Текст книги "Монастырь потерянных душ"

Автор книги: Джен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Запись двадцать пятая

Вечером после позднего ужина, когда в столовой осталось человек семь, у стойки неожиданно обнаружился ящик с пивом. Его нашел Роман. Развернувшись ко всем и широко улыбаясь, он указал на ящик театральным жестом:

– Вы думаете, это – нам?

Мы – Джей, Маргарита, красавец Лаури, Женя, Вероника и я – несказанно обрадовались. Похоже, все подустали от возвышенно-серьезной атмосферы Монастыря, и пора было расслабиться. Не знаю, что там задумывали монахи – преподнести нам подарок или провести очередной тест, – но мы размышляли недолго. Сдвинули два стола, перетащили пиво поближе и решили никого больше не звать, ведь двадцать бутылок на семерых – это и так не слишком много.

После того, как мы вдоволь поехидничали насчет новых экспериментальных методов, лидерство в разговоре принял Роман. Он вел себя так, точно был самым старшим: посматривал на всех с легкой снисходительностью, избегал говорить о себе, но задавал далеко не поверхностные вопросы другим. В какой-то момент я заподозрила в нем подсадную утку, но переживать по этому поводу не стала: если точной информации нет, то из возможных объяснений лучше выбрать наименее тревожное. То есть, я решила считать, что Роман так поступал не в силу какой-то тайны, а лишь из-за неуверенности в своей истории.

Впрочем, он выдал, что его волнует, когда спросил о любви.

– Что вы об этом думаете? Почему вы – взрослые люди, которые наверняка имели опыт серьезных отношений – сейчас не со своим любимым человеком, а в Монастыре?

– Любовь – это ведь не единственная ценность, – заметил Лаури. – В жизни существуют и другие цели.

– Ты о себе говоришь? Ты кого-то оставил – там, за стеной?

– Трудно сказать… – замялся Лаури. – У нас необязательные отношения. Каждый делает, что хочет.

– Ты считаешь, это хорошо?

– Я считаю, это идеально. Особенно для мужчины. Правда, далеко не всякая женщина готова принять мужскую свободу.

– Она готова, только если знает, как использовать свободу собственную, – заявила Джей. – Я тоже не терплю, когда меня ограничивают. Или когда требуют то, что я сама не хочу.

– А как же терпение ради любви? Разве не приходится ограничивать себя в чем-то ради любимого человека? – Роман говорил таким тоном, что возникали сомнения в его вере в собственные слова.

– Приходится, – вздохнул Женя. – Только однажды ты понимаешь, что потерял себя.

А вместе с потерей себя уходит любовь.

– Точно! – поддержала его Маргарита. Ее лицо приняло жесткое выражение.

– Давайте каждый, кто может, расскажет о том, как складывались его отношения с противоположным полом, – предложил Роман. – Надеюсь, это не слишком болезненная процедура.

– Я уже рассказывал вчера, – ответил Женя. – Ничего особенного: сперва одна жена, потом другая. И вот я здесь.

Он улыбнулся какой-то беззащитной улыбкой.

– А ты? – уставился Роман на Маргариту.

– Грустно это все, – сказала она и почесала переносицу. Мы ждали. Она молчала не меньше, наверное, двух минут. Потом заговорила. Оказывается, она в пятнадцать лет сбежала из дома с парнем, который не имел ни работы, ни квартиры, но зато умел рассказывать фантастические истории, в том числе и о себе. О том, что он – странник по звездам и все такое. У него были огромные голубые глаза, светлые волосы, и, несмотря на его двадцать лет, Маргарите часто казалось, что она мудрее и старше. Она влюбилась, они жили в общаге и однажды – из-за отсутствия денег – сварили и съели кота. Нередко Маргарита пела на рынке, чтобы немного заработать. Брала с собой знакомого гитариста и пела. Рублей пятьдесят за три часа. А потом она попала в больницу. Язва желудка, осеннее обострение. Приходили подружки, и мать, которая умоляла вернуться домой. Маргарита и вернулась – как только узнала, что ее странник спит с другой девушкой. Вообще-то, они сразу договаривались на свободные отношения, и Маргарита соглашалась, – ведь это была теория. Практики ее любовь не пережила.

– Просто не надо связываться, – сказала Вероника. – Любовь это боль. Ни один человек не будет вести себя стопроцентно так, как нужно тебе. И что теперь – страдать каждый раз?

– А ты разве никогда не страдала?

– Молодая была, глупая, – хмыкнула она. – Теперь меня с мужчинами объединяет только секс. И желательно разовый… в смысле, встретились, потрахались как следует и разбежались.

– И тебе никогда не хотелось влюбиться?

– Не-а, – она мотнула головой, густые волосы хлестнули по щеке, и Вика сразу показалась такой девчонкой-оторвой, с которой классно проводить время и ни о чем серьезном не думать.

– Как же ты решаешь проблему безопасного секса? – с играной суровостью наклонился к ней Роман.

– Презервативы в сумочке, – беспечно ответила Вероника. Я напряглась. Впрочем, это не такая уж редкость. Но что она расскажет еще?

И она рассказала. Два десятка мужчин за последние года три. С каждым – иногда одна встреча, иногда несколько, но не дольше, чем месяц. Все старше ее. Все женаты. Незаурядные люди. Способ простой: она о них пишет очерки, а потом…

Во время рассказа она порой презрительно кривила рот: она не может относиться к ним с уважением. Любой мужчина, который идет от жены налево, вызывает в ней жалость. Она встречается с ними, потому что чувствует себя нужной. Но ей на их проблемы, по большому счету, плевать. Молодая, свободная, без претензий. Они восхищаются ее гладкой кожей и тугими мышцами. Они возятся с ней. Водят по ресторанам. Увозят за город в дом отдыха. Иногда им становится стыдно, и они исчезают, а Вероника сама не звонит – у нее другой на примете. Если же роман затягивается, они ожидают, что она им ответит любовью. Хотят внимания и понимания. А она как ледышка. В плане эмоций, конечно, не в сексе.

– Ты их ешь, – усмехнулась Джей.

– Это как?

– Энергетически. Ты питаешься тем, что они тебя хотят.

Вероника не возражала против формулировки. Они ведь тоже получали свое. Самому старшему было за пятьдесят. Седой бородатый старик в вельветовом пиджаке. Один из культурных деятелей, театрал. Говорил, что хочет уйти от жены – ну, это общее место, они часто так говорят. Встречались дома у Вероники, почему-то он на гостиницу тратиться не хотел. Наверное, зарабатывал мало. На пятую встречу он принес тапочки, и стало ясно: пора с ним завязывать. Когда культурный деятель позвонил в очередной раз – мол, жди, сейчас приеду, – Вероника возражать не стала. Она просто пригласила своего приятеля, ровесника, чтобы тот изобразил «жениха».

Культурный деятель парня в тельняшке не перенес, загрустил, поник, и вскоре ушел.

Я слушала и посмеивалась вместе со всеми. Это было чужое. Я как свои пять пальцев знала кухню, где повстречались тельняшка с вельветовым пиджаком. Я досконально помнила, чем кормят в доме отдыха, названном Вероникой, и какие деревья растут там у входа. Я знала размер обычной взятки в гостинице. Не знала я лишь одного: откуда эта девушка брала подробности. Конечно, ходили слухи о том, что некая журналистка спит со своими героями, так что имена не секрет. Но тапочки? А шрам на спине у начальника департамента по молодежной политике? А тот поход на рыбалку и секс в холодном сарае, – кто мог тогда видеть нас? Или она в своей прежней жизни была профессиональным сыщиком, в чем я глубоко сомневалась, или…

Как будто я сдала свою жизнь в сэконд-хэнд, а Вероника приобрела ее по дешевке.

На всякий случай я спросила, не доводилось ли кому провести свое детство в лесу.

Конечно, они не ответили бы – Монастырь запрещал, да и нелегко показать себя обворованным, – но кто-то мог вздрогнуть, насторожиться, напрячься. Нет, ничего.

Да я бы и не поверила, что мои новые воспоминания принадлежат кому-то еще, – так глубоко это во мне находилось. Начиная с деревянной игрушки-медведя.

Внезапно мне стало легко. Вероника рассказывала совершенную ерунду. Наверняка, еще и привирала, чтобы выставить себя в лучшем свете. Я абсолютно не понимала, как за такое можно отдать свою руку. Я отпила еще пива, голова окончательно закружилась и стало дико смешно от пьяной мысли, что у меня два тела, которые друг друга не узнают.

Запись двадцать шестая

Я на всякий случай ждала, но Денис ко мне не пришел. Возможно, он искал меня раньше. Возможно, он был с другой. Все равно.

Утро производило впечатление выходного. Теплый ветер шевелил траву, стояла тишина. Люди ходили праздно, поодиночке, у некоторых на лицах расплывалось блаженное выражение, точно вчера им за ужином подмешали наркотик счастья. Мне, впрочем, тоже было спокойно-спокойно, как никогда. Я сроднилась с этими камнями, зданиями, изогнутыми деревьями, окнами, в которых отражалось небо с облаками. Я сегодня жила как они, без желаний, просто грелась на солнце, и мне того было довольно. Я нашла скамейку со спинкой, уселась поудобнее и замерла. Попыталась вспомнить какой же сегодня день, – не вышло. Я здесь потеряла счет времени.

Стало смешно. Я и рассмеялась.

Проходивший мимо Илья посмотрел на меня удивленно-заинтересованно. Я не отреагировала, восприняла его словно лист, подгоняемый ветром.

Так я сидела, наверное, с полчаса, изредка меняя позу и глядя то на облака, то на брусчатку, то на колышащиеся верхушки деревьев над стеной. Вдруг калитка напротив начала неуверенно открываться. Я насторожилась: кто это к нам пришел?

Сначала показалась голова длинноволосой бесцветной блондинки лет тридцати: бегающий взгляд; красноватый, точно от насморка, нос. Я не шевелилась. Блондинка меня не заметила и вошла. Она была в просторной мятой рубашке и джинсах. За ней во двор вступили два парня. Первый – помладше, плечистый, со стрижкой под ноль, в серой футболке и брюках хаки. Второй – наверное, старший брат блондинки, – в мутно-белой пыльной одежде, имел унылый вид и коричневый хайратник на таких же длинных и грязных, как у девицы, волосах. Все трое были с небольшими рюкзаками за спиной.

– А что здесь тако-ое? – вопросила в пустоту блондинка. Старший из ее спутников задрал голову, глядя на башни.

Откуда-то появился Женя, одетый по-монастырски, с ремнем на талии. Остановился в стороне, достал сигарету, покрутил, закурил. Троица повернулась к нему. Женя смотрел на них, прищурившись, молчал. Блондинка решилась:

– Простите, пожалуйста! – высоким голосом, не соответствующим ее возрасту, воскликнула она и сделала несколько шагов к Жене. – Вы не подскажете, куда мы попали?

Монастырь однозначно не был похож на православный, да и вообще больше вызывал ассоциацию с замком, чем с религиозным сооружением.

Женя смачно сплюнул, оскалился. Он явно издевался. Не знаю, с чего это вдруг.

Хотя пришедшие и у меня почему-то вызвали неприязнь.

Парни напряглись, спустили наземь рюкзаки.

– Это научный комплекс, – размеренно произнес Женя. – Посторонним вход воспрещен.

– Тогда почему калитка открыта? – злорадно улыбнулась блондинка. – И объявления мы не видели.

– Ваши проблемы, – Женя пожал плечами. – Тут проводят эксперимент. Довольно опасный. И если это на вас повлияет…

Он красноречиво развел руками.

– Дело в том, что мы путешествуем автостопом, – быстро заговорила блондинка. – Мы увидели башни, и решили здесь остановиться и переночевать. Насколько я понимаю, ученые – интеллигентные люди, и могут нам предоставить такую возможность. Тут ведь не с радиацией экспериментируют, как я понимаю?

– И не с биологическим оружием, – ухмыльнулся коротко стриженый.

Женя посмотрел на них, точно на недоумков, глубоко затянулся, бросил окурок и растоптал.

– Мы можем видеть кого-нибудь из начальства? – нетерпеливо спросила блондинка.

Но Женя уже уходил, демонстрируя равнодушную спину.

– Дурной какой-то, – сказал коротко стриженый.

– Может, псих? – предположил длинноволосый. У него был неприятный голос, какой-то бесполый.

Я, устав сидеть неподвижно, переменила позу.

– О! – обрадовалась блондинка. – Нам девушка все сейчас объяснит. Правда, девушка?

Я почувствовала себя секретаршей. Было противно. Но я на всякий случай кивнула с готовностью: мол, что вам нужно.

– Скажите, как мы можем пройти к руководству? Ведь здесь есть руководство?

– Конечно. Но сейчас у них обед, и беспокоить нельзя.

Все трое подошли ко мне, я глядела на них снизу вверх, не вставая.

– Полдвенадцатого – обед? – удивилась блондинка.

– Да, такое у нас расписание, – снова кивнула я, постаравшись сделать простое лицо. Я понимала, что если монахи не захотят, их здесь никто не найдет. Но это было бы слишком сложно объяснять.

– Надолго – обед? – блондинка выглядела очень недовольной.

– До двух, – осторожно сказала я, надеясь, что они не продержатся.

– Мнда, – скептически произнес коротко стриженый.

– Мы можем подождать? – настаивала блондинка.

– Ждите, – равнодушно разрешила я, и отвела взгляд, демонстрируя, что разговор закончен.

Блондинка наконец сняла рюкзак. Троица отошла от меня и стала приглушенно что-то обсуждать. Я разглядывала свои ногти. Потом блондинка вновь обратилась ко мне.

– Вы не подскажете, где здесь можно попить?

Тут мне стало их жаль. Бедные, они, наверное, рассчитывали на приятные впечатления от красивого места, на гостеприимных хозяев, а тут – такое разочарование. Я встала.

– Пойдемте со мной.

Я шла впереди, легко и бесшумно, и весьма себе нравилась. Трое тащили свои рюкзаки за лямки. Сначала я хотела поводить их по лабиринту Монастыря минут пятнадцать, но передумала, так что у фонтанчика мы оказались скоро.

– Пожалуйста, – сделала я приглашающий жест. Без радости, чисто формальная вежливость.

– Вода, вода! – по-дурацки вскричал коротко стриженый, и бросился к источнику. Я испугалась, как бы он в своем порыве что-нибудь не разрушил. Но обошлось.

Второй к фонтанчику припала блондинка. Ее предполагаемый брат сначала умылся, а затем стал глотать воду с хлюпаньем. Делал он это довольно долго. Его спутники терпеливо ждали, а когда он закончил, все трое растерянно огляделись, не зная, что делать дальше.

– Вы не могли бы провести нам экскур…

Блондинка не договорила. Она пошатнулась, голова ее дернулась назад, ноги подкосились… и она мягко осела на камни, в конце концов повалившись на бок.

Парни глядели ошеломленно. Я – с неожиданным для себя любопытством. Я уже готова была спросить, что это с ней, как то же самое сперва произошло с коротко стриженым, а следом и длинноволосый, побледнев, неуклюже шмякнулся у стены.

– Упс, – произнесла я, чувствуя себя полной дурой. Я стояла над тремя неподвижными телами и не знала, что делать, но при этом мне не было страшно.

Осторожно переступая, чтобы кого-нибудь не коснуться, я подошла к фонтанчику и потрогала пальцем тугую струю. Поколебавшись, слизнула каплю. Подождала минуту.

Ничего не произошло.

Но сделать пару-тройку глотков я все-таки не решилась. Хотя в контракте стоял запрет на применение наркотических средств, и тем более – на причинение физического вреда, в этом мире от руководства Монастыря зависело далеко не все.

Запись двадцать седьмая

Дальше события разворачивались стремительно и абсолютно мимо моей воли – как во сне. В маленький двор разом повалили люди, как будто они давно наблюдали за нами и только ждали серьезного повода, чтоб появиться. Никто ничего не спрашивал, но все столпились вокруг лежащих, а на меня не смотрели. Я не могла уйти, потому что тогда оказалась бы единственной из пятнадцати подопытных, кто сюда не явился.

А ведь я напоила гостей, которые после того, как приложились к источнику, упали тут замертво. Но разве я знала? Я и сама отсюда недавно пила! Впрочем, никто не торопился меня обвинять.

Толпа расступилась перед монахами. Сосредоточенные, даже, пожалуй, суровые, они тоже ничего не сказали, только жестами показали, что упавших надо поднять. Сами они занялись коротко стриженым, длинноволосый достался Косте и Лаури, а за девушку взялись Роман и Джей. Узким, едва заметным коридором шестеро уволокли троих, а остальные остались у фонтанчика, который бил и журчал, как ни в чем не бывало. Остались все – кроме меня. Я – не знаю, почему – растерянно побрела за монахами.

Мы очутились в незнакомом квадратном дворе, где не было ни одной травинки, одни серые камни. Широкие ступени посередине вели вниз, в темноту, точно в подземный переход. На меня по-прежнему не обращали внимания, так что я тоже стала спускаться. Когда естественный свет перестал до нас доходить, по бокам – на стенах – вспыхнули лампы. Создавалось впечатление, будто они зажглись от звука наших шагов.

Мы добрались до небольшой платформы под низким потолком – здесь могли бы уместиться человек тридцать, и в два раза меньше был способен принять темно-красный, с желтой горизонтальной полосой на боку, вагон, чьи двери разъехались автоматически при нашем появлении. Монахи втащили туда коротко стриженого и бережно уложили на диван. Затем Джей и Роман внесли девушку, посадили ее, прислонили к стенке, и, придерживая, сели рядом. Костя и Лаури устроили длинноволосого, а затем, как монахи, встали, держась за поручни. Последней вошла я. Происходящее меня злило, но я ничего не могла поделать. Двери бесшумно закрылись, вагон двинулся в темный туннель.

– Они живы, – сказала Джей. Как я подумала, для того, чтобы меня поддержать.

– По крайней мере, я не чувствовал, как он дышит, – довольно резко произнес Лаури.

– Может, пощупать пульс? – предложил Костя.

– Успокойтесь, – сказал старший Монах. – Вы все равно ничего не сможете изменить.

Это звучало, скорее, загадочно, чем с обреченностью. Мы задумались. Вагон немного качало, и движение сопровождалось негромким гудением. Я опустилась на свободное место в углу. Красивое лицо Лаури в неровном свете выглядело лицом отрицательного героя. Роман сидел, немного нагнувшись вперед и сплетя пальцы между колен. События последних двадцати минут его явно интересовали, но он не намеревался расспрашивать, а спокойно ждал продолжения. Костя смотрелся как на похоронах в своем черном. Джей повернулась к стеклу и глядела то ли во тьму, то ли на свое смутное отражение. Я все еще злилась, поскольку не знала, что меня ждет. Угораздило же эту неприятную троицу забрести в Монастырь!

Остановка вагона, два десятка широких и низких ступеней вверх, огороженная площадка у отвесной скалы, вагончик канатной дороги, куда мы набились, как сельди в бочку. Слабый запах пота, ткани, мужских волос. Когда мы прибыли к тому же зданию со входом-ртом, куда мы путешествовали на днях с Денисом, я очень удивилась, что не заметила раньше второй канатки. Потом вдруг пришло в голову, что их может быть пять, восемь, десять, но они показываются по мере необходимости. Снова захлестнуло ощущением сна. Я поддерживала голову блондинки, открывала двери, возникающие по пути. В конце концов, мы оказались в зале с высоченными потолками, большими окнами с видом на пасмурное небо и лес, белыми стенами, железными койками с белым бельем и белыми ширмами. Натертые полы блестели, отражая наши силуэты. Похоже, это была больница.

Мы сняли обувь с неподвижных людей и уложили их на кровати – по указанию монахов, довольно далеко друг от друга. Затем еще и разгородили их ширмами. Младший монах взял снятые кроссовки и унес. Пока мы провожали его взглядом, Старший тоже куда-то исчез. Джей повела плечами, освобождаясь от невидимой тяжести.

– Что теперь? Мы больше не нужны?

– Я знаю, как отсюда выбраться. Вернуться в Монастырь, – сказала я.

– А зачем? – Джей потянулась, напомнив большую довольную кошку. – Давайте останемся здесь. Спальных мест хватает, еду добудем…

Роман улыбнулся ей. Как будто ничего особенного не произошло. Как будто они не волокли только что девушку в бессознательном состоянии. Я посмотрела на лежащего ближе всех коротко стриженого. Его рот приоткрылся. Кажется, так иногда бывает у трупов.

Костя, Лаури, Джей и Роман образовали некую группку, словно им было приятно оказаться здесь вместе и пообщаться. Я начала от них отходить, отходить, медленно рассматривая зал-палату, лепку под потолком. Никто на меня не оглядывался. Когда же я оказалась в нескольких шагах от распахнутой двери, то развернулась и быстро вышла. Взлетела по какой-то лестнице, остановилась на площадке перед полукруглым окном. Сердце билось часто-часто. Но я чувствовала облегчение.

Из того, что в Монастыре я могла создать себе новое прошлое – то, которое придется мне по душе, – следовало, что я и в настоящем могу совершать поступки, какие душа пожелает. Первый урок. Я оставила попытки отыскать в себе чувство вины за то, что отвела гостей напиться, и уж тем более – перестала придумывать оправдания. Это случилось. Это часть моей личной истории. В ней оставались пробелы. Образ профессора встал передо мной. Я задала вопрос. Полупрозрачный профессор парил в воздухе как привидение.

Умный человек не станет делать другому зло, потому что тем самым он делает зло себе, – вспомнила я наш ночной разговор. Если профессор в это верит, то существует три варианта. Либо настоящий виновный хотел причинить себе вред (эта версия отдавала дешевым триллером про маньяка, и я ее отмела); либо дело в свойствах воды, которая меняет свой состав так, что временами способна погрузить человека во что-то вроде комы или летаргии; либо речь идет не о вредном воздействии, а о запланированной акции, вроде спектакля… Нет, трудно было поверить, что блондинка имела отношение к Монастырю: у здешних совсем другие глаза. Значит, вода.

Что ж, – усмехнулась я с горькой решимостью. Теперь я пойду и выпью этой воды.