и быстроходным. Сухопутное войско состояло из отборных людей, которые всячески старались превзойти друг друга своим снаряжением и доспехами. В конце концов оказалось, что эти приготовления вызвали соревнование среди самих афинян в порученном каждому деле. Вместе с тем остальным эллинам все это казалось скорее демонстрацией мощи и богатства афинян, чем сборами в поход на врага. Если бы подсчитать затраты казны и отдельных участников похода – какую сумму денег город уже выплатил воинам и дал стратегам при отплытии, и что потратили на себя отдельные участники похода и на свои корабли (если они были триерархами) или намеревались истратить, и сверх того, сколько денег каждый взял в дальний поход (кроме жалованья) с собой, а также что взяли с собой некоторые купцы и воины для торгового обмена, – если бы подсчитать все это, то оказалось бы, что из города в общем вывезли много талантов. Этот поход стал знаменитым и возбуждал не меньше удивления смелостью предприятия и великолепием являемого зрелища, чем превосходством боевой мощи над врагом, против которого он шел. Ведь никогда еще афинянам не приходилось посылать столь огромный флот в столь дальнее плавание с большей, при данных обстоятельствах, надеждой на усиление своей мощи.

1 Перикл предпринял этот поход летом 430 г. до н. э. (II 56). Гагнон и Клеопомп сменили его позднее (II58).

2 Ср. II56; 58.

3 Или: «не оснащенные».

32. После того, как корабли были укомплектованы экипажами и приняли на борт весь необходимый груз, трубач протрубил сигнал молчания. Затем все произнесли обычные перед отправлением молитвы не отдельно на каждом корабле, а все вместе, повторяя слова молитвы за глашатаем. На всех кораблях начальники и воины¹, смешав в чашах вино, совершали возлияния из золотых и серебряных кубков. Вместе с ними на берегу молилась также и вся остальная толпа граждан и друзей афинян, пришедших на проводы. По исполнении пеана и по совершении возлияний корабли вышли в море. Сначала они шли походной колонной, а затем уже до Эгины гребцы состязались в быстроте, чтобы как можно скорее прибыть в Керкиру, куда должны были собраться остальные корабли союзников. Между тем в Сиракузы приходили из разных мест известия об экспедиции афинян. Однако долгое время никто не хотел этому верить. Даже в народном собрании мнения разделились: одни считали известие о походе афинян истинным, другие же утверждали обратное. Тогда в собрании выступил Гермократ, сын Гермона². Полагая, что обладает точными сведениями, он произнес следующую речь.

1 Собственно: «воины морской пехоты».

2 См. IV 58 ел.; VI72,2.

33. «Возможно, вы сочтете, что я, как некоторые другие, рассказываю небылицы, если я скажу, что неприятельский флот действительно идет на нас. Я знаю, что люди, которые приносят или распространяют недостоверные слухи, не могут внушать доверия и даже слывут глупцами. Но все же, когда городу грозит опасность, страх прослыть глупцом не заставит меня молчать, так как я убежден, что мои сведения – самые достоверные. Афиняне (как это ни кажется вам странным) в самом деле идут на нас с большим флотом и многочисленным сухопутным войском якобы на помощь союзным эгестянам и для того чтобы возвратить леонтинцев в их город, а в действительности потому, что стремятся завоевать Сицилию и в особенности – наш город. Они думают, что, захватив наш город, легко овладеют всем островом. Афиняне довольно скоро будут здесь, и поэтому вам следует подумать, как с имеющимися у нас средствами дать отпор наиболее успешно и не дать застигнуть себя незащищенными, преуменьшая опасность, или проявить беспечность, вообще не желая верить в появление афинян. Но если кто верит этому, то пусть не боится их смелости и мощи. Ведь они могут причинить нам не больше вреда, чем мы им. Небесполезно и то, что на нас идет столь огромная сила: это может благотворно повлиять на поведение остальных сицилийцев (ведь из страха перед афинянами они охотнее перейдут к ним). И если мы победим или, во всяком случае, оттесним афинян, расстроив их планы (а в том, что им не удастся достигнуть своей цели, я совершенно уверен), то для нас это будет блистательным успехом. Я, по крайней мере, возлагаю на это большие надежды. Ведь редко великие походы эллинов и варваров в отдаленные страны имели успех. Действительно, пришельцы обычно не превосходят численно местных жителей и их соседей, которые все объединяются из страха перед ними. И если врагов постигнет неудача из-за недостатка съестных припасов в чужой стране, то, хоть они сами виновны в своей беде, они оставляют славу победителей тем, кого они хотели завоевать. Так и мидийский поход пошел самим афинянам на пользу, после того как нападение мидийского царя, направленное против Афин, окончилось, против его ожидания, неудачей. И можно надеяться, что таковой же будет участь и нынешнего похода.

34. Итак, будем мужественно готовиться к войне, и не только здесь, но отправим послов к сикулам, чтобы еще крепче привязать к нам старых друзей и постараться приобрести новых. Пошлем посольство и в остальную Сицилию, чтобы открыть всем глаза на обилую опасность, а также к италийс-ким городам: склоним их к союзу с нами или, по крайней мере, убедим не принимать афинян. Разумно было бы, по-моему, отправить послов и в Карфаген¹. Ведь для карфагенян поход афинян не будет неожиданностью: они живут в вечном страхе, как бы афиняне рано или поздно не пошли и на их город. Быть может, карфагеняне, убедившись, что им самим грозит беда в случае, если они покинут нас на произвол судьбы, захотят тайно или явно как-либо нам помочь. Ведь из всех существующих государств они наиболее способны оказать помощь, пожелай они только сделать это. Действительно, у них больше всего золота и серебра (что на войне, как и во всем, весьма важно). Отправим также посольство в Лакедемон и в Коринф с просьбой возможно скорее помочь нам и здесь, и возобновив враждебные действия против афинян в Элладе. У меня есть главное предложение, в настоящем положении, по-моему, вполне своевременное. Хотя оно при нашей привычке к мирной беспечности меньше всего может встретить внимание с вашей стороны, тем не менее я изложу его вам. Если мы, сицилийские эллины, все вместе или, по крайней мере, большинство согласимся спустить на воду все имеющиеся у нас корабли с двухмесячным запасом продовольствия, встретить афинян у Таранта и мыса Иапигии и этим показать, что еще до борьбы за Сицилию их ждет борьба за переправу через Ионийское море, то этим мы ошеломим их и дадим понять, что мы на страже в дружественной стране (ведь Тарант примет нас)², им же, напротив, предстоит далекое плавание через море со всем войском и снаряжением. Из-за долгого пути они едва ли смогут держать боевой строй, и их медленно, по частям подходящая эскадра будет легко уязвима для атаки. Даже если они, облегчив свои корабли и действуя веслами, встретят нас сомкнутым строем, то мы атакуем их, когда они будут утомлены переходом. Если же мы предпочтем уклониться от боя, то можем отступить в Тарант. И если они, высадившись с малым запасом провианта, захотят дать сражение, то будут страдать от голода в этих пустынных местах. Там мы сможем их блокировать, а если, пытаясь прорваться, они поплывут дальще вдоль побережья, то им придется бросить свои транспортные суда. Тогда, не будучи уверены в том, примут ли их италийские и сицилийские города, они утратят решимость продолжать поход. Потому-то, если, как я предлагаю, преградить путь афинянам, то они и не отплывут из Керкиры, а сначала взвесят положение дел и соберут сведения о наших силах и местонахождении. Это их задержит до зимы; или же, угнетенные непредвиденным оборотом событий, они вообще откажутся от этой экспедиции, тем более что, как я слышал, их самый опытный военачальник принял командование против воли и будет рад всякому серьезному противодействию с нашей стороны, получив, таким образом, предлог для отступления. Я совершенно уверен, что молва преувеличит наши силы. А настроения и мысли людей зависят от слухов. Люди больше боятся нападающего первым или, по крайней мере, того, кто ясно показывает, что в случае нападения готов дать отпор. Это теперь и должны будут испытать афиняне. Они ведь идут на нас в уверенности, что мы не в силах оказать сопротивление, и столь невысокое мнение о нас справедливо, потому что мы не помогли лакедемонянам сокрушить могущество афинян. Если же теперь афиняне увидят, что мы против ожидания способны на смелые поступки, то наше неожиданное сопротивление поразит их еще сильнее, чем наша истинная мощь. Итак, примите мой совет и решитесь на этот смелый шаг или, по крайней мере, готовьтесь как можно скорее к войне. Всем и каждому необходимо помнить, что пренебрежение к противнику проявляется делами и считать, что меры, принятые в расчете на наличную опасность, всегда могут оказаться весьма полезными. Неприятель идет на нас и, как мне определенно известно, находится уже близко».

1 Ср. VI15,2.

2 Эти слова Гермократа оправдались (VI44,2).

35. После такой речи Гермократа среди сиракузян начались бурные препирательства. Одни утверждали, что афиняне ни в коем случае не придут, и все утверждения Гермократа ложны. Другие спрашивали: «Какой вред они могут причинить нам, сами не пострадав еще больше?» Были и такие, кто пренебрежительно высмеивал речь Гермократа. Лишь немногие верили Гермократу и со страхом взирали на будущее. Тогда выступил вождь демократической партии Афинагор¹, человек в то время наиболее уважаемый в народе, и сказал следующее.

1 Об Афинагоре из других источников ничего не известно.

36. «Всякий, кто не обрадуется, услышав, что афиняне оказались столь безумными, чтобы прийти сюда и самим отдаться в наши руки, тот трус или изменник. Дерзость людей, разносчиков таких слухов, сеющих панику, меня не удивляет, удивительна лишь тупость, не позволяющая им понять, что их намерения очевидны. Ведь это люди, которые боятся за себя и хотят посеять тревогу во всем городе, чтобы самим скрыться под покровом всеобщего страха. Таково назначение этих слухов. Они не возникли случайно, но распространяются людьми, постоянно возбуждающими волнения в нашем городе. И если вы благоразумны, то должны сообразовать свои выводы не с сообщениями этих людей, но с тем, какой образ действия можно приписать разумному и многоопытному народу, каким в моих глазах являются афиняне. В самом деле, совершенно невероятно, чтобы афиняне оставили у себя в тылу пелопоннесцев и, не завершив прочным миром тамошней войны, сами бросились в новую, не менее опасную войну. Напротив, по-моему, афиняне довольны уже тем, что мы не нападаем на них, учитывая численность и мощь наших городов.

37. Но если бы даже они, как нам говорят, и пришли, то все же я уверен, что Сицилия скорее, чем Пелопоннес, выдержит большую войну, потому что весь остров во всех отношениях лучше подготовлен к ней. Ведь только один наш город обладает военной силой, далеко превосходящей мощь якобы грозящего нам теперь врага, будь он даже вдвое сильнее. Я знаю, что они не возьмут с собой конницы, да и здесь они найдут лишь небольшой отряд всадников из Эгесты. Афиняне не смогут даже обеспечить себе достаточно гоплитов, потому что их придется перевозить на кораблях (а пройти столь дальний путь сюда даже и легким судам без груза нелегко); к тому же, как известно, для войны против такого большого города, как наш, потребуется еще множество транспортных судов с продовольствием и снаряжением. Я даже думаю, что если бы афиняне по прибытии сюда могли создать на нашей земле такой же город, как Сиракузы, и, опираясь на него, начать войну с нами, то и в таком случае едва ли избежали бы гибели. А в существующих условиях, когда вся Сицилия (которая объединится) будет против них, они не рискнут, даже в страхе перед нашей конницей, удалиться от своих лагерных бараков, сколоченных из корабельных досок, и палаток. Короче говоря, я полагаю, что афиняне не смогут укрепиться на нашей земле. Настолько, по-моему, наши боевые силы превосходят афинские.