Текст книги "Блокнот (СИ)"
Автор книги: Drugogomira
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)
«Санёк»
Он не хочет быть Саньком, не может поступить так, как когда-то поступили с ним: врач очень хорошо помнит, что чувствуешь, осознавая и принимая тот факт, что тебе изменил любимый человек. Он не может осознанно уничтожать чужую жизнь. Нет, ему не то что бы жаль зама. Ему жаль то, что в заме живет. Чижов переступил через самого себя. Отпустив ее сюда с ним, дал себе с ноги под дых. Действительно ведь любит её, значит, не играется. Он тоже когда-то ломал себя ради Алёны. И Ксения – с Чижовым. И у них уже пошли разговоры о детях и собаках… Может быть, это даже взаимно, раз она терпит это все, кто знает? В памяти услужливо всплывает: «И я тебя».
Да, он тоже влюблён, но тогда он ступил, предпочел отморозиться, выбрал дружбу, и она молча приняла его условия, ни разу ни в чем его не упрекнув; а потом стало поздно, и сейчас у него нет никакого морального права что-то от нее требовать.
Он не знал, что чувствует другая, изменившая сторона. И не хотел знать. Но вторую Алёну из Ксюши в своей голове он сейчас делать не собирается. Слишком острой тогда была боль, она просто перестала для него существовать. Он не желает никаких параллелей, никаких ассоциаций, никаких сравнений, никаких сомнений. Он не будет Саньком, она не будет Алёной. Он – это он. Она – это она. Не станет давить. Пусть определится сама.
Ксюша не знает, куда деть взгляд. Только что в собственном представлении она пала и пробила дно. А в его представлении? Что думает он? Вспоминает ли сейчас свою Алёну? Себя самого после того, как все вскрылось? А сам? И сам хорош!
В голове каша. Из Ромы и Марины. Вместо соли приправлена изменой. В голове одна за другой проносятся картинки. Рома, его привычка накрывать ее руку своей, розы, свечи; Марина ластится к Юре; Рома, его объятья, его страх за нее; Марина, ее «сказочки о любви», ее слезы, её исповедь; Рома, его «я тебя люблю», его забота; Марина, ее «я кричала тебе в спину», антидепрессанты, скорая; Рома, его мечты, собака, дети.
Поцелуй.
Он совсем не думал о Марине.
Ксения сделала шаг назад, ища ходы к отступлению. Пытаться сбежать глупо. Куда она сбежит? Через несколько часов они все равно встретятся в ее кабинете на планерке и будут дышать одним воздухом, смотреть друг на друга. Или не смотреть…
Он видит реакцию; «собак», «детей», осознание и ужас в глазах, и понимает, что не скажет ей больше ни слова. Не предпримет ничего, что может хоть как-то повлиять на её выбор. Он уже всё ей сказал. По крайней мере, теперь она знает. Он не жалеет о совершенном поступке, нет, он рад. Руки все помнят. Её тело не обманывало. И он не собирается за это извиняться. Он сообщил ей абсолютно все, что хотел. И получил ответ. И после такого – или вообще никак, или только парой. Дружить? Это смешно. И чтобы без рогов. Треугольники – история не для него. История не для нее. В этом он принимать участие отказывается. Пусть решает.
– Я… вызову такси, – какой хриплый у него голос. Потом этот самый момент будет ее преследовать её днём и ночью.
Ксюша молча кивнула, развернулась: на ватных ногах, на автомате – к гардеробной. Как она будет смотреть в глаза Роме? Как будет врать ему, когда он спросит, как прошел вечер? Как сохранить их дружбу после случившегося? Она не сможет.
Часовая поездка в такси в глухом молчании. Ни слова, ни взгляда, и каждый смотрит в свое окно. И губы болят. И в голове:
«Скажи хоть что-нибудь!!!»
«Скажи хоть что-нибудь…»
Внутри взрывается и растет атомный гриб, уничтожая все живое на своем пути.
«Мне приснилось небо Лондона. В нем приснился долгий поцелуй.
Мы летели, вовсе не держась. Кто же из нас первый упадет?
Вдребезги на Тауэрский мост…».
Ксюша вышла из машины, и взгляд ее непроизвольно остановился на окне своего кабинета. Свет все еще горит. Второй час ночи… Дошла до веранды, упала в холодное плетеное кресло и уронила лицо в ладони. Она ощущала на себе его взгляд. Долго… А потом внезапно все прекратилось. Приподняла голову – его здесь нет. Лишь удаляющийся силуэт. Ксения хотела бы, но не могла отвести глаз: следила за Юрой, пока ночь окончательно не укрыла его своим черным крылом. Что-то неумолимо рушится прямо сейчас. Что-то уже разрушилось. И она танцует под траурный марш на осколках босыми ногами. Почему он промолчал? Неужели ему нечего ей сказать?
«Сказочки о любви…»
Темно, тихо, никого нет, Юры нет, в окне свет, она здесь и она, наконец, плачет. Можно дать волю слезам.
Почему жизнь – такая жестокая штука? Почему играет с ней в такие жесткие игры? Почему ставит ей «вилку», как в шахматной партии, заставляя выбирать: живущая в ней любовь, но предательство любящего её человека, или отказ от собственных чувств, но чистая совесть? Чистота перед собой, перед ним.
Больно бывает не только от боли. Страшно бывает не только за совесть.
И почему сейчас она чувствует себя преданной?
Она так долго сидит, долго, пока не понимает, что продрогла до костей. Когда понимает, встает и делает несколько неуверенных шагов в сторону отеля. Свет все еще горит. Свой путь до кабинета Завгородняя не помнит абсолютно. Тихо нажимает ручку двери, заглядывает внутрь. Рома спит прямо в кипе своих бумаг. Нет, это выше ее сил… Она не войдет и не разбудит. В номер.
22 декабря, 02:40
Что я наделала?
Что мне делать?
Снова наушники, что-то потяжелее. Чтобы всю дурь из мозгов вытрясти, чтобы память отшибло! Нет у него никакого права давить. Почему он не держит у себя виски?
Вкус винограда, запах моря и солнца, ощущение жизни.
«Чем ты думал, втягивая её в это? Она же в отношениях… Не терпелось узнать?
Молодец. На теперь, любуйся. Как она себя поедом ест».
Она совершенно точно ему отвечала. Он не ошибается. Отвечала! Сколько он выдержит в ожидании ее решения? Сколько времени ей нужно? На сделку с совестью она не пойдет, он знает точно. Мысль о том, что Ксения может выбрать не его, резала по живому, вызывая следом только одно желание – прямо сейчас пойти прогуляться до не замерзшего еще озера и проверить температуру водички, чтобы долго не мучиться.
Он должен ждать. Ему ничего другого и не остается. Никакого прессинга, пока она будет разбираться с собственными чувствами, замами, собаками и детьми.
Очень тревожное утро. Ксения сидит в лобби в ожидании проспавшего своего мужчины и нервно мешает ложечкой кофе. Ложка стучит, нарушая своим звоном окутавшую холл тишину. Она не спала ночь, и макияж плохо скрывает этот факт. Не спала, но решение к ней так и не пришло. Какое решение может прийти на больную голову? «Сказочки о любви». За всю ночь ни одного сообщения от врача так и не получила. Ни вопросов, ни признаний, ни, допустим, извинений за этот, судя по всему, ничем значимым не подкрепленный порыв. Не стоило им пить. Алкоголь до добра не доводит.
Почему она не может залезть к нему в голову, чтобы получить там ответы на все свои вопросы? Целовал он ее так, словно завтра уже не наступит. Это был его шаг! Его! Он же видел, как она реагирует! А она – она вообще не подозревала, что способна на подобные чувства. Ксюша прикрыла ресницы, поддаваясь распространяющейся по всему телу боли, позволяя ей вернуться на нагретое местечко глубоко внутри и заодно захватить все прилегающие территории, захватить ее всю, целиком. Девушка откинулась на спинку кресла и так и осталась сидеть с закрытыми глазами. Со стороны могло показаться, что управляющая спит. Нет. Прямо сейчас она ищет в себе чертов ответ.
Звук отодвигающегося кресла заставляет вернуться в жизнь. Взгляд фиксируется на Юре, который за время ее «сна» успел занять свой любимый дальний столик, и которого она застала врасплох, внезапно распахнув ресницы, и вслед за этим – на встревоженном лице Романа прямо напротив.
«Ммм, Роман Евгеньевич пожаловал…»
«Ну давай, готовься врать»
– Привет, дорогая! – Рома, видно, хотел бы не ограничиваться столь «сухим» приветствием, но обстановка не позволяет ему наклониться и поцеловать ее хотя бы в щеку. – Судя по твоему виду, отчет сегодня ночью писала ты, а не я…
Ксюша кисло улыбнулась. Шутка жесткая и, надо сказать, удачная, но ей не до веселья. Она остро чувствует охвативший ее мандраж, но старается контролировать хотя бы взгляд.
– Кажется, я вчера переоценила свои силы. Ночные гулянки больше не для меня. Старость приходит, видимо…
– Да ну брось ты, какая старость! Не обижайся! Просто вид у тебя уставший, – Рома не удержался и все-таки накрыл ее ладонь своей. – Как концерт?
– Ты знаешь, на самом деле – хорошо. Я рада, что попала туда. Спасибо. «Да. Спасибо...». Жаль, что ты этого не слышал, – она больше не может смотреть ему в глаза, хотя понимает, что этим выдаст себя с головой. Не может. А вот и Марина прискакала…
«Руку не убирает…»
«Улыбнись хотя бы для вида»
Улыбка. Кажется, несколько натянуто вышло. Смотрит совсем не туда. Марина по традиции подкрадывается к Юре сзади и закрывает ему глаза ладонями. Интересно, она вообще в курсе правил поведения на работе? Тот берет девушку за запястья, сбрасывает руки…
– Ксюша… Вернись ко мне, пожалуйста. Так кто выступал? Ты так и не рассказала мне.
– А? Дэнни Фарант. И Пол Роусон… Нет, не тот Фаррант, который английский композитор. Тот умер в XVII веке… Другой…
– И что у них за музыка? Взорвали вчера зал?
«Взорвали…»
– Сложно сказать. Рок, соул, много всего намешано, – она смотрит куда угодно, но только не на него. И на врача желание смотреть пропало абсолютно. Вот, в окне что-то интересное происходит.
«Взгляд отводит…»
– Ксения… ты какая-то не такая… В моем представлении, ты сейчас должна была сиять и захлебываться эмоциями от впечатлений. А не сидеть в трансе. Что-то случилось?
«Я и захлебываюсь. Эмоциями от впечатлений… Я тебе изменила! С твоим врагом!»
– Просто такая эйфория от концерта, уснуть потом до утра не могла… Прости! Если бы ты был там со мной, ты бы меня понял. А теперь проснуться не могу…
– А про врача что мне ничего не рассказываешь? – Рома не вытерпел. Такими темпами он никогда не доберется до самого интересного...
Ксюше понадобилось все ее самообладание, вся выдержка, чтобы снова не отвести взгляд и при этом не выдать им себя с головой. Вина, стыд, совесть – с одной стороны; боль, любовь, отчаяние – с другой. И она – посередине между этим молотом и наковальней. Они её медленно стирают в порошок. Девушка постаралась придать голосу интонацию похолоднее:
– Никто ко мне не приставал, если тебя это интересует.
«Убедительно. Стыдно. Просто отвратительно, Завгородняя»
– Прости, – Рома потянулся к ней через стол, пытаясь все же поцеловать, хоть в нос, если в губы при свидетелях совсем не прилично. Девушка закрыла глаза, моля, чтобы эта пытка поскорее закончилась. Пожалуйста… Теплое касание кожи. Это невыносимо!
«Я твоей любви не стою»
«О, нежности пошли… Не призналась»
– Ром, мы сейчас на планерку опоздаем. Давай потом…
Ксюша тяжело поднялась со стула, не удержалась и мельком взглянула на уставившегося в журнал врача. Марины рядом не было. Странно, только что же здесь ее видела… Одно из череды мучительных испытаний на сегодня она прошла. Впереди их еще бесконечное множество. И следующее предстоит уже через 6 минут.
– Доброе утро, коллеги. Раз все собрались, давайте начнем нашу планерку… Сегодня на повестке дня – новогодние мероприятия в «Гранде». Приступим.
Видит Бог, она старается держать себя в руках. Она пытается придать своему голосу ровное звучание, сделать его лишенным эмоций, невыразительным. На нее смотрят фактически все. Папа – обеспокоенно, Рома – с подозрением, Регина – ехидно, Григорий – с любопытством, Валентина Ивановна – расстроено, Леня – со свойственным ему пофигизмом, Лев, зашедший специально, чтобы сравнять Романа с землей, – переводя взгляд между управляющей, замом и врачом, который, меж тем, изучает большую черно-белую пейзажную зарисовку на противоположной стене. Не смотрит он один. Отрешенный вид врача и голос управляющей, которым она так плохо сегодня владеет, вместе сообщают владельцу больше, чем сообщила бы стопка фотографий из клуба от какого-нибудь частного детектива, если бы он нанял его за ними следить. Тем более, он этих голубков накануне вечером заприметил выходящими из лобби. Нет вопросов? Есть вопросы.
Они смотрят, и в каждом взгляде Ксении видится осуждение за совершенное предательство. На ней словно поставили клеймо. Находиться втроем в одном помещении невыносимо. Она знает, Юра – знает, Рома – в дураках. Ксюша встает и упирается руками в стол, вдох, выдох, вдох… Вскидывает голову.
– Простите. Продолжим.
«Как с замом за ручки держаться и позволять себя в нос целовать, так нормально всё.
А тут то что вдруг на тебя так внезапно нашло?»
Ей почти все равно. В этой комнате значение для нее имеет мнение лишь двух людей. Один пристально вглядывается в ее лицо, другой внимательно разглядывает стену. Отец в данном случае не считается. Она не может смотреть ни на одного, ни на другого. Будет смотреть на Регину.
– Регина Марковна, я надеюсь сегодня увидеть от Вас новогоднее меню, – говорит девушка и, не давая той рта раскрыть, продолжает: – Григорий, от Вас, соответственно, карту вин по тематике.
«А голос то у нас какой суровый!»
Григорий сдержанно кивнул. Он уже знает, что предложить.
– Далее… Борис Леонидович, позаботьтесь о том, чтобы при подключении иллюминации в лобби и на веранде отель не вспыхнул, как костер на Масленицу. Проверьте, пожалуйста, еще раз исправность проводки.
«На родного отца наехала…»
– Доча, так я ж…
– Борис Леонидович, проверьте еще раз. Далее, Валентина Ивановна, от Вас требуется обойти номера и удостовериться, что вся продукция индивидуального пользования заменена на тематическую. Парфюмерия, косметика, туалетные аксессуары – разъяснять не надо. Бар. Проследите за своими подопечными, многие из них, Вы знаете, любят прихватить их себе на сувениры. Я пройдусь завтра днем, если обнаружу недостачу – спрашивать буду с Вас.
Валентина надулась. Ксения Борисовна ей, конечно, как дочь, но выслушивать от нее такие вот необоснованные претензии только потому, что та не с той ноги встала, как-то обидно.
«Посмотри на меня...»
– Леонид, я надеюсь, Вы понимаете, что здесь у нас не детские утренники будут проходить. От Вас требуется вся бдительность и предельная концентрация внимания ближайшие две недели. В течение этого времени в отеле ничего не должно случиться – ни пьяных драк, ни смертоубийств, ничего в таком духе. Это ясно?
«Что до смертоубийств не дойдет, не могу гарантировать»
Добившись от охранника утвердительного кивка головой, управляющая, сделав глубокий вдох, пошла дальше.
«Так, соберись…»
– Юрий Сергеевич.., у Вас хватает препаратов для снятия алкогольной интоксикации, капельниц, лекарств для желудка? Это основные проблемы с гостями в период затяжных праздников…
«О, а вот и про меня вспомнили, надо же…»
– Дайте-ка подумать, – врач вскинул глаза к потолку, – Хватает.., Ксения Борисовна, – даже головы не повернул…
«Этот пейзаж явно интереснее…»
– Кхм… Прекрасно. Далее. Лев Глебович, отчет готов. Простите за задержку.
– Симпапулька, да хрен с ним, с отчетом, ты мне скажи, кто тут заправлять этим всем будет, если ты выглядишь так, словно через пять минут кони двинешь?
«Даже Лев заметил! Роман Евгеньевич, откройте же глаза! С Вашей управляющей что-то не так!»
– Я в полном порядке, Лев Глебович. В любом случае, если вдруг что, не волнуйтесь, без управления отель не останется. У Вас есть Роман Евгеньевич, он в курсе абсолютно всех запланированных дел, всех задач и способов их решения.
– Ну-ну. Нет доверия у меня к твоему заму после таких фокусов.
– Простите, Лев Глебович, это больше не повторится, – Рома решил, что самое время принести личные извинения.
– Это не повторится, так другое случится. В общем, симпапулька, чтоб через два часа была как после выходных на курорте. Не знаю, как ты этого добьешься. В медкабинет сходи.
«Да!»
«Нет!»
– Лев Глебович, в этом нет необходимости. Я в порядке. В январе возьму отпуск. На этом все, коллеги, планерка окончена. И еще одно… Если мы достойно справимся с праздниками, вас ждет внушительная премия. Так что не подведите ни меня, ни себя.
«Отпуск? Отпуск!? Впервые слышу!»
Из кабинета врач вылетел первым, еле сдерживая себя, чтобы не хлопнуть дверью перед носом кого-нибудь, выходящего следом. Нет, это будет гораздо сложнее, чем ему казалось ночью. Это уже! Абсолютно! Невыносимо! Что у нее в голове? Долго она собирается определяться? Неужели там все настолько серьезно?
«Ты требуешь от нее невозможного. Успокойся. День начался 3 часа назад, а ты уже жаждешь крови. Держи себя в руках»
Он не должен давить. Не должен. Права нет. Никакого нажима. Нет. Он не Санёк, он не разрушит чужую жизнь. Собаки. Дети. Она не Алена, она определится, ей нужно дать время. Все, на что он надеется, что определившись, она побыстрее даст ему об этом знать.
«Ксения, пожалуйста, слушай себя! Себя слушай!»
Как дать ей понять, что ему далеко не все равно? Что он может сейчас? Да ничего! Он уже вчера все сказал и показал. А сейчас способен только на сообщение с содержанием типа «Ты уж определись как-нибудь!», с содержанием типа «Ты мне нужна». «Да кто такое в сообщениях шлет вообще!?». И все. Совсем не похоже на давление, ага. Нет, это вовсе не оно. И сама ведь не пишет, не спрашивает ни о чем, не требует объяснений, с замом своим милуется. Может, ей вчера вино в голову ударило, и теперь она жалеет, а признаться не может?
«Вот ты кретин, Юрец…»
Еще и отпуск этот! Совсем скоро... Радует только то, что уедет она определенно не с Чижовым, никто не даст им бросить отель на произвол судьбы. А куда она уедет? С кем? Одна? А он что тут будет все это время делать? Господи, где в этом муравейнике можно спрятаться? Марине опять наговорил. Она точно то ли глухая, то ли слепая, то ли не шибко умная, то ли все вместе. Долго она еще эти его издевательства будет терпеть? На ее месте он бы себе давно врезал.
Это какое-то безумие, какой-то ад на земле. Он не может в нем находиться один на один с собой.
Час просиживания штанов в баре. У него, вообще-то, рабочий день, процедуры у Льва. Да гори оно все синим пламенем!
«О, а вот и Роман Евгеньевич, какая удача…»
Роман заметил врача за барной стойкой и взял курс. Точно, сам идет в руки.
– Юрий Сергеевич, может быть, Вы можете объяснить мне, что с Ксенией происходит? Она вчера была с Вами, а сегодня сама не своя, – заместитель сложил руки на груди и испытующе уставился на врача.
«Правду тебе сказать, что ли!? Могу! Могу объяснить…»
– Роман Евгеньевич… Вы, возможно, удивитесь, – «Не делай этого!», – не имею ни малейшего понятия. Вчера после концерта она была в полном порядке.
– Вы думаете, у меня глаз нет? А Вы в кабинете дырку взглядом в бетоне сверлили, вместо того, чтобы с коллективом взаимодействовать, и дверью Валентину чуть не убили. Я полагаю, что-то случилось.
– Ничего не случилось. Сверлил, и что? Это личное. Проснулся без настроения. Роман Евгеньевич, сделайте одолжение…
Зам напрягся.
– Объявите, пожалуйста, сотрудникам, что сегодня-завтра любой может заглянуть в медкабинет на профилактический осмотр, – да, идеально, хоть займет себя, не дадут на стенку лезть.
– С чего такая щедрость, Юрий Сергеевич?
– Новогодний подарок. Вы слышали что-нибудь про карму? Сделай доброе дело – и тебе окупится… Можете и сами прийти. Но Вы вряд ли хотите.
– Нет уж, спасибо. Хорошо, я передам, – Чижов помолчал немного, собираясь то ли с мыслями, то ли с духом. – Ээээ, спасибо, Юрий Сергеевич...
– Одного «спасибо» вполне достаточно, – врач вперился взглядом в бармена, отчего тот начал нервно переминаться с ноги на ногу.
– Нет, спасибо за Ваш совет. Он помог.
«Точно кретин. Золотая медаль – твоя»
У лифта, наблюдая за ними, замерла Ксения. Вовремя явилась, что тут скажешь... Смотреть на нее гораздо приятнее, чем на бармена.
– Да… не за что. Вас там уже ждут, Роман Евгеньевич, – он кивком указал на управляющую. Рома обернулся, нахмурился, соскочил со стула и направился к девушке.
Юра отвернулся. Смотреть на этих двоих было физически больно.
«О чем они говорят? Почему Рома такой хмурый, а Юра такой…?
Нет, Юра – как всегда…»
Она стоит и не может оторвать от этой картины взгляд. Ей невдомек, что это уже не первый их разговор. Ее парализовало. Прямо перед глазами сразу двое.
Один – любимый, отстранившийся, игнорирующий, он ее в могилу сведет бесстрастным выражением своего лица, отсутствием попыток идти на контакт, нежеланием объясниться. Он занимает все ее мысли, и они перекручивают нутро, словно в мясорубке. Она теперь знает, как сходят с ума. Вот так. Вместе с тем глубоко внутри стремительно растет такая обида, что становится ясно – еще чуть-чуть, и обида эта перельется через край, и тогда ей станет все равно. Почему он так себя ведет? Случайный импульс под воздействием алкоголя? Жалеет, но боится признаться? Не хочет быть причиной их разрыва? Может, ему вообще все равно, и она рискует повторить участь Марины?
«Сколько еще ты, Завгородняя, способна это выносить? Когда ты кончишься?
Ну скажи же мне что-нибудь!!!»
Другой на этой картине – прирученный, очевидно, что любящий ее человек, и один взгляд на него вызывает в ней чувство вины, с сегодняшней ночи – особенно острое. Она смотрит на Рому, и ей противно и мерзко от себя самой, своей реакции, своей трусости. От того, что она предала его надежды, не оправдала его ожиданий, втянула его в это и бросит.
Нужно просто сказать, что она не любит его – и всё. Небо не рухнет на землю. Пять минут личного ада – и дело с концом. Останется только это перетерпеть как-нибудь. Она должна поступить честно и по отношению к нему, и по отношению к себе. Только как они будут работать после этого в одном отеле бок о бок? Почему этому расставанию суждено случиться прямо перед праздниками?
Господи, хмурый какой, идет прямо к ней. Она сейчас его опередит и скажет все прямо здесь, не сходя с этого места. Внезапно напряжение уходит с Роминого лица, оно озаряется улыбкой.
«Да что происходит, черт возьми???»
– Юрий Сергеевич не так плох, как я о нем думал.
«Ты издеваешься? Вы все сегодня надо мной издеваетесь!?»
– Извини, я не понимаю… С чего вдруг ты решил поменять о нем свое мнение?
– Ну, во-первых, он мне сказал, что два дня готов проводить общий осмотр всех желающих. Не имею понятия, зачем он в это ввязался, к нему очередь до деревни выстроится. Весьма неожиданно и даже благородно с его стороны. Во-вторых.. «Блин! Кто тебя за язык тянет?».
– Что?
– Да... не важно, – Чижов оглянулся по сторонам и быстро чмокнул управляющую в щеку.
– Что, Рома, что во-вторых?
– Мммммм... Ладно. Его совет нам помог…
«Совет? Нам?»
– Какой совет?
– Ладно, ляпнул уже... Ну.., посоветовал не давить на тебя. Я, признаться, тогда ему чуть не врезал, но, оглядываясь назад, понимаю, что он был прав. Все же сразу стало у нас гораздо лучше. Правда?
Взрыв. Там внутри ничего не остаётся, одни обломки и пыльная взвесь.
«Ах, вот кому мне быть обязанной!? То есть, ему настолько все равно, что он Роме советы ещё раздаёт, как наши отношения спасти?»
– Да... Извини, Ром, мне нужно отойти... Я тебя найду.
Она разворачивается на каблуках и заскакивает в открывшийся лифт. Ей надо где-то спрятаться. Там, где никто не будет искать, никто не дотянется. Где нет связи с внешним миром. Ноги сами несут ее в подсобку. Ксюша врывается в темную комнату, захлопывает за собой дверь, падает на тот самый стул, прячет лицо в ладонях. И взрывается. Который раз за последние сутки слезы. Ночью тихие, сейчас они разрывают ее изнутри. Только спасать ее не нужно. Она не хочет, чтобы ее спасали. Утопающий должен сам бороться за свою жизнь. Она чувствует себя последней дрянью, особенно когда Рома заглядывает в глаза взглядом преданного щенка. Особенно когда ради нее пытается пересмотреть своё мнение о враче. Особенно когда берет ее за руку. Целует в нос. В губы. Особенно всегда!
Юра... с Юрой все ясно. Это алкоголь, это атмосфера, это просто магия момента. И ничего больше. Потому он и ведёт так себя сейчас. Стыдно, видимо. Ну хоть подойди, извинись, объяснись! Давай поговорим, как взрослые люди! Во что она поверила? В то, что из френдзоны можно выбраться? В то, что он что-то важное понял? Что ее разглядел? В то, что можно быть счастливой? Умирать и возрождаться в этих руках? В любовь? Сказочки. Сказочки… Это все сказочки. Сказочки для маленьких глупых девочек.
«Что ж так больно то, черт!?»
Сколько там их еще под дверью кабинета сидит? Человек 15? Отлично. Чем больше, тем лучше, зовите еще.
Работа до физического изнеможения. Ощущение чего-то страшного на пороге жизни. Нет, это невозможно, немыслимо, недопустимо, неправильно. Может, она решила там уже что-то? Нет сообщений. Марина, уйди отсюда, я тебя прошу! Ты видишь, я занят? Нет, не сейчас, не вечером, не завтра и не послезавтра. Следующий!
Следующий!
Следующий!
Следующий!
Как больше никого? Почему?
Почему нет этих чертовых сообщений?
21:30: Кому: Ксения: Твое молчание выносить невозм|
Запустил пальцы в волосы, уперся локтями в стол. «Переоценил ты свое самообладание». Надо найти ее. Халат полетел в кресло. В этом кабинете они познакомились. Здесь она утерла ему нос в шахматной партии. Здесь же как-то ночевал по ее милости, измученный плохим предчувствием; здесь он пытался справиться с ее срывом и огреб; на этой кушетке откачивал; здесь же защищал перед Львом ее право на отдых. Здесь же он заподозрил, что попал. Здесь же Лев его к стенке припер и заставил это признать. Здесь же, в кабинете, стоял и обнимал ее, вот тут, чуть правее, рядом со столом. В этой душевой пряталась от Марины. Сюда она пришла с билетами на этот чертов концерт. Ходили вместе, смеясь, по этим коридорам. На экскурсию по отелю его по ним водила. Здесь просил ее подругу о помощи. За этим столиком в лобби раньше любили пить кофе, за ним же они просидели утренний сонный час после его возвращения из Амстердама. Она носит этот кулон, это невероятно греет душу. На этих барных стульях гоняли чаи. Он сюда с «Огоньком» притащился и капал ей на мозг про кофеманию, рассказывал о личном. Да. В этих креслах Чижову мозг вправлял. Развлекал в этом лобби ее испанцев. Прячась за этой колонной, следил, не нужна ли ей помощь с бандой неадекватных мажоров. В этом чертовом лифте он впервые увидел ее с замом. Кабинет пустой. Тут он спасал от верной гибели карандаш и заодно ее репутацию, тут прошло бессчётное количество планерок, на которых она каждый раз открывалась ему с новой стороны, на которых за ней так удобно было наблюдать. По этим тропинкам он ее выгуливал в день знакомства, здесь пушинку с волос снял. На этой лавке просидел хрен знает сколько, чтобы «Цезарь» всучить, на соседней они часто слушали музыку, разделив одни наушники на двоих, она заканчивала за него цитаты из «Кино». В этой беседке он ее не дождался. Здесь, перед главным входом, 17-летней девушкой в белом худи она садилась в его машину и здесь же выходила из нее следующим утром уже совсем другая. Тот выезд, дачу, озеро, ступеньки, падение с лестницы, массаж, следующее утро вообще невозможно больно вспоминать. Из этих стеклянных дверей он вылетал не в себе, вообще ничего не соображая, решив, что она пренебрегла их отношениями. На этой веранде рассказала ему о разговоре с Мариной, а вчера сидела и искала ответ, пряча лицо в ладонях. Там, в домике, ломился к ней в дверь и калякал послание на стикере.
В её номер он не пойдет, она может быть не одна.
Память телефона хранит гигабайты текстовой переписки, скинутой друг другу музыки. Ему впору составить из этих песен отдельный плейлист.
Хорошо, он сдается, он отправит ей это сообщение. Иначе просто свихнется. Он чувствует – никакие наушники его не спасут. Спасет только ее ответ.
«Только не дави.
Что-то относительно нейтральное написать»
00:30 Кому: Ксения: На тебя весь день было больно смотреть. Ты там как? В порядке?
«Нет!!!»
00:40 Кому: Юра: Да, все прекрасно. Спасибо, что составил вчера компанию.
«Прекрасно?
Пока я тут с ума схожу, у тебя, значит, всё прекрасно!?
Не за что!
Это всё?»
00:51 Кому: Ксения: И тебе спасибо. Прости меня, я видел, тебе сегодня несладко пришлось.
«Видел? Ты видел и решил просто молча стоять и смотреть? Молодец!
Простить? Это все, что ты хочешь сказать?»
00:55 Кому: Юра: Я в порядке. Плохо спала прошлой ночью.
«Не спала...
Съест себя за это теперь живьем!»
00:56 Кому: Ксения: Да перестань изводить себя! Никому ты не изменяла! Это был просто поцелуй.
«Просто!? Просто поцелуй???»
00:57: Кому: Юра: Спокойной ночи.
Похоже, понадобится комментарий автора: Да. Она ему врет. Ей больно. Она считает, что он жалеет, что он поддался моменту, что алкоголь на него повлиял. Иначе не может объяснить себе это поведение. Она закрывается и врет. Ей бессознательно или осознано хочется быть в его и своих глазах сильнее, чем она есть. Хочется спрятать от него свою боль, сохранить лицо... Хочется забыть.
В чужую голову не залезешь.
А вы бы, будь на ее месте, правду бы сказали? С учетом того, что вам ясно ранее указали на френдзону? Или предпочли бы сделать вид, что сердце целым осталось?
В тексте: Земфира “Небо Лондона”, “Маечки”
====== Глава 19 // «Бедный мальчик» ======
Конверт. Открывать его она не хочет: интуиция подсказывает ей, что там внутри нечто страшное, нечто, чего она не желает знать. Девушка вертит его в руках уже не знает сколько времени. Плотный. Там картон. Карточка какая-то. Нечто прямоугольное. Завгородняя еще думает какое-то время, а затем откладывает послание на столик. Садится на кровать и смотрит на него, не может отвести глаза. Комната залита ярким солнцем, и оттого золотистая бумага буквально светится, притягивая взгляд. Ксения не может ничего с собой поделать. От этого конверта буквально пахнет болью. Она его боится.
Рома пришел. Обнял, поцеловал в макушку…
– О, что это тут у нас? – схватил письмо прежде, чем она успела опомниться. Нетерпеливо вскрыл, бегло пробежался глазами…
– Ну, что там? – голос у Завгородней хриплый, чужой. Она сама его не узнает.
Зам прочистил горло, набрал воздуха в легкие и зачитал с выражением:
«Дорогие Ксения и Роман! Спешим поделиться с вами нашей радостью – мы создаём Семью! Будем счастливы увидеть вас на нашей свадьбе, которая пройдет здесь, в ставшем уже родным для нас всех отеле, 29 декабря….».
Нет!
Три часа ночи. Ксюша сидит в кровати и смотрит в темноту. Сердце не бьется, оно, кажется, только что остановилось во сне. Сон...
Сидит и не двигается. Сколько можно?
«Просто поцелуй». Просто. Ей хочется вскочить, босиком вылететь в коридор и молотить ладонями в его дверь, пока не отобьёт их, пока он не откроет. А потом, когда откроет, заглянуть в глаза и влепить пощечину. Просто. На добрую о себе память.
