Текст книги "Вопросы воспитания (СИ)"

Автор книги: Darr Vader

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Со временем становилось легче; находясь вдали от родителей, Альсина, в собственной семье, в доме, где она была хозяйкой, леди Димитреску ощутила себя живой и цельной; как будто хрустальная статуя, недавно разбитая, а теперь – заботливо восстановленная по каждому осколку. У них с Гейзенбергом было все: и ссоры, и недопонимания, и посуда, которую Альсина со смаком швыряла в стену, однако Карла устраивало, как она выглядит, как одевается и как ходит; недостатки были у обоих, но с ними примирились, научились принимать такими, какие они есть, не забывая о достоинствах. У бесцеремонного, беспардонного Гейзенберга получилось разглядеть в Альсине нечто особенное; у ее родителей – нет.

Мать с отцом не старались поддерживать связь с мятежной Альсиной, хотя она исправно писала им и звонила несколько раз в неделю; лорд Димитреску постоянно сказывался слишком занятым, чтобы уделить несколько минут дочери, а леди Звенислава общалась с Альсиной сухо и неохотно, хотя для Кассандры, Бэлы и Даниэлы по-прежнему была доброй, любящей бабушкой. О подарках для девочек леди Звенислава никогда не забывала, финансово поддерживала скорее их, чем дочь и зятя, но Альсине этого было достаточно. Биться за признание родителей ей больше не хотелось.

Такое параллельное друг другу существование продлилось до самой кончины лорда Димитреску; Даниэла, Бэла и Кассандра тогда уже ходили в старшую школу, когда леди Звенислава позвонила, но не самой Альсине, а в приемную офиса Карла, чтобы сообщить о смерти его тестя. Альсина тогда почувствовала странную пустоту в груди, как будто ее сердце высохло; осознать смерть отца, которого она помнила высоким, здоровым, преисполненным силы и уверенности, было непросто, особенно из-за того, что в последние годы они не виделись. Казалось, что лорд Димитреску просто вновь заперся в своем кабинете, поднялся в любимую башню, чтобы посидеть там с бокалом виски, шоколадными конфетами и засахаренными грушами, которые ему были всячески противопоказаны в виду слабого желудка. Отец, так кичившийся своим происхождением от рыцаря, последнего охотника на чудовищ в Румынии, человек, которого собственная жена звала милордом, лорд Димитреску, как-то заявивший Альсине, что на сына она походит больше, чем на дочь, навсегда оставил их, а она даже не смогла прийти на похороны.

Когда леди Звенислава позвонила, со дня смерти ее мужа прошло почти девять дней.

– Грымза сделала это нарочно, – ярился Карл, – в офис мне еще позвонила, старая горгулья! Не домой, не лично тебе, а моей секретарше! Надо было еще директора школы девчонок известить, чтобы наверняка!

– Она хочет приехать, – бесцветным голосом сообщила Альсина; дома было тепло, однако она мерзла и куталась в песцовую пелерину. Крепкий кофе совсем не согревал, леди Димитреску дрожала, но на ее губах вспыхнула и тут же погасла несмелая улыбка, когда Гейзенберг щедро плеснул ей в чашку бренди.

– Зачем? Дальше жизнь тебе отравлять? Отца твоего свела в могилу, теперь за тебя решила взяться?

– Следи за языком, когда говоришь о моей матери, – в глазах Альсины сверкнуло белое пламя; Карл свел кустистые брови, не оставаясь в долгу:

– Пусть лучше она следит за тем, что несет, находясь в моем доме. Это у себя в Румынии она фу-ты ну-ты леди, а здесь – приживалка! Сморщенная старая карга! Каркнет что-нибудь на тебя или на девчонок – выставлю эту херову аристократию на улицу.

– Меня тоже выставишь? Я ведь, получается, тоже “херова аристократия”, – по-звериному оскалилась леди Димитреску, сжимая онемевшими пальцами кружку с кофе, разбавленным бренди. Гейзенберг в ответ растянул рот в скалозубой улыбке, глядя на женщину сквозь занавес упавших на лицо волос.

– Считай я тебя “херовой аристократией”, не стал бы забирать от мамаши с папашей. Останься ты с ними, тебе бы весь мозг выклевали. Выпили бы досуха, как вампиры! Я думал, за столько лет ты поняла, что чем дальше ты от родителей, тем лучше. Всем нам лучше, потому что если мошек старая ведьма не тронет, то нас жалеть не будет. Особенно меня!

– Ты действительно считаешь, что моя мать едет к нам только ради тебя? Хватит называть ее ведьмой. И прекрати, наконец, сравнивать моих дочерей с насекомыми!

– Мошки они. Как ты мошек не назови, мошки они и есть, – безапелляционно заявил Карл и рассмеялся, но замолчал, когда Альсина, слишком вымотавшаяся, чтобы спорить, отвернулась. Гейзенберг ее не понимал, его отношения с семьей были куда проще и легче. Карл ладил с родителями, которых на момент его знакомства с леди Димитреску уже не было на свете, однако у Гейзенберга осталась сестра, с которой он был очень близок, и маленькая племянница, тихая, замкнутая, молчаливая девочка, которую Бэла, Даниэла и Кассандра опекали на правах старших. С Кларой Гейзенберг у Альсиной не вышло такой крепкой дружбы, как у детей, однако они вполне мирно сосуществовали и научились делить Карла.

Но леди – вдовствующая леди, – Звенислава это совсем иное дело. В отличие от золовки, которая не пыталась вмешиваться в отношения брата с его высокой, дебелой женой, мать Альсины не сможет сдержаться и промолчать. Неужели все начнется сначала? Леди Звенислава вновь будет осуждать, упрекать, придираться и хлестко, до щелчка складывать веер всякий раз, когда ей что-то не понравится; леди Димитреску невольно втянула голову в плечи, словно хотела заранее спрятаться, но Гейзенберг опустился на корточки перед креслом и накрыл ладони женщины своими. Альсина подняла голову, глядя на мужа сквозь полуопущенные веки; в ее взгляде мерцало золото и янтарь, но нижняя губа подрагивала, будто она сдерживала слезы, хотя плакать не хотелось, однако полагалось: у леди Димитреску ведь умер отец, для которого она не смогла стать хорошей дочерью.

– Ты сама хочешь, чтобы она приехала? – спросил Карл, массируя пальцы жены; он крутил крупный перстень с гранатом, играя, и поглаживал выступающую косточку на костяшке под самым обручальным кольцом. – Если хочешь, действительно хочешь, я не против. Все понимаю, мать все-таки, какой бы змеей она не была. Да и девчонки обрадуются, для них-то она хорошая. Но если нет – я сам дам понять старой драконихе, что ее здесь никто не ждет.

Альсина вздохнула, сбрасывая с плеч палантин; внезапно ее бросило в жар. От мысли, что она может отказать леди Звениславе, сказать, что не хочет ее видеть в своей семье, сердце сорвалось на галоп. Это будет наиболее легкий выбор, но… трусливый; леди Димитреску попросту спрячется за спину Карла и лишит дочерей возможности увидеться с бабушкой. А что же сама леди Звенислава? Смирится с решением дочери или отвернется от нее окончательно? Вдовствующая леди Димитреску осталась совсем одна, нуждалась в Альсине, однако если бы она сказала о кончине отца раньше, женщина постаралась бы приехать на похороны. Получается, мать лишила ее возможности проститься с милордом.

Или была настолько убита горем, что позабыла о дочери?

А если и леди Звенислава… покинет их? Как будет чувствовать себя Альсина, не поговорив с ней, не обняв, не позволив увидеть девочек?

Леди Димитреску молчала, стискивая кружку; кофе остыл, казался чернее дегтя. Глубоко вздохнув, женщина встретилась глазами с мужем, который по ее взгляду все понял. Обреченно опустив голову, Гейзенберг прижался лбом к колену Альсины, не отпуская ее рук.

– Ладно… двум тещам не бывать, а одной не миновать. И так столько лет жили в тиши и спокойствии… пришла пора расплачиваться.

Карл, ласкаясь, по-кошачьи потерся лбом о ногу женщины, проехался щекой по ее бедру, затем провел носом, повторяя изгиб, и вдруг прихватил зубами, не сильно, но Альсина все же дернулась всем телом, подскакивая на кресле. Кофе, переплеснувшись через край кружки, забрызгало атласный халат леди Димитреску и упало темной кляксой на ковер.

– Гейзенберг! – прошипела она, запахивая чуть разъехавшийся халат на груди. – Если ты не забыл, у меня отец умер! Я в трауре!

– Я тоже! Ко мне теща едет! Такая, что впору подавать штормовое предупреждение. Ураган “Звенислава”. Хотя нет – она как вирус. Грядет эпидемия, потому что носитель заразы приедет сюда из-за тебя.

– Моя матушка – вдовствующая леди Димитреску. Имей уважение, Гейзенберг, к женщине, благодаря которой ты женат на мне.

– Я женат на тебе благодаря своей харизме, обаянию и… и потому, что ты славная баба, мимо которой невозможно пройти. А твоя мать… Она как диарея в детском лагере или прыщ на заднице: нет-нет, да вскочит, напомнит о себе.

– Карл, мой отец скончался, – прошептала Альсина, сдерживая нервный смех; она не имела права над этим смеяться, но Гейзенберг, беспринципный грубиян, нарочно издевался.

– Все когда-нибудь там будем. Не удивлюсь, если они там с моим стариком встретились. Сидят сейчас, пьют шнапс… обсуждают, какой я охуенный сын и какой хуевый зять.

– Об этом ты услышишь, когда приедет моя мама, – улыбнулась Альсина, погладив мужа по волосам; наклонившись, она прижалась губами к его макушке. Поддержка Гейзенберга была для леди Димитреску очень важна. После всех лет пренебрежения, с которым к ней относились родители, Альсина очень ценила то, что Карл был на ее стороне.

При этом он все же предпринял попытку сбежать из дома накануне приезда леди Звениславы.

– Нахера мне с ней встречаться? Она к вам едет, а не ко мне, – упирался Гейзенберг, – я же о ней в первую очередь и думаю. Милая, я же не сдержусь, я себя знаю. Еще чего доброго, старушка преставится и вслед за благоверным отправится…

– Ты в своем уме?! – рычала Альсина, хищно сверкая глазами. – А если бы я так вела себя с твоей сестрой, тебе бы это понравилось?!

– Клара – святая по сравнению со стрыгой, которая тебе досталась в матушки. А Галатея вообще ангелочек, чудо, а не ребенок, – тон Карла потеплел при упоминании племянницы; девочка росла без отца, который погиб еще до ее рождения и отличалась от сверстниц не только сдержанным, даже нелюдимым, характером, но и гетерохромией: левый глаз Галатеи был темно-карим, а правый – голубым, что было предметом зависти для Даниэлы: самой младшей из дочерей Димитреску это казалось безумно красивым. Галатея была очень милой малышкой; улыбалась бы она еще почаще.

– Если твоя мать меня проклянет, ты будешь виновата, – изрек Гейзенберг, состроив трагичную мину. Альсина поцеловала его в щеку и потерла большим пальцем кожу, на которой остался темно-бордовый оттиск помады.

– Она тебя прокляла в тот день, когда ты забрал меня и девочек. Так что можешь успокоиться: ее колдовство на тебя явно не действует.

– Значит, в ход зелья пойдут, – нахмурился Карл, почесывая заросший подбородок. – Так, девчонки! Следите, чтобы бабуля ничего мне не подсыпала и не подливала!

– А ты действуй на опережение: подсыпь ей сам что-нибудь, – кровожадно предложила Даниэла, за что заслужила пылающий возмущением взгляд матери.

– Не уверен, что привычные средства на нее подействуют. Нужно что-то по-настоящему забористое и бронебойное. О, знаю!.. Тот абсент, что мы пили с Моро на День независимости! Когда нас вырубило после первой стопки!

– Издеваешься? – прищурилась леди Димитреску, расправляя платье на груди; черный шелк шел по линии выреза тонкими аккуратными складками, тяжелая брошь с лунным камнем, на которой был выточен профиль самой Альсины, была приколота чуть правее линии декольте, ближе к плечу. – Недавно моего отца похоронили, ты еще и мать хочешь угробить?

Гейзенберг подозрительно замолчал, втянул голову в плечи, надув щеки, взгляд его заметался из стороны в сторону, и девочки дружно захихикали, глядя на отчима, словно застигнутого на месте преступления. Он поджал губы, выдвинув вперед нижнюю челюсть, после чего встретился глазами с женой и выпалил, шаркая ногами:

– Нет, что ты! Как я… Как тебе такое в голову вообще пришло?! Эта старая перечница подарила миру тебя, мою драгоценную жену, поэтому я буду бесконечно счастлив принять эту чуму в блузке с жабо в своем доме.

Карл, умильно моргая, боком придвинулся к все больше мрачнеющей жене.

– Слушай, дородная моя, а твоего батюшку случайно не кремировали?.. А то, подозреваю, и он к нам с визитом может приехать… сидя в виде пепла в урне.

– Еще одно слово в подобном тоне – и я сама овдовею в ближайшее время, – отчеканила леди Димитреску, которую все абсурдности, что нес Карл, странным образом успокаивали. Это было так грубо, вопиюще и нелепо, что просто не могло быть о чем-то серьезном. Девочки в силу возраста еще не понимали всю глубину и трагичность потери, тем более, проведя столько времени вдали от бабушки и дедушки, однако Кассандра ждала приезда леди Звениславы с воодушевлением, Бэла, которая ярче, чем младшие сестры, помнила лорда Димитреску, последние дни была крайне тихой и задумчивой, а Даниэла охотно подхватывала насмешки отчима, словно для нее все было только шуткой. Даниэла всегда любила посмеяться; даже разбив колено в детстве, хихикала сквозь слезы, но и ее улыбка померкла, когда в просторный холл в сопровождении рослого дворецкого зашла закутанная в меха вдовствующая леди Димитреску.

При виде матери сердце Альсины дрогнуло и звонко треснуло, рассыпаясь, как тонкий весенний ледок.

Леди Звенислава выглядела совсем прозрачной, болезненной и усталой, следы былого очарования едва угадывались за маской скорби и морщинами. Лицо женщины осунулось, щеки и глаза ввалились, а вот подбородок и шея стали дряблыми, истончившиеся волосы леди Звенислава прятала под атласным тюрбаном, заколотым брошью с топазом, а ее руки сделались костлявыми, похожими на птичьи лапы. Кряхтя и отдуваясь, она снимала шубу, мрачно оглядываясь по сторонам, однако избегала смотреть на дочь и ее семью. Вдовствующая леди Димитреску была одета в закрытое черное бархатное платье с высоким пышным воротником, которое казалось слишком тяжелым для пожилой женщины, однако она выпрямилась, царственно расправив плечи, и медленно повернула голову, как будто ей было тяжело встретить взгляд Альсины. Рот леди Звениславы исказило судорогой, край губ повело в сторону, словно она хотела улыбнуться, а выцветшие глаза вдруг наполнились слезами, что напугало Альсину; раньше ей никогда не доводилось видеть свою мать плачущей, но сейчас леди Звенислава стояла перед ней, прижав ладонь к губам, и дрожала, как от холода, силясь справиться с накатившими эмоциями.

Девочки, прижавшись друг к другу, настороженно следили за приемной бабушкой, не решаясь подойти, ждали реакции матери или отчима, Гейзенберг старался дышать как можно тише, надеясь, что его не заметят, но держался поближе к Альсине, которой хотелось, так хотелось подойти, обнять леди Звениславу, которая раньше не слишком была щедра на нежности; с чего бы ей быть ласковой со своей непутевой дочерью сейчас?

Улыбка Альсины вышла вежливой, но нерадостной.

– Здравствуйте, мама. Добро пожаловать. Надеюсь, дорога не слишком вас утомила?

– А что, – голос леди Звениславы звучал надтреснуто, – ты надеялась, что я умру в пути, и не придется терпеть меня в своем доме? Не волнуйся, я не позволю себе долго пользоваться вашим гостеприимством. Не хочу жить под одной крышей с твоим мужем больше, чем это необходимо.

Альсина глубоко вздохнула, сжимая зубы; она догадывалась, что будет нелегко, однако мать ясно дала понять, что годы ее ничуть не изменили, а вдовство сделало и без того тяжелый характер желчным. Раньше леди Звенислава сдерживалась при внучках, теперь же говорила в их присутствии, не стесняясь. Она словно не заметила Даниэлу, Бэлу и Кассандру, не сводя с дочери горького взгляда.

– Надеюсь, мне подготовили комнату? Или мне придется ночевать на диване в гостиной? – едко осведомилась леди Звенислава. – Я с самого начала знала, что этот немец, за которого ты по глупости вышла замуж, не сможет обеспечить тебе достойную жизнь. Лучше бы пожила в гостинице. Казенный сервис, но всяко лучше…

– А чего в гостинице? Я думал, мороайки на кладбищах живут. Что, не нашлось свободного склепа? – нагло поинтересовался Гейзенберг, ощерившись; Альсина округлила на него глаза, давая понять, что не следует, однако Карл уже закусил удила, словно понесший конь, а леди Звенислава непримиримо раздула ноздри:

– Альсина, передай этому мужлану, который женился на тебе только по случайному стечению обстоятельств, что у него нет ни малейшего права так со мной говорить. То, что мы… породнились, еще ничего не значит.

– В своем доме я буду говорить с кем и как захочу, – отрезал Гейзенберг; вдовствующая леди Димитреску поджала узкие губы.

– Альсина, будь добра, приструни этого человека.

– Да, дорогая, приструни меня. Ты ведь знаешь, как мне нравится, – в довершении своих слов Карл хлопнул Альсину ладонью пониже спины. Женщина от неожиданности глупо ойкнула, ее дочери дружно охнули, затаив дыхание, а леди Звенислава смотрела на разворачивающуюся перед ней сцену с вытянувшимся от возмущения лицом.

– И ради… него ты оставила нас с отцом, – тихо промолвила вдовствующая леди Димитреску, – ему ты позволяешь воспитывать своих дочерей и оскорблять собственную мать.

– Вас еще никто не оскорбляет, – рявкнул Гейзенберг, сердито раздувая щеки, – но если услышу, что какая-то старая грымза попытается снова заклевать мою жену, я отправлю ее в полет из окна. Без метлы.

– Ты это слышала?! Альсина! С этим человеком ты связала свою жизнь! Мне страшно представить, как он обращается с девочками!

– Нормально я с ними обращаюсь! Вода и хлеб три раза в день и профилактическая порка розгами по воскресеньям, – издевательски заявил Карл, на что уже Кассандра, Бэла и Даниэла ошарашенно заморгали. Лицо леди Звениславы побелело от ярости; она вздохнула полной грудью, собираясь ответить Гейзенбергу достойной отповедью, от чего стала похожей на готовую к броску кобру, но Альсина бесстрашно шагнула вперед и поймала мать в крепкие объятия, не столько волнуясь за Карла, который разве что копытом не бил, готовый снести все на своем пути, включая тещу, но беспокоясь за леди Звениславу. Она недавно лишилась мужа, прилетела в другую страну и столкнулась лицом к лицу с Гейзенбергом; сердце немолодой женщины может попросту не выдержать переживаний. Альсина подозревала, что силы духа и выдержки ее матери хватит на десятерых мужчин, однако рисковать не хотела; не готова была потерять так сразу обоих родителей, какие бы сложные отношения у них не были.

– Медведица! – просипела леди Звенислава; обнимая ее, Альсина чувствовала, как мать вся высохла и истончилась. – Задушишь ведь! Разве леди полагается вот так хватать?

– Мама, помолчите, пожалуйста, – попросила женщина, не размыкая рук. – Раз уж вы напомнили мне, что я – леди, то и я хочу сказать, что вам не к лицу поддаваться провокациям Карла.

– Не тебе меня учить. Нахальная девчонка. Уехала, бросила нас с отцом и… И… – неожиданно леди Звенислава всхлипнула. – Единственная дочь!.. И предпочла какого-то…

– Мама, неужели вы до сих пор не смирились? – грустно улыбнулась Альсина; прижимая пожилую женщину к груди, она вдруг остро ощутила ее тоску и одиночество. Лорд Димитреску был камнем, скалой, вершина которой удерживала ледник и тонны снега, и теперь без этой поддержки леди Звенислава летела вниз, как птица с перебитыми крыльями. Альсина могла бы ее поймать; но не ценой своего счастья и семейного благополучия.

– Не смирилась, – глухо призналась леди Звенислава, – если бы не он, нам с милордом не пришлось бродить в одиночестве по замку, словно пара приведений.

Гейзенберг театрально хлопнул себя ладонью по лбу.

– Так вот кого вы мне всегда напоминали!..

– Карл! – взревела Альсина в полный голос, и зычное эхо ее голоса прокатилось по квартире; вдовствующая леди Димитреску отстранилась от дочери и скорчила презрительную гримасу в сторону зятя.

– Слышала, какого он обо мне мнения? И ты, наверное, с ним согласна, раз так легко уехала.

– Мама… – простонала Альсина, но леди Звенислава упрямо продолжала:

– Неужели с нами тебе было так плохо? Девчонок твоих приняли, ничего не запрещали, а ведь могли, имели полное право! Считаешь, слишком строго тебя воспитывали? Надо было быть с тобой еще суровее, чтобы и не помышляла из дома сбегать!

– Чтобы ты продолжила ее клевать? У-у, стервятница… – скривился Гейзенберг, брезгливо поддергивая рукава рубашки; леди Звенислава строптиво мотнула головой, сверкая желтым топазом, украшавшим ее тюрбан.

– Я свою дочь воспитывала потому, что желала ей счастья!

– Мама, я вполне довольна своей жизнью, – вмешалась Альсина, однако женщина неуступчиво поджала губы:

– Какая приличная женщина может быть счастлива с этим мужланом?!

– О, она неприличная. Очень-очень неприличная! – расхохотался Карл, и леди Звенислава, не выдержав, вдруг разрыдалась, совсем не аристократично хлюпая носом и всхлипывая, уткнувшись в грудь дочери, у которой вслед за вдовствующей леди Димитреску задрожали губы.

– Мама… Ну, что же вы… – пробормотала Альсина, у которой подступившим плачем перехватывало горло; девочки, держась за руки, осторожно подбирались к бабушке и матери, подкрадывались, словно рысята, готовые отскочить. Бэла замерла, когда леди Звенислава обратила к ним заплаканное, некрасиво опухшее от слез лицо; пожилая женщина смущенно вытерла мокрые щеки рукавом платья и постаралась улыбнуться девочкам. Бэла, как самая старшая, стояла впереди, Даниэла выглядывала из-за ее спины, а Кассандра стояла рядом со старшей сестрой, такая взрослая и серьезная, что у Альсины защемило в груди. Леди Звенислава, не выбираясь из объятий дочери, повернулась к внучкам; Карл, обходя жену по кругу, на всякий случай встал поближе к девочкам, однако держась на безопасном расстоянии от тещи, которая явно не забыла “ведьму”, “грымзу” и “стервятницу”.

– Какие красавицы… уже выросли. Я бы их и не узнала, – растроганно пробормотала леди Звенислава; Бэла и Кассандра настороженно переглянулись, а Даниэла, обняв старшую сестру за шею, дерзко осведомилась:

– Бабушка, а ты случайно не привезла нам подарки? После долгой разлуки любимым внучкам полагается дарить что-то дорогое и красивое, верно?

– Дани! – одернула ее Бэла, но девушка только рассмеялась, встряхнув рыжими локонами; ее звонкий, русалочий смех отразился в циничной усмешке леди Звениславы, которая, ничуть не огорчившись и не обидевшись, погладила Альсину по судорожно сжавшейся руке.

– Сразу видно, чье воспитание. И чей характер! – пожилая женщина ехидно прищурилась. – А подарки, дорогие и красивые, полагаются только тем внучкам, что поцелуют свою бабулю.

– Да это же подкуп! – возмутился Гейзенберг. Девочки, смешливо прыснув, потянулись к леди Звениславе, облепили ее со всех сторон, вжимая пожилую женщину в Альсину, обняли ее вместе с матерью, крепко обхватывая обеими руками.

– Мы бы поцеловали тебя и без подарков, – заверила леди Звениславу Кассандра, а Даниэла проказливо добавила:

– Но с подарками намного лучше.

– Бесстыдницы, – пробурчала вдовствующая леди Димитреску, – никакого почтения к старшим! Разве так ведут себя юные леди? Нахальничают и клянчат подарки? Я так и знала, что вашей матери нельзя доверить детей.

– Мы уже не дети, – напомнила Бэла, – так что воспитывать нас уже поздно.

– Учиться хорошим манерам никогда не поздно, – вскинулась леди Звенислава, – и вашего… отчима это также касается!

– Вас в таком случае тоже, – ядовито заметил Гейзенберг, и леди Звенислава, выпростав руки из тугих объятий дочери и внучек, сжала пальцами виски.

– Нет, это совершенно невозможно! Видел бы милорд, как со мной обращаются в доме нашей дочери…

– Ну, если перед тем, как закопать, ему не вбили в грудь осиновый кол, то, может, мы его увидим в ближайшее полнолуние, – предположил Гейзенберг, пожав плечами, и юркнул в сторону кухни, когда две леди Димитреску обратили на него пылающие диким огнем взгляды.

– Хам! – каркнула ему вслед леди Звенислава и задрожала, обмякнув на руках дочери от нового приступа плача, сквозь который пробивался истеричный смех. – Я, что, летела сюда, чтобы выслушивать оскорбления?! Знаю, я не всегда была к тебе добра, но я старалась быть хорошей матерью, дать тебе достойное воспитание, образование, устроить твою жизнь, чтобы ты была счастлива. И отец… думаешь, у него камень вместо сердца? По-твоему, нам было все равно, что ты настолько измучилась рядом с нами, что предпочла замужество с… ним?!

– Я думала, что не оправдала ваших ожиданий, – призналась Альсина; говорить об этом с матерью было тяжело, правда вырывалась из груди с кровью, вытягивая вены. Если бы не дочки, жмущиеся к ней, словно утята, женщина не смогла бы говорить так открыто, семья давала ей сил, напоминала, что Альсина Димитреску не бесполезна, она не одна, она любима, ею дорожат, в ней нуждаются. И это не изменится, что бы ни сказала леди Звенислава.

Пожилая женщина невесело усмехнулась.

– Видимо, и мы твоих не оправдали. Да толку теперь об этом говорить?.. Мне недолго осталось, милорд ушел в последний путь, тебя не дождавшись. Это моя вина. Прости, но твоя дряхлая мать была совсем раздавлена, и не смогла сделать все, как подобает.

– Я… я понимаю, мама, – севшим голосом произнесла Альсина. Леди Звенислава посмотрела на дочь, задрав голову, как на изваяние, стоящее на постаменте.

– Надеюсь, что понимаешь. Это значит, что хоть крупица любви ко мне у тебя осталась.

– Мама, – всхлипнула Альсина, крепче обнимая леди Звениславу, которая снова заплакала, тихо, жалобно, проливая слезы уже не только по почившему мужу, но и по годам, которые они с единственной дочерью провели врозь. Даниэла, Бэла и Кассандра тоже шмыгали носами, плаксиво морщились и щурились, смаргивая слезы от жалости, сочувствия и понимания того, что они уже никогда не увидят дедушку. Альсина по очереди гладила дочерей по волосам; она не верила, что леди Звенислава все поняла и исправилась, но леди Димитреску так не хватало матери, и девочки заслуживали общения с бабушкой, поэтому она решила дать им всем еще один шанс. Все изменилось, Альсина теперь может за себя постоять, даже против такого грозного противника, как Звенислава, вдовствующая леди Димитреску.

========== Normal!AU IX ==========

Итана Уинтерса леди Звенислава сердечно расцеловала к восторгу Кассандры и тихому раздражению Альсины, которая стояла с застывшим лицом, буравя мужчину немигающим, будто волчьим взглядом; кажется, давно смирилась, приняла выбор любимой дочери, однако все равно внутренне леди Димитреску всю перекручивало, когда Итан оказывался в поле ее зрения. Объективно Альсина понимала, что Уинтерс не так уж плох, но Кассандра могла найти себе кого-то более презентабельного. Женщина надеялась, что мать поддержит ее в этом вопросе: леди Звенислава до сих пор относилась к браку единственной дочери с Гейзенбергом как к чудовищному совпадению, а не как к осознанному выбору двух взрослых людей, поэтому Альсина пребывала в уверенности, что и Итан не сыщет симпатии у высокомерной вдовствующей леди Димитреску, но к Уинтерсу леди Звенислава отнеслась весьма радушно, обнимала его тепло, совсем по-родственному, и тискала за щеки, пока Итан сконфуженно морщился, переминаясь с ноги на ногу, отводил взгляд, однако не вырывался; видимо, воспитание и уважение к семье любимой девушки не позволяли. Леди Звенислава придирчиво рассматривала Уинтерса сквозь очки в тонкой золотой оправе, щурила зеленые, цвета цветущей воды, глаза, мяла его плечи, руки, даже потыкала пальцем в живот; Итан охнул и беспомощно взглянул на Кассандру, которая посмеивалась, играя браслетом из платины и белого золота.

– Неплохо, неплохо… Мяса на костях маловато, но в целом – вполне сносно. Славный мальчик, дорогая, одобряю, – величаво промолвила леди Звенислава, согласно качая элегантно причесанной головой; в ее волосах, уложенных крупными волнами, загадочно мерцали жемчужные шпильки, тяжелые серьги из золота и гранатов оттягивали уши, а ожерелье из нескольких рядов кремового жемчуга и увесистого, инкрустированного перламутром медальона казалось для немолодой женщины слишком массивным. Вдовствующая леди Димитреску прихорошилась для встречи с женихом своей внучки; Бэла и Даниэла пока не спешили представлять семье своих спутников, что радовало Альсину. Не выдержит она еще двоих мужланов во время визита матери, однако, если Кассандра представила бабушке Итана, то и сестры потянутся за ней, не желая отставать, и леди Димитреску заранее нервничала; за старшую дочь она не слишком тревожилась: Бэла очень похожа на мать, и не ей при всей решительности, самостоятельности и уверенности было пасовать перед мужчинами, а вот импульсивная Даниэла тревожила Альсину: слишком уж легко она поддавалась сиюминутным желаниям, не задумываясь о последствиях. Из-за этого могли возникнуть неприятности; Альсина была готова бороться с трудностями ради дочерей, но так хотелось уберечь детей от любой боли.

Тем более, если источником нервов были мужчины; ни один не стоил того, чтобы стать причиной слез ее девочек; у Итана Уинтерса после знакомства с леди Звениславой не осталось путей отступления. Если негодяй что-то выкинет, что огорчит Кассандру, вдовствующая леди Димитреску уничтожит то, что останется от поганца после того, как Альсина с ним закончит.

Если, конечно, что-то уцелеет после Карла.

– Благодарю за столь высокую оценку, мэм. То есть, миледи… Или мэм? – окончательно стушевался Итан, и леди Звенислава потрепала его по полыхающей щеке.

– Ох, ну, что за очаровательный молодой человек, – скрипуче рассмеялась она, – и такой вежливый. Не то, что некоторые.

Карл, который мгновенно понял, что метили в него, осклабился и демонстративно шмыгнул носом, вытираясь рукавом; Альсина примиряюще положила руку ему на плечо. Гейзенберг склонил голову набок, потираясь заросшей щекой об ее пальцы, которые поцеловал мимолетно, едва коснувшись губами; леди Звенислава вдохновленно продолжала:

– Можешь обращаться ко мне “мэм”, хотя “миледи” больше соответствует моему положению в обществе.

– Бабуля, – Кассандра страдальчески закатила глаза, – ну, что за снобизм?

– Дорогая девочка, я уже в том возрасте, когда небольшое манерничанье уместно. Это молодым жеманство не идет, а старухам, вроде меня, все позволено.

– Возраст – не главное, мэм, – галантно вставил Уинтерс, развеселив вдовствующую леди Димитреску.

– Это для вас – не главное, у вас вся жизнь впереди, а меня разлюбезный зять готов хоть сегодня в гроб уложить.

– Зачем вас укладывать? Что, сами не ляжете? – едко поинтересовался Гейзенберг. Альсина толкнула его локтем, состроив страшное выражение лица; не будь рядом Уинтерса, она бы не смолчала, однако должен был хоть кто-то в этом доме вести себя прилично. Благо, что Кассандра не пыталась вмешаться, но нахальную девчонку перепалки между бабушкой и отчимом забавляли, словно в этом было что-то смешное, взбалмошная Даниэла могла даже вслух, не стесняясь, подбадривать то Карла, то леди Звениславу, а вдовствующая леди Димитреску вместо того, чтобы вести себя подобающе возрасту и титулу, охотно поддавалась провокациям Гейзенберга. Альсина не видела иной причины, кроме как того, что ее матери все это нравилось.