Текст книги "Вопросы воспитания (СИ)"

Автор книги: Darr Vader

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Карлина вынырнула, отбрасывая мокрые волосы со лба и протирая ладонями лицо; вода стекала по ее плечам, волосы облепили спину, как водоросли – валун, а в носу засел запах соли для ванн: успокаивающие мята, душица и ромашка. Как будто в чае искупалась. Воду для женщины готовил Альцин; видимо, посчитал, что Гейзенберг много нервничала. И подколол, сволочь, и вроде как позаботился; Карлине было приятно, но в то же время в груди свербело от раздражения. В любом поступке лорда Димитреску ей мерещилась издевка. Наверное, это уже паранойя, однако женщине нравилось перебирать в голове поступки и слова Альцина, словно просыпанные зерна. Совсем не думать о нем уже не получалось.

Перебросив руки через края ванной, Гейзенберг откинулась на бортик, уютно устроив затылок на подушке; она слышала, как мужчина весело плескался в крови, омывал шею, плечи и грудь, растирал кровь по рукам, жмурясь от удовольствия; Карлина не любила его таким – окровавленным, лежащим в ванне, для заполнения которой требовалось убить не меньше пары дюжин человек. Это было противно, уродливо, сильно отдавало ебанутым культом Миранды, которой самые дремучие крестьяне даже как-то приносили в жертву своих детей. Тупицы; Карлина всегда вспыхивала, когда думала об этих ребятишках и их семьях. Ее саму родители пытались защитить, но куда им тягаться с Мирандой? Потом уже Гейзенберг сама берегла своих родных от этой больной суки; самой ей было надеяться не на кого.

Альцин, несмотря на то, что много времени они проводили вместе, был не тем, на кого стоило бы полагаться.

– О чем задумалась, моя дорогая? – спросил лорд Димитреску, громко, с удовольствием отфыркиваясь; кровь стекала, огибая его скулы, лоб, линию подбородка, стремилась вниз по шее к рельефной груди, повисла каплей на кончике носа, которую Альцин надменно смахнул пальцем. Карлина искоса взглянула на него и тут же отвела глаза.

– О том, что ты похож на кусок тофу, плавающий в томатном супе, – обронила она сонно, уходя в воду по шею; женщину мягко клонило в сон, разомлевшая от воды и тепла, Гейзенберг была готова уснуть, однако для здорового сна наполненная ванна едва ли подходила. Стоило вылезти из воды, вытереться нагретым полотенцем, подготовленным запуганными до смерти слугами замка, и пойти в спальню, где Карлину ждала мягкая, удобная кровать. Нахер гробы; если Гейзенберг все-таки случится помереть, то пусть ее хоронят на шикарной постели.

– Довольно бесцеремонное замечание, – заметил лорд Димитреску; тряхнув влажными, слипшимися от крови волосами, он поднялся на ноги, и кровь в ванне заволновалась, чуть не выплескиваясь через борта. Звук был такой, словно со дна океана поднялась субмарина, и губы Карлины тронула туманная улыбка: Альцин тоже мог похвастаться наличием торпеды внушительных размеров, а яйца – как парочка морских мин. Женщина хмыкнула, сдерживая смех, который не остался для лорда Димитреску незамеченным. Пройдя босиком по выложенному изразцами полу за ширму, оставляя за собой кровавые следы, Альцин включил душ; Карлина, мгновенно оживившись, села повыше и перевернулась на живот, устроив подбородок на сложенных поверх бортика ванны руках. Силуэт голого лорда Димитреску вызывающе белел сквозь ширму из дымчатого стекла.

– Позволю себе предположить, что смеялась ты тоже надо мной? – спросил мужчина, стараясь перекричать шум воды. Карлина улыбнулась, дурашливо сморщив нос.

– Конечно. Ты же здесь главный клоун.

– До чего же лестно, – Гейзенберг видела, как Альцин тер мочалкой плечи и грудь, и во рту у нее скопилась слюна, как у голодной собаки. Она могла бы встать, присоединиться к нему в душе, но шевелиться было лень, настолько, что не хотелось даже лишний раз моргать. Опасно было так расслабляться в замке Димитреску, однако рядом с его хозяином Карлина как влюбленная деревенская дурочка забывала об осторожности.

– Я бы посоветовал тебе вылезти из воды, – произнес Альцин, – остыла же. Замерзнешь.

– Нормально, – проворчала женщина; вода действительно успела остыть, но была еще достаточно теплой, чтобы фройлян Гейзенберг было комфортно. – Если хочешь заманить меня к себе, то хотя бы имей смелость сказать это прямо.

– Я бы не возражал, если бы ты ко мне присоединилась, – ровно ответил лорд Димитреску, – но немного позже – для начала я бы предпочел помыться.

– Для начала чего? – Карлина села, и вода, волнуясь, плескалась на уровне ее сосков. Альцин выглядел и вел себя так, словно в койку к нему прыгали Рита Хейворт и Грета Гарбо, однако сейчас с ним была фройлян Гейзенберг, которая не могла похвастаться изящным станом: у нее были широкие плечи и бедра, плоский крепкий живот, маленькая грудь. Она была не похожа на хрупких бледных барышень, которые томно заламывали чахлые руки и закатывали глаза на полотнах, украшавших стены замка, однако Альцин хотел Карлину, и это позволяло ей верить в то, что она красива. Не так, как его дочери или женщины на картинах, а по-своему, как безвременник, ядовитый, но с нежно-сиреневыми цветами. Некоторые идиоты путали безвременник с черемшой, что приводило к весьма печальным последствиям; Карлину когда-то тоже считали безвредной и пытались ею воспользоваться.

Большая ошибка.

Женщина поднялась из воды без особой грации, спустила ногу на пол, особо не заботясь о том, что под ней за какие-то пару секунд образовалась лужа. Вне ванной оказалось куда прохладнее, чем в остывающей воде, и Карлина зябко поежилась, передернув плечами. Она прошлепала босыми ногами к душевой, скрытой за ширмой, женщину тянуло к воде, к теплу, к Альцину, который должен был уже смыть кровь.

– Подвинься, – велела она, пихнув лорда Димитреску в известково-белый бок, облизывая взглядом его руки, плечи, спину, налитой зад, мощные ноги; в представлении Гейзенберг все аристократы были хилыми и болезненными, практически выродившимися в своих попытках сохранить чистоту крови, однако Альцин отъелся на деревенской крови с молоком, вырос больше коня-тяжеловоза. Такого только запрягать и седлать дни напролет. Сглотнув, Карлина поджала пальцы на ногах, прижав ладони к вспыхнувшим щекам; лорд Димитреску чуть посторонился, пуская ее под воду, и женщина подставила лицо воде, горячей, исходящей паром; Альцин встал ей за спину, устроив одну из ладоней на пояснице Карлины, так, что кончики пальцев касались копчика. Сытый лорд Димитреску был теплым почти как обычный живой человек, и Гейзенберг даже не вздрогнула, когда он обнял ее второй рукой, обхватывая живот.

– Чего надо? – она своенравно дернулась, больше заигрывая, чем, в самом деле, сердясь, и сладко зажмурилась, когда Альцин, наклонившись, поцеловал ее в макушку. – Чего это ты, здоровяк, ко мне подкатываешь?

Лорд Димитреску горестно вздохнул ей в волосы.

– Что за мнительность, милая? Мне казалось, ты знаешь меня достаточно, чтобы научиться доверять.

– Черта с два я тебе доверяю, – усмехнулась Карлина, откидываясь на мужчину, пока он гладил ее живот; Гейзенберг хотелось, чтобы он потрогал ее грудь или опустился ниже, но в таких делах Альцин никогда не торопился. Когда ее живот начали ласкать уже две ладони размером с хороший такой ковш, женщина сжала колени.

– И, тем не менее, ты продолжаешь меня навещать.

– Других развлечений здесь просто нет.

– Я потрясен до глубины души, – голос мужчины звучал скучающе, ладони продолжали шарить по телу Карлины, которая прижалась щекой к внутренней стороне его локтя. – Я думал, ты настроена серьезно, а оказалось, что тобой движет жажда развлечений.

– А тобой двигает голод, – заявила Карлина, приподнимаясь на носочки, так, что пальцы Альцина опустились чуть ниже, к лобку, поросшему курчавыми волосами. Гейзенберг не брила ноги, подмышки и прочие места, лорд Димитреску морщился, однако ехидно называл ее волосяной покров шерсткой и говорил, что она на половину волчица. Карлина немного обижалась, сразу же думая о ликанах, однако прогибаться под лорда Димитреску не собиралась. Если ему так нравится бриться везде, то, пожалуйста, а к ней нехер лезть с этим бредом.

– Голод двигает всеми, – следующий поцелуй пришелся в висок Карлины, пальцы забрались в кудряшки у нее в паху, и женщина содрогнулась, обхватывая руку Альцина. – Просто у меня он немного сильнее, чем у всех остальных.

– Немного? Это слабо сказано, – ноги Карлины совсем ослабели, когда лорд Димитреску забрался пальцем ей между ног, раздвигая складки. Гейзенберг могло хватить и его рук, чтобы кончить, однако если Альцин пускал в ход язык или член, то женщина под ним забывала саму себя.

– Мне нужно не больше, чем самому простому парню, – развернув Карлину лицом к себе, мужчина без труда подхватил ее на руки, поддерживая под ягодицы; грудь Гейзенберг оказалась на уровне его лица, и он с упоением принялся облизывать ее соски.

– Еда, сон, крыша над головой. Здоровые дети, добротная одежда, – перечислял Альцин, на секунду отрываясь от груди Карлины, – дорогая сердцу женщина. Что еще нужно для хорошей жизни?

– Даже не знаю, – Гейзенберг не могла промолчать, хотя мысли в голове пребывали в беспорядке; ни о чем думать не получалось, кроме того, как ей приятно. В обособленной деревушке ручным уродцам Матери Миранды действительно жилось неплохо, однако Карлина не отказалась бы и от обычной жизни среди людей, а не зараженных и ликанов. Плевать на эксперименты, Каду, культ и церемонию, она бы ничуть не хуже чувствовала себя в большом городе, где по вечерам слышно не вой, рев и плач, а музыку, смех, вой сирен и шум трасс. Однако Альцин ни за что не бросит свой замок, наследие предков, которые в свое время отказались от него.

– Ты слишком много думаешь о лишнем, – пожурил лорд Димитреску, целуя Карлину в шею; пальцы мужчины касались ее между бедер, подготавливая и растягивая, и женщина нетерпеливо подкидывала зад; ей хотелось так, что зубы сводило. – Отпусти все пустое – и жить станет намного проще.

– Не станет, – Карлина прикрыла глаза; Альцин ее не понимал – для лорда Димитреску Миранда была спасением, а Гейзенберг видела в ней только надзирателя и мучителя. Узнай Альцин о планах Карлины, чтобы он сделал? Выдал бы ее Миранде, поддержал или посоветовал забыть? Женщина не нуждалась в одобрении лорда Димитреску, однако ей хотелось, чтобы он по-настоящему был на ее стороне.

Пока его хватало только на то, чтобы целовать Карлину, опуская ее на себя медленно, остервенело сжимая ее бедра, и Гейзенберг на эту ночь было достаточно. Потом, как и всякой женщине, Карлине захочется большего, и если лорд Димитреску не сможет ей этого дать, то будет очень печально. Тряхнув головой, Карлина обняла мужчину за плечи и прижалась своим ртом к его губам, чувствуя, как щекочут раздражающие усики Альцина. Плевать на Миранду; она испортила Карлине Гейзенберг всю жизнь, так пусть хотя бы этот вечер будет свободным от мыслей о ней.

========== Village II ==========

Комментарий к Village II

Особая благодарность читателю Джукин Киндич за идею с пуговицами.)

Штурм переминался с ноги на ногу, стоя на полусогнутых, нервно дергаясь всякий раз, когда ведьмы подходили к нему слишком близко. Лопасти дробилки, заменявшей ему голову, не двигались, но механизм отзывался чуткой вибрацией, когда Даниэла или Кассандра касались Штурма. Мастерская звенела девичьим смехом, Гейзенберг, сидя без шляпы, но в очках с увеличительными линзами, никак не мог закончить перепаивать одну микросхему; стоило только немного сосредоточиться, как паршивки вновь принимались заливаться хохотом, терзая несчастного Штурма, в котором человеческого осталось разве что ноги. От остального Карл избавился за ненадобностью; Гейзенберг создавал из него бойца, механизм абсолютного уничтожения и беспрекословного подчинения, стер его личность, оставил лишь инстинкт самосохранения, бешеное желание выжить и ярость к посторонним. Не было ни страха, ни жалости, Штурм был четко запрограммирован на убийства, однако трех хихикающих девиц будто бы смущался. Он сжимался, приседал, шарахался в сторону, путаясь в собственных ногах, но не нападал, зная, что перед ним не враги, но и друзей в расшалившихся дочерях Димитреску он не видел. Их поведение выходило за рамки встроенных в него установок, и бедолага Штурм пребывал в смятении, пока Бэла проходилась ладонью по крепким, рельефным бокам и спускалась к жилистому бедру, чтобы провести по нему ногтями. Даниэла тем временем с видом важным и донельзя задумчивым ощупывала его живот, а Кассандра, кусая улыбающиеся губы, любовалась спиной Штурма. Окруженный нахальными, бесстыдными девчонками, Штурм только и мог, что топтаться на месте, сигнализируя Гейзенбергу красным светом впаянной ему в спину лампочки. Когда Бэла деловито помяла его ягодицу, Штурм не сдержался: лопасти разогнались, разрубая воздух, ведьмы с визгом и смехом бросились в стороны, а Штурм завертелся волчком, не зная, за кем бежать, кого именно из паршивок выбрать целью. Стоило ему повернуться в сторону младшенькой, рыжей и самой взбалмошной из всех троих, Гейзенберг нажал на рычаг, и мощный разряд тока прошил тело Штурма; он забился, еле держа равновесие на подгибающихся ногах, которые разъезжались в стороны, как у новорожденного теленка. Штурма корчило от боли – нервные окончания Гейзенберг почти не тронул, – и ведьмы следили за тем, как его корежило и колотило с жадным, веселым любопытством. Даниэла широко улыбалась, распахнув медово-золотистые глаза, хлопала в ладоши, пока Бэла прохаживалась вокруг Штурма, играя собственными волосами. Кассандра помахивала серпом, словно теннисной ракеткой; больше выпендривалась, чем всерьез угрожала. Знала соплячка, что по заднице получит, если что-нибудь здесь похерит, а у Гейзенберга рука тяжелая, приложит так, что мало не покажется. Но Штурм сам нарвался – у ублюдка была четкая, ясная команда, ослушался – получишь по ебалу, иначе никак. Альсина потом бы с Карла семь шкур спустила за своих девчонок.

– Бедняжка, – елейно пропела Бэла, подходя к сжавшемуся на полу Штурму, – ему, должно быть, очень больно.

– В этом и смысл, – хохотнула Даниэла; придерживая юбки, она приплясывала, подпрыгивая и картинно взмахивая подолом, а Кассандра водила пальцем по лезвию серпа, чему-то туманно улыбаясь. – Люблю, когда мужчинам больно.

– Разве он мужчина? – светловолосая Бэла, фыркнув, указала пальцем на пах Штурма, перечерченный несколькими грубыми, бугристыми шрамами. – В нем же ничего не осталось.

– Все самое интересное отрезали, чтобы заменить железками, – изрекла Даниэла, скорчив рожицу, и заслонилась ладонью, когда Гейзенберг, откинувшись на спинку стула, повернулся к девушкам.

– “Самое интересное” ему без надобности, – отчеканил он, чем только сильнее рассмешил сестер.

– Ох, как жестоко! – всплеснула руками Бэла. Штурм, стоя на коленях, мерно раскачивался из стороны в сторону, уже не пытаясь отбиваться от льнущих к нему ведьм, однако сам Карл не выдержал, когда девушки дружно повисли на Штурме, пробегаясь пальцами по конструкциям механизма, которые вплавливались в органическую ткань, в кожу и кости. Шарахнув кулаком по столу, Гейзенберг поднялся, но ведьмы только повернули головы в его сторону, и не думая отпускать свою игрушку.

– Так! Отцепитесь уже от него! – рявкнул Карл; напускная злость в его голосе распугала остальных киберсолдат, которые притихли нашкодившими щенками; увидев, что Даниэла потянулась губами к обрубкам, оставшимся на месте рук Штурма, Гейзенберг ногой оттолкнул стул и направился к девушкам. Ведьмы со смехом и визгом кинулись к матери, рассыпаясь роем мух, Штурм, ошалев от счастья и свободы от любопытства дочерей Димитреску, на коленях пополз в угол комнаты, обиженно гудя двигателем.

– А ну, заткнись, – прикрикнул Гейзенберг, после чего повернулся к Альсине, безмятежно пускавшей голубоватый сигаретный дым к потолку, – а ты – приструни своих девок! Нечего устраивать мне здесь хер пойми что!

– Девочки, ведите себя прилично, – проворковала леди Димитреску с несвойственной ей покладистостью, мгновенно насторожившей Карла, однако следующие слова женщины расставили все по местам: – Воспитанной даме всегда нужно быть примером хороших манер. Особенно перед теми, кто о них не знает.

– Завали, – угрюмо потребовал Гейзенберг, – снизь накал своей паскудности. Ты у меня дома, будешь бесить – вылетишь отсюда нахер.

– Весьма гостеприимно с твоей стороны, – Альсина стряхнула пепел в мятую консервную банку, которую Карл дал ей вместо пепельницы; сам он давил окурки в грязной тарелке, которую не убрал со вчерашнего ужина. В своем шелковом платье, с несколькими рядами черного жемчуга, обнимающего шею, леди Димитреску смотрелась чужеродно в захламленной мастерской. Кресло, в котором Гейзенберг мог уместиться лежа, для нее оказалось тесноватым, и женщина то и дело ерзала, стараясь устроить свою задницу поудобнее; в иной раз Карл предложил бы даме свои колени, однако в случае с Альсиной Димитреску для него могло все весьма плачевно закончиться. А вот забраться на нее, пожалуй, было бы уютно: залезть на колени и уткнуться лицом прямо в глубокий вырез; стерва намеренно щеголяла с таким декольте, в котором можно утонуть, специально так нарядилась, чтобы подразнить Гейзенберга. Но если виду ее сисек, белых, как снежные шапки Карпат, он еще мог сопротивляться, то разрезы на юбках Альсины били Карла прямо по яйцам, так, что в ушах звенело. От вида крепких щиколоток и икр, мощных коленей и сильных бедер в чулках перед глазами все плыло как у пьяного, а леди Димитреску еще и закидывала ногу на ногу, оголяя все это великолепие, и Гейзенбергу хотелось сожрать собственную сигару от накатывавшего воодушевления; если у войны женское лицо, то у рая должны быть ноги Альсины Димитреску, чтобы раздавать пинки грешникам и раздвигать их пошире для праведников. Мужчина похабно усмехнулся собственным богохульным мыслям и вытер рот рукавом рубашки, на манжете которого отсутствовала пуговица. Леди Димитреску брезгливо дернула уголком рта прежде, чем вновь обхватить губами мундштук и затянуться.

– Мой дорогой Карл, – начала она, выдыхая дым, – салфетки изобрели за много лет до твоего рождения. Будь так добр, пользуйся ими. Или носи при себе носовой платок.

– Так носовой платок для носа же, – слова Гейзенберга развеселили ведьм, которые, вновь приняв облик девушек, выглядывали из-за кресла Альсины. Камни в их ожерельях искрились и вспыхивали как огоньки в рождественской гирлянде, кончик сигареты тлел морковно-оранжевым от каждой затяжки леди Димитреску, которая покачивала ступней в лаковой туфле с золоченой пряжкой. Приехала Альсина, как и полагало благородным дамам, в карете, размерами тянувшей на небольшой дом, которую по ухабистым дорогам еле дотащила четверка тяжеловозов; машины женщина не любила, хотя с ними было проще уже потому, что не нужно было выгребать навоз и заготавливать корм на несколько месяцев вперед, но разве могла баба, высоченная, что вековая сосна, не покрасоваться перед Гейзенбергом? Тяга к самолюбованию у леди Димитреску была такой же, как и ее задница, а задница у нее была здоровенная, однако Карл был не против. Все женщины такие: выкаблучиваться любят; Миранда целый культ имени себя организовала, а Донна, вся такая дохрена загадочная, носила вуаль. Нахрена, если уж Моро светил своей рожей, то Беневиенто точно стесняться нечего. Едва ли у нее там все хуже, чем у этого маменькиного сынка.

– Если хочешь, можешь воспользоваться моим, – Альсина изящно выхватила из рукава сложенный платок и кончиками пальцев подала его Карлу; Гейзенберг, скривив рот в подобии усмешки, сунул руки в карманы брюк.

– Мне что, по-твоему, подтереться нечем? На худой конец могу и газетку взять.

– На худой конец? – переспросила Бэла, коварно прищурившись, и взгляд леди Димитреску вспыхнул негодованием.

– Это что еще за намеки?! – грозно пророкотала она; ведьмы, поняв, что мать всерьез рассержена, перестали хихикать и опустили головы, как провинившиеся школьницы, однако от Карла не укрылось, как озорство искрилось в их глазах под полуопущенными в раскаянии веками. – Бэла, как не стыдно?! Девушкам не полагает думать о таком, не то, что говорить вслух.

– Ага, – насмешливо подтвердил Гейзенберг, – только такие запреты мало кому мешали думать и говорить. Уж если захотят, то ты хоть жопу себе порви, все равно не остановишь.

Альсина, строптиво поджав губы, медленно поднялась; подол, струясь волнами шелка, закрыл ее ноги, оставив на виду только носки туфель, пальцы в вышитых замшевых перчатках сжались в кулак, сминая кружевной платочек, белый, словно занавеска.

– Ты говоришь о моих дочерях, – напомнила леди Димитреску, – а не о каких-нибудь беспутных крестьянках. Или ты думаешь, что я не в состоянии привить им манеры? Хочешь сказать, я настолько негодная мать, будто мои девочки будут допускать всякие непотребства в отношении мужчин? Так?!

– Эй, не заводись, – глядя на заметно поникших девушек, Гейзенберг расхлябанно выступил вперед, переводя ярость Альсины на себя, – чего раскипятилась-то? Ну, пошутила девчонка, что с того? Ты меня иногда фразочками покрепче припечатываешь. И когда они моего Штурма изводили, чуть не облапали всего, ты почему-то не возражала.

– Твой Штурм – не более, чем болванчик. Расходный материал, – женщина манерно взмахнула мундштуком, роняя пепел, – я – их мать и глава семьи Димитреску. Ясно же, что мне позволено куда больше, чем этим юным леди, в воспитании которых, оказывается, есть изрядные пробелы.

– Дедовщину, значит, разводишь, – понимающе кивнул Карл, маскируя кашлем щекотнувший горло смех, когда лицо Альсины возмущенно вытянулось; не давая ей времени опомниться, он проворно выхватил платок из ее пальцев. Леди Димитреску растерянно разжала ладонь, силясь собраться с мыслями для достойной отповеди, только захлопала ресницами, когда Гейзенберг принялся вытирать лицо ее платком, украшенным именной монограммой на уголке, терпко пахнущий духами женщины: миндалем, словно цианид, полынью и шалфеем. Карл тер лоб, щеки, нос, собирая нежной тканью пот, копоть и машинное масло, которыми измарался во время работы, после чего протянул платок, превратившийся в мятую грязную тряпку, обратно Альсине. Леди Димитреску взяла его самыми кончиками пальцев с выражением крайнего омерзения на мучнисто-белом лице, на котором ее глаза, подведенные черным, горели парой солнц.

– Да, ты права, с носовым платком гораздо удобнее, – оскалился Гейзенберг, не особо впечатлившись стройными лезвиями, в которые вытянулись ногти женщины; испачканный платок она уничижительно бросила в лицо Карла, но легкий шелк распластался в воздухе и плавно, как оброненный лепесток, опустился на пол.

– Ты – гнусное, грязное животное, Гейзенберг, – отчеканила Альсина, перехватывая мундштук всей ладонью, после чего царственно взмахнула рукой, рассекая когтями воздух; мужчине пришлось спешно отступить, чтобы пятерка клинков не отрезала ему нос. – Девочки! Мы уезжаем! На выход, немедленно.

– Но… я думала, мы погостим еще немного, – дерзнула пискнуть Даниэла, и Бэла, старшенькая, верная помощница матери и надзирательница над сестричками, схватила ее за руку.

– Не спорь, глупая! Видишь – мама сердится.

– В карету! Сейчас же, – повторила леди Димитреску, чуть повысив голос, и ведьмы печально потянулись к выходу уже без возражений; Кассандра то и дело оборачивалась на Гейзенберга, очевидно, виня его в испорченном настроении матери, Даниэла скорбно вздыхала, бросая на Штурма томные взгляды, хотя сам солдат едва не выплясывал кадриль от радости; парень совсем терялся рядом с девушками, и сейчас провожал их довольным ревом двигателя, который закрутили лопасти смертоносного пропеллера; противный вой бензопил вызывал у Карла мигрень и зубную боль, однако он не мог даже повернуться к Штурму, чтобы приказать засранцу заткнуться: все его внимание было обращено на леди Димитреску, которая не придумала ничего лучше, чем обидеться на какую-то мелочь.

Подумаешь, платок… У нее наверняка этим добром все сундуки забиты, а для Гейзенберга одного пожалела.

– Психованная баба, – бросил Карл, когда Альсина повернулась спиной, чтобы уйти, – чуть что – и сразу в истерику. Ненормальная!

– Я вижу, тебе доставляет особое извращенное удовольствие меня оскорблять, – леди Димитреску прищурилась, сделавшись похожей на тигрицу, готовую к прыжку. – Однако я не собираюсь доставлять тебе подобной радости. В следующий раз я скорее позволю ликану облизать мне ладони, чем переступлю порог твоего дома.

– И лишишь меня возможности принимать у себя твою семейку? Женщина, да ты бессердечная стерва, – расхохотался Гейзенберг, но стиснул зубы, когда Штурм взревел двигателем, по-бычьи разъяренно роя ногой пол. – Да завали ты уже! Не видишь, блять, у нас тут светская беседа?!

– О, не нужно так злиться, – обронила Альсина, выбивая каблуками боевой марш, – я уже ухожу. А ты можешь дрессировать своего питомца сколько угодно.

– Не будь такой сукой, – попросил Карл, чувствуя все нарастающее раздражение; вот чего она? Нормально же сидели, Гейзенберг был готов даже предложить ей на ужин одного из рабочих своей фабрики, а леди Димитреску нихрена его усилий не ценила. Паскуда в бархате, самая настоящая. Гнутая металлическая балка, лежащая в углу мастерской, приподнялась, инструменты, в беспорядке лежащие на верстаке, поднялись в воздух, и Карл стиснул челюсти, громко выдыхая через нос в попытке успокоиться, хотя до ужаса хотелось врезать гаечным ключом прямо по заднице леди Димитреску. По голове было бы действеннее, но по жопе – куда приятнее; он чувствовал холодок драгоценного металла в серьгах Альсины, железные набойки в подошвах ее туфель, крючки и застежки на ее корсете и серебреные горошины пуговиц на платье, сбегающими вереницей вниз вдоль позвоночника. Маленькие, не больше ногтя на мизинце; явно же, что с ними возни еще больше, чем со шнуровкой; Гейзенберг шевельнул пальцам, уловив движение пуговиц, чуть натянувших ткань. Леди Димитреску шла к дверям с упорством танка, и с одной стороны – пусть бы убиралась, а с другой – с какой стати Карл должен был отпустить ее так просто? Металлические двери не открыть, если Гейзенберг того не захочет, а Штурм мог знатно подпортить дамочке платье; но брать третьего в их игру не хотелось, поэтому мужчина вытянул вперед руку и резко сжал пальцы в кулак, смыкая створки дверей, буквально вдавливая их друг в друга. Железо со скрежетом и лязгом сминалось, высекая искры, ревел раскалившийся докрасна мотор Штурма, готового к атаке, шурупы выплевывало от напряжения прямо под ноги Альсине; Гейзенберг дернул рукой, спаивая замочную скважину, однако немного не рассчитал сил, и вместе с металлической стружкой ему в ладони бросились пуговицы с платья леди Димитреску. Треск ткани и лопающихся нитей затерялся в грохоте, спинной шов разошелся, практически развалив платье надвое, и сквозь прореху Карл увидел ровные выступающие лопатки и маленькую темную родинку ровнехонько между ними. Мужчина глуповато усмехнулся, но тут же нахмурился, когда Альсина повернулась к нему; мундштук тихо хрустнул в ее пальцах.

– Что ты наделал, Карл? – голос леди Димитреску звучал тихо и грустно, однако набирал октавы с каждым следующим словом. – Ты хоть понимаешь, что ты натворил?! Стервец! Негодяй! Разве можно так обращаться с дамой?!

– Ты права – нельзя. Совершенно нельзя, – серьезно кивнул Гейзенберг, отступая; пальцы его сами потянулись к пуговицам на рубашке, надоедливо рычащего Штурма протащило по комнате и швырнуло в раскрывшийся в полу люк прямо в нижний ярус мастерской; прежде, чем стальная крышка лаза захлопнулась, Карл услышал восторженный смех ведьм, которые дожидались мать внизу. Пусть девчонки развлекаются; кажется, леди Димитреску еще задержится на фабрике.

========== Normal!AU V ==========

Карл подошел к Альсине, в одной руке сжимая кружку, украшенную узором из павлиньих перьев, а в другой – удерживая Элоизу, которая весело болтала ножонками в розовых пинетках.

– Что, опять мигрень, да? – сочувственно поинтересовался мужчина, протягивая леди Димитреску ее чай; она приняла кружку, не открывая глаз, прижалась озябшими в недомогании пальцами к нагревшимся фарфоровым бокам и вдохнула полной грудью пар, пахнущий ромашкой, перечной мятой и мелиссой.

– Да, – процедила женщина, не размыкая губ, – мучение какое-то… Видимо, скоро Уинтерс опять явится, не иначе.

– Да ладно, чего напустилась на парня, – проговорил Гейзенберг так, что Альсине стало совершенно ясно, что мужу плевать на ее страдания, – обычный он, крепкий такой середняк. Кассандре нравится.

– Кассандра еще слишком молода, чтобы ее мнение было решающим в некоторых вопросах, – напыщенно изрекла леди Димитреску; она не торопилась пить чай – никогда не любила ромашковый, – а просто дышала ароматным паром, который не прогонял боль, но согревал и немного успокаивал расшатанные нервы. Сидя в спальне с задернутыми шторами, в тишине и одиночестве, кутающейся в шаль, Альсина ощущала себя разбитой старухой, и все – из-за Итана Уинтерса! Как не старалась она привыкнуть к молодому человеку своей средней дочери, все равно не могла заставить себя его принять; приходилось сдерживаться только из-за Кассандры, леди Димитреску не хотела с ней ссориться по причине бесперспективности Итана, который после развода жил на съемной квартире вместе с дочерью и трудился скромным айтишником, на зарплату которого не мог даже позволить себе нанять няню, поэтому вынужденно брал работу на дом, чтобы не оставлять Розу без присмотра. Пожалуй, Альсина могла и восхититься самоотверженностью отца-одиночки, но только не в том случае, когда все это напрямую касалось ее дочери! И неважно, что Уинтерс ни разу не попросил Кассандру и ее семью о помощи, девочка сама вызывалась посидеть с Розмари, отвозила ее к врачу, гуляла вместе с ней и Элоизой, и леди Димитреску видела, что Кассандре было приятно проводить время с чужой дочерью. Это несколько обескураживало; безусловно, Роза была очаровательной малышкой, но зачем пытаться стать ей матерью, когда у нее уже есть одна? Мия Уинтерс виделась с Розмари крайне редко, навещала через каждые выходные, но не всегда выкраивала время, чтобы приехать, однако активно претендовала на опеку и изъявляла желание самостоятельно воспитывать ребенка. Итан, ожидаемо, был против и настаивал на совместной опеке, а Кассандра ревниво намекала, что Розе стоит остаться исключительно с отцом; Альсина прижала пальцы к сомкнутым векам, мягко массируя; из-за этого Уинтерса ее дочь совсем сошла с ума, а хуже всего было то, что леди Димитреску ничего не могла с этим поделать. Не станет же она держать Кассандру взаперти, хотя именно этого женщине иногда и хотелось: посадить несносную девчонку под замок, и не подпускать Итана Уинтерса к их дому ближе, чем на милю, да разве это поможет? Только настроит Кассандру против матери; от отчаяния дочка еще и глупостей натворит вроде побега или тайной свадьбы где-нибудь в Вегасе. Нет уж, пусть все происходит на глазах у леди Димитреску; по крайней мере, она сможет немного контролировать процесс и быть в курсе событий.