Текст книги "Фрустрация (СИ)"
Автор книги: dashays
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)
Когда хочется уйти от того, что причиняет боль, кажется, будет легче, если повторишь вспять уже раз пройденную дорогу.
– Фрэнсис Скотт Фицджеральд.
8 августа 2029 год
Если бы меня спросили, о чем я жалею, то я бы без сомнений ответил, что единственным сожалением моей жизни было восьмое апреля дветысячи девятнадцатого года. Прошло десять лет, но я никогда не забуду тот день, никогда не позволю стереть его из своей памяти; я пронесу это сквозь пелену времени, бережно храня в груди память о тебе не только из-за данного когда-то обещания, но и из-за нежелания тебя забывать. Ты навсегда останешься для меня чертовым воспоминанием, хранящимся в самых потаенных глубинах сознания, навсегда будешь въевшимся под кожу дымом ментоловых сигарет, которые мы в то время так любили, навсегда будешь моим Ли Донхёком, которого я негласно обещал любить.
Капли воды с помытого красного яблока стекают меж моих длинных пальцев вниз, и я почему-то подумал об этих трёх каплях, как о тебе. Ты точно так же медленно от меня утекал, несмотря на то, как сильно я старался тебя удержать. Я крепко сжимаю кулак, наивно надеясь удержать остатки воды хотя бы ещё на одну секунду дольше, ровно как и тогда, когда пытался удержать тебя. Всё безуспешно, капли окончательно падают вниз, а мне остается только надеяться на то, что падать – это не так больно как нам кажется. Ты уже узнал какого это, а потому позволь мне спросить, почувствовал ли ты что-то? Плакал ли, когда уходил? А может быть ты и вовсе смеялся, радуясь тому, что избавился от тех мук, освобождением от которых может быть только смерть? Я хочу задать тебе так много вопросов, хочу получить твои сложные, местами непонятные для меня ответы. Хочу еще хотя бы раз почувствовать твою руку в своей, хочу переплести наши пальцы, хочу улыбнуться на твою очередную колкость, измазать тебя красками и, улыбнувшись, встретить с тобой первый летний рассвет. Ты говорил, что любишь лето, но почему же не дождался его? Уже идет десятое лето, Донхёк, и десятое лето я провожу без тебя. Мы столько всего не успели сделать, посмотреть и обсудить. Я столько всего не успел тебе сказать, но самое главное – ты так и не услышал то, как сильно я тебя люблю. Я скучаю по тебе, Хёк, я так невыносимо сильно по тебе скучаю, что мне даже самому интересно, как долго я еще смогу выдержать. Ты хотел, чтобы я жил, хотел, чтобы я продолжал идти вперед, и я живу, но кажется, что вперед меня идет только неподвластное нам время, а сам я стою все в том же ноябре 2018 года, когда впервые тебя встретил.
– Что ты здесь делаешь один? Все уже садятся за барбекю, – Джисон, мой юный племянник, который для своих двенадцати уж слишком умен.
– Я скоро подойду, просто вспоминаю кое о ком, – мой взгляд в очередной раз возвращается к тихому озеру, которое тоже напоминает о тебе.
Буквально всё в этом мире мне напоминает тебя.
– Хочешь поделиться со мной своими воспоминаниями? – малыш Джи опускается на деревянную скамью рядом со мной, неловко устраивая свои большие ладони на коленях. Знаешь, Хёк, он чем-то на тебя похож: глазами, смотрящими прямо в душу, умением слушать те истории, которые ему правда интересны и, наверное, исключительным мышлением, которое мне никогда не понять. Он тоже напоминает тебя.
– Это довольно грустная история, – я выдавливаю из себя легкую улыбку, но даже она выходит какой-то уж слишком печальной.
– О чем она?
– Она? – слегка поворачиваю голову в сторону мальчишки, что с неподдельно искренним интересом глядит на меня, – она о самом прекрасном человеке, которого я когда-либо встречал.
– Тогда мир определенно должен её услышать, – Джисон утвердительно кивает головой, а я почему-то думаю, что нет ничего плохого в том, чтобы поделиться с ним своими мыслями.
Я расскажу ему нашу историю, Донхёк, ты ведь не против? Я знаю, что нет, ты можешь мне не отвечать.
========== часть первая: амбивалентность ==========
«Наше первое впечатление о людях есть, в девяти случаях из десяти, верное» У. Коллинз
День первый
Большинство людей считает больницы адским местом смертей, заразы и нескончаемых слёз; она никогда не спит и день за днем показывает тебе ценность жизни, ведь до попадания сюда её мало кто действительно осознает. Минхён был одним из тех, кто больниц старался избегать, старался не видеть этих плачущих навзрыд людей, виновато выглядящих молодых интернов, вечно уставших опытных врачей, что сообщают печальные, а иногда и радостные вести семьям больных. Минхён бы по своей доброй воле в это, до искр в глазах белое помещение, никогда бы не ступил, но жизнь сложилась иначе и прямо сейчас, в эту самую минуту он стоит посреди огромного холла, надеясь, что какая-нибудь шутка судьбы произойдёт, и он проснется у себя дома спустя пару мгновений. Но шутки не происходит, поэтому юноша молча и смиренно плетётся за темноволосой медсестрой, что подозвала его рукой следовать за ней.
– Профессор Ли уже ждёт Вас в своём кабинете, – поясняет девушка, торопливо обходя идущих навстречу людей.
– Я не профессор и даже не полноценный врач, поэтому можно по-нашему простому – Марк, – парень усмехается, стараясь спрятать волнение за притворной дерзостью.
– Не думаю, что имею право по-нашему простому, а потому, прошу Вас, мистер Ли, – девушка отрывисто стучится по двери с табличкой «Главный врач», снисходительно улыбается и спешит удалиться, оставив простого Марка наедине с его собственным отцом.
Когда он заходит в светлый, просторный кабинет, то поначалу даже и не находит своего отца – не особо рослого, довольно худого мужчину с очками на переносице, который перебирал ворох бумаг возле стола. Профессор Ли большую часть своей жизни посвятил работе и полноправно мог заявить о том, что больница – его второй дом, а может быть, даже первый. Марк, по велению ладони отца, указывающей на кресло напротив его стола, присаживается и выжидает.
– Ну-с, сын, сегодня твой первый день здесь, поздравляю! – мужчина протягивает руку для рукопожатия, которую Марк тут же сжимает в своей, но в ответ выдаёт, что поздравлять здесь в общем-то не с чем.
– Ты разве не рад, что теперь интерн в нашей больнице?
– А я разве когда-то изъявлял желание быть врачом? – Марк с некой насмешкой выгибает бровь, глядя на отца. Он никогда не мог похвастаться хорошими отношениями в семье.
– Не начинай, Минхён, мы уже это тысячу раз обсуждали! – глава семьи Ли опускается в свое чёрное кожаное кресло и устало потирает переносицу, предварительно сняв с неё очки. – Твой прадед был врачом, твой дед был врачом, я врач.
– Да-да, именно по этой, навязанной моим прадедом традиции, я тоже должен стать врачом. Давай уже я просто получу от тебя врачебные наставления и пойду работать, – перебивает Марк, концентрируя всё своё внимание на почётных грамотах за спиной отца. Эти разговоры о необходимости продолжения семейной традиции уже правда ему осточертели.
– Тебе в хирургическое отделение, седьмой этаж, второй корпус, – серьёзно чеканит главврач, – постарайся работать хорошо и не позорить семью.
Марк поднимается со своего места, склоняет голову в покорном поклоне и бросает стандартную прощальную фразу перед тем, как покинуть отцовский кабинет. Несмотря на то, что больница для отца Марка была почти всем, сам юноша здесь появился от силы раз третий в своей жизни, да и первые два, к слову, тоже были вынужденной мерой. Ориентировался Ли здесь так же плохо, как и в мировой географии, а потому просто решил подняться на нужный седьмой этаж, а там разберётся. В лифте, двери которого разъехались, выпуская толпу спешащих по делам людей, тихо играла какая-то слишком уж бодренькая музыка, но Марк, тем не менее, все равно правой ногой в такт да постукивал, разглядывая в зеркале своё отражение, пока двери в очередной раз не открылись, на этот раз выпуская самого парня. Юноша оглядывает тихий светлый коридор, надеясь найти хоть кого-нибудь, кто скажет ему куда идти и что делать или просто, где можно присесть и спрятаться от всевидящего ока отца, то бишь камер наблюдения. К своему удивлению, за сестринской стойкой никого нет, а потому Марк продолжает движение, сосредоточенно стараясь найти хотя бы уборщицу, но спустя пару минут бесцельного скитания он натыкается на довольно просторную комнату, огражденную от коридора стеклянной дверью. Новоиспечённый интерн, не долго думая, заходит в эту обитель отдыха, где расположилось достаточно много людей, включая в себя, как детей, так и уже, наверное, пенсионеров. Люди постарше играли в какие-то настольные игры, а дети что-то рисовали и очень громко смеялись, что Марка не могло не удивить. Как можно так счастливо смеяться в больнице? Пока юноша старательно выискивал работников и изредка останавливал взор на бегающих друг за другом детях, один из этих самых резвых мальчиков успел врезаться в самого Минхёна, проливая на его белые укороченные брюки грязно-зелёную жидкость из стакана для мытья кистей.
– Да ну твою же бабушку! – громко вздыхает Ли, оглядывая последствия столкновения. – Солнце моё, ты вообще смотришь, куда бежишь? Посмотри, что ты натворил!
Испуганный малыш тут же склонился в поклоне, торопливо бормоча при этом кипу извинений. Марк устало вздыхает, понимая, что день сегодня определённо не удался, и несмотря на то, что он был обречён на провал ещё с утра, это грязно-зелёное пятно, расползавшееся по штанине, окончательно его добило.
– Ты в курсе, что нельзя носиться по больнице, словно ты в задницу раненный? Здесь же больные люди, им нужен покой и отдых, а не, – Марк опускает взгляд на свои брюки, – пятна на новых брюках.
– И сколько ещё ты планируешь вести себя, как полный придурок? – слышится звонкое откуда-то сбоку, что заставляет юношу обернуться, ведь говорящий совершенно точно обращался к нему.
– Извините?
– Извиняю, – молодой парень, наверное, ровесник Марка, встаёт со своего кресла и откладывает книгу на его подлокотник. – Тебе доставляет удовольствие видеть перепуганного ребёнка? Он же не специально вылил на твои кошмарные брюки эту воду, – парень кивает мальчишке, чтобы он бежал играть дальше, и повторять ему вовсе не требуется.
– Кошмарные? – у Марка на этом слове буквально все мысли вылетели из головы, – Почему это чадо вообще носится по больнице, где людям нужен покой? – в конце концов он все же собирается и отвечает настырному заступнику.
– Этим детям нужно жить, играть и наслаждаться теми мгновениями, которые у них ещё есть, а ты волнуешься о своих чёртовых штанах! – в собеседнике Марка, кажется, злость начала не на шутку вскипать. – Каждый из этих малышей умирает, а ты считаешь, что можешь быть с ними такой задницей только из-за того, что на тебя пролили грязную воду? Я не говорю тебе жалеть их, жалость никому из нас не нужна, но ты мог хотя бы просто принять чёртовы извинения!
Никому из нас. Из нас.
– Умирает? – Минхён оглядывается по сторонам, пытаясь сложить в голове два плюс два, – Что это за отделение?
Незнакомец выглядит разочарованно-обескураженным, оглядывая непонимающего, но всё же пристыженного Марка, а после как-то уж слишком обречённо выдыхает:
– Онкология.
С уст интерна срывается сдавленный вздох, который вполне можно было бы интерпретировать как извинения. Юноша устало потирает виски, которые от осознания того, что буквально каждый, кто находится здесь, в скором времени умрет, начинают сдавливать. Но вместе с этим осознанием приходит в голову и ещё один вопрос к парню, который уже успел вернуться за своей книгой, название которой не укрылось от зоркого взгляда Минхёна.
– Значит, – он подходит к парню, что стоял к нему спиной и заставляет обернуться, – значит, и ты тоже? – Марк так и не решается сказать заключающее слово.
– Умираю, да, – незнакомец с легкой грустной ухмылкой на губах кивает, понимая, что хотел спросить Минхён.
В голове его летает столько мыслей, что ни за одну толком ухватиться и не удаётся. Этот парень, защищающий детей, тоже умирает. Тоже. Они все умирают, от малого до велика, а Марк ведь даже не может вылечить их, не может помочь им снова наслаждаться жизнью, да что там наслаждаться, он не может просто дать им возможность жить. Когда Ли наконец приходит в себя, собираясь извиниться перед незнакомым парнем, того уже и след простыл.
День тринадцатый
Каждая неделя тянется настолько долго, насколько это понятие вообще объяснимо. Изо дня в день Марк приходит в больницу, делает обход трёх своих пациентов, а после, в буквальном смысле, отлынивает от общеобязательных дел, развалившись в ординаторской комнате с очередным комиксом Марвел в руках. Возможно, юноша проявлял бы больший энтузиазм в работе, если бы это было тем, чем он хотел заниматься, но для Марка больница была адом на земле, который он вынужден был проходить ежедневно, так почему же тогда не скрасить это дело щепоткой супергеройства.
– Эй, Марк, сегодня твоя очередь дежурства, ты же в курсе? – Юджин заходит в комнату, бросает свою папку с документами на журнальный столик и идет прямиком к графину с водой.
– Ага, – лениво тянет сам Марк в ответ, – но если ты хочешь меня сменить, то возражать не стану.
– Профессор Хан просил тебя сходить на седьмой этаж в первый корпус, одному из пациентов назначили КТ, – Юджин закатывает глаза и игнорирует не особо востребованное предложение Марка.
– Седьмой этаж первый корпус? – Ли откладывает комикс и потягивается. – Это терапия?
– Онкология, Марк, это онкология. – Девушка произносит это таким тоном, благодаря которому Минхён тут же понимает: она так же, как и он, боится это отделение.
Юноша тут же поднимается, вспоминая свой последний поход туда. Место, в котором каждый второй обречён на скорую смерть.
***
Если бы Марк мог не ходить в это отделение, то он бы, конечно, не ходил. Но он врач, по-крайней мере, ему предстоит им стать, он обязан стойко выносить это, смело смотреть в глаза смерти, бродящей по этим коридорам со смеющимися детьми и, смиренно играющими в шахматы, стариками. Марк обязан смотреть на все это подобие нормальной жизни и держаться, ведь тот, чей взгляд упадет в пол первым, проиграет. Юноша глубоко вдыхает воздух, пропитанный больничным запахом спирта и лекарств, опускается на стул, ожидая своего пациента, которым сейчас занимались другие специалисты. Вообще-то Марк мог и не ждать его, этого мужчину бы всё равно привезли обратно в нужное отделение, но почему-то интерну казалось, что если он уйдет сейчас, то оставит мужчину бороться одного, а он не мог так с ним поступить. Сражаться в одиночку ещё тяжелее, хотя Минхён бы даже мог сказать, что это невозможно. Нет шансов выстоять одному в этой тихой битве жизни и смерти. Взгляд парня падает на соседнее кресло, где лежит книга, которую он точно видел раньше в тонких пальцах одного наглого и дерзкого незнакомца.
– «Великий Гэтсби», значит, – Марк берет небольшой томик в руки, оглядываясь по сторонам в поисках владельца, но того на горизонте даже не было видно. Марк открывает форзац, проходясь указательным пальцем по приятной бумаге синего цвета, и замечает небольшие подписи мелким почерком в самом верху.
«Собственность принца-полукровки Ли Хэчана».
«Собственность Ли Донхёка».
– Кажется, это моё, – тень, от подошедшей фигуры, падает на книгу и самого Марка, который тут же поднимается с кресла и натыкается на бледное лицо парня, что поглядывает то на книгу, то на Марка.
– Ли Хэчан? – Их глаза теперь находятся на одном уровне и Минхён не может не заметить, как в шоколадном озере души собеседника, мелькает что-то очень-очень грустное. – То есть, Ли Донхёк?
– Совершенно верно, а Вы? – комета грусти, пролетавшая в его глазах, исчезла так же быстро, как и появилась. – Погоди-ка, это разве не ты тот идиот в кошмарных белых брюках? – он за долю секунды успевает сменить милость на гнев.
– Меня зовут Ма… – юноша начинает представляться, но затем почему-то останавливается, ловя заинтересованность во взгляде глаз напротив, – Минхён, Ли Минхён, и мои брюки не кошмарные.
– Ма… Минхён, – Донхёк растягивает эти слова, ласкает ими своё нёбо, словно катает на языке каплю сладостного мёда, – будем считать, что познакомились, а теперь я могу получить свою книгу? – он вытягивает ладонь с лёгкой ухмылкой на слегка покусанных губах.
– Да, конечно, она лежала здесь, – Марк взмахивает рукой в сторону соседнего кресла, все ещё завороженный манерой речи собеседника. Она была очень лёгкой, непринуждённой, Донхёк говорил с парнем так раскрепощённо и открыто, что казалось будто они знакомы всю жизнь. Марк никогда прежде не сталкивался с таким ощущением, особенно при разговоре с тем, кто в первую встречу совершенно не понравился.
– Я знаю, это же я её здесь оставил.
Минхён непонимающе выгибает бровь, как бы спрашивая этим, зачем намеренно оставлять свою книгу в коридоре больницы.
– Хотелось проверить возьмет ли её кто-нибудь, – Хёк понимает этот повисший в воздухе вопрос, пожимает плечами и этот жест в его исполнении выглядит таким самим собой разумеющимся, что Марк даже думает, как это он сам не догадался. – Обычно людям нет дела ни до чего, что их не касается, книга всего лишь доказательство этой глупой теории.
– Но я же её взял.
– Ты, видимо, из той исключительной серии людей.
– Из той исключительной серии? – Марк переспрашивает, желая уточнить, что же имеет в виду этот странный незнакомый парень.
– Ну, знаешь, те, кто не делит еду на вкусное и невкусное, они просто едят всё вместе, – начинает парень, – кто считает, что они непременно должны вернуть потерянную вещь владельцу, кто не ест сначала крем в десертах и не делит печенье орео на две части.
Марк невольно улыбается, потому что во всем, что Донхёк перечислил и правда есть частица него самого.
– Кто вообще делит орео? Весь смысл ведь в том, чтобы почувствовать этот вкус сладкого «бутерброда», – бросает Минхён как бы в свое оправдание, но на губах его все ещё играет улыбка.
– Вообще-то, большинство людей. Тебе стоит переосмыслить твою жизнь, Ма… Минхён, – Донхёк притворно серьёзно хмурит брови, а потом бросает, что ему вообще-то пора бежать и шустро удаляется с творением Фицджеральда в руке.
Марк ему вслед только дарит прощальный взгляд, полный нескрываемой заинтересованности, ещё даже не подозревая, насколько важной частью его жизни станет этот юный экспериментатор.
День пятнадцатый
Мир по-разному предстает к глазах каждого смотрящего: одни концентрируют внимание на молодой паре, сидящей за соседним столиком, а другие обращают внимание на то, что ест пара, как она это делает, какими жестами сопровождает свои реплики. Марк принадлежал первому типу людей, он концентрировался на самом факте существования пары, которая в данный момент наслаждается парой бургеров, но его всегда больше интересовали люди, непохожие на него самого. Люди, которых заинтересует то, что девушка выбрала говяжий бургер, а парень куриный, хотя обычно всё наоборот; что девушка улыбается ярко, смеётся над каждой не смешной шуткой и постоянно поправляет локоны, выбившиеся из прически, а вот парень в разговоре, по всему видимому, практически не заинтересован и часто поглядывает на экран телефона, словно ждёт, когда уже сможет уйти. Донхёк был таким человеком. Марку, по-крайней мере, так показалось. Он был тем, который подмечает все детали, досконально изучает и понимает с одного взгляда, в то время как для Марка важнее понять саму суть. И последний разговор, точнее, единственный нормальный разговор, что у них был помог Марку прийти к этому выводу.
– Марк, ты здесь вообще? – Тэён активно размахивает флаером перед лицом младшего, который тут же покидает собственный мир размышлений.
– Прости, что?
– По-твоему, ради чего Прометей жертвовал своей печенью раз за разом? – Джэ наигранно постукивает себя по месту под грудью, где предположительно расположился нужный орган, а Марк припоминает, что краем уха слышал разговор этих двоих о значении огня в жизни человечества. – Долго ты будешь крутить эту печеньку? – Джэхён выгибает бровь, что в данной ситуации символизирует вопрос.
– Вам, как будто, больше не о чем говорить, – вздыхает Минхён, откидываясь на спинку диванчика, а потом всё же решается прокрутить печенье, разделяя орео на две части, чем вызывает удивление в глазах обоих сопровождающих друзей.
Ли Тэён и Чон Джэхён были лучшими и единственными друзьями Марка ещё со времен старшей школы, они знали его лучше, чем теорему Пифагора и таблицу умножения, как бы постыдно это не звучало. И естественно они знали все привычки друга, включая разбрасывание одежды по всей квартире, принятие душа два раза в день и не разделение печенья на две части.
– Что ты делаешь? – спрашивает Тэён, пока Марк внимательно разглядывает обе половинки.
– Вы знали, что есть люди, которые разделяют печенье? – младший переводит взгляд слегка нахмурившихся глаз на друзей, которые уже удобно расположились в объятьях друг друга.
– Ты знал, что стал каким-то странным со вчерашнего дня? Это ночное дежурство на тебе так сказалось? – Джэхён играется рукой с цепочкой, висящей на шее Тэёна, и младший отмечает у себя в голове, что эти двое всё же прекрасно смотрятся вместе, а после отвечает, что он такой же, как и всегда.
***
Когда Марк приезжает на работу, то первым делом ему хочется развернуться обратно, сесть в автобус и выйти уже на остановке возле своего дома. Но сделать это было невозможно, а потому он попросту плетётся к автомату с кофе, закидывает завалявшуюся в кармане пальто мелочь и жмёт на кнопку с американо.
– Извините, – позади слышится сдавленный голос, который, казалось, вот-вот сорвётся, – возьмите, пожалуйста, этот букет. – Взгляд Марка падает на протянутый букет чайных роз белого цвета, и он тут же выполняет просьбу, не до конца понимая, зачем это ему.
Девушка, что всучила ему цветы, тут же разворачивается и бредёт к выходу, попутно с этим вытирая тыльной стороной ладони слёзы. Юноше вся эта ситуация казалась, мягко говоря, странной, но он видел отчаяние в глазах шатенки в то мгновение, когда взгляды их на долю секунды пересеклись и этого времени хватило, чтобы Марк понял – сегодня она кого-то потеряла. Он забирает свой кофе и спешными, размашистыми шагами догоняет незнакомку, которая в свою очередь обессиленно опускается на бордюр у выхода из больницы, совсем не заботясь о том, что он ужасно грязный. Марк раздумывает долю секунды, но потом садится рядом и кладет букет на землю возле своих ног.
– Хотите кофе? – парень неуверенно протягивает пластиковый стаканчик с ещё дымящейся жидкостью, но в ответ получает только уже не сдерживаемый и неконтролируемый поток слёз.
Минхён не находит ничего лучше, чем просто посидеть рядом с девушкой, которая тут же опускает свою голову на его плечо, не прекращая плакать. Они не были знакомы, никогда не виделись до этого дня, но почему-то в груди парня витало ощущение того, что он просто обязан помочь этой девушке. Только вот как ей помочь, в чём заключалась помощь и может ли он помочь вообще? В этом и была вся суть больниц – ты не можешь быть уверен, что спасёшь утопающего, даже если тебе очень сильно хочется ему помочь. Девушка успокаивается спустя минут семь, а Марк всё это время спокойно сидел, позволяя незнакомке выплеснуть свои эмоции, и сжимал в руке остывающий стаканчик с кофе.
– Джи Сохён, – произносит девушка, утирая слезы и понимая, что сейчас самое время представиться.
– Меня зовут Марк, – парень слегка улыбается, бросает взгляд на наручные часы и добавляет, – я не знаю, что у Вас случилось, полагаю, что что-то действительно плохое. Не уверен, должен ли говорить это, но просто помните, что всё со временем наладится, – он вкладывает в руки Сохён стаканчик с уже остывшим кофе и встает с бордюра.
– Букет, заберите букет в знак моей благодарности за Вашу поддержку. – Быстро тараторит девушка, прежде чем Марк успевает сделать хотя бы шаг. – Мы даже не были знакомы, но Вы были рядом, когда мне нужен был кто-то, поэтому спасибо, – Сохён тоже поднимается, а заодно и подбирает букет.
Марк кивает, понимая, что отказывать сейчас с его стороны было бы крайне невежливо, снова принимает цветы и прощается. Он быстрыми шагами вновь заходит в здание больницы, идет к лифту, нажимает на кнопку его вызова и замирает в ожидании, разглядывая розы. Марка вряд ли можно назвать особо чувствительным и сопереживающим человеком, но работая в этом месте, ему кажется, что он таким становится. Пока что не ясно плохо это или нет, но в данный момент он был рад тому, что пусть и не словами, но смог поддержать Сохён.
– Красивый букет, – Донхёк неожиданно появляется рядом с Минхёном.
– Правда пропитан горечью, – кивает парень в ответ, заметив знакомого.
– Всё в этом мире пропитано горечью, но это не делает вещи менее красивыми.
Что-то было в этих словах, что-то вроде грязной истины нашего существования. Донхёк был прав, горечь есть везде и во всём, она окружает людей, а иногда даже полностью поглощает, но вот эти розы в руках Марка были пропитаны иной. Они впитывали в себя безысходную, они были символом поражения, разлуки, печали и вынужденного смирения, они были похожи на обречённость. Наверное, эти розы даже были самой обречённостью воплоти.
– Откуда они у тебя? – спрашивает Хёк, заходя в лифт, а Марк тут же следует за ним.
– Мне подарила их одна девушка, – честно признаётся парень, наконец отрывая от цветов свой взгляд.
– Мне казалось, что должно быть немного наоборот, – справа слышится легкий смешок, на который Минхён только вздыхает, но с легкой улыбкой на губах.
– Что ты здесь делаешь? – юноша даже и не знал, когда он успел перейти на «ты» с новым знакомым, но это его уже интересовало мало.
– Я хотел сбежать, но у меня не получилось.
Марк полностью концентрирует своё внимание на парне и на произнесенных им словах, желая услышать этот ответ ещё раз. Он хотел сбежать, но не получилось.
– Хотел сбежать?
Лёгкий кивок головы в ответ, да ещё и в такой непринуждённой манере, словно они говорят о погоде, а не о побеге из больницы, при том, что сбегающий смертельно болен.
– Тебе, кстати, на какой этаж? – спрашивает Донхёк, пропуская выходящих из лифта людей.
– Но не получилось, – продолжает интерн, пропуская вопрос мимо ушей.
– Не получилось, – соглашается юноша в ответ, теребя край своей растянутой футболки, которая выглядывала из-под расстёгнутой куртки, – что, к слову, не могло меня не расстроить.
– Тебе говорили, что ты странный?
– Мне осталось жить меньше 160 дней, разве я не имею права побыть немного странным напоследок? – Хёк сказал это с улыбкой на лице, но слова были пропитаны грустью вдоль и поперёк, и Марк не мог не почувствовать её, потому что эта аура отчаяния окружила сказанную фразу.
Мне осталось жить меньше 160 дней.
Марк оставляет этот вопрос без ответа, а потому они доезжают до нужного им обоим седьмого этажа в полнейшем молчании, которое один находит неловким, а второй не придает этому большого значения.
Комментарий к часть первая: амбивалентность
амбивалентность – это двойственность отношения к чему-либо.
========== 1.1 ==========
День восемнадцатый
Если хорошенько вдуматься, то каждому в этом мире нужен кто-то. Как говорилось в знаменитых цитатах: «человеку нужен человек» или «каждой твари по паре»? Любому из нас определенно кто-то да нужен, кто-то нуждается в любимом человеке, что пропал на войне, кто-то в отце, который семью давно покинул, кто-то в умершей бабушке, радовавшей пирогами по воскресеньям, а кто-то элементарно в настоящем друге.
Марк никогда не задумывался над вопросами нужен ли ему кто-то или нужен ли он сам кому-то. Хотя, если бы задумался, то рано или поздно все равно пришел бы к отрицательному ответу. У юноши по определению была стабильная и относительно счастливая жизнь. В семье, конечно, все не было гладко, но это была семья, его семья, которую он любил несмотря на ссоры. Зато с друзьями ему повезло, действительно повезло, их у Марка было всего двое, но он был абсолютно уверен, что они те самые настоящие, с которыми, если уж не на всю жизнь, то на половину точно. У Марка была работа, пускай не любимая, зато стабильная, была машина, использовавшаяся крайне редко из-за психологической травмы, полученной год назад в следствии аварии – у него было все, что только можно желать, но ощущение, что что-то не так все равно не покидало его.
– Марвел? – Донхёк садится напротив Марка, складывая руки на обеденный стол, – как я тебя ни увижу, ты бездельничаешь. Ты точно здесь работаешь? – на губах парня уже хорошо знакомая саркастичная усмешка.
– К сожалению, точно, – отвечает юноша, так же, как и собеседник, опуская формальности приветствия, – и сейчас у меня вообще-то законный обед.
– У меня в палате есть много комиксов, если захочешь, то я могу тебе их дать, – Донхёк неожиданно переводит тему разговора, отвлеченно глядя куда-то за окно.
– Друзья приносили?
– Мои друзья перестали ко мне приходить, – юноша пожимает плечами как-то уж слишком безразлично для такой реплики. Марк уже собирался сказать, что-то о ценности настоящей дружбы, как Донхёк продолжил. – Точнее, это я заставил их отказаться от идеи прибегать в мою палату чуть ли не каждую субботу, – Хёк слегка ерошит волосы рукой и откидывается на спинку стула.
– Почему? Ты не хочешь их видеть? – интерн отодвигает от себя тарелку с недоеденным салатом и комикс, показывая этими жестами заинтересованность в разговоре.
– Потому что я умираю, Ма… Минхён, – и снова этот тон, такой же, как и три дня назад в лифте.
«Мне осталось жить 160 дней». «Потому что я умираю». – вихрем воспоминаний проносится в голове Марка.
– Это не значит, что ты должен отказываться от друзей.
– Верно, – Донхёк кивает и встает со стула, – Это значит, что они должны отказаться от меня, – он оборачивается, не забыв добавить, – если захочешь зайти за комиксами, то седьмой этаж, первый корпус, палата восемь.
Марк не находит, что на это ответить, потому что, наверное, Донхёк прав. Ему осталось жить 160 чертовых дней и по истечению этого срока его друзьям все равно придется от него отказаться. Или же нет?
– Подожди! – Минхён хватает комикс со стола и спешит остановить уходящего парня. – Не важно, сколько тебе осталось, ты не имеешь права решать за других. Не прикрывайся своей болезнью, Донхёк, каждый из твоих друзей в зоне риска, каждого может сбить машина, каждому на голову может упасть кирпич, они все могут заявить, что умирают и это не будет ложью. Ты отнимаешь у них то, что не имеешь права отнимать, – он выпаливает всё на одном дыхании, словно боится, что Хёк не станет его слушать.
