Текст книги "Причина причин (СИ)"
Автор книги: Eryn from Dreamworld
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)
====== 1. ПО ВОЛЕ РОКА ======
Словно гигантский зверь в клетке, Майрон в бессильной ярости метался в стенах своей крепости, содрогая их и повергая в ужас орочью челядь. Орки Дол Гулдура уже привыкли к этому и знали, что, если от глухих ударов дрожит каждый камень в кладке древних стен, кому-то из них вновь не посчастливится стать средством, что ненадолго утолит гнев повелителя.
К сожалению, в отдельно взятом орке было слишком мало крови, чтоб, выпустив её из растерзанного тела, погасить пламя, сжигающее властелина изнутри. Порой и нескольких десятков бывало слишком мало. Орки, не очень наделённые мыслительной способностью, всё же, иногда задавались вопросом, что именно приводит владыку в столь дурное расположение духа, всё чаще приходящее к нему в последнее время. Никому из этих тварей не дано было приблизиться к разгадке хоть на йоту.
Разгадка крылась в далёком прошлом и была неразрывно связана с причиной, из-за которой Майрон утратил свой телесный облик. Бессчётное количество раз он мысленно возвращался на вершину крепостной стены Мораннона*, откуда наблюдал за ходом кровавой битвы далеко внизу. Битвы, поставившей точку в войне Последнего Союза. Битвы, сделавшей принца королём. Воспоминания вновь возвращали Майрона в тот день, наполненный оглушительным лязгом оружия, криками и воплями, в день, когда воздух был напоен запахом крови и смерти. Его глаза цвета расплавленного золота вновь видели, как таяло численное превосходство его армии, как устилали землю своими трупами орки, как тупо молотили дубинами тролли, огромные, неповоротливые. Обладающие недюжинной силой, но одарённые умом поменьше орков, они были слишком уязвимы перед быстротой и ловкостью эльфов и отчаянной храбростью людей. Майрон недооценил сплочённость смертных и эльфов перед лицом общего врага. Глаза сверкнули яростью: непокорные эльфы, как же они досаждали ему!
Облачённые в латные перчатки пальцы тёмного властелина вцепились в край стены, кроша многовековой камень. Единое кольцо сверкнуло на руке отблеском огня Ородруина. Мрачный взор сквозь прорези забрала выхватывал из кишащей внизу живой массы сияющие доспехи лесных эльфов, что отважились на штурм ворот.
Как опытный военачальник, Майрон с усмешкой отметил этот просчёт: без должного подкрепления оказаться отрезанными от армии союзников – верная гибель. С мрачной радостью он наблюдал, как одна за другой падают наземь тонкие эльфийские тела, словно скошенные колосья в поле.
Тёмный властелин всем телом подался вперед, заметив блеснувший серебром венец. Знакомый венец. Король Эрин Галена (спустя тысячелетие переименованного в Мирквуд) бился в самой гуще орков. Вечно юный, как все эльфы, золотоволосый Орофер верхом на боевом олене являл собой прекрасную картину.
Как ни был развращён дух Майрона, ничуть не утратил он способность ценить красоту и уважать мастерство великого воина. Венценосный всадник, чьи движения напоминали танец, был его врагом, но не мог не вызвать восхищения.
И тёмный властелин невольно любовался, следя за полными изящества движениями. Он даже ощутил подобие досады, увидев, как замирает поверженный олень и падает безвольно наземь, увлекая за собой безжизненное тело ездока, как гаснет ясный взор короля, как тускнеет блеск его волос.
Майрон гордо поднял подбородок. Золото глаз блеснуло торжеством. Ноздри жадно втянули воздух, словно пытаясь поймать последний вздох эльфийского владыки.
Самый яркий свет лесного королевства погас.
Потеря короля не сломила эльфов Эрин Галена. Они еще ожесточённее продолжили сражаться, стараясь оттеснить врагов от тела павшего правителя.
Внезапно внимание золотистых глаз привлекла сверкающая молния, что, рассекая строй, устремилась к месту гибели эльфийского владыки. Той молнией была пара клинков. Порхающие с невиданной скоростью, они мгновенно разили любого, кто оказался на пути эльфа, сидящего верхом на олене, подобного тому, что принял смерть под павшим королём. На мгновение Майрону показалось, что это наваждение, но в следующий миг взор различил на голове наездника другой серебряный венец: наследник Орофера. «Трандуил…» – беззвучно прошептали губы.
Майрон замер, не в силах отвести взгляда от прекрасного видения. Лишь миг назад он любовался мастерством отца, а теперь заворожённо наблюдал за сыном. Орофер слыл великим воином. Кому, как не майа, видевшему все битвы с момента основания мира, знать в этом толк. Но то, каким в бою был Трандуил, не поддавалось описанию. Он близко подпускал врага к себе, и, будто приветствуя, легким движением обрывал его жизнь как раз в тот миг, когда противник предвкушал победу. Словно играя, эльф разил врагов легко, изящно, верно. Тот же королевский стиль, что у отца, но еще более завораживающий.
Весь мир Майрона сейчас сузился до одной точки, в центре которой молодой эльфийский принц, силой судьбы только что ставший королем, исполнял свой смертельный танец, каждое движение которого мгновенно дарило противнику вечный покой или долгую му́ку. Мантия цвета грозового неба ниспадала с плеч прекрасного эльфа, полностью покрывая спину обоих – оленя и его наездника. Шелковистые светлые волосы мерцающим каскадом струились вдоль спины, достигая талии. Майрон подумал, что эти волосы, выглядящие золотистыми в лучах солнца, должно быть, в лунном свете отливают серебром; ещё более прекрасен, чем его отец, ещё более опасен…
Усеяв свой путь телами поверженных врагов, Трандуил достиг своей цели, и под защитой верных воинов, спешился и опустился на колени перед бездыханным телом, судя по движению губ, что-то говоря. Майрон устремил всё внимание на эти губы, силясь разобрать смысл слетающих с них слов. В тот миг он был подобен коршуну, что с высоты выслеживал свою добычу.
Эльф ощутил тот взгляд. Он нарочито медленно поднял вверх бледное прекрасное лицо. Два взгляда схлестнулись в молчаливом поединке: серебристо-голубой и золотистый огненный. Ледяная вода и бушующее пламя. Две стихии, одна из которых бессильна перед другой. Сердце властелина дрогнуло, будто пронзённое стрелой, и слабость растеклась по телу. Он был потрясён. В тот миг он был не в силах осознать причину своей слабости, это случится лишь сотни лет спустя.
Казалось, Майрон на целую вечность погрузился в ледяной взгляд эльфа, такой же сверкающий и острый, как его клинки. Грудь тёмного властелина вздымалась от тяжёлого дыхания, неведомое доселе смятение охватило его. Пальцы сжались крепче, стирая камень в пыль. Ощутив, как тонет в студёной бездне взора Трандуила и вскоре задохнется, Майрон зажмурился, прячась от пронзающего взгляда под завесой век.
Когда золотистые глаза вновь открылись, Трандуила на прежнем месте уже не было. Словно очнувшись от забытья, Майрон будто впервые увидел происходящее у подножия стен его крепости. Битва требовала личного вмешательства. И, хоть в планы тёмного властелина не входило уничтожение народов Средиземья, придётся устранить особо мятежных для усмирения всех остальных. Он решил, что будет крушить непокорных до тех пор, пока воля к жизни не возобладает над волей к свободе, и это не заставит уцелевших отступить.
Зная детей Эру со времени их появления, Майрон также знал их слабые места. Он видел, что люди слишком дорожат своей короткой жизнью, а владыки эльфов не допустят истребления своего народа, скорее уж, они покинут эти земли, отправившись под покровительство Валар. Именно сейчас эта мысль показалась Майрону особенно невыносимой.
Его былая неприязнь к эльфам была лишь следствием преданности Мелькору. И только обретя свободу действий, Майрон смог окончательно понять, что его истинные намерения не то же самое, что замыслы Мелькора, и вместо уничтожения народов Арды господство над ними было бы ему куда милее. В его мироустройстве эльфам была отведена особенная роль.
Именно этих совершенных созданий, в кого Великий Эру вдохнул свою искусность и любовь, Майрон так жаждал подчинить себе. Он страстно желал обратить на себя сияющие взоры эльфов, склонить их пред своим величием и сделать их оплотом своего господства. Мелькор же ненавидел их, в насмешку создав орков.
Возможно, от досады после неудавшейся попытки соблазном установить своё господство Майрон был чересчур суров, карая смертью непокорных, коль вызвал столько ненависти, за что и получил в награду от эльфов новое имя – “Гортхаур”, став “Сауроном” для всех остальных. «Отвращение» сменило “Восхитительного» – «Майрона». Что ж, выводы он сделал: он сменит свой подход, настанет день, и эльфы назовут его владыкой, вновь вспомнив его истинное имя. Он обещал себе: так будет позже, а пока он отправит по домам всех этих самонадеянных безумцев, явившихся под стены Мораннона в надежде покончить с бессмертным майа. Они решили уничтожить его? Глупцы.
Облачённый с головы до пят в броню цвета воронова крыла, выкованную им собственноручно в том же пламени, что породило Единое Кольцо, тёмный властелин сам выступил на поле боя. Один взмах гигантской булавы сметал целые шеренги, нарушая строй. Непрекращающийся град эльфийских стрел и тщетные удары людских клинков вызывали у Майрона лишь насмешку. Остатки его армии воспряли духом, увидев повелителя на поле боя, и ринулись в атаку.
Разметая противников своей булавой, Майрон поймал себя на мысли, что взгляд его выискивает дымчатую мантию в толпе. Мысль о том, что носящий эту мантию эльф может пасть, пронзила сердце властелина острой болью. В тот же миг меч Арнорского короля, лязгнув по непробиваемой броне, отвлёк владыку Мордора, не позволяя осознать всю необычность только что мелькнувшей мысли. Он раздражённо отмахнулся булавой от смертного, как от назойливого насекомого, отшвырнув бездыханное тело на камни.
Булава продолжила свои мерные движения, а ищущий взгляд вновь окунулся в гущу сражения. И снова по доспехам тщетно лязгнул меч: ещё один выскочка из королевского рода. Ну что за болван! Булава качнулась, выбив меч из рук нападавшего и оттолкнув его к погибшему отцу. Безоружный противник с ужасом взирал на приблизившегося чёрного исполина, шаря вокруг руками в поисках отцовского меча. Тёмный властелин усмехнулся, увидев клинок в руке принца, и, не давая возможности занести его для удара, наступил на тонкое лезвие, раздавив его о камни.
Рука с сияющим Кольцом Всевластья уже протянулась к человеческому горлу в намерении выдавить из него всю жизнь, и вдруг замерла в тот миг, когда Майрон ощутил уже знакомый ледяной укол прекрасных глаз. Лишь на короткое мгновение отвёл он взгляд, устремив его в толпу в поисках знакомого облика. Лишь на роковой короткий миг.
Острая боль и невероятная му́ка внезапно охватила тело Майрона. Словно невидимая хищная рука вонзила острые когти в его бессмертный дух, выдирая его из тленной оболочки. Он сам себе устроил западню, создав Кольцо – источник власти, он создал брешь в своей броне. Презренный смертный взмахнул осколком разбитого меча. Острое, как бритва, лезвие, пройдя меж металлических пластин перчатки, отсекло сверкающий Кольцом палец с руки тёмного властелина, на многие столетия обрекая того на бестелесное существование.
Последним, что видел Майрон, прежде чем дух его покинул рассыпающееся в прах тело, был тот, на чей взгляд, словно на зов своего имени, он обернулся. Тот, кого он искал глазами в гуще сражения. Тот, кто, сейчас горделиво восседал на благородном олене, чью спину покрывала дымчатая мантия наездника. Глаза цвета морозного неба светились торжеством, как искрился бы лёд в лучах весеннего солнца...
Разгромив роскошное убранство зала, Майрон замер в размышлении. Замерли и орки в подземельях замка, прислушиваясь к воцарившейся зловещей тишине. На сей раз решив обойтись без кровопускания, хозяин Дол Гулдура выскользнул из зала и устремился по витым каменным лестницам на вершину самой высокой башни, откуда, как на ладони, был виден весь Мирквуд.
Морозный воздух охладил разгорячённое дыхание, и Майрон, стоя в центре смотровой площадки, выгнулся навстречу тёмному бархатному небу, распахнувшему над миром свои мерцающие звёздами объятия. Холодный свет далеких звёзд отразился в золотистых глазах, придав им почти мечтательное выражение. Мерцающие в небе огоньки были так же недоступны, холодны и колючи, как и глаза, чей взгляд преследовал, терзал, лишал покоя все эти долгие столетия.
Эти глаза были бесконечно далеки, хотя находились так близко, что, казалось, достаточно протянуть руку в направлении виднеющейся вдали Одинокой горы, чтобы прикоснуться к ним. Так же прикоснуться, как к любой из звёзд, дразнящих с высоты своей недосягаемостью.
Майрон приблизился к проёму в стене и сжал пальцами острый край каменной кладки. Как и в тот далёкий роковой день, он вновь стоял на вершине крепости, устремив горящий взор вдаль. Туда, где журчащие воды Лесной реки омывают окраину Мирквуда. Туда, где лес ещё не тронула тень его замка. Туда, где покров эльфийской магии в глубоких галереях подземного дворца скрывает его величайшую драгоценность. И это не Единое Кольцо.
Теперь, спустя века, Майрон уже совершенно точно знал причину своей слабости.
Комментарий к 1. ПО ВОЛЕ РОКА *Не став описывать семь лет осады Барад-Дура, автор ограничился битвой при Дагорладе, где погиб Орофер. Можно было, конечно, растянуть повествование ещё и на осаду, чтобы не путать события, но не хотелось увязнуть в битвах. Возможно, позже будут внесены правки на этот счёт.
====== 2. ЛИШНИЕ ШТРИХИ ======
Здесь, на вершине башни, было довольно холодно. Ветер покалывал нежную кожу, впиваясь в неё иглами снежинок, но Майрон словно не замечал этого, глубоко погрузившись в воспоминания.
После утраты Кольца, а вместе с ним и тела, разъярённый дух долго метался меж горных вершин Мордорских хребтов, отказываясь принять случившееся. Несколько десятков лет скитаний охладили его разум, и он надолго погрузился в мрачную задумчивость, зависнув лёгким облаком над покрытой сверкающим снегом вершиной. Вначале всё казалось полным крахом. Но позже Майрон вновь обратил своё внимание на мир, которым жаждал править.
С высоты грозовых облаков он наблюдал, как сменяют друг друга сезоны, как умирают и рождаются смертные, как спокойно и размеренно протекает нескончаемо долгая жизнь эльфов. Без его участия. Он ощутил необходимость вновь стать частью этого мира, материальной частью. Нет, не так: он не хотел быть частью, он хотел быть всем! Он решил, что вернётся более сильным и более неумолимым, чем прежде, и, наконец, осуществит свой замысел: неограниченная власть, безраздельное правление, и тогда ему поклонятся короли.
Особенно один из них.
Неясно, откуда вдруг возникшая тревога сорвала с места бессмертный дух, и он вновь на несколько лет заметался вихрем среди ущелий, словно спасаясь бегством от преследующей его мысли. Но невозможно убежать от самого себя. Чем сильнее старался он прогнать воспоминания о золотоволосом эльфе, тем настойчивее они преследовали его. Тревога не проходила, изматывала, мешая сосредоточиться, перерастая в ужас.
В какой-то миг мучения стали нестерпимы, и Майрон впервые с того далёкого дня битвы позволил себе задуматься о причине своих мук. Он перестал бежать от преследовавшего его образа, вместо этого призывая его предстать перед своим мысленным взором со всей ясностью. Бестелесный дух словно объяло жгучее пламя Ородруина, стоило лишь мысленно вновь погрузиться в ледяную глубину серебристо-голубых глаз.
Неведомая доселе ненависть захлестнула волной, причиняя жестокие страдания. Никогда со времён сотворения мира он не испытывал подобной ненависти ни к кому и ни к чему. Ненависть, не знающая границ, лишающая разума, причиняющая боль, жаждущая унизить, уничтожить и… умереть.
Подгоняемый ненавистью Майрон лёгким ветром понёсся на север, где в глубине пещер Мглистых гор укрылись остатки его разбитой армии. Он нацелился на гору Гундабад, с недавних пор отнятую орками у прежних хозяев – гномов.
Хозяева Гундабада с восторгом встретили весть о возвращении тёмного властелина и сразу присягнули ему на верность. Пламя горнил вновь озарило подземелья великой горы, а звон металла заполнил шахты и галереи.
Орки вновь стали множиться, но, строго соблюдая пожелания господина, не смели проявлять свое присутствие до поры до времени дабы не нарушать спокойствие соседей.
Два обстоятельства занимали Майрона больше всего: Единое Кольцо, предположительно утерянное где-то в Ирисных Низинах, и ставшая почти осязаемой ненависть к эльфийскому владыке, чей образ ни на миг не оставлял в покое.
Майрон помнил, что именно Трандуил стал причиной его нынешнего незавидного положения. Не обернись майа тогда, сейчас этот высокомерный эльф уже не сверлил бы мысли Майрона таким наглым, полным ненависти взглядом, не преследовал бы, словно тень в ясный день. Он почтительно склонил бы голову, спрятав под ресницами свой взор, не смея поднять его без позволения. И тут же тенью мелькнула мысль, что, если… пусть лучше он смотрит своим лучистым взором, полным смирения, восхищения и… любви. Майрон был потрясён. Для него слово «любовь» было простым набором звуков, лишённым всяческого смысла. Любовь – это удел низших созданий. Он, майя, всегда считал себя выше каких-либо чувств. Он не нуждался в любви, он не знал любви и не желал её знать. Любовь – досадное недоразумение, часть несовершенства этого мира. Нелепо предполагать, что ему может быть нужна любовь вообще, и какого-то эльфа – в частности. Прерывая поток размышлений, принявших странное направление, Майрон вновь сосредоточился на Кольце. Ненадолго. Снова и снова он сознавал, что его собственные мысли не подвластны ему. Они своевольно возвращались к обладателю колючих светлых глаз, лишая покоя, раз за разом заставляя срываться порывом ветра и нестись куда угодно, лишь бы успокоиться. Тогда пришло решение покончить с этим раз и навсегда. Отомстить, уничтожить. Нет, не просто уничтожить, а отомстить изощрённо, упиваясь своим торжеством, утоляя жажду мести мелкими глотками. Но месть особенно сладка, коль тщательно продумана.
Отдав необходимые распоряжения в Гундабаде, Майрон отправился в Рованион. Выбрав холм Амон Ланк, откуда владения лесного короля хорошо просматривались, он на несколько лет недвижимо завис над холмом лёгкой незаметной дымкой на высоте облаков, изучая, наблюдая, не смея приблизиться, опасаясь быть обнаруженным.
В нетерпении Майрон пронизывал взглядом кроны древнего леса, ожидая увидеть своего врага. Ждать слишком долго не пришлось. Был очень солнечный весенний день, и острому взору застывшего в вышине наблюдателя были видны открытые участки леса в мельчайших подробностях.
Внизу зазвучали звонкие эльфийские голоса. Небольшая группа всадников медленно двигалась меж деревьев. Майрон пристально следил за передвижением эльфов, нетерпеливо ожидая, когда кроны перестанут их скрывать. Наконец, он увидел, как из-под сени ветвей одна за другой показываются головы всадников, со струящимися вдоль их спин волосами цвета осенней листвы или спелого каштана.
Наконец показался знакомый золотистый каскад волос. А следом за ним ещё один, более светлый и роскошный, волнами покрывающий спину подобно плащу. Если бы Майрон обладал телом, он вздрогнул бы от неожиданности.
Выехав на большую залитую солнцем поляну, всадники остановились и спешились. Внимание Майрона лихорадочно металось между двумя светловолосыми головами. Более длинные волнистые волосы принадлежали женщине, Майрон отчётливо видел её длинное светлое платье, облегающее гибкий стан. Она повернулась, позволяя рассмотреть тонкие точёные черты лица, изумительно красивого и вечно юного, как у всех эльфов. Голову женщины венчала диадема, поблескивающая в солнечных лучах.
Теперь повернулся и золотоволосый мужчина. Майрон жадно всматривался в каждую черточку, ловил каждое движение, словно сопоставляя образ, что он помнил, с тем, который видел сейчас. Серебристо-голубые глаза, лучась нежностью, смотрели на женщину.
Воздух словно зазвенел в напряжении: «Трандуил».
Небесного цвета взгляд устремился вверх, туда, где в залитом солнечными лучами небе едва виднелась прозрачная дымка.
Никогда прежде Майрон, размышляя о лесном короле, не задумывался об устройстве его жизни. Теперь же он не знал, что поразило его сильнее: новая встреча с Трандуилом, или его полный нежности взгляд, обращённый к своей королеве.
Бесплотный дух негодовал всякий раз, видя пару вместе. Каждое проявление любви короля, каждая подаренная им ласка, будь то поцелуй либо лёгкое прикосновение к волнистым волосам, вызывали в незримом свидетеле волну гнева.
Если бы он обладал голосом, он бы рычал и стонал от невыносимой му́ки, видя, как тонкие женские пальчики легко, подобно взмаху крыльев бабочки, касаются прекрасного лица возлюбленного; как хрустальные озёра его глаз от удовольствия скрываются под пушистыми ресницами .
Воображение рисовало мучительные картины того, какие дары преподносит покров ночи двоим влюблённым. Какие слова нежности шепчут в ночи эти мягкие губы, целующие сейчас протянутые к лицу кончики пальцев. Какие звуки срываются с этих уст в моменты наивысшего блаженства. Как широко распахиваются в экстазе лучистые глаза, словно в момент рождения или смерти – удивлённо, беззащитно.
Из-за разыгравшегося воображения ночное бдение было для наблюдателя невыносимее всего. Если бы он обладал глазами, то сон дарил бы ему хотя бы краткие моменты забытья, но такая роскошь не была доступна духу, и он был вынужден пребывать в нескончаемой пытке.
Проходили месяцы, Майрон наблюдал, как светятся счастьем глаза ненавистного эльфа, как звучит серебристым колокольчиком его смех, как округляется стан его избранницы. На исходе лета у королевской четы родился сын. Это обстоятельство нисколько не задело Майрона, чьё внимание было всецело поглощено не малышом, а его родителями.
Осень сменила наряд леса с зелёного на золотой, кроны деревьев начали редеть, полностью открыв чертоги Трандуила взору застывшего среди облаков созерцателя. Он безмятежно пари́л, видя короля с ребёнком, слыша, как заливисто смеётся Трандуил, высоко вверх подняв на руках своего маленького сына. Но стоило ему заметить, как меняется обычно невозмутимое, даже надменное, лицо при появлении возлюбленной, спокойное созерцание мгновенно уступало место жгучей ненависти к обоим.
Майрону нестерпимо хотелось внести свои штрихи в счастливую картину далеко внизу. Ему не терпелось стереть с этой картины женщину.
Сменялись сезоны, наследник короля делал первые шаги, и вскоре уже резво бегал, стреляя из игрушечного лука. В нём уже угадывались черты его отца: тот же золотистый шёлк волос, внимательный взгляд таких же светлых, как у Трандуила, глаз, та же стать и грация. Как только мальчик достаточно подрос, мать стала брать сына с собой на длительные верховые переходы, что ей так нравились. В сопровождении небольшого отряда они углублялись в лес далеко на север вплоть до Лесной реки, или в Ирисные Низины, к берегам Андуина.
Во время переходов, группа делала привалы, и малыш, миновавший свою шестую весну, скакал между деревьями, как резвый оленёнок. Особенно полюбилась ему одна игра: он убегал и прятался от своих спутников, и ожидал, пока его найдут. Ни просьбы матери, ни недовольство отца не могли заставить принца отказаться от любимой забавы. Он рос в любви и безопасности, и сдвинутые отцовские брови и материнский строгий взгляд его нисколько не пугали. Именно эта игра натолкнула Майрона на мысль, как убрать с картины лишние штрихи.
Впервые за несколько последних лет в небе над холмом Амон Ланк во владениях эльфийского владыки не было привычной лёгкой дымки. Майрон спешно вернулся в крепость Гундабад, готовя к исполнению свой план. Он сделает так, что никогда больше ненавистный эльф не будет смотреть такими влюблёнными глазами на эту женщину… и ночи Майрона вновь обретут покой.
Одна лишь мысль вселяла беспокойство: эльфы слишком тяжело переживают утрату. Многие покидают эти земли, отправляясь за утешением под сень Валар, а те, кто не в силах покинуть возлюбленных и в смерти, тоскуют до тех пор, пока свет их собственной жизни не угаснет. Майрону совсем не нужно было ни первое, ни второе, ему было нужно, чтобы эльф жил, и жил в Рованионе. Он решил, что лишит Трандуила любви, но и оставит ему любовь – оставит ему сына.
План был прост: во время следующего похода к Лесной реке хорошо вышколенные орки похитят ребенка, а когда эльфы бросятся в погоню, перебьют их отряд и женщину доставят в Гундабад. Майрон решил не убивать её сразу, тем самым лишая короля возможности оплакать потерю над бездыханным телом. Гораздо занимательнее – оставить ему тень надежды или дать свободу его воображению. Тёмный властелин уже знал из своих ночных бдений над Рованионом, какие му́ки способно причинять воображение! Ребёнка оставят на месте гибели отряда, где его найдёт отец.
Майрон прекрасно знал, что план удастся, ведь за последние полторы сотни лет эльфы успели привыкнуть к тому, что если орки и покидают свои пещеры, то никогда не приближаются к эльфийским владениям, тем более – не заходят вглубь леса. Трандуил, конечно же, отправит разведчиков к Гундабаду, но не пойдет на штурм горы, ведь после битвы у стен Мораннона из-за ошибки его отца численность эльфов Эрин Галена сократилась более чем вдвое. Как бы ни любил свою жену король, как бы ни страдал, он не будет подвергать свой народ опасности уничтожения ради сомнительной попытки спасти её.
Спустя несколько месяцев задуманное удалось осуществить. Нетопыри – шпионы Гундабада донесли, что мать и сын в сопровождении небольшого отряда направляются к Лесной реке. Оставалось дождаться их привала.
Эльфы остановились на отдых, и, пока устанавливали походный шатер, принц проскользнул мимо дозорных и шмыгнул в лес, где его уже поджидали. Малыш, видевший с рождения лишь красоту и ласку, настолько испугался ужасного вида орков, что даже не вскрикнул. Он только широко раскрыл в ужасе свои светлые глазки и, смертельно побледнев, лишился чувств. Стараясь оставлять как можно больше следов, орки оседлали варгов и с добычей рванули в Гундабад. Пропажу эльфы обнаружили почти сразу, а, увидев орочьи следы, немедленно отправили к королю гонца за подкреплением.
Весь отряд бросился в погоню и у подножия Серых гор угодил в западню. Эльфы, как один, бились отчаянно: ставкой для всех была жизнь принца, а для одной – жизнь сына.
С высоты Майрон видел, как на свежевыпавшем снегу, будто на белом полотне, смерть нарисовала свой узор кровавыми красками: смолянисто-чёрной —орочьей и ослепительно-алой – эльфийской. Все ещё пребывающий в забытьи малыш был бережно уложен в объятия ещё тёплого тела одного из воинов. С высоты казалось, будто прекрасный эльф укачивает на руках спящего ребёнка, глядя в след улетающему в небеса свету своей внезапно оборвавшейся жизни.
В воздухе снова закружились снежинки, постепенно скрывая яркость красок под лёгким снежным покрывалом. Спешно прибывшие, но бесконечно опоздавшие, всадники замерли в седлах в молчании, потрясённые увиденной картиной. Эльфы почтительно держались на расстоянии от спешившегося владыки, чью дымчатую мантию трепал ветер, обнажая подбивку такого же ослепительного алого цвета, как и разлитая на снегу эльфийская кровь.
Издалека казалось, что король стоит в костре, объятый пламенем и дымом. Наверное, таком же костре, как тот, что сейчас незримо выжигал горем его душу. Взгляд Трандуила, застывшего посреди безмолвия, как будто побледнел. Пребывая в оцепенении, он медленно обводил взглядом лежащие тела, подолгу останавливаясь на каждом, словно ведя с ними молчаливую беседу. Он знал, что среди этих тел он не найдёт то единственное, нежное, любимое, дарящее ему ни с чем не сравнимое счастье. Внезапно король бросился вперед – эльфы напряглись, но все, как один, вздохнули с облегчением: владыка, преклонив колено перед одним из павших воинов, словно величайшее сокровище, благодарно принял из рук мертвого защитника хрупкое тёплое тельце своего ребёнка.
====== 3. ОТКРЫТИЕ ======
Изящные пальцы, сжимавшие холодный камень, заледенели. Это как будто удивило Майрона. «Во всём свои изъяны и преимущества», – подумал он, имея в виду свой опыт пребывания в бестелесном состоянии и нынешнем обличье. Тело требовало тепла и пищи. Майрон послал прощальный взгляд в сторону Одинокой горы и, вздохнув, вернулся в свои покои. Равнодушно оглядел свидетельства своего разрушительного гнева: мебель самой искусной работы была разбита, изумительные гобелены разорваны в клочья, хрустальные зеркала усыпали пол мелкими осколками, что поблёскивали в свете сотен свечей. Создатель этого беспорядка криво усмехнулся: как удивились бы мастера, узнай они, где нашли свой последний приют созданные ими произведения! Изделия самых лучших умельцев – гномов, эльфов и людей – незримо прибывали в замок. Майрону нравилось окружать себя красивыми вещами, носить роскошную одежду, лелеять свое вновь обретённое тело.
Он, один из лучших учеников величайшего мастерового – Ауле, сам был превосходным мастером и обладал изысканным вкусом. В конце концов, Нолдор во многом ему обязаны в части своей искусности. Так давно это было, что мало кто помнит. Впрочем, тем лучше. Чем меньше помнят его настоящего, тем свободнее он в своих действиях. Невежды современности считают, что тёмный властелин до сих пор не вполне материален, а когда был таковым, то был подобен оркам в своем образе жизни и предпочтениях? Оркам! Майрон ещё раз обвёл взглядом зал и заливисто рассмеялся. Оркам! Да он даже мяса не ест!
Глупцы в самом деле воображают, что ему, жившему среди Валар с начала мира, готовят и прислуживают эти смрадные уродливые твари Мелькора? Зачем так оскорблять свой взор? Майрон предпочёл бы окружить себя эльфами, но эти гордецы не годятся в слуги. Что за тоска: видеть вечно сжатые в неповиновении губы и опущенный вниз ненавидящий взор на невозмутимом точёном лице.
С людьми нет таких хлопот. Всё необходимое, всё самое лучшее, включая продукты, одежду и утварь, покупалось людьми и у людей, людьми же передавалось из рук в руки, путая следы, пока не попадало прямо в покои хозяина Дол Гулдура. Люди… с ними так просто: не соблазнишь – так купишь, не купишь —так запугаешь, не запугаешь – так убьёшь.
Его прислугу тоже составляли люди. Обычные смертные: они рождались, росли и старели в замке, и никакой жизни кроме той, что у них была, не знали и не желали. Поколения сменялись поколениями, не зная толком, кому, в сущности, они служат. Люди из прислуги были очарованы хозяином, хоть и знали его крутой нрав.
