Текст книги "Немного любви в холодном Мэноре (СИ)"

Автор книги: feral brunette

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

– Что именно тебе показалось приукрашенным? Жаль, что ты не видела гору детских трупов, которую после себя оставил Малфой, – он был зол. – И да, я в курсе, что ты давно обесценила эту фразу.

Он тоже её давно обесценил, потому что давно знал, что ничего хорошего в жизни уже не будет. Только, в отличии от Грейнджер, он узнал это позже. Гриффиндорка эту истину усвоила в тот момент, когда решила сделать шаг вперёд, а он – когда держал на руках мёртвое тело матери. Нотт-младший видел, как жизнь угасает в глазах миссис Нотт – главной женщины его жизни, его любимой мамы. Тот день перевернул мир молодого парня, показал, что судьба беспощадна ко всем, что за любой выбор рано или поздно приходится платить.

Нотт-старший, как и большинство родителей в те тёмные времена, сделал выбор за всю свою семью. И, если кому-то повезло чуть больше и их семьи просто жили в страхе перед лицом опасности, то Нотты не попали в число «счастливчиков». Сначала Кэтрин Нотт – в качестве показательного наказания, а потом и Эйрон Нотт, который обезумел из-за смерти жены. Тео остался совершенно один – без семьи, друзей и смысла существования. Он поклялся в верности Тёмному Лорду и в вечер своего посвящения в Пожиратели – перерезал горло всем прихвостням Волан-де-Морта, которые первыми прибыли в Малфой-Мэнор. А теперь лишь жалел о том, что не хватило смелости и сил – запустить Непростительное в главного ублюдка.

Сейчас он не выступал ни за одну из сторон: он не примкнул к победителям и не топил за Противостояние, за Орден. Тео, в принципе, не ставил ни на кого из двух толп, он не общался ни с кем и крайне редко появлялся днём там, где могли оказаться хоть какие-то люди. Единственный человек, который смог разделить его тоску по жизни – стала Гермиона.

Он просто бродил и заметил хижину, а она сидела и латала свою ногу, которая была раздроблена после очередной вылазки Ордена. Грейнджер была последним человеком, которого он ожидал встретить. Палочки нацелены на друг друга: он уверен в том, что она на светлой стороне, пока она даже не сомневается, что он – Пожиратель.

А теперь он – единственный человек, с которым она честна. Гермиона может легко признаться ему в том, что устала, что больше не видит светлого будущего, что её силы на пределе. Делится тем, что накипело внутри: переживаниями, опасениями, страхами, отголосками прошлого. В то время, когда Тео заполняет общением с ней выжженное нутро и истерзанную душу. Два несчастных, обездоленных и прожжённых войной человека, которые познали цену прежнего мира слишком поздно.

– Я прошу тебя, поговори с ним ещё раз, – вновь начал Тео. – Ну, неужели Поттер такой имбецил? Неужели не понимает, что это ловушка?

– Я говорила с ним. Много раз.

– Ладно. Предположим, что он реально тупой. Тогда ты не ходи туда, не суйся в эту сраную пещеру, не подставляйся так бездарно!

– Я не могу. Они – мои друзья, и я не могу их бросить. Не могу…

– Сука, – Нотт швырнул в стену стаканом. – Когда ты начнёшь ценить себя и свою жизнь?

– Ты бы поступил иначе?

– Да.

– Я сомневаюсь, – совсем тихо произнесла Гермиона. – Сомневаюсь, что ты прятался бы в тот момент, когда твои мать и отец…

– Не смей, Грейнджер. Замолчи!

– Прости, – гриффиндорка опустила глаза. – Я не должна была…

– Всё в порядке.

Сегодня выделились они оба. Наступили на больные мозоли друг друга, подковырнули гниющую рану. Будучи уже давно взрослыми, потому что детство у них попросту отобрали, они все ещё продолжали себя по-детски жалеть. И пусть их душевные увечья нельзя было назвать детскими проблемами, но по ночам они плакали, как дети. Они поднимали глаза к звёздному небу и горько плакали, как плачут маленькие девочки и мальчики, когда разбивают колено. Только слёзы на вкус были не солёными, а горькими, с приторным вкусом боли.

– Когда ты в последний раз был у Блейза? – Гермиона прервала молчание. – Как… Как там Джинни?

– Ты же знаешь, что она в безопасности, пока он рядом, – непривычно беззаботно ответил Тео. – Он правильно сделал, что увёз её, а она – молодец, что послушала его.

– Блейз любит её и готов на всё, ради неё.

– Я думал, что ты не веришь в любовь, Грейнджер.

– Мне просто по жизни не везёт.

– Когда вы планируете свою вылазку? – осуждающий взгляд смерил девушку. – Я хочу убедиться, что ты осталась жива, после вашего ебанного крестового похода.

– Через четыре дня.

– Я заявлюсь через четыре дня на площадь Гриммо, и не дай Салазар, тебя там не будет – я убью тебя.

– Очень оптимистично, Тео.

– Весьма. Береги себя Грейнджер, ради всего святого.

– Всё будет хорошо.

Через секунду она растворилась в воздухе, а он уже знал, что это ложь. Гермиона никогда не даёт подобных обещаний, когда знает, что беды не миновать. Оставалось лишь скрестить пальцы и надеяться, что в этот раз чутьё подвело гриффиндорку. И слизеринца тоже.

Площадь Гриммо. Четыре дня спустя.

– Сука, сука, сука! – удар ноги пришёлся по булыжнику. – Грейнджер, твою мать! Я ведь предупреждал! Какого хуя ты никогда меня не слушаешь?!

Парень стоял у разрушенного дома. Даже сложно было представить, что ещё несколько часов назад тут было здание, в котором жил Орден – штаб-квартира всего Противостояния. Следы от пребывания шайки Пожирателей ещё тлели на фоне белого снега. Разрушения, которые они оставили после себя, веяли смертью. То, что он видел перед собой – он чувствовал и внутри себя. Такую же разруху оставили когда-то Пожиратели в душе юного парня.

– Блять! – прокричал Нотт. – Я ведь тебя предупреждал, Грейнджер! Твоё счастье, если ты живая.

Парень ещё раз осмотрел груду камней, в которую превратился дом и с бормотанием под нос аппарировал прочь. Сердце больно защемило, впервые с того самого дня. По-новому. Старый привкус утраты никуда не исчез с его языка, но сейчас почувствовалась новая порция горечи. Грейнджер стала первым человеком после родителей, за которую он чувствовал какую-то ответственность.

– Если ты считаешь, что твоя жизнь не стоит паршивого галлеона, то живи ради меня, – заявила гриффиндорка. – Почуствуй себя последним дерьмом, которое предало меня, если ты вдруг решишься сдохнуть.

– Что?

– «Тео Нотт всегда держит своё слово», – процитировала Гермиона. – Помнишь, ты заявил это после одного из матчей по квиддичу, когда Слизерин победил. Неужели это пустые слова?

– Нет, не пустые. К чему ты сейчас это говоришь?

– Так дай мне слово, Теодор Нотт, что будешь жить. Ради меня.

– Грейнджер, завязывай…

– Я сейчас лишу тебя всех конечностей, – она направила свою палочку на него. – Поверь, тебе легче дать мне это слово, нежели переспорить меня.

– Я даю тебе слово, Гермиона Грейнджер.

– Ну и нахуя я тебе давал это слово, если ты просто решила сдохнуть посреди белого дня?

– Тео? – миссис Забини с недоверием посмотрела на парня, который появился из воздуха посреди чужого дома. – Теодор Нотт? Не может быть…

– Здравствуйте, миссис Забини, – прокашлялся парень. – Простите, если вдруг напугал Вас. Мне срочно нужен Блейз, он дома?

– Он дома, – мулат появился в гостиной. – Что случилось, Тео?

– Мне нужно поговорить с тобой. Срочно.

– Пройдём.

Солнечная и тёплая Италия вызывала отвращение у Тео на клеточном уровне. Слишком неправильная для современного мира, который утопал в ядовитых реках пролитой крови невинных людей. Если он когда-то и решался заглянуть к Забини, то только по просьбе Гермионы и только ночью, чтобы остаться незамеченным, и не видеть самому эту тихую гавань.

– Что случилось? – начал Блейз, когда они зашли в кабинет. – Ты явился посреди белого дня ведь не просто так, я прав?

– Ты что-то слышал о нападении Ордена на очередное хранилище Реддла?

– Да, сегодня ночью…

– Где Гермиона?

– Что? – Забини непонимающе посмотрел на бывшего сокурсника. – Ты о чём?

– Грейнджер вместе со своими олухами участвовала в вылазке Ордена. Мы договаривались встретиться с ней на площади Гриммо после этого, но там осталась горстка пепла от дома Поттеров.

– Так ты теперь с Орденом? – с издёвкой произнёс Забини. – Неожиданно, Тео. Весьма неожиданно.

– А ты теперь послушный мальчик Тёмного Лорда? Может, он по ночам ещё и лапает тебя за непристойные места?

– Не ты ли громче всех кричал, что это не твоя война и ты ни за кого не играешь?

– А не ты ли громче всех кричал, что принял метку лишь бы уберечь мать и Уизли? Один – один, Блейзи?

– Я ничего не слышал по поводу Гермионы, – отступил Забини.

– А по поводу кого ты слышал?

– Уизли убили прям там, на месте. Поттера взяли в плен.

– Ебануться, – парень залился истерическим смехом. – Сука, идиоты! Сказочные идиоты! А Грейнджер, Блейз? Она ведь с ними была! Что с ней?

Блейз замялся, шагая вдоль кабинета.

– Не испытывай мое терпение, Забини!

– Скорее всего, её убили вместе с Уизли. Известно, что в плен попал только Поттер. Я сомневаюсь, что ей удалось бежать. Там было слишком много Пожирателей.

– Рыжая в курсе?

– Да.

Следующее, что видел перед собой Тео – это туман вокруг себя, возникший из-за аппарации. На руках снова кровь: такая же была в тот вечер, когда убили его мать. Кровь человека, за которого он сам был готов убивать. В секунду взрослый парень почувствовал себя тем маленьким ребёнком, бежавшим в тёплые объятия мамы, когда ломалась очередная игрушка.

– Ты заставила меня жить, Грейнджер, – процедил сквозь зубы Тео. – Нахуя? Ради чего?

На лице проступили слёзы, а он сам рухнул на холодный пол обветшалой хижины.

Косой переулок. Январь, 2002

Сладостное опьянение и привкус вишни не давал пробиться реальности к разуму. Сигарета за сигаретой, стопка за стопкой. Он не помнил, когда был трезвым. Дни сменяли ночи, снег превращался в дождь, и только огневиски оставался неизменным. Руки парня подрагивали, а глаза были затуманены очередной бутылкой. Под пустым стаканом лежала маленькая колдография, с которой улыбалась невероятно красивая женщина в объятиях статного мужчины, а на руках родителей – малыш Тео, юный наследник чистокровного рода Нотт.

– Что бы ты сказала мама, если бы увидела своего любимого сына в таком состоянии? – брюнет поднёс к лицу затёртую колдографию. – Я не оправдал твоих надежд. Помнишь, как ты мечтала, чтобы я стал колдомедиком? Самым известным во всём магическом мире?

Но в ответ он лишь увидел ослепительную улыбку миссис Нотт, которая поправляла воротничок рубашечки своего сына. Она была такой счастливой, беззаботной и живой.

– А ты? – Нотт-младший достал из кармана фото побольше. – Ты не улыбаешься мне. Нет.

Непривычная штука для магического мира – обычная магловская фотокарточка. Это мистер Грейнджер сфотографировал свою дочь, а та носила снимок, как дорогое воспоминание об отце.

– Ты, чертова гриффиндорка, заставила меня жить, пока сама кинулась в лапы Пожирателей. Дура! Какая же ты дура, Грейнджер! Во имя чего? Твой ненаглядный Поттер, скорее всего, уже гниёт где-то под землёй. Вместе с тобой… Так не должно было быть. Не должно!

Сзади снимка практически стёрлись написанные строчки.

Моя милая дочь. Моя Гермиона.

Май, 1995.

Для Тео. Чтобы ты не забыл, ради кого живёшь.

– Я не забыл, – он убрал фотографию назад, в карман. – И даже без этого напоминания не забыл бы. Потому что ты вот тут, – Тео ткнул пальцем в область сердца. – Вот тут. Я обещаю, Грейнджер, я отомщу. И за тебя, и за них.

Когда он выбрался из паба – на улице было уже темно. Снег кружился в воздухе, аккуратно падая на землю. Ноги не несли, каждый шаг давался все труднее и труднее. В этот раз ему удалось напиться сильнее, чем обычно. Кто знает, куда бы он отправился в этот вечер дальше, если бы не одна встреча.

Платиновый отблеск волос, который Тео узнал бы из сотни, из тысячи. Малфой. В привычном для него чёрном одеянии, идёт прямо на встречу бывшему сокурснику. Бывшему другу.

– Малфой, – окликнул его Тео. – Какие люди? Я думал, что ты в таких местах не появляешься. Как минимум без своры Пожирателей.

– Теодор, – спокойно ответил блондин, будто бы ожидал его встретить. – А ты уже в открытую появляешься среди волшебников? Не боишься, что сезон охоты на тебя ещё не закрыт?

– Так вот он я, – брюнет показательно расстегнул мантию. – Чего же ты ждёшь? Это же я – Теодор Нотт, который намеревался убить твоего хозяина.

– Ты пьян.

– А ты мне кто? Может быть, – моя жена? Так я вроде бы тебя не трахаю по вечерам. Или, может быть, ты – моя мамочка? Нет. Точно нет. Её же убили Пожиратели. Помнишь мою мать, Малфой? Миссис Кэтрин Нотт, которая угощала тебя тыквенным пирогом в детстве, помнишь?

– Тебе лучше уйти, Теодор, пока есть такая возможность.

– Та иди ты нахер со своими возможностями, кусок говна, – Тео достал палочку. – Только не говори, что испугался. Ты же у нас бесстрашный Драко Малфой – правая рука его Тёмного Величества.

– Ты жалок, Нотт, – рассмеялся Драко. – Смеешь упоминать свою мать в таком-то виде? Тебе должно быть стыдно.

Глаза Тео налились кровью, гнев зополонил нутро. Он был всего в шаге от того, чтобы направить палочку на блондина, чтобы заставить его сердце остановиться раз и навсегда. Вряд ли ему бы полегчало от этого и тоска отпустила бы сердце, но он всем своим существом считал Малфоя виновным во всём. Человек, который когда-то был вхож в их дом, считался чуть ли не членом семьи – теперь прислуживал тому, кто уничтожил эту самую семью.

– Я жалок? Может быть, я не спорю. А ты? – холодный ветер начал понемногу отрезвлять Тео. – Можно ли назвать жалким того человека, который склоняет голову перед лысым чудиком без тапок, который настолько раздул своё эго, что пиздит со змеёй?

– Не заговаривайся.

– Или того, который довёл любимую девушку до обрыва на Астрономической башне? Который, скорее всего, даже не вспомнил о ней, хотя её убили выродки, подобные тебе? Ты знаешь, что она любила тебя все эти годы, – Нотт подошёл ещё ближе к Малфою. – Она запрещала всем вокруг упоминать твою фамилию, пока во сне кричала её, срывая голос. И кто ещё жалок из нас? Авада…

– Депримо, – опередил Малфой. – Ты о ком говоришь, пьяница?

– О Грейнджер, урод, – прокашлялся Тео. – Если ты сейчас меня не убьешь, я не оставлю попыток тебя прикончить. Я буду приходить снова и снова, пока не увижу твоих потухших глаз. Как видел глаза моей матери.

Драко дослушал Тео и просто развернулся в другую сторону. Он не направил в него палочку, ничего не ответил и не угрожал, просто молча ушёл. Брюнет поднялся на ноги, отряхивая мантию от снега. В голове всё ещё звенело из-за заклятия.

– Трус. Ты – слабак, Малфой. Она была сильной, а ты трус. Я убью тебя, я ей обещал.

– Она жива…

В тёмном ночном переулке Косой Аллеи остался Тео, летящий снег и последние слова Малфоя.

– Она жива…

========== Глава 14. Оттепель в Мэноре. ==========

Малфой-Мэнор. Май, 2002

Она не знает, что делать дальше. Не знает даже, как заставить себя встать с кровати, не то, чтобы в полной мере осознать: «как жить дальше?». Гермиона проснулась с криками и без понимания – что же это было? Очередной сон? Слишком правдоподобный кошмар? Что? Сил, да и желания лить слёзы больше не было. Руки потянулись к лицу, закрывая его. Она глубоко выдыхает, вжимаясь в постель. Как долго она спала и что из той каши, которая творится в голове – правда, а что – лишь больное воображение?

Последние недели выжали все соки, истощили её сердце и душу. Гермиона начала теряться в днях и событиях, не разбираясь уже в том, чему стоит уделить внимание, а чему нет. Босые ноги аккуратно касаются ковра на полу и теперь по комнате разгуливает тонкий девичий силуэт. Она мечется из одного конца спальни в другой, не решаясь выйти. Но засевший в голове образ мёртвого парня не даёт нормально дышать. Гермиона старается прокашляться, набрать полные лёгкие воздуха, но никак не выходит.

Наконец-то двери открываются и голова гриффиндорки появляется на коридоре. Тихо и бесшумно девушка крадётся к кабинету Люциуса, чтобы выбрать себе какую-нибудь книгу из тех, которые ещё не успела дочитать. В душе теплится маленькая надежда, что хотя бы это поможет отвлечься. Тонкие пальцы бегло перебирают корешок за корешком, а глаза всматриваются в название очередного тома.

– Он покинул поместье, думает, что ты проспишь ещё несколько часов точно, – внезапно раздался женский голос, напугавший Гермиону до дрожи в коленях.

Она резко отскочила от полки, осматриваясь вокруг. Сердце бешено заходилось в груди, а взгляд начал бегать по слабо освещённому кабинету в поисках незваного гостя. Только вот никого рядом не было и это ещё больше пугало Гермиону.

– Взгляни на портрет, милая, – вновь раздался голос. – Прости меня, я не хотела тебя напугать.

Карамельные глаза устремились к портрету, висящему напротив письменного стола. Ранее девушка не единожды видела изображённую на нём женщину, но та прежде не говорила с ней. Девушка сделала неуверенный шаг к портрету, уверяя себя в том, что ей вовсе не чудится.

– Меня зовут Эдвена Малфой, – вновь заговорил портрет. – Очень приятно познакомиться, Гермиона. Надеюсь, ты простишь мне мою наглость, обращаться к тебе на «ты»?

– К-конечно, – заикаясь ответила Гермиона. – Я… Мне тоже приятно познакомиться миссис… леди Малфой.

– Не бойся, милая. Я не причиню тебе вреда. Мне очень давно хотелось с тобой поговорить, но к сожалению, обстоятельства не располагали.

– Да, я понимаю. Или нет, не понимаю.

Гермиона продолжала всматриваться в портрет, который до этого видела не один раз. Красивая женщина тепло смотрела на девушку, что было даже как-то странно. Она уже давно отвыкла от того, чтобы кто-то глядел на неё с добротой и нежностью, а не наигранной заботой и желанием воспользоваться. Трепет в груди до сих пор не утих, а вот дрожь в коленях унялась. Девушка не отрывала взгляда от Эдвены, улавливая мельчайшие движения леди Малфой. Она не знала, как реагировать на внезапный диалог с портретом, а поэтому ждала, что будет дальше.

– Тебе нужно бежать из этого поместья, – продолжила Эдвена. – Здесь ты долго не протянешь, милая.

– О чём Вы? Я не совсем понимаю.

Эдвена замялась, подбирая нужные слова, а Гермиона продолжала стоять и гадать просебя, что на это скажет женщина. Ничего нового она уже не ожидала услышать, ровно как и ничего шокирующего. Что могло удивить Гермиону? Её предали люди, которых она долгое время считала самыми близкими и родными. Так что же удивительного в том, что независимый зритель сего действия рекомендует ей бежать? Гермиона и без совета леди Малфой прекрасно осознавала то, что под одной крышей с Томом ей не светит счастливой судьбы.

– Я не уверена, что ты выдержишь этот кошмар во второй раз. Мне хочется верить, что ты сильнее, чем я могла себе представить, но зачем испытывать тебя снова?

– Вы можете говорить конкретнее, Эдвена? – слова на автомате вылетали из уст Гермионы, потому что она не понимала сути этого диалога. – Что значит «выдержишь этот кошмар во второй раз»?

– Ох, милая, – портрет тяжело вздохнул. – Меньше всего на свете мне хочется окунать тебя в эту грязь. Ты очень незаслуженно всё это пережила, – это не твоя судьба, так не должно было случиться.

– Я не понимаю Вас, – с очевидным отчаянием повторила Гермиона. – Пожалуйста, объясните мне.

Но в ответ лишь тишина. Эдвена молчала, не решаясь отвечать, а девушка затаила дыхание в немой мольбе на ответ. На какой-то момент ей даже показалось, что она забывает дышать. Руки нервно теребили ночную рубашку. Однако Эдвена не произнесла ни слова.

– Достань с полки том «Великолепные свойства омелы», там хранится небольшой конверт.

Гермиона сразу же кинулась к книжному шкафу. Глаза бегло пробежались по содержимому, в поисках нужного учебника. Первый, второй, третий. Всё не то. И только в уголке верхней полки девушка замечает неприметную старую книгу сливового цвета. Довольно потрёпанная и самая пыльная. Видимо, ей очень давно не пользовались. Гермиона достаёт её и протягивает руку вглубь полки. Под стенкой шкафчика она нащупывает и достаёт конверт цвета слоновой кости. Внутри находится явно не одно письмо, да и вообще он выглядит довольно увесисто.

– Позови меня, когда будешь готова… – с этими словами Эдвена уходит с портрета.

Но девушка практически не обращает внимания на фразу. Она заглядывает вовнутрь, откуда высыпаются десятки писем и несколько колдографий. Тонкие пальцы Гермионы тянутся к первому изображению, которое выпало на пол. Нечитаемые эмоции искажают лицо девушки. Это сложно назвать удивлением или растерянностью, однако это и совсем не радость.

На картинке она видит двух счастливых подростков. Блондин, который бережно обнимает девушку и заправляет выбившуюся прядь за ухо. А девушка лучезарно улыбается и прячет лицо в кудрях. Эти двое настолько живые и настоящие, что по щеке Гермионы катится слеза. Наверное, это ранняя весна, потому что на фоне виднеются цветы и птицы, но студенты одеты ещё тепло. И, возможно, это бы не отдалось такой болью под сердцем, если эти двое не были бы Гермионой и Драко.

На другой колдографии они танцевали. Это было что-то похожее на бал. Драко кружил Гермиону в танце, не сводя с неё глаз. Оставшиеся две колдографии точно так же сияли счастьем, как и эти. Гермиона плакала, не отрываясь от счастливых воспоминаний, которых не помнила. Всё, что было ей понятно – они были счастливы. Невероятно счастливы. На обороте не было никаких подписей: ни дат, ни имён. Оставалось лишь догадываться, что случилось между ними и почему сейчас они оказались по разные стороны баррикад.

Следом Гермиона развернула первое письмо, которое было написано аккуратным, красивым почерком.

«Мой милый Драко,

Сегодня я вернулась домой. Зимняя Франция просто прекрасна, как ты и говорил. Мы с родителями провели там целых две недели, но мне мало. В какие-то моменты мне казалось, что и всей жизни там мне будет мало. В первые дни я даже не хотела возвращаться в гостиницу, утомила отца со своими прогулками. А маму оставила без денег, когда в последний день потащила её по магазинам.

Теперь мне безумно сильно хочется увидеть Париж твоими глазами. Дни и ночи напролёт мечтаю о совместной поездке в эту зимнюю сказку. Конечно, я просто уверена в том, что Париж выглядит волшебно в любое время года. Но ты же знаешь, как я люблю зиму и Рождество.

Мне очень жаль, что за эти две недели я написала тебе всего пару писем. Надеюсь, что ты не обижаешься и понимаешь меня. Не хочу утомлять своей писаниной, безумно сильно жду встречи, чтобы лично тебе всё рассказать.

Крепко обнимаю и желаю сладких снов.

Твоя Гермиона.»

Она прочитала письмо на одном дыхании, не успевая вытирать слёзы. Улыбка, которая обрамляла её лицо, впервые за долгое время, была искренней и не вымученной. Гермиона касается губами своего письма, которое не может отыскать в голове и улавливает нотки запаха корицы. Не теряя ни минуты принимается за следующее послание.

«Мой Драко,

Это был невероятно трудный день. Но знаешь, что я поняла для себя? Я тоже хочу детей. Конечно, когда-то в далёком будущем, но всё же. Чтобы они такие маленькие бегали по нашему дому. Мне кажется, что твои гены возьмут верх и они будут похожими на белокурых ангелов с глубокими серыми глазами.

Сейчас почти утро, совсем скоро рассвет, а я сижу и строчу тебе это письмо.

Очень жду нашей встречи.

Твоя Гермиона.

P.S. Прости, если филин, вдруг, тебя разбудит.»

Письмо падает к ногам, а Гермиона не может понять, что происходит. Только одно ясно, как белый день – она любила Драко до потери пульса. Она хотела создать с ним семью, хотела детей и совместных путешествий. Вряд ли бы люди строили такие планы с человеком, к которому не испытывают столь глубоких чувств. Голова начинает кружиться от того, что Гермиона фактически перелопатила своё сознание в поисках тех дней, вечеров и ночей, в которые писала эти письма, но безрезультатно. Их, словно, никогда и не существовало. Зато сны девушки теперь приобретали смысл – это действительно были воспоминания, а не просто красочные сновидения. Стало понятно и отношение Драко к ней, но почему он тогда ей всего этого не рассказал?

– Тебе лучше не слышать ответов, – спокойно ответил Драко. – Поверь, лучше тебе не станет. Я не хочу, чтобы ты страдала.

– Ты опять это сделала, Грейнджер. Ты опять поставила меня на колени перед собой. И вот скажи, что с этим делать?

– Прости меня, Гермиона. Всё, что я могу тебе раскрыть – это то, что очень сильно любил и люблю тебя. Ты была единственной, с кем я не чувствовал себя ничтожным. Ты заново вдохнула в меня жизнь. Это ты показала мне – всегда есть ради чего жить.

Теперь эти слова всплыли больным воспоминанием. Он знал это и помнил, но боялся ей рассказать. Но почему так? Что случилось в их жизни такого? Что переломало, что разбросало их? Гермиона пыталась напрячься в попытках откопать что-то ещё, но по итогу пальцы потянулись к очередному письму.

«Драко,

Я пишу это и знаю, что ты не ответишь. Ты не отвечаешь на мои письма, которые я присылала тебе за эти недели. Уже и не знаю, ради чего я продолжаю их писать. Похоже, что это превратилось в дурную привычку – рассказывать тебе о том, что происходит в моей жизни. Не знаю, интересно ли тебе, но я всё же напишу. До этого я лишь продолжала рассказывать тебе, как проходят мои дни, но ответов от тебя не последовало. Возможно, тебя не впечатлили будни заурядной гриффиндорки. Так, возможно, должный эффект произведут мои незаурядные дни.

Мне плохо. Я не ем и не сплю. На уроки мне ещё нельзя возвращаться – мадам Помфри не рекомендует. Знаешь, мне кажется, что я научилась легче переносить твой уход с переломанными рёбрами, чем просто так. Я всё время отвлекаюсь на эту херову боль. А ещё у меня раскалывается голова – это тоже отвлекает. Или, когда мне дают очередную настойку, чтобы тошнота отступила. Вообще не понимаю, кто придумал столь отвратительную настойку от тошноты? От неё, наоборот, хочется выблевать внутренности.

Так, неужели, ты равносилен боли? Почему только несносная боль смогла затушить тебя? Почему я перестаю думать о тебе лишь в те моменты, когда извиваюсь в приступе агонии? Нечестно получается, Драко. Ты не предупреждал о том, что будет так тяжело.

Похоже, что я продала душу когда-то, чтобы ты любил меня, потому что я не чувствую её внутри. Помнишь, как ты тогда, на третьем курсе, мне обещал, что не позволишь моему кошмару сбыться? Так вот, сукин сын, ты не сдержал слово – кошмар сбылся.

Твоя Гермиона.

Гермиона.

Грейнджер.»

Руки задрожали. Она читала и чувствовала всю ту боль, которую сама же когда-то вложила в эти строки. Да, сейчас у неё не было переломанных рёбер и чувство тошноты не одолевало её тело, но это не помогло избежать должного эффекта. Каждым волоском, каждым миллиметром тела Гермиона ощутила все те чувства, которые переживала много лет назад. Показалось, будто всё это происходит сейчас – Драко оставляет её одну, один на один с бесами, живущими глубоко в сердце.

«Миссис Малфой,

Я искренне не понимаю о чём речь идёт. Я постараюсь прибыть к Вам, чтобы разъяснить ситуацию. Единственное, что могу сказать сейчас – наши отношения с Драко давно закончены и вряд ли когда-то возобновятся. Но, если я хоть как-то смогу повлиять на него – сделаю всё возможное. Я должна ему, когда-то он помог мне, поэтому теперь мой черёд вернуть долг.

Гермиона Грейнджер.»

Больше она не могла заставить себя читать. Крайнее прочитанное письмо было адресовано Нарциссе и было понятно, что миссис Малфой была чем-то обеспокоена и просила помощи Гермионы. Но это случилось уже после того, как они расстались. Слёзы бесконтрольно стекали по щекам, пока гриффиндорка пыталась начать соображать.

– Объясни мне! – крикнула Гермиона. – Я не хочу это больше читать!

– Тебе нужно как можно быстрее бежать из этого поместья, хотя это и звучит абсурдно, – Эдвена усмехнулась. – Эти стены предназначены для того, чтобы подарить тебе счастье, а вместо этого дарят тебе одни лишь страдания и боль.

– Я прошу Вас, перестаньте говорить загадками, – умоляюще попросила девушка. – Расскажите. Я устала жить во лжи.

– Милая, – Эдвена опустила глаза. – Ты же понимаешь, что иногда лучше жить в неведении, нежели знать всю эту грязную правду.

– А жить в грязных догадках? Жить и не знать, что правда, а что нет? Довольствоваться лишь снами, которые даже не можешь растолковать?

– Ты предначертана судьбой моему внуку, Гермиона. Твоё имя появилось рядом с именем Драко ещё несколько лет назад. И так случилось, что всё пошло не по плану, – леди Малфой запнулась. – К сожалению, некоторые вздумали себе переписать твою жизнь.

– Предначертана? Что?

– Пока Драко не свяжет себя узами священного брака с другой, ты будешь под защитой родовой магии семьи Малфоев. Я понимаю, что это сложно понять и принять…

– Так где же тогда была эта магия, когда на меня Империус насылали? – гневно выплюнула Гермиона.

– Мне очень жаль, что ты пережила всё это. Но родовая магия работала, именно она тебе придавала сил, когда тебя пытали неделями…

– Что?

– Ты находишься в Мэноре уже намного дольше, чем думаешь. Тебя лишили памяти, когда это стало необходимым…

– Как давно я тут?

– Гермиона, нет времени на разговоры. Тебе нужно бежать. Под столом есть свёрток, там лежит старая волшебная палочка Нарциссы…

– Стоп, – прервала её гриффиндорка. – Куда мне бежать? Как?

– Я дам тебе немного времени. Тебе нужно одеться, взять всё самое необходимое в сумочку, которую найдёшь на нижней полке. Она зачарована и вместит в себя всё, что угодно. Обязательно возьми палочку и беги. В трёх милях от Мэнора, на юго-запад, находится семейный склеп Малфоев. Туда никто не может попасть, кроме членов семьи и семейного эльфа. Эльфы тебя не предадут и будут доставлять тебе еду первое время…

– Но я не Малфой, – вновь прервала её Гермиона.

– Надеюсь, что мой внук не успел совершить ошибку.

– Но Том говорил, что…

– Не смей называть этого урода по имени! – крикнула Эдвена. – И да, остаётся надеяться, что Драко ставит свои чувства в приоритет.

Она слушала Эдвену и пыталась переубедить себя в том, что это не очередной сон. Ведь такого не может быть. С каждым словом леди Малфой у Гермионы появлялись лишь новые вопросы. Но в одном она была полностью солидарна с портретом – ей нужно бежать, иначе она не сможет расставить в своей жизни всё по местам. Пора прекращать играть в свою жизнь по чужим правилам. Пока Эдвена надеется, что её внук не совершил роковую ошибку, которая может погубить весь план – Гермиона надеется, что у неё будет ещё шанс поговорить с портретом и прояснить все моменты.

– Как я пойму, что могу бежать? – наконец-то задаёт гриффиндорка самый важный вопрос. – У меня ведь не получится просто ускользнуть…

– У тебя есть десять минут и дом вспыхнет.