Текст книги "Спор на жизнь (СИ)"

Автор книги: Dragoste

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

В этот момент Анна почувствовала, что в очередной раз полностью утратила контроль над своим телом, поддавшись несгибаемой воле графа. Под стройные звуки музыки их руки сплелись, и они начали неторопливо описывать малый круг, закружившись под венские напевы. С каждым шагом Дракула все ближе прижимал ее к себе, пока девушка не стала ощущать его дыхание на своей щеке. Сильнее обхватив ее за талию, он властным движением снял золотую маску, скрывавшую прекрасные черты. Мужчина приблизился к ее губам настолько, что она чувствовала его каждой клеточкой своего тела, одновременно испытывая ужас и странное желание, которое, зарождаясь внизу живота, поднималось выше, приятным теплом разливаясь по телу. В этот миг она почувствовала на своих губах его страстный поцелуй, уносящий ее в новую бездну ощущений: казалось, что ее жар и его холод встретились в едином порыве, обращая лед в воду, необходимую каждому из них, чтобы утолить свою жажду. Полностью отдаваясь этому новому для нее ощущению, она не желала останавливаться, пока остатки сознания не заставили ее взглянуть на своего кавалера, будто окатив ледяной водой. Поцелуй, который секунду назад был сравним с райским наслаждением, превратился в адскую муку, подпитываемую ненавистью и уязвленным самолюбием.

Почувствовав это напряжение в девичьем теле, мужчина сделал достаточно резкий арч*, прогнув ее так низко, что в пояснице захрустели позвонки и проговорил:

– Нравится быть моей марионеткой?

– Тебе не удастся меня обменять! – прошептала Анна, стараясь не выдать своего негодования и эмоций, которые она испытала, впервые коснувшись его губ.

– А я и не собираюсь тебя обменивать, – ответил он, увлекая ее вглубь круга, плавно обходя вальсирующие пары. – И если я достаточно знаю Ван Хельсинга, он тоже не планирует заключать сделку.

Сделка – это отвлекающий маневр.

«Интересно, насколько хорошо он его знает? Известно ли ему, что оборотень оставил на нем свою печать и через пару дней он уподобится остальным кровавым тварям?!» – но девушке было и невдомёк, что эта неконтролируемая мысль, так некстати зародившаяся в ее голове, будет иметь катастрофические последствия, переломив вековую борьбу.

Легкий огонь вспыхнул в этот момент в глазах вампира, выводя свою партнершу на внешний круг, он в очередной раз заставил ее резко прогнуться, увлекая в след за собой.

– У меня от тебя мурашки по коже, – тихо прошептала она, пока он грациозным движением разворачивал ее спиной к себе.

– Я еще и не такое могу сделать с твоей кожей, – проговорил он, нарочито затягивая каждое слово, чтобы иметь возможность прикоснуться губами к ее шее.

В эту секунду сердце готово было выпрыгнуть у нее из груди, на лице отразилась страдальческая гримаса, но вот тело предательски подводило девушку, и очередная волна ни с чем несравнимого жара накрыла ее с головой. Тело упорно отказывалось принимать доводы рассудка, заставляя Анну втайне желать этих коротких прикосновений, за что она начинала ненавидеть графа еще сильнее. Но мужчина, читая все эти эмоции в глазах девушки, никак не желал останавливать эту игру, увлекая ее все глубже в танцующий круг. Ловко обогнув танцующую парочку, он подвел ее к огромному зеркалу, в очередной раз, наклонив ее.

– Мы прекрасно смотримся вместе, не так ли? – бросил он, поворачиваясь к зеркалу.

Анна проследила за его взглядом, и в тот же миг холодный пот выступил у нее на висках. Она знала, что вампиры не отражаются в зеркалах, но картина, открывшаяся ее взгляду, вселяла истинный ужас: она стояла одна, вглядываясь в сияющую гладь зеркала, а вокруг, захваченные вихрем танца, кружились сотни человек, не отбрасывая даже тени на мраморный пол.

Она в ужасе перевела взгляд на вампира, пытаясь найти ответ на его вопрос. Безусловно, он был красив: высок, статен, умен. В каждом его движении чувствовалась нечеловеческая сила и грация, присущая свирепым хищникам; каждое его слово было наполнено притягательным шармом, заставляя сердце трепетать в груди подобно пичуге, загнанной в клетку. Найдя в себе силы, девушка неуверенно произнесла:

– Да… Ты… прав… – близость его тела, запах кожи дурманили ее разум хлеще крепкого абсента, поэтому, услышав звук своего голоса, девушка ужаснулась своим словам и теперь была готова отдать что угодно, лишь бы повернуть время вспять и не говорить их.

Воодушевленный этим признанием, Дракула продолжил:

– Я ищу себе новую невесту, Анна, сильную и красивую… Мгновенно проходящая боль… – при этих словах он сильнее прижал ее к своему телу, вдыхая аромат ее духов.

Анна, испытав ни с чем несравнимый ужас, скорее инстинктивно, чем осознано, положила ладонь на грудь мужчины, пытаясь нащупать биение его сердца, но тщетно.

– Твое сердце… оно не бьется, – прошептала она, с мольбой взглянув в его глаза.

В ту же секунду она почувствовала, как он осторожно наклоняет ее, поддерживая за талию, почувствовав скользящее прикосновение, поднимающееся от груди до ее шеи. Казалось, что даже время в этот момент замедлило для нее своей бег. Будто со дна колодца доносились до нее его последние слова:

– А может, его просто нужно снова разжечь?

Произнося это, его глубокие синие глаза приобрели пугающий голубой оттенок, а клыки непроизвольно удлинились.

«Господи, смилуйся», – взмолилась она, обратив свой взор к фрескам с изображением божественного правосудия под самыми сводами, где увидела Ван Хелсинга, летящего к ней, схватившись за трапецию. При виде его фигуры надежда вновь вернулась в ее душу, заставив радостно трепетать измученное сердце. И биение это было столь стремительно, что не ускользнуло от внимания графа, проследившего за ее взглядом.

В следующее мгновение все развивалось так стремительно, что впоследствии Анна не могла с точностью воспроизвести хронологию событий. Граф, сразу не заметивший Карла, приближающегося со спины, резко подмял Анну под себя, закрывая полами длинного плаща, когда факир, потеряв равновесие, обдал их огненной струей. В этот момент руки Дракулы впились в нее настолько сильно, что ей показалось, будто кости, не выдержав этого давления, рассыплются на мелкие осколки, но спустя лишь миг она почувствовала полную свободу, распластавшись на полу.

Тихий голос Дракулы, эхом разносящийся по залу, заставил Анну раскрыть глаза и оглядеться вокруг. Вампир, скинув плащ, тлеющей теперь в углу, стоял около нее, устремив свой взор на колоннаду второго этажа, где сейчас находился ее друг.

– Гэбриэл, о, Гэбриэл, добро пожаловать в мой дворец! – с легкой улыбкой проговорил он.

Возникшую паузу нарушили крики франкенштейновского монстра, которого ввезли в зал, связанного по рукам и ногам:

– Живые мертвецы! Да будьте вы прокляты, кровавые убийцы.

Провезя телегу через весь чертог под любопытными взорами собравшихся, они скрылись за массивной дверью, ведущей во двор.

– А теперь, дамы и господа, позвольте представить, Ван Хелсинг! – прогремел граф, занеся руку над головой.

При звуке этого имени все маски были сброшены, а прекрасные до этого момента лица гостей приобрели зловещее выражение, неестественно обнажив клыки и наполняя зал ужасающим шипением.

– Беги, – вскрикнула принцесса, встретившись с потерянным взглядом своего друга.

В туже секунду все ринулись наверх, желая схватить незваного гостя, чье имя держало в страхе всю нечисть от Рима до Стамбула, и преподнести его голову хозяину дома, устроившему незабываемый вечер. Анна, захваченная общим потоком, ринулась вперед, желая скрыться в возникшей давке. Путаясь в собственной юбке, она вбежала вверх по лестнице, пытаясь вырваться из толпы, но кто-то наступил ей на шлейф, оттолкнув девушку в глубокую нишу, где стояли средневековые доспехи. Ударившись головой о стену, девушка на мгновение осела вниз, но потом, взяв себя в руки, стала пробиваться к выходу.

Девушка пробежала через длинную колоннаду и влетела в первую, оказавшуюся открытой дверь. Судя по меблировке, это был кабинет. Вдоль стен стояли высокие стеллажи, наполненные книгами, у самого окна – огромный письменный стол из красного дерева. Подбежав к окну, Анна распахнула ставни, всматриваясь вниз. Окно выходило во внутренний дворик, через который они проходили, когда Дракула вел девушку в комнату. В десятке метров от окна находился балкон, с которого можно было спуститься вниз, если у нее получится добраться до него, пройдя по узкому парапету.

Сделав глубокий вдох, Анна взобралась на подоконник, готовясь сделать первый шаг в этот момент, когда чья-то рука с силой отбросила ее назад, втаскивая в помещение. Одним ударом незнакомец толкнул ее в стеллаж, сметая с полок древние фолианты. Собирая последние силы, чтобы оставаться в сознании, девушка обратила свой туманный взор на фигуру, показавшуюся из тени.

Перед ней стоял высокий, худощавый мужчина, устремив на нее пожирающий взгляд. В этот момент сердце в ее груди пропустило удар, замораживая в венах кровь. Глядя на него, в голове Анны невольно всплыл образ Дракулы: несмотря на свою силу и власть, в его глазах неизменно читался острый ум и сила воли, которая могла обуздать его плотские порывы, в глазах же этого вампира она видела граничащую с безумием жажду крови, выдающую в нем повадки настоящего животного.

– Что тебе надо? – вскричала она, отползая к стене, даже не осознавая, насколько глупым был этот вопрос в данных обстоятельствах.

Ответа не последовало – незнакомец навис над ней, ставя на ноги. Анна пыталась вырваться из его цепких рук, но эти попытки больше напоминали возню беззащитного ребенка, пытающегося вырваться из рук опытного гувернера, чтобы избежать наказания. Мысленно готовясь встретить свою смерть, девушка закрыла глаза, прося прощения у всех своих предков, чьи души навсегда останутся в чистилище, потому что она не смогла исполнить свой долг.

Неожиданно незнакомец отпустил ее, издав булькающее хрипение, и девушка почувствовала, как брызги чего-то липкого оросили ее лицо. Находясь на грани панического приступа, Анна нашла в себе силы открыть глаза. Перед ней стоял Дракула, голой рукой разодравший глотку нерадивого вампира. Секунду спустя его тело, упавшее к ногам девушки, обратилось в тлен, разлетавшийся по комнате при дуновении ветра из распахнутого окна.

Анна, готовая сию секунду провалиться сквозь землю, лишь бы не испытывать больше этого непреходящего ужаса, попятилась назад, пытаясь нащупать рукой хоть какую-то опору, но ноги будто налились свинцом, готовые в любой момент отказать своей хозяйке.

Мужчина, чувствуя, что девушка вот-вот лишится чувств, подошел ближе, схватив ее за плечи, и проговорил:

– Анна, смотри на меня. Успокойся.

Его голос обладал какой-то гипнотической властью, которой девушка не могла сопротивляться. В один момент ее тело послушно расслабилось и осело в руках мужчины.

– Вот и хорошо, а теперь – спи, – проговорил он, поднимая ее на руки.

Подойдя к сводчатому окну, Дракула перемахнул через парапет, на лету превращаясь в огромную летучую мышь. Несколько взмахов могучих крыльев подняли его высоко над дворцом, откуда он мог не без удовольствия наблюдать картину собственного триумфа.

Яркая вспышка прошла через весь дворец, озарив округу. В этом свете можно было заметить и небольшую лодку, скрывающуюся в ночном тумане, и двух человек, запертых в водной ловушке у подъезда к его летней обители.

– Домой! – бросил он подлетевшей к нему Алире, растворяясь в ночном мраке, как и положено воплощению ночного ужаса, заставляющего трепетать людские сердца.

* Одна из позиций в танце – сильный прогиб торса назад.

========== Сделка ==========

Комментарий к Сделка

Следующие две главы я хочу посвятить прошлому Ван Хелсинга и Дракулы, прежде чем окончательно перейти к основному повествованию.

На мой взгляд, это достаточно тяжелая часть и в написании, и в понимании, но мне очень хотелось коснуться этого (надеюсь, что получилось правдоподобно), чтобы объяснить, почему они стали такими в будущем. Хочется верить в то, что у меня получилось упорядочить поток своих мыслей и передать их читабельной форме.

Искренне надеюсь, что Вам понравится.

Трансильвания 1462 г.

Предсмертные стоны ужасающей песней разносились по округе, вселяя ужас в сердца селян, которых обошел стороной злой рок, оставив им самое дорогое – жизни. Когда разъяренный господарь явился в небольшую деревню, чтобы собрать кровавую дань, люди с немой мольбой падали ниц, желая отсрочить свой конец, но все их попытки были тщетны. На этот раз эта кровавая вакханалия приобрела поистине пугающие масштабы, забрав в свои объятия мужчин, женщин и даже детей, корчившихся в нестерпимой муке на острых колах. На изувеченных мукой лицах застывали пугающие гримасы боли и отчаяния, взглянуть на которые не могли даже бывалые воины, входящие в сопровождающий эскорт своего господаря.

Уже больше десяти лет Дракула был наместником своего отца и железной рукой правил Трансильванией и Валахией, внушая страх каждому обитателю этих мест. Прославившись на всю Европу не только своими вылазками против турок, но и необычайной жестокостью, с которой он расправлялся со своими врагами, Владислав по праву стал считаться одним из самых суровых правителей своего времени.

Издав в своем княжестве строгие законы, он жестоко карал нарушителей, выставляя их тела на городских площадях в назидание остальным. Ни одна деревня не смела нарушить сроки уплаты повинностей и налогов, страшась ужасной расправы, которая могла последовать за неповиновением. Справедливости ради стоит отметить, что на руках Дракулы было не больше крови, чем на руках любого правителя в средневековой Европы, однако методы, которыми он достигал поставленных целей, гремели по всей округе, делая из сурового правителя жестокого тирана-садиста, получавшего удовольствие, наблюдая за предсмертными страданиями умирающих.

Не все суеверные слухи, которыми крестьяне наделили своего правителя, были правдивы. Однако, взглянув на его высокую фигуру, медленно прогуливающуюся сквозь бесчисленные ряды несчастных, можно было с уверенностью утверждать, что он черпал удовольствие и силы в их страданиях. Эта странная, ничем не объяснимая привычка укоренилась в его душе много лет назад, когда он впервые в порыве злости предался жестокости, насадив погибших на Косовом поле воинов на кол.

Этот мрачный осенний день навсегда изменил характер и образ мыслей молодого человека, вселив в его душу ничем непоколебимую уверенность в том, что власть зиждется лишь на силе и жестокости, от которых должны трепетать сердца врагов и друзей. С того самого дня Влад не изменял своей привычке, прохаживаясь между страдающими людьми и вглядываясь в их лица, будто стараясь запечатлеть в своей памяти образ каждого посланного им на смерть.

Сейчас же эта расправа над торговцами и ремесленниками приобрела для него глубоко личные счеты, навсегда погасив в сердце властного правителя тлеющие угли сострадания и милосердия. Находя в этой мести горькое утешение, он всеми силами пытался подавить боль потери и предательства, раздирающую его изнутри. На этот раз в своем железном кулаке мужчина зажал свое сердце, с корнем вырывая из него любовь, преданность и уважение, на которые был еще способен.

Каждый крестьянин превратился для него в личного врага, посмевшего затушить светоч, который освещал его жизнь, удерживая от необдуманных поступков и неконтролируемой жестокости. Теперь же, в очередной раз испытав боль потери, он подобно бешеному псу, сорвавшемуся с поводка, кусал всякого, кто оказывался на его пути.

Последние лучи солнца догорали на горизонте, озаряя красным заревом снежные шапки, застывшие на горных вершинах. Потухающим взором Дракула проводил уходящий день и направился к вороному жеребцу, нервно рывшему землю копытом. Потрепав по морде единственного оставшегося у него друга, мужчина поставил ногу в стремя, обведя последним взглядом написанную им кровавую картину и резким движением развернув коня, коротко крикнул сопровождающим его воинам, переходя на галоп:

– В замок. У меня есть еще один неоплаченный счет.

Небольшой отряд, разрывая ночную пелену, помчался по узкой горной дороге, оставив позади объятую ужасом деревню, залитую кровью плаху и мучительные стоны умирающих. Доехав до небольшой развилки, все остановились, ожидая решения их предводителя. Основная дорога, огибая огромный горный хребет, уходила в сторону, скрываясь за поворотом, вторая, более мелкая, шла вверх. Эта тропа, узкой змейкой поднимающаяся в горы, густо поросла ежевикой, но все же оставалась доступной для конных воинов, поднимающихся один за другим. Этот путь был самым коротким из всех, поэтому, презрев опасность, которая может подстерегать путников по всему маршруту, граф повернул на нее, тихо взбираясь по каменистой породе. Редкое уханье совы и равномерный стук копыт были единственными звуками, нарушающими тишину, что придавало пугающий оттенок окружающей их природе.

Показавшаяся впереди одинокая фигура, подобно ночному призраку, выплывающему из тумана, заставила воинов остановиться, поддавшись суеверному страху, лишь граф, будто не замечавший нависшей над ним угрозы, шел вперед, устремив пронзительный синий взгляд на незнакомца.

– Здравствуй, Гэбриэл! Сколько лет прошло… – бросил он, оглядывая своего бывшего товарища.

Время и пережитые невзгоды оставили и на нем свою печать, стерев с лица улыбку, а с глаз – жизнерадостный блеск, что придало его чертам суровую мужественность, которая читалась на лицах тех, кто, претерпев утраты и лишения, рвался в бой, бросая вызов судьбе. Легкая щетина и мешки под глазами говорили о том, что мужчина несколько дней находился в пути, очевидно следуя по очень важному делу.

– Больше десяти, мой друг… – это обращение на миг всколыхнуло в его памяти воспоминания, заставив погаснуть решительность, которая светилась в его глазах.

– Помнится при нашей последней встрече я предупреждал тебя, что следующая принесет смерть одному из нас… поэтому склонен предположить, что наша встреча при таких условиях не случайна.

Махнув рукой, Дракула подозвал к себе командира своей охраны, жестом приказав проследовать вперед и не дожидаться господина. Ударив лошадей в бока, отряд растворился в темноте, окутавшей все вокруг своим непроницаемым плащом. Мужчины какое-то время сидели в молчании, прислушиваясь к удаляющемуся топоту копыт.

– Не случайна… – тихо подтвердил Ван Хелсинг, посмотрев на своего бывшего товарища.

– И что же сподвигло тебя, мой друг, вылезти из той норы, в которой ты сидел все эти годы? Оставить жену? Сына?

– Ты… твоя жестокость и неуемная жажда власти.

– Ах, Гэбриэл, не пытайся влезть в то, чего не в состоянии понять. Я тебе уже говорил об этом однажды.

– Твоя жестокость перешла все мыслимые границы. Я смотрел на то, как ты убивал на поле боя, опьяненный запахом крови; стерпел, когда ты, поддавшись мести, сводил счеты с боярами, посмевшими учинить бунт; не вмешивался, когда ты учинял кровавые расправы над турецкими отрядами, приехавшими собрать дань, но сейчас, Влад, только безумец может остаться стоять в стороне. Ты превратил эти земли в залитое кровью поле, но посмотри, твоя рука занесена не над врагом, а над своим же народом.

– В народе тоже есть предатели…

– Ты убил ни в чем не повинных детей. В тебе не осталось даже тени того человека, которого я считал своим другом. Это были лишь крестьяне, неспособные постоять за себя.

– Это были те, кто осмелился предать своего господаря, но, как оказалось, семя этого предательства зародилось с сердцах самых близких мне людей. Что ж, очень жаль.

– О чем ты говоришь? – спросил Ван Хелсинг, прочитав в глазах друга ту горькую решительность, которая отражалась на лице друга лишь тогда, когда решение, принятое им, терзало его душу, сильнее раскаленного железа.

– О том, что меня предал самый близкий моему сердцу человек. Тот, ради которого я был готов перевернуть весь этот мир, и оттого грех его предательства еще тяжелее, но расплата придёт к каждому из них…

Ван Хелсинг с ужасом слушал эту пугающую исповедь бывшего товарища, желавшего свести счеты со своей семьей, и все большая решимость читалась в его взгляде. Он понимал, что единственным близким человеком, оставшимся у Влада, был отец. Жена его несколько месяцев назад погибла при трагических обстоятельствах, а дети были слишком малы, чтобы вызвать такую жгучую ненависть в сердце мужчины.

– Ты не можешь этого сделать… чтобы между вами ни произошло… – проговорил он, положив руку на рукоять собственного меча.

– И кто же меня остановит, Гэбриэл? – с вызовом бросил он.

– Я…

– Что ж, как будет угодно! – прокричал он, выхватив короткий кинжал из-за пояса, пытаясь поразить своего соперника, но Гэбриэл, ожидавший этого выпада, отскочил в сторону, заставив коня подняться на дыбы.

Дракула тем временем обнажил свой клинок, подъезжая ближе. В эту секунду ночную тишину огласил траурный плач железа, ознаменовавший начало противостояния, которому суждено будет продлиться четыреста лет. Некогда лучшие друзья, братья, на крови поклявшиеся оберегать друг друга, скрестили мечи, схлестнувшись в битве. За спиной каждого воина стояла высшая сила, стократ усилившая их реакцию, выносливость и решимость.

Кони, опьяненные звуками битвы, нервно переминались с ноги на ногу, пока соперники отражали смертоносные удары друг друга. Дракула, лучше владевший приемами верхового боя, наступал, загоняя своего соперника в угол, откуда он уже не сможет выбраться. Воспользовавшись промедлением бывшего друга, одним точным ударом рукоятью он выбил его из седла, спрыгивая следом. Одним движением граф отстегнул серебряную фибулу, держащую плащ, и откинул его в сторону, чтобы не путаться в нем во время сражения.

– Спокойная жизнь смягчила тебя, Гэбриэл, ты потерял былые навыки, – с усмешкой бросил Дракула, приближаясь к лежащему сопернику. – Вставай, воин должен умереть с мечом в руках, я дарую тебе эту честь.

Гэбриэл, отерев кровь, выступившую из рассеченной раны на лице, поднялся на ноги, облокотившись о ствол стоящего рядом дерева. Когда мужчина ехал сюда, он до последнего не терял надежду, что сможет вразумить своего друга, но сейчас, глядя в его холодные глаза, жгучая ненависть зарождалась в его сердце. Собрав все свои силы, он бросился на своего врага, один за другим нанося удары. На этот раз уже его противнику пришлось отступать, отражая смертоносные выпады, высекающие искры соприкасающихся мечей.

В ту же секунду лошадь Ван Хелсинга, повинуясь легкому жесту хозяина, ворвалась в кровопролитную схватку, мордой толкнув Дракулу вперед. Перехватив стремительный удар меча, он не заметил, как Ван Хелсинг выхватил из-за пояса кинжал, по самую рукоять пронзивший его грудь. Дракула издал приглушенный стон и осел, инстинктивно хватаясь за одежду своего друга. Кровь огненной струйкой поползла вниз с каждой каплей, забирая у него жизненную силу.

– Клянусь богом и людьми, я отомщу… – прошептал Влад, теряя последние силы.

– Прости, мой друг, – проговорил Гэбриэл, опускаясь на колени рядом с бывшим товарищем. Резко вынув кинжал, он нанес еще один стремительный удар, провернув острие внутри.

В этот момент в глазах Дракулы вспыхнула последняя жизненная искорка, затуманив его взор. Тело послушно обмякло в руках товарища, а одинокая слеза, замерзшая на щеке, так и не сорвалась с холодеющей кожи.

– Боже, прости… – обняв остывающее тело друга, проговорил Гэбриэл.

В это мгновение казалось, что мир ушел у него из под ног: он не мог вспомнить ни подробностей битвы, ни того, кто двигал его рукой в этот момент. Лишь сводящие с ума голоса в голове внушали ему свою волю: один твердил о милосердии и прощении, второй об убийстве и ненависти, заставляя нанести товарищу последний удар. Совершенно запутавшись в этой непрерывающейся какофонии голосов, грозящих обернуться помешательством, он поддался злобе, разливающейся в душе, и нанес второй удар. В миг голоса стихли. Осталась лишь осознание того, что он пронзил сердце человека, много раз спасавшего ему жизнь. Гэбриэл хотел взывать к небесам за прощением, но сам не мог простить себя, хотел найти себе оправдание, но мысли в голове путались, не желая складываться в единую картину. Было лишь горькое понимание того, что движимый яростью и жаждой справедливости, он убил собственного друга, пусть даже заслужившего смерть, и это осознание нависло над ним подобно топору палача, который Гэбриэл собственноручно хотел опустить на свою шею.

Коснувшись взглядом недвижимой руки, он увидел старинный перстень, сверкавший на безымянном пальце.

– Я отнесу его твоему отцу, мой друг, а после вернусь за тобой, – проговорил он, снимая семейную реликвию.

Звук приближающихся всадников возвестил об их прибытии задолго до того, как из тьмы появились их силуэты. Шестеро приближающихся воинов на полном ходу двигались к месту их дуэли. Выступив вперед, Ван Хелсинг обнажил меч, готовясь встретиться с новой опасностью, но, увидев дракона, развивающегося на знамени, подобно тому, что застыл на золотом кольце, вложил меч в ножны.

– Кто ты?! – раздался громовой голос седовласого старца.

– Меня зовут Ван Хелсинг, я пришел сюда, чтобы… – отчаянный возглас прервал его речь на середине.

– Мой сын, – прокричал старик, спрыгивая с лошади и подхватывая в объятия бездыханное тело мужчины, лежащего на высохшей листве, – ты убил его, убил моего наследника, правителя этих земель.

В туже секунду Ван Хелсинг почувствовал сильный удар рукояти в районе шеи и рухнул на землю, выронив кольцо, закатившееся в расщелину между камнями. Старик тем временем продолжал причитать, пытаясь вдохнуть жизнь в своего сына.

– Ты убил его… известно ли тебе, какое наказание грозит тому, кто посмел поднять руку на своего господаря? – давясь слезами, прошипел он.

– Да.

– Цена такому поступку – жизнь, – проговорил старик, устремив на него поблекшие глаза.

– И я готов заплатить эту цену. Вина сего поступка не даст мне покоя в этом мире.

– Кто послал тебя? Венгры? Турки?

– Моя совесть, повелитель.

– Раз уж ты не отрицаешь своей вины, то и в суде нет необходимости, – легкий взмах руки огласил неминуемый приговор.

Один умелый взмах копьеносца оборвал нить жизни умелого воина, доброго мужа и примерного отца, обагрив его кровью холодную землю. Будто на поле брани, пал он рядом со своим другом, соединившись с ним в холодных объятиях смерти. Ясный силуэт луны, освещавшей холодным светом округу, поблек, заливаясь красным, словно кровь, цветом, а голоса стали стремительно отдаляться, пока окончательно не растворились в темноте. А потом воцарилась пустота: пугающая и бесконечная, пустота, которая была началом и концом всего сущего, и, находясь в ней, мужчина перестал полностью ощущать себя. Он не мог сказать, жив он или мертв, даже не мог сказать, существовал ли он когда-то, повиснув в темноте, в которой не было ни времени, ни пространства. Но вскоре пропали и эти ощущения, унося его душу в мрачную неизвестность.

***

Свет одинокого факела озарял мрачный склеп, в центре которого на каменном саркофаге стоял гроб из черного дерева, изнутри обшитый шелком и атласом. С печатью умиротворения на лице в нем лежал человек, будто в последней мольбе, скрестив руки на груди. И глядя на него, ни с чем несравнимый страх проникал в душу смотрящего.

Его никогда не страшила смерть, но, встретившись с ней лицом к лицу, он почувствовал непреодолимое желание жить. Он не видел ни райских садов, ни инфернального огня, ни милого лица потерянной любви. Была лишь пустота. Казалось, его собственное тело навеки пленило душу, заточив ее внутри, и это страшило сильнее адских мук, на которые он, безусловно, себя обрек.

Оглядываясь на свою жизнь, мужчина не испытывал ни счастья, ни разочарования, ни раскаяния, – будто все чувства разом покинули его, оставив только боль… жгучую боль предательства, которая не давала ему покоя даже в объятиях смерти. Смутно понимая, что именно клятва, данная им в последний момент, обрекла его на вечную неизвестность и пустоту, мужчина испытывал необходимость вернуться и исполнить ее, только бы прекратить эти терзания в безызвестности.

– Если бы ты мог вернуться назад, сделал бы это? – послышался тихий голос, который неустанно звучал в его голове много лет.

– Никому не дано вернуться… жизнь медленно утекает сквозь пальцы, подобно воде, набранной в ладони: едва ты решил напиться сполна, а руки уже опустели, – в задумчивости проговорил он.

– Но если бы ты смог… мы с тобой давние знакомые, Владислав, разве когда-то твой внутренний голос подводил тебя? Разве нашептывал он тебе ложные истины? Так почему ты сомневаешься? Сделка предельно проста…

– Иногда плата бывает непомерна… Что ты хочешь взамен?

– Ничего такого, что итак не принадлежало бы мне по прошествии времени… всего лишь твою душу. Но ты не спеши отказываться, мой друг, подумай… разве не должны те, кто лишил тебя самого дорогого, понести наказание? Представь, пока ваши тела будут гнить в могиле, они будут вкушать с праздничного стола, разве это справедливо? А я могу подарить тебе не только сладкую месть, но еще и вечность. Ты сможешь получить весь мир… взамен же – сущая безделица. Разве ты не этого желаешь?

– Те, кто предал меня, уже понесли наказание.

– Так ли, мой друг? Так ли? Ты наказал палача, но ведь он является бездумным оружием в руках истинного виновника…

При упоминании об этом утихший было гнев, вскипел с новой силой, готовый вырваться наружу, подобно неконтролируемой стихии, сметая со своего пути все, что окажется рядом.

Впитав в себя все эти чувства, искуситель продолжил:

– Я чувствую твою злобу, желание наказать виновных, восстановить справедливость… Разве то, что тебе предоставляется этот небывалый шанс, не является свидетельством высшей милости, желающей направить твою руку? Я предлагаю тебе справедливость, жизнь, силу, вечность, в то время как сейчас на твоем пути лишь безызвестность и пустота.

Вокруг воцарилась тишина, но, чувствуя, что чаша весов вот-вот склонится, голос вновь разнесся по склепу:

– Ты сомневаешься, потому что такого еще не было, но вспомни, когда-то люди не умели излечивать раны, строить дома, ковать оружие, а порох был мифическим огнем, которым боги карали неверных, но сейчас… мы пользуемся этими знаниями, потому что когда-то кто-то не побоялся быть первым… Так почему бы сейчас первым не стать тебе? Ты первый и единственный, кому дается такая возможность, не упускай ее.

– Но почему я? Разве нет более достойных?

– Жребий брошен, мой друг. Ты можешь вступить в игру или кануть в небытие не отмщенным. От тебя мне нужно лишь слово.