Текст книги "Фрустрация (СИ)"
Автор книги: dashays
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)
Все трое покидают больницу, намереваясь поехать домой к Джэхёну и Марку, чтобы устроить вечерний марафон игр в приставку, как в школьные годы, а заодно и поделиться последними новостями, которых у каждого должно быть много. Минхён почти все свое время проводил в больнице, приходя домой только переночевать и то не всегда, поэтому сегодня Джэхён вместе с Тэёном сами приехали к нему, правда никто не подозревал, что все закончится переломом ноги одного из них. Но, как говорится, чему быть, того не миновать. Тэ вот перелома ноги в двух местах не миновал, а Марк Донхёка. Снова Донхёк, и снова в его мыслях. Юноше уже даже начинает казаться абсолютно нормальным думать о пациенте всегда, везде и очень много.
– Марк? – Донхёк останавливается перед компанией друзей и слегка кивает двум другим.
– Привет, – интерн слегка вскидывает бровь, пытаясь понять пытался ли Хёк снова сбежать или нет. – Это Донхёк, мой… – юноша останавливается, не зная, как ему представить друзьям парня. Друг? Знакомый?
«Это парень, в которого я влюбляюсь» – всплывает в голове Ли.
Джэхён переводит взгляд с замешкавшегося Марка на, отводящего свои карие глаза в сторону, Донхёка, понимает всю неловкость ситуации, а потому спешит вмешаться:
– Я Джэхён, друг Марка, – он протягивает руку Донхёку для рукопожатия, и когда тот ее сжимает в ответ, то он замечает, насколько она холодная. Это было похоже на ощущение, когда берешь горсть снега в руку без перчаток: сначала не очень холодно, потом слишком холодно, а потом обжигающе горячо.
В этом и был весь Ли Донхёк – сначала не очень, потом слишком, а потом поздно. Марк не успел заметить, как пролетел первую стадию, но начал осознавать, что приближается к концу второй.
– А я Тэён, – Хёк также пожимает руку Тэ и добавляет, что ему приятно познакомиться с ними обоими.
Марк все это время молча наблюдает за проходящим знакомством, все еще пытаясь понять, кто же для него Донхёк? Знакомый? Нет, они давно пересекли эту черту обыкновенного знакомого, которого даже не всегда в толпе людей узнаешь. Марк узнает Донхёка среди тысячи даже с закрытыми глазами, он уверен. Друг? Может быть, только вот совсем не хочется, не хочется проводить эту четкую линию дружбы между ними. Марку наоборот хотелось бы делать с Донхёком те вещи, которые в понятие дружбы вряд ли вписываются, но только вот хочет ли того же сам Донхёк? Вот это уже совсем другой вопрос.
– Марк, я пойду отвезу Тэёна к машине, а то его нога сейчас помимо перелома еще и обморожение заработает, – Джэ усмехается на фырканье старшего, а потом они оба прощаются с Хёком и покидают оставшуюся пару парней, сопровождая свой уход легким посвистыванием и подмигиваниями Марку.
– Прости, – Минхён виновато улыбается, глядя вслед шумным друзьям, – они считают, что все парни в моем окружении потенциально могут быть моими пассиями.
Донхёк тоже провожает новых знакомых взглядом, думая, что друзья у Марка прекрасные, а после оборачивается к нему самому, пропуская его последние слова мимо ушей из-за собственных мыслей.
– Значит, твой? – юноша самодовольно улыбается, припоминая старшему незаконченное представление.
– Мой? – Марк не сразу понимает, о чем речь, а когда осознает, то забавляет Донхёка приливающей краской к щекам.
Младший раздумывает долю секунд, сам не понимая, кто он для Марка и кто сам Марк для него. Но жить нужно мгновениями, и он решает эти мгновения ловить, крепко держать в руках и прятать в глубокую баночку в своей душе, бережно храня их до самого конца, который неминуемо близится. Он понятия не имеет, что из этого выйдет и что вообще имеет в виду, собираясь ответить на эту реплику старшего, но одно знает точно – он поклялся не сделать Марку больно.
– Твой.
У Марка сердце, кажется, удар на этом слове пропускает, а то и целых три. Донхёк только что согласился быть его, но только вот черт его знает, что он под этими словами имел в виду, это же Ли Донхёк и Марку, да и вообще всему миру, неведомо, что у того в голове. Хотя, это уже и не представляло для него никакой важности, потому что в каком бы смысле это не прозвучало, Минхён был счастлив. В голове плывущей строкой крутилось «твой, твой, твой» и на тот момент это было единственное, что имело значение. Не важно, что Донхёк умирает, не важно, что Марк не может его спасти, не важно, сколько у них осталось времени. Важно только то, что Ли Донхёк уже принадлежит Ли Минхёну, как и Минхён, пусть и не гласно, принадлежит ему в ответ.
***
Джэхён и Тэён весь вечер терпеливо ждали и даже не бросали никаких намеков, но пиво заканчивалось, игры начинали надоедать, а время близилось к половине первого ночи. Марк о Донхёке так и не заикнулся. Старшие переглядывается, едва заметно друг другу кивают и Тэён, не выдержав, начинает:
– Ну, когда ты планировал нам о вас рассказать?
– Ты о чем? – Марк не отводит взгляда от экрана телевизора, старательно пытаясь победить Джэ, которому игра уже наскучила.
– О Донхёке, – добавляет Чон, ставя гонки на паузу, чем привлекает к себе внимание младшего.
Марк понимает, что разговора не избежать как бы сильно не хотелось. Он пока не знает, что должен сказать друзьям, как он должен описать их с Хёком взаимоотношения. Марк даже не знает, что испытывает к Донхёку, он на сто процентов уверен, что тот ему нравится, но вот заходит ли это за рамки простой симпатии и зайдет ли вообще – он не имеет ни малейшего понятия. С Донхёком просто хорошо, с ним уютно, спокойно, тепло и интересно. Он как отчий дом, как бы долго и где бы далеко ты ни гулял, все равно захочется туда вернуться.
– Он тебе нравится, да? – Тэён начинает весьма аккуратно, немного неуверенно задает вопрос, не зная, какой реакции от Марка ожидать. Но тот утвердительно кивает, даже не задумываясь, и оба старших отмечают, что это уже что-то да значит.
– Ты же понимаешь, что… – Джэхён не может подобрать корректного слова, что сможет описать его мысль, а потому оставляет фразу недосказанной, но Марк и без того все понял.
– Понимаю, – кивает младший Ли, откидываясь на спинку дивана, – но отдаляться от него не стану, я хочу быть с ним рядом и я буду, даже если в конце будет больно.
Тэён и Джэхён согласно кивают, говорят, что Марк, наверное, правильно поступает. Оба говорят, что Донхёк кажется хорошим, а младший эти слова подтверждает, проигрывая в воспоминаниях все отрывки жизни, связанные с Ли Донхёком, а таких, к удивлению, оказалось уже прилично много.
***
Минхён просыпается от настойчиво жужжащего телефона под ухом, с трудом разлепляет сонные глаза и мысленно проклинает весь мир на тех двух языках, что знает. Парень принимает вызов, даже не глядя на звонящего, и тихо бормочет сонное «алло».
– Я тебя разбудил, прости, – шепчет Донхёк в трубку, и Марк, узнав его голос, резко садится на кровати.
– Что-то случилось? Тебе плохо?
– Нет-нет, все нормально, – быстро успокаивает старшего Хёк, умалчивая об очередной головной боли, – я просто уснуть не могу почему-то.
Марк улыбается, слушая дыхание парня на том конце трубки, а потом вспоминает, как однажды Донхёк помогал ему уснуть. Он обратно ложится на подушку и кладет телефон рядом с собой, включая громкую связь.
– Cause you’re a sky, ‘cause you’re a sky full of stars, – Марк тихо начинает петь, стараясь не разбудить спящих друзей в соседней комнате, а Донхёк, хоть старший и не видит этого, улыбается и закрывает глаза, – I’m going to give you my heart.*
Когда Марк заканчивает петь, то от Донхёка не слышится шуршания одеял и других посторонних звуков, только тихое размеренное дыхание, в которое старший невольно вслушивается. Те несколько раз, когда они спали вместе, разом встают перед глазами и Марк в этот самый момент находит для себя ответ. Донхёк Марку не просто нравится. Марк влюбился в Ли Донхёка.
– Хёк? – Марк тихо шепчет в трубку, но ответа не получает, – сладких снов, – парень улыбается и закрывает глаза, так и не решаясь отключить вызов. Он засыпает под дыхание Донхёка, в то время как сам Донхёк этой ночью заснул под его пение.
День пятьдесят восьмой
И все же внешним чувствам не дано —
Ни всем пяти, ни каждому отдельно —
Уверить сердце бедное одно,
Что это рабство для него смертельно.
– Сонет 141. Шекспир.
Что важнее: умение слушать или умение красиво говорить? Большинство считает, что первое, никому ведь пустословы не нравятся, или нравятся, но тогда это тщательно скрывают, общественное мнение ведь важнее, правда? Если тебе нравится что-то выходящее за рамки нормальности по мнению общественности, то ты априори становишься другим. Марк, как раз таки, был другим. Нельзя сказать, что мнение окружающих его не волновало, скорее наоборот, его, как и каждого в нашем мире, беспокоил вопрос «а что подумают люди?», только вот юноша в отличии от многих считал, что отличаться от других – это тоже часть нормальности. Люди не бывают одинаковыми, каждый разный, каждый отличается от каждого. Это в понимании Марка было самой большой нормальностью в мире. Поэтому, когда его взгляды на какие-то вещи были отличными от чужих, он всегда говорил, что так и должно быть, что на этом строится мир. Если большинство людей считает, что уметь слушать важнее, чем уметь красиво говорить, то Марк из того малого процента людей, которые ценят красноречие, воодушевленность, охватывающую в процесса рассказа, ценит умение рассказчика утянуть в свою историю с головой. Джэхён с Тэёном говорят, что Ли отличный слушатель, который вдумчиво и внимательно, словно сухая губка, впитывает в себя потоки информации. Но для самого слушателя в момент рассказа есть только, затянувшая в свои глубины, история, едва заметные кивки головой и глубокий взгляд его самого. Истории окрыляют, позволяют фантазии пуститься в пляс на карнавале мыслей и взлетать, парить высоко и недосягаемо. Джэхён Марку как-то сказал, что он по жизни летает подобно воробушку, с ветки на ветку и не особо стремясь куда-то, Джэхёну вполне мог довольствоваться малым, в то время как Марк мог быть удовлетворен и вовсе ничем. Он по жизни не летал, как Джэ, не бежал и даже не шел, он плыл по течению холодного горного ручья жизни, даже осознавая, что совсем скоро ручей вполне может впасть в реку Стикс. Вся жизнь Минхёна была смирением: с проблемами, с грядущим, с выбором профессии и любым другим, со всем. Но сейчас все меняется, сейчас юноше не хочется мириться с происходящим, не хочется отдаваться в руки судьбы, хочется только Донхёка держать крепко-крепко, не позволить ему от себя ускользнуть. Получится ли? Марк знает, что нет. Знает, что у него всего, плюс-минус, сто дней, знает, что по истечению этого срока Донхёк все равно улетит, убежит, уйдет, уплывет – не важно, гораздо значимее, что к сожалению обоих парней, у всех этих глаголов приставка далеко не «при». Донхёк уже не прилетит, не прибежит, не придет и не приплывет. Если он уйдет, то раз и навсегда.
– Так у тебя есть какие-то сопутствующие по жизни слова? – парень повторяет вопрос, заданный ранее, привлекая внимание Марка к себе.
– Каждого человека можно выслушать, но не с каждым стоит разговаривать, – наконец отвечает Марк, вырываясь из пучины мыслей благодаря Донхёку. Забавно, человек, из-за которого Марк падает в бездну, его же оттуда и вытягивает, – Артур Шопенгауэр.
Младший Ли над сказанными словами задумывается и даже соглашается, находя в них что-то такое, что действительно Марку свойственно. Может быть, это прямолинейность, коей пропитана фраза, а может быть, это просто истина жизни. Но свойственно ли самому Донхёку это высказывание? Вряд ли. Донхёк не особо хорошо людей слушает, он часто отвлекается, иногда имеет плохую привычку перебивать на середине и обычно Хёк не любит слушать то, что его не увлекает. С Марком вот все иначе, с Марком все в этом мире интересно, Марка вот почему-то хочется слушать всегда, даже если он говорит полнейшую нелепицу.
– Стоит ли разговаривать со мной? – Донхёк придвигается к парню ближе, обхватывая тонкими пальцами край подоконника, заглядывает в чужие глаза с неподдельно искренним, детским интересом, который старший видел только у него.
– Разве наш разговор сейчас не должен послужить тебе ответом?
– А вдруг это вынужденная мера? – Донхёк вновь отодвигается, – возможно, ты просто не можешь от меня скрыться, – он улыбается и двигается обратно к оконной раме, опираясь на нее спиной. Чувствует холод от ледяного стекла, но не отстраняется, только вздрагивает немного, когда по лопаткам пробегает сквозняк, оставляя тысячи мурашек после себя. Холодно, противно, но так и должно быть, к этому стоит привыкать.
Марк думает, что это и правда вынужденная мера, что от Донхёка нет спасения, от него не скрыться нигде и никогда; Донхёк самый большой подарок судьбы для Марка, но вместе с тем самое жестокое наказание. Минхён чувствует себя ребенком, который долго-долго ждал сюрприза и наконец его получил, только вот жестоко отбирать у ребенка долгожданный подарок. А у Марка Донхёка отбирают.
– Да что с тобой сегодня такое, – бормочет Хёк себе под нос, но до Марка всего равно долетает, – ты такой задумчивый и молчаливый.
– Извини, не знаю, что сегодня такое, – юноша немного виновато улыбается, – мысли всякие в голову лезут.
Донхёку бы хотелось узнать об этих мыслях старшего, хотелось бы, чтобы тот ими с ним поделился. Донхёку хотелось слушать Марка, помогать ему, советовать что-то и направлять, хотелось быть для Марка маяком жизни, освещающим путь в самую темную и страшную ночь. Но Марк не продолжает, не озвучивает то, что его так сильно гложет, не потому, что Донхёку не доверяет, а просто ему знать об этом не нужно. Младший, в отличие от Минхёна, еще не осознал, что они с Марком, как знаменитом сто сорок первом сонете Шекспира, вечное проклятие друг друга.
«В своем несчастье одному я рад,
Что ты – мой грех и ты – мой вечный ад.»
– Сегодня я хочу тебя кое с кем познакомить, – юноша спрыгивает с подоконника и своей парящей походкой подходит к кровати под пристальным взглядом Марка. Донхёк уже не раз замечает этот долгий, внимательный взор омута шоколадно-карих глаз. И Донхёка это пугает, так на него раньше смотрела только Сохён.
– С кем? – Минхён откидывается на спинку кресла, укладывает руки на подлокотниках и тихо наблюдает за каждый донхёковым движением. Это уже становится некой привычкой, прослеживать как Хёк убирает мешающуюся челку с глаз, облизывает пересохшие губы, разминает пальцы, хмурит брови, потирает затекшую шею и миллионы других мелких жестов, которые Марк все до одного успел запомнить.
– Помнишь, я говорил, что был в музыкальной группе в школе? – Марк отвечает утвердительным кивком головы, когда Донхёк поворачивается к нему лицом, – так вот, два моих друга оттуда хотят заглянуть вечером.
– Я думал, что твои друзья не приходят к тебе.
– Только Джун с Наной, – Хёк забирается в постель под одеяло, желая согреться, но почему-то все равно не получается.
Марк припоминает, что помимо упомянутых двух был еще один парень, он спрашивает Донхёка насчет него и после этого вопроса младший тут же меняется в лице.
– Джено, – он пытается проглотить подходящий к горлу ком, – Джено умер год назад.
Старший только тихо выдыхает, он подходит к кровати, садится на ее край и кладет руку поверх одеяла, скрывающего тело Донхёка. Парень сейчас смотрит куда-то в пустоту прямо за Марком, вспоминает аварию, в которой погиб друг и думает, что если рассказать Марку, то станет легче. Но он ошибается, сколько бы раз ни говорил, от смерти так просто не оправляются. Она всегда с тобой, всегда следует по пятам и всегда непременно напоминает о своем присутствии.
– Из нас четверых Джено самый сумасшедший, – медленно начинает Донхёк, подбирает слова и позволяет себе с их помощью рассказать Марку свою историю. – Он любит экстрим, любит опасность и адреналин. Однажды мы выпивали в баре компанией, Джено с Ренджуном встречались тогда, они поссорились в тот вечер, Джено приревновал Джуна к Джемину, – Марк сразу же обращает внимание на время, в котором говорил Донхёк. Настоящее. Донхёк не отпустил Джено. – В общем, он сел пьяный за руль, поехал бог знает куда, мы ему звонили, писали, но ничего. Утром узнали, что он попал в аварию, второй парень, который был за рулем машины, выжил.
Авария год назад. Один погиб, второй выжил. Один был пьяный, второй уставший. Утром все стало известно. Марк не думает, что подобное возможно, но спросить все-таки решается.
– Он был за рулем мотоцикла? – Донхёк удивленно поднимает бровь и утвердительно кивает.
Авария год назад. Джено погиб, Марк выжил. Джено был пьян, Марк уставший. Джено был за рулем мотоцикла, Марк – машины. Юноша делает глубокий вдох, поднимает взгляд на ничего непонимающего Донхёка и на выдохе, произносит:
– Это был я, – Хёк хмурится, не до конца понимая сказанное, – я тот выживший в аварии год назад.
***
Донхёк Ренджуна с Джемином всегда прогоняет, но получает только пакет яблок на живот и громкий смех, заполняющий палату на ближайший час. Эта парочка были единственные, кто несмотря на протесты больного, все равно к нему приходили. Они всегда приносили с собой килограмм любимых Донхёком красных яблок, гитару Ренджуна, оставшуюся еще со школы и миллион положительных эмоций.
– Что это за карта? – спрашивает Джемин, стоит ему войти в палату, – чувство собственной важности потолок не пробило еще? – юноша плюхается в серое кресло, где всегда обычно сидит Марк, пока Ренджун раскладывает яблоки.
– Это не я, – Хёк улыбается, вспоминает день, когда Марк притащил ее в палату и жаловался на бракованные кнопки, – это мой… эм, просто мой.
Оба друга удивленно переглядываются, а потом разом оборачиваются к Ли, вываливая на него неконтролируемый поток вопросов, в случае Джемина, еще и не фильтрованных на цензуру.
– Я не знаю, кто мы друг другу, – Хёк пожимает плечами на вопрос Джуна.
– Кто он? Расскажи о нем! Почему ты нам не написал?
– Никогда у тебя такого энтузиазма не встречал, Рен, – Нана усмехается, но полностью вопросы китайца поддерживает.
Донхёк задумывается, в голову приходят тысячи вещей, которыми Марка можно описать, но ни одной не хочется. Он просто Марк и просто Донхёка. Этого более чем достаточно для них обоих, но ведь друзьям так не скажешь.
– Он не разламывает орео на две половинки, – Хёк улыбается, видя растерянные лица Джемина и Ренджуна, – это все, что вам о нем нужно знать.
Несмотря на все уговоры Джемина, Донхёк не сдался под этим натиском и больше о Марке и словом не обмолвился. Весь час прошел за нескончаемой болтовней, обсуждением тех или иных новостей, к примеру, что Ренджун записался на балет, а Джемин подался в рэп. Ребята сыграли на гитаре любимую песню Донхёка, Рен спел пару песен и один раз сфальшивил, вызвав тем самым смех двух других присутствующих в палате. Всеобщее веселье обрывается, когда дверь в палату открывается, на этот раз со стуком (только подойдя Марк услышал голоса).
– Привет, – юноша перешагивает порог комнаты, переводя взгляд с Донхёка на его друзей.
– Ты разламываешь орео? – сходу спрашивает Джемин, вызывая тем самым улыбку на лицах все в палате восемь.
– Нет, – Марк отрицательно качает головой, – кто вообще так делает?
– Значит, ты тот самый парень Донхёка, что притащил карту? – Джун старательно не обращает внимание на толчки в спину от Хёка.
Марк улыбается на эту фразу, точнее, на словосочетание и утвердительно кивает, а после спешит представиться, дабы скрыть эту неловкость, которая мелькнула и в глазах самого Хёка, и наверняка Марка. У Донхёка на душе как-то теплее становится, когда он наблюдает за знакомством двух лучших друзей и Минхёна. Не хватает только Джено, но Хёку кажется, что частичка друга есть в каждом, кто находится в палате. Все самые важные люди из жизни парня собрались сегодня, чтобы побыть с ним и это безмерно его радовало, до искр счастья в глазах, яркого смеха и широкой улыбки.
Комментарий к часть вторая: экзистенция
экзистенция – существование.
* Coldplay – “A sky full of stars”
Ведь ты небо, ведь ты небо, полное звёзд,
Я собираюсь вручить тебе своё сердце.
========== 2.1 ==========
День шестьдесят первый
Первое, что замечает Минхён в палате Донхёка этим утром – отсутствие книг на полу. Юноша обводит взглядом комнату, сначала решив, что Хёк просто убрал их куда-то в одну сторону, но каждый угол палаты пуст. Стопок словно и вовсе не было никогда и все они были исключительно плодом воображения юноши.
– Они мне больше не нужны, – говорит Донхёк, замечая Марка и понимая его невысказанный вслух вопрос.
– Я и не спрашивал, – старший пожимает плечами и подходит к кровати, – я тут у пациентов карты одолжил, сыграем?
Марк действительно не собирался спрашивать Донхёка о пропаже, ему все и без слов было понятно. Эти башни из книг служили напоминанием, своеобразный таймер, напоминающий, что времени мало, времени прочесть все книги нет.
– Давай лучше домик карточный построим? – Хёк принимает сидячее положение и приглаживает рукой смятое одеяло, как обычно, скрывающее его ноги.
У Марка никогда не получалось строить домик, он всегда рушился и падал вниз скопом карт. Лет в двенадцать парень прекратил свои попытки, решив, что это не для него, он лучше будет просто играть в дурака. Но сейчас хочется построить их с Донхёком дом, хотя бы карточный. Парни двигают кресло и стул, усаживаются рядом с подоконником и начинают выстраивать на нем свою конструкцию, параллельно с этим обсуждая последние просмотренные фильмы. Донхёк находит еще одно отличие между ними, Марк любит смотреть один, ни на что не отвлекаясь, а Донхёк обязательно с кем-то, чтобы иметь возможность обсудить. Идеальный слушатель и идеальный рассказчик наконец-то встретили друг друга.
– Неплохая метафора, правда? – усмехается Хёк, глядя на третью провальную попытку построить домик, – моя жизнь так же разлетается, как и карточный домик, и ее невозможно собрать.
– Не имеет значения разрушается домик или нет, – спокойно отвечает Марк, продолжая складывать карты, – пока колода у меня, я могу строить до того момента, пока не получится.
Наверное, именно из-за этих слов все в сознании Донхёка перевернулось и встало на свои места. Я могу строить.Хёк хочет сказать, что не может, Марк не может ничего строить, потому что нет смысла этого делать. Донхёк хочет сказать Марку прекратить читать об экспериментальных методах лечения его болезни, хочет сказать, что видел эти страницы в закладках браузера в телефоне старшего, когда искал легкий способ построения карточного домика. Донхёк хочет сказать, что Марку нужно остановиться, пока не стало поздно. Но он также понимает, что слишком поздно уже наступило.
– Давай в дурака, – бормочет юноша, обращая на себя внимание Марка, аккуратно складывающего колоду в коробочку, – на желание.
Старший соглашается, раскидывает по шесть карт, вытягивает символичный козырь черви и довольно устраивается, сразу же начиная придумывать желания для Донхёка. Излишней самоуверенностью это не было, потому что парень и правда три раза из четырех выиграл. Но вот единственный провальный обернулся истинной катастрофой, настоящим тайфуном, только не Катрина, а Ли Донхёк.
– Ну, чего ты хочешь? – Хёк недовольно дует губы и откидывается на спинку своего кресла. Марк отвечает, что прибережет свои три желания на будущее, – срок действия ограничен, – Хёк усмехается и добавляет, что он свое, пожалуй, загадает сейчас.
– Голым по больнице я бегать не буду, – тут же заявляет Марк, вспоминая печальный университетский опыт, о котором он когда-то рассказал Донхёку.
Хёк хоть и смеется с шутки старшего, припоминая его рассказ и смешного одногруппника Лукаса, в душе все выворачивается наизнанку. Донхёк специально затеял эту игру на желание, чтобы загадать одно единственное, которое Марк по правилам обязательно должен был выполнить. Но почему же так сложно произнести эти едкие четыре слова? Они как будто застревают где-то на выдохе, опускаются ниже к ребрам, опутывают сердце зеленой лозой и крепко его сжимают, не позволяя высказаться.
– Так, какое желание? – Марк откладывает коробочку со сложенными картами на подоконник. – Ого, смотри, твой мандарин процветает! – Хёк оборачивается к горшку, куда он когда-то закопал мандариновую косточку и действительно видит маленький, едва заметный зеленый росточек, пробивающийся сквозь почву. Парень думает, что это символично, но Марку не говорит.
На каждую смерть приходится одна жизнь.
– Не привязывайся ко мне, – произносит Хёк, собирая всю смою смелость, чтобы взглянуть в глаза напротив, – это мое желание.
Марк хмурится, как делает всегда, когда недоволен чем-то и спокойно отвечает, что это невозможно, заставляя этими словами все внутри Донхёка ухнуть вниз, в беспросветную пропасть. Слишком поздно. Бывает ли вообще поздно и рано? Бывает.
– Ты не можешь, – бормочет младший, опуская голову вниз и избегая взгляда Марка, – ты не должен, ты же знаешь, знаешь ведь!
– Это не остановило меня и не остановит, и ты тоже это знаешь, – Марк накрывает слегка дрожащие руки Хёка, которые он сложил на коленях, своими, и все-таки заглядывает в его глаза, в которых заключено столько страха, сколько на одного человека приходиться точно не может.
Донхёк головой мотает из стороны в сторону, отказывается слышать это, отказывается принимать. Он не хотел делать никому больно, он обещал. Донхёк не хочет делать больно Марку, он поклялся. Донхёк бомба, которая вот-вот взорвется, а Марк в зоне поражения. Донхёк поклялся не задеть Марка, но тот не уходит, не бежит, не спасается. Что нужно делать в этом случае? Что нужно сказать, чтобы спасти его жизнь? Только бежать самому. Самоликвидироваться, пока еще можно спасти, пока не взорвался.
– Уходи, – едва слышно шепчет Донхёк, вытаскивая свои руки из рук старшего, – уходи, – чуть громче повторяет он.
– Я не хочу, – Марк наблюдает за тем, как чужие руки выскальзывают и в голове его знак тревоги начинает гореть красным. – Я не уйду.
– Уходи, Марк, я не хочу тебя видеть, – Донхёк подрывается с кресла, подлетает к своей кровати и останавливается возле тревожной кнопки вызова медсестры, – уходи сам, иначе тебя выведут отсюда.
«Я не хочу этого, не хочу, не хочу. Но так будет лучше, Марк, доверься мне, и я тебя спасу».
– Хёк, успокойся, давай поговорим спокойно, – вздыхает Марк, подходя к парню, но останавливается, когда Хёк заносит руку над кнопкой.
– Не о чем здесь говорить, чем ближе ты ко мне подходишь, тем больнее тебе будет! Так нельзя, так не должно быть, я обещал никому не делать больно, я обещал! – голос срывается на крик и от этого еще больнее, кажется, что невидимая грань неизбежного приближается.
– Это бред, ты себя вообще слышишь? Я уже к тебе ближе, чем ты думаешь, я уже зашел так далеко, откуда не выбираются!
– Выбираются, отступи, сделай шаг назад, а я не пойду к тебе навстречу.
Марк шумно вздыхает, зарывается пятерней в копну жестких черных волос и слегка ерошит их, как всегда делает Донхёк. Младший наблюдает за этим жестом, а в голове всплывают слова Ренджуна, что во время отношений с Джено он перенял его привычки. Марк тоже перенимает привычки Хёка? А сам Хёк становится похожим на Марка? Ему бы хотелось, но нельзя. Нельзя.
– Ты можешь не делать мне шагов навстречу, – выдыхает старший, делая один шаг в сторону Хёка, – ты просто стой на месте, я сам к тебе приду, хорошо?
– Нет, – Донхёк отрицательно головой машет, глаза щипать начинает совсем чуть-чуть, но этого достаточно, чтобы Марк заметил, как часто младший начинает моргать, – не подходи, я ведь убью тебя.
– Я сам выбираю эту смерть, – еще один шаг, – ты не можешь решать за меня. Я хочу тебя спасти.
– Но ты не можешь, никто не может! – Марк делает еще один шаг, боясь реакции Донхёка, которому нельзя нервничать. Его нужно было успокоить, пока ему не стало хуже.
Марку до Донхёка остается ровно три шага, когда тот нажимает на тревожную кнопку.
– Хёк, давай спокойно поговорим, успокойся!
– Не о чем говорить, – и снова отрицательное мотание головой из стороны в сторону, —не о чем, – он повторяет, как мантру, эти слова, – не приходи больше.
«Не приходи больше». «Я, кажется, люблю тебя».
В палату забегают две медсестры, переводят взгляд с одного парня на другого и спрашивают все ли у Донхёка в порядке. Все ли в порядке? Совсем нет. Еще никогда Хёк не был в таком не порядке, как сейчас.
– Ничего не в порядке, выгоните его отсюда, – он кивает на Марка, который все это время взгляда с младшего не сводит, – и не пускайте, больше его сюда не пускайте.
Внутри Марка городок под названием «Ли Донхёк» рушится тайфуном с таким же именем. Он сметает карточные домики, мандариновые деревья, рушит книжные магазины и убивает спящих жителей, что мечтают покорить мир и рисуют звезды на ладошках. Донхёк разрушает все, что строилось на протяжении двух месяцев, но Марк уверен, что они обязательно все восстановят. У них на это еще есть время.
– Я сам выйду, – вздыхает интерн, понимая, что разговаривать с Хёком сейчас бесполезно. Он молча покидает палату, оставляя парня с двумя медсестрами, одна из которых выходит следом за Марком.
Когда дверь за Минхёном закрывается, Донхёк залезает в постель, зарывается с головой под одеяло и совершенно не обращает внимание на Джиён, что спрашивает о его самочувствии и говорит, что принесет успокоительные. Они не помогут. Ничего не поможет. Донхёк не реагирует даже тогда, когда слышит, что Джиён ушла, так и лежит под одеялом, не в силах даже заплакать. Кажется, что вся вода в его организме ушла на разрушительный тайфун для Марка, и на слезы ничего уже не осталось. С того момента как Марк перешагнул порог его палаты, у Донхёка все внутри рухнуло. Он и сам не успел заметить, когда влюбился, когда забылся настолько, что принимал отношение Марка к нему как должное. Все не должно было заходить к этому, они не должны были засыпать вместе, не должны были петь друг другу перед сном, не должны были знакомиться с друзьями друг друга, не должны были читать одну книгу на двоих и делить одеяло, не должны были смеяться, разговаривать, не должны были даже знакомиться. Но уже слишком поздно, Донхёк уже все упустил, все, включая Марка.
Телефон на тумбочке вибрирует, оповещая о новом сообщении. Хёк даже и не думает вылезать из своего кокона, в котором хочет спрятаться от всех проблем. Он закрывает глаза, позволяя одной единственной слезинке скатиться по щеке, очерчивая те родинки, которые Марк в голове своей именовал созвездиями. За первой слезой следует вторая, за второй третья и так бежит по накатанной, до того момента, пока Донхёк не срывается на безудержный плач, ничем, кроме Марка, неконтролируемый. Юноша так и засыпает, не увидев сообщение от Минхёна, которое наверняка вызвало бы очередной поток слез.
