Текст книги "Фрустрация (СИ)"
Автор книги: dashays
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)
Донхёк слегка хмурится, обдумывая чужие слова, и не спешит давать на них ответ, хотя Марку он по сути и не нужен.
– Я хочу их защитить. Я не хочу, чтобы им было больно, когда я уйду.
– При любом раскладе им будет больно, потому что они твои друзья, – юноша делает акцент на последних словах, придавая этой фразе более яркую окраску, – ты не можешь защитить их от этого, но можешь помочь принять.
На лице Донхёка появляется легкая улыбка, но на этот раз вовсе не та привычная, сквозящая сарказмом, а легкая с парой капель заинтересованности. Марк пристально изучает черты чужого лица и впервые, к своему удивлению, находит его привлекательным. Кожа цвета золотого отлива, глаза шоколадно-карамельные в обрамлении густых черных ресниц, на какую-то долю секунды Марк даже подумал, что эти глаза слишком затягивающие, подобно глубинам океана. На левой щеке расположилась россыпь маленьких родинок, плавно текущая к шее, и чем-то это даже напоминало Минхёну летнее звездное небо. Донхёк в очередной раз треплет и без того лохматые волосы, и они падают легкими волнами на свое привычное место.
«Вокруг тебе как будто ореол сияет» – Марк, не отводя взгляда, ждал ответа.
– Знаешь, я тут подумал, Ма… Минхён, а может ты захочешь заглянуть ко мне вечером?
– За комиксами?
– Тебе от меня только комиксы нужны? – Хёк смешно дует губы, чем вызывает улыбку интерна, – на самом деле, ты просто… странный, – юноша растягивает слова, как бы сомневаясь в правильности их подбора и произносит это предложение больше с вопросительной интонацией, – в общем, я просто хочу понять тебя, поэтому приходи.
Минхён усмехается на эту реплику, думая про себя, что если кто из них двоих и странный, то точно сам Донхёк, а потому соглашается заглянуть вечером к нему в палату.
***
– Ты и правда пришел! – Донхёк слегка привстает на кровати, принимая сидячее положение и прихлопывает громадное белое одеяло.
– Ты же хотел поговорить, – Марк топчется на входе в палату, раздумывая, куда ему себя деть.
– Верно, – Хёк кивает в подтверждение этих слов, – расскажи мне о себе, и прекрати там стоять, сядь уже куда-нибудь.
Марк натыкается взглядом на кресло в углу комнаты и присаживается туда, находя его весьма удобным для больничного. Палата Донхёка была достаточно уютной, словно и не больничная вовсе, даже больше похожа на его настоящую комнату. Односпальная кровать с восседающим на ней владельцем, огромное одеяло и парочка подушек, небольшая тумбочка из темной древесины, на которой было крайне много мусора в виде пачек из-под мармелада и печенья. Справа от кровати была дверь, ведущая, скорее всего, в ванную комнату и небольшой комод с несколькими фотографиями на нем. Но больше всего внимание Марка привлекли огромные стопки книг, расположенные на полу то здесь, то там.
– Ну, меня зовут Марк, – юноша пожимает плечами и пытается придумать, что ещё о себе он может рассказать.
– А мне представился Минхёном, – Донхёк усмехается, – ты иностранец?
– Родился в Канаде, но всю свою жизнь провёл в Сеуле.
– Звучит скучновато, ты же понимаешь? – Хёк усмехается и тянется к пачке орео, лежащему на заваленной мусором тумбе.
– Тогда лучше ты начни, – Марк так же усмехается в ответ, наблюдая за тем, как парень распаковывает коробку и достает маленькую упаковку, – для примера.
Донхёк по своему обыкновению безразлично пожимает плечами, мол ему то что, ему не сложно.
– Полтора года назад у меня обнаружили мультиформную глиобластому, ты, как будущий врач, должен понимать, что перспектив у меня не было с самого начала, – Донхёк говорит всё это таким обыденным тоном, который позволяет Марку понять, что юноша рассказывает эту историю уже в тысячный раз. Хёк даже не смотрит на парня, повествуя это, и упорно пытается распечатать печенье.
– Я спрашивал тебя не об этом, – внезапно перебивает Минхён, прежде чем собеседник успевает продолжить, – расскажи мне о себе, а не о раке.
Если бы Марк мог прочесть эмоции на лице парня напротив, то он бы непременно это сделал. Но Донхёк, услышав эти слова, выглядел обескураженным, удивленным и в крайней степени пораженным ответом, а Марк не мог связать эту смесь чувств в одно единое, которое смогло бы дать точное описание.
– Меня зовут Ли Донхёк, мне 23 года, я люблю читать, яблоки без кожуры и желтый цвет.
– Остались люди, которые любят желтый цвет? Ещё скажи, что тебе нравится неоновый из серии «вырви глаз», – Марк смеется, стараясь создать более приятную атмосферу.
– Именно так, я люблю жёлтый, потому что жёлтый цвет солнца! – Донхёк улыбается в ответ и мысленно благодарит Марка за прерывание его рассказа о болезни, потому что до него Хёка никто никогда не останавливал.
«Потому что это твой цвет» – думает Минхён, глядя на своего собеседника.
– Хорошо, я понял, – он кивает и продолжает, – Меня зовут Марк Ли, мне 24 года, я тоже люблю читать, у меня аллергия на цитрусовые и я предпочитаю черный цвет.
– Какая твоя любимая книга? – Хёк кидает Марку упаковку с орео, который рефлекторно её ловит.
Марк задумывается на пару минут, а потом с улыбкой отвечает:
– Они мчались навстречу смерти в сумраке остывающего ноября.
Донхёк удивленно вскидывает бровь, а когда понимает сказанные старшим слова, ухмыляется:
– Ты сейчас перефразировал Фицджеральда?
– По-моему, получилось неплохо, – Минхён пожимает плечами, вынимает орео и отправляет его в рот.
– Ты безнадежен, – вздыхает Хёк, глядя на не разломанное пополам печенье, – и да, получилось неплохо. Если ты продолжишь сыпать цитатами о смерти, то даже сможешь мне понравиться.
– Не думаю, что понравиться тебе хорошая идея, я же не смогу ответить на твои чувства.
– Не сможешь ответить? Эй, ты что, слепой? Не разглядел меня и мою внешность корейского Аполлона?
Марк заливается смехом, видя серьёзное выражение лица «корейского Аполлона», а Донхёк присоединяется к нему, даже не успевая удивиться тому, что он впервые за эти полтора года действительно искренне смеётся.
День двадцать пятый
Минхён падает на кровать после очередного ночного дежурства, игнорируя просьбы Джэхёна помочь ему обработать новую татуировку. Эта ночь выдалась хоть и спокойной, но всё равно тяжёлой, Марк спал от силы часа три и сейчас с ног валился от усталости.
– Марк, – Джэ появляется на пороге соседской комнаты, – когда у тебя выходной? Мы с Тэ хотели сходить в кино, хочешь с нами?
– Нет, спасибо, я лучше посплю, – младший тянет руку к подушке, придвигает её ближе к себе и тут же заключает в объятья.
– Ты так всю жизнь свою проспишь, – фыркает Джэхён, продолжая размазывать успокаивающий крем на ещё раздражённую кожу.
«Всю жизнь проспишь. Всю жизнь. Донхёк.» – Марк вспоминает парня из онкологического отделения, любящего читать, разламывать орео на две половинки и рассуждать о том, что никому другому неведомо.
– Джэ! – юноша приподнимается с кровати и выходит из комнаты в ванную, где сосед пытался обмотать татуировку пленкой, – Скажи, если бы ты знал, когда умрёшь, то что бы ты делал? – Марк подходит ближе и начинает помогать с обёртыванием.
– Думаю, я делал бы те вещи, на которые давно не решался, наслаждался бы остатком времени, а что?
– Ничего такого, – Марк задумывается над тем, делал ли Донхёк вещи, на которые не решался до болезни, – просто у меня появился один знакомый. Он очень необычный и интересный, – на этих словах он улыбается, вспоминая последние их разговоры, – но он умирает.
– Ты влюбился, Марки? – Чон с лёгкой улыбкой заглядывает в глаза друга, который тут же отводит их в сторону.
– Вовсе нет, он просто один из пациентов больницы.
– Если он тебе нравится, хватит намывать, – Джэхён приостанавливает Марка и разрезает ножницами пленку, – то просто пообщайся с ним. Какая разница умирает он или нет, если он действительно хороший и интересный человек, то не важно, сколько ему осталось.
Марк кивает, находя слова друга верными, а потом бросает, что тогда поедет обратно в больницу.
– Ты же только что приехал с дежурства!
– У меня не так уж много времени, чтобы тратить его попусту, – усмехается юноша, накидывая на себя пальто.
Когда Марк слегка стучится и заходит в нужную палату, то замечает медсестру, вынимающую катетеры из вен Донхёка. Сам Хёк лежит на кровати, окутанный белоснежным одеялом, словно огромным облаком, и не шевелится.
– Ему немного нехорошо сейчас, – поясняет медсестра, бросая взгляд на лицо пациента, когда Марк подходит ближе, – он спит.
Ли тихо благодарит девушку, помогает ей выйти, придерживая дверь, а после возвращается к кровати Донхёка, рассматривая его лицо, кажущееся сейчас невероятно бледным в сравнении с тем золотым свечением, всегда ему присущим.
– Все-таки признаёшь во мне Аполлона? – произносит Донхёк сдавленным шёпотом.
– Ты разве не спишь?
– Я пытаюсь, но голова ужасно болит.
– Тогда я лучше зайду к тебе попозже, – предлагает Минхён, стараясь говорить тише.
– Нет, – Марк, уже развернувшийся к выходу, вновь оборачивается. – Посиди со мной, если у тебя нет дел, голова скоро пройдёт.
После ночного дежурства дел у интерна не было, а потому он молча кивает, соглашаясь, и уже хочет было двинуться к тому креслу, в котором сидел в прошлый раз, как Хёк снова его останавливает.
– Садись на кровать, я подвинусь, – парень начинает движение, от чего морщится и тихо стонет от боли. У Марка в груди как будто что-то очень сильно сжимается и долго не хочет отпускать при виде такого Донхёка. Глядя на младшего в этом состоянии, в голове Марка в очередной раз мелькают слова Хёка.
Мне осталось жить 160 дней. Уже меньше.
Юноша присаживается на край кровати, а Донхёк закрывает глаза, погружая тем самым комнату в молчание, нарушаемое только тихим дыханием Минхёна. Донхёк сейчас казался таким уязвимым, таким слабым и беззащитным перед той болью, с которой ему предстояло жить бок о бок. Сейчас не было саркастичных шуток, грустных ухмылок, заинтересованного взгляда и насмешливого тона. Сейчас были только тихие вздохи, болезненные стоны и капли слёз, выступающие в уголках глаз. Марк неосознанно тянется рукой к чужому лицу, собирает большими пальцами солёные росинки и тут же спешит отдёрнуть руку обратно, внезапно понимая, что это, наверное, слишком интимный жест для их отношений. Хотя, какие у них вообще отношения? Марк разговаривал с Донхёком четыре раза, никогда не позволял себе касаться его и уж тем более вытирать его слёзы. Но Хёк неожиданно ловит его руку, слабо и несколько несмело переплетая свои холодные пальцы с теплыми Минхёна.
День двадцать седьмой
Марк просыпается весь в поту посреди ночи, обнаруживает в ногах скомканное одеяло, смятую скатанную простынь под собой и тяжело вздыхает. Снова кошмар. Их не было уже около года, а сейчас перед глазами встает картина груды металла, тяжелого вязкого дыма, крови и самого Марка, выползающего из дымящейся машины. Авария, та самая авария, из-за которой юноша мучился по ночам в течении полугода. Он тянется за стаканом воды, делает пару жадных больших глотков и падает обратно на влажную подушку. Уснуть уже вряд ли удастся, а потому Марк тянется к телефону, листает пару сообщений от Тэёна и натыкается взглядом на новый контакт. Ли Донхёк. Недолго думая, Минхён открывает пустой диалог и печатает простое сообщение.
Марк: «Ты спишь?» 4:03
Хёк: «Когда ты просил мой номер, я не думал, что это было для сообщения в четыре утра» 4:04
Парень улыбается себе под нос то ли от того, что Хёк не спит и ответил, то ли от того, что младший снова общается в своей привычной манере, а значит, он в порядке. Стоп. С какого момента Марка волнует состояние Ли Донхёка?
Хёк: «Если ты сейчас уснул, то я тебя прибью» 4:05
Марк нажимает кнопку вызова, и не проходит и пары гудков, как на там конце провода слышится тихий голос.
– Почему ты не спишь? – Марк упирается взглядом в потолок, вслушиваясь в чужое дыхание.
– Твоего звонка ждал.
– Ли Донхёк, ты сейчас со мной флиртуешь? – в голосе старшего слышится легкая насмешка.
– Ни в коем случае, Марк, разве могут умирающие флиртовать? Вдруг, ты в меня еще влюбишься, – наигранно отвечает Хёк, заставляя Марка усмехнуться.
– А если серьезно, почему ты не спишь?
– Я поздно ложусь в последнее время, таблетки вызывают сонливость, и я сплю почти целыми днями.
Минхён понимающе кивает, несмотря на то, что Донхёк его сейчас не видит.
– А ты почему не спишь?
– Я проснулся из-за кошмара, – по коже пробегает табун мурашек, вызывая в памяти воспоминания об ужасной картинке.
– Хочешь, чтобы я помог тебе уснуть?
Марк улыбается, внезапно для себя осознавая, что он действительно позвонил Донхёку в четыре часа утра, а тот взял трубку. Звонить кому-то ночами из-за кошмаров, слушать тихий, умиротворяющий чужой голос в трубке и чувствовать тепло, разрастающееся в груди, Марк никогда ничего из этого не делал раньше. Но почему-то решил позвонить Донхёку, почему-то захотел услышать его голос и почему-то готов согласиться, чтобы тот помог ему уснуть.
– Марк? Ты здесь?
– Да, – выдыхает юноша в трубку, – помоги мне уснуть.
– Hold my hand, draw a circle, that’s how much we’ve shared, – мелодичный голос Донхёка отдается звоном в ушах, Марк закрывает глаза, вслушиваясь в тихое пение, – My whole heart is by you, your dream is by me.*
***
Кто-то однажды сказал, что наша жизнь – следствие наших мыслей, и этот афоризм поселился в голове Донхёка с того дня, когда он это впервые услышал. Была пара философии, которую юноша обычно прогуливал, ведь размышления о вечном никогда ему радости не приносили. Хёк раньше часто говорил, что если ответа на эти вопросы никто за две тысячи лет так и не нашел, то либо в вопросах нет смысла, либо ответа на них и не требуется. Полтора года назад все изменилось, полтора года назад вечные вопросы о жизни и смерти поселились в голове парня, который теперь просто жаждал понять, в чем же смысл его существования, раз его кто-то решил так резко и скоро прервать. У Донхёка с самого детства были большие мечты, огромные амбиции и потрясающее стремление покорить весь мир. Он мечтал стать поэтом, чья лирика будет проникать в сердце каждого слушателя; писателем, книги которого будут разбирать на цитаты и следовать помыслу, вложенному в роман; певцом, чей голос покорит стадионы, города и страны.
– Донхёк, к тебе тут настойчиво пытается пройти один юноша, – голова Джиён просовывается в приоткрытую дверь палаты, – я уже сказала ему, что тебе нужен покой после процедур, но он меня совсем не слушает!
– Пускай этот юноша скажет пароль, – Хёк улыбается краешками губ, заранее зная, кто к нему пришел.
– Какой пароль? – девушка выглядит весьма обескураженно, ведь она за парнем присматривает около полугода, но о пароле слышит впервые.
– Пускай скажет какие яблоки самые вкусные.
Не успевает молоденькая медсестра дверь закрыть, как из-за ее спины показывается голова Марка, уверенно твердящего, что самые вкусные без кожуры. Донхёк смеется, разрешает бедняжке впустить рвущегося Минхёна, который тут же закрывает дверь в палату.
– Что случилось в этом мире, если ты так рвешься ко мне? – Донхёк хочет сесть, но Марк его останавливает.
– Во-первых, лежи и набирайся сил, – он подвигает кресло к кровати и тут же на него падает. – Во-вторых, у меня сегодня ночное вне очереди, так что, как насчет, скоротать часы царствования луны вместе?
– Честно говоря, предложение так себе, – фыркает Донхёк, старательно пытаясь не улыбнуться, видя эту легкую возбужденность старшего, – а что в-третьих?
– Что?
– Ты сказал во-первых, во-вторых, а значит должно быть и в-третьих.
Марк чешет указательным пальцем бровь, а потом как-то слишком неловко после такого уверенного прорыва в палату, заявляет, что третий пункт он еще не придумал.
– Боже, Марк, ты такой скучный, – Донхёк вздыхает, – С каких пор ты вообще перешагиваешь границы в нашем общении? Мы что с тобой друзья? Почему ты вламываешься в мою палату и нарушаешь предписанный покой? – парень с полной серьезностью голоса вываливает на собеседника шквал вопросов, но подрагивающие уголки губ его выдают, а потому в конце концов он все же улыбается.
– Границы на картах существуют, но на самом деле никаких границ нет, – Марк отворачивается к стопкам книг Донхёка и произносит это как-то слишком вдумчиво для ответа на шутливые вопросы.
Младший Ли прослеживает взгляд Марка, пытаясь понять резкую причину перемены настроения.
– Ты все эти книги прочитал?
– Конечно же нет, их ведь здесь больше сотни, – Хёк потихоньку поднимается с кровати, опускает свои скатавшиеся на икрах серые штаны, и идет к одной из стопок. – Вот эти я собирался обязательно прочесть до апреля.
Минхён внимательно вчитывается в названия на корешках, отмечая для себя, что некоторые ему даже знакомы.
– «Цветы для Элджернона» красивое название.
– Хочешь взять почитать? – Донхёк вытягивает нужный томик из стопки и протягивает Марку.
– Ты ведь ее и сам не читал, – юноша неуверенно принимает книгу из чужих рук.
Донхёк только плечами пожимает, возвращается к своей постели и говорит, что вряд ли он успеет прочесть все это до дня икс, так что он просто начнет с чего-нибудь другого. Марк, услышав последние слова и почувствовав грусть, сквозящую в них, опускает взгляд на обложку романа, что уже покоился на его коленях. Мысль начать читать ее прямо сейчас приходит ему в голову спонтанно, просто внезапно возникло желание дать Хёку прочесть ее. Длинными музыкальными пальцами юноша открывает книгу, перелистывает до первой главы и сначала удивляется количеству ошибок, но потом все же решается начать.
– Доктор Штраус сказал, что я должен писать все, что я думаю и помню, все, что случается со мной с сегодня. – Хёк бросает на Марка непонимающий взгляд, но перебивать его не спешит, молча и внимательно слушает, погружаясь в историю и глубокий голос старшего.
Чтение прерывается спустя минут тридцать, когда в кармане белого халата Марка начинает звенеть пейджер, оповещающий о срочном вызове к пациенту. Юноша быстрым и резким движением захлопывает книгу, запоминая страницу, и кладет её в нужную стопку.
– Дочитаем попозже, ладно? Извини, труба зовет, – Минхён улыбается, как думает Хёк, слишком очаровательно.
– Марк! – младший окликает интерна прежде, чем тот успевать пулей вылететь из палаты, – приходи ночью во время дежурства, я не против, – Марк согласно кивает и скрывается за белыми дверьми так же стремительно, как и появился.
Донхёк обещал себе не подпускать к себе людей слишком близко, обещал держаться на расстоянии и следить за тем, чтобы никто не привязался к нему. Обещал оборвать старые контакты, не заводить новых и ограничиться только семьей, от которой сбежать просто напросто не удастся. Он не хотел никому боли, но к странному Ли Минхёну необычайно сильно тянуло. Хёк никогда прежде не был заинтересован в каком-либо человеке, а потому ради Марка он решается нарушить данное себе год назад обещание. Он не сделает Минхёну больно, в этом он клянется.
***
Небо сверкает звёздами, окруженными мраком ночи и бледно сияющей луной. Донхёк звёзды никогда не любил, как бы странно это не звучало, но он был тем исключительным человеком, которому не приносило никакого удовольствия разглядывать небо в поисках бесчисленных созвездий. Хотя, может быть, это было потому, что Хёк ни одного созвездия не мог отличить. Юноша стоял напротив окна, вслушиваясь в тихий голос Марка, продолжавшего читать книгу и разглядывая тишину ночи, которая окружила этих двоих. Донхёк не знал, почему этот Марк Ли так сильно притягивал его, не знал, почему Марк был способен подарить ему то давно забытое ощущение уюта и спокойствия одним своим присутствием. Они были знакомы всего ничего, знали друг о друге малую долю вещей, но Донхёку было интересно с Марком и он ничего не мог поделать со своим, возможно, эгоистичным желанием узнать нового знакомого получше.
– Донхёк? – Марк отвлекается от чтения книги, оборачиваясь к стоящему за спиной парню, – что-то не так? Ты подозрительно тихий.
– Разве я шумный человек?
– Самым тихим тебя точно не назвать, – Марк загибает уголок страницы и откладывает произведение Киза. – У тебя ничего не случилось?
Донхёк отрицательно качает головой, а потом падает на свою кровать.
– Я хочу сбежать, Марк, – он шепчет это так тихо, словно боится, что их могут подслушать, хотя в комнате они одни, – я хочу прогуляться по зимнему городу, хочу увидеть море ещё один раз, хочу ощутить таяние снежинок в тепле моих ладоней до того, как сам стану холоднее льда. – В этих словах заключено столько отчаяния, сколько Марк больше нигде не встречал, и благодаря этому он сразу же понимает – Донхёку страшно. Донхёк боится умирать.
Минхён встаёт с уже своего кресла, присаживается на край кровати парня и аккуратно, немного неуверенно берёт его ладонь в свою. Хёк опускает взгляд на их руки, и когда Марк это замечает, то в глубине души осознает страх, что парень выдернет свою руку. Но этого не происходит, младший молча наблюдает за дальнейшими действиями Марка, рука которого совсем немножко больше его собственной.
– Когда ты начнешь замерзать, я буду рядом, чтобы согреть твои ладошки, – он произносит это с такой уверенностью в голосе, что Донхёк невольно начинает в это верить.
Когда он начнет замерзать, Марк будет рядом.
– Хочешь лечь со мной? – Хёк не хочет разрывать зрительный контакт, установленный Марком, но когда после своей фразы сталкивается с недоумением в глазах старшего, спешит отвести взгляд и добавить, – в кресле, наверное, неудобно так долго сидеть.
Минхён слегка улыбается уголками губ, скидывает свои белые кеды и велит Донхёку двигаться, что тот и делает с облегчением на душе. Марк ложится рядом с парнем, накрывает обоих пуховым одеялом и старается не замечать странное ощущение тепла внутри грудной клетки. Это было то греющее душу ощущение, когда приезжаешь в теплый дом после нескольких лет отсутствия, когда сидишь на маминой кухне, наблюдая за ней, пока она готовит твой любимый пирог. Это было что-то родное и важное. Кровать Хёка не была рассчитана на двоих, а потому было слегка тесновато, учитывая, что парни лежали плечо к плечу, но оба старались этого не замечать.
– Что ещё ты хочешь сделать? – спрашивает Марк, вспоминая свой разговор с Джэхёном.
– Хочу научиться различать хотя бы одно созвездие, иначе вся моя жизнь будет прожита зря, – Донхёк улыбается, глядя на пустой белый потолок своей палаты, – хочу вырастить свое дерево, хочу много-много путешествовать и вписать своё имя в этот мир, – он произносит это очень тихо, почти шепчет, и от этого его слова приобретают ещё более грустную окраску.
– Когда-то я тоже хотел оставить след в истории.
– Правда? – младший поворачивается лицом к Марку, который заметив это движение тоже склоняет голову немного вправо, – а сейчас не хочешь?
– Сейчас я думаю, что достаточно просто жить, – их взгляды сталкиваются и, наверное, благодаря этому Хёк понимает весь смысл, заключённый в этих словах.
– Я даже не могу с тобой в этом поспорить.
Они снова оба отворачиваются друг от друга, погружаясь в тишину полу спящей больницы. Марк не знал, сколько они так пролежали, но в одно какое-то мгновение он почувствовал, как Донхёк вновь переплёл их руки под одеялом, и не стал разрывать эту тонкую нить связи, только-только зарождающуюся между ними. Никто не знал, как они уснули, но когда ранним утром Хёк проснулся, их пальцы всё ещё были связаны друг с другом.
День двадцать девятый
Смерти не надо бояться, ибо пока мы есть,
смерти нет, а когда приходит смерть нас уже нет;
поэтому её не существует ни для живых, ни для умерших.
– Эпикур
С зимой в палату Донхёка пришли и вечные размышления о постоянной проблеме жизни, следовавшей параллельно ей. К сожалению, многие почему-то считают, что смерть – ни что иное, как последний этап, но так ли это на самом деле? Как знать. Донхёк, прочитав за последние полгода чуть ли не все собрания сочинений Сократа и Платона, считал, что смысл бытия в каждом человеке сохраняется ровно до того момента, пока жив его интерес к жизни. Нет смысла смерти противостоять, гораздо достойнее спокойно принять её как давнего друга, встретить с улыбкой на лице и воспоминаниями прожитых дней. Неизбежность смерти предназначена для напоминания необходимости спешить жить: решиться уже наконец на рискованный поступок, признаться в своих чувствах любимому человеку, разрешить себе устроить мини отпуск и рвануть на Таити. Нужно жить здесь и сейчас, пока соперница жизни тебя не настигла.
За окном уже декабрь, белое снежное покрывало застелило дороги Сеула, а морозный ветерок, щипающий кожу, давно приветствовал каждого выходящего на зимнюю улицу. Донхёк сидел в своей палате с ноутбуком на коленях, старательно стараясь выискать в интернете информацию о жизни после смерти. С недавних пор юноша начинал задумываться о том, что по окончанию одной жизни, для людей открывается следующая, возможно, даже более счастливая, чем нынешняя. Всё это, конечно, спорно, но что помешает Донхёку в скором времени это проверить? Лучше быть готовым ко всему, даже к тому, что в следующей жизни он тоже столкнется с каким-нибудь Марком, который не разламывает орео на две половинки.
– Ты к этой комнате прирос, что ли, – вздыхает Марк, вваливаясь в палату Хёка без стука.
– Вспомнишь кхм, вот и лучик, – вздыхает житель комнаты, улыбаясь себе под нос.
Донхёк поднимает взгляд на вошедшего, оглядывает его тёмную копну волос с несколькими снежинками, тающими в тепле больницы, и бежевый пуховик зажатый в руках старшего. Марк явно только что зашёл с улицы прямиком в палату Хёка.
– Давай вставай, – старший Ли плюхается в своё кресло, маня юношу жестом руки вверх.
– Зачем это? – Хёк хмурится, но всё равно из постели вылезает.
– Ты же хотел прогуляться по зимним улицам города, или я что-то путаю? – Минхён улыбается, видя возрастающий восторг в глазах младшего.
– Ты что серьёзно? Нас же не выпустят.
– Именно поэтому тебе стоит пошевеливаться, – Марк хмурит брови и бросает взгляд на наручные часы, – я тебя вообще-то похищаю отсюда.
***
Парни заходят в черный автобус, находят свои места почти в самом конце и присаживаются: Хёк у окна, а Марк рядом. Младший всё ещё не верил, что Марк действительно вытащил его из больницы, привез на автовокзал и усадил в автобус до Инчхона, но именно это старший и сделал, при чем так спонтанно, что это удивило даже его самого.
– Мне даже не верится, – выдыхает Хёк, глядя в окно, за которым постепенно начинают мелькать здания города.
– Во что?
– В то, что я совсем скоро увижу море, – он решает не добавлять, что увидит его уже в последний раз, – Спасибо.
В его глазах сейчас так много всего было: благодарность, восхищение, предвкушение и безграничная радость, но в то же время, обрамлением для всех этих эмоций, служили другие, всегда сопутствующие Донхёку грусть, тоска и разбитость, и Марк не мог не заметить их, когда младший обернулся к нему на своих последних словах.
– Хочешь я погадаю тебе по руке? – спрашивает канадец, стараясь отвлечься от этих грустно-счастливых глаз.
– Это такие у нас нынче врачи? Верят в гадания по ладошкам? – Хёк смеётся, глядя на серьезного Марка.
– Не хочешь – не надо, – старший смешно дуется, отворачиваясь, но перед его глазами тут же возникает ладонь с легким холодком на кончиках пальцев.
Минхён улыбается, разворачивается лицом к парню и довольно притягивает чужую руку к себе, внимательно разглядывая четкие линии, пока Донхёк в ожидании предсказания задерживает дыхание.
– Ну, могу сказать, что твоя жизнь определенно станет счастливее в ближайшем будущем, – глубокомысленно изрекает Марк, поднимая взор к глазам Хёка.
– Потому что скоро я умру? – младший смеётся, а Марк отрицательно машет головой.
Донхёк частенько шутил о собственной смерти, стараясь принимать это не как неизбежную участь, а как очередное испытание. Он верил, что страху нужно смотреть в глаза, и он боялся. Боялся умереть, так и не успев пожить, боялся оставить родителей, друзей, боялся стать причиной чьей-то безграничной и не угасающей боли.
– Потому что недавно в твоей жизни появился прекрасный человек: красивый, умный, талантливый, бесконечно привлекательный молодой парень, скорее всего, его зовут на букву «м».
– Полагаю, что мудак, – саркастично усмехается Донхёк, понимая на кого намекает старший.
Марк выпускает чужую ладошку из своих рук, откидывается на спинку сиденья и прикрывает глаза, на что Хёк тихо смеётся и тоже отворачивается к окну. Марк вспоминает, как в детстве бабушка учила его разглядывать линии на руках людей, по которым можно предсказать их судьбу. Юноша в это никогда особо не верил, но вот сейчас, взглянув на линию жизни Донхёка, он ясно увидел, какая она короткая и как резко она обрывается.
Парни приезжают в Инчхон, когда время на наручных часах Марка клонится к четырем вечера. Они не спеша добираются к морю с бутылкой детского шампанского в руках; Донхёк настаивал на настоящем, но Марк заявил, что пить с пациентом это уже край, поэтому сейчас они тащились по пляжному перешейку с бутылкой лимонада в красочной упаковке с счастливой семьей слоников.
– Я чувствую себя идиотом рядом с тобой, – бурчит младший Ли, пока Марк тянет его к одиноко стоящему огромному камню.
– Почему?
– Да потому, что мы бредем в декабре по побережью с бутылкой детского шампанского в руках, – фыркает Хёк, – подумаешь, всего стаканчик нормального шампанского, он бы роли не сыграл.
– Ты на таблетках, Донхёк, тебе нельзя алкоголь, – в который раз вздыхает старший, подходя к камню.
– Так и так скоро… – он не успевает закончить, потому что Марк его тут же перебивает.
– Прекрати говорить об этом, – Донхёк ещё никогда не слышал этого тона от старшего. Марк никогда не был так серьезен с ним, никогда не звучал так властно, что младший не решался возразить ему. – Не говори об этом так просто, я знаю, что тебе от таких шуток немного легче становится, но не надо, – Марк заглядывает в чужие глаза, и только потом добавляет тихое, – пожалуйста.
Хёк склоняет голову, как делает всегда, когда пытается что-то понять, и он действительно понимает. Понимает, что он, наверное, тоже интересен и приятен Марку в той же степени, что и сам Марк ему, понимает, что осознание ухода Донхёка в скором времени его мучает, хоть он и старается этого не показывать. Донхёк внезапно понимает, что Марку в какой-то степени даже тяжелее, чем ему. Да, Донхёк умирает, но Марк вынужден наблюдать, не в силах этого изменить.
– Я не буду, прости, – Хёк аккуратно касается ладони Марка, заставляя тем самым его снова взглянуть на себя.
– Твои руки такие холодные, – замечает старший и берёт вторую ладонь Донхёка в свою. Марк засовывает их руки в карманы своего пуховика, ближе притягивая парня к себе.
