Текст книги "Смерть в Раю (СИ)"

Автор книги: Elair

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Сегодня был четверг, и обитатели Голубого Рая отдыхали, утрясая свои мелкие проблемы и просто наслаждаясь тишиной. Странно как всё может перемениться в одночасье в таком заведении – ни громкой музыки, ни шумных посиделок, ни ярких вызывающих одежд сегодня. Хастлеры даже вели себя по-другому и ничем не отличались от обычных парней, которые ходят ежедневно по улицам, учатся в университетах, работают. Все, кроме Оржа и Александра – первый был всё так же серьёзен и помогал ворчливому Фоксу на кухне, а второй всё так же развратен. Ромов сидел за стойкой бара и с пошлой улыбочкой на лице пялился на Бергота без малого уже битый час. Однако Лазар сегодня не удостоил его своим вниманием – его интересовал совсем другой человек. Давид Стоун, охранник Голубого Рая. Правда, тот оказался не слишком болтлив, и каждое слово из него приходилось тянуть.

– Так значит, не вы работали в день убийства Астайле? – уточнил Лазар, переводя беспристрастный взгляд с Ромова на Стоуна и посылая на прощание первому лёгкую усмешку. Александра это не смущало ни капли, и Лазар невольно думал о том, что этот парень упрям и определённо знает, чего хочет.

– Нет. У меня был выходной, – басовитый голос Давида немного раздражал тем, что в нём не было приятных оттенков, скорее напротив – он казался грубым и некрасивым, простым, как и сам Стоун. – В тот день на смене был Саймон Келли. Но он напился до невменяемого состояния, хотя сколько раз обещал Билли, что не будет прикладываться к бутылке во время работы. Его однажды уже едва не уволили за это дело, потом он довольно долго продержался. Почти полгода. А в тот день, видимо, снова за старое взяться решил. Господин Морган вызвал меня, потому что хотел, чтобы я отвёз Келли домой, а после подменил. Ну, а когда я вернулся, при первом же обходе обнаружил труп Астайле.

– А Келли? Где он сейчас? – нетерпеливо спросил Лазар, и Стоун, сожалея, ответил:

– Умер. Через пару недель после того, как всё случилось. Говорят, как Билли его уволил, он в запой ушёл, да так, что неделю не просыхал. Вот и свалился с моста в реку средь бела дня. Людей рядом много было, вытащить – его вытащили, но поздно, успел захлебнуться.

Лазар задумчиво и легко барабанил пальцами по полупустой чашке. Плохо дело, когда свидетели умирают. Не любил он вот таких вот совпадений, ой, как не любил.

– Несчастный случай?

– Да как есть. Допился, бедняга.– Стоун махом допил свой кофе – так на поминках обычно пьют водку близкие друзья покойника – без изящества.

– Скажите, Давид, Астайле конфликтовал с кем-нибудь из работников Голубого Рая?

– Да. Со Стайлером.

– А кроме него?

– Кроме него? – Вопрос Бергота привёл Стоуна в замешательство, и он напряжённо пытался припомнить хоть что-то, но губы его чуть сжимались, когда он слегка пожимал плечами. – Нет… вряд ли.

– Хорошо, оставим это. Скажите, а кто ещё был в баре в тот день, когда вы увозили пьяного Келли отсюда?

– Ну, это было часа в два дня, когда я приехал. Билли был – он ругался и кричал, что лопнуло его терпение. Почти все хастлеры тоже торчали в баре, кроме Стайлера и тех, что разъехались на выходные по домам. Но Орж в последнее время в затворника превратился – нервы совсем никакие, потому я не удивился совсем. Бармен наш был прежний…

– А Сьюзи Крам?

– Сьюзи? – Давид обернулся через плечо, чтобы посмотреть на хрупкую женщину, о чём-то увлечённо разговаривающую с Ромовым, и мягко улыбнулся. В глазах этого человека читалась давняя безнадежная влюбленность. – Ну, она спустилась на шум, когда уже я волок Келли к машине и предложила помочь подвезти его до дома. По правде, тяжеловато было, Келли же плечистым таким был, что ух! И высоким. Еле в машину усадили. Сьюзи добрая, никогда не остаётся равнодушной к бедам других. Вот взять хотя бы Стайлера – он так трагично воспринял смерть Астайле, что Сьюзи пришлось больше недели его успокоительными поить. Она и настояла на том, чтобы Билли на время его от работы отстранил, и дома у Оржа возилась с ним, пока тот в себя не пришёл.

– Да, это очень трогательно, – хмыкнув, комментировал Бергот. – Скажите, Стоун, а во сколько вам Билли позвонил в тот день?

– В одиннадцать утра где-то.

– А в два вы приехали, так? – уточнил Бергот и Стоун согласно кивнул. – Полчаса потратили на Келли и полтора на дорогу. В четыре приехала полиция.

– Всё верно.

– Соответственно с одиннадцати до полтретьего все возились только с Келли. – Лазар улыбнулся и протянул Стоуну руку для рукопожатия. – Спасибо, вы очень мне помогли.

– Не за что, господин Бергот. Надеюсь, вы поймаете этого психа.

– О, непременно.

Лазар расплатился за свой кофе и направился к себе в комнату; по пути поздоровался со Сьюзи и Ромовым и только теперь повернул голову туда, где был вход на кухню – там стоял Орж, стоял и глядел на него, комкая в руках полотенце для посуды. Стайлер неловко улыбнулся Лазару и тот услышал, как Александр презрительно фыркнул.

– Он вас что, так клеит? – спросил он у Бергота. – Вот дурак.

Орж опустил глаза и вернулся на кухню.

– Прекрати, Алекс, – неожиданно вмешалась Сюзи, поднимаясь с места. Она оправила подол своего шерстяного платья и доброжелательно улыбнулась хмурому Берготу. – Лазар, скажите нам, что-нибудь прояснилось в деле Астайле? Мальчики всё ещё бояться.

– Вы извините меня, Сьюзи, но пока мне нечем вас утешить, – Бергот был вежлив и твёрд. – Прошу прощения, у меня дела.

Крам понимающе улыбнулась, а Александр разочарованно закурил.

Лазар поднялся к себе. Он ожидал чего-то, потому что поймал себя на мысли, что всё время поглядывает на дверь: и пока гладил сорочку, и пока наводил порядок на рабочем столе, и после, когда перебирал вещи в комоде. Ждал ли он Стайлера? Он и сам не знал, но только когда в его комнату без стука вошел Ромов, Бергот испытал неприятное чувство обиды – она была такой мизерной и лёгкой, что другой бы и не заметил, но не Лазар.

– Можно? – Александр мило улыбнулся, подошёл к Берготу, чтобы ненавязчиво забрать из его рук совсем новые боксеры и положить их в открытый ящик комода. Александр взглянул в глаза Лазара, обнял его обеими руками за шею. – Не говори ничего, – шепнул он, и жарко припал губами к губам Бергота.

Целовался Ромов хорошо, так хорошо, что Лазар поначалу инстинктивно обнял его, и ответная страсть затопила на миг помутившийся разум, но потом происходящее стало неприятным, а минутой позже совершенно отвратительным. Бергот слегка оттолкнул Ромова.

– Вон, – чётко выдохнул он, и ото льда в его голосе атмосфера резко изменилась.

Александр рассмеялся ему в лицо и указал взглядом на пах, в котором у Лазара становилось жарко.

– Слишком узкие джинсы у тебя, а так бы поверил, – сказал он и снова обнял полицейского, потерся бёдрами о твёрдую выпуклость за ширинкой штанов. – Ну, давай… Чего же ты? – шептал нетерпеливо Ромов в губы Лазара, и в чёрных красивых глазах хастлера плясали черти. – Вижу, что хочешь. Идём же в постель, красивый мой… Идем.

И Лазар пошёл. Точнее они пошли вдвоём, не размыкая объятий и целуясь почти беспрерывно, а потом упали на белые простыни. Лежа на спине, Бергот послушно позволял раздевать и целовать себя, но когда Ромов снял штаны и попытался оседлать его бёдра, Лазар ухватил его за волосы и ткнул лицом в свой пах.

– Ртом поработай, – приказал он совсем не нежно, не разжимая пальцев в чёрных волосах.

– О, так мы грубость любим, – Александр улыбнулся в ответ и взялся за дело. Он не знал, что раньше ни с кем и никогда Лазар Бергот не вёл себя настолько по-свински.

Лазар часто дышал и бесстыдно толкался навстречу Александру, удерживая его голову сильной властной хваткой и не позволяя перенять инициативу. Всё окончилось очень быстро, и за миг до оргазма Бергот приказал Ромову проглотить всё до последней капли. Потом он достал из кармана джинсов кошелек, заплатил за минет и, схватив Александра за плечо, выволок за дверь, со стоявшим членом, потрясенного до крайности. С той поры у хастлера поубавилось пылу, особенно в том, что касалось визитов в комнату полицейского. Они по-прежнему без неприязни общались с Лазаром, но за тот месяц, что Бергот прожил в голубом Рае, Ромов с ним больше не спал. Да и не до того Лазару было. Опросы многочисленных свидетелей занимали всё его время. Хастлеры, работники притона, клиенты – все они много говорили, но не дали ни единой зацепки. Иногда Бергот всерьёз начинал думать, что убийца любимчика Билли Моргана – бесплотный дух, не оставляющий следов. Поиск родственников Астайле то же не радовал – документы его оказались восстановленными дважды или трижды, а настоящее ли его имя никто не знал, и Дик в поте лица ворошил счета, медицинские карты и страховки убитого.

***

Приближалось Рождество. Зима в этом году выдалась пасмурной, но совсем без снега, неуютная, промозглая и сырая. Однако это ничуть не портило горожанам праздничного настроя, и по-зимнему серые осиротевшие улочки от украшений и гирлянд постепенно превращались в радужные сказочные лабиринты, в которых особенно приятно было гулять вечером, когда множество цветных огней играючи переливались, напоминая о детстве, добрых волшебниках и чудесах. Лазар давно не верил в чудеса, с тех самых пор, когда его родители погибли во время бандитской перестрелки в универмаге, а сам он оказался в детском приюте. Ему исполнилось всего девять. В тот год Рождество для маленького раздавленного горем мальчика перестало значить вообще что-либо, особенно чудеса, и он увидел жизнь без наивной маски веселости и праздников. О, разочарование его оказалось ужасно и так же безобразно как истинное лицо жизни. Оно бьёт тем сильнее, чем меньше человек готов к нему. Порою Лазар, вспоминая тот год, думал, как странно всё бывает – вчера ты горя не ведающий ребенок, а завтра от тебя прежнего уже нет ничего. Смерть и жизнь проводят границу между вечным «до» и страшным «после»… После остается зола воспоминаний и ещё долго – боль. Выцветают фотографии, тускнеют образы, а люди, которые любили тебя вчера – теперь просто прах под двумя футами земли; они никогда не узнают каково твоё одиночество, потому что их больше нет.

Лазар брёл по улице, задумчиво разглядывая витрины магазинов. Промозглый северный ветер заставил его спрятать руки в карманы и передёрнуть плечами, и он, конечно же, замёрз, но домой идти не хотелось. Если Бергот оставался дома в Сочельник – на него наваливалась такая жуткая хандра, что он банально гасил свет и долго сидел один в темноте, слушая, как где-то на улице поют Рождественские песни и смеются обычные счастливые люди. Среди них Лазар чувствовал себя лучше – не радостно, просто лучше. Сейчас он шёл, куда глаза глядят, и ему было невыносимо жаль, что Голубой Рай закрыли на три дня и все разъехались по домам, а у кого не оказалось дома, легко нашли старых клиентов и любовников и теперь вполне неплохо проведут выходные. За такими размышлениями Бергот не заметил, как вышел к знакомому перекрестку – всего в квартале отсюда жил Стайлер. Они сблизились за последние недели – не слишком сильно как хотелось бы Оржу, но достаточно, чтобы Лазара не раздражали ежедневные визиты этого странного хастлера в его комнату. Нет, они не трахались ни за деньги, ни без них; Орж просто каждый вечер приносил стакан молока Берготу, они обменивались парой фраз на ерундовые темы, а после расходились до утра.

Лазар усмехнулся и нарочно свернул в другую сторону. Он вышел на Малахитовую площадь, что с одного края ограничивалась жилыми старинными домами с жёлтой лепниной и бледно-розовыми стенами, а с другого – дворцом королей, построенном в восемнадцатом веке. Именно этот дворец, чьи крыши и фасад имели приятный изумрудный оттенок, звался Малахитовым, а площадь перед ним лишь полвека назад переняла это красивое название. Сейчас здесь толпился народ; смех и поздравления слышались отовсюду, но к огромной наряженной ели почти невозможно было пробраться – за головами людей и вспышками летающего серпантина, Бергот видел только её верхушку и большую шестиконечную золотую звезду. Он сделал шаг вперёд и смешался с толпой, на некоторое время став её частичкой. Лазар чувствовал себя песчинкой в море людей и голосов и покорно позволял этой стихии направлять себя. В конце концов, ему было всё равно, куда идти. К полуночи большинство людей разбредётся по домам греться и поедать праздничный ужин, а он снова почувствует себя одиноким. Лазар привык к этому состоянию и не жалел себя, за долгие годы он сносно научился справляться с одиночеством, добывая маленькие радости жизни и наслаждаясь ими больше других людей – он умел ценить такие моменты. Сегодня это было уютное кафе «Медовое чудо» на перекрестье Малахитовой и Набережной улиц, оформленное в бежево-жёлтых тонах; здесь продавали всякие пирожные и варили, пожалуй, лучший кофе в этом городе. У кассы совсем не оказалось очереди, а продавец – молоденький прыщавый мальчишка, уже спешно пересчитывал доход и, судя по всему, собирался домой. Он выглядел усталым, но его усталость ещё была лишена старческого занудства и зрелого недовольства. Берготу не хотелось задерживать этого мальчика из чистой вежливости; таких юнцов хозяева кафе всегда ставят работать в праздники, и таких всегда дома ждёт любимая девушка или мама, негодующая из-за несправедливого отношения начальства к своему отпрыску. Такие мелочи можно разглядеть в людях, в их глазах, и если смотреть внимательно и подмечать их – они угадываются легко. Лазар улыбнулся, когда у юноши затрезвонил в кармане сотовый телефон и тот, приняв входящий вызов, действительно около минуты говорил со взволнованной матерью, заверяя, что через час будет дома. Купив для себя одно медовое пирожное в прозрачной пластиковой коробочке, Лазар вышел на улицу, запахнул плотнее кашемировый шарф, щурясь на пасмурное небо, ступил на мостовую – и сразу наткнулся взглядом на знакомое серое пальто и спутанную длинную чёлку. Вот уж называется – повезло, так повезло.

Орж торопился в кафе, но молоденький продавец уже запер дверь и повесил за стеклом табличку с надписью «Закрыто». Свет погас и Бергот встретил разочарованного этим обстоятельством Стайлера у вкусно оформленной искусственными пирожными витрины.

– Здравствуйте, Орж, – сказал он с лёгкой иронией, в которой читалось: «И вы снова свалились на мою голову… или я на вашу».

– Добрый вечер, – выдохнул хастлер, поежившись. Он поправил чёлку, кинул на кафе долгий расстроенный взгляд, но потом изобразил приветливую улыбку. – Я всегда покупаю здесь пирожные на Рождество – они невероятно вкусные и свежие. Иногда даже тёплыми ещё бывают, представляете? Билли сегодня попросил меня помочь Фоксу перемыть всю посуду до зеркального блеска, и мы долго провозились. – Орж посмотрел на коробку в руках Лазара. – Вам повезло – успели купить одно, я смотрю.

Бергот хмыкнул, и чуть повертев в руках своё приобретение, протянул пирожное Стайлеру.

– Берите, – сказал он и, заметив замешательство в зелёных глазах, добавил: – Всё равно у меня нет для вас другого подарка. Так что – с Рождеством!

– Я не могу, – пролепетал Стайлер, осознав, как выглядит ситуация со стороны. – Вы потом всем будете рассказывать, что я лишил вас сладкого в праздники.

– Само собой, – с улыбкой подтвердил Бергот, и Стайлер, смутившись, взял из его рук коробочку с пирожным.

– Спасибо, – сказал он, краснея.

Лазар заметил, что ему очень нравится, когда Орж краснеет, именно так – едва заметно, по-мальчишески мило и… ему очень идёт. Можно вечность любоваться этим, и если вовремя не остановиться, даже дыхание спирает.

– Вы сейчас домой, наверное? – спросил Орж, ощущая себя неловко под прямым лучистым взглядом Лазара.

– Нет, – просто ответил Бергот.

– Разве вас дома не ждёт любимый или родители?

– Нет.

– И вам некуда идти в такой замечательный праздник?

– Нет, – после некоторого молчания, ответил Лазар. Он наконец перестал смущать Оржа своим откровенным взглядом и снова превратился в сдержанного сноба-полицейского. Эта маска спасла Стайлера от жаркого наглого по сути поцелуя.

– Я со своей работой всё никак не могу обзавестись парнем. Я женат на профессии полицейского, а с ней в праздники не особенно весело.

Орж молчал почему-то, робко вертя подарок Бергота в своих замёрзших пальцах. Пирожное было ещё теплым и прозрачный пластик, укрывающий его внутри себя, от этого слегка запотел.

– А я могу пригласить вас к себе на чашечку кофе? – спросил Стайлер смущённо.

Лазар был так благодарен за это приглашение, что без колебаний согласился, чем, признаться, огорошил хастлера. До этого Бергот неизменно держал Оржа на расстоянии, не позволяя перейти границу, за которой их приятельские отношения переросли бы в большее, за которой он был бы вынужден признать, что этот парнишка чем-то сильно его зацепил. Впрочем, приятелями они были тоже весьма странными. Нет проще отношений – когда тебе кто-то нравится, но ты при том ничего о нём не знаешь; смотришь, позволяешь себе касаться, улыбаться ему и, мысля жизнь без него, легко и свободно идти навстречу. Слабая влюбленность в человека – не любовь, но порою в её сети попадают непростительно легче, чем наживают себе множество ненужных проблем.

Люди шли мимо, поздравляли друг друга с праздником, смеялись и пели песни. Атмосфера радости и веселья повсеместно охватывала умы, и по-настоящему мрачных лиц сегодня встречалось очень мало. Лазар шёл по улице, рядом со Стайлером, и думал о своих чувствах к нему. Орж рассказывал анекдоты, улыбался и ни на минуту не позволял Берготу скучать. Это оказался хороший вечер, пожалуй, лучший за последние два года. Лазар не помнил, когда ему в последний раз было так легко и приятно с кем-то общаться, и он почти жалел, что это Рождество закончится, а когда они с Оржем вернуться в Голубой Рай, всё станет по-прежнему.

– Музыка! – Орж ухватил Бергота за руку как ребенок и потащил на противоположный конец улицы – там специально соорудили из досок небольшую площадку, где каждый желающий мог выступить или просто потанцевать. У края этой площадки образовалась неплотная толпа, в которой проглядывалось несколько влюблённых танцующих пар. Стайлер увидел, как на сцену поднялись двое мужчин и ведущий – полный, цветасто разодетый ди-джей, беззлобно пошутив на счет того, что любовь бывает разной, предложил обоим станцевать для публики.

Пара оказалась довольно харизматичной; совсем молоденький брюнет в теплой меховой куртке и узких джинсах, смотрелся артистично, а его партнёр хотя и не отличался особой грацией и красотой, но зато уверенно вёл, и похоже, танец для него был не будничным хобби.

– Они очень красивые, правда? – Орж неприкрыто любовался зрелищем, наслаждался и даже чуточку завидовал. – Вы умеете танцевать, господин Бергот?

– Не особенно хорошо, – признался Лазар, поправляя шарф и осматривая толпу рассеянным взглядом полицейского, привыкшим в таких местах высматривать карманников точно сокол добычу. К счастью, ничего подозрительного ему на глаза не попалось.

– Как жаль. А я очень люблю, – печально вздохнул Орж.

Музыка окончилась несправедливо быстро, и ведущий взялся за микрофон – в свете разноцветных ярких гирлянд, которыми была увешана сцена, его дыхание лёгким облачком вырывалось изо рта и таяло на морозном воздухе.

– Прекрасно! Прекрасно танцевали! Поаплодируем нашим отважным парням!

Публика разразилась аплодисментами и восторженным свистом, а Лазар понял, что большую половину танца он пропустил.

– Есть среди вас те, кто желает побороться за наш замечательный приз с этой замечательной парой?! – не унимался ведущий, обводя толпу пальцем, и его голос громогласно звучал из больших колонок. В ответ на сцену поднялась девушка с парнем, но ведущий, казалось, намеревался не просто выставить гетеросексуальную пару в качестве соперников, а выдавить из ситуации настоящее шоу. – Нет-нет, – возразил он, бурно жестикулируя руками, – мне кажется, это будет не совсем честный поединок. Нам нужна ещё одна мужская пара! Вы согласны?!

Толпа взорвалась хохотом и аплодисментами, поддерживая такое предложение.

– Ну, у нас есть мужчины, которые хотят побороться за приз? – Ведущий вошёл в раж, зазывая подняться на сцену, и почему-то посмотрел в упор на Оржа и Лазара. – Вот вы, молодые люди… идите, не бойтесь…

Стайлер взглянул на Бергота – тот выглядел удивлённым, и очень решительным, чтобы отказаться.

– Пойдемте отсюда, – Орж разочарованно вздохнул и тронул Лазара за локоть, а ведущий, осознав, что впустую тратит время, переключил всё внимание на толпу, продолжая просить, уговаривать и подшучивать над растерянными горожанами.

Чёрт его знает, что дёрнуло Бергота в этот момент, но он сам не понял, как взял Стайлера за руку и, крикнув, что они согласны, поволок к сцене. Когда же они под общие крики и овации встали лицом к лицу, в своё оправдание Лазар сказал только одну фразу:

– Чего ради праздника не сделаешь, – и Орж благодарно улыбнулся ему, а потом осторожно положил ладони на плечи, и увлёк за собой в плавный танец под прекрасную песню Сары Коннор Just one last dance.

Это было ужасно. Через минуту Лазар оказался вынужден признать себе, что идея неудачная и танцор из него – так себе. Один раз он даже едва не отдавил Стайлеру ногу на веселье всей толпе, соперникам и цветастому ди-джею. Попытка сделать пару-тройку па окончилась тем, что они с Оржем начали попросту топтаться на месте, а ведущий нарочно не выключал музыку, хотя комментарии отсыпал утешительные. Лазар уже намеревался сгореть от стыда, но вдруг осознал, что Орж смотрит ему в глаза – и словно совсем не слышит музыки, не видит ничего, кроме головокружительной синевы перед собой. Бергот ощутил, что от этого нежного долгого взгляда глохнет, и сцена под ногами как-то странно раскачивается. Весь мир замер одновременно с ними, Лазар больше не слышал шума толпы, не слышал ведущего и поздравлений другой паре – он видел только зелёные глаза Оржа и чувствовал, как в горле пересыхает от желания прижать этого мальчика ближе к себе, и может быть, даже поцеловать. Он уже почти решился, но тут кто-то закричал:

– Снег! Смотрите, снег!

Лазар поднял глаза наверх – из низких серых, освещённых светом фонарей туч на город посыпались крупные хлопья снега. Такого в этих краях не было почти десять лет, и Бергот восхищённо обвёл глазами небо. А потом им с Оржем подарили по жвачке и вежливо попросили уйти со сцены.

– Идемте ко мне, – неловко улыбнулся хастлер, подставляя ладонь падающим снежинкам, и Лазар пошёл.

Квартира Стайлера начиная с порога, произвела на Бергота приятное впечатление. Две комнаты, кухня, коридор – всё обставлено со вкусом недорогой мебелью, свободно и чисто. Сняв верхнюю одежду, Лазар позволил себе разок пройтись по комнатам и осмотреться. Стайлер предоставил своему гостю полную свободу перемещений, а сам живо шмыгнул на кухню, чтобы поставить на плиту чайник. Паркетный пол приятно холодил ступни через тонкую ткань носков, нигде не было пыли или мусора. В зале внимание Бергота сразу привлёк большой дубовый стеллаж с книгами, что стоял напротив углового серо-зелёного мягкого дивана, потом журнальный двухъярусный стеклянный столик, пара хрустальных продолговатых бра на стенах. Всё здесь словно бы устраивалось для чтения. Лазар подумал о том, что чтение – занятие весьма нетипичное для хастлера, но это почему-то радовало сейчас. В спальню Бергот заглянул только краешком глаза – и этого ему хватило, чтобы удивиться размерам широкой кровати, способной уместить на себе четырёх человек. Потратив на всё про всё не больше десяти минут, Лазар явился на маленькую уютную кухню и незримо улыбнулся тому, с каким усердием хлопочет Стайлер, собирая угощение на стол.

– Вы присаживайтесь, прошу вас. – Он указал на один из стульев за столом и Бергот охотно выполнил просьбу.

– Выпьете чего-нибудь? У меня есть виски, коньяк, вино.

– Я не пью спиртного. Кофе, если можно. Со сливками и с сахаром.

– Конечно можно.

Орж подошёл к буфету – достал две голубые фарфоровые чашки с изображением скорбящих над телом Христа ангелов и Лазар теперь уже не сдержал улыбку. Он не вчера узнал, что мир – это сплошной пирог из чёрно-белых полос, что парадоксы – это второе лицо закономерностей жизненных законов, но подобные контрасты раз за разом вызывали в нём чувство детского удивления. Маленькие чудеса человеческой и на первый взгляд монотонной натуры напоминали, что всё обманчиво и люди подвержены противоречиям – их дух находится в вечной борьбе между Добром и Злом, между «хорошо» и «плохо», между «нельзя» и «хочу». Имели ли эти чашки какое-то символическое значение для проститутки, или были простой ничего не значащей утварью, Бергот не знал. Орж был для него загадкой. Почему при хорошем воспитании и остром уме он работал в борделе, продавая себя за деньги? Хотелось спросить, но Лазар медлил. Он просто смотрел, как хастлер наливает ему растворимый кофе Gevalia, придерживая одной рукой чашку, и чуть обжигая тонкие длинные пальцы, при этом с таким смущением на лице, что боялся даже глянуть в его сторону. Как он добавляет сливки, и один кусочек сахара глухо царапнув белый фарфор, исчезает в кремовой ароматной жидкости.

– Странно это, – Бергот сцепил пальцы рук и задумчиво подпёр ими подбородок.

– Что странно? – Орж бросил на него беглый взгляд, улыбнулся, подвинул гостю чашку с кофе. Потом налил себе чёрного чаю.

– Вы положили мне один кусочек сахара.

– И что из того? – удивился хастлер, смотря уже заинтересовано.

– Ничего, просто не могу отделаться от ощущения, что вы словно наперёд угадываете мои привычки и вкусы. Мне никогда не попадалось человека, который обладал бы такой необъяснимой проницательностью.

– Ах, вот оно что! – рассмеялся Орж. – Ну, я, наверное, разочарую вас. На самом деле я просто расспрашивал Билли о том, что вам нравится, что вы едите на завтрак, что пьёте…

– Зачем?

Лазар пригубил кофе и вдруг заметил, как у Оржа подрагивают пальцы, а улыбка принимает оттенок растерянной грусти.

– Я от природы любопытный и наблюдательный, – ответил он совершенно не искренно. Сложно было не понять, что истинная причина совсем не в этом, и что Бергот от Стайлера о ней не узнает.

– Приятно, что вы проявляете к моей персоне такой интерес, Орж, – наспех отшутился Лазар, а потом они принялись болтать о всякой ерунде: о Голубом Рае, о погоде, и бог ещё весть о чём.

Казалось, Стайлер обрадовался тому, что не пришлось оправдываться дальше, но порою, когда Бергот ловил на себе его пристальный взгляд, хастлер быстро отводил глаза или опускал ресницы – признаться, они у него были красивые – густые, длинные, изогнутые и тёмные, гораздо темнее, чем волосы. Лазар допил кофе и посмотрел в сторону окна – его внимание привлекло стоявшее там распятие: бело-молочное тело Иисуса на медном потускневшем кресте. Кажется, Бергот уже видел нечто подобное раньше, но никак не мог вспомнить, где именно.

Стайлер заметил его взгляд и обернулся вполоборота.

– Это распятие мне подарил Астайле. В прошлом году, на день рождения.

– Астайле? – Лазар удивился. – Я думал, вы с ним не ладили. Судя по тому, что я слышал от других – прямо на дух друг друга не переносили.

Орж улыбнулся очень печально, отставил чашку на стол.

– Мы были когда-то друзьями, – признался он, немного помолчав. – Так иногда бывает, что друг однажды становится тебе врагом или, что ещё хуже, чужим человеком. Эти чашки тоже его подарок. Тут куда не плюнь – везде его подарки. Астайле любил таким образом заглаживать свою вину, точнее проступки, чувство вины у него отсутствовало напрочь.

Бергот поглядел на чашку в своих руках, внимательно приглядываясь к рисунку; лики ангелов, исполненные печали бело-голубым оттиском на белом фарфоре. Тонкая ручная роспись. Такое в магазинах просто так не раздобудешь.

– Астайле всегда дарил вам подарки на религиозную тему? Вы верите в Бога?

Орж прямо взглянул в синие глаза своего гостя.

– Я пытаюсь его понять. Некоторые люди именно верят в Бога, совершенно не задумываясь над тем, какой он на самом деле. Слово «грех» придумал не Дьявол, «смерть», «наказание», «порок». Всё это определил Бог, и всё это есть в нас. В Бога не нужно верить, нужно верить Ему, а это можно сделать, лишь как следует узнав Его. Ещё двести лет назад считалось позором не верить в Бога, не посещать воскресные мессы и не молится перед тем, как принять пищу. Сейчас всё не так. Сегодня людям не нужна вера. В двадцать первом веке мы научились легализировать людские пороки, потому что, наконец, поняли простую истину: религия – не панацея от наших грехов. Суррогатные матери, содомиты, дома терпимости – сегодня они законны, ибо порок – часть человеческой натуры. Вера – одна из величайших вещей, придуманных людьми – она сворачивает горы и поднимает на ноги болящих, она спасает души тех, кто принимает её в своё сердце, но вера по своей природе статична и для прогресса человеческого бесполезна, потому что умом нельзя постигать веру, а лишь только мир грубой материи. Чем больше Человечество будет прогрессировать, тем меньше оно будет верить в Бога как в идеальную сверхличность, и всё больше будет пытаться понять его как Созидателя. – Орж вздохнул. – Не знаю, может быть, это как раз и правильно, может быть, именно это спасёт нас от ненужных заблуждений.

Лазар слушал Стайлера и теперь видел его по-новому, иначе, словно совершенно другого человека – рассудительного, интересного собеседника, умеющего увлечь даже такой скучной темой, как религия.

– Кажется, вы сами пытаетесь понять Бога умом, Орж. Вера исходит из сердца человека, так же как и любовь. Разве можно любовь понять умом?

– А сами вы когда-нибудь любили? – спросил Стайлер, опустив глаза потому, что Бергот оказался прав.

– Да. Родителей. Но они погибли. Очень давно. – На минуту на кухне повисло полное молчание. Лазару показалось, что Орж ощущает какую-то неловкость от беседы, и поспешил извиниться: – Простите. Совсем не праздничная тема.

– Расскажите, – мягко попросил Стайлер, от чего Бергот несколько растерялся.

Он начал свой рассказ не сразу и с удивлением обнаружил для себя, что некоторых мелочей, которые он помнил ещё пару лет назад, сейчас он никак не может восстановить мысленно. Например, он совсем не помнил, какого цвета были глаза у его матери; на детских фотографиях они имели то зелёный, то серый оттенок, а какие были на самом деле… Лазар усмехнулся – его почему-то печально позабавила собственная память, и кивнул.

– Это случилось в Сочельник. В то утро я заболел ангиной и потому не поехал с родителями за подарками. Отец обещал мне купить пожарную машинку с настоящей сиреной и выдвижной лесенкой, и он её купил. В большом красивом универмаге, за полчаса до закрытия. Говорили, что он так и держал её в руках, когда пытался прикрыть собой тело моей матери. Вооружённая банда из четырёх наркоманов расстреляла двадцать четыре человека, среди которых были мои родители. – Лазар снова посмотрел на плачущих ангелов и поставил чашку на стол. – Потом я какое-то время жил у бабушки, полгода не больше, но она тоже умерла, и меня отправили в приют.