Текст книги "Спор на жизнь (СИ)"

Автор книги: Dragoste

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Он потянул девушку за локоть, но она осталась неподвижна. Сказать откровенно, Анна и не помышляла о бесполезном сопротивлении. Ее медлительность происходила не от противодействия, а от апатии. У нее кружилась голова, походка была неуверенной, будто девушка была изрядно пьяна. Сделав несколько шагов, она споткнулась о выступающую ступеньку и без сомнения упала бы, если бы сильная рука не поддержала ее сзади.

– Очевидно, сама идти принцесса не в состоянии, – с усмешкой произнес Дракула, подхватывая ее на руки, несмотря на робкое сопротивление. Анна опять почувствовала, что более не владеет своим телом, видимо, чтобы избежать дальнейшего противоборства, мужчина проник в ее сознание, хотя о какой борьбе могла идти речи, если она едва могла пошевелить рукой.

Дракула лишь дернул за ручку, и с тяжелым скрипом дверь подалась, что ввергло Анну в состояние ступора.

– Дверь… она открыта? – прошептала она, невольно перекинув руку через его шею.

– Я не отдавал приказа ее закрывать изначально.

Еще один взрыв негодования и злости вспыхнули в ее сердце:

«Он, что, надо мной издевается?» – подумала она, встретившись с очередной улыбкой превосходства.

– Ты вольна была покинуть темницу. Я изначально сказал тебе, что ты здесь гостья, а своим гостям я всегда даю право выбора, ты предпочла грязное подземелье роскошным покоям. Вы все женщины одинаково скучные: когда ты поняла, что тебя закрыли в парадной комнате, ты даже не попыталась проверить двери тюрьмы. Надеюсь, этот урок ты усвоила, – с ироничной улыбкой закончил он.

В очередной раз Анна почувствовала себя униженной и проигравшей. Она столько вынесла в этом подземелье, а оказалось, что все это было лишь игрой, чтобы ее тюремщик мог развеять свою скуку. Она искренне хотела ненавидеть его, но чувство усталости брало свое, поэтому, склонившись под волевым напором, девушка беспомощно обмякла в его руках.

Путь назад оказался куда длиннее – выйдя из подземных казематов, граф пронес ее через два больших зала, украшенных прекрасными скульптурами и фресками. В темноте невозможно было разглядеть убранство комнаты, но Анна была уверена, что по роскоши они не уступают покоям, в которых ее поселили. Но вскоре они вышли во внутренний дворик, где отцветающие розовые кусты готовились к зимнему сну.

Первое ощущение пленницы, когда ее вынесли на свежий воздух, было ощущение радости. Воздух – почти свобода. Она полной грудью вдыхала живительный ветер, несущий на своих крыльях таинственные запахи ночи, осени и духов, которые Анна не могла почувствовать среди тлена подземелья. Запах был таким слабым, но удивительно притягательным; поддавшись этим ощущениям, девушка сделала еще один глубокий вдох и устроила свою голову на плече вампира, только сейчас осознав, что способна управлять своим телом, и этот жест, сделанный по доброй воле, не мог быть не заметен ее спутником.

– Отпусти, я вполне могу идти сама, – подавив в себе приступ злости, выпалила она, – у меня нет ни оружия, ни сил, я думаю, Великий Дракула может не опасаться того, что я предприму побег.

Не говоря ни слова, мужчина поставил ее на ноги и, подхватив под локоть, повел в другую часть дворца. Пройдя по узкому коридору, они вошли в комнату. По размерам она была значительно меньше предыдущей, да и обставлена куда проще. В центре стояла большая кровать из резного красного дерева, прикрытая стеганым покрывалом, расшитым валашским орнаментом, по бокам от нее два столика на изогнутых ножках с простыми подсвечниками. Напротив кровати – небольшой комод и письменный стол с несколькими книгами. За деревянной ширмой стояла большая ванна, а сбоку – камин, в котором полыхало целое полено.

Увидев эти покои, Анна не смогла сдержать вздох удивления. За исключением некоторых недочетов эта комната была точной копией той, в которой жила она. Та же кровать, подсвечники, комод, стол…

Будто не замечая ее удивления, Дракула по-хозяйски вошел комнату, остановившись около стопки книг.

– Когда-то… в моей прошлой жизни я жил в похожей комнате. Я воссоздал ее такой, какой она запомнилась мне с тех пор.

«Вот уж не думала, что он настолько сентиментален. Зачем ему понадобилось это делать? Интересно, знает ли он, что в этих покоях теперь живу я. И почему из всех комнат он выбрал именно эту?» – подумала девушка.

– Теперь знает, – раздался за спиной спокойный голос.

– Прочь из моей головы, – прошипела Анна, поддавшись очередному порыву злости.

– Даже и не думал. Все твои мысли читаются на твоем лице, принцесса. Чуть меньше удивления, чуть меньше любопытства, и, возможно, мне придется залезть в твою прекрасную головку, а пока я могу читать тебя как раскрытую книгу.

Анна раздосадовано сглотнула, но все же предпочла не отвечать.

– Завтра состоится маскарадный бал, я все еще надеюсь, что ты дашь свое добровольное согласие… – как бы между прочим заметил он.

– И не надейся, – возразила принцесса, даже не удостоив его взглядом.

– Что ж, а в принципе, твое согласие мне ни к чему, – бросил он и направился к выходу. – Ах да, забыл сказать: не пренебрегай моим гостеприимством. Дворец охраняют, что до остального: горячая ванна, еда, одежда, – все, что пожелаешь…

С этими словами он вышел из комнаты, оставив девушку наедине со своими мыслями. Ванна оказалась как нельзя кстати, жаль только вода остыла, пока она изучала свою комнату. Сбросив с себя одежду, девушка погрузилась в приятную прохладу. Вода расслабила уставшее тело, а душистое мыло стало прекрасным оружием против смрада подземелья, поэтому Анна с удовольствием отдалась этой процедуре. Но усталость все же брала свое, поэтому, наскоро подкрепившись сыром и холодным мясом, изрядно сдобрив все это вином, девушка облачилась в ночную рубашку и забылась безмятежным сном.

========== Переломный момент ==========

Комментарий к Переломный момент

Ну вот еще одна глава готова, и да простят меня читатели за достаточно вольное отношение к историческим фактам, а так же за возможное смешение образов. Признаюсь, что очень старалась этого избежать. Желаю Вам приятного прочтения и очень надеюсь, что Вам понравится.

Балканский полуостров. Октябрь 1448г.

Прошло несколько часов с тех пор, как солнце скрылось за горизонтом, уступив луне свои права, но в военном лагере, раскинувшемся у самой переправы через Дунай, даже и не думали о том, чтобы предаться сладким объятиям сна. Палаточный городок, возведенный у самой реки, растворялся в нависшем сумраке, и лишь расплывчатый свет факелов свидетельствовал о том, что вокруг бурлит жизнь.

Передовой отряд турецких войск уже занял свои позиции на противоположном берегу, готовясь оборонять войска, под покровом ночи пересекающие реку, а так же выстраивая укрепления и окопы для предстоящей битвы, которая окончательно закрепит права на Балканские земли. И в битве этой друг против друга встанут две могущественные державы, две великие религии, два несокрушимых полководца, и судьба всего мира будет положена на чашу весов.

Каждый обитатель лагеря понимал всю важность этого момента, поэтому вкладывал все свои знания и силы в подготовку этого сражения: полководцы весь день заседали на военном совете, выбирая тактику ведения боя; воины точили мечи, предвкушая очередное кровопролитие; кузнецы колдовали над вооружением, а конюхи готовили лошадей к предстоящей битве. Каждый, даже самый маленький человек, являлся неотъемлемой деталью, задействованной в работу огромного механизма, именуемого Османской армией, поэтому каждый мог ощутить себя частью чего-то великого и бессмертного, того, что заметно укрепляло боевой дух воинов. Это была непоколебимая вера людей в победу своего султана, ни с чем несравнимая жажда жизни и желание вернуться домой. В этой уверенности воины черпали свои силы, готовясь противостоять судьбе.

Только в одной палатке, стоявшей поодаль от остальных, царила атмосфера уныния и сомнений. В ней, устроившись на соломенном тюфяке, сидел одинокий юноша, бессильно уронив голову на ладони. Сквозь тонкую ткань палатки его фигура, освещенная светом догорающей свечи, приобретала зловещие очертания, поэтому, руководствуясь каким-то суеверным страхом, даже бывалые вояки в преддверии битвы старались обходить ее стороной, будто страшась какого-то темного рока, пропитавшего все вокруг духом обреченности.

– С кем ты говорил? – отбросив полог палатки, спросил высокий юноша, облаченный в военную форму по османскому образцу, входя внутрь.

– Ни с кем, настолько поддался всеобщему помешательству, что уже голоса мерещатся?! – с легкой издевкой отозвался собеседник.

– Нет, подходя сюда, я их отчетливо слышал! – оглядывая палатку, возразил он.

Ответом ему была лишь легкая ухмылка, говорившая о том, что дальнейших объяснений не последует.

– Влад, тебя не было на военном совете, паша был в ярости. Как ты собираешься вести в бой людей, если пренебрегаешь своими обязанностями?!

– Мне не нужно присутствовать на совете, чтобы знать о том, что я должен делать, Гэбриэл, – уже более жестко проговорил юноша. – Они собираются подставить легкую пехоту под тяжелую конницу? Пожертвовать пешками, не так ли?

Друг молчаливо кивнул, а потом, сделав глубокий вдох, продолжил:

– Мы много раз спасали друг другу жизнь, делили кров, хлеб, радости и беды. Я знаю тебя уже ни один год, поэтому от меня можешь не прятать взгляд. Помнишь ту стычку с татарами, когда я вытащил тебя из горящего дома? В тот день мы поклялись друг другу на крови: мы пообещали, что будем честны с собой, что пронесем нашу дружбу через годы. Так скажи мне, друг, что тебя гнетет? Ходишь темнее тучи, кидаешься на всех подобно дикому псу. Что происходит? Это из-за похода?

– Поход здесь не при чем. Я не могу объяснить… Это сильнее меня… – уже спокойнее проговорил он.

– А ты попробуй, может, я и смогу понять… Это все из-за того письма? Но ведь прошло уже много дней… Я разделяю твою скорбь, брат. Предатели будут наказаны, Бог…

– Бог?! Нет, мой друг, не Бог покарает их, а я. Эти изменники посмели посягнуть на святость власти, и я уничтожу их.

– Влад, месть не вернет тебе брата! – проговорил Гэбриэл, положив руку на плечо своего друга.

– Не вернет, но я заберу то, что принадлежит мне по праву.* Мой трон, мой дом, мое имя. Не будет узурпатор сидеть в моем чертоге, не будет мой отец, подобно крысе, скрываться от захватчиков. Даже если мне придется заложить душу, я верну свое.

– Будь осторожен в обещаниях, порой плата несоразмерна награде.

– С каких пор ты стал философом, Гэбриэл?! Будь ты на моем месте… Что бы сделал ты? Спокойно сидел тут и смотрел, как бояре, убившие моего брата, спокойно вкушают хлеб и соль под крылом самозванца, возведенного ими на трон?! Ждал бы, пока твой отец сгниет в плену или канет в небытие в бегах, а твой род зачахнет подобно сорванной розе? Завтрашняя битва решит исход событий. Больше года я ждал справедливости. Я ненавижу турок всей душой: они пленили меня в детстве, забрали от родных, грабили родовые земли, постоянно шантажируя отца, угрожая лишить меня жизни, но судьба распорядилась так, что им противостоят мои злейшие враги, поэтому сегодня я забуду о былой ненависти и выполню свой долг. Если османы одержат победу, султан обещал оказать мне поддержку в возвращении трона. Я наконец-то вернусь домой.

Гэбриэл продолжал молча смотреть на своего друга, пытаясь найти в его словах и жестикуляциях хотя бы тень того человека, которого он знал столько лет, но тщетно. Лишь при упоминании о доме лицо друга прояснилось, и на него легла печать умиротворения и душевной печали, которую он все чаще угадывал в его глазах. Будто не замечая сомнений Ван Хелсинга, юноша продолжил:

– Дом, Гэбриэл. Ты же родом из Валахии. Это близкие земли. Помнишь то ощущение свободы, которое наполняет твою душу, когда, поднявшись в горы, взираешь на лежащие у подножия деревушки? А горные реки, серебрящиеся в лунном свете? Высокие сосны, хранящие на себе отпечаток первозданной чистоты? А рассветы… эти прекрасные рассветы, заставляющие снежные шапки Карпат гореть златящимся огнем? Тот, кто видел бескрайние пейзажи Трансильвании, никогда не забудет этих мест. Ты ведь помнишь их?

– Помню, брат. Помню… – проговорил Гэбриэл, положив руку на плечо юноши.

Разорвавший тишину звук горна, ознаменовал начало переправы, прервав воспоминания друзей на ноте молчаливого примирения. Облачившись в доспехи, они направились к своим отрядам, готовясь принять участие в судьбоносной битве.

* Речь идет о реальном историческом эпизоде из жизни Влада Цепеша (Дракулы). В 1446г. венгры при поддержке местного дворянства совершили набег на его земли, убив отца Влада, а его брата похоронив заживо. Впоследствии при поддержке османского султана Дракуле удалось вернуть свои владения и титул. В своем рассказе я позволила себе обратиться к этим событиям, немного изменив.

***

Войска расположились на Косовом поле, готовясь насмерть схлестнуться в кровавой бойне: турки против венгров, христианство против ислама, рыцари против янычар. Какое-то время армии стояли в молчании, испытывая друг друга, лишь голоса командиров, молнией проносящихся вдоль строя, нарушали тишину своими призывными криками. Кто-то из них говорил о доблести и чести; кто-то о победе, которую они принесут империи, увековечив свое имя; другие призывали бойцов принять героическую смерть ради спасения своих близких; кто-то взывал к Аллаху, прося простереть свою бесконечную длань на воинов, готовящихся принять смерть с его именем на устах, и только наш герой, молчаливо взирая с высоты вороного коня, не произнес ни слова. Казалось, весь мир для него сузился до одного единственного голоса, эхом разносящегося в его голове. И голос этот твердил о смерти, мести и власти, вливая в сердце лицемерный яд и зачаровывая одновременно. Он странствовал по душе, воскрешая самые смелые и жестокие мысли, которые люди неизменно скрывают в самых потаенных уголках своего сознания, страшась облачить в словесную форму, чтобы не накликать гнев высших сил. Своими лживыми посулами он разжигал утихшую было ненависть в сердце молодого человека, готовящегося вступить в кровопролитную схватку.

Звук трубы, возвестивший о начале битвы, расставил все по своим местам, вернув юноше ощущение реальности. Легкая пехота, состоящая в основном из крестьян, завербованных на завоеванных территориях, форсированным шагом двинулась вперед, разбрасывая по пути железные «ежи», чтобы остановить тяжелую конницу, считавшуюся главной боевой единицей рыцарей.

В этот момент из леса, окружившего поле, один за другим стали выскакивать всадники, переводившие своих коней на галоп. Десятки знамен развевались на ветру, и выше всех был шестиконечный крест посреди алого, словно кровь, поля, разделенный белыми полосами. Флаг Венгерского королевства. На ходу перестраиваясь, конная лавина на всем скаку врезалась в легковооружённый авангард османской армии, безжалостно топча и сметая не успевших подготовиться солдат, расступившихся в разные стороны. С первого взгляда могло показаться, что войско превратилось в толпу обезумевших от страха людей, пытающихся убежать куда угодно, лишь бы вырваться из объятий навалившейся на них смерти. А из леса текли все новые и новые войска. Но, рванувшись вперед, рыцари попали в уготовленную для них ловушку, так и не добравшись до основных сил турок. Спотыкаясь на острых «ежах», кони падали, погребая под собой тяжеловооруженных всадников. Вскоре место схватки превратилось в залитое кровью месиво, где в порыве нестерпимой боли слились воедино людские стоны и лошадиное ржание.

Но битва продолжалась: быстро перегруппировавшись, конница, получившая подкрепление, решила ударить с фланга, использовав излюбленный способ нападения – клин, но здесь рыцари были встречены тяжелой пехотой, состоящей из умелых воинов, не раз бывавших в бою. Словно гигантский кинжал, ворвавшись в османские ряды, рыцари крушили все, что защищало доступ к живому телу пехоты: доспехи, пики, копья, щиты. Но острие кинжала, хоть и врезавшееся глубоко, не коснулось ни сердца армии, ни какого–либо другого жизненно важного органа противника. Вместо того, чтобы разорвать на части стройные ряды султанской пехоты, клин вошел в него и застрял, напоровшись на твердый костяк – увяз в эластичной и вязкой, как живица, толпе пешего воинства.

Вначале это выглядело неопасно. Мечи противника то и дело отскакивали от рыцарских щитов, подобно молоту, налетевшему на наковальню. Как ни старались, османы не могли добраться до защищенных ладрами коней. Справедливости ради надо признать, что иногда то в одном, то в другом конце поля латники все же падали с лошадей, но мечи и пики рыцарей косили турок, как пшеницу во время покоса, и увязшее было в пехоте острие дернулось и начало вбиваться глубже.

Но тут страшный скрежет железа, заглушающий стоны умирающих людей и животных, огласил округу. Турки, хоть и потрепанные, не поддались, стиснув латников так, что железо на их доспехах запело от постоянного натиска. Намертво загородив высокими щитами проход, они преградили путь первой линии венгерской конницы. Поражаемые пиками, стаскиваемые с седел, безжалостно избиваемые всадники начали умирать. Врезавшийся в пехоту клин – еще недавно смертоносное оружие —теперь больше напоминал кусок льда, таящий от жарких прикосновений.

Тем временем, воспользовавшись всеобщей неразберихой, царившей на поле, нескольким отрядам сипах под предводительством небезызвестных друзей удалось прорваться к вражескому флангу, разбив прикрывавший их отряд. Осыпаемые градом пуль из аркебуз, они упорно неслись к намеченной цели, врезавшись в стройные ряды вражеских стрелков. Вооруженные тяжелыми булавами сипахи наносили решительные удары по размежевавшимся стрелкам, отступающим под защиту венгерской пехоты. Воспользовавшись этой короткой неразберихой, основные силы османской армии двинулись вперед, воодушевленные падением вражеской кавалерии.

На венгерском фланге завязалась битва, жестокая и кровавая, но так велики были ярость и напор предводителя османских отрядов, что воины, следовавшие за ним, черпали силу в его мужестве и бесстрашии. Подобно Богу Войны он восседал на вороном жеребце, нанося смертельные удары всем, кто оказывался у него на пути. Трижды пробовали превосходящие силы противника сломить сопротивление окруженных смельчаков, и трижды их атаки разбивались подобно морской волне о могучую скалу.

Один точный выстрел будто заглушил звуки битвы и юноша, командовавший вылазкой, схватившись за левое плечо, вывалился из седла.

«Если ты не встанешь, тебя затопчут собственные солдаты», – пронеслось в его голове, но встать оказалось не так просто. Нога застряла в горе людских тел; люди, пробегая мимо, падали, спотыкаясь об него. Боль в руке, которую он поначалу не заметил, теперь становилась нестерпимой. Резким движением он дернул ногу и, выхватив здоровой рукой булаву, начал наотмашь наносить удары, почти не разбирая кто свой, кто чужой. Коня нигде не было видно, зато передовые отряды османской кавалерии, воспользовавшись смятением стрелков, уже ворвались во вражеские ряды.

– Влад, Влад, осторожно!!! – раздался знакомый голос за спиной, и свист копья, последовавший следом.

Обернувшись, он увидел пронзенного копьем мечника, нависшего над ним, и Ван Хелсинга, сражающегося с копейщиком в нескольких метрах от него. Взмолившись, чтоб лошадь смогла выдержать двоих всадников, он направился к нему. Но по счастью для него, и, видимо, к несчастью для другого, один из сипах замертво рухнул перед ним, пронзенный копьем. Вскочив на его коня, воин огляделся. Перевес был явно на стороне османов – потесненные венгро-валашские отряды стремительно отступали, гонимые тяжелой конницей.

С заходом солнца закончилась и битва, ознаменовавшая триумфальную победу османского воинства. К этому времени зачахли последние очаги вражеского сопротивления, а победители предались празднованию своей победы. Лишь одинокая фигура, осторожно ступая мимо изуродованных битвой тел, в ночном сумраке исследовала поле брани.

– Ты что здесь делаешь? Зачем? – проговорил Гэбриэл, остановившись за спиной у своего товарища.

– Ты научился двигаться подобно хищнику, поздравляю, мой друг! – проговорил юноша, даже не удостоив товарища мимолетным взглядом.

Ван Хелсинг обвел глазами поле, остановившись на нескольких несчастных, посаженных на кол в нескольких десятках метров от них. Темнота скрывала их лица, но при свете звезд едва читались очертания фигуры. Поддавшись одному ему известному порыву, он прошел вперед и замер, всматриваясь в обезображенные тела.

– Турки в этот раз перешли все границы в своей злобе, – проговорил он, отходя назад.

– На этот раз это сделали не турки, – как бы между прочим заметил Влад, продолжив осматривать поле боя.

Гэбриэл подошел ближе, всматриваясь в лица несчастных. Сейчас сложно было сказать, кем являлись эти люди: запекшаяся кровь, грязь, опухоли от ударов изменили тела практически до неузнаваемости, но что-то в чертах одного человека показалось ему знакомым. Вглядевшись в знаки на его одежде, юноша понял, что несчастный когда-то был стрелком, а потом его как громом поразило:

– Этот тот человек, который ранил тебя во время вылазки.

Молчание стало ему ответом.

– А кто эти люди? – добавил он, указывая на остальных.

– Это те, кто сопротивлялся дольше остальных, но не волнуйся, они были уже мертвы к тому времени, как я их отыскал, – коротко ответил Владислав, посмотрев на своего друга.

– Да что с тобой?! Ты всегда говорил о том, что даже врага можно уважать, а теперь поступаешь хуже неверных. Это же твой народ! Валашские отряды, вставшие на защиту своей земли!

– Это предатели, осмелившиеся свергнуть правящую династию. Так пусть все знают, какая судьба постигнет тех, кто смеет бросить мне вызов.

– Предатели?! Влад, очнись. В большинстве своем это обычные крестьяне, знать не знавшие ничего об этом перевороте. Им все равно, кто стоит над ними: предел их мечтаний − хороший урожай, короткая зима и терпимые подати. Они не принимают участи в интригах бояр, но отдают свои жизни, участвуя в их мелочных распрях. Да очнись же ты! – он ухватил его за плечи и с силой встряхнул.

В этот раз тихое спокойствие карих глаз поглотил огонь синих. Ван Хелсинг, будто обожженный, отшатнулся от друга, выпустив из своей хватки.

– Я не понимаю тебя, Гэбриэл! Еще несколько часов назад мы бились плечо к плечу. Ты проявил не меньшую доблесть на поле брани, чем я. Спас мне жизнь, убив того солдата, своего земляка, и десятки других, осмелившихся бросить тебе вызов. Так почему ты упрекаешь меня сейчас? Твои грехи не меньше.

– Да, я убивал, но не упивался жестокостью, как ты. Я видел твои глаза, в них не было ни сострадания, ни жалости. Они боялись тебя, бежали прочь, а ты добивал поверженных. Тебе нравилось видеть их страх, нравилось убивать.

– Если не убить предателей, окрепнув, они вновь схватятся за оружие. Правитель должен править железной рукой, чтобы навести порядок в своих землях.

– Правитель должен обладать милосердием и прощать, – теряя контроль, вскричал Гэбриэл.

– Милосердному правителю не дано править долго. Власть держится на силе и страхе, лишь тот господарь, чья рука не дрогнет, занеся меч над головой предателей, сможет удержать свою землю. Османы надевают головы предателей на пики перед вратами завоёванных крепостей, остальные делают так же. Нет в мире монарха, который не обагрил бы свои руки в крови, – вцепившись в плечо друга, прошипел он.

В этот момент все мысли в голове Гэбриэла завертелись непрекращающимся круговоротом. С одной стороны, он понимал, что слова друга, какими бы жестокими они не были, не лишены логики. Монарх, не способный защитить свою власть мечом, быстро ее лишался, но, с другой стороны, Влад не защищал свой трон, это была не его война, а акт агрессии, свершенный им, в глазах же народа, деяние это все равно ляжет на турок.

– Но это был не твой бой, для кого весь этот спектакль?

Но, проследив за его взглядом, все встало на свои места. Это было предостережение, которое он бросал всем. В его глазах читалась ничем не прикрытая угроза, которую он направлял своим врагам столько лет держащих его в заточении.

– Через неделю мы выступаем в Трансильванию. Предатель слишком засиделся в моих землях. Скоро мы будем дома.

«Я уже и не знаю, где мой дом, друг», – подумал он, неуверенно сглотнув, а вслух добавил:

– Ты все уже доказал, они видели. Надо похоронить несчастных, они храбро сражались.

– Как угодно, – бросил темноволосый юноша и, не оглядываясь, направился к своей палатке, придерживая больную руку.

Ван Хелсинг взглянул на посаженных на кол с видом паломника, склонившегося перед распятием, подняв взгляд на холодные звезды.

– Господи, даруй ему свое милосердие, – прошептал он и направился следом.

***

Султан не обманул: спустя неделю после триумфальной победы над венграми, Владислав Дракула в сопровождении своего друга, а так же хорошо вооружённых турецких отрядов уверенно продвигался мимо заснеженных карпатских склонов к своему родовому замку. Разрозненное, потрепанное в битве валашско-венгерское войско рассеялось по округе, не желая вступать в противоборство с превосходящим их по силе противником, поэтому кроме редких стычек с голодающими дезертирами никакого сопротивления путники не встречали.

Чем ближе они подходили к дому, тем больше Ван Хелсинг замечал волнение, которое периодически отражалось на лице друга. За время путешествия у него не было вспышек агрессии, подобной той, что настигла его в вечер битвы, но что-то в его поведении неизменно вызывало опасения. Все больше времени он проводил в одиночестве, будто разговаривая с собственными мыслями, а, возвращаясь, терзался подозрениями, пытаясь найти предателя, затесавшегося в их стройные ряды.

Гэбриэл неоднократно пытался поговорить с другом, но постоянно наталкивался на стену недоверия, которая с каждым днем становилась все выше и выше. Они забросили верховую езду, охоту, даже столь привычные сердцу дружеские разговоры все меньше занимали его товарища. Днем и ночью Влад грезил о власти, мечтая отомстить предателям, убившим брата, желая вернуть свое положение и достоинство.

Как выяснилось при подходе к замку, венгерский ставленник бежал после поражения союзных войск, поэтому обороной замка руководили лишь несколько бояр, поддержавших переворот. Лишенные поддержки, притока сил они не могли выдержать длительной осады, поэтому спустя несколько дней сдались на милость победителя, раскрыв городские ворота.

В этот момент Ван Хелсингу открылась новая черта характера друга, которую он прежде никогда не видел. Спешившись перед открытыми воротами, Влад упал на колени, целуя родную землю. Столько радости и горечи во взгляде одного человека Гэбриэлу не приходилось видеть никогда. Казалось, все воспоминания и чувства разом навалились на плечи Влада, сметая все стены, которые он так упорно возводил. Его взор с восхищением встречал каждую башню, каждое здание, каждую трещинку в стене. Все вокруг для него было таким родным и чужим одновременно, что юноша, привыкший прятать свои эмоции за непроницаемой маской, никак не мог взять их под контроль.

Он помнил все: каждую комнату, каждое дерево – и теперь, подобно ребенку, радовался тому, что за годы его отсутствия все осталось неизменным, но радости на его лице не суждено было пребывать долго. Войдя в великий чертог, на его челе отразилось холодное выражение, а в глазах запылал огонь.

Первым делом он захотел посетить место упокоения своего брата, павшего жертвой предателей. Его могила находилась на старом кладбище, вдалеке от фамильного склепа. Не было возведено ни памятника, ни креста. За пару лет, прошедших с мятежа, единственным свидетельством того, что здесь захоронен человек, был могильный холм, поросший дикими цветами. Упав на одно колено перед могилой, он что-то прошептал, а потом громче добавил:

– Его похоронили как собаку! Заживо бросили в землю и закопали, и те, кто посмел сотворить такое, заплатят. Кто участвовал в этом? – спросил он, обращаясь к сопровождавшему их старику.

– Господарь, в том деянии многие повинны. Некоторые бояре милости от господ получили: земли чистые, да злато.

– Подать мне списки всех виновных… тех, кто руководил обороной замка привести в большой зал. Их судить я буду лично. Известно, где мой отец?

– С тех пор как хозяин замок покинул, его никто не видел.

– Разошлите гонцов, пусть разнесут благую весть, что земли эти вернулись к истинному владельцу – моему отцу. Разыщите его, – проговорил Влад, собрав горсть земли с могилы брата.

– Будет исполнено, господарь, – проговорил старик, склонившись едва ли не до земли.

Пройдя через старое кладбище, путники вышли на тропинку, ведущую к замку, и стали медленно подниматься, проходя вдоль высоких сосен, наполнявших воздух приятным запахом хвои. Легкий туман стелился по земле, скрывая осеннюю грязь и в тоже время наполняя все вокруг атмосферой таинственности и напряженности, предвещавшей нечто зловещее.

– Что ты собираешься сделать с этими боярами? – спросил Ван Хелсинг, выступая из-за спины друга.

– А что полагается делать с изменниками? Я думаю, ты согласишься, что закон многих стран отводит им самые страшные муки.

– Но кто будет устанавливать степень их вины?

– Они сопротивлялись власти истинного наследника этих земель. И ты был тому свидетелем, тебе нужны еще какие-то доказательства? И не заикайся при мне о милосердии, проявив его в первом же своем решении, – я вколочу первый гвоздь в крышку своего гроба. Предатели получат по заслугам.

– Но все же…

– Что все же?! Они заживо закопали моего брата, лишив его душу вечного покоя, изгнали моего отца, а ты говоришь о прощении, – теряя терпение начал он. – Много лет назад ты говорил, что твою сестру увели в плен. А османы с рабынями не церемонятся, ты не хуже меня знаешь, через что они проходят. Так зная все это, неужели ты не захотел бы отомстить тем, кто посмел над ней надругаться? Простил бы?

Гэбриэл много раз думал над тем, как бы он поступил в этом случае, но никогда не мог дать однозначного ответа, а потому не смог найти слов, способных смирить ненависть, бушевавшую в сердце своего друга, поэтому, чтоб не искушать судьбу дальнейшими спорами, остаток пути они проделали в молчании, поглощенные своими думами.

Когда они пришли в большой зал, пленные бояре уже стояли перед седалищем нового господаря, готовясь принять свой приговор. Не удостоив их вниманием, Влад молча пересек чертог, остановившись у трона, некогда принадлежащего его отцу, и проговорил: