Текст книги "Обладание лишенностью (СИ)"

Автор книги: Фишбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Гермиона в которой раз заметила, как изменилась его речь. Как она стала богаче, а тон спокойнее.

– То есть, ты думаешь, что обычного времени тебе может не хватить? Волшебники живут чуть ли не вдвое больше маглов.

– Не то чтобы не хватить… – протянул Том и сжал пальцами переносицу почти так же, как это делала Франческа. – Просто я не уверен, что за это время я успею найти то, что сделает меня по-настоящему живым.

Франческа хмыкнула, будто услышала именно то, что ожидала.

– Ты намеренно заменяешь слово «счастливым» и «любимым»?

– Да.

– Почему?

– Ну, это странно. Жить ради того, чтобы кто-то тебя полюбил. Унизительно. И я слишком жалкий, если хочу этого.

«Ты не жалкий!» – слишком громко подумала Гермиона и наклонилась вперед в кресле.

– Почему именно жалкий?

– Ну, словно я хочу этого. Хочу быть любимым.

– Что в этом плохого?

– Что для этого надо прилагать слишком много усилий. Заслуживать. А если ты оступился – то тебя разлюбили.

– Как оступился?

– Не знаю. Сорвался. Показал свой характер.

– Ты думаешь, что все близкие друг другу люди перестают любить по таким причинам?

Том горько хмыкнул.

– Меня никто и не начинал любить.

Франческа долго молчала.

– Похоже, – наконец начала она, – что ты всю жизнь бессознательно ищешь человека, который одобрил бы тебя и взял на себя часть ответственности.

– Похоже на то.

– Что ты чувствуешь от этого?

– Чувствую себя обманутым.

– Кем?

– Не знаю.

– Том, – строго сказала Франческа, – ты знаешь.

– О, прекрасно, – желчно выплюнул он. – Я и так миллион раз называл этих людей.

– Да, но ты не говорил, в чем они тебя обманули. Давай же.

– Мои родители, – с усилием сказал Том, – должны были обо мне заботиться. Но этого не случилось. Миссис Коул не должна была называть меня ненормальным, а Дамблдор не должен был видеть во мне абсолютное зло. Я так думал. Я не должен был в детстве видеть войну. Я не заслуживаю таких бесконечных испытаний. И, конечно, меня вправду обманули, чтобы забрать в эту реальность. Но жизнь это же не страна с радугой и пони, правда же? – Том наклонился вперед и закрыл лицо руками. Когда он поднял голову, то его щеки блестели от слез. – Тогда почему мне так больно и обидно? Чем я это все заслужил? Неужели я настолько ужасный человек?

Франческа долго молчала, а потом тихо и тактично спросила:

– А как ты сам думаешь – ты заслужил это?

Том едва слышно всхлипнул. Он наклонился вперед, спрятав лицо в ладонях, а потом выпрямился и глубоко вдохнул. В комнате было так темно, что Гермионе пришлось зажмуриться и поморгать, чтобы вернуть предметам четкость линий. Она не сразу поняла, что все это время Том просто дышал.

– Не заслужил, – четко ответил он, а потом добавил слишком уверенно, как будто старался убедить и себя тоже: – Это просто неудачное стечение обстоятельств, и прошлое нельзя изменить.

В коридоре она аккуратно коснулась его руки. Том старался не смотреть ей в глаза.

– Ты молодец, – сказала Гермиона, потому что знала, как важно было для него это услышать. – И я горжусь, что ты находишь в себе силы на все это.

В коридоре опять не хватало света – под ногами путались истонченные тени от подлокотников и дверных ручек. Он провел рукой по лицу, словно хотел снять усталость, как маску.

– С большим трудом.

========== Глава 6. Кошки ==========

Она старалась сосредоточиться на привычных вещах – работа до шести, ужин, еще какие-то мелочи… На ужине все и провалились: когда дети уехали в Хогвартс, некому было его приготовить.

– Может, закажем пиццу? – спросил Рон, рассматривая совершенно пустой холодильник. – Пиццу нам, ту, с ананасами, а Тому какой-то салат.

Гермиона тоже склонилась рядом к холодильнику.

– Том же не козочка, чтобы питаться одними листьями.

– Жаль, что он не умеет готовить.

Потом к ним в дверь позвонили: как оказалось, Том умел пользоваться интернетом по прямому его назначению и заказал им поесть еще до того, как они вернулись с работы.

Себе, похоже, он и вправду взял салат и какой-то отвратительный на вид смузи. Гермиона не успела расспросить его насчет этого – Том пожелал им приятного аппетита и закрыл у нее перед носом дверь своей комнаты.

Гермиона, доедая суши, думала о разговоре с Розой и Хьюго – на душе было потеряно и тоскливо, и она не знала, как решить эту ситуацию. Рон перехватил ее взгляд и улыбнулся, и на какое-то время, может, на четверть часа, она перестала себя накручивать.

– Я отправил им коробку этих конфет и предложил самим попробовать, что они подсовывают другим, – сказал он и подпер подбородок рукой. В тусклом кухонном свете Рон выглядел уставшим и задумчивым, но ей нравилось смотреть на него.

Запоминать каждую черту лица заново и, чувствуя внутри себя огромную эмоцию, все же каждый день знать, что эта эмоция – горячая – становится все больше. Гермиона провела большим пальцем по его губам и подалась ближе.

– Прекрасное решение. Я бы замучила их нравоучениями.

***

В кабинете Франчески Том замер у кресла, постоял так какое-то время, а потом лег на кушетку и закрыл глаза.

– Сегодня есть какая-то причина, почему ты выбрал кушетку? – спросила Франческа, а Том так громко вздохнул, как будто с трудом выдерживал ее компанию.

– Я все время чувствую себя уставшим, – сказал он. – Меня как будто выжали.

– Ты бы хотел чем-то заняться?

– Наверно, нет, – ответил Том. Он смешно сморщил нос, и Гермиона хмыкнула. У нее совсем не получалось сосредоточиться на его терапии – мысли занимал их поход в торговый центр, о котором они с Томом договорились перед выходом из дома. – Я просто хочу лежать и спать или, я не знаю, просто вести максимально отстраненный образ жизни.

– Это как-то отличается от того, что было раньше?

– Думаю, что да. Раньше меня убивали обида, злость, еще какие-то чувства, просто они были настолько сильными, что у меня не оставалось сил на что-либо еще.

– А сейчас?

– Ничего нет, – ответил Том слишком сдавленно. – Я так устал. У меня ничего не осталось.

– И что именно ты утратил?

– Все эти эмоции. Они толкали меня к цели. Они буквально двигали мной и заставляли что-то делать. Теперь у меня даже этого нет, – его голос дрогнул, – моя мечта превратилась в дерьмо, и самое смешное, что сейчас мне это абсолютно безразлично.

– Том, а почему для тебя это было так важно?

– Потому что это был я. Полностью. Каждая моя часть состояла из этого. Из моего желания быть лучше других, быть бессмертным и прочего бреда. Теперь мне кажется, что я пустой.

Он долго молчал, и Гермиона наблюдала за его пальцами – как они сжимали и разжимали край свитера. Во рту стало горько, как после особенно неудачной закуски.

– Я так сильно устал, – повторил Том. – Я просто хочу, чтобы это все прекратилось. Я просто хочу выйти из этих рамок, но как будто даже физически не могу сделать этого.

Пространство вокруг казалось пустым и холодным, а Том настолько отчужденным и далеким, что ей почти что стало осязаемо больно. Она сжала кулаки, изо всех сил желая отвернуть его от этих слов, забрать это чувство и принять на себя.

Франческа что-то написала в своем блокноте и сказала:

– Ты бы хотел сделать перерыв в терапии?

– Что? – на выдохе спросил Том и подхватился с кушетки. – Почему именно сейчас?

– Я не бросаю тебя, – твердо сказала Франческа. – Похоже, что сейчас ты растерян и расстроен из-за того, что ничем не можешь заменить свое стремление достичь бессмертия. Но, мне кажется, мы с тобой говорили о том, чего бы ты хотел на самом деле.

– И? Мне достать из рукава нескольких людей, которые меня полюбят?

– Нет. Рядом с тобой уже есть люди, Том.

Он выглядел очень потерянно.

– Мне кажется, что тебе стоит сосредоточиться на взаимоотношениях. И тем более, я думаю, что твоя усталость – это не сопротивление терапии, как было раньше. Как думаешь, тебе нужен небольшой перерыв? Скажем, неделя? Все же ты тратишь и вправду много моральных сил на эти сеансы.

Том сел прямо и спустил ноги с кушетки. Отросшие прядки упали ему на глаза, и он смахнул их привычным движением. Гермиона наклонилась немного вперед.

– Может, мне нужен перерыв. Хорошо.

– Что ты чувствуешь насчет этого?

Он выдохнул и снова лег на кушетку.

– Мне немного обидно. И я на мгновение подумал, что вы хотите меня кинуть.

– Почему ты так подумал?

– Я много ною и иногда мне кажется, что слишком вас утомляю.

– Том, моя работа – слушать других людей.

В коридоре он как всегда стоял совершенно потерянный, а потом резко взял себя в руки, как только увидел ее. Гермиона хотела его как-то утешить, перетянуть на себя часть его одиночества.

– Как ты, милый?

Том мягко улыбнулся – похоже, ему вправду нравилось, когда она так его называла.

– Хорошо. Спасибо, что спросила.

Она так давно не была в торговом центре, что уже и забыла, каково это. Том рядом с ней выглядел почему-то смущенным, но уже больше собранным, чем днем.

– Я и подумать не мог, что в двадцать первом веке будут делать такие огромные магазины, – сказал он задумчиво, изучая вешалки с вещами.

– Я вообще не знаю, что мне из всего этого выбрать. Все никак не могу привыкнуть к этой моде.

Гермиона отстраненно наблюдала за людьми вокруг и чувствовала себя частью чего-то, даже если это что-то было просто покупка новой одежды. К ним подошла консультантка и, улыбаясь, сказала:

– Вам что-то подсказать?

Гермиона оглянулась на Тома и неопределенно махнула рукой, не зная, как сформулировать просьбу.

– Я могу что-то подобрать вашему сыну, – и, обращаясь к Тому, спросила:

– Какой у тебя размер?

Они одновременно как-то смущенно переглянулись, а Том пожал плечами.

– О, спасибо. Я не помню свой размер.

Консультантка перевела взгляд на Гермиону.

– Я тоже не помню его размер.

– Ничего страшного. Я примерно вижу, что тебе подойдет.

Гермиона вспомнила, что в прошлый раз, когда ходила без него, просто полагалась на интуицию и, в принципе, почти угадала. Разве что тот свитер был немного большим, но Том в нем выглядел очень органично.

Она подошла к Тому ближе и тихо сказала:

– Похоже, это женщина занесла меня в список худших матерей года.

В груди медленной волной разливалось спокойствие и еще странное чувство – желание, чтобы Тому было так же спокойно и хорошо. Он хмыкнул – ей это почему-то понравилось – и ответил:

– Зато у тебя много других достоинств.

– Каких же?

Том пожевал губу. Он вытащил одну вешалку с футболкой, покрутил ее со всех сторон и повесил обратно с удивительной аккуратностью.

– Не заставляй меня их перечислять. Ты и так меня содержишь, и я чувствую себя обязанным.

От его слов ей стало немного горько.

– Том, – со вздохом сказала она, – ты мне ничего не должен. Это просто твои базовые потребности, как и любого человека. Зайдем потом что-то поедим, ага?

– Ага.

В примерочной Том долго возился, а Гермиона подпирала плечом стену, пока ждала его. Наконец-то он резко отодвинул шторку и замер.

– Нормально?

Она нахмурилась. Широкий свитер и прямые джинсы скрывали излишнюю худобу, но не висели мешком. Именно то, что нужно было. Гермиона подняла взгляд на его лицо и с привычным сожалением заметила, что он снова плакал.

– Мне нравится. А тебе? Ты не мерял еще ту футболку? Она такая симпатичная.

Том стянул свитер – она заметила полоску впалого живота – и остался в рубашке приятного персикового оттенка.

– О, эта тебе тоже очень идет. А тебе нравится?

Он кивнул и снова задернул шторку. Потом они долго стояли в очереди на кассе, растворяясь в усталости и вздохах других людей.

– Я так хочу домой, – сказал Том, зевая. Эти такие привычные слова не удивили ее. Гермиона только взяла его за руку, ничего не отвечая. Ладонь была теплая и немного влажная. – Спасибо, что ты есть.

– Это искренние слова? – вдруг спросила она, на какое-то мгновение сомневаясь. Может, его депрессия говорила не только злобой, а и излишней чувствительностью и ранимостью. Ей не хотелось, чтобы когда-то он снова стал тем, кем был до их встречи.

Том удивленно на нее посмотрел.

– Я сделал что-то не так?

Это была такая осторожная, новая для него интонация, как будто он и вправду боялся оступиться. Гермиона сжала его ладонь – влажную и теплую – и вздохнула:

– Нет, все в порядке. Не бери в голову.

– Все же я сделал что-то не так, – со странной горечью сказал Том и аккуратно высвободил руку. – Извини.

«За что он извиняется?» – подумала Гермиона удивительно четко. Она не могла ничего с собой поделать, когда относилась к нему все еще предвзято. Потом пришла острая мысль: «Если я это как-то не исправлю – он закроется от меня», а через мгновение еще одна: «Как я хочу домой».

***

Ветер трепал ее волосы, и некоторые локоны падали на лоб. На улице было уже прохладно. Она поставила на край лавочки свой стаканчик с кофе, так и не сделав глоток.

Гермиона почти не слушала то, что говорил Том. Может, если бы у нее не было столько других мыслей, что требовали к себе куда больше внимания. На работе недавно сообщили, что другая группа пультеров провалила три задания подряд – они сделали неверные вычисления и не нашли нужных книг в том времени, куда прибывали. Она устало потерла лоб.

– …«Меланхолия» называется, в комментариях все говорят, что ничего непонятно, но как можно этого не понять?..

– Прости, о чем ты?..

Том внимательно на нее посмотрел, немного щурясь.

– Я рассказывал про фильм, который посмотрел вчера, – спокойно повторил он, и Гермиона даже почувствовала укол стыда. Последнее время он так старался.

– О, извини, милый, я задумалась о работе.

– Ничего.

Она заметила, как медленно его глаза наполнились слезами.

– Что такое? – спросила Гермиона как можно мягче, но на Тома это подействовало подобно спусковому крючку. Он часто заморгал и, всхлипнув, закрыл лицо руками.

– Извини, – выдохнул Том. Гермиона приобняла его за плечи и подвинулась ближе. – Пожалуйста, я не хочу этого, я просто не могу остановиться.

– Все нормально, – сказала она, перебирая его волосы между пальцев. От этого всплеска слез она не чувствовала совсем ничего – привыкла, что ли? Ей не понравилось, что безразличие вытеснило собой сострадание. – Все нормально, – повторила, а потом зашептала, как мантру: – Тш-ш, милый, дыши глубже. Тш-ш.

Том прижался к ней ближе. Он был теплым-теплым и немного дрожал.

– Я так устал быть слабаком и зависеть от тебя. У меня все еще это давящее чувство. Каждую минуту. Извини, пожалуйста, только не сердись.

Ее как будто укололи. Появилось ощущение утраченного времени. Том снова – как это утомляло – рыдал без причины, а она не знала, что нужно сказать. Время от времени Гермиона задумывалась, почему ей было так трудно.

– Не говори глупости, – со вздохом сказала она. – Я не сержусь.

Она попробовала отыскать в себе нужную эмоцию, и та наконец-то заполнила ее без остатка, как треснутый кувшин. Гермиона отстранено посмотрела на деревья и листья на них, качающиеся на ветру.

– Ты не слабак, Том.

Он поднял голову от ее плеча и вытер рукавом глаза.

– Спасибо.

– И разве тебе не стало намного лучше? По-моему, это повод собой гордиться.

– Правда?

Она снова притянула его к себе – в этот раз получилось даже без морального усилия. Том шмыгнул носом. Гермиона достала сухую салфетку и аккуратно вытерла ему щеки, нечаянно касаясь пальцами кожи.

– Ну конечно правда. Расскажешь еще раз про этот фильм?

– Хорошо, – ответил он, а потом добавил совсем тихо: – Хорошо.

– Умница.

Тремя днями спустя она сидела на ступеньках перед своим домом и наблюдала, как чья-то собака играла с солнечными лучиками на тротуаре. Уже тусклая трава на солнце казалась ярче, чем была на самом деле, и Гермиона задумалась о разнице оттенков зеленого.

– Ты чего тут?.. – спросил Том, когда чуть не споткнулся о нее на пороге. – Ты не устала?

Гермиона обернулась на него и замерла, обдумывая вопрос. Было приятно, что он спросил, но она не собиралась отвечать правду.

– Все в порядке. Ты готов?

– Ага.

К Министерству они шли через такой привычный парк, минуя прохожих, и Гермиона старалась идти как можно быстрее. Том время от времени бросал на нее такие потерянные и печальные взгляды, что она все же спросила, попытавшись придать голосу больше мягкости:

– А как ты?

Осеннее солнце светило прямо в глаза, и она подняла ладонь над головой. Том посмотрел на нее очень внимательно, а потом нахмурил черные брови.

– Знаешь, сначала я думаю, что намного лучше, а потом что-то происходит – какая-то мелочь, – и мне снова так же тошно, как и раньше.

Она поняла, о чем он говорил: возможно, дело было в ее ответе или слишком солнечной погоде.

– Если это лучше у тебя уже появляется, то, я думаю, это хорошо.

Он качнул головой.

– Да, наверно.

Больше они не говорили – у двери кабинета Франчески Том только кивнул и, совсем не остановившись, как иногда делал, повернул ручку. Она почти что рухнула в кресло и, наклонив голову, заметила, что Том в свое кресло рухнул так же.

– Мне вот интересно: я просто выбрал не тот способ или оказался не в том месте и не в то время? – сразу спросил он и, подавшись вперед, подпер голову рукой.

– Что ты имеешь в виду?

– Крестражи, – почти что выплюнул Том. – Я знал, что это очень темная магия, но тогда не видел принципиальной разницы в методе достижения цели. Вы понимаете, о чем я? И я вот подумал: а что, если бы я выбрал другой способ?

– Почему ты решил вернуться к этому вопросу?

– Просто мысли, например: мне бы тогда не пришлось торчать здесь и собирать себя по кусочкам. Или, может, тогда бы делал другие действия по достижению своей цели.

Франческа сняла очки и сжала пальцами переносицу. Гермиона против воли поджала губы: эти его слова звучали… расстраивающе.

– Какие эмоции у тебя вызывает это «собирание по кусочкам»? Дело же не в крестражах?

– Наверное, большую часть времени я разочарован, – ответил Том, и Гермиона уловила сомнение в его голосе.

– Мне кажется, что есть что-то еще.

Том отклонился назад в кресле и, упершись затылком в изголовье, сказал:

– Да, мне очень и очень больно осознавать, что большую часть жизни я выбирал самый худший вариант. Что я ошибался буквально во всем – поведении, отношении к жизни и людям. Все это было совершенно неверно. – Он помолчал, а потом, словно на что-то решился, продолжил: – Так просто невыносимо знать, что каждый кусочек моей жизни – это ошибка. Может, я тоже ошибка.

Внутри нее что-то сжалось в маленький шар, и Гермиона вздрогнула от этого ощущения.

– Тебе трудно принять это? – спросила Франческа, а когда ответа не последовало, добавила: – Свою возможность ошибаться.

– Это не просто возможность, это большая полноценная ошибка. Я буквально ничего хорошего не сделал, ничего правильного.

Он провел рукой по подлокотнику, и Гермиона неосознанно сделала такое же движение, чтобы ощутить шершавую обивку.

– Ты вправду так думаешь?

– Наверно, нет, – ответил Том и повернул голову к окну. Гермиона проследовала за его взглядом и увидела там слишком привычный пейзаж, который почему-то не вязался ни с каким временем года. Она не сразу поняла, что он продолжил говорить: – Просто по сравнению с этой ошибкой все остальное кажется таким маленьким, буквально крошечным. Как я могу брать во внимание хорошие оценки, если даже сейчас я не могу окончить два последних курса просто потому, что у меня не всегда получается заставить себя встать с кровати?

Франческа снова сняла очки. У нее была удивительно мягкая, но уверенная интонация:

– Том, давай остановимся. Это не ты не можешь окончить учебу, – она особенно выделила эти слова, – а твоя болезнь не дает этого сделать. У тебя депрессия, прошу тебя, учитывай это.

– Но я сам загнал себя в это состояние. Все мои действия в прошлом привели к этому. Это, можно считать, мое наказание.

– Ты винишь себя? – спросила она без малейшего удивления в голосе.

Том снова отвернулся к окну со скучным пейзажем и ответил, смотря в какую-то точку на потолке:

– Сейчас да. Какое-то время я злился на других, но это… бесполезно. Даже моя злость – это просто эмоция, которая ни к чему не приводит.

– А ты бы хотел, чтобы она к чему-то привела?

– Не знаю. Чтобы все эти люди сказали – мол, да, Том, мы очень плохо с тобой обращались, и поэтому ты теперь ненормальный. Но моя мать отдала Богу душу еще сто лет назад, а со всеми остальными я не вижу смысла говорить. Думаю, это уже ничего не даст.

Повисла тишина, и Гермиона стянула с волос резинку, чтобы как-то занять руки. Она вдруг очень захотела, чтобы Франческа сказала что-то хорошее, поддерживающее, что не могла сказать она сама. Эти бесконечные вопросы иногда загоняли ее в тупик.

– Давай сделаем еще одну паузу, хорошо? Депрессия – это просто реакция твоего организма на травму, – она помолчала, а потом продолжила очень уверенно: – На начальном этапе, без помощи, ты никак не мог это остановить. Это защитный механизм твоей психики. То есть, она буквально сделала все, чтобы ты обратил внимание на проблему и решил ее. Как думаешь – это хорошо или плохо?

– Плохо, наверное, – со вздохом сказал Том. – В смысле плохо, что это случилось, но я узнал очень много нового о себе. Наверно, именно это хорошо. Теперь я… больше думаю о том, что и зачем делаю. Да, это хорошо.

Они молчали какое-то время, но Гермиона чувствовала только что-то близкое к покою, и всем сердцем надеялась, что у Тома тоже появилась эта эмоция.

– Как ты себя чувствуешь в последнее время? – все же спросила Франческа. Том вздрогнул, словно слишком резко вышел из задумчивости.

– Как будто все еще ищу в черной комнате черную кошку, но хотя бы знаю, что она там есть.

– Какие ты эмоции испытываешь большую часть дня?

Том подпер подбородок рукой и протянул:

– Благодарность, одиночество, опустошенность и иногда что-то типа… нейтральности. Ну как бы есть нейтральное настроение, но оно как будто заталкивает тебя под землю, а это просто – не хорошо, но и не плохо. Боже, – он запнулся на этом слове, – как же прекрасно звучит – не плохо.

– А что насчет благодарности?

– На прошлой неделе Гермиона купила мне два чемодана новой одежды. У меня никогда не было таких хороших и качественных вещей. Наверно, это все стоило целое состояние.

Гермиона подумала, что нужно было сделать это раньше. Она подтянула под себя ноги, ощутив нужду в тепле и покое. Захотелось домой, чтобы по дороге обязательно выпить с Томом кофе или какао и, может, посидеть на какой-то лавочке.

– Это для тебя много значило, да?

– Я не говорю, что она и Рон ничего не делают для меня… Наоборот, – Вдруг Том поднял голову вверх и улыбнулся. Она тоже улыбнулась, хоть и знала, что он не мог ее видеть. – Но именно это было просто прекрасно. Мне всегда нравились особенные вещи, а именно эти особенные потому, что они теперь мои. На самом деле, наверно, мне очень повезло с тем, где я сейчас.

Ей показалось, что Том снова намеренно заменил слова на более нейтральные, но она все равно поняла, что он хотел сказать на самом деле.

***

Пальто путалось в ногах, и Гермиона сбавила шаг. Она остановилась у перехода.

На нее налетел Юксаре, уперся лапами в живот и задрал морду вверх, стараясь лизнуть лицо. Она потрепала его за ухом, наблюдая, как, сильно хромая, навстречу шел Макс.

– Ты спустил его с поводка! – сказала Гермиона вместо приветствия, а Макс только устало улыбнулся.

– Я за ним не успеваю. Не волнуйся, этот хороший мальчик никого не тронет. Да? – И наклонился, чтобы погладить Юксаре по голове.

Она внимательно осмотрела Макса с ног до головы, сдерживаясь, чтобы ничего не сказать насчет того разговора. Хоть они и пересекались на работе почти каждый день, не находилось правильных слов, а неправильные она решила оставить при себе.

Макс взял Юксаре на поводок и пошел вперед, по привычке, наверно, зная, что она его догонит.

– Помнишь, три команды пультеров ошиблись с расчетами? Я переделал им координаты. Люпин с тем стажером уже отправились.

Какое-то время они шли молча, и Гермиона подумала: «Хоть что-то остается прежним», но тут же одернула себя. Она никогда не могла отмалчиваться, когда хотелось что-то сказать: от этого тишина казалась не привычной и обыденной, а почти искрящей.

У нее мерзли лодыжки в том месте, где заканчивался носок и еще не начиналась штанина.

– Тэдди и сам не так давно получил значок, – с сомнением протянула Гермиона через время, меньше всего желая разговаривать о работе. Потом она подняла взгляд на Макса и со вздохом продолжила: – Ты очень быстро исправил их ошибку. Сколько еще сотен копий нужно собрать, чтобы начали организовывать работу университета?

Она и так знала ответ на этот вопрос, но Макс, не задумываясь, ответил:

– На самом деле, не так много. Я забегал в отдел тайн и взял у них обновленный чертеж пульта. И вот в чем штука…

Дальше они обсуждали теории времени, выведенные Джоном Чемберзом, которые совершенно не совпадали с расчетами Уэллса. Гермиона все никак не могла уловить ту тонкую грань: она утратила доверие Макса, или он просто больше не думал о разрушенных мечтах? Когда она отворачивалась, то боковым зрением замечала, как он сжимал челюсти и хмурил брови.

Потом Гермиона завороженно наблюдала, как носки ее черных ботинок поднимались от земли для шага и снова возвращались на место. Осенний ветер и предзакатное солнце вместе создавали какое-то особенное ощущение пространства: воздух будто был прозрачнее возможного; каждая травинка и лавочка на дороге становились осязаемее, чем всегда.

Юксаре играл с редкими опавшими листьями, и Гермиона, рассматривая залитый солнцем парк, думала о обещаниях, данных самой себе, которые она не смогла выполнить, и целях, до которых не вышло дойти. Макс выглядел уставшим – последнее время он всегда уходил позже нее, и от этого в груди поднималось неопределенное беспокойство.

– Тебе не кажется, что Том бы мог работать в нашем отделе? – вдруг спросил он. – Даже если мы поменяем ему документы, все равно найдется кто-то, кто помнит его лицо.

Гермиона остановилась.

– Ты не думал, что просто можно изменить им память? Буквально стереть лицо.

Макс удивленно на нее посмотрел.

– Ого. Это вправду звучит как решение. – И поджал губы. – Как я сам-то не додумался!

Ей давно разонравилось умничать.

– У меня просто больше опыта, – твердо ответила Гермиона. Она запнулась, не зная, как сформулировать просьбу. – Ты хорошо придумал насчет работы. Возьмем его с нами в ту недельную командировку?

– Ты просто не хочешь оставлять его одного, да?

– Да, – со вздохом сказала она, качнув головой.

– Я еще в прошлый раз зарегистрировал его внештатным сотрудником. Как исторического консультанта.

Гермиона громко хмыкнула, а Макс заулыбался. Она бы поступила так же.

– О, а почему я об этом не знаю? – спросила она и сама же ответила: – Наш отдел настолько секретный, что никому нет дела, что мы там оформляем?

– Ну, вообще-то, я тебе говорил. Вроде бы.

Она нахмурилась, вправду вспомнив, как они обсуждали это еще летом. Гермиона присела на корточки и позвала Юксаре, и он, налетев на нее с разбегу, начал вылизывать лицо. Стало щекотно. На языке вязли какие-то слова похвалы, которые хотелось сказать Максу, но она сглотнула, и это прошло.

***

Гермиона тихо открыла дверь, не в силах издавать какие-то громкие звуки, и остановилась в коридоре.

– Ты уже смотрел ту серию, где они постирали его черный пиджак? – она услышала голос Рона, вышла из-за стены и замерла, ожидая, когда они ее заметят.

– И он стал белым? – спросил Том, громко фыркнув. Рон тоже фыркнул, а потом поймал взгляд Гермионы и широко улыбнулся.

– Том, – начала Гермиона и сложила руки на груди. Она постаралась выглядеть как можно серьезнее, и Рон с Томом удивленно переглянулись. – У меня к тебе деловое предложение. Платят мало, зато работа сложная.

Уголки губ Тома дрогнули, и он закрыл рот ладонью, а Рон рассмеялся. В сердце что-то сжалось и разжалось – она так любила его смех.

– Вообще-то, я серьезно, – продолжила Гермиона. – У нас Максом командировка в прошлое на неделю.

– О, ну я посмотрю в своем списке очень важных дел и постараюсь найти минутку.

Рон ей едва заметно кивнул: они обсудили это еще вчера и решили, что совсем безответственно оставлять Тома одного дома на такой большой срок. Тем более, Том не мог прийти к Рону на работу так же, как к ней. Они продолжили говорить о сериале, а она, улыбнувшись, ушла в комнату переодеться. Каждый день после работы Гермиона уделяла этому вправду много времени, когда вместе с уличной одеждой снимала с себя рабочие заботы.

Она взмахом палочки вернула видимость потайной двери и зашла в кабинет. Они с Роном обставляли его вместе, даже раньше спальни, когда купили этот дом шестнадцать лет назад. Гермиона остановилась посередине и, задрав голову к потолку, стояла так какое-то время с закрытыми глазами. Спустя какое-то время дневные заботы рухнули с плеч, от чего дышать стало легче. Она провела рукой по шее, чтобы остудить боль в спине.

Вернувшись в работы на следующий день, когда Рона еще не было, Гермиона услышала какой-то звук в комнате Тома. Она, не переодеваясь, поднялась и замерла перед открытой дверью.

Шторы были задернуты, а сам Том стоял у стены, как заколдованный. Она опустила взгляд ниже, к его ногам, и увидела осколки от стекла и расколотую надвое раму часов.

Они заговорили одновременно:

– Ты не поранился?

– Часы сами разбились.

Том удивленно на нее посмотрел.

– Да вроде нет. Починишь?

– Ага. Такие красивые. Ты купил их в магазине через дорогу?

Он легко улыбнулся.

– Ага. Спасибо.

***

Гермиона провела рукой по лицу, стараясь отвлечься от сонливости. На первом этаже кабинета Франчески было почти что непроглядно темно, и она с трудом подавила желание послать туда зачарованные огоньки.

– Вы никогда не думали, что терять какие-то навыки – очень обидно? – вдруг спросил Том. Он сполз ниже в кресле, почти ложась.

– О каких конкретно навыках ты говоришь?

Том покрутил ладонью в воздухе, и рядом с ним появились небольшие разноцветные звездочки. Они осветили его лицо мелкими огоньками. Хоть Гермиона и знала, что он умел колдовать без палочки, это был первый раз, когда она видела это своими глазами.

– Если выучить стихотворение и не повторять его – оно забудется, мелкие, важные знания ускользают, – сказал он, продолжая раскачивать огоньки легким движением ладони. – И если долго не повторять что-то, то оно просто исчезнет, как будто его и не было. Это ли не обесценивает усилие?

Гермиона почувствовала укол сожаления, хоть и не понимала его причину. Франческа наклонилась вперед и спросила:

– Почему обесценивает?

Том громко вздохнул.

– Ты что-то делаешь, стараешься, отдаешь этому всего себя, а потом проходит время и этого нету. Оно как будто истощается.

– Ты и раньше это замечал?

Он помолчал, а потом провел ладонью по шее тем же движением, как это обычно делала Гермиона. Она невольно улыбнулась.