Текст книги "Монастырь потерянных душ"

Автор книги: Джен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Запись тринадцатая

Я нашла остальных в первом дворе. Все были с масками в руках и, в основном, держались кучкой. В стороне стояли только Роман и Костя – последний с сигаретой.

Я подумала о дворнике, который будет подметать окурки, а пока где-то прячется.

Все стоящие здесь были серьезны, некоторые как будто встревожены, точно с ними тоже произошло нечто загадочное.

Пришел младший монах, собрал маски, унес. Мы не расходились, хотя никто не знал, почему мы здесь стоим. Пришел старший, постоял поодаль, посмотрел, затем подошел ближе – мы выстроились лицом к нему, полукругом, хотя он не просил.

– Хочу вам напомнить, что свободное время лучше всего использовать для сочинения личных историй. Я понимаю, у вас сейчас есть, что обсудить, но желательно по-прежнему разговаривать лишь о том, что для вас действительно важно. О том, что имеет отношение к вашей новой личности. Подумайте также о том, насколько ваше теперешнее поведение соответствует тому образу, который вы – надеюсь, все – уже смогли обнаружить в себе.

Вокруг сгущался свет и становились глубже тени, сообщая о наступающем вечере.

– Насколько сейчас вы – это вы.

Он говорил довольно путано, но, если не привязываться к его логике, интуитивно все было понятно. Однако, тревога каждого заражала других, умножаясь, и сейчас куда проще было держаться вместе, забывая о собственной отдельности и о собственной воле. Мы походили на небольшое стадо, сбившееся в кучу на краю поля перед грозой. Беда в том, что эта гроза, похоже, надвигалась изнутри. А значит, любой из нас оказался бы с нею наедине.

Мы же не могли быть вместе с той стороны?

Не могли?

Черт знает что творилось во мне, хотя снаружи вроде не случилось ничего угрожающего. Что говорил монахам профессор? Человек живет там, где сосредоточены его переживания? И где же я сейчас нахожусь?

Маску у меня забрали, а заставить себя не смотреть я не могла. Так было спокойнее – видеть привычный двор и лица обычных людей. Они могли сколь угодно фантазировать о себе, но я смотрела на них и понимала, что в реальной жизни, может, у них и случались какие-то драмы, но уж особых подвигов не было точно.

Даже банального спасения ребенка из огня. Разве в наше время пустят спасать на пожаре кого-то, кроме профессионального пожарника?

Я не знала, что творится в их душах, да и вряд ли хотела знать. Я просто мысленно знакомилась с ними. Руслан. Костя. Денис. Рыжий парень и девушка-мальчик на этот раз стояли раздельно. Двое других парней – один блондин спортивного вида, второй интеллигентный, бледный и худой, в очках, длинноволосый, – похоже, наоборот подружились, обменивались изредка шуточками, неслышными остальным.

Смуглая узкоглазая и узкоротая девушка напоминала инопланетянку. Еще одна – высокая, крепкая, с короткой стрижкой на светлых густых волосах и смелым лицом.

Затем Эльза, слегка сумасшедшая эльфийская королевна. Ярконакрашенная девушка выглядела так, как будто на кого-то дулась. Еще четверо – те, кто до сих пор почти не привлек моего внимания. Даже напрягшись, я не могла хоть что-то о них придумать. Одна вызывала неприятную ассоциацию с мышью. И, наконец, Монах – человек, который был мне интересен больше других, больше, быть может, самой себя.

Хорошо бы однажды набраться храбрости и спросить, что он обо мне – новой – знает.

Монах вздохнул, ничего от нас не дождавшись.

– Разойтись, – скомандовал он.

Мы нехотя подчинились. В одиночестве дойдя до здания, в котором я жила, я вспомнила, что сейчас время ужина, а нам не дали даже пообедать. Я решила, что хозяева Монастыря рассчитывали на нашу сообразительность, и побрела в столовую.

Там было довольно темно. Несколько человек сгрудились вокруг маленького стола у окна в дальнем от входа углу.

Я не стала ничего спрашивать, дошла до стойки, обнаружила там еду – винегрет, холодный зеленый чай и тарелку с двумя кусками черного хлеба. Явно на одного человека. Поколебавшись насчет возможной необходимости поделиться с кем-то еще, я взяла винегрет и чай, а потом еще и вернулась за хлебом. Села я подальше от тесной компании, но лицом к ним. Неяркий вечерний свет падал мне на правое плечо и щеку. Четверка за угловым столом не обращала не меня внимания, поглощенная разговором. Я не слышала о чем они болтают, но, судя по тону, увлеченному и деловому, это походило на заговор. Точнее, на игру в заговор.

Я пригляделась. Те четверо, на которых я обращала внимания меньше всего – наверное, потому, что они в Монастыре были самыми молодыми: года по двадцать два.

Волосы одной девушки стянуты в тугой хвост, что в профиль усиливало ее сходство с мышью. Или мышинообразной лошадкой – девица была не из мелких. Правда, вторая выглядела гораздо крупнее, из нее бы получился отличный телохранитель. Сто восемьдесят сантиметров и восемьдесят килограммов. Красивое, несмотря на слишком крупные черты, лицо. Темные короткие волосы, густота которых подчеркивалась высветленными прядями. Обесцветил часть своих волос и один из парней – такой высокий правильный мальчик, все бы в нем хорошо, начиная с дорого выглядящей белой льняной рубашки, если б не вечно недовольное выражение. Второй рядом с ним и большой девушкой смотрелся невзрачно: немного выше меня, худенький, с маленькими глазками и небольшими, как будто приклеенными усами.

Я съела где-то половину, когда они принялись оглядываться на меня. Я опустила глаза в тарелку, делая вид, будто четверка мне не интересна. В любом случае, они были мне не слишком приятны, может, как раз из-за разницы в возрасте. А может, я им просто завидовала из-за того, что они так легко сошлись и теперь могут быть вместе.

– Извини, пожалуйста! – окликнула меня высоким неестественным голосом мышиная девушка. – Как тебя зовут?

Я дожевала очередной кусок хлеба, и только тогда ответила – им пришлось подождать:

– Даша.

Едва сдержавшись, чтобы не поинтересоваться вызывающим тоном: «А что?». Ведь рядом с этими людьми мне жить целый год. К тому же мне явно не хватало внимания: хотя в городе я могла неделями не общаться ни с кем, здесь одиночество переживалось намного острее. Несмотря на маленький срок пребывания в Монастыре.

– Даша, не могла бы ты подсесть к нам?

– Конечно, когда доешь, – добавила густо и низко девушка-телохранитель.

– Ничего, – сказала я и встала. Винегрет меня больше не интересовал. Мелкий парень предупредительно подтащил для меня стул, остальные подвинулись. За столом, рассчитанным на двоих, стало совсем тесно.

– Меня зовут Маргарита, – сказала мышиная девушка, и я увидела, какие у нее крупные верхние зубы. – Это Джей, Лаури и Руслан.

Я почувствовала, что Джей-телохранитель здесь серый кардинал: она внимательно смотрела на меня из-под густых черных бровей, точно пыталась проникнуть внутрь.

Красивому Лаури, казалось, все было без разницы. Руслан, похоже, оценивал меня как свою возможную девушку. Я поняла, что с его возрастом я ошиблась: не моложе меня, он, наверное, испытывал трудности в общении со сверстниками, – а рядом с этими его жизненный опыт как-то компенсировал невзрачность. Я заметила на его левой руке кольцо – похожее на обручальное, но из простого металла.

– Лаури у нас князь, – с гордостью произнесла Маргарита. – В том смысле, что все его предки – благородных кровей. Удалось сохранить породу.

Точеный рот Лаури исказился в усмешке:

– Ты про меня как про собаку говоришь.

– Кто знает, вдруг людей тоже разводят целенаправленно, – нашлась Маргарита, и снова обратилась ко мне: – А твои родители кто?

– Ученые, – коротко ответила я, опустив тот факт, что матери я не знала.

– Тоже хорошо. Тебя, наверное, удивляет, что мы держимся вместе, в отличие от остальных. От почти всех остальных, – последнее Маргарита произнесла с некоторым пренебрежением. – Но дело в том, что мы обнаружили, что нас нечто связывает. Кое-какие факты совпали. Можно сказать, что это работа…

Она сделала паузу и вгляделась в меня, чтобы понять, насколько смогла заинтересовать. Я постаралась сохранить нейтральный вид.

– Мы решили собраться здесь, чтоб обсудить свои дела, и обнаружили, что на стойке есть одна порция. Поскольку в Монастыре ничего не бывает случайным, мы поняли, что человек, который придет сюда есть – заметь, единственный человек! – должен нам передать важную информацию.

Я недоуменно пожала плечами. Да, мне было что обсудить, но не с ними. Я даже не знала, с кем.

– Ты можешь заглянуть внутрь себя, – Джей наклонилась ко мне; в ее зрачках отражалось окно, – и понять, что тебе следует нам передать.

Я послушно прикрыла глаза. Потом посмотрела на всех.

– Я ничего не вижу.

– Ты закрываешься! – довольно резко обвинил меня Руслан. – Но это здесь не имеет смысла. Наоборот, мы должны делиться друг с другом.

– Я не чувствую сейчас такой потребности.

– Обиделась, – вывела Джей.

Я скривилась. Мне не хватало смелости встать и уйти. Я чувствовала себя их ровесницей – и аутсайдером в их компании. Они меня обволокли, втянули в себя.

Джей теперь больше была похожа не на телохранителя, а на ведьму.

– Ты похожа на ведьму, – выдала я.

Джей удовлетворенно рассмеялась.

– Есть немножко.

Я неуверенно улыбнулась ей в ответ. Из всех четверых она была мне хоть немного симпатична. Пожалуй, я бы еще симпатизировала и Лаури, если бы не его надменность.

– Скажу честно, – я взяла себя в руки. – В Монастыре происходят странные вещи, но у меня сильное чувство что пока – по крайней мере, пока – каждый должен с этим справляться сам.

Джей серьезно закивала.

– Мы как раз обсуждали, что здесь делают с нами. Когда нам закрывают лицо… и еще заставляют вспоминать то, что мы бы не вспомнили в обычных условиях.

– И это ощущается как нечто очень важное.

– В жизни тоже со многими происходят странные вещи, – заявил Лаури. – Только мало кому приходит в голову, будто кто-то с ними делает это целенаправленно.

– Ты хочешь сказать… – от догадки мне стало страшно.

В темной столовой, с темной стеной за окном. Мне вдруг захотелось забраться на эту стену, и посмотреть, что за ней. Обрыв, наверное. Пропасть.

– Я хочу сказать, что был какой-то критерий отбора. Почему конкурс прошли именно мы? Чем мы отличаемся от других?

– Нас вели все это время, – не в силах сдерживаться, выпалила я. – От рождения и до момента попадания в Монастырь.

– Всем хочется быть особенными, – заметила Джей. – Быть объектом внимания кого-то очень важного.

– Это паранойя, – лицо Маргариты передернулось.

– Меня смущает то, что это место называется Монастырем, – сказал Руслан. – Привязка к религии. Или к секте.

– Все-таки я им доверяю, – заявила я, подумав о старшем Монахе.

– В любом случае, будет полезным, – сказала Джей, – если мы станем делиться тем, что с нами случается. Так мы будем в большей безопасности. Понимаешь, когда мы собрались там, во дворе… у всех был такой встревоженный вид.

– А почему у тебя был встревоженный вид?

– Когда мы кружились, я вдруг почувствовала, что осталась одна. Я остановилась и сняла маску. Мне показалось, что из Монастыря все ушли. Я даже стала кричать, но никто не отозвался. Тогда я взяла себя в руки и вернулась во двор.

– А мне вдруг стало страшно, так страшно, что я села на землю… на камни, – сказала Маргарита, – но потом еще больше испугалась, что меня затопчут, и поползла, пока не доползла до стены. Наверное, это выглядело дико некрасиво, но вряд ли кто-то видел, ведь все были в масках, а монахи ушли. Скорее всего, ушли.

Ведь когда я услышала голоса и решилась посмотреть, монахов там не было.

– Я поняла, – окончательно успокоившись – или заставив себя успокоиться – произнесла я. – Они просто помещают нас в нестандартные ситуации, и наблюдают, что произойдет. Возможно, они изучают нашу способность к адаптации в незнакомых условиях. Например, это может быть связано с изучением взаимодействия различных культур. Ведь известно, что люди, скажем, из Европы и представители африканских племен друг друга не слишком хорошо понимают. В то время, как опыт африканцев может оказаться очень ценным для «белого человека». Может, то, что мы делаем – это какие-то древние ритуалы. А они хотят понять, как эти ритуалы влияют на психику, и что в результате дают. Нормальное психологическое исследование. В конце концов, это не смертельно, и физически безопасно. А психологическая безопасность – понятие относительное. К тому же нас тут содержат, кормят и в результате каждому выплатят по две тысячи долларов. Полгода можно не работать.

– В том-то и дело, что когда придет опасность – мы этого не поймем, – заметил Лаури. Он смотрел в стену столовой, которая в сумраке выглядела черной, и его лицо из недовольного становилось злым.

Мы замолчали. В тишине отчетливо тикали наши часы.

– Пора идти, – наконец сказала Джей. – Потому что, если мы не пойдем, то так ни к чему и не придем.

Всю дорогу домой – а я шла, как обычно, одна – меня преследовала мысль, что где-то я уже это слышала.

Запись четырнадцатая

Подчиняться монахам и вспоминать свою жизнь. Без оценок и интерпретаций. Этот путь казался мне самым естественным и спокойным. Жаль, что я не могла на нем удержаться. Разговор с четверкой заговорщиков меня разбередил еще больше, чем тревожный всеобщий настрой во дворе, и во мне как будто зияла черная яма. Еще немного, и я отправлюсь просить успокоительное. Если б я знала, где живет Денис, то пошла бы сейчас к нему. Можно было также пойти поблуждать по территории Монастыря в надежде на кого-нибудь наткнуться и за болтовней скоротать беспокойные ночные часы, когда не уснуть, но я была уверена, что эта надежда не оправдается. Как будто Монастырь периодически расслаивался на шестнадцать ипостасей, и каждый в нем был абсолютно один. Недоступные монахи не в счет.

Лежа на кровати поверх одеяла – сна ни в одном глазу – я заставила себя вернуться в прошлое. Мой первый любовник уехал в конце ноября. Он знал, что я ему подчиняюсь, вместо того, чтоб любить, поэтому даже не попрощался. Я выяснила, что он больше здесь не живет, когда однажды зашла на станцию. В ту зиму один парень учил меня пользоваться компьютером, а я злилась на него за то, что не могу его соблазнить. Потом я переехала в городок: человек оттуда стал работать у нас, и кому-то требовалось караулить квартиру. На станции меня ничто не держало.

Я устроилась в редакцию местной газетки – набирать на компьютере чужие статьи.

Это было довольно скучно, но жизнь серой мыши меня устраивала. Так продолжалось до следующей осени. Потом какие-то женщины, в два раза – а то и больше – старше меня, располневшие от беременностей и сидячей работы, в темной мешковатой одежде, вовлекли в свои собрания, где мы медитировали и пили чай с домашними тортами.

Торты были хороши, медитации – не очень, но лучше чем пустые вечера, особенно когда в воздухе разлит запах загнивающих листьев и первых морозов, а на небе – колючие звезды. Ходили к нам иногда и прыщавые мальчики, и очкастые девочки; один такой мальчик – неприятно желтоволосый – пытался за мной ухаживать, но я так мастерски изображала снулую рыбу, что он отвалил. Сейчас он женат, по воскресеньям жена печет торты. Тогда же мы кое-как пережили зиму, а весной в городок приехали люди, которые называли себя каббалистами. Темноглазые и бородатые мужчины в кипах, каждый с большим животом, не лишающим, однако, общей привлекательности, – они были раскованы и веселы друг с другом, и строги и отстраненны с чужими. Тетки вытащили меня к ним на семинар, а летом, в трехстах километрах от городка предполагалась организация лагеря с каббалистическими ночными бдениями, песнями, ломящимися от еды столами и разговорами о духовном. В этом-то лагере, собравшем несколько сотен разнообразных людей, со мной произошло нечто, переменившее мою жизнь. Не помню, что именно, но уж точно это была не любовь.

Раздался осторожный стук в дверь. Я села, пригладила растрепанные волосы.

– Войдите, открыто!

Младший монах остановился на пороге.

– Сбор возле столовой, – сухо сообщил он. – Через пять минут.

Все равно я не спала. Зашла в ванную, чтобы умыться, и вскоре присоединилась к остальным.

У столовой два неярких желтых фонаря делали нас похожими на какую-то тайную экспедицию. Мы молчали, как будто не нуждались в словах, как будто все знали заранее. Точно ночь сделала нас на порядок мудрее. Монахи раздали кожаные ремни с металлическими карабинами. Карабин следовало передвинуть на левый бок. Затем нам сказали выстроиться в цепочку и пристегнуться к длинной веревке, которая соединила нас так, что, когда мы пошли, стало необходимым согласовывать свои движения с движениями соседей. Через незнакомую мне калитку нас вывели за пределы Монастыря.

Было очень темно, тем более что монахи выключили фонари. Чем дальше мы уходили, тем сложнее становилось идти. Мы долго поднимались по склону; камни срывались из-под ног и били по ногам идущих сзади. Люди и рельеф выглядели смутными тенями. Дойдя до скалы, которая резко вздымалась вверх – я поняла это, потому что мне удалось к ней прикоснуться и кое-как на фоне неба в тусклых из-за облаков звездах различить ломаный край далеко наверху, – мы, ведомые старшим Монахом, свернули на узкую тропинку, слева от которой угадывался обрыв. Мы прижимались к каменной стене, двигались медленно из-за страха. Вряд ли кто-нибудь понимал, зачем нам надо идти.

Вдруг впереди веревку рвануло – крик – кто-то ахнул – и я, почувствовав, как меня тяжело тянет влево, упала на колени и ладони, расцарапав кожу о щебень. Еще несколько секунд меня продолжало тащить, несмотря на сопротивление; снизу кто-то орал, сзади и спереди ему кричали в ответ, – и наконец чьи-то сильные руки потянули веревку наверх. Я уцепилась за нее тоже, помогая упавшему выбраться.

Тот чертыхался. Я вспомнила, что передо мной шел худой длинноволосый парень в очках. Похоже, в очках в темноте он вообще не мог ничего разглядеть.

– Кажется, у меня кровь, – растерянно произнес он.

Внезапно зажегся свет. Старший Монах с фонарем пробирался к нам по самому краю без всякой страховки. Мы потеснились, чтобы дать ему место встать. Монах выглядел рассерженным, но его голос оказался сдержанно нейтральным.

– Ничего не сломал?

– Нет…

Монах протянул парню большой белый платок, чтобы тот обернул рассеченную руку.

Мои ладони саднило, но я промолчала. Оказалось, мы запутались в веревке. Монах пресек наши попытки с ней разобраться.

Он посветил нам, пока мы не выбрались кое-как с опасной тропы, и приказал веревку отстегнуть. Младший монах, вынырнувший откуда-то сзади, смотал ее в кольцо.

– Сейчас я выключу свет, – сказал старший, – и мы пойдем снова. Держаться за руки запрещается. Разговаривать запрещается. Постарайтесь ощущать друг друга на расстоянии, чтобы не потеряться. Если это сложно, ориентируйтесь по звуку шагов.

Судя по лицам, многие из нас испытывали чувство вины, точно совершили грубую ошибку, нечто недозволенное. Поэтому никто возражать не стал. Свет погас, и мы погрузились во тьму.

Это было странное путешествие. Люди – точнее, их силуэты – выглядели ненастоящими. Я шла за звуками, а кто-то шел за мной, но это не имело значения.

Я ощущала себя в одиночестве и во мне крепла уверенность, что я могу сейчас пойти куда угодно – вопреки общему направлению, туда, где меня никто не найдет.

Холодало. Наверху порыв ветра принес запах дождя. Мы шли по гребню, и в какой-то момент мне почудилось, будто мы идем за сокровищем.

Будто мы идем по хребту давно умершего, окаменевшего, не дождавшегося героев дракона.

Высокая тень впереди махнула рукой, приказывая остановиться. Мы ждали тихо, сдерживаемые запретом на разговоры. Кажется, младший монах ходил между нами и двигал руками как колдовал. Я глубоко вдохнула воздух, который рассказывал мне о камнях и соснах, о высоте и звездах, о небе и вечности. Потом кто-то подошел со спины и мягко завязал мне глаза. Продолжая стоять, потому что не знала, что надо делать, я вдруг испугалась, что теперь нам придется идти с завязанными глазами.

Тут чьи-то руки подтолкнули меня и помогли забраться… куда-то; усадили на мягкое. Через несколько минут мы тронулись. Нас везли – бережно, ровно, покачивая и почти беззвучно. Я засыпала.

Очнулась я в своей комнате, на кровати. В голове стремительно таяли образы сновидений, я не успела ухватить их сознанием. Но было ли это сном? Ноги помнили восхождение на гору, жесткие ребра камней сквозь подошвы. А потом – нас ведь везли наверх, а не сюда, в Монастырь. И там – почти целая ночь. Значит, случилось что-то, чего я не помнила.

Но я не помнила толком даже собственной жизни. Той, которую я ощущала как настоящую.

Неважно, – сказала я себе, успокаивая, и, дождавшись ударов колокола, отправилась в круглый двор.

Еще там я заметила, что кого-то из шестнадцати не хватает. Но лишь в столовой сообразила, кого. Тот спортивный загорелый блондин, приятель очкастого парня, который ночью сорвался в пропасть. Исчез, как будто и не было.

Вслух, при всех, никто о нем не спросил.