Текст книги "Покажи мне бостонское небо (СИ)"

Автор книги: Diamond Ace

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)

– Не надо нервничать, Эван, – в кабинет вошел Валерио, держа в руках пистолет, направленный на гостя.

Эйс без раздумий уверенным шагом направился в сторону охранника.

– Стой! Я выстрелю!

– Нет, дружок, ты не выстрелишь.

Схватив руку Пасьоретти, в которой тот держал оружие, Эван потянул мужчину на себя, вложив в этот рывок практически всю свою силу, после чего свободной левой рукой воткнул нож аккурат между ребер телохранителя.

Сделав вид, будто ничего и не произошло, Эйс вытащил обойму из пистолета и бросил орудие на пол.

– Мистер Гендельман.

Роберт молчал, вжавшись в кресло.

Эван посмотрел прямо в глаза мужчины:

– Когда к вам обращаются, нужно хотя бы делать вид, что ваше внимание обращено на собеседника.

– Я…я слушаю, Эван.

– Ответьте, откуда я знал, что Валерио не выстрелит в меня?

Роберт лишь растерянно потряс головой.

– Номер один, то есть ваш покорный слуга, нужен федералам живым. Я хочу, чтобы вы поняли, мистер Гендельман: я считаю не на шаг вперед, а на несколько световых лет. И я до сих пор не могу прийти к соглашению с самим собой: вы сдали меня потому, что трусливы, или потому, что глупы? Я никогда не считал вас идиотом, Роберт.

– У меня…

– Не было выбора. И это я слышал сотни раз. Выбор есть всегда, мистер Гендельман. У вас есть все: разум, возможности, связи. Но вы пошли на поводу у людей, которые пообещали вам экономическое убежище. И ради этого вы предали друга, напарника. Убийцу. Стынет ли ваша кровь?

– Я…мне…не по себе…

– Вы не можете связать и пары слов. Паника похоронила последнее благоразумие. Аннет, девушка, которую я отпустил, которую я, быть может, полюбил, молча принимала наказание. Она смотрела в мои глаза и терпела, пока я резал ее без анестезии. Но в ее взоре я увидел больше мужества, нежели в ваших убогих потугах отвечать на мои вопросы.

Эван сел напротив Роберта.

– Знаете, у меня, наверное, осталось не так много времени, ведь совсем скоро вы уйдете в кухню и дадите отмашку ребятам из Бюро. И тогда начнется штурм. Я мог бы остановить вас, но какой в этом смысл? Наверняка, мое прибытие было засечено, и армия федеральных агентов, крепких ребят из группы захвата уже сидит под вашей дверью и ждет, когда же вы позовете их на помощь. Вы очень хотите, чтобы вас спасли. Жалкий, трясущийся банкир, отчаявшийся и беспомощный. Пройдет месяц, и вы убьете себя сами, мистер Гендельман. Это я вам гарантирую. Моя уверенность стоит на трех китах золотых правил умелого престидижитатора. Первое – бухгалтерской книгой уже занимаются люди лейтенанта Саутбриджа. Второе – деньги, которые вы держали на собственных счетах, и которые так боялись потерять, увы, утекли в оффшоры. Но третий аргумент – самый тяжелый. Совесть – тысяча свидетелей, Роберт.

Пустота разрывала изнутри мистера Гендельмана. Он надеялся, что деньги еще можно спасти. Но страх перед Эйсом…

– Эван…

– Я вас внимательно слушаю, Роберт.

– Если…если ты знал, что это ловушка…почему ты согласился?

Эван улыбнулся.

– Понимаете, мистер Гендельман, иногда в жизни любого человека появляются обстоятельства, которые он не в силах преодолеть. Каждый убитый мною человек лишался жизни в момент, когда мое сознание пребывало в состоянии абсолютного, высшего созидания. Я знал, что делаю, моя рука никогда бы не дрогнула. Но теперь я знаю, что совершил нечто такое, о чем не могу жалеть, но виню свое естество за то, что оно меня подвело. Моя мать погибла от моей руки. Ваш друг, по сей день уважаемый мною человек, профессор Персиваль Коллинс также был убит Эваном Патриком Спилнером. Это происходило не по воле вашего покорного слуги. Моя сущность бунтовала. И я промахнулся, отведя головным болям второстепенную роль. Да, и я что-то упускаю из вида, Роберт. И это та часть меня, с которой невозможно справиться. Темная энергия восполняет мой разум одиозными мотивами. Альтер-эго, как бы это странно ни звучало в контексте моей личности, оказалось еще страшнее. Оно склонно к отторжению того, что я ценю. Хотя по большому счету, это наш мир в миниатюре. Мы ставим на честь, доброту, любовь и бескорыстие. И что мы делаем в итоге? Уничтожаем наше счастье всевозможными изощренными методами. Человек обязан быть одиноким. Просто чтобы не топить скованных той же цепью близких людей. Своим ментальным уродством мы заражаем окружающих нас родственников. Folie a deux – безумие на двоих. И безумие, мистер Гендельман, заразно. Пытаясь спасти Аннет Лоутон от эфемерного попутчика, я заставил девушку убивать, скрываться от полиции, подкупать и лгать. Я растоптал самолюбие Аннет колкими замечаниями об ее бесплодии. Отправил по почте руку покойного мужа. А еще был мальчик. Эулалио. Он пытался выжить любой ценой в стране, которая выплевывает таких, как он. Я убил мать Лали, чтобы взяться за его воспитание. И теперь он – сырая копия меня. Мальчишка-мексиканец уже познал вкус убийства, богоподобное состояние вседозволенности. Понимаете, Роберт? Безумие. Заразно. Взгляните на студентов кампуса Бейтс. Они устали от бездействия, каждодневных попоек и беспробудного веселья. В них таится такой потенциал, для взрыва которого достаточно ткнуть пальцем во врага. В систему. Но система сама вышла на меня. Через прослушку, незаконную прослушку телефона. Зачем же им это понадобилось, мистер Гендельман? Все верно, ваши деньги и средства Джонатана Озерански вызвали подозрения. Кто является первой мишенью? Бухгалтер. Но все это – догадки. И если бы не один звонок Кристоферу, все закончилось бы элементарным судебным разбирательством. В игру вступили сотни агентов, погибло больше двадцати человек с момента начала охоты на “номера один”. Вот оно. Настоящая пандемия. Безумие на поток, Роберт. Так почему же я не бегу? Смерть меняет все, мистер Гендельман. Она делает нас обыкновенными, безвредными телами, покоящимися на глубине двух метров. Если бы Аннет знала латынь, она непременно сказала бы вам: “Его смерть – наша жизнь”. И оказалась бы права. Все, что происходит сейчас – пик. Точка кипения. Я – и есть смерть, которой заслуживаю. И ни один агент, ни одни присяжный не в праве судить меня. Мое наказание – юрисдикция Господа Бога. А теперь вставайте.

– Зачем?

– Пора дать отмашку друзьям. И если вас не затруднит, включите музыку.

Роберт Гендельман жалел о своем поступке. Уже сейчас хромая совесть прожигала сердце мужчины, слова Эвана острыми иглами впились в сознание банкира. Кошмарный сон должен закончиться. Когда-нибудь он закончится. Обязательно.

Прошло тридцать секунд. Обескураженный мистер Гендельман вернулся в кабинет и медленно подошел к Эвану. Роберт плакал. Он протянул руку Эйсу, который ответил на рукопожатие.

– Прости меня…

– Я знаю, что теперь вы плачете не от страха. Я вас прощаю.

Мистер Гендельман обнял Эвана и зарыдал еще громче. Безумие, о котором говорил бывший товарищ Роберта, окутало восточное побережье, омываемое кровью.

Разбитое окно впускало в дом неистовый гул беспощадного зимнего ветра. Снежная стена разделяла на одиночества сотни обителей Льюистона, срывая атмосферу единения с умиротворенных крыш.

Входная дверь распахнулась от удара.

На полусогнутых ногах в сторону кабинета направилась группа захвата.

Эван вытащил нож и занес его над спиной Роберта.

Агенты кричали, приказывали бросить оружие, их голоса растворялись в “Лакримозе” Вольфганга Амадея Моцарта. Но Эйс аккуратно провел лезвием в области ключицы мистера Гендельмана, вынудив группу захвата открыть огонь…

Выстрел. И Эван почувствовал, каково это – быть уязвимым.

Выстрел. И сердце взвинтило обороты.

Выстрел. И ничего не стало.

Сумерки приняли в свои объятия уставшего гения. Что бы вокруг ни происходило, какое бы несчастье ни приносило с собой время, Эйс поднимал глаза к небу и радовался сиянию первой звезды. Далекого маяка. Вечного источника света, который, казалось, никогда не иссякнет…

25 января, 1974 год. Лондон

Неприветливое лондонское утро, окутавшее тяжелым туманом педантичные улицы столицы, казалось сущим пустяком в сравнении с бостонским погодным коллапсом.

Аннет не могла привыкнуть к тому, что ее окружает. Другие люди, иная атмосфера.

Лали каждое утро уходил из дома на пробежку, а по ночам он плакал. Девушка пыталась успокоить мальчика, говорила, что Эван вряд ли одобрил бы такое поведение. Но: “Миссис Лоутон, учителя больше нет. Даже если он жив, нет никаких гарантий, что он связался бы с нами. Просто потому что все это затевалось ради нашего спасения”.

Аннет и сама без особого желания заводила эти разговоры. Воспоминания об Эване нередко заканчивались упаковкой антидепрессантов или вызовом скорой.

Может быть, Аннет не хватало материнских навыков. С тех пор, как они перебрались в Лондон, общение с Эулалио потеряло былое тепло, пропал трепет в отношении друг друга – людей, которых объединял Эйс.

Но каждый из них понимал – нужно жить дальше. Тем более Эван сделал все возможное, чтобы их существование оказалось простым и беззаботным. “Предсказуемое бытие. Скоро люди будут даже умирать по расписанию”. Так он говорил во время одной из многочисленных бесед.

В тот злополучный день, десятого января, в Льюистоне, Эйс положил кое-что в карман девушки. Конечно, Аннет не сразу заметила листок, оставленный учителем. Но когда она прочла послание, которое больше напоминало инструкцию, сомнения отступили – Эван любил ее. Иначе он просто не сделал бы то, что сделал.

На листке, все тем же изумительным почерком, было написано:

– Лондон. Уорфилд Стрит 12.

– Ключи и документы в доме No.11. Спросить мистера Симэна.

– 24 января тебе нужно явиться в отделение банка Suisse. Назовешь мое имя и передашь документы.

И не забывай: “Electa una via, non datur recursus ad alteram – избравшему один путь, не разрешается пойти по другому”.

Аннет хранила это послание в ящичке прикроватной тумбы. Девушка чувствовала аромат Эвана, когда ложилась в постель.

Он снился ей, но во снах Эйс был спокоен, учтив. Обнимал ее так, как он сделал это впервые в особняке на Савин Хилл Авеню. Аннет казалось, что проще будет не спать, нежели каждую ночь переживать встречи с Эваном.

Время приближалось к полудню. Девушка направилась в кухню, чтобы приготовить обед, Лали по-прежнему не вернулся с пробежки. Чтобы разбавить тишину, Аннет включила телевизор.

“Волна протестов захлестнула Соединенные Штаты Америки. Десятки тысяч студентов отказываются посещать занятия и добиваются суда над сотрудниками Федерального Бюро Расследований, причастных к деятельности контрразведывательной программы “КОИНТЕЛПРО”.

Бурная реакция последовала сразу после сообщения о том, что Бюро удалось ликвидировать так называемого “номера один” – Эвана “Эйса” Спилнера. Но никакой конкретной информации об этом случае еще не поступало. Известно лишь, что “Эйс” являлся инициатором распространения сведений о секретной программе Бюро, которая, напомним, “направлена на использование самых различных незаконных, преступных методов для дискредитации, нанесения морального, материального ущерба, а порой – и физического уничтожения честных, свободомыслящих американцев”.

Массовые беспорядки вынудили правительство отправить на улицы тысячи солдат и сотни единиц бронетехники во избежание, по словам директора ФБР Кларенса Келли, гражданской войны.

Мирные жители оказываются вовлеченным в антиправительственное движение. Каждый день демонстративно сжигаются флаги Соединенных Штатов, столкновения патрульных с разъяренными студентами заканчиваются массовыми арестами. Страна погрузилась в затяжную депрессию, выхода из которой пока не предвидится”.

Бюро. Удалось. Ликвидировать. Эвана. “Эйса”. Спилнера. Каждое слово жалило в самое сердце. Аннет села, чтобы не потерять равновесие, голова кружилась, внутри набухал огромный ком, которой в любой момент мог подтолкнуть девушку к пропасти.

Она знала, какими методами добиваются поставленных целей в Бюро, их умение лгать не вызывало сомнений. И знала, что Эван не мог сдаться без боя. Но мысль, которую Аннет постоянно убивала таблетками, вернулась. Эйс мог решить все проблемы самым логичным путем. Умереть.

Чтобы ей и Эулалио больше ничего не угрожало.

Чтобы подтолкнуть этих студентов к сопротивлению.

Чтобы вернуть миру здравомыслие.

Возможно, его решение противоречило желаниям девушки. Но тот перфекционизм, о котором неустанно твердил Эван, требовал жертв. Пусть даже жертвой должен был стать сам учитель.

Ниспадающие горькие слезы говорили о том, что Аннет сломалась.

Никакие оправдания не могли заставить ее думать о будущем, когда даже надежда на встречу с Эваном растворилась в завихрениях безудержной печали.

Девушка подошла к окну и посмотрела на небо.

“Где бы вы ни были, Аннет, вы всегда сможете поднять глаза и увидеть небо. И вы везде будете чувствовать себя, как дома…”

Но что есть дом без любви?

25 января, 1974 год. Сидней

“В потоке дней и лет, чаруя, пусть он бодрит мечты мои, и в смертный час отдам ему я последний, нежный взор любви. Нет смысла, моя дорогая, уточнять, что эти строки принадлежат Лорду Байрону, горячо обожаемому вашим покорным слугой.

Я знаю вас, и рискну предположить, что вы либо тонете в своем снедающем унынии, либо, выбиваясь из сил, превозмогая всепоглощающую боль, стараетесь не думать о моей кончине, которую приписали мне глупцы из СиБиЭс, пошедшие на поводу очередной низкой лжи Федерального Бюро.

Я был мертв. Но теперь это не имеет значения.

Вы будете удивлены, узнав, что в этом мире еще остался свет. Явление прекрасного не утратило былой актуальности, потому к письму прилагаю пейзаж, исполненный мною буквально вчера.

И я хочу, чтобы вы знали: эстетическая нота одиночества не менее интересна и загадочна, чем, скажем, любое из полотен Босха. Вы должны научиться извлекать пользу из уединения, которым полнится отныне ваше существование. Не стремитесь вклиниться в поток вскипающий жизненной энергии. Отстройте каждую струну вашей эмоциональной составляющей так, чтобы она играла прекраснее симфоний, которые вам довелось услышать в стенах особняка вашего покорного слуги. Только тогда вы поймете, насколько близки к просветлению. Шум города, ханжеские речи – все это отдаляет нас от понимания истины. От спасения, притаившегося за каскадом горестей, пытавшихся надломить нас.

С невозможной любовью, Эван…