355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Фукидид » История » Текст книги (страница 38)
История
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 14:20

Текст книги "История"


Автор книги: Фукидид



сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 44 страниц)

1 См. VI67,2; 75,3; VII 33,1.

2 См. VI67,2; VII 1,5; 33,1.

3 Ср. VI65,1; 67,2.

4 Ср. 32, 1; 33,2; 46 и 50,1.

5 См. VII (Гимера была разрушена в 409 г.).

6 См. V 34,1.

7 Ср. VI104,1; VII 7,1.

8 В 417 г. спартанцы установили в Сикионе олигархию (V 81,2).

59. Таковы были боевые силы обеих сторон, которыми они уже тогда перед решительной битвой располагали. Позднее уже ни одна из сторон не получала никаких подкреплений. Итак, сиракузяне и их союзники с полным правом считали теперь, что помимо морской победы они стяжают громкую славу, если им удастся сокрушить всю громадную боевую мощь афинян и не допустить отступления врага ни тем, ни другим путем, то есть ни по суше, ни морем. Поэтому они тотчас же принялись запирать Большую гавань1 (вход в которую был шириной около 8 стадий), поставив поперек входа на якорь триеры, грузовые суда и лодки. Вместе с тем сиракузяне принимали и другие меры на случай, если афиняне еще раз решатся на морскую битву, и вообще замышляли нечто из ряда вон выходящее во всех отношениях.

1 Сиракузяне заперли Большую гавань в течение трех дней (Diod. XIII14, 2; ср. VII69,4).

60. Когда афиняне увидели, что неприятель запирает гавань, и получили сведения о его дальнейших планах, то сочли необходимым держать совет. На военный совет собрались стратеги и таксиархи1. Ввиду настоящего опасного положения и так как у них не было больше съестных припасов (ибо, собираясь отплыть, афиняне послали приказ в Натану прекратить подвоз продовольствия) и в будущем они также не могли получить их без победы на море, они решили покинуть часть своих укреплений, удаленных от берега. Затем они решили также укрепить и занять гарнизоном возможно меньшее пространство в непосредственной близости от своих кораблей, достаточное, чтобы вместить снаряжение и больных. Все остальное войско до последнего человека было решено посадить на корабли как вполне пригодные для плавания, так и менее исправные и затем дать решительную морскую битву. В случае победы предполагалось плыть в Катану, в противном же случае – сжечь корабли и в боевом порядке отступить с сухопутным войском, двинувшись в том направлении, где скорее всего можно было найти какую-нибудь дружественную опору, будь то варварская или эллинская. Как было решено, так афиняне и поступили. В полной тишине они покинули верхние укрепления и посадили людей на все свои корабли, заставив каждого, хоть сколько-нибудь пригодного по возрасту, взойти на борт. Таким образом они снарядили полностью ПО кораблей2. Было посажено на корабли также много лучников и метателей дротиков из числа акарнанских и других наемников и заготовлено все необходимое, чего требовал задуманный план и что допускали столь тяжелые обстоятельства. Когда все было готово, Никий, видя, что его войны после такого непривычного жестокого поражения на море3 пали духом, но, испытывая недостаток в продовольствии, желают как можно скорее дать врагу решительный бой, перед отплытием собрал всех воинов и стал ободрять их такой речью.

1 Ср. VII48,1. Обычно ежегодно выбиралось 10 таксиархов, по одному на каждую филу (но не все они были посланы в Сицилию); ср. также IV 4,1.22 Фукидид

2 VI43.

3 VII52 —53.

61. «Соратники, афиняне и союзники! Мы идем на борьбу, которая будет для всех и для каждого в отдельности в равной мере борьбой за жизнь и родину. Если мы с нашим флотом одержим теперь победу, то иным из нас еще выпадет счастье вновь увидеть свой родной город, где бы у кого он ни был. Поэтому не надо унывать, уподобляясь неопытным новичкам, для которых после первых неудач в бою страх перед ожидаемым сам становится бедствием. Напротив, всем вам здесь необходимо помнить – как афинянам, уже испытанным во многих войнах воинам, так и союзникам, которые постоянно участвуют в наших походах, – что на войне часто бывают не поддающиеся расчету неожиданности. И в надежде, что счастье будет нам благоприятствовать, вы должны снова идти в бой, чтобы сразиться так, как это подобает тому великому войску, которое каждый из вас видит перед собой.

62. После тщательного обсуждения с кормчими мы приняли теперь все меры, которые, по нашему мнению, будут полезны в нынешних условиях, при неизбежном стеснении кораблей в замкнутой гавани, против подавивших нас прежде приспособлений на палубах неприятельских кораблей. Мы возьмем на борт лучников и метателей дротиков. Если бы нам пришлось сражаться в открытом море, то нам, конечно, не нужно было бы брать на борт такое множество людей, так как перегрузка кораблей сокращает их способность маневрировать. Здесь же, когда мы вынуждены сражаться с кораблей, подобно тому как сражались бы на суше, это принесет нам пользу. Мы придумали всяческие приспособления, чтобы улучшить боеспособность наших кораблей; у нас есть теперь такие абордажные крючья с железными лапами против особенно повредивших нам тяжелых штурмовых брусьев-таранов вражеских судов1. Эти крючья помешают неприятелю после столкновения отступить назад, если только наши воины на палубах выполнят свое дело. Поскольку нам придется сражаться на кораблях как на суше, нам, очевидно, будет выгодно и самим не отступать назад и не отпускать назад врага, тем более что побережье, за исключением узкой полосы, занятой нашим войском, находится в руках неприятеля.

1 Ср. VII 34, 5; 36, 2 ел.

63. Помня об этом, вам следует напрячь все силы для борьбы и не дать врагу оттеснить себя к берегу. Сцепившись с неприятельским кораблем, ваш долг крепко держаться, не отпуская врага, пока не сбросите его гоплитов с палубы. И это я вменяю в обязанность гоплитам еще больше, чем гребцам, так как в этом и состоит преимущественно задача воинов, сражающихся на палубе; теперь, когда решение зависит от них, мы можем одержать верх сухопутными силами. Гребцов же я хочу просить в настоящем положении не поддаваться унынию вследствие прошлых неудач. Теперь приспособления на палубах у нас лучше, чем в прежней битве, и кораблей у нас больше. Вы считались до сих пор афинянами1, хотя и не были ими. Вы свободно владеете нашим языком и приняли наши обычаи и поэтому вызываете удивление во всей Элладе и полностью разделяете с нами выгоды нашего владычества: внушая страх подвластным нам, вы не подвергаетесь обидам. Подумайте же, сколь важно для вас сохранить все эти преимущества. Ведь вы одни свободные соучастники нашего владычества2. Поэтому ваш долг не изменить нам теперь. Итак, не страшась и презирая коринфян, которых вы нередко побеждали, и сикелиотов, которые никогда не осмеливались напасть на нас, пока наш флот был на вершине могущества, дайте отпор врагам и докажите, что ваше боевое искусство даже после потерь и поражений превосходит вражескую силу, дарованную им счастливым случаем.

1 Гребцы набирались обычно из числа метеков, фетов (низшего класса) и союзников (а также и из рабов); ср. 1143, 1; III16,1; VI43.

2 Т. е. без ограничения политической свободы.

64. Вам, афиняне, еще раз напоминаю о том, что на верфях у вас уже нет больше кораблей, подобных этим, и вам на смену уже не придут молодые гоплиты. Если выйдет так, что нам не удастся победить, то наши здешние враги тотчас же поплывут на Элладу и наши соотечественники не смогут на родине выдержать двойного натиска своих тамошних противников и новых врагов. Следствием этого будет, что вы немедленно окажетесь в руках сиракузян (а вы сами знаете, с какими намерениями вы шли к ним), а ваши соотечественники на родине попадут под власть лакедемонян. В предстоящей битве должна решиться и ваша и их участь. Поэтому стойте теперь крепко и все и каждый помните1, что те из вас, кто сражается на кораблях, представляют собой и флот и войско афинян и на них теперь покоится все государство и славное имя Афин. И если кто из вас отличается умением или доблестью, пусть он выкажет их теперь: ведь лучшей возможности принести пользу себе и спасти родину ему никогда не представится!»

1 Ср. VI39,1.

65. После этого увещания Никий тотчас же приказал сесть на корабли. Гилиппу же и сиракузянам, которые видели происходящие приготовления, легко было понять намерение афинян вступить в бой на море. Кроме того, сиракузянам заранее стало известно о задуманном нападении с железными крючьями, и теперь они приняли свои меры против этих, как и других приспособлений противника. Они обтянули шкурами носы и значительную часть стенок своих кораблей, чтобы заброшенный крюк скользил по шкурам и не мог зацепиться за борт корабля. Когда все было готово, Гилипп и другие военачальники1 стали воодушевлять воинов такими словами.

1 Ср. 172, 2: «афинские послы выступили и сказали следующее». В обоих случаях: либо речь произнесена лицом, которого Фукидид не может назвать, либо она составлена из нескольких речей разных лиц. Такая манера Фукидида воспроизводить речи внушает сомнение в их исторической верности. Данная речь передает точку зрения сиракузян, а не Гилиппа (например, 68,2) (ср.: Gomme A. W., IV, 444).

66. «О наших недавних подвигах и о предстоящей борьбе, которая принесет нам новую славу, вы, сиракузяне и союзники, конечно, знаете (иначе вы не взялись бы за дело усердно). Но если кто из вас это недостаточно уразумел, то мы все объясним вам. Афиняне явились сюда, чтобы сначала поработить Сицилию, затем, если удастся, Пелопоннес и, наконец, всю остальную Элладу1. Они достигли уже величайшего могущества из всех эллинских держав, и прежних и нынешних. И им вы первыми из всех эллинов дали отпор на море, где они всецело господствовали, одержав победу над ними во многих сражениях, и победите, конечно, и на этот раз. Ведь когда люди терпят поражение именно в том, в чем они особенно сильны и искусны, то тем скорее они теряют уверенность, словно и вообще никогда не верили в свои силы. И после столь неожиданного для их гордости поражения они теряют мужество и более не считают себя способными совершить то, на что у них еще могло бы хватить силы. Таково, вероятно, теперь состояние афинян.

1 Ср. VI 90,3.

67. Совершенно иначе дело обстоит у нас. Наша прежняя решимость, которая позволила нам, еще неопытным, отважиться на борьбу, возросла с тех пор, как мы увидели себя могущественными, победив могущественного врага, и теперь мы вдвойне рассчитываем на победу. А великие надежды в большинстве случаев внушают также и великое усердие в свершениях. Что же касается их попытки ответными мероприятиями противодействовать нашим боевым приспособлениям и способам сражения, то это не принесет им пользы: мы хорошо знакомы с такими приспособлениями, и они не представят для нас ничего неожиданного. Однако у афинян вопреки обыкновению много гоплитов на палубах и много метателей дротиков из акарнанов и других, так сказать, сухопутных моряков, которые не сумеют даже метать свои дротики сидя1. Как же они смогут уберечь свои корабли от опасностей перегрузки и как избегнут замешательства, сражаясь все непривычным для себя способом? Численный перевес кораблей не поможет им, хотя кое-кого из вас и страшит это превосходство неприятелей: ведь на узком пространстве большое число кораблей менее способно маневрировать. Мы же благодаря приспособлениям на наших кораблях тем легче сможем нанести вред неприятелю. Узнайте наконец истинную причину, по которой мы должны победить (которая нам известна по самым достоверным сообщениям). Под тяжестью многих бедствий в настоящем безвыходном положении афиняне доведены до отчаянного решения: рассчитывая больше на случайность, чем на свою боевую готовность, они намерены либо прорваться со своим флотом силой, либо отступить по суше. Ведь они знают, что, по крайней мере, хуже, чем теперь, им не будет.

1 А не стоя на борту корабля.

68. Итак, яростно бросимся в атаку на наших заклятых врагов, повергнутых уже в смятение и преданных нам самой судьбой! Вспомним, что у людей есть полное право отомстить врагам и утолить свою жажду мести обидчикам. И это мщение – самое сладкое, согласно поговорке – мы вскоре осуществим. А то, что афиняне – наши злейшие враги, вы все знаете. Они пришли сюда, чтобы поработить нас, и, если бы это им удалось, они обрекли бы мужей на самую горестную участь, жен и детей – на самую постыдную, а на весь наш город наложили бы позорное клеймо рабства. Поэтому никто не должен проявлять снисхождения к врагу или, считая это выгодным для себя, позволить ему безнаказанно уйти. Ведь враги после победы сделали бы то же самое и с нами. Напротив, если мы, как этого с уверенностью можно ожидать, добьемся нашей цели покарать афинян и поможем всей Сицилии сохранить свободу, которой она наслаждалась и раньше, то сколь славной будет награда за победу! Ведь весьма редко выпадает жребий, когда люди, идя навстречу опасности, в случае неудачи несут незначительные потери, а успех приносит им величайшие выгоды».

69. После такого увещания, обращенного к воинам, сира-кузские военачальники и Гилипп, видя, что афиняне производят посадку, в свою очередь, немедленно посадили своих людей на корабли. В этот момент, когда эскадра была уже почти готова выйти в море, Никий, осознав близость великой опасности, потерял голову: ему казалось, как это бывает с людьми в критических положениях, что у афинян не все еще готово и то, что следовало бы сказать людям, еще не досказано. Он вызвал снова всех триерархов кораблей и обратился к каждому в отдельности, называя по имени и отчеству, с упоминанием его филы. Напоминая каждому, кто уже ранее чем-то отличился, о его прежних заслугах, Никий увещевал его и на этот раз не изменить своей славе, а тех, кто имел знатных предков, – не посрамить отеческой доблести. Он убеждал их также вспомнить об отечестве, где люди наслаждаются свободой и где каждому дана возможность устроить свою частную жизнь независимо. Говорил он и о многом другом, что обычно говорят в подобном положении, не беспокоясь о том, что его слова – о женах и детях и об отеческих богах – покажутся общеизвестными фразами, какие людям в таких случаях назойливо повторяют, считая их полезными в момент замешательства. Высказав воинам все, что считал самым необходимым (хотя и недостаточным), Никий двинулся с сухопутным войском к побережью, растянув свою боевую линию как можно больше, чтобы этим поддержать дух своих людей на кораблях. Демосфен же, Менандр и Евфидем (которые вступили в командование эскадрой)1 покинули лагерную стоянку и немедленно поплыли к заграждению гавани2 и к оставленному проходу с намерением прорваться силой.

1 Ср. VII16,1.

2 VII59,3.

70. Сиракузяне и их союзники вышли в бой приблизительно с таким же количеством кораблей, как и прежде. Они расставили часть своих кораблей на страже у выхода из гавани, а часть кругом всей остальной гавани, чтобы напасть на афинян со всех сторон. Одновременно пехота сиракузян заняла позиции для поддержки своих кораблей в тех местах, где эти корабли могли пристать. Во главе сиракузского флота стояли Сикан и Агафарх, причем каждый командовал одним из флангов всей эскадры. Пифен1 же и коринфяне занимали центр. Приблизившись к заграждению, афиняне пытались первым натиском опрокинуть поставленные поперек прохода корабли и разбить цепи заграждения. Тогда сиракузяне и союзники со всех сторон напали на афинян, и завязалась еще более жестокая чем прежде битва, и не только у заграждения, но и во всей гавани. Велико было с обеих сторон рвение гребцов при каждом приказе нанести удар неприятельскому кораблю. Велико было также соревнование кормчих в искусстве маневрирования и обоюдное соперничество. И корабельные воины при столкновении кораблей также всячески старались в борьбе с палубы показать, что они никому не уступают в своем искусстве, и каждый отдельный воин на своем посту спешил превзойти всех остальных. Никогда еще не сражалось на столь узком пространстве такое множество кораблей, как здесь: ведь с обеих сторон насчитывалось около двухсот кораблей. Так как в суматохе битвы невозможно было грести назад или подплывать на веслах к неприятелю, то принятый способ нападения2 на неприятельские корабли приходилось применять лишь изредка. Чаще происходили случайные столкновения, когда один корабль, убегая от преследования, наталкивался на другой или, нападая, сталкивался с третьим. Пока один корабль шел на сближение с другим, стрелки на палубе вражеского судна осыпали его градом дротиков, стрел и камней; когда же корабли подплывали борт о борт, воины на палубе бросались в рукопашную схватку, стараясь взойти на вражеское судно. В иных местах вследствие тесноты случалось, что один корабль, намереваясь напасть на другой, сам подвергался нападению третьего корабля или же два и даже больше кораблей непреднамеренно сцеплялись с одним. Кормчим приходилось тогда думать одновременно и о защите, и о ловком маневре для нападения, и это происходило не в отдельных пунктах, а сразу со всех сторон. Страшный треск и шум от столкновения множества судов ошеломлял, заглушая команду келевстов3. С обеих сторон раздавались громкие призывные крики келевстов, как этого требовала их должность и собственное рвение в момент сражения. Так, афинянам келевсты кричали, что необходимо силой прорваться сквозь заграждения и ради благополучного возвращения на родину теперь или никогда ревностно взяться за дело. Сиракузянам же и их союзникам они указывали, что дело чести для них не позволить афинянам ускользнуть и победой приумножить славу своего города. Кроме того, и стратеги обеих сторон, заметив, что какой-нибудь корабль без необходимости плывет кормой назад, обращались к триерарху по имени и спрашивали: афиняне – не потому ли они плывут назад, что земля их злейших врагов им дружественнее, чем море, где они уже с давних времен тяжкими трудами обрели господство; сиракузяне же, обращаясь к своим, задавали вопрос: неужели они, прекрасно зная, что афиняне во что бы то ни стало стараются убежать, теперь сами обращаются в бегство от них, бегущих.

1 Ср. VI104,1; VII 25,1; 52,2.

2 Т. е. протаранивание неприятельских кораблей носовой частью.

3 Келевсты – начальники команды гребцов.

71. Пока результаты морской битвы оставались неопределенными, сухопутное войско обеих сторон в смятении и с напряженным вниманием следило с берега за ее ходом. Местное войско сиракузян жаждало решительной победы, а пришельцы-афиняне опасались оказаться в еще худшем положении, чем теперь. Все свои надежды афиняне возлагали на корабли, и потому их страх за будущее был неописуем. В силу неодинакового хода морской битвы на отдельных ее участках, картина битвы, открывшаяся зрителям, выглядела по-разному1. Так как ее можно было наблюдать лишь с близкого расстояния и поле зрения было ограничено, то не у всех афинян перед глазами был одновременно один и тот же пункт: одни, видя где-нибудь успех своих, приободрялись и взывали к богам с мольбой о спасении и впредь; другие же, заметив где-нибудь неудачу, испускали скорбные вопли, и зрелище происходящей борьбы удручало их больше, чем самих бойцов действительность. Третьи, наконец, обращали свои взоры туда, где на протяжении долгой борьбы положение оставалось неопределенным. Объятые страхом зрители переживали мучительное состояние, и их душевная тревога отражалась в непроизвольных телодвижениях: спасение и поражение для них чередовались с минуты на минуту. И поэтому в войске афинян, пока морское сражение шло без решающего перевеса на той или другой стороне, сливались вместе крики ликования победителей и вопли побежденных, и самые разнообразные возгласы, которые в час грозной опасности постоянно раздаются в большом войске. Почти то же происходило у афинян и на море, пока наконец сиракузяне и их союзники после долгой борьбы решительным натиском не одолели афинян и с громкими криками, ободряя друг друга, не бросились преследовать их до берега. Тогда афинские моряки, кто на море еще не попал в руки врагов, устремились кто куда к берегу искать спасения в лагере. Войско же на берегу теперь уже без различия в едином порыве с громкими воплями и стенанием предавалось отчаянию. Одни спешили на помощь кораблям, другие бросались к еще не занятой врагом части укреплений. Третьи – и таких было большинство – думали только о том, как бы им спастись самим. Никогда еще прежде афинян не постигал такой удар, как на этот раз. Здесь афиняне находились в таком же положении, какое они сами создали лакедемонянам в Пилосе. Ведь там после уничтожения их кораблей лакедемоняне потеряли также и высаженный на острове отряд2, и теперь у афинян не было больше никакой надежды спастись по суше, если не произойдет что-либо неожиданное.

1 Перевод дан по восстановлению Арнольда.

2 Ср. IV 14,5.

72. После жестокой морской битвы, в которой обе стороны понесли большие потери и людьми и кораблями, сиракузяне и союзники одержали победу. Собрав обломки разбитых кораблей и трупы своих павших воинов, они возвратились в город и поставили трофей. Напротив, афиняне, потрясенные постигшим их страшным несчастьем, даже не пытались собирать обломки разбитых кораблей и просить о выдаче павших для погребения. Они думали только о том, как бы немедленно отступить ночью. Демосфен предложил Никию немедленно посадить экипажи на уцелевшие корабли и на заре вновь сделать попытку силой пробиться из гавани; он утверждал, что у них – афинян – осталось больше исправных кораблей, чем у неприятелей. Действительно, у афинян было еще около 60 кораблей, а у врагов – меньше 50. Никий согласился с мнением Демосфена. Однако, когда они хотели вновь посадить команду на корабли, люди стали отказываться взойти на борт1, так как, подавленные неудачей, больше не верили в победу.

1 Ср. VII14, 2 и 73,2.

73. Тогда все присоединились к решению отступать по суше. Сиракузянин Гермократ, догадавшись о плане афинян, счел опасным допустить, чтобы столь многочисленное войско отступило по суше и утвердилось в каком-нибудь месте в Сицилии, откуда вновь смогло бы начать войну против Сиракуз. Поэтому он обратился к сиракузским властям с предложением воспрепятствовать ночному отступлению афинян. Исходя из своей догадки, он советовал: сиракузянам и союзникам немедленно двинуться со всем войском, загородить широкие дороги засеками и занять гарнизонами узкие проходы. Власти хотя и приняли его предложение, считая целесообразным именно так и поступить, однако опасались, что их люди (которые были рады отдохнуть в первый раз после жестокой морской битвы) вряд ли захотят подчиниться приказу (тем более что этот день был праздничный: в Сиракузах справляли праздник в честь Геракла). Ведь большинство воинов, воодушевленные победой, с великой радостью предавались в этот день попойке, и при таких обстоятельствах можно было скорее их заставить сделать что угодно, но только не взяться снова за оружие и выступить в поход. Так как это предложение показалось властям невыполнимым и Гермократ больше ничего не смог у них добиться, то он прибегнул к следующей хитрости. Опасаясь, что афиняне успеют ночью в полной тишине уйти и благополучно миновать наиболее опасные места, он с наступлением темноты послал несколько своих друзей в сопровождении всадников к афинскому лагерю. Они подъехали к лагерю настолько, что их можно было расслышать, и вызвали некоторых афинян. Под видом друзей (у Никия тогда были друзья в городе, передававшие ему сведения о тамошнем положении)1 они велели передать Никию, чтобы тот не уводил ночью войска из лагеря, так как сиракузяне заняли пути, но спокойно и в полном порядке отступили днем. Сообщив это, сиракузяне ускакали назад, афиняне же передали их слова своим военачальникам.

1 Ср. VII48,2.

74. Из-за этого известия афиняне, не подозревая обмана, остались на ночь в лагере. И так как они все-таки сразу не выступили, то решили подождать и следующий день, чтобы воины смогли, по крайней мере, запастись всем необходимым, взяв с собой лишь то, что можно унести на себе, все же остальное оставить и отправиться в путь. Между тем сиракузяне и Гилипп, выступив вперед с пехотой, заградили дороги (где афиняне должны были идти), заняли переправы через реки и ручьи и выстроились в боевом порядке в местах, подходящих, по их мнению, чтобы дать отпор афинскому войску и преградить ему путь. На своих кораблях сиракузяне подплыли к афинским кораблям и стали оттаскивать их от берега. Сами афиняне, согласно своему плану1, сожгли лишь небольшое количество кораблей; остальные, поскольку они были на плаву, сиракузяне, взяв на буксир, без всяких препятствий спокойно увели в город.

1 VII60,2; ср. 72, 3.

75. После этого, когда Никий и Демосфен решили, что приготовились достаточно, на третий день после морской битвы1, наконец войска двинулись из лагеря. Положение афинян было ужасно не только тем, что они теперь отступали, потеряв из своих боевых сил все корабли и вместо великой надежды на победу сами они и государство были в опасности, но и тем, что покидаемый лагерь являл каждому горестное, ранящее душу зрелище. Ведь тела павших не были погребены, и всякого увидевшего среди трупов родственника охватывало чувство скорби и страха. Раненые и больные, покидаемые еще живыми, были в глазах оставшихся в живых еще более достойны жалости и несчастнее погибших. Своими мольбами и жалобами они повергали уходящее войско в полное расстройство. Они упрашивали взять их с собой, завидев кого-нибудь из друзей или близких, обращались к каждому, называя его по имени, хватались за одежды своих товарищей по палатке в самый момент отправления и тащились за ними пока хватало сил и наконец со страшными воплями и проклятиями отставали, покинутые всеми. Так все войско в слезах из-за безысходности своего положения насилу тронулось с места, хотя и уходило из неприятельской земли, где оно уже вынесло тяжкие муки, превышавшие меру слез. Но неясное будущее сулило им еще новые страдания. Подавленные афиняне сокрушались, обвиняя в бедствии самих себя. Отступление напоминало бегство жителей из захваченного врагами города после долгой осады, и притом города немалого, так как вся отступающая толпа составляла не менее 40 000 человек2. При этом каждый воин нес с собой все необходимое, и даже гоплиты и всадники против обыкновения сами должны были нести кроме оружия еще и съестные припасы, так как у них больше не было слуг либо они им не доверяли; ведь слуги или уже давно, или в большинстве после несчастной битвы перебегали к неприятелю. Однако даже и того запаса съестного, что у них было с собой, не хватало, так как хлеба уже не было в лагере. Хотя некоторым утешением в несчастье обычно служит сознание, что терпишь не один, но вместе со многими, однако в настоящих обстоятельствах бедствие ощущалось не менее тяжко, особенно при мысли о том, какой унизительный конец постиг это в начале столь блистательное и исполненное самонадеянности предприятие. Действительно, это было величайшим крушением воинского счастья, которое эллинскому войску когда-либо пришлось испытать. Если оно явилось в Сицилию, чтобы поработить других, то теперь ему приходилось бежать, опасаясь такой участи для себя. Вместо радостных пожеланий и воинственных гимнов, с которыми они отплывали, при возвращении назад слышались иные возгласы; вместо того чтобы плыть по морю, они шли пешком и надеялись больше на гоплитов, чем на корабли. Однако все это казалось еще терпимым в сравнении с нависшей над ними в ближайшем будущем опасностью.

1 Считая и день самой битвы.

2 Эта цифра повторяется и у Исократа (VIII86). Сюда включены также носильщики багажа и обозные.

76. Видя в настроении войска такой перелом в сторону полного уныния, Никий стал обходить воинов, ободряя и утешая их, насколько это было возможно в таком положении. Переходя от одной группы к другой, он все более повышал голос как от усердия, так и стараясь, чтобы его слова были слышны и понятны как можно дальше.

77. «Афиняне и союзники! Даже и при теперешних тяжких обстоятельствах не следует нам терять надежды: ведь иным удавалось спастись и из более ужасного положения, нежели наше. Не нужно укорять себя за отдельные неудачи и за незаслуженную беду, которая теперь обрушилась на нас. Вот и я сам не крепче любого из вас – вы видите, до чего довела меня болезнь, – и в отношении личного благополучия я, как кажется, не уступал никому как в частной жизни, так и в общественной; а ныне я подвергаюсь опасности наравне с простыми воинами. Между тем я никогда не нарушал своего долга по отношению к богам и всегда честно и безупречно вел себя с людьми1. Поэтому и ныне, несмотря ни на что, я твердо надеюсь на будущее, и наши чрезмерные невзгоды не страшат меня так, как могли бы устрашить, ибо им скоро должен наступить конец2. Ведь счастье улыбалось нашим врагам достаточно долго, и если походом в Сицилию мы возбудили неприязнь какого-нибудь божества, то уже в достаточной мере искупили нашу вину. Ведь и другие люди совершали вторжение в чужие земли, так как это свойственно человеческой природе, и за это несли умеренное наказание. Поэтому и у нас есть основание надеяться, что божество отныне будет милостивее, так как теперь мы заслуживаем скорее сострадания, нежели зависти богов. Если вы посмотрите на самих себя, когда вы в доспехах идете в боевом строю, то вам не надо будет слишком опасаться за свою участь. Подумайте: где бы вы ни остановились лагерем, столь многочисленные и вооруженные, вы там сами тотчас образуете город, и любой другой город в Сицилии не будет в состоянии выдержать вашего нападения или изгнать вас оттуда, где вы поселились. Теперь вам самим придется следить за тем, чтобы ваш поход проходил безопасно и в строгом порядке, и все должны проникнуться сознанием, что всякая пядь земли, где каждому приходится сражаться, в случае победы будет ему отечеством и оплотом. Все же нам нужно продолжать путь день и ночь без остановок ускоренным маршем. Ведь наши запасы съестного скудны. И вы сможете считать себя в безопасности лишь тогда, когда займете какой-нибудь пункт в дружественной нам области сикулов: ведь они еще сохраняют нам верность из страха перед сиракузянами. Мы уже послали им приказ встретить нас и доставить продовольствие. Вообще знайте, воины, что вам необходимо быть доблестными мужами, так как поблизости нет безопасного места, куда бы, утратив воинский дух, вы могли спастись, даже если теперь вы и ускользнете от врага. Если же вам удастся пробиться, то все вы снова увидите все то, к чему стремитесь – родину и близких. А вы, афиняне, восстановите великое, хотя и потрясенное теперь, могущество вашего города. Ведь город – это люди, а не стены и не порожние корабли».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю