Текст книги "Беззвёздная дорога (СИ)"
Автор книги: emilyenrose
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)
Маэдрос улыбнулся на это для спасения жизни. У Сэма и вправду был очень сильный ширский акцент. Однако Фингон понял, что ему всё равно: всё было понятно, и даже, в общем-то, мило. Затем он нахмурился.
– У вас было время? – сказал он. – Сколько?
Уже выговорив это, он подумал он весенних цветах в саду. Был сентябрь, когда он отправился в путь, пройдя через врата из слоновой кости. Он должен был путешествовать во тьме по крайней мере, шесть месяцев.
– Больше семи лет прошло, – тихо сказал Фродо, – с тех пор, как мы вас в последний раз видели.
Взгляд Маэдроса стал жёстким; он больше не улыбался. Фингон недоуменно уставился на Фродо.
– Это было той ночью, когда вы пришли к нам и спросили про дорогу, и мы сказали, что дороги не знаем, а я дал вам звёздный фиал. Потом я часто себя спрашивал, правильно ли я поступил! Ваши братья вас нашли на следующее утро под тем деревом: вы спали – и как бы не спали, были как мёртвый, и никто не мог сказать, куда ушла ваша душа, ибо даже сам Мандос сказал, что ничего про это не знает.
– Ирмо знал! – сказал Фингон.
Фродо казался очень серьёзным.
– В таком случае он, значит, держал это при себе.
Семь лет! По эльфийским меркам не так уж и много – но это был не пустяк. Достаточно долгое время, чтобы горевать. И было ясно, что Фингон оставил после себя горе. Сердце его заболело, когда он представил себе, как младшие братья нашли его безжизненное тело и отнесли его к Эстэ – и узнали, что в пределах этого мира никакой помощи не найти. И хотя семь лет для эльфов не так уж и долго – это достаточно долго для полуросликов. На лице Сэма появилось больше морщин, его движения стали гораздо медленнее, и ему оказалось не так уж легко и встать с места, и снова сесть; у его кресла стояла изящно вырезанная деревянная трость, и хотя он и не воспользовался тростью, когда пошёл за чашками, временами его изборождённая морщинами рука тянулась к рукоятке. Фродо с его серебристыми волосами, очевидно, был сейчас сильнее, но он казался ещё более хрупким, чем раньше. И Фингон подумал о разросшемся саде, о сильных юных елях – которые стали ещё сильнее за эти семь лет. Семь лет – нет, это не пустяк.
Маэдрос склонился к нему. Через мгновение он положил руку на руку Фингона, туда, где она лежала на столе.
– Хорошо! – сказал Сэм. – И вправду, прошло какое-то время. Но вот вы здесь, а важно как раз это. Выпейте свой чай, покуда он не остыл, и я положу вам немного этой каши, а Фродо приготовит каждому из вас ванну – ясно, что вам она нужна!
По сути, это был вежливый способ сказать, что ванна нужна Маэдросу – ибо Фингон явился из Пустоты более или менее в том же состоянии, как и вошёл в неё. Маэдрос выглядел уныло, но сказал:
– Буду благодарен!
– Я тоже, – сказал Фингон: мысль о горячей воде была очень приятна.
Фродо рассмеялся.
– А вы ведь ещё ванную не видели!
******
Они допили чай. Фингону удалось съесть большую часть тарелки каши, хотя иногда его желудок и начинал бунтовать, а Маэдрос не смог съесть больше половины.
– Ну вот! – сказал, наконец, Сэм. – Пойдём-ка, посмотрим эти самые ванны!
Он опёрся на стол, медленно вставая на ноги. Когда он запнулся, Маэдрос, не задумываясь, потянулся, чтобы подхватить его.
– Благодарствую за вашу доброту! – сказал Сэм, подбирая трость. – Мои старые кости не любят такого мокрого весеннего утра, но когда придёт лето, я распрямлюсь, что твоя трость.
Он провёл их в ванную, где их ждали две глубокие ванны, до краёв наполненные водой; над ними поднимался пар. Когда Фингон увидел комнату, ему пришлось прислониться к стене – и он смеялся, пока у него не заболели бока. Фродо выглядел очень довольным, а Маэдрос был совершенно ошарашен. Всю комнату, очевидно, спланировал Тургон. Она была снабжена всеми сантехническими устройствами – самыми лучшими, какие только могли изобрести гондолиндрим: холодная и горячая вода лилась в ванну, стоило только повернуть кран. И между ванными, размещённый на своём собственном, крошечном и совершенно несуразном мраморном пьедестальчике, радостно плескался крошечный фонтан. Его основание было усыпано отполированными сапфирами.
– Да я понимаю! – отозвался Фродо на безудержный хохот Фингона.
– А это ещё зачем здесь? – сказал Маэдрос.
– Да низачем! – ответил Фродо.
– Это всё мой брат, – сказал Фингон, вытирая слезящиеся глаза, – Тургону почему-то кажется, что у него есть чувство юмора.
– Ах, вы про это! – сказал Сэм, заходя вслед за ними в комнату. – Всегда забываю, что он тут.
Затем Фингон и Маэдрос разделись и помылись, а потом долго отмокали в горячей воде. Они слышали, как хоббиты расхаживают по своей хоббичьей норе, распевая на своём языке какую-то песню, уместную во время принятия ванны, и в ответ на вопросительный взгляд Маэдроса Фингон попытался её перевести. Ему казалось, что это ему вполне удалось; в любом случае Маэдрос немного посмеялся, когда в песне речь зашла о фонтане.
Спустя долгое время после того, как они оба отскребли себя дочиста, и пальцы их сморщились от воды, Маэдрос всё пытался распутать свои волосы. Наконец, пришёл Фродо с грудой одежды.
– Иногда наши гости оставляют свои вещи. Думаю, эти подойдут! – сказал он, а потом увидел, в чём дело, и нахмурился: – Может, принести гребень?
Сэм поглядел через плечо Фродо и защёлкал языком:
– Гребень тут не поможет, – сказал он. – Лучше уж ножницы.
Когда Фродо принёс с кухни ножницы, Сэм рассказал, как у его собственной дочери Эланор однажды появились почти такие же ужасные колтуны, когда она играла со своими кузенами Коттонами на залитых илом и грязью полях в самой низинке в Приречье.
– И все её хорошенькие золотые кудряшки нам пришлось отрезать! – сказал он. – Моя Рози чуть не плакала, хотя наполовину это было из-за того, что сама Эланор ревела так отчаянно. А потом она всё лето ходила стриженая, как овечка, бедняжечка! Но это ведь всего лишь волосы, они отрастут! А вот и Фродо со своими ножницами. Дайте-ка мне!
Он проковылял по мокрому полу и взялся за работу. Клик, клик – ножницы звенели, и клоки безнадёжно спутанных рыжих и седых волос падали на пол. Фингон смотрел на это, и в груди у него всё сжималось. Сэм знал, что делает: ведь у мужчин-хоббитов было принято носить короткую стрижку, и он часто стриг волосы своим сыновьям. Он постарался сделать, что мог, но всё-таки, когда стрижка была закончена, волос у Маэдроса осталось не так уж много.
– А теперь смойте-ка это! – сказал Сэм ободряющим тоном. – И посмотрим, не станет ли вам лучше!
Маэдрос наклонил голову под тёплую воду, вылез снова, и провёл рукой по остриженным кудрям.
– Лучше! – признал он, хотя выражение его лица было очень странным. – Он взглянул на Сэма. – Благодарю… ах, нет, подождите – благодарствую за вашу доброту!
– Для вас, юноша, завсегда пожалуйста! – сказал Сэм. Фродо, ждавший в дверях, перехватил взгляд Фингона и улыбнулся.
Затем хоббиты оставили их, и Фингон и Маэдрос выбрались из своих ванн и облачились в одежду, которую нашёл для них Фродо. Фингон подумал, что узнаёт одеяние, которое надел Маэдрос. Похоже было на одно из тех, что носил Тургон. Маэдрос свободно подвязал пояс, весь перекосился и снова провёл рукою через коротко остриженные волосы. Они почти уже высохли.
– Странно это как-то чувствуется, – сказал он.
Это и выглядело странно. Даже полностью одетый, Маэдрос с такими коротко стрижеными волосами казался почти голым. Фингон смотрел, как он смотрит вниз, на спутанные пряди, которые отстриг Сэм, и как его лицо кривится. Потом он поднял глаза и их взгляды встретились.
– Я сильно поседел? – спросил он; голос у него был такой, как будто он не совсем хотел это знать.
Седины было не так много, как казалось раньше.
– Только на висках, – сказал Фингон. – Всё не так плохо. На самом деле мне даже нравится.
– Правда?
– Правда! – сказал Фингон. Он закончил застёгивать пояс на своём платье – оно было ему лишь слегка велико, – и подошёл к Маэдросу. – Ты как себя чувствуешь?
– Лучше. Гораздо лучше. Гораздо. Хотя мне кажется, что если я лягу спать, то ещё неделю не проснусь. Я ведь так устал, – Маэдрос улыбнулся. – Это лучшая усталость, что я чувствовал за долгие годы.
– Я тоже буду рад немного отдохнуть, – сказал Фингон. – Кажется, все эти семь лет я не спал. Но я должен найти своих братьев, и мать, и сказать им, что у меня всё в порядке.
– Моя мать! – тихо сказал Маэдрос. Он сглотнул. – Мой дед! И все вы… вся семья. И…
Он снова стал выглядеть испуганным.
– Не пытайся думать обо всём сразу! – сказал Фингон. – Тебе это не поможет. Ты можешь сделать только одну вещь за определённый промежуток времени. Сначала отдохни.
– И суд, – сказал Маэдрос. – Я ведь знаю, что суд будет.
– Да, но ещё не сейчас. Вспомни, что Орёл принёс нас именно сюда!
– Они поступили по-доброму, – сказал Маэдрос. Уголок его рта чуть скривился. – Они добры. Как же я забыл, что они добры? Как же я только мог забыть?
Фингон вспомнил о паучьей королеве. У Маэдроса было множество шрамов, и не все они были шрамами на теле. Он ничего не сказал, лишь раскрыл ему свои объятия. Маэдрос со смехом, недалёким от всхлипа, подошёл к нему и тоже обнял.
– Всё будет в порядке, – сказал Фингон, хотя сам не совсем был в этом уверен. Но он надеялся. – Самое худшее позади. Всё будет в порядке.
Наконец, они отошли друг от друга. Фингон присел на низкую влажную скамью у двери и снова вплёл немного золотых украшений в свои мокрые волосы. Маэдрос с улыбкой глядел на него.
– Я так давно в последний раз видел, как ты это делаешь, – сказал он.
После этого они пошли искать хоббитов. Фингон собирался попросить у них предоставить им спальню. Он был уверен, что у них есть что-нибудь подходящее, ибо очевидно, что они привыкли постоянно принимать гостей, и он подозревал, что Фродо и Сэм полностью согласятся с ним: в следующую очередь самое важное, чтобы Маэдрос немного поспал. Тогда, может быть, Фингон может пойти и поискать своих родных, хотя ему и не совсем нравилась мысль сейчас оставить Маэдроса. Может быть, Фродо и Сэм придумают какой-нибудь способ послать им весточку.
Слева от них в коридоре послышались голоса. Маэдрос ударился головой о свисающую с потолка лампу, и снова сказал: «Ой!». Фингон рассмеялся и взял его за руку, чтобы вести дальше. В холл выходило много дверей слева и справа – хоббиты, видимо, расширили своё жилище за последние семь лет (Фингон не мог припомнить, чтобы он сам копал всё это) – но впереди он видел солнечный свет. В конце коридора они вошли прямо в яркую, выходившую на восток утреннюю гостиную, где Фродо и Сэм восседали в удобных креслах. Фингон сказал:
– Фродо, может быть, мы…
Он замолчал. У хоббитов были гости.
Тургон вскочил на ноги так быстро, что низкий стул, на котором он сидел, упал на пол со стуком. Финрод смотрел в молчаливом изумлении.
– …Ну вот, – сказал сбивчиво Фродо, заканчивая то, о чём он говорил раньше. – Ну… я полагаю, больше мне вам рассказывать не надо!
Тургон издал тихое восклицание. Фингон открыл рот, но у него не было времени сказать хоть что-то перед тем, как брат подошёл к нему и крепко обнял его. Фингон улыбнулся и тоже его обнял от всей души. Брат так напомнил ему Элроса. Когда Тургон отошёл, положил руки на плечи Фингона и посмотрел на него, Фингон увидел, что сходство было таким же большим, как ему казалось.
Потом Тургон посмотрел на Маэдроса, который неловко маялся в дверях, и выражение его лица стало таким, что по нему трудно было что-либо прочесть.
В светлой комнате воцарилось молчание.
Финрод встал, и вышел вперёд. Он осмотрел Маэдроса с головы до пят. Маэдрос отдёрнулся назад перед этим спокойным взглядом. Финрод потянулся, взял его руку – тот не противился – и положил в свои ладони.
– Кузен, – сказал он. – Много времени прошло с тех пор, как мы с тобой охотились между Келоном и Гелионом, когда этот мир был молод.
– Действительно, много, – сказал через мгновение Маэдрос, глядя на их сплетённые руки.
Финрод улыбнулся.
– Слишком уж долго, Маэдрос. Дай мне увидеть твоё лицо. – Маэдрос удивлённо поднял глаза. Улыбка Финрода стала шире. – Так хорошо, что ты тут! – сказал он и притянул Маэдроса к себе.
Фингон видел потрясённое выражение лица Маэдроса, когда Финрод обнял его. Он не сразу вернул ему объятие, и оно сначала было неловким, но кузен не отпускал его. Только когда напряжение, наконец, покинуло высокое, тощее тело Маэдроса, Финрод отошёл, улыбаясь, снова оглядел его с головы до ног, и, наконец, звонко поцеловал его в обе щеки. Потом он повернулся к Фингону, оставив всё ещё потрясённого Маэдроса стоять у себя за спиной.
– И снова Фингон Отважный! – сказал Финрод. – Ты, наверное, о многом можешь рассказать, и уже давно я не слышал новой истории. И где же ты нашёл свою дорогу?
– Я… – сказал Фингон, но продолжать не стал. Тургон всё ещё смотрел на Маэдроса, и его выражение всё ещё было таким же непроницаемым. Маэдрос закусил губу и встретил взгляд Тургона, не отводя глаз. Лицо Тургона, по которому нельзя было ничего прочесть, безмолвно нахмурилось.
Он внезапно прошёл мимо Фингона, хотя Фингон пытался перехватить его – опоздав на мгновение.
– Да что же! – сказал Сэм, и Фродо встал с кресла с неодобрительным восклицанием, и Финрод выглядел обеспокоенным, но Маэдрос спокойно ждал. Тургон завёл руку, и затем его ладонь соприкоснулась со щекой Маэдроса, щедро отвесив тому пощёчину.
Голова Маэдроса откинулась набок. Тургон был силён. Маэдрос пошевелил челюстью; на его щеке появился краснеющий отпечаток ладони.
– Лучше, чем я ожидал, – тихо сказал он.
– Это, – сказал Тургон, – за моего внука, за жену моего внука и за весь её род. – Потом он положил обе руки на плечи Маэдроса и как следует встряхнул его. – А это за то, что ты оказался слишком горд, чтобы жить дальше и слишком упрям, чтобы ответить на призыв Мандоса, и потому заставил моего брата отправиться искать тебя в Пустоту! И поскольку, кажется, никто не может убедить его оставить эту привязанность к тебе, я скажу – от своего имени, и от имени своей матери, и вообще от имени всей семьи, что мы будем весьма тебе благодарны, если отныне ты не будешь попадать в неприятности.
– Я так бы и хотел! – сказал Маэдрос.
– Тебе бы лучше не просто хотеть! – Тургон покачал головой, всё ещё хмурясь. Но потом уголок его рта слегка изогнулся. Он повернулся к Фингону. – Конечно, ты это сделал, – сказал он. – Конечно. Я сказал тебе, что не надо, но конечно, ты это сделал!
– Прости меня, – сказал Фингон. Тургон приподнял брови. – Мне жаль, что заставил тебя горевать, – поправился он. – За всё горе, что я причинил. Мне не жаль, что я туда отправился. Не трать силы на то, чтобы говорить мне, что делать. Всё-таки я твой старший брат, видишь ли. Вряд ли я тебя послушаю.
– Я это знаю, и всё же продолжаю надеяться, – сказал Тургон. Он снова посмотрел на Маэдроса. – Я серьёзно! Не попадай в неприятности!
– Не буду, – сказал Маэдрос; в его глазах и в напряжённой челюсти было видно что-то от его старой решимости. Тургон быстро, сурово кивнул.
– Ну ладно, Тургон, – сказал Финрод, – ты выразил свои чувства как-то уж очень по-человечески.
– У одного из нас есть зять-человек, и это не ты! – сказал Тургон торжественно. Потом он посмотрел на Маэдроса и мрачно хихикнул. – И вообще-то не так уж это было «по-человечески». Туор бы тебя с ног сбил. Может, ещё и собьёт!
– Это, конечно, наименьшее из того, что я заслуживаю, – сказал Маэдрос.
– Меня-то не касается, чего ты заслуживаешь, – сказал Тургон. – Можешь этому радоваться. Добро пожаловать домой, кузен!
После этого напряжение в светлой комнате, казалось, исчезло. Они вместе уселись, и Фродо сделал для них всех чай. Финрод снова попросил Фингона рассказать ему о дороге, и Сэм поддержал его просьбу. Фингон заколебался, глядя на Маэдроса. Но Маэдрос сказал:
– Можешь рассказать.
– Пришлось идти по тёмной дороге, – сказал Фингон.
– Я знаю, – сказал Маэдрос, – я там был!
Фингон вспомнил о счастливом юноше из Валинора, который знал о пауках больше, чем мог признаться самому себе; о том Маэдросе, который говорил в Химринге о своих шрамах. Он знал, что дух Маэдроса всё это время был в плену, опутанный паутиной паучьей королевы. Однако Пустота не была похожа на реальный мир. Там сразу несколько вещей могли быть истиной.
Он рассказал им историю. Это заняло много времени. Его всё время прерывали: Финрод хотел знать больше о голосе, который часто задавал вопросы Фингону, хотя Фингон не мог ничего рассказать ему, а Тургон хотел больше услышать об Элросе, а Фродо и Сэму было интересно всё. Маэдрос смотрел в свою чашку и говорил очень мало. Он добавил пару слов, когда Фингон описывал потоп, поднимавшийся из бездонной бездны.
– Если бы нас тогда унесло, – сказал он, – мне, наверное, было бы всё равно.
Фингон задумался.
– Мне тоже, – согласился он. – Но, наверное, тогда нас здесь бы не было.
Наконец, Фингон добрался до конца истории и до тёмных врат. Он умолчал об их споре у развилки дорог. Ему казалось, что рассказывать об этом как-то не очень правильно.
– И потом мы пробудились в Лореллине, – сказал он, – и Орёл принёс на сюда, и вот мы тут.
В утренней гостиной воцарилась тишина. Свет из восточных окон уже не был таким ярким. Время шло к обеду.
Наконец, Сэм глубоко вздохнул.
– Ну и ну! – сказал он.
***
Ну и ну, видимо, оказалось общим мнением по этому поводу всех эльфов Запада, и все те месяцы, пока Фингон и Маэдрос оставались у хоббитов, множество их чувствовали себя прямо-таки обязанными навестить хоббичью нору и сказать это лично.
– Да они такие же сплетники, как хоббиты из Шира! – сказал Сэм, но это его не слишком волновало. Лишь однажды он вернулся, выпроводив настойчивую компанию любопытных посетителей, и покачал своей белоснежной головой.
– Прямо Сэквилли-Бэггинсы! – заявил он мрачно, и от этого непонятного, но, очевидно, серьёзного выражения неодобрения Фродо расхохотался.
Хоббитам прямо-таки мастерски удавалось вежливо избавляться от непрошеных гостей. Фингон и в самом деле не видел никого, кто был в этом деле так хорош как Фродо: его хрупкость прямо-таки бросалась в глаза и было совершенно очевидно, что никто и никакого чая от него не дождётся. Твёрдое и вежливое «Ну, будьте здоровы!» Сэма также в основном имело свой эффект: когда и это не помогало, он обычно прибегал к тому, что начинал сердечно благодарить неожиданных гостей за то, что те пришли так вовремя, чтобы помочь ему с прополкой – он ведь так стар и уже не может сам ухаживать за садом. Благодаря этому Маэдрос был спасён от необходимости немедленно общаться с толпами любопытных знакомых, а у Сэма заодно появилось несколько полезных помощников в саду: ведь эльфы и правда считают очень важным должным образом ухаживать за клумбами. Самому Фингону тоже время от времени приходилось поработать на овощных грядках. Фродо над этим смеялся.
– Сэм настоящий тиран! – говорил он. – Я только ему благодарен, что он, наконец, щадит меня! Вы должны пожить у нас столько, сколько вам захочется – и не только для того, чтобы помогать с садом. Уверяю вас, мы очень счастливы видеть вас у нас в гостях, а отваживать любопытных соседей – это уменье, которому все хоббиты учатся с раннего детства. Нас это только радует.
Были и посетители, которых хоббитам не приходилось отваживать. Через день после того, как Фингон и Маэдрос вернулись из Пустоты, как раз тогда, когда первые звёзды загорелись на небе, и Эарендил поднимался на Западе для своего ночного странствия, две высокие и статные эльфийские женщины с гордой осанкой и сияющими глазами пришли, шествуя рука об руку по прибрежной дороге.
Фингон как раз стоял на склоне холма, слушая ветер и смотря, как выходят на небо звёзды, а Маэдрос спокойно сидел в траве рядом с ним. Маэдрос проспал большую часть ночи и дня, и хорошо поел за столом у хоббитов, и в первый раз не выглядел таким безжизненным. Фингон краем глаза увидел приближавшихся женщин, повернулся, и улыбнулся. Его мать Анайрэ, увидев его, остановилась и подняла руку. Фингон сбежал с холма, чтобы поздороваться с ней и взять её руки в свою. Она и плакала, и смеялась, глядя та него – точно так же, как тогда, когда он впервые пришёл к ней в Тирион на Туне после того, как Ольвэ, простив, отпустил его. Фингон тоже смеялся и плакал. Семь лет! Да, это достаточно долго, чтобы горевать.
– Прости меня, – сказал он ей, – прости!
– Я так рада, что ты дома, – сказала Анайрэ.
Затем она замолчала, глядя на другую эльфийку, которая пришла с ней по прибрежной дороге.
Маэдрос не стал бежать вниз с холма. Он медленно шёл. Нерданэль, его мать, смотрела за тем, как он идёт, с лицом столь же спокойным, как у фигуры, вырезанной из камня. Фингону она всегда казалась почти такой же пугающей, как и её супруг. Но Анайрэ смотрела на это, улыбаясь и крепко сжимая руку Фингона; Фингон знал, что между его матерью и тётками за прошедшие века сложилась глубокая дружба, основанная на общем горе.
Наконец, Маэдрос подошёл совсем близко, и лицо его было тоже лишённым выражения, когда он стоял перед своей матерью. В его взгляде появилась какая-то неуверенность, когда Нерданэль увидела, какой он тощий, как поседели его волосы, увидела его шрамы. Они были так похожи – высокие, гордые, с медными волосами, но сын выглядел старше матери. Нерданэль глубоко вздохнула и выдохнула.
– Мой сын вернулся ко мне, – сказала она. Она не улыбалась, но глаза её сияли. Она раскрыла ему объятия.
Анайрэ вцепилась в руку Фингона. Она едва могла сдержать ликование, когда её подруга обняла своего сына. Фингон увидел, как на лице Маэдроса сменяются то скорбь, то радость – перед тем, как он спрятал его в волосах матери. Они долго обнимали друг друга. Когда они разошлись, выражение лица Нерданэли не изменилось, но по её щекам сплошным потоком лились неудержимые слёзы.
– Наконец – наконец, – сказала она, голосом, который так и не дрогнул.
Долго они, все четверо, просидели под звёздами в ту ночь. В основном говорили Фингон и его мать, но всё-таки было много такого, чего говорить и вовсе не надо было.
***
Для Маэдроса это было почти что самое трудное воссоединение. Фингон подумал, что было ещё только одно, которое было труднее. Оно произошло два дня спустя, как раз тогда, когда хоббиты готовили дневной чай, который они должны были пить в саду: это было что-то вроде пикника. Фингон и Маэдрос помогали им, перенося то, что им велели отнести. Они как раз стояли на лужайке, споря, что именно Фродо имел в виду, говоря про «то самое солнечное местечко под деревом!» (таких мест могло быть три или четыре), как Маэдрос внезапно уронил одеяла, которые держал под мышкой. Фингон посмотрел туда, куда смотрел он и увидел троих, которые только что вошли в белые ворота сада. Золотые волосы его кузины Галадриэль струились вокруг лица, и она улыбалась. Слева от неё шёл Олорин-Митрандир, а справа – Элронд Полуэльф. Сзади, у кухонной двери Сэм радостно воскликнул: «О, да это Гэндальф!».
Маэдрос сглотнул.
– Он говорил, что будет трудно! – сказал он, но даже не посмотрел на волшебника.
Трое гостей подошли к ним, и Гэндальф остановился и поднял одеяло для пикника; а Галадриэль, подойдя, поцеловала Фингона в щёку в знак приветствия. Однако Элронд глядел на Маэдроса, а Маэдрос ничего не говорил.
– Пойдёмте! – сказал, наконец, Элронд. Они пошли вместе через холм к берегу моря. Фингон смотрел в спину уходившему Маэдросу.
– Я думаю, это разговор между ними. Ты ведь должен рано или поздно выпустить его из виду, знаешь ли! – сказал ему Гэндальф. Он развернул одеяло и осторожно расстелил его на траве. Затем он остановился и посмотрел на Фингона, и кивнул ему – то ли они просто переглянулись, то ли Гэндальф ему подмигнул.
– А где же эти хоббиты? – сказал он. И он пошёл к кухонной двери, лишь на мгновение остановившись на тропинке, чтобы восхититься кивавшими жёлтыми головками нарциссами с Сэмовой клумбы.
Смирившись, Фингон остался с Галадриэль. Она ласково засмеялась, обратившись к нему и уселась на хоббичье одеяло для пикников с таким же изяществом и достоинством, как если бы это был трон. Она показала Фингону жестом, чтобы он сел рядом с нею; так он и сделал. Ветер развевал золотые волосы Галадриэли, и она искоса взглянула на Фингона и улыбнулась.
– Я кое-что слышала о твоём путешествии, – сказала она, – хотя я бы хотела всё-таки услышать об этом из твоих собственных уст: ибо хотя мой брат Финрод и прекрасный сказитель, его всё-таки там не было! Но сначала скажи мне, кузен: что ты сделал с фиалом Галадриэли? Ибо это всё-таки я его сделала, и никогда мне теперь не сделать ничего более великого или более прекрасного: поэтому меня волнует его судьба.
Фингон не стал об этом ничего говорить перед Финродом и Тургоном, и хоббитами, но он почти готов был рассказать Галадриэли всё: о развилке путей и о том, как они спорили там. И если бы он сделал это, то она, подумал Фингон, не сильно бы удивилась. Но вместо этого он лишь сказал:
– Я отдал его там, за пределами Мира тому, кого я считал Олорином Митрандиром, и он сказал, что его отдадут снова тому, кто в нём нуждается. И всё же, – он остановился, – всё же теперь я задаюсь вопросом: а он ли это был…
Он не понимал, что думает об этом, покуда не сказал это вслух. Это ведь был волшебник Гэндальф. Он был почти уверен. Но как бы он смог попасть туда?
– Это воистину мог быть Митрандир! – сказала Галадриэль. – Ибо он побывал за пределами Мира, и Время не имеет там значения. Но может быть всё-таки и нет. – И её улыбка стала шире: казалось, она вот-вот рассмеётся. Фингон смотрел на неё не без удивления, и понял, что вполне справедливо то, что говорили многие: изо всех нолдор Галадриэль из дома Финарфина подошла ближе всего к тому, чем должен был бы быть Феанор. Ибо дух её был велик, и вся красота её облика была лишь зеркалом красоты её мысли, и в ней был свет, который не погасило пребывание в Средиземье. Этот свет даже стал сильнее. Тьма давила на неё бессчётными годами, и она пришла к познанию истинной ценности Света, более глубокому, чем у любого другого живого существа; и она прошла через искушение, и не пала.
– Значит, мою звезду снова отдали кому-то. Пусть же она попадёт к тому, кто в ней нуждается! – сказала она. – Ибо именно для этого я сотворила её. Может быть, наш кузен Маглор обретёт её на берегу моря; а быть может, какой-нибудь смертный, ещё не родившийся в мир, принесёт её свет в тёмные места, о которых мы не знаем. У Финрода будут свои теории. Я думаю, я должна довольствоваться надеждой.
– И я тоже, – сказал Фингон. В душе он подумал о близнецах.
Гэндальф снова вышел на улицу с двумя хоббитами; все они были нагружены тарелками с сэндвичами, и все сели пить чай на лужайке. Сэндвичей было столько, что несколько ещё осталось, когда Элронд и Маэдрос вернулись после своего разговора один на один. Элронд был совсем спокоен, а Маэдрос выглядел потрясённым – но не несчастным. Элронд уселся на траву между Фингоном и Галадриэлью.
– Ты действительно встретил моего брата? – спросил он.
– Да! – сказал Фингон. – Он убил дракона.
– Про это-то было не обязательно мне говорить, – уверил его Элронд. – Конечно же, убил.
***
Хоббиты разместили Фингона и Маэдроса в одной комнате, за что Фингон был им признателен.
– Ладно, не надо об этом! – твёрдо сказал Сэм, когда Фингон попытался его поблагодарить. Очевидно, он прекрасно понимал, почему Фингон предпочитает не выпускать Маэдроса надолго из виду. Фродо, казалось, всё это забавляло, и он совсем ничего об этом не сказал.
Маэдрос много спал, особенно на первых порах. Его лицо скоро перестало быть таким измождённым; пустота в глазах ушла медленнее. Вскоре он стал лучше есть, хотя всё ещё оставался совсем тощим. Волосы у него начали скоро отрастать, медные и серебряные, и Фингону они нравились всё больше и больше. Он боялся, что они злоупотребляют гостеприимством хоббитов, но Фродо настаивал – ничего подобного!
– На самом деле для нас очень удобно, что вы тут, – сказал он. – Вы можете подать и принести, и поднять тяжёлые вещи, и кое-что прополоть, и мы за это весьма признательны. Именно поэтому ваш брат и кузен приходили к нам почти каждый день до того, как вы вернулись, знаете ли. Сэм и я постарели, и мы оба стали дряхлыми; особенно Сэм, хотя он этого и не признает! Он ведь, думаю, старше меня, хотя я и прожил дольше, если считать только года. Мне кажется, как будто жизнь моя остановилась, когда Бильбо умер, и началась снова только когда Сэм прибыл на Запад. За последине восемь лет я жил больше, чем мне удалось прожить за пятьдесят до этого! Но Сэм прожил много долгих и полных лет в Шире, и он был и отцом, и дедом, и садовником, и мэром, и делал много чего ещё; не в последнюю очередь был он и моряком: можете быть уверены, что это дело совсем не в его вкусе, но всё-таки он поплыл по Морю, чтобы снова найти меня, и я несказанно рад этому! Но он ведь стар. Оба мы стары, и, может быть, я протяну дольше, но Сэм дряхлеет. Вы можете оставаться у нас столько, сколько захотите – столько, сколько вам нужно. Ведь нас так хорошо тут приняли, и мы так рады принимать у себя вас. А когда вы уйдёте, думаю, уйдём и мы. Нам осталось лишь ещё одно путешествие.
– Не так же скоро! – сказал Фингон. Эта мысль заставила его скорбеть. – Разве это не добрая страна?
– Лучшая в мире! – сказал Фродо. – Но мы на самом деле здесь и сами гости, и плох тот гость, что остаётся насовсем. И на самом деле страна эта так хороша, что для смертного это уж немного слишком. Именно поэтому Бильбо и я попросили себе дом так далеко на востоке, как только можно! Жить в Бессмертных землях – всё равно, что прийти в гости в дом, где на столе никогда не бывает пусто: вся еда такая изобильная и хорошая, как только может пожелать хоббит, и всё время есть ещё – и ещё – и ещё – и как только ты думаешь, что уже наелся, и больше ни кусочка не проглотишь, кто-то приносит ещё и сливовый кекс! А тут даже самому решительному хоббиту больше кекса не съесть. Правда ведь, Сэм?
Сэм как раз только что вошёл. Сегодня он шёл с палочкой. Фингон быстро подошёл к нему, чтобы помочь сесть в кресло.
– Никого из моих детей не воспитывали для того, чтобы они только набивали себе желудок! – сказал Сэм, усевшись. – Ешь хорошо, когда придёт для этого время, и скажи спасибо, когда наешься – вот хорошие манеры в Шире. А о чём речь-то?
– Я как раз объяснял, почему Запад похож на сливовый кекс.
Сэм выглядел поражённым.
– Вот именно так, Фродо, – сказал он, – я и сам бы лучше выразить не мог. Ну да, конечно, не мог, потому что я не имел с этим всем дела так, как ты!
