Текст книги "Зеркала (СИ)"
Автор книги: Джиллиан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)
Джиллиан
Зеркала
Пролог
Сторож, детина лет под сорок, в меховом треухе и в коротком тулупчике поверх полувоенной формы, с ружьём за плечом, обходил участок, зорко поглядывая кругом. Такси, въехавшее в переулок между коттеджами, высмотрел издалека. Переулок тот – сплошь белое бездорожье: снег шёл беспрерывно всю последнюю неделю. Озадаченный: такси, не личная машина? – сторож крупным шагом прошёл к забору. Отсюда открывался прекрасный вид на происходящее.
Эта часть посёлка плохо посещаемая. Место неудобное из-за близкого леса. Сторожа здесь нет: коттеджи в основном на сигналке.
Такси с трудом проехало по переулку, в ложбинке между сугробами, скатившимися от заборов плюшево-серыми в сумерках волнами. Сторож с интересом проследил, как две вышедшие из машины женщины с трудом открыли и отодвинули дверь в сад, внутри которого располагался двухэтажный, в сравнении с соседними домами – простенький, без веранд, без пристроев и без балкончиков, коттедж. У тамбура в дом остановились. Снова открыли дверь. Но в помещение, не включая света даже в тамбуре, вошла только одна, с сумкой. Вторая ссутулилась у двери. В холле ни одна лампа не засияла – сторож даже пожал плечами: чего это она? Минут через десять женщина вернулась без сумки – сторож подумал ещё, что сумку она слишком долго ставит. Обнялись, поцеловались – кажется, на прощание. Первая уехала. Вторая вошла в дом.
Сторож некоторое время наблюдал, не зажжётся ли где в доме свет. Время-то к трём, а в начале декабря темнеет рано. Ко всему прочему снеговые тучи нависают, а от них темноты-ы… Нет, не включила. Может, сразу легла спать? Глупость несусветная… Мало ли чем занялась. Да и в коттеджах внутренних, закрытых комнат полно.
Если ключ есть – значит, хозяева сами пустили. Постоялицу? Или хозяева таким образом решили завести своего сторожа? Поселив жиличку? Бывает.
Показалось?.. Неясный свет двинулся мимо двух окон.
Заинтригованный, сторож прошагал ближе к дому и обошёл вдоль забора часть поместья. Вовремя успел. Женщина, одетая легко, в какой-то куртке с капюшоном, нахлобученным на голову, вышла сзади, с веранды, и побрела в сад, который примыкал к лесу. Пока ещё в полутьме – видно было, что на ногах у неё, кажется, ботинки – брюки поверх. «Куда полезла? – рассердился сторож. – Дурища городская! Да ещё в таком прикиде! Замёрзнет ведь!» Последняя мысль заставила вспомнить, что утром по радио обещали к ночи понижение чуть не до минус тридцати.
Но женщина остановилась – наверное, испугалась, как бы потом в подступающей темноте дорогу к дому не найти. Дура… Почему в доме свет не зажгла? И искать не надо было бы… Постояв на месте, присела, видимо, на скамье – на спинке, потому что сама скамья занесена снегом. Откинула капюшон.
Хмыкнув, сторож решил не дожидаться, что романтичная городская дура будет делать дальше. Пора на обход. Мало ли… Да и не его здесь участок.
… Он вернулся часа через два. Уже стемнело, да и пробираться по сугробищам было трудно. Сторож шёл уверенный, что в доме будет гореть свет, и ругал себя на все корки. Но любопытство пополам с тревогой гнали его к этой улице, к этому переулку.
В доме было темно.
Он прошёл дальше, к саду. У давешнего забора постоял, пытаясь привыкнуть к тьме, в которой цвет плохо видимого снега резал глаза. Наконец разглядел. Некоторое время, чертыхаясь вполголоса, сомневался, что делать, а потом всё-таки вынул из кармана мобильный и со вздохом нашёл нужный номер. Инструкции хорошо помнил: никаких неудобных историй во вверенном участке элитного посёлка! Этот участок не его, но… Сначала он услышал фон – энергичную музыку, весёлые вопли, гомон многих голосов…
– Чего надо, Рыжий? – спросил в самое ухо развязный и ленивый голос.
Сторож неслышно и коротко вздохнул.
– Тимыч, ты прости, – торопливо заговорил он. Рыжим его звал только этот тип, всех раздражающий и порой невыносимый. Фамилия, между прочим, черноволосого сторожа – Рыжов. – Тут ситуация такая, что мне самому не справиться, а впросак попадать не хочется. – Он быстро пересказал события, а потом снова просительно затянул: – Тимыч, может, доедешь до этого дома? Вместе посмотрим. А вдруг с ней что не так? Больная какая-нибудь? Или и впрямь заснула, пока сидела? Помрёт ведь. Если я один войду, сам знаешь, что будет. Не мой участок… А вот если с тобой – так не страшно…
– Кончай базар разводить, – прервал Тимыч. – Сейчас буду. Переулок этот знаю – встретишь на подходе.
Сторож с облегчением вздохнул. И тут же поднял воротник тулупчика: резкий, почти ледяной воздух на вздохе обжёг лёгкие.
Долго, притоптывая ногами, а то и прохаживаясь по переулку, ждать не пришлось. По нарастающему гуду мотора он узнал подъезжавшую спортивную машину Тимыча. Таких в посёлке больше ни у кого нет.
Машина остановилась на въезде в переулок, и из неё появился невысокий мужчина, в замшевой, подбитой изнутри мехом куртке нараспашку, в джемпере и джинсах. Шапки надеть не удосужился. Зато снег звонко заскрипел под высокими, утеплёнными мехом ботинками. Сторож быстро подошёл к нему.
– Ну, где? – спросил молодой, лет под тридцать мужчина. Он был худощав, с постоянно кривящимся от раздражения тонким ртом и небольшими, но жёсткими голубыми глазами. – Уверен, что она дверь на территорию не закрыла?
– Да, – не обижаясь на недоверие, сказал сторож. – Я проверил – точно, не закрыла. Но ты же знаешь, что нам на территорию входить нельзя. Вот и позвонил.
– Фиг вас знает, за кого вы меня здесь держите, – проворчал Тимыч. – Ладно. Пошли.
Сторож за его спиной насмешливо опустил на мгновение глаза: «За кого мы тебя здесь держим? А то сам не знаешь – за психа…» По еле намеченным, уже исчезающим следам двух женщин они добрались до коттеджа. Низ двери уже присыпало сухим снегом. Тимыч взялся за дверную ручку и повернул её. Дверь неожиданно легко открылась.
– Хм. И точно – дура, – пробормотал Тимыч.
Сторож промолчал, лишь в душе поторопил его: не дай Бог, случится непоправимое! Баба, может, и дура, но человек же!.. Прошагали тамбур коттеджа и оказались внутри, в тёмном зале небольшого холла, где Тимыч спросил:
– Фонарь при себе? Не хочу свет включать – на всякий случай.
– При себе.
– Свети давай.
Рыжий двинулся вперёд, быстро окидывая светом фонаря длинную «дорожку» под ногами и стены. «Почему не включила отопление? – машинально думал он. – Здесь такая холодрыга!.. Как она спать собиралась?»
– Стой! – негромко велел Тимыч. – Посвети налево. И немного назад.
Глазастый… Сторож сначала не понял, что такое видит. Пришлось подойти ближе и осветить стену, чтобы разглядеть. Простыня. Оттянули край – за ним зеркало. Чуть дальше оказалось ещё одно – и тоже закрытое. Рыжий растерянно пустил луч фонаря по всем стенам – ещё одна простыня… Что за?.. Перед глазами сразу похороны…
– Рыжий, – снова скомандовал Тимыч, – свети на пол.
Сторож машинально подчинился приказу. Под каждым из закрытых зеркал словно лужица натекла. Тимыч присел перед водой, хмыкнул.
– Вот они, твои десять минут. Она не сумку ставила, а зеркала занавешивала. Ладно, это мы с тобой поняли. Идём на выход в сад.
Здесь, в саду, тоже пришлось использовать фонарь: стемнело откровенно по-ночному, хотя наручные часы показывали пятый час. Даже снег, туго скрипящий под ногами, не отсвечивал. Да и что ему отсвечивать? Тучи скрылись в густой пелене быстро и тяжело падающего мохнатого снега. Следов уже не осталось – замело. Рыжему пришлось поднапрячься, чтобы визуально представить место, где дура-баба села на скамью, и повести туда своего спасителя – и её тоже! – понадеялся он.
Чуть мимо не прошли. Дура сидела уже не сверху, а на самой скамье, боком прижимаясь к спинке, чтобы не упасть. Сидела, обняв колени и ткнувшись в них лицом. Даже капюшон откинула, и волосы, полузамёрзшие, в снегу, свалялись в космы, рассыпанные по спине. Снегом её закидало так, что, не будь уверен Рыжий, что она должна быть в этом месте, наверняка бы прошли мимо небольшого снежного холма…
Тимыч, будто так и надо, за обындевевшие волосы спокойно приподнял голову женщины и сунул пальцы ей под ворот, прижав к шее и прислушиваясь. Кивнул – и Рыжий успокоился: жива!
В отворотах куртки слишком ярко забелел лист бумаги. Рыжий посветил сначала на женщину: спокойное и даже безмятежное лицо скуласто; то ли тонкое, то ли худое, но ничего так – не очень страшненькая. На первый взгляд – не старше тридцати. Потом сторож встал сбоку от Тимыча и перенаправил луч фонаря. Чётким почерком: «Ухожу сама – в здравом уме и твёрдой памяти. В моём самоубийстве прошу никого не винить».
– Ни за что не поверю, чтобы та ей заранее похороны устроила, – спокойно сказал Тимыч и, смяв листок, спрятал его в карман.
Сторож с диким изумлением взглянул на него. Спустя секунды дошло: он имеет в виду занавешенные зеркала.
– Ну, чего стоишь? – тем временем недовольно обратился к нему Тимыч. – Дай фонарь. Бери её и идём к машине.
– А разве не здесь?… – начал было Рыжий.
– Если оставлять её здесь, в этом доме, одну, какого чёрта ты меня вообще вызвал?! – рявкнул Тимыч. – Живая – везём ко мне, пока эта дура снова не!.. Быстро!
Сторож стиснул зубы, повинуясь сопляку, который, в общем-то, был прав, и послушно принялся за исполнение приказа.
1
Кира очнулась не сразу. Сознание возвращалось медленно, на ощущениях. Сначала – тепло. Потом – уют жаркого постельного белья. А ещё – какой-то странный запах от собственного, почему-то слишком горячего тела. Запах знакомый и связанный с лекарствами. А потом она поняла, что это реальность, и её затрясло – без слёз. Не удалось… Не удалось! Хотелось кричать, рычать и плакать в голос – от злости и обиды… За что, Господи?! За что?!
– Чё, опять замёрзла? – совсем рядом спросил мужской голос, заметной издёвкой в интонациях сразу угомонивший её дрожь. – Хочешь чаю?
В следующий момент практическая реальность ворвалась пониманием, что на ней ничего нет! Ну, кроме нижнего белья…
От неожиданного открытия она была начала вставать, привычно и крепко зажмурившись. Одеяло немедленно поползло с груди, кем-то сбоку сильно придавленное. Кира зашипела от неловкости и потянула его на себя. Человек, до сих пор нагло сидевший на постели, привстал, отпуская застрявшее одеяло, и недовольно сказал:
– Лежи, дура! Семеро по лавкам, что ли, ждут? И можешь не закрываться так старательно. Всё, что надо, я уже разглядел. – И добавил с ухмылкой: – И полапал тоже!
Она снова промолчала – даже на такую наглость. Поняла, что он имел в виду, узнав наконец запах противовоспалительной мази, которой её растёрли. Хотя сердце вздрогнуло: значит, видел всё?.. Легла снова, натянув одеяло до подбородка. Очень хотелось открыть глаза. Откашлялась, чтобы не хрипеть при разговоре, и тихо спросила:
– Здесь, в этой комнате, есть зеркала?
– Есть одно – завесил, – не удивляясь вопросу, ответил неизвестный. И не спросил, почему она спрашивает о таком. Как и не сказал, почему завесил.
Неужели она снова попалась?.. Кира опасливо открыла глаза, всё-таки натянула одеяло на себя и села, подоткнув подушку за спину стоймя. Неизвестный – худощавый парень, с резкими чертами лица, со ртом, выражающим отчётливое презрение, – брезгливо оглядел её и снова присел на кровать, ближе к ногам.
– И какого чёрта ты это сделала? Несчастные любови замучили?
Она поняла, что он специально сказал про любовь во множественном числе. Кажется, ему нравится, когда можно лишний раз сказать гадость. И, кажется, он не тот, кого бы ей следовало бояться. С ним можно говорить, будучи собой… Вспомнив вопрос, Кира вздёрнула кончик верхней губы, чуть не злобно ощерившись. Снова легла, вжимаясь плечами в ещё горячую подушку и глядя в потолок.
– Любови… Тоже мне – причина… Может, мне любопытно, что там, за гранью?
– Ну и что? – резко нагнувшись над ней – с упором руками по обе стороны от её головы, спросил парень. Он нагнулся так близко, что она разглядела обветренную кожу на его лице, тёмную щетину и заметные мешки под глазами. – Насмотрелась?
– А тебе какое дело? – враждебно спросила Кира, глядя в пронзительные голубые глаза прямо перед нею. – Может, и насмотрелась! Где я?
Он, оттолкнувшись руками от кровати – её голова от отдачи подпрыгнула на подушке; стремительно встал с постели – кажется, он вообще любитель резкого и быстрого движения, и спокойно сказал:
– У меня. Сейчас будет чай. Не помрёшь за это время?
Он вышел из комнаты, на мгновения впустив в неё волну еле слышных голосов и жёсткого стука – наверное, далёкой музыки. Кира обхватила себя за плечи, придерживая края одеяла. Как он свысока говорит с нею… Хотя, возможно, так небрежно он говорит со всеми. Она слишком близко к сердцу принимает его недовольство. Что ж… Его тоже понять можно: он спас, а спасённая ещё и огрызается. Хотя какой благодарности он мог ждать, спасая человека, который добровольно уже простился с жизнью?.. Потом представила, как она выглядит. Ни грана косметики. Губы почти белые – с детства бескровные, а сейчас тем более. Глаза без косметики тоже не слишком выразительные. А волосы… Господи, уж что-что, а волосы она обычно обихаживала: русые, густые, длинные – всегда гордилась ими, пока не началось… Не вспоминать!
«У меня…» – он сказал. Что это значит? Он принёс её в свою комнату?.. Из соседей, наверное. Вот и увидел, как она сидит на скамье. Хотя, насколько она помнила, все дома по соседству были темны, а значит – пусты. Приехал позже? Поэтому она не видела света в окнах его дома… Пока время есть, огляделась, приподнявшись на локтях. Небольшая комната – без единого намёка, что в ней кто-то жил или живёт. Небольшой встроенный шкаф с антресолями. Одна из дверец завешена тканью, кажется покрывалом. Кровать. Приземистая тумбочка рядом. Чуть дальше от входной двери, куда ушёл этот агрессивный тип, ещё одна дверь – поменьше. Не сразу, искоса оглянулась на окно. Оно тоже оказалось плотно занавешенным – шторой. Нет, это не комната, где он живёт. Но здесь дома огромные. Наверное, здесь живут его родители, а пока их нет… Она запуталась в предположениях и раздражённо решила спросить у него самого, что это за дом.
Он вошёл, и вместе с его появлением в комнату снова ворвалась звуковая волна приглушённой музыки и множества голосов. Дверь в комнату он пнул, чтобы она открылась, а потом закрылась, потому что руки были заняты журнальным столиком, который он грохнул перед кроватью. На столике – поднос с неожиданно изящным чайничком, сахарницей и двумя чашками.
– Чего нос повесила? Пей!
Он сказал это раздражённо и в её сторону глянул хмурым и нетерпеливым волком – типа: «С тобой ещё возись!..» Глянул так, словно заранее сомневался, что она подчинится. Кира нехотя усмехнулась: не ожидал, что придётся нянчиться? Пальцами зачесала лохматые волосы назад, наблюдая, как он несёт к столику стул для себя; поправила одеяло так, чтобы не сползало, когда сядет, и осторожно спустила ноги.
– Может, для начала мне всё-таки одеться? – неприязненно спросила она, когда его взгляд застыл на её плечах в длинных порезах, где-то свежих, а где-то заживающих, а потом его глаза опустились – на её руки, от кистей до локтя. И тут же подумала, что её личная неприязнь к этому парню, которой она сама удивилась, – это невольный отклик на его же манеру разговора.
– Чё, с мужиком повздорила? Порезал? – равнодушно спросил он, сосредоточенно разливая чай по чашкам и пододвигая к Кире сахарницу.
– Попробовали бы до меня дотронуться, – угрюмо сказала она, опуская глаза, слишком злая, что ненароком напомнили о неприятном. – Ну что? Вернёшь одежду?
– На!
Он развернулся отогнуть матрас, а когда снова повернулся к ней, на кровать свалилась какая-то тряпочка. Кира тряпку развернула, озадаченно сморщившись: ночная сорочка? Да эта вещица ей и бёдра не закроет!
– Мне чужого не надо! – враждебно огрызнулась она.
– Не, вы только гляньте! – высокомерно сказал он, не оглядываясь от подноса. – Сдохнуть не боится, а чужого стесняется…
– Это разные вещи, – буркнула она. – Может, я по жизни брезгливая? Пока живая… – И поспешно, пока он не повернулся, потянула края простыни, чтобы накрутить под одеялом на себя, как сари. Получилось. Села на кровати.
– На, – скептически оглядев её, закутанную в простыню, он снова протянул к ней руку – на ладони таблетки.
– Что это?
– Аспирин и витамины. – Он держал ладонь и с какой-то сосредоточенной ухмылкой изучал её, спрятавшуюся в простыню. Ещё и глаза поднял, прежде чем взглянуть на область декольте. Чтобы она видела, куда он потом посмотрит.
– Не буду, – буркнула она, закрывая плечи краем простыни.
– Ну и дура, – спокойно констатировал он.
– Знаю. – Последняя реплика снова получилась враждебной.
Он бросил таблетки на столик. Они поехали по столешнице – чуть не упали. Кира успела подставить ладонь. Заранее скривилась, хотя разжёвывать не собиралась, и отправила их в рот. Запила чаем, уже остывшим и не очень вкусным. Неизвестный рассеянно покачивал чашкой, словно размешивая без ложечки нерастворившийся сахар. Поднял голову. Взгляд не мягче наконец заданного вопроса:
– Почему – зеркала надо закрывать? Себя увидеть боишься?
– Ага. У меня спектрофобия – боязнь зеркал, – безразлично ответила она. Потом снова огляделась и подавила вздох: – Давно меня нашли?
– С час назад. Что дальше будешь делать?
– Вернусь в коттедж.
– Не вернёшься. Он далеко отсюда. Как звать?
– Что? – Вопроса она не сразу поняла: слишком быстро он перескочил с темы.
– Как тебя зовут? – зарычал он.
– Кира. А… – Она помедлила. – Тебя?
– Тим. Тимофей. – Он тоже замер на мгновение, дёрнул ртом, как будто ожидая услышать что-нибудь по поводу имени.
Но Кира промолчала. Имя как имя. Если у него свои заморочки по звучанию имени, которым его назвали родители, это его личные проблемы. А ей не до того. Хотелось бы знать, как далеко она находится от коттеджа, в котором ей предложили пожить. Ну и – как сбежать отсюда.
– Коньяку подлить? – хмуро предложил он.
Ответить не успела. Дверь в комнату резко распахнулась, и на пороге появилась пьяненькая девица, впритык обтянутая коротким, чёрным в блёстках платьем. На высоких каблуках качалась так опасно, что становилось страшно за неё. Не анекдотичная блондинка, но по умственному развитию тот же формат, судя по тому, как она запела.
– Ти-имчик! – высоким и сладеньким кукольным голосом позвала она. – Я тут… ик… чуть не упл… упала с лестницы. Ищу, ищу… ти… тьбя. А у тебя новая… подружка? Уже в посте… Ик… Ой… я напилась так здоровски… Пошли! П-плясать!
Тим вставал так, что даже Кире стало страшно, – медленно и с такой явной угрозой, что даже пьянущая в дым девица, кажется, сообразила, что сделала что-то не то.
– Ти-имчик… Ик… Ты среди… серди… ик…
– Кто… – тихо, с затаённой угрозой выговорил Тим. – Кто тебе разрешил на второй этаж подниматься?
– Ну, Ти-имчи-ик! – протянула пьяная девица с пьяно-выразительной укоризной. – Я же не зна… ик… что вы тут тра… ик…
Тим крупным шагом подошёл к двери, за плечи развернул девицу к выходу и ладонью с размаху наподдал ей по заднице. Девица завизжала, со скоростью улетая за дверь. После чего Тим резко швырнул эту же дверь закрыться.
Кира не выдержала. Нервы на пределе, а тут эта девица, а тут этот тип, который пышет злостью так, как, наверное, пыхтит паровоз… Она уткнула лицо в ладони и захохотала. А спустя секунды зарыдала – от поразившей её саму громадной зависти к этой беспечной девице. Кира завидовала ей и сама сознавала истоки этого чувства – глупые для кого-то, но не для неё… Ощутимо нависший над нею мужчина стоял и молча ждал, когда она прекратит истерику. Когда она стала меньше раскачиваться и начала вздыхать, он сунул ей какую-то тряпку и грубо сказал:
– Утрись! Чего ревёшь?
– Какая она счастливая, – всхлипывая, выдохнула Кира и ударила кулаком по постели. Взглянула на тряпку – полотенце. – Какая счастливая…
– Кто? – будто выстрел.
– Да девочка эта…
Он промолчал – наверное, не понял. Кира вздохнула в последний раз и промокнула глаза кончиком полотенца. Продышалась, пришла в себя. Накинула одеяло на плечи.
– Где мои вещи? Клянусь, покушаться на самоубийство больше не буду.
– Завтра отдам, – неохотно сказал он.
– Они здесь? – «Не нравится со мной возиться – отдал бы вещи и шёл бы дальше развлекаться! А то стоит тут – ни рыба ни мясо…» – снова враждебно подумала она.
– Да.
– Принеси сумку. Я при тебе выну вещи, которые мне сейчас будут нужны.
– Например?
– Расчёска. И домашние вещи. Они тёплые. Не могу же я постоянно лежать или ходить только в простыне – холодно… Пожалуйста.
Он резко повернулся и поднял из-за кровати сумку. Большая и спортивная, но впавшая по бокам, как будто в ней и вещей нет. Кира быстро вынула маечку, спортивные штаны и домашнюю куртку. Добавила тёплые носки. Потом нашла расчёску. Задумалась было, что бы ещё взять, но вредный тип выдернул сумку прямо из рук.
– Остальное спросишь у меня.
– Спрошу! – огрызнулась Кира. Правда, огрызка вышла по-детски беспомощной – после недавнего-то плача. – Где тут можно умыться?
Подбородком качнул на ту самую небольшую дверь. Осторожно, чтобы простыня не раскрутилась, она встала с кровати, прихватив вещи – одеться в ванной комнате, и мелким шагом, понимая, что выглядит глупо и смешно, пошла к двери. Его взгляд в спину, между лопатками, она чувствовала отчётливо. И понимала, что сама спровоцировала его, слишком плотно обернувшись в простыню.
Она слишком зациклилась на этом взгляде в спину. Слишком. Поэтому все движения вышли машинальными, как дома, где было безопасно. Машинально, ещё подходя к двери, включила боковой выключатель. Машинально, ещё шагая, потянула на себя дверь, машинально шагнула сбоку в освещённую ванную комнату.
И – закричала от неожиданности, шарахнувшись назад, закрываясь ладонями.
Но по лицу уже чиркнуло жгучей болью, а напоследок попало ещё и по внешней стороне ладоней, стремительно распоров кожу до локтей. Ничего не видя, только чувствуя горячую кровь, заливающую глаз и пальцы, она слепо пятилась, когда её за плечи схватили сильные руки и оттащили подальше от двери в ванную.
– Что?! Что случилось?!
Уже не раздражённо – встревоженно.
– Ты! Ты не предупредил, что там зеркало!! – закричала она в его грудь, не отнимая ладони от лица, но сообразив, что уже оказалась вне досягаемости от личного ужаса. – Почему?! Почему не предупредил?!
Истерика без слёз началась такая, что ему немало (стороной понимала Кира) пришлось с нею чуть не драться, чтобы она перестала вырываться из его рук.
– Тихо! – наконец рявкнул Тим. Одновременно встряхнул её за плечи так, что она клацнула зубами. Но притихла она не оттого. Причиной оказалось, что она не ожидала от него такой силищи. Тощий – тощий, а держал так, что синяки потом останутся – подумалось ей о постороннем.
Так что некоторое время Кира, остаточно вздрагивая, стояла притиснутая к нему, ощущая больно стиснувшие её за плечи руки и саднящие порезы на собственных руках. Тяжёлое дыхание успокоилось. Она смогла поднять глаза на его, жёстко голубые, изучающие. «Не повезло ему, – опять на грани смеха и рёва решила она. – Попал на истеричку!.. Так ему и надо – не фиг спасать кого ни попадя».
– Отпусти, – сухо сказала она. И тут же заморгала, когда кровь из рассечённой кожи над бровью снова попала в глаз.
– Не трогай – размажешь, – раздражённо велел Тим на её движение стереть кровь с века. Не сразу, но его пальцы, чуть не проткнувшие, по болезненным ощущениям, ей кожу или вообще плечи, расслабились, и она смогла с цыпочек встать полностью на ноги. И тут же была схвачена за руку. Тим нагнулся, вглядываясь в её глаза.
– Пошли.
Он проводил её до кровати, как тяжелобольную. Неудивительно: она подчинялась, как в оцепенении. Ей-то это состояние привычно, а вот со стороны выглядит – знала Кира, будто она к чему-то прислушивается. Заставил сесть.
– Что с тобой… – начал было он.
Она резко подняла руку с раскрытой ладонью, останавливая его. Ничего не сказала, но он послушно замолчал. Она даже как-то мельком удивилась этому, но удивление быстро пропало, когда перед глазами привычно плеснуло выходом из реальности. Всего пара секунд – и она увидела всё, что пришлось нечаянно узнать.
Очнулась, когда кто-то рядом шевельнулся.
– Говоришь, боязнь зеркал? – уже задумчиво сказал он, когда она взглянула на него уже осмысленно. – Я как-то иначе представлял себе это… Можешь стоять на ногах?
– Я хочу вернуться в тот коттедж, – угрюмо сказала она. – Там закрыты зеркала во всех помещениях, и я могу чувствовать себя свободней. – Она опустила глаза на простыню в кровавых пятнах. Отвела взгляд и прикусила губу. – Я… выстираю.
– Сиди, – велел Тим и ушёл в ту же ванную комнату.
При виде того, как он входит в безопасную для него комнату, Кира привычно сжалась в напряжённом ожидании и уставилась на видимую ей часть входа: выйдет? Нет? Но он вышел спокойно – и с ним всё было в порядке. В руках мокрое, судя по пятнам, полотенце и куча мелких предметов. Быстро и как-то очень ловко, как будто ему не впервой, Тим промыл ей царапину над бровью, а потом обработал порезы на руках. Она послушно подчинялась ему, но потом Тим сказал, закончив врачевать её порезы:
– Расчёсывайся и переодевайся здесь. Я пока сниму зеркало в ванной.
– Не надо, – вяло сказала она. – Я всё это сделаю, но скоро засну – и надолго.
Он недоверчиво хмыкнул, исподлобья присматриваясь к ней, но всё же пошёл в ванную комнату, с порога предупредив:
– Сниму, пока ты переодеваешься. Чтобы не смущать.
Расчесаться она не успела. Когда Тим вернулся, Кира бессильно лежала отяжелевшей головой на подушке, из последних сил дожидаясь его. Поскольку решилась… Одеялом укрылась до пояса.
Он натянул одеяло до плеч и пошёл было к входной двери…
– Тим…
Обернувшись, он снова хмыкнул: приподнявшись на локте, девушка смотрела на него, с трудом держа глаза открытыми.
– Ну что ещё!
– Ты часто ходишь в лес…
Озадаченный, он хотел было – она видела – сказать что-то вроде: «А тебе какое дело?» Или спросить: «Откуда ты знаешь?» Но, кажется, сообразил: лучше ответить напрямую, если, конечно, это был вопрос.
– Хожу. И что?
– Завтра возьми с собой в лес мобильник.
Её глаза сомкнулись, и девушка почти упала на подушку.
