Текст книги "Монастырь потерянных душ"

Автор книги: Джен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Запись пятидесятая

Конечно, он манипулировал мной, но было лениво сопротивляться. Он ушел, попросив за ним не следить. Я поднялась поспать. В числе прочего, парень мне сообщил, где я найду остальных. Да-да, за теми горами. За восемь часов доберусь. Можно не торопиться. У меня есть дня два. Я прекрасно осознавала, что могу пожить здесь, сколько хочется, а потом, возможно, и сбежать. Добраться до Монастыря, осторожно его обойти, на дороге поймать попутку. Правильно, нечего было оставлять меня в одиночестве.

Но глубине души я знала, что сделаю все, как им хочется. И буду думать, что поступаю согласно собственной воле. Даже если они умудрились меня запрограммировать. Все это неважно. Я действительно не знала, на что мне потратить двадцать ближайших лет. Даже тридцать. Даже пятьдесят. Полгода назад, еще в городе, со своей квартирой, финансовой независимостью и недюжинными способностями журналиста, я думала, что могла бы жить-поживать так до самой смерти, нежиться в лучах славы и чьих-нибудь приятных объятиях. Не знаю, что там произошло, но меня занесло сюда. Архитектор. Я все еще не представляла себя в такой роли. Но город, в котором я бы хотела жить – в котором мне бы хотелось жить, а не умирать – представить, а точнее – почувствовать я могла.

Я закрыла воображение на замок, чтобы отложить фантазии до лучших дней. До того момента, когда я решусь. Потому что, если я не решусь, придумывать – а по правде сказать, ВСПОМИНАТЬ – этот город не имело бы смысла.

Лишь в одном я не могла сейчас удержаться. Я увидела, что когда этот город построят – все оттуда уйдут на несколько лет и разрушат дороги. Потом люди вернутся туда пешком. Те, кто захочет вернуться. Поодиночке. Каждый возьмет только то, что сможет унести на себе.

Честно признаться, этот город был так же реален как жизнь после смерти.

Теоретически ее не существует, и убедительных доказательств противоположного нет.

Но я никогда не могла поверить в собственное исчезновение. Даже если избавлюсь от этого тела: оно же – не я.

Я проснулась около полудня, приготовила горячий обед, поела, собралась и отправилась в путь.

Самым трудным оказалось спуститься с обрыва. Тропа местами была глинистой, скользкой. Я пожалела, что не нашла заранее палку. Иногда я сползала, практически, на четвереньках, лицом к горе, и вспоминала, как лихо слетел отсюда младший монах. Остаться в Монастыре стоило только ради того, чтоб поучиться у его обитателей.

Только когда очутилась внизу, перепачканная, я поняла, что съехать к реке можно было и на доске, – несмотря на то, что сейчас лето, а не зима. Впрочем, тогда я рисковала врезаться в какой-нибудь камень, а то и перевернуться. Но если начать понемногу… Я почувствовала азарт и чуть не вернулась, чтобы потратить хотя бы день на экстремальное съезжание с горы.

Надо было идти.

Дорога петляла. Сначала вверх по реке до моста – я не решилась переплыть такую бурную и холодную. Потом вниз, чтоб обойти лесистый отрог. Через два часа я оказалась в зарослях и едва не потеряла тропинку. Еще через час я была на лугу в окружении хоровода темных, кажущихся огромными гор. Огромных по-настоящему, с заснеженными вершинами и острыми пиками я никогда не видела. На каждую из этих я могла бы забраться в течение дня без особого снаряжения. А к ночи спускаться, сидеть у костра, потягивать чай из трав. Если бы Монастырь мог предложить мне такую жизнь, я б не раздумывала. Я могла бы даже работать сторожем на тропе, заговаривать зубы случайным странникам с тем, чтобы они не попали туда, куда им не положено. Но, конечно, об одинокой жизни в горах мечтали многие. Я представила сотни домиков, раскиданных по склонам и долинам так, чтобы из одного другого было не видать. Чтобы на поход в гости пришлось бы потратить не меньше суток. Подумаешь двадцать раз, прежде чем отправляться. Я остановилась, чтобы передохнуть. Сбросила рюкзак, подвигала плечами, разминая. Смогла бы я здесь переночевать в одиночестве? У меня были спички и спальник. Но от идеи спать одной под взглядом неба стало как-то не по себе. Я походила вокруг рюкзака. Нет, я не устала. Отдых мне не был нужен. Я отправилась дальше.

Склон первой горы из тех, что издалека создавали известную впадину, я решила преодолеть напрямую, тем более, что одна из тропинок шла вверх. Я вспомнила, каким ласково-гладким он оказался издалека. Второй я обогнула, стараясь не смотреть на часы. Во всяком случае, было еще светло. Все-таки лето. Наконец моим глазам открылась огромная зеленая долина. Я вышла в нее вдоль ручья. Горы здесь заканчивались, вдали виднелись холмы, и – ни одной дороги. Кое-где в траве лежали валуны – привычная черта здешних пейзажей. Весной это широкое и почти круглое поле, наверное, заливало водой. Я огляделась и с трудом различила две человеческих темных фигуры. Всего лишь две? Я испугалась, что эти люди мне не знакомы, но иного выхода, чем пойти к ним, не нашла.

Вскоре я уже обнималась с улыбающейся, светловолосой и светлоглазой Таней.

Нескладный Костя посматривал на нас с подозрением. Нельзя сказать, чтобы в Монастыре кто-то сближался с кем-то до таких объятий. Но мне показалось, что Таня – из тех, кто согласился строить город. Это не могло не объединять. Насчет Кости я сомневалась. Я подумала, окажись я дома, то, выйдя на улицу, по лицам встречных могла бы читать готовность на подобные безумные поступки. Двадцать лет, шутка ли! Это число мне не давало покоя.

И глобальная игра Монастыря, который мог себе позволить собрать под флагом строительства нового города сотни (или тысячи) людей, обучить, дать нам волю и посмотреть, что получится. Я не верила, что Монастырь преследует какие-то политические или идеологические цели. Слишком уж небрежным тоном тот парень делал мне предложение. Тем более, этот город… я уверена, что он должен быть тайным. И, надо думать, другие со мной согласятся. Монах тогда, у источника, говорил о «стирании памяти». Что ж, в городе в результате может жить всего лишь сотня человек. Город совсем небольшой. У каждого во владении – несколько десятков зданий. Надеюсь, нас научат, как поддерживать их в добром здравии, несмотря на отсутствие жителей. Мне казалось, дома вполне могут существовать без людей. Как деревья. Этот город, как вирус, влез в мою душу и уже что-то с ней делал, не знаю что. Это неважно. Я не сопротивлялась.

Таня и Костя ждали меня, чтоб проводить в Монастырь. Я не удивилась. Только вытащила из кармана рюкзака камень, наклонилась, и положила в траву. Посреди поля, огороженного горами с севера, юга и запада, а с востока – перетекающего в холмы. Надеюсь, эти холмы хорошо загораживают обзор с той стороны.

Запись пятьдесят первая

Мы дошли до горы и в ее тени спустились в подземку. Я отвыкла от искусственного света. На тесной станции нас встретили пустые рельсы. «Нас услышат», – сказала Таня. Действительно, минут через десять подъехал вагончик. Я подивилась его конструкции, в которой, казалось, не было места для двигательного механизма: всего лишь тонкостенная будка с сиденьями. Наверное, все дело в рельсах. Мы сели.

Поехали. Костя был напротив меня и Тани, я старалась на него не смотреть. Он загораживал мое отражение.

Сам настороженный, недоверчивый – наверное, в силу возраста, – он вызывал у меня настороженность тоже. Хотя я знала, что нравлюсь ему.

Я обратилась к Тане:

– Хочу признаться. Я однажды была в твоей комнате.

– Ничего страшного, – улыбнулась она.

– Видела рисунки на стенах. Это твои?

Таня кивнула. Вагон разогнался так, что движения не ощущалось.

– Я подумала, что ты рисуешь людей. В смысле, тех, кто живет в Монастыре…

– Нет. Это черные дыры.

– То есть? – насколько я помнила, черный цвет в рисунках, практически, не использовался.

– Черные дыры – это то, что противоположно белым пятнам. Белые пятна все стремятся раскрыть. Черные дыры, наоборот, остаются закрытыми. Возможно, из-за ощущения опасности, которое они вызывают. Хотя я не уверена, что это ощущение не возникает от разговоров об опасности черных дыр. Считается, будто черные дыры уничтожают то, чем ты являешься.

Трудно сказать, чтобы я понимала Таню, но я одобрительно и с умным видом покачала головой, чтобы она продолжала.

– Признак черной дыры – когда у тебя есть представление о том, что в такое-то место ходить нельзя, или того-то делать не надо. Обычно люди на этом и останавливаются. Точнее, чаще они даже делают вид, будто черной дыры не существует. Впрочем, есть возраст, в котором люди склонны к исследованию черных дыр…

– Подростки?

– Да. Проблема в том, что есть, так сказать, экскурсионные черные дыры. Такие места, в которых бывали, практически, все, и которые только имитируют опасность.

Я догадывалась, что под «местами» Таня подразумевает то ли опыт, то ли состояния.

– В сущности, если черная дыра имеет определенное название, то она является экскурсионной. Бывать там довольно противно, и это с возрастом отвращает от черных дыр в принципе. Другое дело – черные дыры, которые не ассоциируются со словами. Обычно их даже не замечают.

– Но если ты их исследуешь, то можешь дать им название?

– Как только ты дашь название черной дыре, туда сразу повалят толпы. Особенно если вместе с названием ты займешься рекламой… Собственно, любители черных дыр занимаются этим часто. Даже книги об этом пишут.

Таня так хорошо улыбалась. Лучисто.

– Значит, черные дыры все-таки людям нужны?

– Это ошибочный подход – измерять явления по их пользе для человека. Может быть совсем наоборот: это люди нужны черным дырам. Хотя, скорее всего, большинству черных дыр на людей просто плевать.

– Они, как люди, могут выражать свои чувства? – я чуть было не спросила, живые ли они, но подумала, что так было бы глупо.

– Плевать – это образное выражение. Конечно, черные дыры взаимодействуют с человеком, когда он туда попадает. Скорее всего, определенные черные дыры людей выталкивают, практически, на входе. Это и называется – плевать.

– Ты говорила об опасности…

– Всего лишь трансформация. Если человек цепляется за то, что он якобы есть, то для его излюбленной формы контакт с черной дырой, конечно, опасен. Но я не вижу причин для того, чтобы бояться стать другим существом.

– Ты их рисуешь – значит…

Таня была как Таня. Высокая светлая девушка. Пожалуй, красивая. Излучающая внутреннюю гармонию.

– Я предпочитаю не делать столь определенных выводов.

Нас несло по туннелю как по черной дыре. Я не знала, почему доверяю Тане. Так было естественно – не подвергать сомнению существование непонятных мне черных дыр. Я даже подумала, что с одной черной дырой я уж точно знакома. Лет двадцать восемь назад… А потом, постепенно оправляясь от шока, застраивала внутреннее пространство всяческими предметами и однообразными детальками, вроде тех, что изображала Таня в своих рисунках. Я покосилась на Костю. Он то ли делал вид, что не слушает нас, то ли и вправду не слушал.

Мы с Таней своей болтовней просто укорачивали дорогу.

– Куда мы едем?

– В Монастырь, разумеется.

Но мне уже казалось, что приехать мы могли куда угодно.

Запись пятьдесят вторая

Я не знаю, сколько времени ушло на путешествие. Пожалуй, несколько часов. Я задремала. По идее мы должны были попасть в Монастырь ночью. Но когда поднимались по широким ступеням – в глаза сверху ударил яркий солнечный свет.

Я не успела сообразить, какой это может быть день. В голове не укладывалось, но и подумать-уложить мне не дали. Нас окружила четверка незнакомых людей в пятнистой форме, с короткими черными автоматами наперевес. Это были здоровые парни, не меньше метра девяносто каждый. Их одежда некрасиво топорщилась; пятна на ткани по цвету не сочетались друг с другом и выбивались из окружения, хотя вроде предназначались для маскировки. Жесткие кепки закрывали стриженые головы, а козырьки позволяли прятать глаза. Парни двигались так, как я не видела очень давно. Точно роботы. Резкими и ограниченными движениями.

Что, впрочем, не помешало им сбить нас в кучку (Таня слева, я справа, Костя прикрывал тыл) и, подавляя мясистой массой, отогнать в первый двор. Где мы увидели довольно напряженных остальных. Парней в форме оказалось человек двадцать.

Среди них выделялся мужчина постарше, без автомата, но с кобурой на ремне. Он единственный стоял отдельно, почти в центре, и с прищуром оглядывал сборище.

– Все?

– Так точно! – отрапортовал один из тех, кто выловил нас на выходе из подземки.

Наши столпились у стены. Солдаты рассредоточились по периметру. Профессор держался прямо и напоминал героя-партизана, пойманного фашистами. Снова не было Веры. Но я с облегчением увидела Эльзу. И еще одно лицо, знакомое меньше, чем остальные… Игор! Парень, который пропал, когда мы первый раз выходили в горы.

Он выглядел похудевшим.

Полковник – так я окрестила военачальника – снова вперился в толпу, свел ладони и постучал пальцами друг о друга, изображая то ли нетерпение, то ли раздумье.

– По количеству паспортов вроде бы совпадает…

Значит, они успели обыскать наши комнаты. Я не представляла, как Монастырь позволил это сделать. Я бы могла решить, что солдаты – это часть эксперимента, когда б они не выглядели настолько чужими.

А ведь я жила в мире, где они воспринимались вполне органично. Разве что вызывали некоторое напряжение при случайной встрече. Люди в военной форме вообще напрягают – не тем, что напоминают о возможности боевых действий, а тем, что внутренне готовы в любой момент эти боевые действия устроить.

– Вот что, молодые люди, – обратился к нам полковник. – Мы здесь для вашей защиты. Чем скорее вы начнете нам помогать, тем быстрее все закончится. При этом в ваших интересах, чтобы все закончилось благополучно.

Похоже, профессора и монахов он в виду не имел. Своим прищуренным взглядом он был готов пришпилить к стене остальных, но на монастырских смотреть избегал.

– Мы можем узнать в чем дело? – выкрикнул Руслан.

– Мы здесь паримся уже два часа! – в тон ему возмутилась Катя.

– Подожди, не шебуршись! – раздраженно махнул на нее полковник. – Сначала я буду разговаривать с каждым. По одному.

Он все-таки повернулся к монахам. Если с нами он обращался просто пренебрежительно, то сейчас его лицо окрасилось неприязнью. Я задумалась, правильной ли формулировкой является «с каждым по одному», или это характерное выражение для военных.

– Мне нужна комната. Со столом. Для допроса.

– Уже допросы? – вскинул брови профессор.

– Нет, для предварительного собеседования! Вы хотите, чтоб я отправил своих парней на поиски подходящего помещения?

Удивительно, но, несмотря на резкий тон, он выражался довольно интеллигентно.

Профессор дотронулся до рукава младшего монаха; тот, в свою очередь, тихо предложил полковнику идти за ним. Пока они шли через двор, мы не могли от них оторваться: младший двигался настолько невесомо, что, казалось, вот-вот растворится в воздухе. Вспотевший от жары девяностокилограммовый полковник тяжело топал следом, прихватив с собой пару солдат. Остальные застыли, похожие на грубые памятники.

– Что здесь произошло? – прошептала я.

Никто не смог мне толком ответить. К профессору я подходить постеснялась. Эльза предположила, будто здесь творятся темные делишки, и группу военных прислали для разоблачения. Лаури возмущенно ее заткнул. Однако, на лице Романа отразилось, что это может быть правдой. Вспомнить хотя бы ту несчастную тройку туристов, которая, похоже, так и сгинула в монастырских больничных палатах. Странно, правда, что сюда прислали столько солдат – мы в любом случае не могли противостоять, даже если б их было в три раза меньше. Впрочем, здесь вроде бы есть повара и дворники. Но раз они существуют – то где же они тогда?

А я-то надеялась по возвращении в Монастырь принять душ и выспаться в мягкой постели. Теперь, конечно, спать не хотелось. Какой тут сон? Нарастало отчетливое чувство замусоренности, и надо было в первую очередь очистить Монастырь от посторонних, а уж потом – отдыхать. Вот-вот. Неважно, что на самом деле произошло – этому можно было придумать огромное количество объяснений. Куда как важней – навести порядок.

Однако, военные представляли такую силу, с которой я не представляла, как справиться. То же касалось и остальных.

Запись пятьдесят третья

Солдат отчетливо считал из паспорта мои фамилию, имя и отчество. В стенах Монастыря это и выглядело и звучало ужасно. Наверное, потому я старалась не прислушиваться к остальным объявленным фамилиям и именам – тех, кто ушел на допрос до меня.

С допроса не возвращались.

Полковник сидел в столовой. В окна светило солнце. Большая часть легкой мебели была сброшена кучей за стойку. Военные заняли два стола: рядом с полковником, вооруженный бумагой и ручкой, примостился ушастый кругломордый солдат. Другой – проводивший меня, встал у двери. Еще один скучал на улице.

Мне предложили сесть. Полковник раскрыл мой паспорт и вновь я услышала имя, когда-то принадлежавшее мне. Произнесенное с вопросительной интонацией.

– Да, – выдавила я.

Полковник назвал дату рождения, затем место прописки. Из странной и замкнутой девушки, рожденной в лесу, я превращалась в подзабытую мною обычную городскую женщину, которая чувствовала себя лет на семь старше Даши, несмотря на одинаковое количество прожитых лет.

– Кем работаете?

– Журналист.

Я сказала, в каком издании. Наша газета была местной версией знаменитого столичного еженедельника. Полковник поморщился.

– Вы сейчас в отпуске?

– На задании, – неожиданно выдала я. – Провожу независимое расследование.

Даже если он попытается это проверить, в редакции ему ничего определенного не сообщат. Журналисты не выдают своих.

– Значит, обманываете… этих.

Он кивнул за окно, где виднелась стена. Огромные теплые шероховатые камни. На которые так хорошо положить ладонь.

– Они не спрашивали. Они знают, где я работаю.

– Получается, они рассчитывали переманить вас на свою сторону?

– То есть? – изобразила я холодное возмущение. – У нас вообще-то договор.

– Скажите, – наклонился ко мне полковник, – сколько вы получаете в этой вашей газете?

Я пожала плечами и сказала, что все зависит от объема работы.

– Но ведь наверняка больше, чем здесь вы получите за год по этому… договору? Я правильно понимаю?

– Для меня главное – работа, а не деньги – с тупым пафосом бросила я.

– Выходит, вы подозревали, что здесь происходит нечто незаконное?

– Я не занимаюсь криминалом, – сказала как отрезала.

– Читателей развлекаем, – презрительно молвил полковник в ответ на мой грубый тон. – Вы понимаете, что это – секта? Вас ведь даже вырядили как инкубаторских!

Не знаю, какая в его сознании была связь между сектой и инкубатором. Я молчала, ждала вопроса. Про солдат, которые своими однообразными бездумными рожами напоминали инкубаторских гораздо больше, я решила не упоминать.

Полковник выпрямился, заговорил суше:

– Вы замечали в происходящем признаки секты?

– А это что?

– Не стройте из себя дуру!

– Я не знаю, о чем вы говорите.

– Хорошо. Вас заставляли принимать психотропные вещества? В смысле, наркотики?

– Я понимаю, что такое психотропные вещества, – мне нравилось тихо его доводить.

– Нет, не заставляли. Об этом есть в договоре.

– Вас склоняли к приему психотропных веществ?

– Нет. Никогда.

– Вам подмешивали психотропные вещества в пищу?

Происходящее выглядело полным бредом. С чего вдруг полковника так интересовали наркотики? И вообще, имел ли он право задавать такие вопросы? Может, он – несостоявшийся следователь?

– Нет.

– Откуда вы знаете? – он снова двинулся ко мне, радостно блестя глазами в надежде, что наконец подловил.

– Я думаю, что не подмешивали, – равнодушно ответила я, выделив «думаю».

– Ладно, – отстранился полковник. – Вас заставляли здесь что-нибудь делать помимо вашей воли?

– Нет.

– Вы считаете, вас окружают здоровые люди?

– Я не специалист.

– Кроме тех, кого вы сегодня видели, здесь кто-нибудь живет?

Похоже, он избегал называть Монастырь его именем. Так же, как и «исследовательским центром».

– Нет, – я представила Веру.

– За то время, пока вы здесь жили, сюда кто-нибудь приходил?

– Не знаю, – я надеялась, что остальные соврут с такой же уверенностью. Даже если монахи поступили не по закону, я была на их стороне.

– Вы хотите сказать, здесь все в порядке? – полковник прищурился то ли зло, то ли разочарованно.

– Со мной все в порядке. С остальными, я думаю, тоже.

– А если мы пригласим врача?

Я сделала недоуменное лицо: мол, не понимаю, зачем здесь врач. Даша ушла куда-то совсем глубоко. Ее тихое существование я поводом для вызова доктора не считала.

– Через час отправляется наша машина, – сказал полковник. – Вы хотите поехать домой? О договоре не беспокойтесь. Вам даже выплатят компенсацию за проведенное время.

Я вздохнула и посмотрела на него так, будто компенсацию надо выплачивать за тот идиотизм, который он здесь развел.

– Я не собираюсь никуда уезжать. В Монастыре меня все устраивает.

И с удовольствием увидела, как дернулось лицо полковника при слове «Монастырь».