Текст книги "Вопросы воспитания (СИ)"

Автор книги: Darr Vader

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

========== Village I ==========

Девчонка совсем крохотная, умещалась на ладонях Альсины, словно камушек; леди Димитреску держала ее на вытянутых руках, позволяя своим по-гиеньи хихикающим дочкам посмотреть на нее. Девицы кружили коршунами над ребенком, и Гейзенбергу делалось не по себе всякий раз, когда Бэла или Кассандра протягивала к Розмари замаранные в крови пальцы. Трогать девочку ведьмы не решались, но у Карла все равно в груди екало, когда они начинали шипеть и щелкать зубами; кровососки поганые, могут заиграться, и тогда от Розы и косточек не останется. За малявку Миранда им всем головы снимет, не помилует и дуреху Беневиенто и пугало Моро, которых даже нет в замке, однако Альсине, кажется, глубоко похер, что ее дочери захлебываются слюной, как голодные псины при виде мясной кости. Леди Димитреску с умилением взирала на Бэлу, Даниэлу и Кассандру, которые толкались, хихикали, скалились, делая вид, что хотят укусить. Розмари, лежа на ладонях Альсины, будто в колыбели, лупала сонными глазенками и пускала пузыри из слюны. Гейзенберг брезгливо скривил рот; мелочь еще, а уже такая заноза в заднице. И угораздило же ее попасться Матери Миранде!

– Какая хорошенькая! – восхитилась темноволосая ведьма, шумно облизываясь; ее рыжая сестра истово закивала.

– Она как куколка. Можно нам с ней поиграть? – Даниэла вытянулась в струнку, обратив к снисходительно усмехавшейся леди Димитреску лунно-бледное лицо. – Пожалуйста, мама, ну, пожалуйста! Мы будет очень осторожными!

– С ее головки и волоска не упадет, – поклялась Бэла, в приступе умиления прижав ладони к щекам, но отскочила, выставив клыки, когда подошедший Гейзенберг взмахнул молотом, разгоняя воздух. Взметнувшийся порыв ветра захлопал черными юбками ведьм, которые юркнули за спину своей рослой матери, сидящей в кресле размером с добрый оружейный шкаф. Черное жужжащее облако из кровавых мух росло над головой Альсины до отвращения довольной. Ее золотящийся взгляд был полон такого злорадства, что Карл, передернув плечами, сплюнул прямо на вытертый паркетный пол.

– Осади своих девок, – рявкнул Гейзенберг; эхо его голоса, отскочив от сводчатого потолка, разлетелось по всей зале. – Пусть даже не облизываются на соплячку! Я им лично головы размозжу, если хотя бы оскалятся в ее сторону.

– Хам, – в грудном голосе леди Димитреску звучало ленивое презрение и уверенность в собственном превосходстве, – наглец, как смеешь ты указывать мне в моем же доме? Если я пожелаю, то ты никогда не покинешь этих стен. Мой замок станет для тебя последним пристанищем.

– А чем это ты собралась меня тут удержать? На цепь посадишь? В комнате запрешь? – мужчина, усмехаясь, потер заросший подбородок. – Я согласен только на твою спальню. Уверен, кровать у тебя здоровенная, вдвоем мы там легко поместимся.

– Думаешь, я пущу тебя, грязного клопа, в свою постель? – бросила Альсина, дернув могучим плечом. – Все равно, что паршивого пса рядом с собой уложить.

– То-то я и смотрю, что рядом с тобой давненько никто не лежал. Поэтому ты так на всех кидаешься? – осклабился Гейзенберг, отступая на почтительное расстояние от женщины и ее скалящихся в остервенении дочерей; ведьмы, сгорбившись, шипели, по-звериному тряся головами; их спутанные волосы – белокурые, рыжие и черные – походили на свалявшуюся шерсть.

– Мама! – хрипела Бэла, припадая на руки и выгибая спину, как разозленная кошка. – Позволь мне вырвать ему горло!

– Выдавить глаза! – вторила Кассандра, а Даниэла, истерично хохоча, парила над полом, окруженная черным жужжащим облаком кровавых мух.

– Вскрыть его от глотки до паха за то, что так говорит с тобой! – надрывалась рыжая, и залу заполнил ее тонкий, высокий голос, сверлом вгрызающийся в голову Гейзенберга. В ушах засвербело, словно туда залетел комар, лоб и затылок отозвались ноющей болью, остро заломило в переносице; почесав мизинцем в ухе, морщась от удовольствия, Карл взглянул на щерившую окровавленный рот ведьму и легко подкинул на ладони молот. Даниэла отшатнулась испуганной псиной, которой может достаться от рассерженного хозяина, однако Бэла и Кассандра продолжали бросаться парочкой шелудивых сук с молчаливого одобрения Альсины, откровенно наслаждавшейся заступничеством своих дочерей. Розмари Уинтерс в ее руках как-то уж подозрительно морщилась и сопела своим носиком-пуговкой.

– Да, девочки мои, – леди Димитреску откинулась на спинку кресла, закинув ногу на ногу; ткань платья на ее бедре натянулась, обнажив контур тела; крутой изгиб напоминал Карлу холмистую местность, такую, по которой едешь на велосипеде без педалей специально, чтобы свернуть себе шею. – Я тоже считаю, что за свои слова он должен заплатить, однако… Матерь Миранда за что-то его ценит. Поэтому закроем глаза на невоспитанность Карла. В конце концов, он всего лишь мужчина.

Темно-алые, как перезрелые черешни, губы тронула надменная улыбка; ведьмы, мерзко хихикая, устроились у ног Альсины, ласкаясь к ней; руки женщины были заняты ребенком, поэтому дочери терлись об ее колени, обвивали их темными от грязи и подсохшей крови руками и ехидно поглядывали на Гейзенберга, который не имел права касаться так Альсины. Стервы спесивые; насекомые, поганые падальщицы, а нрав как у бешеных гарпий, прямо вылитая их мамаша. Леди Димитреску и мух выдрессировала себе под стать.

– Вы сейчас допиздитесь, – беззлобно бросил Карл, ухнув молотом об пол; мощный удар сотряс стены залы, задребезжали стекла в окнах, паркет хрупнул тихо, как яичная скорлупа, и когда Гейзенберг закинул оружие на плечо, пылающему взгляду Альсины предстала внушительная вмятина в полу. Женщина шумно вздохнула, затрепетав крыльями носа, зло приподнялась в кресле; Бэла, Кассандра и Даниэла напружинились, будто гончие перед броском, и в это мгновение Розмари Уинтерс решила напомнить о себе требовательным ревом. Ведьмы пугливо притихли, Альсина уставилась на ребенка во все глаза, а Карл, ухмыляясь, хлопал себя по карманам плаща в поисках сигарет. Он отошел на пару шагов, с затаенным весельем наблюдая за обескураженной Альсиной, успевшей, видимо, позабыть, что дети, особенно, такие маленькие – те еще крикливые засранцы.

Леди Димитреску переложила Розу с ладоней к себе на колени, неуклюже покачала вопящую девочку, красную от натуги, и, донельзя недовольная, покосилась на Гейзенберга, безмятежно попыхивающего сигаретой. Играя посеребренной зажигалкой, на которой был выгравированы конь и счастливая подкова, Карл сквозь темные очки и клубы сизого дыма наблюдал за растерянной Альсиной и тремя ее дочурками, которых плач ребенка встревожил хлеще, чем крик петуха – болотную нечисть.

– Я не хочу играть с ней… такой, – изрекла Даниэла, отпрянув от девочки, а Бэла зажала уши руками.

– Пусть она замолчит! Мама, сделай что-нибудь!

– Ненавижу, когда они кричат, – добавила Кассандра, единственная, кто осталась рядом с леди Димитреску, – почему она плачет? Ей больно? Холодно? Может, она хочет есть? Я готова поделиться с ней кровью. Ей же хватит несколько глотков?

– Глупая, – манерно фыркнула Бэла, уперев руки в бока, – дети не пьют кровь.

– Тогда, может, дать ей вина? – предложила Даниэла, склонившись над девочкой, которая замолчала, увлекшись ее ожерельем, протянула к нему розовые ладошки, но снова захныкала, когда рыжая ведьма, пожадничав, прикрыла украшение рукой. Альсина уложила Розу на сгиб своего локтя, бережно придерживая ей головку; лицо женщины превратилось в маску с трудом сдерживаемой ярости.

– Несносное дитя, – процедила леди Димитреску; Бэла, самая спокойная и рассудительная из личной своры Альсины, пожала плечами.

– Если зажать ей рот, то она замолчит.

– А если и нос, то умолкнет навсегда, – захихикала Даниэла и втянула голову в плечи под прицелом негодующих глаз названной матери.

– Этот ребенок принадлежит Матери Миранде. Она не должна пострадать, – отчеканила женщина, дергая подбородком всякий раз, когда Розмари брала новую октаву. Девчонка разревелась всерьез, не просто канючила, а конкретно голосила, и ее плач раздражал Гейзенберга посильнее причитаний Моро или ведьминского хохота. Альсина выглядела такой обескураженной, словно выкатившаяся на лед кобыла: она понятия не имела, как поступить и как успокоить девочку, однако знала, что делать что-то надо, хотя бы для того, чтобы малявка заткнулась и перестала терзать уши всех присутствующих. Леди Димитреску трясла Розу на руках, словно “Дайкири” взбалтывала, ее дочери, насупившись, жались друг к другу, предпочитая держаться в стороне, а Карл, задавив окурок носком ботинка, потянулся за новой сигаретой. Горький, царапающий нос запах табака заглушил аромат духов Альсины, но оказался слишком слаб перед плотным кровавым душком, пропитавшим стены замка.

– Что, мамаша, не выходит? – издевательски поинтересовался он. – Это тебе не твоих пиявок нянчить. Когда в последний раз ребенка на руках держала не для того, чтобы сожрать?

– Тише, – властно бросила леди Димитреску, непонятно, к кому обращаясь: к Гейзенбергу, к Розе или к взволнованно перешептывающимся дочерям. Розмари продолжала плакать, возможно, требуя отца или мамку, но у Альсины не было ничего, что могло бы успокоить девочку. Дебелая, статная, безобразно высокомерная и гордая леди Димитреску оказалась абсолютно беспомощной перед хнычущей соплячкой. Не будь девчонка нужна Миранде, Альсина использовала бы ее вместо аперитива или решила бы создать из Розы новый прожорливый, жадный до крови гибрид, который впоследствии бы удочерила, но ребенок был для Миранды ценнее всех ее лордов вместе взятых, и на малявку нельзя было даже лишний раз дышать. А вот Альсина пыхтела громче паровой машины, безуспешно пытаясь укачать ребенка; Розу подкидывало у нее на руке, от чего мелкая только громче заходилась плачем.

– Ах, простите, миледи, – продолжил Карл ядовито, прохаживаясь напротив кресла женщины, – запамятовал, что вы из дворянского рода. Не полагается вам руки пачкать грязными пеленками да самим детей своих успокаивать – этим обычно слуги занимались. Только вот беда – вы всех сожрали. Прикончили половину деревни, ненасытные твари!

– Не смей повышать на меня голос, – голос Альсины креп с каждым словом; Розмари верещала так, словно надеялась ее перекричать. У девчонки, похоже, был характер папаши – такая же неугомонная паршивка.

– Сама не ори! Видишь – мелочь ревет! Сиську ей дай, может, тогда умолкнет. Вот я бы точно заткнулся, – осклабился Гейзенберг и крепко затянулся сигаретой; ведьмы встретили его слова недобрым шипением, разлетаясь по зале полчищем мух, немедленно облепившими золотую лепнину на стенах и потолке; леди Димитреску приподняла верхнюю губу, тускло блеснув заостренными резцами.

– Если хочешь чем-нибудь занять свой рот, то я могу предложить тебе множество кляпов на выбор.

– У меня кляп для твоего рта один. Он же и для других твоих дырок пригодится, – Гейзенберг смахнул со своего рукава муху; хотел прихлопнуть, но не стал, чтобы не злить и без того взвинченную Альсину. Матерь Миранда, истекая елеем благодушия, величала их своими детьми, но продолжала молиться на останки своей Евы; Карл в гробу видал таких родственничков, не нуждался ни в брате, ни в сестрах, тем более в такой, как верзила Димитреску. Нет, Альсина ему виделась в другом, более интересном амплуа, и, возможно, у них что-нибудь да вышло, если бы не спесь и паскудство, которые буквально перли у нее из задницы. Из крепкой, сочной задницы, держась за которую не страшно будет сразу и сдохнуть.

– Боюсь, твой “кляп” маловат окажется, – заметила женщина, держа Розу уже на вытянутых руках; девочка явно устала от плача, но продолжала ныть. Гейзенберг швырнул недокуренную сигарету в самый рой мух, на что насекомые отозвались яростным жужжанием.

– Для тебя – в самый раз. Даже с избытком будет, – Карл поправил сползшие очки; он сам не понимал, нахера, собственно, явился к Альсине, однако наблюдать за ее бессмысленными потугами сладить с Розмари Уинтерс уже надоело, и Гейзенберг решительно направился к женщине. Мухи бросились к нему наперерез, но одного взмаха молота хватило, чтобы их отогнать; гневно гудящее облако взвыло голосами Бэлы и Кассандры, а Даниэла выскочила из-за кресла Альсины, размахивая серпом.

– Убирайся прочь! – прорычала рыжая ведьма, однако вскрикнула по-девичьи жалобно, когда Гейзенберг совсем не по-джентельменски двинул ее кулаком в подбородок. Леди Димитреску задохнулась в приступе негодования, но не двинулась с места, не смея лишний раз потревожить раскапризничавшуюся Розу, к которой Карл бесцеремонно тянул руки, перепачканные мазутом и машинным маслом.

– Что ты делаешь? – Альсина приподнялась готовой к броску коброй. – Даже не думай, Гейзенберг. Не смей. Я не позволю!..

– Ой, не блажи. Побереги горлышко, я еще найду ему применение, – зажав молот подмышкой, словно свернутую газету, мужчина ловко забрал у опешившей леди Димитреску зареванную Розу. Девочка собиралась снова заплакать, однако отвлеклась, округлила глазенки, когда Карл побренчал перед ней связкой ключей.

– Что, нравится? – ухмыльнулся он, глядя, как Розмари протянула к ключам свои лапки, крохотные, будто у крольчонка. – Любишь блестящее, да? Все бабы любят: чем больше блеска, тем лучше. Это пока ты маленькая, тебя можно и ключами отвлечь, а как подрастешь, то все – золото и алмазы подавай.

– Ну, и чему ты ее учишь? – возмутилась Альсина. – Настоящей леди корысть не к лицу.

– Да похер. Она еще маленькая, не соображает ни хрена, – отмахнулся Гейзенберг, продолжая использовать свои ключи как погремушку для Розы. Он не любил детей, считал их слишком слабыми и бесполезными, непригодными для экспериментов, однако Розмари имела определенную ценность в глазах Карла, ведь девчонка была так важна для Миранды. Гейзенберг считал церемонию бредом: Миранда просто заигралась, спятила окончательно. Ясно же, что она не могла больше стоять во главе: детки все выросли, пришла пора отступить, однако Матерь Миранда не из тех, кто безропотно уползет в свою плесневелую дыру, да и остальные лорды ее поддерживали. Моро был готов целовать ей пятки, Альсина и вовсе воображала себя наследницей Миранды, Донна Беневиенто хоть и была себе на уме, но мамочку слушалась; Гейзенберг был один против них всех. Даже если бы он сейчас попытался сбежать с Розой, это не к чему бы ни привело: с одной стороны – Карла преследовала бы Миранда, а с другой – караулил бы Итан Уинтерс.

Который рано или поздно вломится в замок Димитреску.

– Матерь Миранда скоро ее заберет, – напомнила Альсина, величаво поднимаясь с кресла; ведьмы потянулись за ней строем, словно утята. В руках девушек сверкнули полумесяцы заточенных серпов, леди Димитреску протянула было руки к Розе, но девочка снова начала морщиться, готовая заплакать, и женщина сочла за лучшее оставить ее у Гейзенберга, который позволял Розмари играть с ключами, но не давал тянуть их в рот.

– Эй-эй, мелочь, куда?! Это тебе не соска!

– Никогда бы не подумала, что ты умеешь ладить с детьми, – Альсина с ехидной улыбкой сложила руки на груди. – Хотя чему здесь удивляться? Ты же не намного ее старше. Ваш уровень развития примерно одинаковый. Нужно будет сказать об этом Матери Миранде – в качестве няньки для Евы ты будешь ей куда полезнее.

– А ты тогда кем заделаешься? Кормилицей? Твоим выменем можно всю деревню прокормить, – Гейзенберг демонстративно облизнулся и громко сглотнул; Роза у него на руках тихо попискивала, цепко, словно ящерка, ухватившись за ключи. – Разрешишь к сиське приложиться, а? По-родственному.

– По-родственному я могу только убить тебя быстро и безболезненно, – прорычала леди Димитреску; паразиту, живущему в ее теле, доставалась вся кровь, Альсине ее не хватало даже для того, чтобы покраснеть. Глядя на лицо женщины с выразительными, тяжелыми чертами, Карл подумал, что румянец ей бы пошел.

– Дорогуша, со мной быстро не получится, – Карл Гейзенберг наслаждался досадой и сдержанной яростью Альсины; мнившая себя хорошей матерью, она оказалась беспомощной перед махонькой, не больше воробушка, девчонкой, которая безмятежно играла с ключами, лежа на сгибе руки мужчины. Утереть нос леди Димитреску было приятно; слаще будет только забраться ей под юбку.

========== Normal!AU I ==========

Комментарий к Normal!AU I

AU без мутантов и вирусов; корпорация “Umbrella” если и существует, то за кадром, и не занимается ничем противозаконным. Жизни персонажей максимально приближены к обычным, но с отсылками на каноны игр.

– Ты мне всю жизнь испортил, – патетично заявила леди Димитреску, прижимая прохладный компресс ко лбу, пока ее дочери суетились вокруг нее с нюхательной солью, стаканом воды и шелковым веером. Женщина сидела, по-кукольному безвольно обмякнув в кресле, с выражением страдания и ярости на бледном лице, и косилась на Гейзенберга, убеждаясь, что он смотрит на нее, видит, как же ей плохо, однако Карла, кажется, совсем не волновало удрученное состояние Альсины: морща лоб, он шумно листал газету под черный кофе с лимоном и жареные колбаски с овощным пюре. Ел Гейзенберг неаккуратно, прихлебывал кофе, забрызгивая стол, скрипел вилкой по тарелке, игнорируя нож, жевал, стуча зубами, запихивал в рот горячее, давился и задыхался, и таращился в свою чертову газету, как будто ему было плевать. Альсина, возмущенно надув губы, вытянула ногу и толкнула мужчину босой стопой в бедро; Карла качнуло, и он нехотя перевел взгляд на потомственную графиню, вынужденную терпеть столь унизительное обращение.

– Ты меня слышал, Гейзенберг? – леди Димитреску недобро понизила голос, и Даниэла, ее младшенькая, золотисто-рыжая, словно солнце, схватила приемную мать за руку, а Бэла метнула на Карла укоризненный взгляд. Кассандра держалась чуть в стороне, сжимая в ладонях стакан с водой, к которому Альсина так и не притронулась.

– Слышу. Тебя все соседи слышат, – заметил Гейзенберг, утирая рот манжетой рубашки, – и с каждым днем убеждаются, что с годами ты становишься все паскуднее.

Мужчина лениво уклонился от брошенной в него подушки и вновь потянулся за своей кружкой с кофе, простой, белой, керамической, покрытой темными разводами. Карл запрещал прислуге ее мыть, и кружка внутри была черной от кофейного налета, но он говорил, что так только вкуснее. Женщина поджала губы, вскинув голову, манерно поправила повязанный на волосы переливчато-серый платок, заколотый жемчужной брошью; в компании своих дорогих девочек она чувствовала себя королевой, окруженной фрейлинами, а Гейзенберг с его замашками разбойника и манерами бездомного вызывал у Альсины раздражение, как застрявшая под ногтем заноза. И почему она связалась с ним? Ведь с самого начала знала, что из себя представлял этот немец, однако что-то в нем заставило леди Димитреску не только принять его грубоватые ухаживания, но и наслаждаться откровенно похабными комплиментами, уместными больше для девиц из пивной.

– И не надоело тебе талдычить одно и то же? Пора бы уже сменить пластинку, – Карл вновь скрылся за газетой, которую Альсине хотелось испепелить взглядом. – Если я пиздец такой плохой, с хера ли ты со мной живешь? Валила бы обратно в свой замок.

– Не надейся, что сможешь так легко от меня избавиться, – взвилась леди Димитреску, и Кассандра тут же опустила легкую ладонь ей на плечо.

– Мама, прошу, – дочь смотрела на нее умоляюще, – тебе нельзя волноваться.

– О, моя милая, – Альсина нежно потрепала девушку по щеке и обняла прильнувшую к ней Бэлу; Даниэла обвила тонкими руками шею женщины и прижалась щекой к ее виску. Леди Димитреску улыбнулась, силясь обнять всех троих дочек разом; не она их родила, однако любила всех троих. Бэла, Даниэла и Кассандра были частью ее сердца, которое болезненно покалывало от тлеющей в нем сдерживаемой злости.

– Мои девочки, такие заботливые, – пропела Альсина, метя в Гейзенберга, безмятежно прихлебывающего свой кофе, – похоже, только им есть до меня дело.

– Просто ты им напрочь мозги засрала. Держишь при себе, как болонок, они лишний раз чихнуть боятся, – припечатал Карл, – думаешь, много удовольствия твои истерики выслушивать? Что не день, то новый припадок. Как бешеная, кидаешься на всех, стараешься укусить побольнее. Раз уж на меня похер, то дочерей бы пожалела.

У шокированной леди Димитреску вытянулось лицо, она приподнялась было с кресла, но три пары рук удержали женщину, уронили ее обратно на подушки, и девушки вновь принялись порхать возле матери.

– Мама, – принялась уговаривать практичная, степенная Кассандра, – ты же знаешь, как он много работает в последнее время. Он просто устал…

– Его дома почти не бывает, – закивала Бэла, – а на следующей неделе ему придется лететь в Гамбург на выставку…

– Что-о? – голос Альсины приобрел генеральскую зычность и мощь. Вцепившись в подлокотники, она тяжело поднялась и сердито одернула шифоновую юбку. – И почему я только сейчас об этом узнаю?! И не от тебя, а от моих дочерей, которым, оказывается, давно все известно?!

– Мы не хотели тебя зря беспокоить, – пискнула Даниэла, съежившись под пылающим взглядом матери, у которой от обиды и негодования дрожал подбородок; Альсина ощутила себя преданной: выходит, Карл был с ее детьми откровеннее, чем с ней, а ее дочери, которых леди Димитреску сама вырастила и воспитала, молчали, утаивали, не договаривали. Как они могли? Ладно, Гейзенберг, он всегда был скрытным, когда дело касалось его работы, но девочки… ни одна ведь не обмолвилась – ни смешливая Даниэла, ни серьезная Кассандра, ни Бэла, ее первенец, попавшая в семью Димитреску совсем малышкой. Возможно, стоило бы порадоваться, что девушки были так близки с отчимом, однако Альсина гневно раздувала ноздри, прижав руку к бурно вздымавшейся груди и сжимая в кулаке нить черного жемчуга. Рвануть бы за ожерелье, разорвать, чтобы перламутровые горошины посыпались по полу, но жемчуга принадлежали еще ее прабабке, и поэтому пришлось сдержаться.

– Выходит, вы сговорились за моей спиной, верно? – елейный тон леди Димитреску заставил троих ее дочерей втянуть головы в плечи; Гейзенберг продолжал завтракать, шурша газетными листами. – Ты настраиваешь моих дочерей против меня?!

– Нахер мне это? Ты и сама прекрасно со всем справляешься, – глумливо усмехнулся Карл, однако тут же посерьезнел, – хватит уже. Блажишь, как овца, которую резать собираются. У тебя молоко скоро скиснет.

– Какое еще молоко?! – прошипела Альсина, едва не топая ногами от ярости.

– Которым ты ребенка моего кормить будешь, дурная ты баба! – шарахнув ладонью по столу, Гейзенберг вскочил, темнея лицом. – Ты его своей желчью отравишь скоро, и сама захлебнешься. Имей в виду, я с твоими девками нянчиться не буду, попиздуют у меня во взрослую самостоятельную жизнь. Может, хоть мужиков себе найдут, когда выберутся из-под твоей задницы.

– Не позволю каким-то плебеям тянуть руки к моим девочкам! – прорычала женщина, сграбастав в объятия сразу всех троих; Бэла полузадушено засипела, Кассандра охнула, ударившись лбом о голову Даниэлы, которая оказалась крепко прижатой к пышной материнской груди. Девушки, сплюснутые, как сельди в бочке, стояли тихо, стараясь не нагнетать обстановку еще больше, однако когда Карл закатил глаза, презрительно передернув плечами, леди Димитреску яростно скрипнула зубами.

– Твои девочки сами разберутся. Они не тупые, не слепые, если помощь нужна будет – скажут. А ты вместо того, чтобы истерить, лучше бы подумала о моем сыне.

– Вот именно! Именно! Сыне! – выпалила Альсина; ее щеки, недавно болезненно бледные, сейчас полыхали разъяренным румянцем. – А я хотела дочь!

– У тебя их уже трое! Куда еще одну?! – развел руками Гейзенберг, и леди Димитреску, отпустив девушек, упала обратно в кресло, трагично скрипнувшее под ее весом. Руки легли на выпуклый живот, слишком большой для семи месяцев, но врачи говорили, что у ребенка нет никаких патологий, беременность протекала как надо, и тревожиться было не о чем.

Кроме того факта, что она носила мальчишку. Альсина не сомневалась, что Гейзенберг сделал это нарочно, сам он грезил о сыне, и чтобы получить желаемое, решил использовать ее. Саму женщину радовал сам факт беременности, однако то, что у нее будет сын, внушало опасения: что, если ребенок будет больше любить Карла? Мальчики всегда ближе к отцам, а дочки принадлежат матерям; несправедливо, что леди Димитреску выносила его, родит в муках, будет заботиться о нем, не спать ночами, а Гейзенберг, подлец, потом отнимет его у Альсины, так же, как переманил ее дочерей.

– Мама, – робко позвала Бэла, но женщина отвернулась, прижав ладонь ко рту; Даниэла шмыгнула носом, посмотрев повлажневшими глазами на Карла, а Кассандра, взяв сестер за руки, потянула их из комнаты. Оскорбленный взгляд леди Димитреску полоснул их спины.

– Правильно, бросайте мать наедине с этим фашистом, – едко бросила Альсина, всплеснув руками, – надеюсь, ты доволен, Гейзенберг?

– Ага, прямо ссусь кипятком на твои ковры, – проворчал мужчина и, нарочно, определенно нарочно, приобнял поникшую Бэлу и поцеловал Даниэлу в висок, чтобы побольнее уколоть Альсину.

– Не думай, что тебе сойдет это с рук, – пригрозила леди Димитреску, стараясь сесть так, чтобы подушки подпирали ноющую поясницу; дочери ушли, прикрыв за собой двери, женщина знала, что вспыльчивая Бэла ощетинится и будет срываться на сестрах, Даниэла немного поплачет, а умница Кассандра будет успокаивать их обеих. Как же хорошо, что девочки так дружны между собой; Альсина воображала, как они трое будут заботиться о младшей сестре, как весной они все вместе поедут в Румынию, чтобы провести лето в замке и показать маленькой леди ее владения, а теперь, столкнувшись с реальностью того, что носила она не будущую графиню, а наследника Гейзенберга, его несносное подобие, женщина оказалась крайне раздосадована. Если бы Карл поддержал ее, утешил, позволил бы Альсине немного покапризничать, она бы не стала так заострять на этом внимание, но мужчина бесстыдно насмехался над леди Димитреску, чем только сильнее распалял Альсину. Сам виноват; не пламя же виновно в том, что рука человека подбрасывает в него хворост.

– Ну? Остыла немного? – Гейзенберг подошел к креслу Альсины, на котором она восседала, будто на троне, и подтащил к нему маленький кофейный столик, на который уселся, как на табурет. Женщина, накручивая на палец жемчужную нить, горделиво задрала нос.

– Оставь меня, будь так любезен. Я устала от твоего общества.

– А от дряни этой своей ты не устала? Не утомило тебя еще быть бешеной сукой? – Карл потрепал Альсину по округлому колену, игриво выглянувшему в разрезе на юбке, и она замахнулась, собираясь оттолкнуть мужскую руку, но вместо этого утомленно откинула голову на спинку кресла, глухо выдыхая. Ребенок в ее животе вел себя смирно, словно не хотел огорчать мать, однако леди Димитреску знала, что от отпрыска Гейзенберга хорошего ждать не стоит. Наверняка мальчишка будет источником неприятностей и причиной ее ранней седины; это отнюдь не значило, что Альсина не будет его любить.

– Скорее бы ты уже родила, – теплая ладонь Карла прижалась к животу женщины, – хочу видеть моего сына.

– Ах, как же ты мне надоел, – леди Димитреску ударила его по запястью, отшвыривая ладонь Гейзенберга, – у тебя одни только разговоры, что о “твоем сыне”. Позволю себе напомнить, что это и мой ребенок, и я не дам его отнять. И не пытайся подластиться к моим дочерям – ты им не отец.

– Так и ты не мать, а просто баба, которой приспичило их удочерить, – ровно произнес Гейзенберг, – и что? Им хуже жить от этого стало?

– Они – мои, – упрямо поджала губы Альсина, и Карл вздохнул, запуская пальцы в свои волосы.

– Ага, ну, понятно. Ты тут главная, охереть какая важная, а я так, сосед, просто мимо пробегал.

– Ну, что за излишний драматизм, – взмахнула рукой леди Димитреску, чуть не ударив мужчину костяшками по подбородку, – оставь, он тебе не идет. Тем более, что я имела в виду совсем не это.

– А что ты, гребанная эгоистка, еще могла иметь в виду? – с мрачной веселостью осведомился Гейзенберг, хлопнув себя по колену. – Выдумала хер знает что, а теперь психует потому, что твой роскошный выдуманный мир не влезает в кальку реальной жизни. Из-за этого ведь бесишься, да? Что не все получается контролировать?

– Глупости, – огрызнулась Альсина, задетая наставительным тоном Карла; много он понимал! У него ведь еще не было детей, он не знал, каково это – когда они взрослели и рвались из-под родительской опеки. Леди Димитреску не хотела отпускать дочерей, не желала делиться любовью детей, не собиралась отпускать Гейзенберга в этот треклятый Гамбург. Что он вообще там забыл?!

– Знаешь, если бы я под твою дудку плясал, как дрессированный пудель, у нас бы нихера с тобой не вышло, – неожиданно выдал Гейзенберг, – я бы тебе быстро надоел, стало бы скучно, и ты бы всадила каблучок своей туфли сорок четвертого размера мне в зад.

– У меня сорок второй размер, – жеманно поправила Альсина.

– А у меня – сороковой, живи теперь с этим, – расхохотался мужчина, заслоняясь рукой от замахнувшейся на него леди Димитреску; каков хам! Знал же, что из-за беременности у Альсины сильно отекали ноги.

– Но речь не об этом. А о том, что заебало уже. Всех довела своими срывами, пацана мне невротиком сделаешь еще до родов.

– Все будет в порядке, – обронила Альсина, ласково поглаживая живот, – он же из рода Димитреску.

– Он – Гейзенберг, – сурово изрек Карл, рассекая ладонью воздух, – мой пиздюк, поняла? А если ты так уж еще одну девчонку хочешь, то к Рождеству попробую заделать тебе подарочек. Только не обессудь, если опять парень получится.

– Ты уж постарайся, чтобы осечек больше не было, – сладко посоветовала леди Димитреску; на сей раз она не стала возражать, когда Карл начал ласкать ее живот.

– Заряжу тебе двойняшек, будешь знать, – рассмеялся он, сверкнув хитрыми глазами, – и тоже пацанов. Назовем их Ральф и Фридрих, как моего отца и дядю. А этот будет Йозефом, в честь деда.

– Ну уж нет, – немедленно вскинулась Альсина, – своим детям я выберу имена. Не допущу, чтобы их звали в честь людей, с которыми я не имела чести быть знакомой.

– Блять, прости их великодушно, что померли все до того, как ты появилась в моей жизни! – рявкнул Гейзенберг, заиграв желваками на щеках; леди Димитреску ответно оскалилась.

– Не кричи на меня! Я ношу твоего сына, и уже за это заслуживаю всяческого уважения.

– Ремнем по заднице ты заслуживаешь, – мужчина дернул краем рта, – если бы мог, прямо сейчас бы свалил в Гамбург и отсиживался бы там, пока ты не разродишься.

– Так от чего же ты медлишь? – ехидно осведомилась леди Димитреску, стараясь не показывать, как сильно ужалили ее слова Карла. Значит, он хочет уехать от Альсины, оставить ее… вот же поганец. Если Гейзенберг полагал, что после такого она примет его обратно, то очень сильно ошибался. На пушечный выстрел не подойдет к замку и не увидит сына! Пусть только попробует протянуть свои загребущие лапы, воняющие моторным маслом и дешевыми сигаретами, к ее семье – останется без них в одно мгновение.